Текст книги "Черная полоса (СИ)"

Автор книги: Звездопад весной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Собрав всё, он поставил пакет на стол, несколько раз пропылесосил пол и был в конце концов вынужден признать, что уборка окончена.

– Всё, – с убитым видом сообщил он.

– Не порезался?

– Нет.

– Хорошо.

Лешка ждал, но больше ничего не происходило. Дядя, переключивший было внимание на телевизор, снова повернулся к Лешке:

– Не надо на меня так смотреть.

Лешка поспешно опустил глаза и пробормотал:

– Извините.

– За стакан? – удивился дядя.

Лешка вообще-то извинялся за то, что посмел смотреть без разрешения, но ему подумалось, что и за стакан извиниться не помешает, поэтому он кивнул.

– Ерунда, бывает. Ты же не специально?

Лешка замотал головой.

– Ну и всё, проехали. Только пакет отнеси на помойку.

Лешка подхватил пакет и поспешил с ним на улицу.

– Осторожнее! – крикнул ему вслед дядя, и Лешка послушно замедлил шаг: не хватало еще споткнуться и всё испортить.

Дотащив пакет до мусорного бака, Лешка наконец позволил себе выдохнуть. Кажется, обошлось. Может, дядя не такой уж и зверь. Конечно, у Лешки все еще мурашки пробегают от одного его пристального взгляда, но план снова в действии.

Лешка открыл дверь, понимая, что надо вернуться на кухню и домыть посуду, а потом можно будет спрятаться у себя и провести остаток вечера с книгой. Если повезет, дяди на кухне уже не окажется, не придется с ним разговаривать…

Дядя сидел на диване в гостиной, держа в руке телефон. Лешка собирался было прошмыгнуть на кухню, но неожиданно для себя остановился. Экран еще не успел погаснуть, и дядя сидел неподвижно, не убирая телефон и глядя куда-то сквозь него, как будто пытался решить, что делать дальше, и завис.

Наверное, Лешка сразу понял, что что-то не так, но просто не успел об этом подумать. Мозг вообще работает очень медленно, замечая внезапное изменение. Регистрирует нестыковки, но не может выстроить вокруг них логические цепочки. Вот и сейчас Лешкин мозг, еще не поняв, что кроется за всем этим, почему-то зацепился за совершенно крошечное, не имеющее значения несоответствие. Дядя ведь зовет его исключительно Алексеем, а теперь вдруг сказал:

– Плохи дела, Лешка…

========== 5 ==========

Как Лешка ни старался сосредоточиться, суть происходящего ускользала от него. Казалось, будто его жизнь снимает не очень умелый оператор, постоянно делающий акценты не на том. Хотя суть была ясна, Лешка совершенно упустил из виду, что же именно сказал дядя, так что не было возможности мысленно прокручивать эти слова снова и снова, пытаясь найти в них какую-то лазейку. Зато Лешка во всех подробностях рассмотрел экран телефона со скучной космической заставкой (19:27 вторник 11 июля) и пуговицы на дядиной темно-зеленой рубашке. Обычные скучные пуговицы, песочные с темными разводами. У одной был немного стесан край.

Дядя что-то говорил, Лешка, кажется, тоже, но слова просто текли мимо, не задерживаясь в памяти. Мерзли руки, и об этом Лешка тоже, наверное, сказал вслух, потому что дядя – в какой именно момент он встал с дивана, сходил на кухню, включил чайник? – поставил перед Лешкой чашку с чаем. Лешка сел на диван и послушно обхватил чашку обеими руками, и вихрь бессловесных мыслей стал укладываться.

– Пей, – сказал дядя.

Чай оказался очень сладким и крепким.

– Я ничего не чувствую, – растерянно сказал Лешка.

– У тебя шок. Пей чай.

Это было просто. Пить чай – просто. Непонятная замороженность оставалась, она отдавалась холодом в трясущихся руках и мертвым безразличием в мыслях.

– Она не говорила… Почему она не говорила? – спросил Лешка.

– Не хотела, – пожал плечами дядя.

– Вы знали?

– В общих чертах.

Лешка не плакал, слёзы сами по себе текли, оставляя на щеках влажные бороздки, но он не плакал, потому что ничего не чувствовал. Отчаянно хотел почувствовать хоть что-то, но не получалось. Не было никакого обследования, мама легла в больницу умирать. И Лешке никто не сказал.

