Текст книги "Черная полоса (СИ)"

Автор книги: Звездопад весной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== 1 ==========

Лешка воткнул вилку в удлинитель, надел рабочие рукавицы из тонкого прорезиненного трикотажа и уселся на низенький чурбан. Управлять дровоколом оказалось просто: левая рука на рычажке, правая – на кнопке. Нажимаешь одновременно – мотор жужжит, гигантский поршень толкает полено вправо, насаживая его на колун. С самыми толстыми поленьями было сложно, они пытались скособочиться и выскочить из-под поршня, но Лешка приноровился удерживать их на месте коленом. Куча готовых дров росла, и Лешка продолжал работать, все больше поддаваясь азарту. Сначала Лешку немного обидело, что дядя не услышал шум мотора и не вышел полюбоваться на трудолюбие племянника, но потом он решил, что так даже лучше, пусть будет сюрприз. Здорово, если удастся закончить за вечер и сложить дрова в поленницу, вот дядя удивится…

Лешка подобрал очередное полено, довольно небольшое, его будет достаточно расколоть пополам. Дровокол зажужжал, поршень насадил полено на колун и остановился. Так иногда выходило, если полено попадалось слишком жилистое или слишком короткое. Дядя иногда подкладывал сзади еще один чурбачок, чтобы подтолкнуть полено дальше, но чаще он просто снимал его с колуна и разламывал. Это выглядело внушительно, как Самсон, разрывающий пасть льва. Конечно же, так намного проще, чем вставать, искать подходящий чурбачок, снова запускать механизм и наблюдать, как он с черепашьей скоростью добивает упрямое полено.

Лешка решительно сдернул полено с колуна. То есть попытался сдернуть, но оно вцепилось намертво. Лешка схватился обеими руками и кое-как стащил полено. Оно тут же захлопнуло челюсти примерно на четверть. Лешка, державший расколотые половинки обеими руками, поморщился, пытаясь красивым жестом «разорвать пасть», но силы явно не хватало. Надо переместить руку чуть подальше. Что-то там вспомнилось из физики про закон рычагов. Кажется, если силы не хватает, надо переместить руки подальше от центра, чтобы прилагать меньшее усилие? С физикой у Лешки было так себе, но это казалось логичным. Убрав левую руку, он перехватил ею самый конец отколотой половины полена и приготовился проделать то же самое с правой, но пасть немедленно сомкнулась вокруг нее.

Что за черт? Лешка попытался раздвинуть сомкнутую расщелину одной левой, но ничего не получилось. Правая рука налилась болью. Лешка прижал было полено к дровоколу, но не хватало опоры, чтобы провернуть это дело, полено скользило и еще сильнее вгрызалось в правую руку, вернее, только в средний палец, как раз на границе первой и второй фаланги. Лешка попытался зажать полено между ног, но быстро понял, что в неудобной позе на низком чурбаке от этого не будет толку. Поспешно вернул полено на дровокол. Если снова насадить его на колун, щель станет шире, можно будет освободиться…

Лешка нажал левой рукой на рычаг. Мотор зажужжал, но поршень не сдвинулся с места. Отпустил рычаг, вдавил кнопку – ничего. Попробовал нажать кнопку ногой, но не вышло: ботинок не попадал в выемку. Нажал кнопку рукой, скособочился, пытаясь найти ногой рычаг. Надавил на него. Мотор зажужжал, поршень медленно поехал вправо. Нога соскользнула, и поршень с явным удовольствием поехал назад, наслаждаясь Лешкиной паникой. Палец пульсировал. Надо стащить ботинок, нажать еще раз, всё получится, дядя не узнает, неловкости можно избежать… Но что-то подсказало Лешке, что пора сдаваться. Только бы дядя был дома! А вдруг он ушел, а Лешка не заметил? Придерживая полено левой рукой и пытаясь хоть немного ослабить давление, он неловко поднялся и побежал к дому. Кое-как открыл дверь локтем, задумался о том, что сейчас вломится в гостиную в грязных ботинках, но было уже не до этого. В данный момент он чувствовал только огромное облегчение, потому что дядя сидел на диване, прижимая к уху телефон.

