Текст книги "Princeps Omnium"

Автор книги: Warrax

Иконография Дьявола

Для Дьявола не было ни одной простой застывшей формы; вместо этого было разнообразие иконографических типов.

Роберт Хьюз

Вопрос иконографии Дьявола – подобие вопросу об его архетипе в целом. Тут и естественные черты-символы, действительно имеющие отношение к архетипу, и вульгарные трактовки, и попытки обезобразить.

Стержень портрета Дьявола представляет собой область пересечения черт, которые приписываются ему последователями и избегателями. Только для первых эти символы мощи, а для вторых – ужаса. Другие мазки наносятся на портрет его противниками с целью отвращения.

Чтобы придать кому-либо великий и/или ужасный вид (есть объединяющее понятие – чудовищный[344]344
  При этом восприятие образа нуминозно. Характерной особенностью человеческой психики является ярко выраженная нуминозность переживания контактов с архетипами. Причем это относится не только к «темным» богам и т. п. – вспомните легенду о Семеле, влюбившейся в Зевса, и умершей при виде его величия, когда тот ей явился. Сатанинское же восприятие неизведанного не содержит страха.


[Закрыть]), чел-овеческая фантазия прибегает к следующим очевидным приемам:

Увеличение размеров. Обычно Сатана воображается гигантом, хотя представители враждебных ему конфессий иногда и стремятся представить его мелюзгой (не так страшно).

Увеличение количества членов. На Дьяволе этот прием применяется относительно нечасто. Лучшей иллюстрацией ему может служить индуистский пантеон, богатый многоголовыми, многорукими, многоглазыми и т. д. персонажами. С помощью этого подхода обгадить сложно. Даже двойной-тройной пенис, упоминающийся христианскими демонографами, не является для нас порочащей деталью.

Заимствование подходящих элементов, например, у животных. Тут возможно два подхода. Во-первых, Дьявол наделяется чертами хищных и опасных животных, с чем согласны обе стороны. Во-вторых, недолюбливающая его сторона любит замешивать сюда же гены зверей, кажущихся им просто несимпатичными и гротескными: свиней, обезьян и т. д.

Некоторым чертам портрета придается разная трактовка его сторонниками и противниками. Например, трехликость Дьявола на некоторых изображениях христиане склонны воспринимать как передразнивание троицы. Но наличие многоликих Брахмы, Ругивита, Гекаты и других древних божеств, многие из которых имеют к архетипу Сатаны непосредственное отношение, сводит такие соображения к нулю.

Как и с архетипом в целом, с иконографией мы не должны попасться на провокацию оппонентов, настаивающих на христианском происхождении как сущности, так и внешности Дьявола. Культурно мы принадлежим в наибольшей степени Европе, а она уже много веков больна христианством. Поэтому демонографию христианского мира мы можем отследить гораздо подробнее, чем какую-либо иную. Заметим также, что здесь еще она заметнее, так как производит наибольший резонанс. "Христианская иконография Дьявола имеет древние прецеденты, хотя связи между ними не всегда очевидны", как писал Р. Хьюз.

А чтобы окончательно отделаться от упреков в какой-то исключительной связи с христианством, приглашаем полюбоваться на изображения древних демонов, таких, как Пазузу, которые старше, чем даже национальное самосознание иудеев, не говоря уже о христианстве, или на демонов любой части света, которые существовали там задолго до проникновения туда христопоклонников. И мы, конечно, будем обращаться в этой главе и к таким персонажам.

Дьявола можно не только называть "любым другим именем", но и представлять в любом другом облике.

Некоторые авторитеты христианской церкви, в том числе папа Григорий Великий (ок. 540–604), считали Дьявола совершенно бесплотным. Но их мнение не нравилось обывателям. Как отмечал Александр Амфитеатров: "Только с величайшим трудом удается человеку, если вообще удается, составить себе понятие о какой-либо бесплотной субстанции, существенно противоположной тем, которые доступны нашему чувственному восприятию".

