Текст книги "217-я жизнь. Блог бывшего экстрасенса"
Автор книги: Заряна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Где ты была? – голос Антона встревожен. – Ты кричала!
– …Это …гибель Атлантиды, наверно.
– А она была?
Мне до сих пор страшно. Я смотрю в спокойную темноту спальни. И как в кинотеатре вижу волну и человека перед ней. Знаю, что я его знаю – и даже представить не могу, что должно быть внутри у того, кто пошел останавливать волны, чтобы они не рвали его мир, его страну. Я знаю, что этот человек был особенным – жрец, маг или как там у них называлось. И что обычные жители ему верили как себе: он справится с волнами, мы не верим пророчествам и предупреждениям. Короче, граждане, сохраняйте спокойствие, компетентные органы во всем разберутся.
Мне очень трудно быть здесь, в настоящем, потому что ситуация «застряла» в моей памяти и мутит, и мучит. Как будто волна обрушивается на меня снова и снова, на мой домашний мир, который я так бережно устроила и свила. Как будто весь свой нынешний мир я вижу через стекло, на котором – та волна.
Я моргаю и глотаю, Антон меня сначала гладит и обнимает, потом начинает сжимать, потом начинает встряхивать. А, нет, меня трясет, но это просто ледяная дрожь от потери энергии. Слишком далеко забралась, слишком тяжело оттуда «вытягиваться» и совсем ничего не понятно.
– Ну, похоже, что была, иначе как бы я туда попала.
– Иди туда, узнай больше! – Антон всегда готов рискнуть, даже если и не собой.
Ему это просто говорить, а вот возвращаться в такую даль …
– Слишком страшно… тяжело… я пробиваюсь через 10 тысяч лет.
И тут я начинаю захлебываться и рассказывать то, что я увидела – слова вырываются толчками, как пузыри воздуха у аквалангиста. Даже Антон мне не совсем верит – и это он, с которым мы столько жизней видели пополам! Понимаешь, там вода не такая тяжелая. Не такая плотная, она как у нас волна разбивается о берег, брызги повисают в воздухе – и получается перемешанные вода и воздух вместе, как взвесь. Вот там волны такие же. Видимо, другая сила тяжести. Они более легкие. И земля там более легкая. И деревья с наши небоскребы размером. Да, и люди другие, длинные-предлинные. Я думаю, метра по четыре. Они именно длинные и легкие. Я вот еще почему думаю, что там сила тяжести намного меньше, чем у нас – у них все движения другие, как мы бы шли по батуту. Они как будто от земли пружинят. И еще у них кожа бронзовая и какая-то маслянистая – ну как мы бы загорали со специальным кремом. Мы были бы для них слишком «сухими» – и в смысле кожи, и в смысле мозгов, мы слишком прямолинейные.
А волна стояла очень долго. Я даже думала сначала, что это мне просто померещился стоп-кадр из голливудского фильма. Но я думаю, весь Голливуд бы удавился, чтобы такое сделать – человек и волна над ним стоят друг напротив друга. Ничто не движется внешне, только у него губы движутся (совсем не как у нас, мимика какая-то ирреальная). Но внутри этого столько энергии накачано, наверное, современная ГЭС столько не вырабатывает. И вот все эти энергии собираются – собираются, и если человек силы теряет постепенно, то волна незаметно их накапливает, втягивает, втягивает. И нет никаких эмоций, человек не боится. Просто так надо – и все.
– Это и есть магия атлантов?
Я секунду думаю.
– Да. Он лишил, точнее, хотел лишить эту волну времени. То есть энергии, которую мы называем временем. Поэтому она и застыла. Но волны пересилят.
Не хочу видеть это. Я не смогу снова смотреть на тот момент, когда волна подломится и упадет на него и на берег с тысячами людей. Правда, люди еще далеко, очень далеко, но до них дойдет, как бы они это ни пытались остановить.
Я больше туда не пойду, слишком страшно.
– Погоди, это что, цунами?