– Вот, – пролепетал Лешка, протягивая руку с поленом. – Быстрее, пожалуйста…

Несмотря на косо сформулированную фразу, дядя понял. Видимо, рука, застрявшая в полене, говорила сама за себя. Придерживая телефон плечом, он ухватил полено сильными пальцами – и на секунду Лешка почувствовал, как испаряется надежда.

– Не получается, – в панике прошептал он, тщетно дергая рукой.

И в ту же секунду полено соскочило. Лешка стянул рукавицу, ожидая увидеть кровавое месиво, но палец выглядел вполне целым. Только опух и немного посинел, а на сгибе белела довольно глубокая вмятина.

– К гидравлике нужно относиться с уважением, – сказал дядя, бросив короткий взгляд на палец и тут же переключая внимание на телефон: – Да, я по поводу кабельного, здравствуйте.

Продолжая говорить, он встал, взял Лешку за плечо и повел на кухню, где включил холодную воду и сунул поврежденный палец под струю. Лешка замер над раковиной, а дядя снова вернулся в гостиную.

Болезненная пульсация понемногу утихла, и теперь к горлу подступила тошнота. Лешка выключил воду и тяжело опустился на стул, чувствуя, что вполне может потерять сознание. Пульсация, ушедшая из пальца, оказывается, просто переместилась куда-то за барабанные перепонки и теперь усилилась. Лешка слышал, как шумит кровь, циркулируя во всем его теле. Посмотрел на палец, вдруг осознавая, что мог остаться без него. Как глупо! Потеря части тела всегда казалась Лешке крайне пугающей, и вот теперь он сам чуть не отхватил себе полпальца.

Немного придя в себя, Лешка вернулся в гостиную. Дядя уже закончил разговор и отложил телефон в сторону. Теперь он с преувеличенным интересом рассматривал полено, аккуратно прислоненное к журнальному столику. Лешка сглотнул, отчаянно желая провалиться сквозь землю.

– Очухался? – спросил дядя.

Лешка кивнул, и дядя тоже кивнул, будто бы довольный этим ответом. А потом сказал всего два слова, от которых сердце Лешки подскочило к горлу и сразу же камнем ухнуло вниз:

– Снимай штаны.

Лешка помотал головой, сделал маленький шаг назад и замер. Это невообразимо, несправедливо, стыдно, просто невозможно, в конце концов.

– Я же помочь хотел! – воскликнул Лешка обиженно.

– Меня не волнует, чего ты хотел. Важно то, что ты сделал. Ты включил дровокол без спросу и чуть не остался без пальца. Снимай штаны.

– Не надо, – сказал Лешка.

– Тебе помочь или сам?

Лешка подавил панический всхлип и пробормотал:

– Сам…

Он кое-как расстегнул джинсы негнущимися пальцами – казалось, что в полене застряли все десять, а не один – и застыл, не зная, куда девать глаза.

– Всё-таки придется помочь, – сказал дядя, подходя и спуская его джинсы до колен.

Лешка воспротивился было, но тут же опустил руки. Если отбиваться, будет еще унизительнее.

Путаясь в джинсах, Лешка подчинился дядиному приказу, подошел к креслу и перегнулся через мягкий подлокотник, понимая, что с трусами скоро тоже придется распрощаться, но радуясь, что они пока еще на месте.

Зажмурившись и вжимаясь лбом в плюшевое кресло, Лешка слушал, как дядя расстегивает и вытаскивает из брюк ремень. Это не на самом деле, этого не может быть, это не по-настоящему…

Ремень с противным свистом рассек воздух, и Лешка дернулся, против всякой логики надеясь если не слиться с креслом полностью, то хоть увеличить расстояние между собой и неминуемым ударом. Боль, возможно, отсроченная на тысячную долю секунды, все же настигла его – слишком быстро, он был совершенно не готов, это уже ни в какие ворота не лезет, нельзя же так, невыносимо – и вырвала крик, который Лешка с радостью подавил бы. Если уж это происходит, то надо хотя бы вытерпеть с честью, как терпят издевательства врагов герои любого хорошего боевика. Это же так просто – стиснул зубы и молча превозмогаешь, пока тебя топят, подвешивают и бьют током. Ну, застонать иногда можно, если уж совсем плохо. Вот только Лешка в герои боевиков явно не годится…

Вторым ударом обожгло поверх первого, Лешка совсем позорно взвизгнул и попытался прикрыться рукой.