Существовало и такое мнение, что подлинный облик демонов, как и ангелов, невидим для человеческого глаза в обычных условиях. Физическое тело служит своего рода спасительной завесой, защищающей человека от непосредственного видения бесов, которые могли бы привести к сумасшествию тех, кто их зрит. Волхвы, колдуны, маги, сознательно входя в общение с нечистой силой, снимают с себя эту спасительную завесу и непосредственно видят демонов.

Фома Аквинский (1227–1274), взвесив мнения за и против, вывел заключение, что вопрос о телесности или бестелесности Дьявола для веры не важен. И народная фантазия воображает Дьявола телесным в полном смысле этого слова.

Что ж, для одних, феноменально тупых и плоских, Сатана материален и имеет конкретный облик. Для не столь примитивных умов иконография Дьявола полна символов и смысла.

Итак, ухватим за хвост христианскую иконографию и посмотрим, куда эта нить нас заведет.

Начинается христианский демоногенез со змей. И это неудивительно, ведь при отождествлении Дьявола со Змеем, скормившим первым людям запретные фрукты, это практически единственное основание в Библии, по которому можно судить о внешности нашего героя. И Дьявол появляется в христианстве в первоначальной форме, как змей, обвивающий кольцами дерево познания в Эдеме. Еще можно припомнить моисеевского медного змея, как символ демонической сущности язычества, а также уробороса, один из символов Хаоса.

Наряду с обычным змеиным телом попадается еще и "кишка с ножками". Т. е. к змеиному телу добавляются конечности. Именно так, по мнению некоторых христианских специалистов, выглядел змей, пока не подложил господу свинью. За сию провинность он, мол, тоже понес наказание в виде ампутации рук и ног и, вынужденный впредь ползать на брюхе (пресмыкаться), приобрел современный вид.

Но Змей с лапками – это уже ближе к Дракону. И этот великолепный монстр ассоциируется с Дьяволом самым откровенным образом. В Апокалипсисе Иоанна и видениях многих святых Дракон или Змей тождественен Дьяволу. В VIII веке Иоанн Дамаскин описывал дьяволов как драконов, летающих по воздуху и т. д.

По ассоциации Змея и Сатаны в этой книге есть целая глава. От такой геральдики мы определенно не отказываемся.

Надо признать, первое тысячелетие христианства в Европе не сильно злобствовали над портретом Дьявола (изображения ранее VI-го века неизвестны и крайне редки до IX-го). Он возникал в обманчивом облике (превратившись в кого-нибудь), в облике змея, во вполне благородной роли и внешности Антихриста, в еще более благородном облике античных богов, в крайнем случае – в виде ангела другого цвета. Проявления карикатуризма случались, но не были столь навязчивы, как в последующие века.

В ранних христианских картинах дьявол никогда не кажется принимающим ужасный аспект. Нет никакого следа отвратительной деформации, которую можно найти в более поздних изображениях Дьявола.

Роберт Хьюз

Отношение к Сатане резко изменился примерно около 1000 года новой эры. Это произошло после Собора в Клуни в 956 году, задуманного с целью укрепления церковной дисциплины и выработки методов, привязывающих верующих более строго к их вере (еще Августин рекомендовал изображать Ад «для воспитания невежд»).

В целом до IX века Дьявол изображался в образе либо человека, либо «чертенка»; в XI начал изображаться получеловеком-полуживотным. В XV–XVI вв. художники во главе с Босхом и ван Эйком принесли в образ Дьявола гротеск.

Вообразить Сатану отвратительным требовали ненависть и страх к нему, которые внушала и которых требовала церковь. И в средние века и сейчас сей лагерь настойчиво требовал соединить красоту с понятием «добра», а «зло» воплощает в отталкивающее уродство, либо, в виде снисхождения, презрительно одевает его искаженными формами смешного шутовства, пытаясь избавиться от испытываемого страха.

И понеслось! Авторы житий, сказочники, поэты, художники и скульпторы усердно тратили вдохновение и силы на изображение Сатаны в самом гнусном виде.

Происхождение этого безобразия объяснялось проклятием, обрушенным богом на своего бывшего ангела, после падения того:

 
Как по велению магического жезла
По низвержении краса Врага исчезла:
Он грязью смрадною покрылся в краткий миг,
Ужасной мордою стал светозарный лик,
Уста ощерились клыкастой пастью зверской,
Конечность каждая предстала лапой мерзкой,
Щетиной черною вся кожа обросла,
Взметнулись жуткие драконовы крыла.
 

