Текст книги "Гвеннит (СИ)"

Автор книги: Зеленоглазая гриффиндорка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Мы постараемся, – проговорил Вернон. – Мы очень постараемся, да, дорогая?

– Да… – прошептала Петунья.

– Помните, что от того, как вы реагируете, зависит ее состояние, – сказала миссис Грейнджер. – Наедине с собой можете хоть истерику устраивать, но с ребенком – улыбка, тепло и поддержка.

– Хорошо, мы поняли, – сказала взявшая себя в руки Петунья.

Все возвращалось. Десять лет они боялись смерти доченьки от рака, и вот теперь, когда опухоли больше нет, опять… Все надежды, все планы…

***

С улицы послышался веселый голос Гвен, что-то рассказывавшей Гефесту. Взрослые с надеждой посмотрели на дверь. Если девочка не плачет, а веселится, значит, не все так плохо, как они себе навоображали. Вот открылась входная дверь, в коридоре появились заснеженные, веселящиеся дети. Окинув внимательным взглядом гостиную и не найдя следы траура, Геф расслабился, пересаживая Гвен на стул.

– Ну чего ты, я и сама могу, – сказала улыбающаяся Гвен, когда мальчик начал ее раздевать.

– А я хочу вот так, неужели тебе жалко? – скорчил умильную рожицу, вызвавшую смех девочки, мальчик.

– Ла-а-адно, – протянула Гвен. – Тогда разоблачай мое высочество!

Петунья едва держалась, глядя на то, как мальчик раздевает ее доченьку, да так, что та сама не возражает, да с шутками, играя. Какая же сила духа у этого двенадцатилетнего мальчика, что уже перестал быть ребенком, взяв на себя ответственность за жизнь Гвен. Женщина просто замерла, пораженно глядя на разворачивающуюся сцену.

– Высочествам самим ходить нельзя, – заявил Геф, поднимая девочку на руки. – Потому что, а вдруг горошина?

– А что можно высочествам? – заинтересовалась девочка, будто не замечая никого вокруг.

– Высочествам можно все, кроме того, что вредно, а то попа болеть будет, – говорил улыбающийся мальчик.

– Не хочу, чтобы попа болела, – девочка поднесла пальчик к губам. – Значит… Буду послушной?

– Да, любимая, – мальчик нежно поцеловал носик девочки, отчего она смешно фыркнула.

– Дети, кушать будете? – спросила улыбающаяся от этой семейной картины миссис Грейнджер.

– Мы же будем кушать? – спросил Геф и, не дожидаясь ответа, кивнул. – Будем.

– А капризничать можно? – хитро улыбнулась Гвен.

– Только если пироженку не хочешь, – ответил мальчик.

– Ну-у-у-у, так нечестно, – протянула девочка.

– Честно-честно, – сказал мальчик. – Кто не кушает еду, тому не положено сладкое.

– А чуть-чуть можно? – жалобно спросила Гвен.

– Чуть-чуть можно, – прижал ее к себе Геф, отчего девочка замурлыкала.

Миссис Грейнджер едва сдерживала слезы, наблюдая эту семейную сцену. Ее сын и эта девочка уже были семьей, они уже решали свои проблемы, играли в свои игры, и совершенно неважно то, что они все еще дети. Она смотрела и видела безграничную любовь и нежность, что буквально вспыхивала искорками между детьми. Такое бывает очень редко, но бывает. И когда оно бывает, именно это – настоящее чудо, настоящее волшебство, а вовсе не махание палочкой.

***

Когда все расселись за столом, Гвен начала радостно рассказывать про белочек, которых они кормили, про собачку, которая к ней прибежала. Она не играла, а была искренне счастлива. А пока она рассказывала, Геф ей подкладывал кусочки повкуснее, даже помогал поесть.

– Ну Ге-е-еф, – протянула девочка. – Я же высочество?

– Высочество, – согласился мальчик.

– Тогда я повелеваю, как высочество, – корми меня!

– А волшебное слово? – спросил Геф.

– М-м-м… – сделала вид, что задумалась, девочка. – Бегом? Нет? А, наверное, укушу? Тоже нет? Ну-у-у, тогда-а-а по-жа-луй-ста!

– Котенок мой, – с нежностью произнес мальчик, радуясь тому, что Гвен дурачится, а не плачет.