– Если поторопиться, можно успеть… попрощаться, – сказал дядя. – Она, наверное, не хочет, чтобы ты видел ее такой, но она всё же твоя мать, тебе решать.

Лешка поставил опустевшую чашку на журнальный столик и ничего не сказал. Ему просто не пришло в голову, что от него ждут ответа.

– Хочешь ее увидеть? – терпеливо спросил дядя.

– Хочу, – прошептал Лешка.

– Значит, поедем.

Перед глазами всё окончательно поплыло, Лешка наклонился вперед и обхватил голову руками, пытаясь просто оставаться на месте. Почему-то казалось, что он вот-вот разлетится на кусочки.

Дальнейшие события Лешка регистрировал в памяти отстраненно, как будто откладывая на потом. Когда-нибудь, когда всё перестанет казаться сном, можно будет снова посмотреть на происходящее со стороны, так ни разу и не пережив этого по-настоящему.

Дядя заказал билеты и помог Лешке собраться, потому что сам он так и сидел, не представляя, что нужно сделать, чтобы всё исправить. Должно было быть что-то, потому что просто так и бесповоротно жизнь не ломается. Необходимо как-то повернуть назад, проснуться, сказать волшебное слово, в конце концов.

Потом был отрезвляюще холодный вечерний воздух, от которого в голову полезли совсем другие мысли. Мама умирает. Они, может быть, успеют, только это ничего не изменит. Она всё равно умрет. И на что она похожа сейчас? Может, не нужно к ней ехать? Нет, насчет этого у Лешки не было сомнений. Мама нужна ему любая, лишь бы застать ее живой.

Живой. В голове не укладывалось, что скоро мамы не станет. Лешка пытался было позвонить ей по пути в аэропорт, но ответа не было. А вдруг уже? Он не задал этот вопрос вслух, но дядя все же покачал головой, не отрываясь от дороги:

– Мне бы позвонили.

Эта его проницательность только усилила ощущение, что всё происходящее – сон. Не бывает такого, мамы просто так не умирают.

На борту телефоны пришлось перевести в режим полета, и Лешка, почувствовав, что не может оставаться наедине со своими мыслями, решил было включить музыку. Это было плохим, ужасным решением. К музыке всегда липли воспоминания и ассоциации, и теперь каждая песня выдергивала из памяти что-нибудь о маме.

Лешка выключил музыку и открыл единственное игровое приложение, работающее без интернета: маджонг. Одинаковые дощечки с противным звуком схлопывались, исчезая и освобождая место для новых дощечек. Простая, но требующая концентрации игра гипнотизировала, вытесняла мысли, сужала поток пространства до названий, которые Лешка давал китайским иероглифам: шпага, обычный цилиндр, высокий цилиндр, умывальник, кости, веер, утюг, пароход. Глаза противно жгло то ли от недавно пролитых слёз, то ли от слишком долгого бодрствования.

Между аэропортом и такси Лешка едва успел вдохнуть воздух родного города. Раньше возвращение домой было совсем другим: Лешка с жадностью впитывал скупой пейзаж по пути из аэропорта домой, пытаясь заметить малейшие изменения, потом влетал в подъезд, прислушивался к лифту, точно зная, как заскрипит трос, когда лифт мягко тряхнет перед остановкой, открывал двери квартиры и замирал на пороге, чувствуя запах дома, успевший за короткое время стать непривычным и потому интенсивным. Мама всегда была рядом, но чуть позади. Она как будто специально – наверняка специально! – уступала Лешке триумф первооткрывателя, позволяла ему собственными глазами увидеть, что дома всё по-прежнему, путешествие окончено, можно возвращаться к обычной жизни.

Сейчас всё было иначе. Дядя назвал таксисту адрес больницы, а Лешка смотрел на ночной город без интереса. Он уже обнаружил главное изменение, произошедшее за время его отсутствия: всё закончилось. Никогда больше он не вернется домой к маме.