Й. Вондел, «Люцифер»

На скульптурных изображениях романских соборов типовым стал такой экстерьер дьяволов: у них были громадные головы на длинных и тонких или маленьких туловищах, похожих на обезьяньи. Их глаза выпучены в ярости. Вместо рогов у них была густая шерсть, растущая в виде огненных завитков и косм. Рот был непомерно большим, похожим на пасть волка из сказки: «чтобы им лучше есть тебя». Подчеркнуто большими были и другие отверстия тела.

Часто прибегали к третьему приему фантазии: синтезу разнородных элементов. Все виды нежелательных существ содействовали в то или иное время созданию образа дьявола. Со злом обычно ассоциировались: свинья, скорпион, крокодил, собака, шакал, кот, крыса, козел, жаба, ящерица, лев,[345]345
  См. 1-е Пет. 5:8. Однако лев не сыграл важной роли в иконографии Дьявола, так как этот образ христиане умудрились связать с Христом лично. Такая концепция, помимо психологического несоответствия смиренному Иисусу, выглядит попросту забавно на фоне времен начала нашей эры, когда христианами кормили львов на аренах.


[Закрыть] змей, дракон и т. д.

Средние века строили мост между демонологией и зоологией с искренней верою. Целый ряд животных в христианской символике объявлен был как бы иероглифами Дьявола: змей, лев, обезьяна, жаба, ворон, нетопырь и др.

А. Амфитеатров

Вероятно, можно провести параллель между данным приемом и образами египетских богов. Как симпатизирующие, так и враждебные людям боги Египта воплощались в животных. Обычно они изображались с человечьим телом и головой соответствующего животного.

За основу, как правило, все же бралась человеческая фигура. "Если бы дьяволы подлежали зоологической классификации, то могли бы составить отдельную семью антропоидов", – пошутил Артуро Граф. На человеческое шасси монтировались приметы всевозможных животных, подчас без всякой меры, в диком сочетании, так что тело Дьявола представлялось иногда очень громоздкой и неуклюжей конструкцией. Каракатиц, получившихся в результате этого синтеза, можно было узреть в распространенных демонологических реестрах, которые составлялись вплоть до XIX века, например в "The Magus" Ф.Барретта (1801).

Просто стыдно за жалкую фантазию средневековых сатанописцев, способных порою лишь заполнить шаблон вида: "Грудь как у… Лапы, как у… Хвост, как у… Рога, как у…" И так далее. Пропуски заполняются названиями представителей фауны любых родов и классов в любом сочетании.

Если попытаться составить обобщенный собирательный портрет, то он бы выглядел примерно так: Лицо у него обгорелое и безобразное (еще бы, ведь в Аду – как в литейном цехе). Тело волосатое или покрыто чешуей. Перепончатые крылья летучей мыши, порой даже не пара, а еще больше, чем у кукурузника, впрочем, как и у херувимов. На голове рога – и хорошо, если только пара, а то и целые заросли. Нос крючком или звериное рыло; длинные острые уши; горящие глаза. Для пущей красоты прибавили еще свиные клыки, когти на руках и ногах, причем не только на пальцах, а на каждом удобном месте, как колючки на кактусе. Хвост со скорпионьим жалом или стрелою на конце, ну иногда бычий, с элегантной кисточкой. Страшные морды разевали пасти не только на голове (одной, двух, трех), но и на коленях, локтях, груди, брюхе и, конечно же, на заднице. Иногда его еще украшали отвислые женские груди. Половой орган принимал громадные размеры и изощренные формы, кстати, он тоже бывал не одинок. Ноги – то козлиные, то лошадиные, то птичьи, и часто разные.

Особую роль в личине Дьявола играли гены козла. Эта форма производна прежде всего от образа Пана.

Тут как раз и время упомянуть и черты античных языческих богов, возродившихся в Дьяволе. Как черты темного архетипа, так и портретные детали, растворенные во множестве персонажей античной мифологии, после их забвения кристаллизовались вновь в образе Дьявола и демонов.