– С цунами он бы справился, это ерунда. Он бы ей просто велел обойти – и она обошла бы материк, натянулась бы в другом месте и обрушилась куда-нибудь в пустыню, на горы, еще куда-то. Там начал погружаться материк. Там материковая плита потеряла опору и начала погружаться. А они думают, что обычный шторм, каких много было.
– И ты можешь указать его точное место?
– Могу. Атлантида – это не континент, это система островов. Больших… – говорю я и засыпаю.
35.
Я потом еще несколько раз пыталась туда попасть.
Вытащила немного, ровно столько, чтобы понять, что происходило с нами.
Это был последний день Атлантиды и те, кто действительно знал и заботился не о себе, а о будущем людей, уплыли накануне катастрофы. Они увозили знания. На длинных-предлинных лодках, загруженных чем-то вроде табличек или пластин (я думаю, аналог наших книг), они уплывали на север (следы остались в Англии, Стоунхендж), на юг (следы остались – пирамиды в Египте), на запад (пирамиды в Мексике) и восток (геленджикские дольмены). Насколько я могу понять, доплыли не все, и знания цивилизациям достались фрагментарные. Вот почему-то самое главное – магия атлантов – нигде не прижилась. Либо утратилась, либо наследнички оказались слабоваты, либо постепенно земля становилась плотнее, тяжелее, и их магия на ней просто уже не работала.
Следующий эпизод, который я вижу, по ужасу я уже не могу сравнить ни с чем.
Группа хранителей (жрецов) пытается спасти уже часть Атлантиды, возможно, один из островов, имеющий главную духовную ценность. Они стоят в кругу и держатся за руки. На вид они представляют собой энергетический монолит. Со стороны кажутся темными бронзовыми статуями, творениями гениального мастера. Они неподвижны и непоколебимы и внешне, и внутренне. Честное слово, они сами – как другая стихия.
Ты видел в фильмах, как тонут корабли, какая появляется водяная воронка, которая засасывает все, что находится «на орбите». А теперь попробуй вообразить, что бы происходило, когда вода засасывала континент. Нет ни неба, ни земли, только взвесь воды и воздуха – и над всем этим адом проходят волны безумной высоты.
Остров тихо и ровно, по миллиметру, как по маслу, скользит под воду вместе с хранителями. Вот они стоят по колено, вот по пояс и что-то про себя поют или читают – в едином ритме, возможно, что-то хорошо всем знакомое. Заклинание или молитву преображения, не знаю.
Страха нет, разобщенности тоже нет (больше нет!), отчаяния нет, есть только воля.
Остров уходит под воду, я смотрю на это сверху и больше не вижу их голов. Но никто не дернулся, никто не закричал. Там, где они стояли – чудовище-воронка, которая затягивает вниз щепки, бревна, вырванные растения, куски жилищ. Но они ушли под воду в том же состоянии максимального, немыслимого напряжения сил. Воронка воды заливает место, куда только что погрузился остров. Проходит сколько-то минут, за которые вроде бы ничего не…
И вдруг из воды быстро-быстро, как на театральной сцене, начинают из глубины подниматься макушки этих людей. Вот уже головы видны, вот они уже начали дышать воздухом. Они поднимают остров силой своей воли… или магии… или веры. Они мокрые, они шепчут все то же самое. Остров поднимается, поднимается, уже видны их ступни. И совершенно не понятно, как они на этом стоят среди проходящих по ним волн – остров поднялся не весь, он скорее похож на болото. При этом кто-то стоит по колено в воде, а кто-то стоит на почти сухой земле. Возможно, их воля или вера не равна, кто-то сильнее, кто-то слабее.
Остров стоит посреди воронки воды. Единственная аналогия, которая приходит на ум – это глаз циклона. Островок полного затишья посреди ревущего мира. Через них перекатываются чудовищные волны, значительно больше той, что держал человек рукой. Но эффект такой же, как если бы они перекатывались через скалы. Волна прошла – люди стоят. Гул чудовищный, ни с чем не сравнимый, который до сих пор бьется у меня в голове. Тут ревут и ветер, и вода, все стихии смешались в одну. Остров стоит.