В палату их пустили почти сразу, и Лешка подошел к лежавшей на кровати женщине. Она была так же похожа на маму, как манекен похож на живого человека. У нее всё ещё были густые темные кудри, такие же, как у Лешки. Но очертания немного вздернутого носа изменились, он казался острее и длиннее, что в сочетании с худыми щеками делало маму старше и строже. Брови у нее замерли в страдальческом изгибе, подбородок некрасиво обвис, перетекая в приподнятую подушкой шею. Вся мама была каких-то неправильных цветов. Лешка нерешительно протянул руку, погладил маму по щеке, стараясь вытеснить из сознания тот факт, что дядя сейчас тоже в палате. Собственные пальцы на фоне маминого лица показались Лешке преувеличенно яркими, живыми.

Мама приоткрыла рот, но оттуда вырвался только тихий хлопок, как будто лопнул мыльный пузырь. Левый глаз приоткрылся на пару миллиметров, и Лешка был почти уверен, что мама в сознании. Просто ее тело уже совсем не подчиняется ей, оно живет за счет всех этих трубочек и шлангов, тянущихся к непонятным емкостям и аппаратам.

Лешка хотел заговорить с ней, но не смог себя заставить. То ли из-за боязни расплакаться, то ли из-за присутствия дяди, но горло как будто сковал спазм, слова не шли. Наконец Лешка просто сел на стул, взял маму за руку и стал ждать.

Мама умерла незадолго до рассвета. Лешка точно знал, в какой момент это произошло. Мамина кожа изменилась и стала неживой, движение и свет окончательно ушли из нее, сменившись стылым воском. В руке у Лешки вдруг оказался просто еще один предмет больничного интерьера, только вбирающий в себя тепло, но ничего не отдающий взамен.

Лешка разжал руку, потому что мамы всё равно больше не было. Слёзы лились градом, когда он позволил себя увести. Взрослые о чем-то разговаривали, и Лешка попытался полностью отключить слух, но информация о морге и выдаче тела всё же просочилась и занозой впилась в то место, где раньше было сердце.

Из больницы поехали в какую-то гостиницу, и Лешку это даже обрадовало. Нет, конечно, не обрадовало, потому что радовать его теперь в принципе ничто не могло. Просто всё оказалось чуть менее паршиво, чем могло бы. Дядя ведь мог отвезти его в опустевшую квартиру, а там Лешка совершенно точно не смог бы находиться.

– Поспи, – сказал дядя, хотя было уже утро.

Лешка подчинился ровно настолько, насколько мог: он разделся, забрался под жесткое одеяло и замер, разглядывая потолок, потому что с открытыми глазами не видеть мамино мертвое лицо было немного проще.

Жизнь встала с ног на голову, и Лешка чувствовал себя крайне растерянным. Он лежал в чужой кровати и пытался спать при дневном свете и с открытыми глазами, а мама в это время тоже лежала в совершенно новом для себя месте: в морге, на каком-нибудь ледяном металлическом столе. Не будет возвращения домой, не будет даже возвращения в школу после каникул. Всё рассыпается на куски, нет гравитации и нет якоря, способного удержать Лешку на месте.

Лешка отвернулся к стенке и попытался подавить рыдания, но получалось не очень. Дядя в конце концов подошел и положил было руку ему на плечо, но Лешка жалобно вскрикнул, вжимаясь в стену:

– Не надо!..

Рука тут же отдернулась, но Лешка всё равно с головой накрылся одеялом. Через некоторое время он наконец заснул – только для того, чтобы снова и снова видеть кошмары.

Оказалось, похороны – трудоемкий процесс. Одна мертвая мама превратилась в десятки бумажек, которые выдавали в десятках разных мест. Дядя повсюду таскал Лешку за собой, видимо, не решаясь оставить его одного, и к концу второго дня звук сообщения с подтверждением заказа такси уже настолько приелся, что сам по себе включался в голове постоянно.

За каждой справкой приходилось отстаивать очередь, и Лешка снова и снова играл в маджонг, ни разу не разложив его с первого раза. Может, это и нужно сделать, чтобы всё исправить? Почти как сложить слово «вечность» изо льда.

На широком подоконнике приемной морга стояли кактусы в горшках, и они почему-то прекрасно себя чувствовали. Чем мрачнее учреждение, тем шикарнее там кактусы, это Лешка давно заметил. На почте, например, они были просто огромные, но в морге… Ох, там кактусы росли почти до потолка. А вот мамины кактусы всегда чахли и оставались крошечными, хотя она за ними ухаживала. И этим ненужным наблюдением Лешке абсолютно не с кем было поделиться.