– Руку убери.

Лешка не послушался и почувствовал, как его хватают за запястье, прижимая отчаянно растопыренную ладонь к пояснице. Следующий удар вышел каким-то более злым и хлестким, и Лешка завопил:

– Не надо!

Мысли смешались, осталась только жгучая боль. Где-то там, далеко, Лешка – а вроде бы и не он, очень уж далеко – частил:

– Не надо, не надо, не надо!

Как будто не было других слов, как будто это заклинание могло как-то помочь.

Оно не помогало. Ремень все хлестал и хлестал, и промежутки между вспышками боли были ничтожно малы, их едва хватало на судорожный вдох. Лешка задыхался, как рыбка на суше, но дядю это не волновало. Он остановился лишь для того, чтобы сдернуть Лешкины трусы, и со следующим ударом Лешка осознал, насколько они его защищали. Стыд давно отступил, Лешку не волновало, что он светит голым задом, но вот усиление боли очень волновало, потому что куда уже сильнее, если он уже умер от этой нестерпимой боли, совсем умер давным-давно, как же больно, это никогда не прекратится, даже смерть не прекращает боль, больно, не надо, не надо…

Что-то из этого он, наверное, выкрикивал вслух – или сдавленно мычал в плюшевое кресло, способность слышать себя куда-то отступила.

Лешка каким-то образом упустил момент, когда порка прекратилась. Первым сквозь постоянную пылающую завесу боли прорвался горьковатый вкус плюша. Потом Лешка почувствовал щекой мокрое пятно: то ли слюни, то ли слёзы натекли на обивку, тут разве поймешь. Ощутил непривычную легкость в запястье, которое уже никто не сжимал. И только потом осознал, что так и валяется беззащитным голым задом кверху.

Лешка поспешно вскочил, неловко натянул трусы и джинсы, решился поднять голову.

Дядя невозмутимо заправлял в брюки ремень, и Лешку пронзила резкая обида. За что его так? Он и без того уже пострадал, перепугался, чуть не лишился пальца, а тут еще и это… Быстро, пока дядя не остановил его, Лешка отступил в коридор и почти бегом достиг крошечной комнатки, служившей его временным пристанищем. Там он бросился на кровать и всхлипнул, обняв подушку.

Где-то за стенкой раздавались дядины шаги, но в комнату он не входил. Лешка так и лежал на животе, вцепившись в подушку и горюя по своей навеки утраченной нормальной жизни. Всё пошло кувырком, абсолютно всё.

Спустя какое-то время дверь приоткрылась. Дядя, совершенно не понимая, что Лешка прямо сейчас желает ему сгореть в аду, сказал:

– Хватит уже себя жалеть.

Лешка не глядя потянул на себя одеяло, с головой накрылся им и прижался к стенке, судорожно всхлипывая. Желание попросить дядю уйти боролось с решением никогда больше с ним не разговаривать.

– Что, в первый раз, что ли? – после неловкой паузы спросил дядя.

В ответ Лешка разрыдался еще пуще, уже не в силах сдерживаться.

– Блин. Предупреждать надо…

Дверь тихонько закрылась.

Лицо у Лешки давно распухло от слёз, дышать приходилось через рот, а запас рыданий не истощался. Видимо, организм решил выплакаться за всё сразу, раз уж полилось через край. Злость на дядю незаметно отступила, растоптанная опустошающим ощущением полного одиночества. Лешка так и уснул, цепляясь за подушку, пытаясь выжать из нее хоть каплю поддержки и утешения.

Проснувшись, он даже не открыл глаза. Просто лежал, прислушиваясь к себе, пытаясь понять, что больше болит: душа или тело. Выходило, что душа.

Комментарий к 1

Как вы уже поняли, автор прищемил палец поленом. Да-да-да, такая вот у меня муза: суровая и заботливая одновременно.