Но если от большинства античных богов Дьявол унаследовал по одной – две черты, то от Пана – целую россыпь.

Физически Пан представлял собою гибрид человека с козлом: рога, игривый хвостик, козлиные ноги с густой косматой шерстью, раздвоенные копыта, которые у Дьявола кажутся переходящими в когти, чувственная ухмылка, постоянно восставший и заостренный пенис. Пан был фаллическим богом, т. к. в роли скотоводческого патрона отвечал за воспроизводство.

Почему этот, далеко не первостепенный персонаж в греческой мифологии оказал такое влияние средневековые представления о Дьяволе? Тут мы видим две существенные причины. Во-первых, используемое однажды Иисусом выражение: "отделять козлищ от овец". Если последние всегда символизировали лояльные христианству элементы, то первые – наоборот.

Вторая причина заключается в той роли, которую Пан играл в герметизме (см. стр. 40). Как сын Гермеса он ассоциировался с Логосом, играющим если не первую, то одну из первых скрипок не только в герметизме, но и в различных направлениях гностицизма, в неоплатонизме. Герметизм же является настойчивым соперником христианства, пережившим все гностические ереси и вышедшим непобежденным из коллизий средневековья. К тому же, соперничал с христианством он в самых интеллектуальных головах.

Еще прямым попаданием в архетип Сатаны можно считать свойство Пана было вселять «панику» в людей, которые ему не нравились. Дикий беспричинный страх, групповую истерию, которую он вызывал у тех, кто чувствовал и боялся его, возвращая их к самым примитивным животным инстинктам. Считалось, что именно он помог грекам при Марафоне, применив против их врагов свое психотропное свойство.

Временами козлиные гены в Дьяволе брали верх над человечьими, и тогда он приобретал внешность здорового черного чистокровного козлища. В таком виде, по многочисленным свидетельствам, Дьявол часто являлся на шабаши.

Теперь представим небольшой поворот назад, возвращающий фигуре гуманоидные черты. Но они проявляются уже по-иному. И вот перед нами классический облик Бафомета.

Это имя приобрело широкую известность после процесса над тамплиерами. Тогда оно связывалось с идолом, которому по версии обвинения те поклонялись во время "черных месс". Но тогда его внешность еще не было окончательно устоявшейся. Рыцари под пытками выдавали весьма противоречивые сведения о его облике. Но со временем этот портрет принял постоянную форму: морда козла, иногда искаженная в направлении пущей зловещности: на лбу – пентаграмма, между рогов – огонь, человечий торс, украшенный женскими грудями, козлиные ноги с копытами, хвост, крылья за спиной.

Следует отметить, что Знак Бафомета, используемой Church of Satan, не имеет к тамплиерам отношения. Он был разработан ЛаВеем на основе изображения из книги Мориса Бэсси «Иллюстрированная история магии и сверхъестественного» (Издана на английском в 1964, издана на французском: Histoire en 1000 Images de la Magie, Editions du Pont Royal, 1961).

Существенно повлиял на иконографию Дьявола и Хару, этрусский бог смерти. Хотя этрусская культура и стояла несколько обособленно по отношению к античной классике, она оказала существенное влияние на культуру, в частности, и религию, Рима. Так что приписываемые данному демону атрибуты, перешедшие от этрусков в римское искусство и мифологию, в конечном счете повлияли и на христианскую иконографию Дьявола. Параллель очевидна, ведь смерть в большинстве культур далеко не на последнем месте в реестрах зла.

Имя Хару производно от имени греческого Харона, седовласого и угрюмого паромщика, перевозившего мертвых в Аид. Но этрусский бог был гораздо более активен и ужасен, а его облик навевает очевидные ассоциации с классическим портретом Дьявола. Он имеет огромный крючковатый нос,[346]346
  Кстати говоря, эта выдающаяся часть лица в Средневековье часто весьма способствовала стереотипам евреев как слуг Сатаны. На руку этим представлениям играли и древние изображения Моисея с подобием рогов на голове (символом власти). Вообще, многовековая нелюбовь христиан к евреям весьма забавна, учитывая национальность христианского бога, который был явно не арийцем.