– Самое страшное чудовище здесь – я, – сказал санитар, когда маму забирали из морга. – Так что смотрите только на меня.

Лешка старался, но на секунду всё же отвел взгляд – и тут же наткнулся на незнакомую восковую старушку в гробу.

– Смотрим на меня, – дружелюбно повторил санитар.

Пока обсуждали формальности, Лешка честно рассматривал грубоватое лицо санитара и размышлял о том, что этот трюк, увы, никак не влияет на обоняние. Даже если смотреть на живого человека, тяжелый трупный запах никуда не исчезает.

Санитар понравился Лешке намного больше, чем тетки из похоронного бюро. Они были настойчивые, говорливые, приставучие и совершенно не чувствовали атмосферу. Для них это было нечто вроде базара: продать повыгоднее, удержать клиента, навязать дополнительные услуги.

– Какую религию исповедовала умершая? – спросила одна из теток.

Дядя повернулся к Лешке, и тот поспешно ответил:

– Она атеистка.

– Хорошо, проведем гражданскую панихиду. А вот есть погребальный церковный наборчик, брать будете? В наборчик входят поминальные свечи, иконка, разрешительная молитва…

– Нет, не надо, – твердо сказал дядя. – Она в это не верила.

– Но вы-то верите?

– Не надо никаких наборов.

Тетка собрала губы в обиженную куриную гузку и принялась рекламировать гробы, выставленные вдоль стен.

Лешке ужасно захотелось на воздух.

Потом были похороны, и тетка (не эта, с наборчиком, а другая) противным высоким голосом нараспев читала с бумажки факты о маме, неправильно назвав год рождения и переврав все детали. У гроба в зале крематория стояли только Лешка, дядя и несколько сотрудников похоронного бюро, и вся церемония прощания вышла какой-то фальшивой.

– И пусть нам больно от этой утраты, но нас утешит, что Татьяна сейчас с Господом нашим, – бодро завершила тетка, и Лешка мысленно извинился перед мамой за весь этот цирк.

После похорон стало чуть полегче. Не нужно было больше вдыхать трупный запах, выбирать цвет гроба, случайно видеть чужих покойников. Правда, спать Лешка всё равно не мог, но теперь ему хотя бы не нужно было переживать о том, как мамино тело медленно разлагается и чернеет. Мамы больше не было.

Прах обещали выдать через неделю, и за это время дядя собирался уладить все дела.

В квартиру они всё же сходили, но вещи разбирать не стали, только выбросили все продукты и вынесли мусор. Лешка заметил, что кактусы с подоконников исчезли. Интересно, кому она их отдала.

– Возьмешь с собой что-нибудь? – спросил дядя, когда Лешка заглянул в мамину комнату.

Лешка покачал головой. Он хотел бы взять очень многое, например, все фотографии, мамины картины и книги, старую печатную машинку, смешного деревянного человечка из серванта, папину армейскую форму, глиняный свисток… Он бы взял с собой всё, если честно. Но на себе много не утащишь, да и не бывает у детдомовцев личных вещей, там всё общее. Лучше уж проститься со всем сразу.

– Ладно, в следующий раз, – согласился дядя. – А из своего ничего не заберешь? Все равно обратные билеты с багажом.

– Обратные? – переспросил Лешка.

Почему-то он не задумывался о том, что ему придется вернуться к дяде. Вообще-то это логично, он же оставил там свои вещи. Надо было сразу об этом подумать, а то теперь мотаться туда-обратно. Или сказать дяде, чтобы выкинул всё? Там же ничего ценного, только одежда и зарядка от телефона… Нет, зарядка в рюкзаке. Тем более.

– Да. В следующую субботу улетаем.

– Это обязательно? Всё равно же потом возвращаться…

Дядя покачал головой:

– Все документы у нас уже есть, а заявление подается по месту жительства опекуна.

– Вы что, заберете меня к себе? Насовсем? – уточнил Лешка.

Такой вариант ему в голову не приходил.

– Вообще-то уже забрал, – ответил дядя. – Примерно месяц назад.