– А мы еще гулять пойдем? – спросила девочка.

– Обязательно и все вместе, правда? – Мальчик посмотрел на взрослых неожиданно серьезным взглядом.

– Правда-правда, – доброжелательно прогудел Вернон.

– Тогда мы перестаем капризничать, быстро доедаем и идем гулять, да? – спросил Геф.

– Да-а-а-а! – ответила ему девочка.

Так, играя, они покушали. Гвен, находясь среди любящих ее людей, просто выкинула из головы мысли о том, что с ней плохо. Доверяя Гефу, она отдала эти мысли ему, живя сегодняшним днем. Радуясь солнышку, снегу и мальчику рядом. И это было правильно.

Потом все оделись, со смехом и шутками посмотрев театральную пьесу под названием «торжественное одевание капризульки». И пошли гулять. Кресло сейчас катил Вернон, позволяя доченьке двигаться, держась за руку Гефеста. Вокруг было снежно, люди смотрели на эту большую семью, улыбаясь девочке, которая чувствовала себя сейчас самой счастливой и особенной на свете, и это было вовсе не потому, что она умеет колдовать, а потому, что ее любят, несмотря ни на что. Любят просто за то, что она есть.

========== Часть 12 ==========

Комментарий к Часть 12

Глава писалась между вертолетами, так что надежда на адекватность есть.

Когда ребенок заболевает, жизнь всей семьи меняется. Исчезают привычные ритуалы, меняются традиции. Появляются новые ритуалы, новые желания, новые традиции. Все теперь крутится вокруг ребенка. Гефест не почувствовал этого перехода, для него все изменилось еще первого сентября в том купе, где тихим воробышком сидела девочка. Именно тогда его жизнь разделилась на «до» и «после», поэтому сейчас для него все было проще, чем для Гвен, Петуньи, Вернона, Дадли и родителей. Он просто принял к сведению, что его котенку нельзя ходить, чтобы не напрягать сердце, нельзя нервничать, нужно наблюдать за артефактом и быть готовым. Он и так был всегда в готовности с того первого сентября.

Утром Гвен просыпается на груди Гефа, потягивается, и начинается игра. Игра в капризную или послушную принцессу, игра в маленькую девочку или в большую уже. Как только она открывает глаза, то видит взгляд, наполненный нежностью. Взгляд самого любимого человека на свете. Переодевание, когда слабость, это очень непросто, туалет – целое приключение, умывание… То, что другие проделывают автоматически, не задумываясь, стало не самым простым занятием для девочки. Если бы не Геф…

– Проснулась? – Нежный поцелуй носика, ставший уже традицией. – Давай я тебя поглажу.

– Мур-р-р, – отвечает Гвен. – Погладь меня…

И он гладит, постепенно усиливая нажим. Дренажный массаж. Необходимый девочке, чтобы вода не застаивалась, чтобы сердце не тратило лишнюю энергию. Сердечная недостаточность – это и отеки, а где отеки, там и массаж. Диуретики справляются далеко не всегда, при тяжелых формах не справляются вовсе. Но без них – гораздо хуже, а ведь еще нужно следить за калием, натрием, кальцием{?}[Следят за электролитами крови, но они зависят от медикаментов и продуктов питания]. Это непросто, но и к этому привыкаешь, вот и Гефест привык. Главное, чтобы его девочке было комфортно, чтобы она не задумывалась о болезни, чтобы не грустила. Закончив с массажем, он еще несколько минут просто гладит, чтобы Гвен расслабилась. А потом туалет, ее нельзя оставлять одну, но и присутствие очень смутит девочку, потому Геф просто пересаживает ее и выходит. Дождавшись тихого: «Геф» или «я все», войти и пересадить. Подать зубную щетку, пасту и…

– Давай наперегонки?

– Давай!

Радостная улыбка, обязанность превращается в веселую игру. Умыться одной почти невозможно, потому что канюли мешают, а снять их даже на минуту опасно. Геф никогда не подвергнет любимую опасности. А вот после умывания можно и переодеться, но утром часта слабость, и самой ей это сделать сложно. Если бы не безграничное доверие, которое испытывает девочка к Гефу, все было бы намного сложнее, а так… Он спокойно переодевает ее, как маленькую, и ей нравится чувствовать себя маленькой в эти моменты.

