Текст книги "S.U.H (СИ)"

Автор книги: Великое Возможно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

-С Днем Рождения, Фрэнки! – улыбаясь, завопил Джерард и чмокнул его прямо в щеку перепачканными в сливках губами.

-Ну тебя, отстань, – все так же улыбаясь, отпихнул его Фрэнк, потирая сладкую щеку. – Спасибо, Джи.

В ответ Джерард только улыбнулся и снова захватил большой кусок торта. Они сидели так очень долго, два мальчика в ноябре, и болтали обо всем на свете. Джерард поведал о том, что Мистер Апрельский – Апрельский, потому что родился в апреле пять лет назад и уже через несколько дней был подарен Джерарду на день рождения. А Фрэнк рассказал о своей жизни в Нью Джерси, о своих друзьях и прежних смешных преподавателях, о том, как научился кататься на скейте и какую татуировку он хочет. Оказалось, что Джерард хорошо рисует, а Фрэнк неплохо играет на гитаре, что брат Джерарда младше его на два года, и что у Фрэнка и вовсе нет братьев.

Было уже три ночи, когда они решили, что было бы неплохо забраться под одеяло. Пока Джерард внизу искал еще больше подушек, Фрэнк нацепил свою майку и забрался под теплое одеяло. Джерард вернулся без подушек, но в легкой хлопковой пижаме, которая состояла из какой-то огромной кофты и штанов. Прежде чем залезть в кровать, он подошел к столу, чтобы выключить свет, и когда он повернулся к Фрэнку спиной, тот громко засмеялся, до слез и боли в боках, хватаясь за живот и свернувшись калачиком на кровати.

-Что такое?! – возмущенно спросил Уэй, гневно глядя в сторону заливающегося Фрэнка.

-Уэй, – кое-как сквозь смех проговорил тот, – у тебя заячий хвост на заднице!

И он снова засмеялся, еще громче прежнего.

-Это пижама такая!

Джерард выключил свет, забрался в кровать, повернувшись спиной к Фрэнку, и обиженно засопел.

Фрэнк продолжал смеяться еще минуты три, изо всех сил пытаясь остановиться. Он кое-как смог успокоиться и, все еще продолжая широко улыбаться, пододвинулся к Джерарду и потряс его за плечо.

-Джи-и-и, – веселым голосом проговорил он, – ну не обижайся, просто это правда… забавно.

Джерард промолчал.

-Ну, Джерард, ну чего ты, – продолжал свои попытки достучаться до него Фрэнк, но Джерард только засопел еще громче, всем своим видом показывая, как он обижен.

Тогда Фрэнк принял решительные меры. Он просунул руку под одеяло и со всей силы схватил Джерарда за хвост, от чего тот громко взвизгнул и подпрыгнул на кровати. Фрэнк снова не удержался и громко засмеялся. Его смех разливался по всему дому и отдавался эхом на нижних этажах, пока Джерард колотил его кулаками по плечам.

-Ну ты блин засранец! – вопил он, но в его голосе не было ни капли обиды или злости, он тоже смеялся вместе с Фрэнком.

В конце концов, он оставил его в покое и рухнул рядом на кровать, на спину и, продолжая весело улыбаться и тихонько посмеиваться, они оба уставились в потолок.

-Уэй, ты такой странный, – проговорил Фрэнк, тяжело дыша, – я не понимаю, почему к тебе так относятся в школе и как тебя можно не любить.

-Как-то, видимо, можно, – сказал Джерард. – Они же так делают.

-Козлы.

-Да.

-Ты их, наверное, ненавидишь и всю эту школу вместе с ними.

-Да нет.

Фрэнк в шоке вытаращился на него, не веря своим ушам.

-Что ты сказал? – переспросил он его, поднимаясь на локтях.

-Фрэнки, я не думаю, что ненавижу их, – спокойно повторил Джерард.

Фрэнк лег обратно, и они с минуту лежали в тишине.

-Как так,– продолжал допытываться ничего не понимающий Фрэнк. – Они же тебя столько…ну, ты понимаешь.

Джерард тяжело вздохнул и поднялся на кровати.

-Не могу я их ненавидеть, – сказал он и достал колу, которая так и стояла около кровати.

-Почему?!

Джерард сделал глоток и повернулся к нему лицом.

-Ладно, вот смотри, – сказал он, усаживаясь перед Фрэнком поудобнее. – Помнишь Адамсон?