Несколько человек из круга заметно расслабляются. Кто-то отвлекается, но рук они не разжимают. Остров стоит еще с полчаса. И снова начинает погружаться в бездну вместе с этими людьми, которые могут дышать и на дне, и не хотят умирать даже в преисподней.
Остров снова опускается – и снова через некоторое время они поднимают его. Но теперь он погружается глубже, поднять его тяжелее.
Почему они не взлетают? У них же есть крылья духа? Им надо только что-то отбросить(сейчас же в ухо идет подсказка – магию, превосходство, гордыню), им надо просто согласиться с планом Бога – Атлантида уйдет под воду, и они вознесутся(видимо, в Библии подобный процесс описан как вознесение Илии).
И эта битва продолжается уже половину ночи. И остров поднимается уже не так надолго и не настолько высоко. Многие уже не помогают, сила круга бежит через мертвые тела, но разомкнуть круг – это погибнуть наверняка.
Я смотрю на них сверху, мне уже спокойно, видимо, я уже давно умерла.
Перед рассветом остров появляется еще несколько раз – последний уже на полминуты и я вижу только несколько лиц, жрецы глотают воздух, который сейчас уже ничем не отличается от воды. Живых в кругу всего трое, мертвые стоят как скалы, круг стоит.
Больше я их не вижу, и чувство, которое я испытываю, похоже на выражение соболезнования. Мне жаль самых упрямых, потративших силы не на то. Я восхищаюсь силой тех, кто стоит даже мертвым. И больше всего я сожалею о невыполненном долге. Своем долге, вот только мне сейчас не очень понятно, в чем он был.
И на утро после я снова вижу это откуда-то сверху, видимо, моя душа носится над этой бездной, как и еще множество других душ. Все синее, синее внизу и вверху. Спокойная гладь воды на тысячи тысяч километров и такое же ровное небо. Лишь серые щепки видны. Это на тысячах километров голой воды плавают обломки прежнего мира – древесина, куски домов, какие-то тряпки, трупы. И полное, абсолютное спокойствие, которое опускается на место катастрофы и борьбы сразу после того, как все уже случилось, и больше никто не борется, не боится и не молится.
И я смотрю на это с абсолютным спокойствием и чувством освобождения, и понимаю, что мы не сохранили Атлантиду. И теперь на многие тысячи лет мы будем привязаны к земле в функции хранителей – до следующего раза, когда снова попытаемся сделать именно то, что надо. До тех пор, пока у нас не получится сделать это.
Я выбираюсь, чтобы печаль была не такой… оглушающей, такой… вечной.
Глотаю воздух здесь, как они глотали его, поднявшись со дна.
И решаю возвращаться к ним туда через толщу времени, как они возвращались через толщу воды.
Я хочу понять – почему? Что было перед этим?
Еще немного вперед.
Сейчас ситуация не выглядит такой ужасающей.
Все хранители на одном острове. Он считается священным. Здесь собрались все хранители (или жрецы) всех областей и всех островов. Все спорят что делать. Самый активный – довольно молодой мужчина, что называется в самом расцвете сил. Он с самой большой метрополии (или как там у них это называлось), от них здесь более 10 человек, и все стоят за то, что надо заставить хотя бы одну часть суши устоять.
Я слишком молода, чтобы меня слушали. К тому же именно я привезла пророчество о гибели с точными указаниями даты, времени и тем, что надо делать. Но поскольку привезла я его от вечных конкурентов гипербореев, то именно мне не верят, меня боятся, презирают и ненавидят. Меня не слушают, хоть я давно уже все сказала, все слышали, все помнят. В повторениях не нуждаются.
Сейчас здесь около трехсот магов. Около тридцати уплыли, увозя знания, которые понадобятся людям только через тысячелетия. Около ста, из них старейшие и самые уважаемые, уйдут к своим метрополиям, чтобы остаться с теми людьми, которых они клялись охранять. Эти готовятся к смерти и идут на нее осознано.