– А почему ты не смущаешься, когда видишь меня… Ну…

– Потому что я тебя просто люблю. Всю тебя, полностью. Да и рано нам еще смущаться от такого.

– Я тебя очень-очень люблю, – говорит уже полностью одетая Гвен.

***

Раньше или позже это должно было случиться. Через это проходят абсолютно все лежачие больные и часть сидячих. Само по себе «это» не кажется таким уж страшным, но только не для пациента. Очень сложно научиться «ходить под себя». Очень тяжело морально, очень смущает сам процесс.

Гвен завозилась, мгновенно разбудив Гефа. Проснувшись, он пару раз закрыл и открыл глаза, чтобы прогнать сонную одурь, после чего повернулся к любимой девочке. Она смотрела на него виноватыми глазами.

– Геф… – сказала девочка, покраснев, что было видно даже в предутреннем полумраке. – Я в туалет хочу.

– Ну давай, попробуем, – сказал Геф.

Он подошел к ней, собираясь взять на руки, но она не сдвинулась с места. Посмотрев внимательнее, он понял, что что-то не так.

– Что случилось, котенок? – озабоченно спросил он.

– Не могу… – тихо ответила Гвен и заплакала.

– Не надо плакать, любимая, сейчас мы все решим, – спокойно сказал Геф, направляясь в сторону уборной.

Взяв в руку судно, он вернулся обратно. Гвен сразу же увидела странную посудину, с которой она уже была знакома в той больнице, иногда возвращавшейся еще в кошмарах. Девочка расширила глаза и сделала еще одну попытку двинуться с места, но не преуспела. Ей казалось, что тело отказалось отвечать на ее желания. Это было бы очень страшно, если бы она не тратила все свои силы на кое-что другое.

– Ну чего ты, любимая, – тихим, спокойным голосом начал говорить Геф. – Это обычное дело, ничего страшного.

– Может… Как-то иначе? – прошептала девочка.

– Потом подумаем об «иначе», – спокойно ответил мальчик, отодвинул одеяло в сторону, приподнял поясницу Гвен, ловко подсунул судно, на противоходе стянув пижамные штаны. – Давай, моя хорошая.

Геф положил рядом с ней рулон туалетной бумаги и подчеркнуто отвернулся, чтобы не смущать девочку еще больше, и даже вышел из комнаты так, чтобы видеть ее, но не попадать в область ее зрения. Гвен огляделась, увидела, что она одна, всхлипнула и отпустила себя.

– Геф, я все…

– Вот и умница, вот и молодец, – похвалил ее Геф, забирая судно.

Когда он вернулся, девочка тихо всхлипывала. Понимая, что у нее на душе, мальчик обнял ее и принялся укачивать.

– Не плачь, моя хорошая, я тебя люблю, ты самая лучшая, самая хорошая…

– Тебе не противно?

– Я же говорил, что ты глупышка, я тебя всю люблю, понимаешь?

– Я тебя тоже люблю… – прошептала Гвен.

– У тебя сейчас сильная слабость?

– Да… Почти не могу двигаться… Не знаю, что со мной…

– Все в порядке с тобой, это сейчас пройдет, – ласково заговорил Геф, нажимая кнопку. – Сейчас все пройдет, и ты опять будешь шалить. Давай пока штанишки обратно натянем?

Так, отвлекая ее от слабости, чуть пощекотав, мальчик дождался отца. Мистер Грейнджер тихо и спокойно вошел в комнату.

– Что, сын?

– Сильная слабость, не может двинуться.

– Ага… Ну, доставай тонометр и посмотрим.

– Ой, я дебил…

– Самокритично, но по делу.

– Не ругайте Гефа, пожа-а-алуйста, – Гвен была готова опять заплакать.

– Не ругаю, не ругаю… – вздохнул мистер Грейнджер. – Давление артериальное у тебя снизилось резко, потому и не можешь двигаться, так бывает, сейчас мы в этом убедимся и поможем.

– Честно? – с надеждой спросила девочка, подставляя руку под манжетку.

– Честно-честно, – ответил улыбающийся мистер Грейнджер. – Если бы сын проснулся, он бы и сам сообразил, но он, видимо, встать встал, но не просыпался.