[Закрыть] похожий на клюв птицы; косматую бороду и длинные волосы; у него длинные заостренные звериные уши; острые зубы и искаженный гримасой рот. Иногда его изображают с крыльями или со змеями, вырастающими из его тела.

Некоторые атрибуты Хару унаследовались другими символичными персонажами. Хару обычно шлялся с огромным молотом, которым ударял по голове умирающего человека. Очевидно, он мало похож на по смыслу трезубец, зато это орудие легко отождествляется с косой, которую европейские художники вкладывали в руки Смерти, или с мечом Азраила – ангела смерти в мусульманской культуре. Хотя вместо молота Хару иногда пользовался крюком, который мог послужить прообразом дьявольского трезубца или серпа.

А начинать искать портретное сходство с Дьяволом можно с еще более замшелой древности. С терракотовой статуэтки смотрит на нас почти родное лицо. Это древний месопотамский демон по имени Пазузу. Судя по изображению, он был худощавого телосложения, с когтистыми лапами, зловещей мордой, в которой просматриваются кошачьи черты (в то время в тех местах еще водились львы и леопарды). За спиной его виднелось две пары крыльев или крылья в двух фазах – пара распущенных и пара сложенных, ниспадающих, как плащ.

Классический облик демонов женского пола оформился тогда же. На многих барельефах мы видим прекрасную обнаженную женщину с крыльями и ступнями хищной птицы. Демоничность образа подчеркивают ластящиеся у ног звери с соответствующей репутацией: львы, крокодилы, совы. С известной долей условности этот образ отождествляют с Лилит, хотя и другие богини изображались в подобном виде.

Вернемся к христианским изгалениям.

Несмотря на то, что портрет лепился предвзятыми художниками, он не везде сошел на полный фарс. Многие из упомянутых ранее черт лица и тела имеют какое-то отношение к древним божествам чел-овеческого ужаса и запредельного. Раннехристианские и средневековые визионеры создали его из своих видений, фобий и воспоминаний о поверженных богах.

Но напоследок, чтобы придать портрету Дьявола нужное им идеологическое значение, христианские демонологи набрали в рот дерьма и плюнули. Данте в «Аде» пишет, что «каждый демон в Пятой яме пускал газы на своего руководителя, который в ответ трубил своим задом; все тело было устроено, подобно обширной установке для выбрасывания нечистот, чтобы разжевывать свои жертвы и извергать их с другой стороны…». Что ж, можно поаплодировать фекальной фантазии итальянца.

Иногда дьяволописцы преуспевали в обсере настолько, что сам Дьявол, по многочисленным байкам, выходил из терпения, находя, что это уж слишком.

Так не повезло итальянскому художнику XIV века Спинелло из Ареццо, написавшему для церкви Сан-Анжело падение ангелов. Он придал Люциферу такой ужасный вид, что сам не выдержал созданного им зрелища. Старику всюду начал мерещиться Дьявол, упрекающий за безобразие, в котором художник его вообразил. Постоянная галлюцинация свела Спинелло в могилу.

Следует заметить, что звериные черты помимо прямой своей функции (с точки зрения церковников) устрашения грешников архетипически олицетворяют отклонение Сатаны и его демонов от ангельской идеи служения богу – у зверей нет такой цели, более того – нет души. Зато есть естественность и единение с природой (Вселенной). Хотя звери тоже бывают разные: перечитайте сказку Р.Киплинга "Кот,[347]347
  Понятия не имеем, почему в русских переводах обычно «кошка». У Киплинга в оригинале – именно кот.


[Закрыть] который гулял сам по себе", анализируя именно поведение кота по сравнению с другими животными.