Около 50 образуют ядро Сопротивления – «мы остановим волны». Большинство из них – самые молодые, потому что пока больше всего верят в свои силы и совсем не верят в свою смерть. Кто-то из старых и мудрых остается с ними, потому что не может оставить «молодняк». Я тоже молодняк, мне всего-то около 340 лет. Мое слово не считается, но я остаюсь. Я не войду в круг Сопротивления, я пытаюсь переубедить хотя бы некоторых, говоря, что Богу нельзя не подчиняться. Тот самый, активный, гонит меня и силой своего авторитета навязывает тактику остальным – это то ли молитва, то ли трюк, то ли какой-то раздел магии управления водой и ветром.
А волны уже огромны, круг уже стоит. Остров уже качается, наклоняется и даже раскалывается на части, но под нажимом хранителей снова срастается – простейшая, начальная ступень управления природой(насколько я поняла).
Я вижу спины стоящих в кругу и мечтаю, чтобы этот Активный хоть как-то заткнулся, тогда может быть все примут правильное решение. Остановить его любым способом. Это становится единственным, маниакальным, самым сильным желанием. Вот, например, недалеко лежит подобие посоха или деревянного кинжала. Если бы я могла взять и… убить его. Чтобы он перестал губить хранителей.
Мне трудно понять ее мотивацию, но убить она категорически не может, не способна принести смерть, даже не может скомандовать кинжалу лететь и убить. Хранитель по природе не может убивать. И еще она боится вечной смерти за то, что убьет или запланирует убийство.
И тут я чувствую чью-то аналогичную эмоцию. Еще один хранитель. Он стар и уважаем. Он не вошел в круг и не вернулся к своим подопечным. Что оставило его здесь, в самом сердце драмы – не понимаю, но вижу, что он тоже мечтает, чтобы Активный замолчал. Он мечтает, чтобы кто-то его убил, раз уж другого способа нет… Я еще не раз увижу этого человека. Это будущий… Денис. Активный – ну да, разумеется, это Антон.
Остров уже наклоняется, его захлестывают непереносимые волны. Я смотрю по сторонам: не все хранители в кругу, кто-то удерживается за камни, пока волны перехлестывают остров. Кто-то молится, то есть поет гимны Богу. Круг стоит. Кто-то падает без сознания, кто-то из хранителей, не вошедших в круг, его подбирает и старается помочь. Круг смыкается на опустевшем месте. Людей все меньше. Посох смывает. Я продолжаю мечтать о том, что если Активный замолчит, то круг распадется и хранители займутся тем, чем обязаны заниматься.
Во мне крепнет не ненависть к нему, а просто желание все закончить.
Остров начинает погружаться. Я уже по пояс в воде. И я готова умирать – я была бы чиста и готова для смерти, если бы не это желание прервать чужую жизнь, пусть и ошибочную. Даже если эта смерть и освободила бы три десятка жизни хранителей. С таким сильным желанием смерти нельзя вознестись, с ним придется остаться на планете. Видимо, вот так и завязался наш кармический узел.
Я не уйду с Земли. Я буду здесь, чтобы пройти все снова. Вот он первый раз, когда я хотела его убить. Не убила, но слишком сильное желание завязало карму, и в следующей жизни в Египте я его убила, не желая того, но и не видя смысла спасать.
В Египте я убила не просто его, я убила любовь в нем. И далее, многие-многие жизни он не убивал меня, он убивал мою любовь – суть и смысл моей жизни. Чаще всего вместе с этим умирала и я. А потом многие-многие жизни мы встречались, неизбежно кто-то погибал. Умирая, мы не готовы были расставаться, и встречались снова и снова. Если я это поняла, если он это понял – значит ли это, что мы избавлены? И прощены?
– Ну, мать, это ты сильно хватила, – живо реагирует Антон.Или поняла это только я одна?
36.