– Спасибо, – прошептала Гвен.

Самое страшное – это чувство беспомощности. Вот вчера еще все было хорошо, было плохо, было тяжело, но она не была беспомощной, а вот сегодня – вдруг, резко, неожиданно. Первая реакция – паника. Отключающая мозг, здравый смысл, даже слух. А потом… Утром Гвен было стыдно за свое недоверие и за свою панику. Подумаешь, эка невидаль – судно. Геф ее уже сколько раз переодевал и видел любой. Но стыдно ночью было до слез, а утром – уже все в порядке. Все хорошо. А вот Гефесту было стыдно весь день, ведь он запаниковал и не подумал о самом простом объяснении недвижимости любимой. В Хогвартсе папы рядом не будет.

Скоро возвращаться в школу. Гвен пока не думала об этом, а Геф пытался представить, как оно будет, как оградить девочку от жалости, от возможных насмешек, от грусти… Он моделировал ситуации и надеялся, отчаянно надеялся на лучшее.

========== Часть 13 ==========

Вот и закончились каникулы. Сегодня ребята уезжают опять в Хогвартс на пять долгих месяцев. Гвен накануне так напереживалась, что Геф этой ночью совершенно не выспался, впрочем, он не роптал. У девочки ночью был приступ из тех, которые оставляют после себя седые волосы в шевелюре родителей. Тяжелый приступ, с работающим «на износ»{?}[То есть на максимуме возможностей] кислородным артефактом, с включенным уже дефибриллятором, страшный приступ, просто страшный. Невозможно описать это ощущение стоящей за спиной, с любопытством заглядывающей через плечо смерти. Да и в тот момент Геф не задумывался о поэтических сравнениях. Он просто делал свое дело, спасал свою Гвен, а где-то там, в глубине, трепыхался и тоненько пищал зажатый тисками воли страх. Это уже потом, когда девочка уснула, его трясло, его отпаивали самым простым успокоительным – спиртным. Уже потом у мальчика была истерика, когда уже все было хорошо. Поспать-то удалось, но недолго.

– Любимая, будешь так нервничать, укушу за неожиданное место, – сказал утром Геф за завтраком под смех родных.

Трясло всех. Несмотря на то, что Гвен уже немного привыкла к креслу, несмотря на то, что все привыкли к ее состоянию, но одно дело дома, совсем другое – где-то далеко, где нет вертолета санавиации, кардиолога и дефибриллятора. Поэтому волновались все. Не волновался только Геф, потому что он искренне считал, что нельзя волноваться о том, что не можешь изменить. Достаточно фаталистический взгляд, тоже, кстати, характерный…

Завтрак прошел несколько напряженно, но Геф держал Гвен за руку, успокаивая. С ним она чувствовала себя намного спокойнее, он будто заражал ее своим спокойствием, хотя в данный момент мальчику хотелось только спать, несмотря на две чашечки крепкого кофе, что бултыхались где-то в организме. Встряхнувшись, он проверил сумку с почти годовым запасом медикаментов, расходников{?}[Те же канюли надо время от времени менять.], инструментов… Уже почти перед отъездом мистер Грейнджер сделал Гефу, в его понимании, царский подарок – новенький «Литтманн»{?}[Марка лучших в описываемый период стетоскопов. ], мальчик был искренне счастлив, что удивило Дадли.

Пора было ехать на вокзал. Гвен была аккуратно перенесена на сиденье машины и пристегнута, рядом устроился Геф, кресло же оказалось в багажнике. Так как на зимние каникулы дети приехали без вещей, то чемоданов и сундуков не было. Наручный артефакт показывал салатовое свечение, что можно было назвать «хорошо», кислородный Геф укрепил на поясе девочки, чтобы не дернуть за канюли ненароком – это больно. Микроавтобус прогрел двигатель и отправился в свое путешествие к железнодорожному вокзалу.

– Не волнуйся, тебе вредно, – убеждал Геф девочку.

– Ну а как… А вдруг… – шептала она.

– Давай договоримся, – наконец нашел выход мальчик. – Я буду волноваться за нас обоих, а ты успокоишься. Ведь я с тобой, значит, что?

– Ничего плохого случиться не может, – широко улыбнулась девочка и была тут же поцелована в лоб.