-Кого? – не понял Фрэнк.

-Ну Алексу.

-А, ну да.

-Так вот, – продолжил Джерард, – ее родители – алкоголики. Они достаточно богаты, но гораздо беднее, чем раньше, потому что они все пропили. И продолжают пропивать.

Фрэнк внимательно слушал Джерарда, вглядываясь в его черты в темноте.

-У них два ребенка, да, у Алексы есть сестра, которую она, кстати, очень любит. И, вообще-то, пытается заботиться о ней. Она поэтому так часто прогуливает уроки. Родители напиваются вдрызг, и за сестрой никто не смотрит. А она маленькая, лет пять, – Джерард немного помолчал, – этого никто не знает, она никому, естественно, не говорит. Я случайно узнал об этом, потому что они живут недалеко отсюда, и я часто вижу из окна, как они проезжают на машине и горланят пьяные песни на всю улицу. Я не могу ее ненавидеть, понимаешь, Фрэнки? То есть, она та еще сука, по ее милости меня избивали и мокали головой в унитаз, она постоянно задевает меня и все такое, но когда я вижу, как почти в двенадцать ночи она гуляет с маленькой сестрой по улице, потому что ее родители устроили дома пьяный дебош, как я могу ненавидеть ее?

Фрэнк молчал, потому что в голову не приходило ничего нужного, но Джерард не ждал его ответа, поэтому продолжил:

-И у всех есть нечто подобное. Они меня злят, раздражают и все такое, но я их не ненавижу. Они ведь такие же как я, тоже люди.

-Такие же как ты? – тихо переспросил Фрэнк. – Нет, вы же совсем разные.

-А вот и нет! – протестующе воскликнул Джерард. – Ты даже не представляешь, сколько у нас у всех общего.

Фрэнк поднялся и тоже сел напротив Джерарда.

-Например? – спросил он.

-Ну… – Джерард почесал затылок, – Фрэнки, а ты мазал в детстве руки клеем, чтобы потом с кайфом отдирать его большими кусками?

Фрэнк расплылся в улыбке, вспоминая маленького мальчика, который по-тихому тырил клей и запирался с ним в ванной, чтобы потом родители удивлялись, куда так быстро девается в доме клей.

-Мазал, – сказал он, улыбаясь.

-Вот видишь! – воскликнул Джерард. – Не ты один, мы все. Или знаешь еще, когда родители укладывали спать, а спать не хотелось вообще, ты кричал, что хочешь пить.

-Да-а-а-а.

-И таких примеров миллион. Мы каждый день делаем одинаковые вещи, потому что мы все люди. В нас гораздо больше общего, чем мы можем себе представить. Понимаешь?

-Понимаю.

-Мир не однобокий, Фрэнки.

Фрэнк снова улегся на подушку и закутался в одеяло.

-Ты вгоняешь меня в депрессию, – пробубнил он.

-Ну, не грусти,– усмехнувшись, сказал Джерард, потрепав его по голове. – А знаешь, что у меня есть?

-Что? – спросил Фрэнк, высунув голову из-под одеяла.

-Клей.

Они просидели до пяти утра, выливая в руки клей, сдирая его кусками и снова повторяя все сначала. Джерард весело смеялся и ерзал на месте, как маленький ребенок, а Фрэнк сосредоточенно сдирал клей со своих рук, будто занимаясь самым важным делом в мире. И это было так легко и весело и казалось правда самым важным и веселым занятием в мире. Только когда клей закончился, они снова улеглись в постель, принюхиваясь к запаху клея в воздухе.

-Боже, я так хочу спать, – прозевал Фрэнк, потягиваясь под одеялом.

-Хороших снов, Фрэнки, – ласково сказал ему Джерард, лежа на боку и глядя на него сквозь темноту.

-А спой мне колыбельную, – вдруг попросил Фрэнк.

-Ты серьезно, что ли?

-Ну да.

С этими словами Фрэнк тоже повернулся лицом к Джерарду, немного повозился на кровати и закрыл глаза.

-Ну же, – шепнул он и положил руки под щеку.

Джерард тяжело вздохнул, помолчал несколько секунд и все-таки запел, шепотом, растягивая каждую строчку:

-Я родился на свет из звуков струнных,

Чтобы отдать всё кое-кому,

Стать песней лишь на твой слух.

Закрой глаза, я попробую проникнуть

И разбудить твоё сердце подобно весне,

Ведь я был рожден пробудить твои чувства.