А теперь мне придется перейти к самой трудной части, потому что снова и снова мне не понятно… Я не могу найти то место или слово, с которого все началось. Мы старались быть честными друг с другом. Только мой мир сузился до Антона и эзотерики, а его расширился до… не знаю до чего. И каждый вечер мы с удовольствием болтали о том, кто какие нашел богатства за день: кого видел, что подумал, что почувствовал. С какого-то момента рассказов о девушках на работе стало ощутимо прибывать, а потом количество рассказов об одной стало просто зашкаливать. Мы, кстати, с ней познакомились – милая девчушка Светка, но на мой вкус простовата.
Поэтому я как-то в шутку спросила:
– Антон, мне стоит ревновать?
– Ну что ты, ревность – это же глупость!
Но количество рассказов о том, как с ней классно, продолжало увеличиваться по экспоненте.
Антон рассказывал это смачно, и заканчивал неизменным:
– Ну, какая же классная у меня жена, ей все можно рассказать!
И я умудрялась этим гордиться, глядя в его огромные теплые глаза.
Антон вообще был мастером на такие штуки: – Ну что может сравниться с твоими пирожками. Вот жую я на работе и думаю – а у моей жёнки лучше!
И я радостно бегу печь ему пирожки – мне-то делать нечего. Ни медитации, ни прошлые жизни никуда не убегут.
Видимо, есть такой диагноз «до полного растворения себя в любимом».
И вот однажды:
– Я хочу тебе рассказать, что целовался со Светкой. И это было так по-особому, как-то родственно…
Когда я отревелась в ванной и вышла в кухню, Антон сидел в умиротворенной позе и со скучающей миной. Мол, ну давай уже, высказывайся, и пойду я к Интернету.
– Все! Никакого ребенка! – четко сказала я. – Ты к этому не готов, ты ни за кого не отвечаешь! Пока будем предохраняться, а потом…
Эту тираду я закатила Антону прицельно в лоб. Я точно знала, что говорю правду, что так и будет.
И практически на следующий день оказалось, что я беременна!
Ребенок, которого мы ждали, звали, которого боялись (потому что к самой большой ответственности человек никогда не бывает готов), этот ребенок почуял, что мама не шутит и уже расхотела его заводить. И уже сам каким-то образом оказался у меня в животе.
Не иначе чудом!
37.
Когда нам очень плохо, мы просим Бога объяснить нам – за что. Как видящий, отвечавший на вопросы нескольких сотен людей, и как человек, который ищет ответы на свои собственные вопросы, могу сказать: всегда, когда мы получаем что-то плохое, мы это целиком и полностью, на сто процентов заработали. Это счастье и удача нам чаще всего даются незаслуженно, авансом. То, что во многих религиях называется «милостью Божьей».
Всебез исключения плохие ситуации, которые я видела, были целиком созданными нами самими. И только счастье наше бывает значительно «крупнее», чем человек заслуживает. Хотя каждому из нас, конечно, кажется наоборот. Я, разумеется, не была исключением.
Антон зависал на работе, мне было нестерпимо думать о том, как они там с этой Светкой флиртуют (это в лучшем случае).
Я же в это время ходила пристукнутая по квартире и думала: вот так вот. День назад у меня было почти все. А сейчас ни мужа, ни работы, ни денежных запасов, и все это не предвидится, потому что я еще теперь и беременна, отвечаю не только за себя.
Когда позже меня часто спрашивали, не было ли мысли избавиться от ребенка, я отвечала с большим удивлением, что маленький человек, который набрался мужества родиться в этом, мягко говоря, непростом мире, не несет ответственности за дурь своих родителей.
Конечно, я хотела ребенка! Антон авторитетно и серьезно сказал, что тоже хочет и будет стараться быть ему хорошим отцом.
Вот только я отчетливо увидела основную его эмоцию: «Очень хорошо, она беременна и уже никуда от меня не денется. Могу продолжать…»
Я считала эту эмоцию, испугалась и убедила себя, что мне показалось…
Практика жизни, разумеется, доказала обратное.
38.