– Вот, поэтому давай просто насладимся дорогой…

***

Распростившись с родителями, провожавшими их, подростки прошли через барьер. Петунья все-таки не выдержала и расплакалась, но Гвен улыбнулась маме и пообещала, что все будет хорошо, потому что «так Геф сказал», после чего заплакала уже миссис Грейнджер.

Подойдя к поезду, Геф приготовился к увлекательному квесту «затолкай инвалидное кресло в не предназначенный для этого вагон», но вовремя вспомнил, что кресло артефактное и может летать. Убрав колеса рычагом, он привел в действие управляющий артефакт, с помощью которого поднял кресло на уровень двери вагона.

Затолкать кресло в вагон всегда было тем еще вызовом. Поезда в 90-х годах на такое рассчитаны не были, потому в одиночку задача представлялась нерешаемой, но не в мире магии, хотя несколько крепких выражений с указанием генеалогии конструкторов вагона Гефу вспомнить пришлось. Наконец задача была решена, и кресло, левитируя над полом вагона, позволило доставить себя в купе. Привычно пересадив Гвен, мальчик собрал кресло и, пользуясь тем, что в купе было тепло, снял с девочки верхнюю одежду. Также избавившись от зимней куртки, Геф достал палочку и запер дверь купе, чтобы им не досаждали.

– Ты не проголодалась? – спросил он девочку.

– Издеваешься? – ответила она вопросом на вопрос. – Кушали же недавно.

– Извини, это рефлекс, – сказал Геф, улыбаясь.

– Какой рефлекс? – заинтересовалась Гвен.

– Ну как, рефлекс главы семьи: все должны быть накормлены, в безопасности и удобно устроены.

– Иди ко мне… – тихо попросила девочка.

Они сидели и обнимались. Гвен прижималась к Гефесту всем телом, будто желая раствориться в нем. Так прошло некоторое время, а потом она хихикнула.

– Что? – спросил Геф.

– Вспомнила, как ты сказал, что в туалет со мной не пойдешь, – еще раз хихикнула девочка. – А ты принес туалет ко мне.

– Ну тогда мы еще не знали, что я с тобой пойду куда угодно.

– И я… Эх, если бы можно было отключить эту магию…

– Поискать информацию?

– И ты готов отказаться от магии?

– Ради тебя я готов на что угодно. Так как?

– Не надо, любимый, пусть все будет, как будет.

***

Стемнело, по часам Гефа, оставалось где-то с полчаса до прибытия. Гвен давно спала, устроенная мальчиком на креслах и мантиях, ее артефакт помаргивал желтым глазом, что означало «могло быть и хуже», но кислород шел нормально, девочка дышала, значит, просто не самое удобное ложе виновато. В дверь пару раз пытались вломиться, без особого успеха, впрочем. Показанное русским профессором заклинание отлично справлялось с любопытными. Пора будить котеночка.

– Просыпайся, ангел мой, – поцеловал Геф девочку.

– Ничего не знаю, это ты ангел, – ответила она, просыпаясь.

Артефакт мигнул и стал салатовым, Геф отметил этот факт про себя. Усадив девочку, он вытащил разложенные таблетки на сегодня и выдал Гвен полагающуюся порцию.

– Опять таблетки… – капризно хныкнула девочка.

– Это лучше, чем уколы, – улыбнулся мальчик, в «укладке»{?}[Сумка с содержимым, обычно инструментарий, медикаменты и т.п.] которого были и ампулы, и шприцы. – Представляешь, по четыре укола каждый день? Твоя попа от тебя бы убежала.

– Да, – вздохнула девочка, вдосталь хлебнувшая этого в раннем детстве. – Лучше, чем уколы. Давай…

Она выпила таблетки, поезд начал замедляться, Геф потянулся за зимней мантией, которая до тех пор отлично себя чувствовала в сумке. Обрядив девочку в мантию, он пересадил ее в кресло и подобрал полы так, чтобы они не вытирали грязь с земли и с кресла, после, облачившись в свою мантию, мальчик присел рядом с Гвен, ожидая, пока поезд не остановится.

– Любимая, не нервничать, да?

– Да, Геф, – кивнула девочка.

– Смотри у меня, – шутливо погрозил он ей пальцем.