Надо сказать, что даже когда Дьявол изображался уродиной, в его облике сохранялся, не выветривался до конца некий шарм и интересность, которая продолжала привлекать достаточно уважительного внимания. И уже в средние века появлялись предположения, что страшный вид Дьявола – это клевета, наводимая на него врагами. В действительности же он великолепен. Таким он появляется в «Четырехцарствии» Федериго Фрецци, архиепископа Фолиньо, умершего в 1416 г.: "Я думал, что увижу монстра, грязного и неуклюжего; царство, все пустынное и печальное. А нашел его торжествующим и славным. Сатана оказался велик, прекрасен и имел такой благосклонный вид, такую величественную осанку, что казался достойным всякого почтения. На голове его сиял великолепный тройной венец, лицо было веселое, глаза смеялись, а руках он нес скипетр великой власти. И хотя высота его превышала три мили, Его черты и облик были так гармоничны, что я был удивлен этим…". И хотя далее в этом произведении архиепископ списал это великолепие на наваждение, прецедент был создан.

Это напомнило нам одну восточную притчу, пересказанную персидским поэтом Муслихиддином Саади (1184–1292). Дьявол тут представлен красивым без всяких оговорок: Человеку приснился Дьявол.

 
Он обликом был светел, как Луна,
Высок и строен телом, как сосна.
Спросил сновидец: "Ты ль передо мною
Столь ангельскою блещешь красотою?
Как Солнце красота Твоя цветет,
А Ты известен в мире, как урод.
Тебя художник на стене чертога
Уродиной малюет длиннорогой"…
"Увы, мой лик художник искажает.
Он враг мне, ненависть ко мне питает!"
 

XVIII век, погасивший костры инквизиции, вновь облагородил внешность Сатаны. А романтизм XIX века усилиями Байрона, де Виньи, Лермонтова и других еще развил эту тенденцию. Люцифер, Демон, Мефистофель становятся излюбленными символами творчества, мысли, бунта, отчужденности. Сообразно с этой смысловой нагрузкой Дьявол становится и физическим красавцем в гравюрах Гюстава Доре, иллюстрирующих «Потерянный Рай» Мильтона, в картинах Михаила Врубеля…

Распространились новые манеры изображения Дьявола. Одна из них – в амплуа кавалера галантной эпохи, в бархатном колете, шелковом плаще, шляпе с пером, при шпаге.

 
Не с бородкой козла, не на тощих ногах,
В епанче и с пером при чуть видных рогах…
 

К. Случевский

Другой образ, многократно воспроизведенный искусством – черный ангел или царственный и благородный Люцифер.

 
Вот так являюсь я певцам,
И живописцам наипаче,
 

А.К. Толстой, «Дон Жуан»

Так было достигнуто фиаско христианской попытки представить Дьявола полным уродом. И эстетический образ Дьявола, который пытались разбить, начиная с Собора в Клуни, вновь воцарился и продолжает выполнять свои функции: вдохновлять избранных и отпугивать слабых.

Правда, в реабилитации Дьявола некоторые заскочили уж слишком далеко: у Михаила Булгакова он выдержан в рамках мещанской эстетики, с явным оттенком decadence.

Имея свой собственный индивидуальный образ, Дьявол, сверх того, обладал способностью изменять свою наружность по желанию, как мимикрирующий сплав из фильма «Терминатор-2», даже сверх того – мог менять и объем, т. е. в этой своей способности он совершенно не ограничен. Частенько он, по уверениям христианских писателей, использовал эту способность для соблазнения праведников: к отшельнику он приходит обольстительной женщиною, к отшельнице красивым навязчивым юношей. А иногда, что уж мелочиться, прямо чтобы скомпрометировать их. Так, если из покоев святой Кунигунды выходит мужик, то, конечно же, это Дьявол, приняв облик рыцаря, все подстроил. А приняв образ святого Сильвана, он волочился за одной девицею и нарочно дал поймать себя у нее в спальне под кроватью.

Но какие бы привлекательные и даже святые образы ни принимал на себя Дьявол, утверждают церковные демонологи, он не мог и в них избыть своего дьявольства и от него исходит подчас необъяснимая жуть. Видимо, эта самая «жуть» нами, в отличие от охваченных дьяволофобией субъектов, и воспринимается, как обаяние данного образа.

Остановимся подробнее на некоторых чертах портрета и их значении.