С фанатичной планомерностью и мягкой жестокостью Антон стал меня «приучать» к разговорам о женщинах и о своей коллеге. Целыми вечерами он трещал о ней. Уже даже неизвестно, что хуже – самой воображать, как они там на работе в кабинете вдвоем, или слушать это вживую.
– Почему ты за меня не радуешься? Мне же хорошо!
Я должна была быть понимающей, может быть, мне даже следовало давать советы? Как лучше произвести на нее впечатление?
Разумеется, понимающей у меня быть не выходило. Зато истерики получались совершенно непринужденно.
– Ведь у нас такой брак, когда мы даем друг другу свободу?! – втолковывал мне Антон, как будто я была школьницей, не выучившей таблицу умножения.
– А ты раньше не мог это придумать, пока ребенка не было? – орала я.
Но действительно, мы с ним не обсуждали моногамию. Мне казалось естественным, что раз мы столько времени прожили в верности друг другу, то это само собой подразумевается. Оказалось, муж думал, что полигамия – неотъемлемое право мужчины. И самое ужасное, что мы оба честно включили свои идеи «по умолчанию» в наш план совместной жизни. Я думала, что естественно думать как я. Он – что его свободное поведение логично воплощает наш общие идеалы.
Проблема «умолчания» своих идей – одна из основных при создании семьи. Люди считают свое отношение ко времени, деньгам, друзьям, сытному обеду, детям единственно верным и, натыкаясь на противоположное мнение своей половинки, начинают возмущаться и требовать, чтобы все было «по-моему». Ведь даже под идеей «найти свою половинку» подразумевается опять же «по умолчанию», что она такая же, как я, думает и действует так же.
И после долгих баталий на одну тему, когда никто не хочет уступать, говорят: «Мы не сошлись характерами». Характерами-то сошлись, не сошлись мировоззрениями.
Обычная история. И наша с Антоном проблема – не новость. Что может быть банальнее истории: он ее любил, обрюхатил и занялся кем-то еще. Даже в наших общих жизнях это повторяется регулярно.
39.
Антон был нежен со мной и на кухне, и у телевизора (никаких драк за пульт!), и в постели, спрашивал, как да что говорят врачи, и проявлял прочую несложную заботу.
А вот про свои отношения со Светкой продолжал говорить постоянно.
– Ты хочешь ребенка-то? – не выдерживала я.
– Конечно. Без проблем, – отвечал муж.
Как-то утром Антон, переминаясь и мекая, рассказал мне свой сон, который многое объяснял:
– Я сидел в детском городке под нашим домом с какой-то своей подругой. А ты стояла на балконе. И вдруг полетела ко мне, вниз. Я вскочил, бегу. Ты лежишь, вроде все цело, смотришь на меня, а под тобой расплывается большое пятно крови.
Проснулся с ужасом и… не знаю, как сказать…
И лицо у него было такое печально-мечтательное, что не надо было быть экстрасенсом, чтобы угадать, о чем этот сон.
Пауза затянулась настолько, что я не выдержала и спросила:
– Облегчением?
Антон не ответил, и я переспросила угрожающе:
– Ты сам-то понял, что это сон про выкидыш?
Ему, разумеется, хотелось, чтобы его действия выглядели не такими чудовищными. Не будь ребенка, и он сам себе казался бы совсем правым и чистым. Ну, загулял мужчина, вырос, понял вкус жизни! Но ведь еще надо было оправдаться в глазах окружающих!
40.