Когда поезд остановился и Геф смог тем же методом, то есть помогая себе характеристикой строителей вагонов, Хогвартса и всего волшебного мира, вытащить кресло, то его ждало еще одно испытание – кареты.

– А может, ну его, тот Хогвартс? Давай домой поедем? – тихо сказала Гвен, посмотрев на кареты.

– Спокойно, сейчас все будет, – ответил Геф, поднимая девочку мобиликорпусом из кресла и складывая кресло.

Потом он перенес девочку в карету и залез сам, с трудом затащив и сложенное кресло. Посмотрел на Гвен, вздохнул.

– Во мне крепнет желание сменить школу, ты как к этому относишься?

– Я бы и страну сменила на что-нибудь потеплее, – ответила прижавшаяся к нему девочка.

– Значит, подумаем летом, – заключил Геф.

========== Часть 14 ==========

Кресло, конечно, удивило профессоров, но у Гефеста было ощущение, что чего-то подобного они и ожидали. Лекарства помогали, ночных приступов опять стало меньше, Гвен уже могла сосредоточиться на уроках, хотя и уставала, конечно. Зелья стали получаться хуже, потому что испарения от котла… В общем, Гвен на занятии готовила ингредиенты, а варил Геф. Это огорчало девочку, но она понимала, что пока никак, а Геф задумался о вытяжке.

– Профессор Флитвик, скажите, а в классе зелий можно ли сделать такую штуку? – обратился он как-то к декану.

– Давайте посмотрим, молодой человек, – заинтересовался профессор. – Не вижу проблем, зачем это вам?

– Гвен любит зельеварение, а сама варить не может, потому что испарения… – объяснил Гефест. – Это ее очень огорчает.

– И вы хотите сделать эдакую вытяжку, чтобы мисс Поттер могла сама варить?

– Да, сэр.

– Что ж, не вижу препятствий, идите, юноша, я сам поговорю с профессором Снейпом.

Когда на следующем уроке Гвен узнала, что теперь она может сама варить зелье, ее радости не было предела. Она даже взвизгнула от счастья и хотела обнять профессора.

– Мистера Грейнджера благодарите, – ответил ей улыбающийся профессор Снейп, которому была приятна радость девочки.

С трудом дождавшись конца урока, Гвен обняла мальчика и просто прижалась к нему, молчаливо благодаря. И было в этом жесте столько, что Геф задохнулся от нежности. Потом они двигались по направлению к спальне, а Гвен рассказывала, какие еще зелья она мечтает сварить.

Другие школьники некоторое время косились на кресло, но потом успокоились. Ну вот есть, ну парит, героиня же, ей можно. С ними не очень общались, сначала страшась напугать, а потом… Дети – они разные, сострадание есть далеко не у всех, понимание тоже, поэтому мир Гвен в Хогвартсе замкнулся на Гефе. Ее это ничуть не беспокоило, мальчика тоже, он с детства был не слишком контактным, предпочитая книги людям. А в жизни Гвен больниц было гораздо больше, чем дворов и школ, поэтому научиться общаться ей было негде. Хорошо, когда детей учат нормально относиться к особенному ребенку, но даже в Европе это началось гораздо позже.

– Геф, дай списать трансфигурацию.

– Лениво делать или устала?

– Устала…

– Тогда я тебе копию сделаю и сдашь.

– А не наругают?

– Не думаю, иди лучше сюда.

Переложил с кресла на кровать, переодел… Почему-то после каникул Гвен не хотела, чтобы ее переодевал домовик, а только Геф. Мальчик принимал это, как знак доверия, а девочке были приятны прикосновения его рук, просто как ласка, очень уж осторожно Геф ее переодевал, массировал и гладил.

Так пронеслась зима, Гвен привыкла к режиму, Геф приучился многое делать просто автоматически. Наступала весна, а весна – это не только цветение, зеленая травка, поющие птички. Это еще и обострения различных заболеваний, обычно хронических. Это время, которое проклинают многие хронически больные, потому что именно тогда снова становится больно или плохо.