Наверстай упущенное, слушай песню и радуйся,

Будь свободен как птицы, не грусти.

Твоё время придет, я научу тебя чувствовать,

Ты еще так молод, словно солнце после ливня.

Следуй за солнцем, поверь, это все не напрасно,

Вот увидишь, я пробужу твои чувства.

Когда Джерард пропел последнюю строчку, Фрэнк уже мирно дышал во сне.

He beats himself

Для страшного причастья

В слепящем блеске храма,

В мерцающем сияньи

У алтаря – Пьеро!

Рукою освященной

Сорвал он облаченье,

Для страшного причастья

В слепящем блеске храма.

Потом, благословляя,

Пугливым душам дарит

Трепещущее сердце

В руке, в кровавых пальцах -

Для страшного причастья!

Фрэнк валялся на диване, завернутый в одеяло, в одном носке, ел конфеты и смотрел детективный сериал по телевизору. Он был очень счастлив, потому что родителей не было дома, и он мог делать, что ему хочется, целый день, не слушая ругани и криков, и еще он немного грустил, потому что это был последний день осенних каникул. В следующий понедельник, после их ночевки с Джерардом, они отучились три урока, им выдали табели с предварительными оценками и отправили домой отдыхать до семнадцатого ноября. Но вот отведенные ученикам четырнадцать дней свободы от школы прошли, но Фрэнка это не так уж и сильно расстраивало. Ну, может совсем чуть-чуть.

Раньше бы он упирался руками и ногами, молился бы Зевсу и Перуну, делал бы что угодно, только бы не возвращаться туда, но на этот раз ему уже не терпелось прийти в школу, на урок химии, сесть на заднюю парту и локтем чувствовать присутствие лохматого мальчика в большом свитере рядом с собой.

Фрэнк был рад, что у него появился друг. Такой друг, к которому можно прийти в свой день рождения, потому что дома, как и в жизни, все катится к ебеням, и он накормит тебя мороженым, познакомит со своей собакой со смешной кличкой и споет колыбельную на ночь. Фрэнк был рад, что у него появился Джерард. Всегда такой веселый, жизнерадостный и забавный Джерард.

Они не виделись ни разу на протяжении каникул, потому что Джерард уезжал куда-то с семьей, и все, что оставалось Фрэнку – это разлагаться в одном носке на диване под горой конфетных пышек и скучать по другу. Что он делал, кстати, с огромным удовольствием, потому что после двух месяцев школьного кошмара две недели ничегонеделания – просто счастье.

Поэтому он наслаждался шоколадными конфетами, щелкал по пульту и был абсолютно счастлив до восьми часов вечера. Потом пришли родители, сначала отец, потом мать, и ему пришлось быстренько свалить в свою комнату, потому что букет в руках у матери не предвещал ничего хорошего. И больше ничего в этот вечер он не слышал, потому что даже если родители и ругались внизу, даже если произошел зомби апокалипсис, он ничего не слышал из-под теплого одеяла из-за громкой музыки в наушниках. Он спокойно уснул под тихую «Dreamer», и до самого утра ничто не тревожило его сон.

И даже когда утром крики родителей внизу подняли его на десять минут раньше, Фрэнк ни капли не расстроился. Он быстро соскочил с кровати, уронив при этом наушники и телефон, с которыми уснул в обнимку, и так же быстро побежал в душ, чуть не впилившись в дверной косяк по дороге.

Когда он уже чистый и одетый спускался вниз по лестнице, чтобы проверить, свободен ли сегодня путь к завтраку, он услышал на кухне родителей. Они уже не кричали, не били посуду, не били друг друга. Они просто тихо переговаривались, оскорбляли друг друга совсем вяло, и было слышно, что мама готовит кофе.

Фрэнку вдруг стало их невыносимо жаль. Он понял, что они просто устали. Устали орать каждый день, бросаться тарелками в стену и с пеной у рта доказывать что-то друг другу. Между ними больше не было прежней ненависти, злобного отчаянья и всепоглощающего страха потерять друг друга. Осталось только холодное безразличие. Мама готовила папе кофе не потому, что хотела позаботиться о нем, а просто так. Из вежливости. Будто они просто соседи по квартире.

И в эту минуту Фрэнк понял, что их семье действительно конец. Родители больше не любили друг друга. Родители больше не ненавидели друг друга. Родители стали просто людьми, по странному стечению обстоятельств, проживающими в одной квартире.