Комментарий к 5

Спасибо тем, кто добрался до конца. Знаю, что очень хреновая глава, но для сюжета она необходима. Хуже уже не будет, обещаю.

========== 6 ==========

Лешка не привык к тому, что мама умерла. К этому невозможно было привыкнуть. Но после возвращения к дяде стало легче притворяться, что мама просто осталась дома. Она просто не может сейчас ответить на звонок. Просто не может пока приехать. Так бывает.

Иногда Лешка читал старые мамины сообщения. Не те, что она посылала, когда уже отдала Лешку дяде, а совсем старые. Ворчливые, будничные сообщения, которые поддерживали иллюзию. В конце мама стала сентиментальной, сплошные «люблю» и «скучаю» слишком явно свидетельствовали о том, насколько близко была катастрофа (и как только Лешка не замечал?), и напоминали фотографии жертв, под которыми газетчики пишут: «Она предчувствовала смерть!»

Иногда он просто лежал и плакал по маме и по всей своей жизни. Никого не было рядом, чтобы утешить его и поддержать, и Лешка по-прежнему обнимал подушку, пытаясь выжать из нее больше, чем она могла дать.

Иногда – злился. Злился на маму, на дядю, на весь мир. Он чувствовал себя обманутым и преданным. Мама отдала его, как какую-нибудь вещь, отдала – и кому? Бессердечному, равнодушному, жестокому, совершенно чужому дядьке. Не спросила его мнения. Не рассказала о болезни. Умерла. Бросила. Дядя – тот зачем-то согласился взять Лешку к себе, но ему же явно наплевать… И про маму он знал с самого начала, но ничего не говорил. Может, даже забавлялся, наблюдая, как Лешка искренне верит, будто бы вернется домой.

Лешка как раз переживал один из таких периодов мрачной злости, сидя на полу в гостиной и сортируя шурупы, гвозди, болты, гайки и шпильки из большой банки. Дядя по какой-то причине поручил ему разложить всё по отдельным контейнерам, и Лешка еще не решил, как к этому отнестись. Возможно, дядя пытается его так развлечь? Неудивительно, если он искренне считает, что это весело. Но всё же намного вероятнее, что это такое изощренное издевательство. Наверное, только что ссыпал всё из этих же контейнеров в одну кучу, а Лешке теперь разгребать. Было бы неплохо взять и раскокошить эту банку, чтобы осколки полетели по всему дому.

Сам дядя, видимо, не подозревая о назревающем бунте, заполнял какие-то бумаги. Задумчиво зависнув над какой-то строчкой (на секунду Лешке показалось, что это от его убийственного взгляда), дядя неожиданно спросил:

– Алексей, у тебя когда день рождения?

– Четырнадцатого июля.

Дядя нахмурился, что-то вписывая в бланк:

– Мог бы и сказать.

«Могли бы и знать», – подумал Лешка, но вслух ничего не сказал. Четырнадцатого июля хоронили маму, и он не собирался больше никогда праздновать свой день рождения.

– Подойди-ка, – сказал дядя, всё ещё глядя на свои бумажки.

– Бить будете? – спросил Лешка.

Он сам не знал, зачем это сказал. Вообще-то он не думал, что дядя собирается сделать нечто подобное, но какая-то часть его хотела, чтобы переполнявшие его терзания куда-то выплеснулись, потому что носить всё в себе становилось тяжело. Может, хорошая провокация всё решит. Может, физическая боль – как раз то, что облегчит его муки.

Дядя только окинул его тяжелым взглядом. Помедлив немного, Лешка всё же встал и подошел.

– Нужно твое согласие с моей кандидатурой, – сказал дядя. – Подпишешь?

– В смысле?

– Если речь об опекунстве над детьми старше десяти лет, от них требуется согласие.

– То есть я могу не согласиться? – недоверчиво переспросил Лешка.

– Можешь.

– И что тогда?

– У тебя есть на примете еще кто-нибудь?

Лешка задумался. Близких родственников у мамы не было, из папиных он знал только дядю. Дядя Толик исчез с горизонта уже года три назад, и что-то Лешка не думал, что стоит его разыскивать. Остальные мамины кавалеры вряд ли помнили его и уж точно не захотели бы ввязываться. Да и сам Лешка ни одного из них не выбрал бы. И еще… Если бы был какой-то другой вариант, мама бы не договаривалась с дядей.