Не обошло это время и Гвен. Она стала сильнее уставать, не была в состоянии высидеть весь урок или доварить зелье, что огорчало ее просто до слез. Казалось бы, что проще, можно укоротить уроки, выбрать другое зелье, но профессора по какой-то причине этого не сделали, и девочка переутомлялась. У нее не было сил ни на что, Гвен начала чаще плакать, а это породило новые приступы. Тогда Геф попросил профессоров делать паузы в уроках, каждые двадцать минут. Они, конечно, пошли ему навстречу, но при этом совершили страшную ошибку. Хорошо, что, когда это случилось, до конца семестра оставались считанные дни, буквально неделя, но это была самая страшная неделя в Хогвартсе.

Профессора начали показывать Гвен свою жалость. У девочки совершенно опустились руки, не помогали ни уговоры, ни медикаменты, ни разговоры. Она начала замыкаться.

– Любимая, скоро поедем домой.

– Да, – безучастный ответ.

– Мама и папа по тебе соскучились.

– Да.

– Сейчас я тебя отшлепаю, – с той же интонацией.

– Да… Что? – Искреннее удивление в больших зеленых глазах.

– Прекрати, любимая, они глупые и не понимают, но ты же умная.

– Я умная? – любопытством сияют любимые глазки.

– Конечно, ты же понимаешь, что ты самая лучшая?

– Да, – гордо подняв носик к потолку. – Я самая лучшая!

– Вот и умница, не будешь больше грустить?

– Не буду… – подобралась поближе, чтобы обнять. – Ты у меня самый-самый, как ангел, всегда меня спасаешь.

– Хорошо, что ты есть, котенок. Отдохни пока, а я чары доделаю, хорошо?

В этот раз депрессии удалось избежать. Гефу посчастливилось найти правильное слово, спровоцировать реакцию, и самого страшного удалось избежать. Ночью, конечно, будет совсем не весело, но это дело привычное, потому что все теперь точно будет хорошо.

Если и есть что-то, что страшнее оскорблений для «особенных»{?}[Тяжело больные и инвалиды. Принятое в Европе именование.] детей – это жалость. Не сочувствие, не сопереживание, а жалость. Жалость показывает детям их неполноценность, неправильность. От чужой жалости до полноценной депрессии один шаг, даже полшага. Хрупкое равновесие рушится, появляются мысли о нехороших вещах, значительно ухудшается общее состояние и исчезает воля к жизни. Тяжело больной ребенок без воли к жизни сгорает за считанные дни, никакая реанимация не поможет, если человек просто не хочет жить.

Ради всего святого, никогда не жалейте больных детей! Сочувствуйте, но не жалейте.

***

В поезд на этот раз им сесть помогли профессора. Гвен держалась, улыбалась, прощалась. Наконец их оставили одних в купе. Девочка прижалась к Гефесту, спрятав лицо в его мантии. Она тяжело переживала перенесенное в школе за последние дни, хотя и не замыкалась больше, пообещав мальчику, что не будет его больше так пугать.

Артефакт помаргивал желтым, показывая, что Гвен не очень хорошо, поэтому Гефест уложил ее так, чтобы ее голова была на его коленях, подложив еще сложенные мантии – для удобства девочки. Она лежала, смотрела в потолок и, когда поезд наконец двинулся, проговорила:

– Геф, я не хочу возвращаться в Хогвартс.

– Хорошо, любимая, мы больше сюда не вернемся, – спокойно ответил Гефест, уже успевший навести справки.

– Как?! – подскочила Гвен.

– Ну, ты поставила задачу, значит, у нас есть два месяца, чтобы сменить школу. Задачи решаются, забыла? – улыбнулся мальчик.

В ответ девочка, ожидавшая, видимо, что он начнет объяснять, почему они должны остаться, обняла Гефа, несмело клюнув в губы, а потом просто молча прижалась.

– Вот за что мне послали такого ангела? – спросила она чуть погодя.

– Подобное к подобному, – улыбнулся мальчик.

Поезд шел по направлению к Лондону, а двое подростков в купе искренне надеялись на то, что в этом поезде они в последний раз. Жалость профессоров разрушила все хорошее, что было в замке. Возвращаться в него теперь было невыносимо.

Показался Лондон, поезд замедлил ход, скоро, совсем скоро они встретятся с родными. Интересно, как те воспримут их желание? Этот вопрос сильно беспокоил Гвен, да так, что артефакт на ее руке предупредительно загудел.

– Перестань нервничать, – строго сказал Геф, принудительно вливая зелье в рот девочки.