========== 2 ==========

Лешка звал дядю просто дядей, не добавляя имени, как раз потому, что действительно приходился ему родственником. Называть его дядей Сашей было бы так же глупо, как называть маму мамой Таней. К тому же в жизни Лешки хватало всяких дядь с именами: дядя Толик, дядя Валера, дядя Виталик… Эти задержались дольше остальных, а было еще немалое количество промежуточных. Все они мгновенно становились «дядями», и это было неуместно и глупо, но так полагалось. Почему-то не придумали для них отдельного слова, которое было бы еще и вежливым обращением. Дядю Толика можно было, наверное, с натяжкой назвать отчимом, но не обращаться же так к человеку. Лешка предпочел бы имя и отчество, но маме это казалось слишком формальным (а просто имя – слишком фамильярным), поэтому все мужчины, заинтересованные в маме и плевать хотевшие на Лешку, назывались дядями, даже если задерживались всего на пару недель.

Вообще-то и родной дядя в жизни Лешки раньше не участвовал, но Лешка всё понимал: сложная ситуация, с мамой папины родственники никогда не ладили. И всё же кровное родство придавало стабильности, семья – всегда семья, даже если не общаться с ней годами. Так говорила мама, и до вчерашнего дня Лешка ей верил. Если этот молчаливый замкнутый человек – брат отца, то он Лешкин дядя, и пусть Лешка видит его впервые. Лешка безропотно принял тот факт, что дядя живет совершенно один посреди леса, что он постоянно занят своей работой, что не обращает на племянника особого внимания. Они – семья.

Но с семьей так не поступают, и Лешка отчаянно хотел выразить свой протест, возмутиться, объяснить этому пещерному человеку, что с ним так нельзя. А еще он хотел вернуться домой и никогда больше не видеть ни дядю, ни его мрачную обитель, ни проклятый дровокол. Или хотя бы не покидать никогда комнату, остаться навсегда под одеялом, перестать существовать. Последний вариант был пока что самым простым в исполнении, хотя Лешка и понимал, что долго так не протянет.

Это добровольное заключение продлилось недолго. Дядя вошел в комнату через несколько минут после Лешкиного пробуждения и бесцеремонно стянул с него одеяло. Лешка попытался было спрятать голову под подушкой, но дядя возмутился:

– Что за детский сад!

Лешка развернулся и спросил, сверля дядю злыми красными от слёз глазами:

– Чего вы от меня хотите?

– Поговорить хочу.

– А я не хочу, – отрезал Лешка.

– Повежливее. Ты всё еще гость в моем доме.

Лешка промолчал, чувствуя, что ничего вежливого сказать не может, а усугублять ситуацию не хочет.

– Может быть, я вчера поторопился, – сказал дядя, и Лешка приготовился уже принимать извинения, но дядя продолжал: – Если бы я знал, что тебя никогда раньше не наказывали, рассказал бы тебе сначала, что к чему. Но лучше поздно, чем никогда, правильно?

Лешка молчал.

– Пока ты здесь, я за тебя отвечаю, – продолжал дядя, не обращая внимания на отсутствие ответа. – И я буду тебя воспитывать так, как посчитаю нужным.

– Я не хочу, – сказал Лешка, чувствуя, что пора уже об этом прямо заявить.

– Тогда веди себя как следует.

– Я и так… – начал было Лешка.

– Не спорь. Ты подверг свое здоровье риску, я тебя за это наказал. Сделаешь так еще раз – снова получишь. Вопросы?

– Я просто помочь хотел, я не знал, – звенящим от напряжения голосом сказал Лешка.

– Не знал. Ты городской ребенок, ты можешь не знать, как работает дровокол, – кивнул дядя. – И наказал я тебя не за незнание, а за то, что ты сунулся в воду, не зная броду. Слышал такое выражение?

– Слышал, – мрачно ответил Лешка и тут же перескочил к следующему пункту своего протеста: – Я не хочу у вас жить.

– У меня тоже были другие планы на лето, – равнодушно сказал дядя, – но раз уж так вышло, предлагаю покориться судьбе. На этот случай тоже есть пословица: худой мир лучше доброй ссоры. Ты можешь, конечно, бунтовать, а я могу тебя за это лупить, но ни одному из нас это не понравится. Кстати, ты не совсем безнадежен. Во-первых, надел рукавицы, во-вторых, сообразил позвать на помощь. Я это учел.

Учел. То есть это еще с учетом смягчающих обстоятельств было? Лешка совсем поник.