– Нет, – наконец сказал Лешка. – Никого.

– Тогда тебя определят в детдом. Может, со временем найдут приемную семью, но шанс небольшой.

– Ну и пусть, – сердито сказал Лешка.

– По-твоему, в детдоме тебе будет лучше? – спросил дядя.

Лешка сердито сверкнул глазами, и дядя жестом остановил его:

– Погоди, не отвечай пока. Подумай как следует. Как скажешь, так и будет.

– Долго думать? – угрюмо спросил Лешка.

– Пока не решишь.

Лешка молча вернулся к своей банке и продолжил сортировать, свирепо нагребая пригоршни железяк и раскидывая их по нужным контейнерам. Наверное, дядя хочет, чтобы он отказался. Пообещал матери из вежливости, а теперь передумал. Нет, пообещал, потому что не думал, что она умрет. А может, она ему заплатила? Так или иначе, а идею с детдомом он специально подкинул. Ну и пусть, не очень-то и хотелось жить с садистом.

– Эй, потише, – недовольно сказал дядя, когда очередной болт громыхнул о стенку контейнера.

И у Лешки вдруг родился план мести. Есть способ заставить дядю пожалеть о том, что он так жестоко обращался с Лешкой, что утаил информацию о маме, что соврал ей и не хочет на самом деле быть опекуном. Способ, конечно, болезненный, но Лешкина жизнь всё равно уже полетела ко всем чертям, так почему бы и нет?

– Где подписать? – спросил он.

Комментарий к 6

Вообще-то я могла бы позволить вам всю ночь (ну, у меня лично скоро ночь) терзаться из-за зависшей над пропастью Лешкиной судьбы. Но. Не могу же я тянуть интригу, если глава, хоть и коротенькая, но важная, взяла и написалась… Это был бы садизм, а я не такая.

========== 7 ==========

Насколько Лешка понял, дядю назначили опекуном, и на этом процесс завершился. Может, конечно, всё и было сложнее, но в детдом Лешку никто не забирал. Он не мог определиться, хорошо это для него или плохо. В детдоме хотя бы есть другие люди, а тут… Наверное, зря он согласился.

Дядя оставался невозмутимым. Его не огорчил и не обрадовал тот факт, что от Лешки теперь не избавиться. Он так и жил себе, не обращая на случившееся никакого внимания, и Лешку это почему-то задевало. Хотелось хоть какой-то реакции, а ее не было.

Всё чаще Лешка вспоминал вопрос, который они как-то обсуждали в школе: «Слышен ли звук падающего дерева, если в лесу никого нет?» Лешке казалось, что теперь он знает ответ. Какая разница, упадет дерево или нет, если рядом всё равно нет никого, кто это заметит? И ему отчаянно захотелось упасть.

– Сегодня пойдем за грибами, – сообщил однажды дядя. – Собирайся.

Лешке совсем не хотелось идти. Он так и валялся бы весь день в постели, но дядя был настроен решительно.

– Не люблю грибы, – проворчал Лешка.

– В таком случае можешь их не есть.

Оказалось, собирать грибы не так уж и просто. Для начала пришлось протащиться по вырубленной просеке несколько километров, и Лешка так и не увидел по пути ни одного гриба.

– Места знать надо, – сказал дядя в ответ на его жалобы.

– Куда уж нам, городским, – обиделся Лешка.

– Пришли, – объявил дядя, ныряя под ветви старой ели.

По ту сторону оказалась поляна, и Лешка уже собирался сообщить, что до сих пор не видит ни одного гриба, но вовремя удержался. Грибы были. Ярко-желтые пятнышки подо мхом, казалось, росли на глазах: только что увидел одно, а их уже с десяток, и чем дольше смотришь, тем больше видишь.

– Лисички, – пояснил дядя. – Хорошие грибы, надежные.

– То есть?

– Спутать сложно.

Они стали собирать лисички в корзину.

– Сложно, но можно, – сказал вдруг дядя, перехватывая гриб, только что сорванный Лешкой. – Ты что, не видишь, что ножка совсем другая?