Если бы многие мужчины были видящими, они бы давно заметили, что одно из самых вредных и даже убийственных действий для них – это заблудиться между двумя женщинами. Особенно любимыми и любящими. Вся их энергетическая оболочка, да и вся структура, энергетическое яйцо оказывается разделено на половины, причем часто причудливо неравные, часто даже разного цвета: например, меня устраивает, как одна готовит и обо мне заботится, а с другой хорошо в постели. В результате нижние чакры настроены на любовницу – вращаются в одном темпе и окрашены в яркие, красноватые цвета, которые соответствуют любовнице, а средние чакры настроены на жену и бывает, что даже вращаются в ином темпе или даже в другую сторону. Но проблемы со здоровьем, с телом, раздираемым такой нецелостностью, начинаются не сразу, и часто даже воспринимаются как «ни с того, ни с сего». Роман на стороне какое-то время радует мужское самолюбие, затем человек ощутимо начинает рваться в разные стороны – как будто одна часть тела хочет прильнуть к одной любимой, а другая часть – к другой. Трудно чувствовать себя счастливым в таком состоянии, трудно чувствовать себя даже просто комфортно, даже если сам мужчина считает эту ситуацию вполне моральной и допустимой. У женщин все обстоит еще хуже, потому что они еще и морально страдают. Если женщина любит, она стремится принадлежать Ему целиком. И все достижения феминизма пока ничего не изменили в многовековой глубинной психологии женщин.
Но мужчине хуже в том смысле, что если жена и любовница знают друг о друге или чувствуют друг друга (а они всегда чувствуют!), то дальше они начинают перетягивать мужчину на свою строну, буквально «тянуть одеяло на себя». Мужчину в прямом смысле начинают «растягивать» – его аура подвергается чудовищной деформации.
В этой битве стороны редко выбирают средства. И жена с любовницей какое-то время буквально играют в дартс. Каждой надо попасть в слабое место мужчины дротиком-эмоцией, на которой написано «выбери меня». Годятся истерики и любые формы сладострастья, тяжелая артиллерия «недвижимость» и «дети», конница типа «уйду к другому» и «а ну-ка поревнуй». Финансовые тяжбы, оскорбления или что угодно, лишь бы воткнуть свою эмоцию, пометить «это место мое!».
Человеку, попавшему под двух женщин, можно посочувствовать, как тому, кто попал под трамвай. Любой видящий скажет, что ему лучше постараться разобраться с этим треугольником как можно быстрее. Великое множество мужчин угробила такая раздвоенность.
Но чаще всего именно эту ситуацию мужчины стараются затянуть и все размышляют: где мне лучше? Может быть, сходить туда? Или сюда? Или пусть все останется как есть, мне ж так удобно. А потеря энергии как потеря крови. Степень опасности зависит от того, насколько серьезные вены и артерии задеты. Чаще всего такие долгие мучительные ситуации приводят к тому, что засыхает какая-то часть души. Когда глядишь на таких людей внутренним зрением, кажется, что отсохла кисть руки или оборваны нити, которые соединяли его с одной из женщин. У многих мужчин старше 30 больное или слабое сердце – самый чувствительный орган, первый, кто передает проблемы с энергетикой в физическое тело.
Короче, Антон завис. Точнее, он изо всех сил хотел заморозить ситуацию такой, какая она есть. Я свободен… я решаю… я решу…
41.
– Почему ты не сходишь к бабкам? Приворот сделают, никуда он не денется, – шептала моя близкая подруга. Причем сидели мы в кафе, музыка орала, и никто нас не подслушивал. Видимо, дело в традиции – все эти бесконечные истории о том, как «моя тетка пошла к бабке», и прочее сарафанное радио принято передавать тихонько, изо рта в ухо.
Я удивленно хлопаю глазами. И это моя прогрессивная эмансипированная подруга? Яппи, умница и руководитель крупного отдела в крупном банке?
Вероятно, она хочет меня ободрить. Мол, вот, есть управа и на этих кобелей!
Вот как, как объяснить тем, кто не видит, что приворот, если он действительно сделан (а не кто-то просто устроил хепенинг с одновременным отбиранием денежек) стягивает двух людей, как резинкой. Мне это видится именно тонкой жесткой резинкой, которой в бухгалтерии перехватывают купюры. Вместо светящихся живых энергетических нитей люди «повязаны» этой гадостью, от этой резинки опухают тонкие духовные структуры, как отекают пальцы от реальной резинки, которой балуется ребенок. И чем больше человек за нее тянет, тем сильнее она врезается и в него, и в его жертву.