– Вообще-то надо бы запретить тебе приближаться к дровоколу, – продолжал дядя. – Но, раз ты хотел помочь, я научу тебя им пользоваться.

Лешка собирался было сказать, что и близко не подойдет к дровоколу, но сдержался. Насчет войны дядя всё же прав, лучше не нарываться. Проглотить гордость, затаиться и просто пережить это недолгое время, оставшееся до возвращения домой.

– Ну что, мир? – спросил дядя, и Лешка нехотя кивнул.

На самом деле всё было не так уж и плохо. Только в самом начале Лешке пришлось пересиливать себя, а потом он втянулся. Дядя рассказал ему, что полено лучше класть сучьями в сторону колуна, долго и в подробностях объяснял принцип работы гидравлического пресса, и Лешке было даже приятно, что с ним разговаривают, чему-то учат, не отмахиваются. Но потом, когда от теории перешли к практике, оказалось, что сидеть на жестком чурбаке после вчерашнего ужасно больно, и это не давало забыть. Складывая дрова в поленницу, Лешка с грустью подумал, что все равно немедленно уехал бы домой, если бы только мог. Ну его к черту, этот худой мир.

========== 3 ==========

Уже почти неделю дядя только и делал, что работал, запершись у себя, и Лешка изнывал от скуки. Интернет почти не ловился, а телевизор у дяди был древний, с невообразимо скучными каналами и ужасным качеством изображения. В лес ходить дядя не разрешал (не очень-то и хотелось!), во дворе негде было даже погонять мяч (кстати, самого мяча тоже не было). Поэтому, когда однажды утром дядя объявил, что собирается ломать старую лестницу, Лешка с радостью вызвался помочь. Правда, к электропиле дядя его и близко не подпустил, но выдергивать прогнившие ступеньки ломом было тоже неплохо.

С лестницей вскоре было покончено, оставалось только погрузить доски на прицеп и увезти на свалку. Лешке это показалось глупой тратой времени и денег: можно же просто сжечь доски во дворе или распилить на дрова, зачем их куда-то увозить? Но оказалось, что не всё так просто. Доски какие-то там импрегнированные, при сгорании выделяющие ядовитые вещества. Пока дядя объяснял ему это, Лешка подхватил первую доску и собрался было отнести ее к прицепу.

Дядя жестом остановил его, посмотрел сначала на доску в Лешкиных руках, потом на самого Лешку. Помолчал немного, видимо, ожидая, что Лешка сам сообразит, но потом всё же сказал:

– А если подумать?

Лешка тоже посмотрел на ощетинившуюся длинными кривыми гвоздями доску и непонимающе нахмурился.

– Если ты сейчас споткнешься, что будет? – терпеливо спросил дядя.

– Не споткнусь, – обиделся Лешка.

– Неправильный ответ. Попробуй еще раз.

Лешка почувствовал, как в нем закипает раздражение. Он же не маленький, в конце концов… Дядя выжидающе уставился на него, и Лешка понял, что от него действительно требуется ответ.

– Если я сейчас споткнусь, то напорюсь на гвозди и поранюсь, – с мрачной покорностью сказал он.

– Вывод?

Лешка молча перевернул доску гвоздями вниз. Дядя кивнул, хлопнул его по плечу, подхватил несколько досок из кучи и зашагал с ними к прицепу. Лешка задумчиво посмотрел ему вслед. Это что, похвала была?

Какое-то время они работали молча, а потом дядя спросил:

– Матери звонил?

– Звонил.

– Что говорит?

– Вам-то что?

– Алексей, – спокойно сказал дядя, бросив на него короткий выразительный взгляд.

– Говорит, что соскучилась, – соврал Лешка.

На самом деле мама сказала, когда он попросился домой: «Не до тебя сейчас, Лешка, не выдумывай». И ни словом не намекнула, что скучает, не поняла по его голосу, как ему плохо, не поддержала, не утешила.

Дядя как-то непонятно хмыкнул и с преувеличенной небрежностью зашвырнул доски на прицеп. Он сам тоже звонил маме, Лешка это знал, но никогда не слышал, о чем они говорили. По какой-то причине это всегда происходило в его отсутствие.