Лешка пожал плечами. Ну, коричневатая какая-то. Может, переспела.

– Тогда так, – сказал дядя, беря в другую руку лисичку и переворачивая оба гриба вверх ногами.

И Лешка с досадой увидел, что они действительно разные.

– Выходит, я всё же безнадежно тупой, – безразлично сказал он и отошел от корзины.

Дядя ничего на это не возразил и продолжил собирать свои драгоценные лисички. Лешка пнул длинную еловую шишку и отошел еще дальше. Под кустами что-то шевельнулось, и Лешка замер. Змея. Длинная, серебристо-черная змея с красивым узором на спине.

Повинуясь импульсу, Лешка быстрым движением ухватил змею за хвост, поднял и зачарованно уставился на нее. Мысль о том, что змея может укусить, приходила ему в голову, и это не казалось страшным, даже наоборот. Пусть укусит. Но змея, упруго извиваясь в воздухе, почему-то не разворачивалась, чтобы вцепиться в пленившую ее руку, а только недоуменно смотрела на Лешку.

За спиной послышался шорох, но Лешка не обернулся.

– Что, совсем уже? Отпусти ее сейчас же, – велел дядя, и Лешка на вытянутой руке отнес змею под елку и аккуратно выпустил.

Змея заструилась прочь, и Лешка немного разочарованно посмотрел ей вслед. Могла бы и укусить…

– Ты в курсе, что это гадюка? – спросил дядя.

– Да? – равнодушно откликнулся Лешка. – Я думал, уж.

– И зигзаг на спине тебя не насторожил?

– Слушайте, откуда мне знать про всякие зигзаги? Я к вам в лес не просился! – вспыхнул Лешка.

Дядя тяжело вздохнул и спросил:

– Ты ждешь к себе какого-то особого отношения, раз мать умерла?

– Да ничего я не жду! – зло выкрикнул Лешка.

Чудовище. Бездушное чудовище. Как можно так об этом говорить? Как можно настолько ничего не понимать?

Дядя только кивнул:

– Вот и хорошо.

Совершенно не замечая, что Лешка из последних сил сдерживает слёзы, дядя продолжал:

– Помнишь, о чем мы говорили, когда ты прищемил палец?

Лешка помнил.

– Что, прямо здесь? – мрачно спросил он.

– Почему бы и нет.

Дядя развернул Лешку лицом к поваленной сосне:

– Спускай штаны и нагибайся.

Страха Лешка не чувствовал, только смесь обиды и возмущения. Вот зачем вообще брать к себе ребенка, если только и делаешь, что издеваешься над ним?

– Ну? – нетерпеливо сказал дядя.

Сам он подошел к молодой березе и выломал толстый прут.

Лешка как во сне расстегнул джинсы и приспустил их до колен, потом наклонился, уперевшись руками в липкий оранжевый ствол. Если бы ему этой весной сказали, во что превратится жизнь к концу лета…

Дядя очистил прут от листьев и для пробы взмахнул им в воздухе. От этого звука Лешка весь съежился. По стволу сосны деловито сновали муравьи. Один из них пробежал по Лешкиным пальцам и заспешил дальше, волоча за собой половину дохлой мухи. Хорошо ему, работает и горя не знает…

Крепкая ладонь опустилась на Лешкину поясницу, удерживая и не давая увильнуть от последовавшего за коротким свистом удара. Лешка стиснул зубы, подавляя крик. Вообще-то не так уж и страшно, лучше, чем проводом. Как-то легче и теплее. Прут обжигал, но не лип к телу тяжелой мертвой змеей, как провод, а сразу же пружинисто отскакивал, и это делало боль терпимой. Ну, если уткнуться лицом в плечо и прикусить рукав. Лешка задышал чаще, но ему пока удавалось сохранять спокойствие и не плакать. Прут продолжал равномерно подниматься и опускаться, и отдельные полоски боли постепенно смешались в единое пылающее целое.

– Ну что, хватит? – спросил дядя.

– Вам или мне?

Вместо ответа прут хлестнул по бедрам. Лешка вскрикнул.

– Хватит? – повторил дядя.