Взрослые – чисто дети! – хотят оставить себе Человека. Как куклу или плюшевого мишку! Хочу, чтобы был моим. Но Бог всем людям давал свободу воли и именно на нее нельзя покушаться никому и никогда! Никто не имеет права привязывать к себе человека насильно. Привязанный будет рваться, беситься, ненавидеть цепь и того, кто на цепь посадил. Если ты женщину не любишь, а уйти от нее не можешь, ты будешь ее ненавидеть всеми органами – печенкой, селезенкой и даже левой пяткой.
А ведь поводок держит обоих – одного за шею, другого за руку. И почти никто не выдерживает… И почти никто не прощает!
Истории о приворотах почти всегда имеют одну и ту же печальную концовку – он запил, бил ее, и она уже скоро не знала, как от всего этого избавиться.
По крайней мере, мне не доводилось видеть ни одной противоположной истории.
Ну и так как объяснять все это подруге-реалистке?
Смотрю ей в глаза, а она аж на край столика навалилась, так ко мне свесилась. Ей о-о-очень было бы интересно, если бы я пошла таким путем. Вся такая духовная Маняша! И читать ей лекции об энергетике бессмысленно. Ей больше всего хочется узнать, на что я готова пойти ради своего мужика. И чем это для меня кончится.
– Потому что они потом живут плохо.
Она начинает спорить – а вот ее подруга… и ничего… Да и она сама собиралась, помнишь, когда Сашка… но потом… Ну может я тебе дам телефончик…
– Не надо, – я говорю с максимальной твердостью, на какую способна.– Мне и ребенку надо быть счастливыми, а не привязанными цепными собаками, – добавляю уже про себя. И не факт, что это все-таки сработает. И не факт, что мне он нужен такой, повязанный.
42.
Если бы больше людей было видящими, то самые сложные вещи были бы совершенно очевидны. Вселенная очень функциональна: если ты вынашиваешь злые планы, то ты носишь камень за пазухой, ты гремишь им и тебе везде тяжело. Именно тебе они мешают, а не тому человеку, кто нанес тебе обиду. Если ты носишь обиды, копишь их, складываешь, перебираешь, нумеруешь, то ты носишь в середине своей груди острые серебристые бритвы. Эта энергия именно так и выглядит для меня – острые серебристые бритвы, которые сложены под сердцем. При каждом движении души они режут те светлые нити, из которых состоит сам человек, и те нити, которые связывают его с другими людьми. В результате через некоторое время отношения обиженного становятся рваным клубком, в котором запутывается все. Недаром в народной мудрости говорится, что обиженные – самые жестокие мучители окружающих. Я готова подписаться под этим – мое поведение точно не было ангельским.
Как только он начинал говорить «Мы со Светкой …», у меня начиналась тихая истерика. Я могла молчать и глотать незаметные слезы какое-то время. Но говорил он о ней постоянно, я долго не понимала – почему. Он гладил меня, успокаивал, если я рыдала, и продолжал. Позже стало очевидно, что он просто хотел меня к этому приучить, выдрессировать.
– Если ты меня любишь, то тебе должно быть радостно от того, что мне хорошо.
Разве нет?
Сцены, которые я устраивала, были чудовищны. Точнее, это происходило со мной как-то извне.
– Мы с ней переспали, но это было как-то не так… Она еще не готова к тому, что …
Он жестикулирует, пытается подобрать слова, видимо, очень хочет точнее донести до меня смысл своих ощущений.
И тут я вижу, как чашка с чаем сама отрывается от моей руки и летит в стену. Она вращается, брызги эффектными толчками появляются под потолком и рассыпаются по воздуху. Потом ни в чем неповинная чашка кончает жизнь самоубийством о противоположную стену. Громкий стон в абсолютной тишине, затем звук ссыпающихся вниз осколков.
Антон вскакивает и вылетает из спальни.
Я сижу и смотрю на свою руку – вот ведь только что в ней была эта клятая чашка. Сижу, видимо, долго. Потому что когда я выбегаю в комнату, муж уже возле компьютера и буднично стучит по клавишам.