Задумавшись обо всём этом, Лешка попытался положить доску на прицеп, но она цеплялась за что-то и никак не хотела ложиться ровно. Лешка надавил изо всех сил, и доска вдруг нырнула почти на самое дно. Лешка на секунду потерял равновесие и дернулся назад, распрямляясь, чтобы не упасть. Что-то рвануло левое предплечье. Лешка глянул вниз и вспомнил, как описывалось такое ощущение в какой-то книге. Будто просто собирался почесаться, а нащупал у себя здоровенную опухоль. Вот и Лешка сейчас собирался просто посмотреть, за что он там зацепился. Он не собирался видеть огромный ржавый гвоздь, распоровший кожу и противно просвечивавший сквозь нее.

Дальше Лешка соображал быстро. Дядя предупреждал, что с гвоздями нужно быть осторожнее, Лешка не послушал. Результат налицо, вероятные последствия предугадать легко. Особого шума не было, дядя сейчас собирается взять из кучи очередную порцию досок, он повернут к прицепу спиной, но это долго не продлится. Значит, шанс есть, но нужно действовать быстро. В конце концов, это всего лишь гвоздь. Да, большой, но сидит неглубоко, наверное, даже крови не будет. Один аккуратный рывок – и всё. Лешка инстинктивно придержал правой рукой кожу, натянутую гвоздем, а левую быстро и ровно дернул, освобождаясь из ловушки. Из-за скачка адреналина боли почти не было, только оглушающая пульсация где-то в горле. На ране нехотя проступили темные капельки крови. Лешка шепотом выругался и поспешно потянул вниз закатанный до локтя рукав.

Успел.

Лешка предельно аккуратно подтащил к прицепу очередную доску – гвоздями вниз, как и положено. Раненое предплечье теперь немного болело, но это ерунда, пройдет.

– Алексей! – окликнул его дядя.

Лешка обернулся.

– Ты что, в краску влез?

Сначала Лешка не понял. Потом опустил глаза и увидел расплывшееся на светлом рукаве пятно.

Сказать было нечего. То есть можно было, наверное, сделать невозмутимое лицо, сказать, мол, да, где-то измазался, сбегать в дом и переодеться, залепив заодно рану пластырем, но Лешки на это уже не хватило. Он остановился и позволил дяде подойти и разглядеть пятно поближе.

Дядя решительно взял его за руку и закатал рукав, обнажая рану, выглядевшую почему-то намного хуже, чем сразу же после изъятия гвоздя. Теперь канавка, пропоротая вдоль предплечья, налилась кровью и кое-где посинела. Вокруг были неряшливые бурые пятна – это из-за трения о рукав при ходьбе.

– Гвоздь? – спросил дядя.

Лешка с несчастным видом промолчал.

– Алексей, – с чувством сказал дядя, будто выругался его именем.

Так и держа Лешку за рукав, он повел его к машине.

– Куда мы? – спросил Лешка.

– За уколом от столбняка.

Лешка поморщился. Уколы он не любил. Впрочем, это всё равно лучше, чем ремень. Намного лучше. Но всё же это было глупо, и Лешка попробовал было запротестовать:

– Не надо мне никаких уколов!

– Предпочитаешь умереть в корчах?

Дядя молчал всю дорогу, а в травмпункте говорил о Лешке, но не с ним. И всю обратную дорогу он тоже молчал, что заставило Лешку заподозрить, что укол – это всего лишь прелюдия.

Когда они вернулись домой, молчание наконец прервалось.

– Рассказывай, – сказал дядя.

– Что рассказывать?

– Где поранился, почему скрыл – всё рассказывай.

Вот этого Лешка не любил. Зачем спрашивает, если и так знает? Чтобы унизить, вот зачем. Решив, что отмалчиваться – себе дороже, Лешка всё же ответил:

– За гвоздь зацепился.

– Почему?

Лешка раздраженно передернул плечами. Понятное дело, что зацепился он случайно, но дядя явно спрашивал не об этом.

– Не заметил. Отвлекся.

– Почему сразу не рассказал?

Лешка сердито всхлипнул:

– Вот поэтому. Потому что вы сразу… А я не хочу. Я вам вообще ничего никогда рассказывать не буду.

Дядя понимающе кивнул.

– По-твоему, я несправедливый?