Рост. Телесным проявлениям Сатаны, как правило, приписывали гигантские размеры. Св. Антоний видел его однажды черным гигантом, который головою касался облаков. Сатана в видении архиепископа Фрецци был ростом свыше трех миль. Данте наделил Люцифера такими габаритами, что даже вмерзший по грудь во льды адского озера Коцит он напоминал гору, на которую автору «Божественной комедии» в компании с Вергилием карабкался по смерзшимся локонам шерсти. В таком положении и при трехликости он напоминает Шиву Махешварамурти из пещерного храма на о. Элефанты. Большие размеры естественным образом символизируют значительность, а также пугают (делая образ «чудовищным»). И в средневековом эпосе злая воля часто воплощается в великане.

Цвет. С Дьяволом прочно связывается черный и красный цвет.

Чернота Дьявола естественно ассоциируется с Тьмой. Что значит для нас Тьма, в этой работе рассмотрено отдельно. Ну а в обывательском сознании данный цвет символизирует смерть, уничтожение, дым, пепелище, ужасы ночи. Христианская традиция в явном виде приписывает Дьяволу черный цвет уже с "Послания Варнавы" (около 118 г).

Краснота Дьявола в демонографии вероятно производна от красного цвета губительного пламени преисподней. Вообще этот цвет обычно ассоциируется с пламенем и кровью, т. е. энергией и жизненной силой.

Использование черного и красного цветов в иконографии темных богов идет с древности. Черный – обычный геральдический цвет хтонических сил. Красный использовался последователями Сета, это был цвет пустыни, в отличие от черной почвы речной долины.

Иногда Дьявол изображался бледным, благодаря его ассоциации со смертью и удаленной от Солнца преисподней. Изредка Сатана изображался в виде ангела в синих одеждах,[348]348
  Таково самое первое известное изображение – мозаика в Сан Аполлинаре Нуово в Равенне, где Христос отбирает себе овечек, оставляя Сатане козлищ. Сатана находится слева, что соответствует ПЛР. Забавно, что божий ангел, изображенный рядом совцами справа от Христа, одет в красные одежды. Дж. Б. Рассел в своей книге «Люцифер» дает в подписи к рисунку такое объяснение: «данный цвет обозначает огонь и вечный покой, в которых обитают ангелы». Идея кажется весьма странной, если вспомнить «озеро огненное» и вообще ассоциацию Сатаны с красным цветом. С нашей точки зрения символ огня в сочетании с изображением баранов скорее аллегорически изображает шашлык. Кстати говоря, на этом изображении Сатана носит такой же нимб, как ангел.


[Закрыть] этот цвет здесь символизирует стихию Воздуха (кроме того, по мнению неоплатоников, это цвет демонов «низшего воздуха»). Интересно, что на Востоке синий цвет глаз считался признаком злобы, а также необыкновенной зоркости.

Пример из лирики:

 
Сердца у них – кремень, в чертах лица – уныние,
Рты перекошены, глаза от злобы синие.
 

Аль-Маарри

Совсем редко Дьявол облачается в зеленые одежды, поскольку он – охотник за душами, а охотничья одежда в Европе традиционно зеленого цвета. Кроме того, Зеленый Человек – типичное кельтское и германское божество плодородия.

Хищные черты: когти, клыки и т. д. На этом мы не будем задерживаться долго. Очевидно, что они означают силу и агрессию.

Крылья – это древний символ божественной власти, который имели на своих плечах многие месопотамские божества, а оттуда они перешли на плечи многих персонажей западной части Восточного полушария. Окрыленными были не только благодетельствующие чел-овечеству божества, но и демоны. Таковыми предстают перед нами и Пазузу, и Лилит, и Хару. Крылья мы находим и среди достоинств дьяволов более поздних эпох. Но в отличие от серафимов с херувимами у них часто встречаются перепончатые крылья, но и пернатые не редки. А вот на востоке Евразии, как боги, так и демоны, и даже драконы обычно бескрылы. Видимо, сила духа позволяет им левитировать и не опираясь на воздух.

Отметим, что приблизительно до XII века Сатана обычно изображается со стандартными ангельскими крыльями, а позже – с перепончатыми, как у летучих мышей.

Рога являются древним символом могущества и плодородия. И хотя в животном мире рога украшают только травоядных, но для символа это не имеет значения.