И Лешка вспомнил недавний вопрос про особое отношение. Это оно? Брезгливая жалость к сиротке? Если честно, только вот этот последний удар был настоящим, все остальные и ударами-то назвать нельзя. Если бы дядя его не жалел, Лешка бы давно уже рыдал и умолял о пощаде. И почему-то такой привлекательной показалась перспектива поплакать о чем-то поправимом, что Лешка дрогнувшим голосом ответил:

– Нет.

Послышался еще один тяжелый вздох, и Лешка почувствовал, как дядя стягивает с него трусы. Тут же пожалев о своем дурацком решении, Лешка хотел было сказать, что передумал, что ему определенно хватит, когда всё тело пронзила жгучая боль. Вот это уже было похоже на порку. Лешка задыхался, не зная, то ли орать в промежутках между ударами, то ли хватать ртом воздух. Каким-то образом он сполз вниз, прижимаясь животом к шершавому стволу, не чувствуя, как прилипают к коже рыжие чешуйки, цепляясь руками за траву и вырывая ее с корнем. Он уже не пытался заглушить рвущийся из глотки крик, было в этом какое-то освобождение.

Потом боль стала понемногу утихать, не подогреваемая новыми ударами. Лешка прерывисто дышал, чувствуя, как всё возвращается: щебет птиц, ползущие по рукам муравьи, прилипшая к животу кора… А вдруг кто-то слышал, как он орал? Или даже видел?.. Лешке стало стыдно. Не из-за порки, а из-за того, что он так по-дурацки себя вел. Захотелось, чтобы дядя простил его, чтобы между ними всё было хорошо. Откуда-то хлынула следующая волна рыданий, на этот раз почти без слёз. Остро вспыхнуло чувство одиночества. Вот вам и дерево в лесу… Всхлипывая, Лешка погладил сосну по липкому стволу, будто извиняясь за то, что не слышал звука ее падения.

Наконец Лешка поднялся и с большим трудом натянул трусы и джинсы. Наверное, на самом деле всё было не так страшно, но на ощупь вздувшиеся полосы казались огромными. Лешка сделал глубокий вдох и обернулся, готовый мириться и даже обниматься. Он соскучился по объятиям и нормальному человеческому общению. Может быть, если дать дяде шанс…

Но дяде шанс был не нужен. Он ползал по поляне с корзинкой и собирал грибы.

На следующий день приехали рабочие и раскопали весь двор, чтобы провести оптоволоконный кабель.

– Может, хоть немного повеселеешь, – сказал дядя.

Лешка сердито фыркнул: как будто он из-за отсутствия интернета невеселый! А потом вдруг вспомнил, как дядя больше месяца назад звонил, чтобы отказаться от кабельного. Уже знал, что Лешка останется, и создавал условия. От этой мысли где-то внутри кольнуло.

С интернетом и нормальным телевидением стало чуть проще избегать самого себя, но полностью ведь мозг не выключишь – даже если весь день смотреть футбол или ролики про смешных котиков. Кроме того, теперь приходилось избегать еще и соцсетей и игровых чатов. Кто-нибудь рано или поздно спросил бы о маме, а к этому Лешка был не готов.

Дядю возможности быстрого интернета неожиданно увлекли, и он все вечера проводил с разнообразной аппаратурой. Прикрутил на дверной замок какую-то штуковину, позволявшую отпирать его без ключа через приложение, баловался с различными таймерами и камерами. Однажды вечером его телефон в очередной раз тренькнул, уведомляя о чем-то. Дядя посмотрел на экран и сказал:

– Выгляни на террасу. Только тихо.

Лешка озадаченно нахмурился и подчинился. Неслышно открыв дверь, он вышел на террасу и замер в восторге. В саду стоял огромный лось. Задумчиво посмотрев на Лешку, лось отвернулся и принялся жевать валявшееся в траве яблоко.

– Ну как? – спросил дядя, когда Лешка наконец вернулся в дом.

– Лось как лось, – пожал плечами Лешка. – В следующий раз сами и идите, раз вам надо.

– Ох, сложно с тобой, Алексей…

– С вами зато очень легко, – огрызнулся Лешка и ушел к себе, хлопнув дверью.

========== 8 ==========

Комментарий к 8

Немного безысходности вам в ленту)))))

Поезд остановился.

– Я достану сумки, – сказала мама, выходя на перрон, а Лешка почему-то остался у открытой двери.