Лешка промолчал, сверля его злым взглядом и пытаясь дышать ровнее. На самом деле он чувствовал себя виноватым, но ни за что не признался бы в этом. В конце концов, это дядя виноват, что Лешка не хотел ему рассказывать.

– Вот ты говоришь, отвлекся, гвоздь не заметил. Это тебя оправдывает, да? – спросил дядя.

– Я же не специально! – отчаянно воскликнул Лешка. Глухой он, что ли?

– Не специально. А в следующий раз отвлечешься и так же не специально сунешь руку под циркулярку. Хорошо получится?

– Не суну… По-вашему, я совсем дурак?

– Не в одном конкретном примере дело, Алексей. Видел когда-нибудь людей без пальцев?

– Видел.

– Как считаешь, многие из них покалечились специально?

– Я не подумал, – мрачно сказал Лешка.

– В следующий раз подумаешь, – пообещал дядя. – Насчет столбняка объяснять надо?

– Не надо.

– Ну, раз всё понятно…

Дядя стал расстегивать пряжку, и Лешка не выдержал:

– Не надо ремнем!

– Не надо, говоришь? Ну, вообще-то можно и не ремнем. Поиграем в компромисс, – легко согласился дядя.

И что-то в его голосе подсказало Лешке, что дело дрянь.

Дядя выдернул из розетки шнур от ноутбука и обернулся к Лешке:

– Штаны не снимай пока.

Лешка почувствовал, как противно слабеют ноги. Он сел было на диван, опасаясь, что сейчас упадет, но дядя остановил его:

– На кресло давай.

Лешка понял, что его приглашают не сесть, и покорно перегнулся через подлокотник. Он попытался утешить себя тем, что через одежду будет не так больно. Да и вообще – в этот раз он хотя бы знает, что его ждет, и знает, что сможет это выдержать.

Оказалось, ничего он не знал. Боль от шнура была совсем не такой, как от ремня. Пробрало намного интенсивнее, будто тугой узкой струей жидкого пламени облило. Лешка замычал, прикусив запястье и отчаянно стараясь не вопить в голос. Еще не погасла первая полоса, а рядом сразу же зажглась вторая, и прямо на пике боли – третья. Лешка отчаянно замолотил ногами и попытался прикрыться рукой. Шнур свистнул в четвертый раз, но в последний момент промахнулся, Лешка почувствовал волну воздуха ладонью.

– Убери руку.

Лешка не послушался.

Дядя задумался ненадолго и велел:

– Встань-ка.

Лешка встал.

– Руку вытяни.

Лешка подчинился, понимая, что бунтовать уже поздно.

– Держи ровно.

Дядя несильно размахнулся и хлопнул Лешку шнуром по ладони. Лешка вскрикнул, отдергивая руку, и тут же вернул ее на место, зажмурившись, чтобы не видеть, как взвивается в воздухе шнур. Но удара не последовало. Дядя дождался, пока Лешка на него посмотрит, и сказал:

– Больше руки не подставляй. Не хочу, чтобы тебе было больнее, чем нужно.

Слёзы давно катились по щекам, но Лешка только сейчас их заметил и утерся рукавом.

– Ложись, мы еще не закончили.

Лешка вернулся на ненавистное кресло и закрыл глаза, отчаянно надеясь, что дядя не заставит его снимать штаны.

Не заставил.

Следующие удары легли аккуратно и равномерно, с промежутками, позволяющими прочувствовать боль и немного отдышаться. Лешка их не считал, полностью сконцентрировавшись на том, чтобы лежать ровно и не орать слишком уж громко. Очередной промежуток затянулся, и Лешка решил было, что уже всё, но его надежды рухнули от одной короткой фразы:

– А вот теперь штаны расстегни.

Лешка чуть было не захныкал, что больше не выдержит, но вдруг почувствовал прилив злости на самого себя. Зачем было так небрежно запихивать доску? Зачем было прятать рану? Сам же во всём виноват… Он резким движением расстегнул ширинку и почувствовал, как дядя спускает с него штаны вместе с трусами.

– Просто для сравнения, – сообщил дядя, и шнур со свистом стегнул Лешку по голому заду.

Лешка заорал и схватился обеими руками за пылающую кожу, то ли чтобы защититься, то ли чтобы облегчить боль. В этот момент он твердо решил, что руки не уберет, даже если их за это отрежут.