Когда она успокоилась, поезд уже остановился, пора было на выход. Проблему это создало нетривиальную – два чемодана и Гвен, которую одну оставлять совсем нельзя. Выглянув в вагон и заметив старшекурсника с факультета барсуков, Геф попросил его помочь, и тот, конечно же, не отказал, спустив на перрон чемоданы.

– Спасибо большое! – от души поблагодарили старшекурсника подростки.

Увидев возле колонны мальчика в форме престижной школы, стоявшего рядом с инвалидным креслом, в котором находилась девочка в форме той же школы, а рядом с ними стояла багажная тележка с двумя чемоданами, полисмен немедленно поспешил на помощь. Он уже толкал багажную тележку к скамейке, когда появились родители детей.

– Что случилось? – воскликнула Петунья.

– Ничего, мэм, ваши дети приехали чуть раньше и не могли справиться самостоятельно.

– Спасибо вам огромное за помощь!

– Ну что вы, мэм, помогать – наша работа.

Дети застыли в объятьях родителей. Они вернулись домой.

========== Часть 15 ==========

Пирс смотрел на «маленькую принцессу», как они называли эту сильную девочку. Её отросшие волосы были уложены в красивую прическу, лицо утратило свою мертвенную бледность, и даже шрам на лбу пропал. На лице было что-то, похожее на трубку с утолщением у носа{?}[Пирс описывает назальные канюли, как умеет], а сама она сидела в инвалидном кресле-каталке, цепляясь за рослого мальчика с седой прядью на виске. За год их милая Гвен очень изменилась.

– Привет, маленькая принцесса, – сказал подошедший мальчик.

– Привет, Пирс, – солнечно улыбнулась девочка. – Познакомься, это Гефест, он мой… ангел.

От того, с какой любовью и нежностью это было сказано, защипало в носу. За этот год произошло многое, чего они, ее школьные друзья, явно не знали. Дадли, который рассказывал о том, что у сестры плохо с сердцем, не мог рассказать и половины, потому что сам не понимал происходящего. Зато он смог рассказать о ночных приступах, усталом взгляде мальчика, ставшего для сестры всем. «Он мой ангел». Сколько в этой фразе было на самом деле… Пирс протянул руку Гефу.

– Привет, меня зовут Пирс.

– Привет, я Геф, – улыбнулся мальчик, пожимая руку Пирса. – Гвен рассказывала о тебе.

– Надеюсь, хорошее?

– Конечно! – возмутилась девочка. – Ну, рассказывай, как вы тут?

Пирс начал рассказывать, замечая внимательный взгляд Гефа, который тот время от времени бросал на часы Гвен да на коробочку, укрепленную на кресле, как будто что-то контролировал. Девочка слушала о произошедшем за год в школе, где учились почти все, с кем она была знакома, о новых учителях, предметах и шалостях.

– …А потом Дад ему и говорит… – Пирс увлекся рассказом, идя медленным шагом рядом с креслом, которое катил Геф.

– Нам очень тебя не хватает, – вдруг сказал Дадли.

– Мне тоже не хватает вас, ребята… – грустно ответила девочка и ойкнула.

Тут Пирс увидел и понял, почему этот мальчик, Геф, стал всем для их принцессы и почему она назвала его ангелом. Мгновенно среагировав на тихое ойканье, мальчик бросил ручки и как-то мгновенно, будто телепортировавшись, оказался на коленях перед креслом.

– Что, малышка? Где болит? Как болит? – будто выстрелив вопросами, он сунул руку в небольшую сумочку, вытаскивая блестящий стетоскоп, как у врачей.

– Давит… и жжется… – прошептала девочка.

Расстегнув блузку девочки, Геф сунул руку с мембраной в область груди, смутив мальчиков, одновременно переводя кресло в полулежачее положение. А дальше… Мальчик быстро надел перчатки, вскрыл одноразовый шприц, набрал лекарство, легко и привычно попал в вену. Все инструменты и лекарства он доставал из своей небольшой сумки, не глядя, точно зная, где и что находится{?}[Для этого и важна укладка.

Потому что решают секунды.].

– Ничего страшного, сейчас все пройдет, любимая, – тихо говорил Геф. – Откинься на спинку, ты просто устала.