Рогами украшали и украшают себя шаманы еще с каменного века, о чем свидетельствуют образцы пещерной живописи. Очень популярны были рога на минойском Крите, там их ставили и рисовали, где только могли, а символом острова был Минотавр – гибрид быка с человеком. Первые рога, скорее всего, были списаны именно с быка, как самого грозного представителя рогатой братии. Но затем пришло и разнообразие. Так Пан, о котором мы уже писали, был счастливым обладателем козлиных рожек. У кельтского же бога Цернунна были оленьи рога.

Рога всевозможных фасонов украшали обычно и голову Дьявола, а также драконов. Причем, количество также не страдало однообразием. Они могли составлять целую корону. Впрочем, наиболее закрепился именно двурогий образ, так как архетипически именно он соответствовал Пану и другим богам плодородия. Рога в Европе так прочно ассоциировались с Дьяволом, что следователи по делам ведь считали состоятельными такие вот "логические цепочки": "Если женщина носит колпак, то она ведьма, т. к. колпак – это острие, острие – это рог, а рог – это Сатана".

В вопросе рогов с Европой солидарен и Восток. Китайские демоны тоже с удовольствием носят это украшение. А популярный на Тибете бог смерти Яма вовсе невообразим без рогов, так как имеет бычью голову, т. е. практически является минотавром.

А вот в среде американских богов рога были не модны. Видимо из-за того, что не было под рукой солидного рогатого образца в зверином царстве. Обильные стада бизонов на этом континенте пожирали траву гораздо севернее областей цивилизации.

Стоит также упомянуть, что рог – это еще и фаллический символ, после чего можно перейти к итифалличности Дьявола.

Итифалличность, т. е. гордо выставленный напоказ эрегированный половой орган, характерная деталь портрета богов, патронирующих плодородие. А ассоциация Дьявола с преисподней связывает его как со смертью, так и с плодородием. Эти два аспекта вообще прочно спаяны на уровне архетипов.

Судя по изображениям, не страдал комплексами и Пазузу. На Индостане достоинство Шивы было окружено почитанием, сравнимым разве что с благоговением, которым христиане окружают крест. Кстати, в дохристианской Европе это был столь же популярный мотив. Итифалличным был Пан – самый щедрый (в смысле экстерьера) донор средневекового Сатаны. У его ипостаси, Приапа (который когда-то был отдельным божеством), вздыбленный фаллос вообще был центром внимания. Гермес, тоже античный родич Сатаны по многим граням архетипа, также был фаллическим. Для передачи его образа достаточно было обозначить всего два элемента – голову и фаллос. Такие скульптурные изображения в классическую древность стояли на страже едва ли не каждой входной двери.

Как показала Маргарет Мюррей, культы плодородия, включающие рогатого бога фаллические ритуалы, экстатические танцы, распространились по всей Европе во времена палеолита и пережили рождение христианства; и если под обвинениями ведьм и была какая-то почва, то это было связано именно с такими культами.

Христианские демонологи проявляли пристальное внимание к сексуальной жизни Дьявола. Озабоченность давших обет безбрачия священников прелестями секса была ненасытной, а фантазия изощренной. Вот как описывается сатанинский пенис на одном из процессов де Ланкра, известного следователя по делам ведьм: "Он был обычно извилистым, остроконечным и змееподобным, сделанным иногда наполовину из железа и наполовину из плоти, в другое время – полностью из рога, и обычно расщепленный наподобие языка змеи, как правило, он одновременно занимался совокуплением и педерастией, причем иногда третий отросток достигал рта любовника". В описание же шабашей и "черных месс" вкладывалась творческой фантазии не меньше, чем в жизнеописания святых. Правда, получалось столь же однообразно. А изображалось с еще худшим качеством.

Совершенно другое дело – тантрические картины. Персонажи, многие из которых имеют очень даже демоническую внешность, изображаются в сексуальном акте со всеми натуралистическими подробностями. Очень часто в таком амплуа изображаются Яма и Ями – парочка богов смерти в ламаистском и индуистском пантеонах. Это великолепная оргия на спине у быка, который и сам в это время не скучает, а спаривается с попавшей под него женщиной.