– Всё.

Лешка разрыдался, чувствуя огромное облегчение. И дело было даже не в том, что наказание закончилось. Каким-то непостижимым образом ушло чувство вины, терзавшее его с того самого момента, как он решил самостоятельно вытащить гвоздь из руки.

Быстро исчерпав запас слёз и отдышавшись немного, Лешка поднялся и обнаружил, что дядя уже вернул шнур на место и куда-то вышел. Лешка неожиданно для себя огорчился, но дядя вскоре вернулся с полной корзиной дров, присел на корточки у камина и принялся выгребать золу. Лешка подошел и нерешительно замер. Дядя заметил его, встал и спросил:

– Чего тебе?

– Я больше не буду, – прошептал Лешка.

Дядя молча взъерошил ему волосы и вернулся к своей золе.

Комментарий к 3

И если вы думаете, что у автора сейчас не болит рука от экспериментов со шнуром, то вы очень плохо знаете автора… Матчасть – наше всё))))

========== 4 ==========

Как следует всё обдумав, Лешка пришел к выводу, что сможет дотянуть до возвращения домой без дальнейших приключений. Надо всего лишь проявить осмотрительность и пореже попадаться дяде на глаза. Это не так уж и сложно. Если проводить как можно больше времени в своей комнате, риск влипнуть в неприятности снизится практически до нуля.

Поэтому Лешка соврал, что у него болит голова, когда дядя позвал его в лес за ягодами. Поэтому не предлагал помочь, когда дядя строил новую лестницу. Поэтому проводил дни в кровати, читая найденные в шкафу книги. И если дядя и думал, что Лешка на него обиделся, вслух он об этом не говорил.

Вообще-то он почти ничего вслух не говорил и, кажется, даже не заметил бы, если бы Лешка взял и испарился. Это было немного досадно, но Лешке казалось, что он понимает: дядя совсем одичал в своем лесу и не привык, что в доме есть еще кто-то. И пускай. Чем меньше они друг друга беспокоят, тем лучше.

Мама теперь почти никогда не звонила первой, а на Лешкины звонки часто не отвечала. Если он спрашивал у нее об этом, она становилась нервной и резко переводила разговор на другую тему, фальшиво смеялась, рассказывала дурацкие сплетни, до которых Лешке не было дела, а потом прощалась, ни разу не сказав, что скоро за ним приедет.

Лешке ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться своими переживаниями, но Олег, его единственный друг, еще зимой переехал, и связь, поначалу поддерживаемая через соцсети, как-то незаметно умерла своей смертью к середине весны, а ни к кому из товарищей по онлайн-играм Лешка с такими проблемами обратиться не мог. Он был совершенно один.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как Лешка напоролся на гвоздь, и его план работал. Конфликтов не было, потому что они с дядей почти не разговаривали и только изредка ужинали вместе. Нет, не вместе, а одновременно. В основном Лешка перебивался бутербродами, совершая вылазки на кухню, когда точно знал, что дядя не там. Но иногда дядя отрывался от своей работы (кстати, Лешка так и не понял, в чем именно она заключается, да его это и не интересовало) и что-нибудь готовил, и тогда совместных ужинов избегать не удавалось. Если дядя первый с ним заговаривал, Лешка отвечал вежливо и немногословно. Но в основном они молча смотрели по телевизору какую-нибудь дичь вроде местных новостей, потом Лешка мыл посуду и удалялся в свою комнату. Всё шло хорошо.

А потом Лешка разбил стакан.

Странно, как много осколков получается из одного маленького стакана. И какую большую поверхность они могут покрыть. И как короткий полет из руки до деревянного пола превращает целую, крепкую вещь в бесполезное ничто.

Лешка смотрел на осколки, понимая, что разбил не только стакан, но и весь свой идеальный план.

Дядя обернулся на звон, вынул из выдвижного ящика пустой пакет и протянул его Лешке:

– Собери осколки. Осторожно, не порежься.

И Лешка был осторожен. Кажется, он собирал осколки целую вечность, поднимая каждый с предельной аккуратностью, чтобы не усугубить ситуацию. И чтобы хоть немного оттянуть неминуемое.