Оказавшись на кухне, Фрэнк поежился. Там было холодно. Родители ничего не сказали. Он просто сделал себе кофе, взял глазированную булочку из холодильника и вышел, так же тихо и молча, как и вошел. И ничего не произошло.

Когда Фрэнк ехал в школу, он подумал, что они, скорее всего, скоро разведутся. Их больше ничто не держало вместе. От этих мыслей стало больно. То есть, они же постоянно ругались и все такое, и это просто дико бесило и доводило до отчаянья, но это было все равно в миллиарды раз лучше, чем то, что они сделали сегодня. Ведь ненависть – это такое же чувство, как и любовь, и даже она гораздо лучше, чем безразличие.

Первым уроком была алгебра. Дела становились все хуже и хуже. Фрэнк путался в знаках и цифрах, забывал дописывать буквы, потому что эти гребаные котангенсы и арккотангенсы были, мать их, почти одинаковыми! В последнем примере он вообще сделал самую глупую ошибку в вычислениях: корнем из девяти у него оказалось пять, и вот тогда он понял, что это уже клиника.

В перерывах между уроками он хотел поискать Джерарда, но из-за огромного числа учеников в школе и очень маленького количества времени, отведенного на первую и вторую перемену, пришлось отложить все свои дела на целых три часа. Только после неимоверно скучной литературы, когда вся школа дружно кинулась пожрать, он смог отправиться на поиски своего друга.

Первым делом он решил поискать его в столовой. Он кое-как протиснулся в дверь сквозь давящий поток людей, но понял, что зря. В отстойном углу сидела только стриженая под мальчика девочка, ей пришлось так подстричься, потому что у нее вроде нашли вши, и еще три мальчика; все в очках и с книгами в руках. И даже намека на Джерарда там не было.

«Неужели опять где-то спит?» – подумал про себя Фрэнк, продолжая озираться по сторонам.

Он хотел было выйти обратно в коридор, чтобы подождать Джерарда прямо у столовой, но его остановил нехилый пинок под зад.

-Алекса! – завопил он, оборачиваясь, чтобы посмотреть, что вообще за херня.

Она громко засмеялась и встала напротив возмущенного Фрэнка, потирающего свою задницу.

-А чего встал прямо посреди прохода? – весело сказал она, оттаскивая его в сторонку. – Народ голодный, жалеть не будет.

-Ой да ну тебя, – буркнул он, все же улыбнувшись в ответ.

-Фрэнк, почему ты не пришел на вечеринку? – вдруг серьезно сказала она, сложив руки на груди. – Тебя, вообще-то, правда ждали. А ты не пришел. И теперь все думают, что ты дружишь с Пьеро.

-Бред, – быстро выпалил Фрэнк.

-Хлеб – это не футбольный мяч!!! –заорала мужиковатая буфетчица так громко, что, несмотря на нескончаемый шум голосов, ее услышал в столовой даже последний таракан.

-Да ну? – Алекса подозрительно сощурила свои накрашенные глазки и внимательно посмотрела на Айеро. – А не его ли ты сейчас тут выглядывал?

-Ну… – Фрэнк почесал затылок, виновато глядя на Алексу. – Вообще-то… Слушай, ты не видела его?

Она криво улыбнулась.

-Не видела, – сказала она безразличным тоном, – но после урока в него харкнул Кормак, так что он, скорее всего, сейчас в туалете, отмывается.

Мимо них быстро мелькал народ, толкаясь и недовольно ругаясь, Алекса, слегка улыбнувшись, пожала плечами и отошла от Фрэнка, который просто хотел повернуть время вспять и сделать так, чтобы не слышать того, что она ему сказала.

Нагло растолкав народ, он выбрался из столовой и пошел в сторону туалетов. Ученики толпой бежали навстречу ему, в столовую, и никого из них не волновало, что где-то оплеванный мальчик оттирает чужую слюну от своей кофты в грязном туалете.

«Куда меня вообще несет?»

Джерард не нашелся ни на первом, ни на втором, ни на третьих этажах. Только толкнув дверь мужского туалета на четвертом этаже, Фрэнк услышал звук льющейся воды. Он с облегчением выдохнул и уже хотел сделать первый шаг, но его остановили громкие судорожные всхлипывания. Он так и замер, оставшись стоять за маленьким кафельным выступом, прислушиваясь.

Четвертый этаж остался совсем пустым, из-за того, что все убежали в столовую, и поэтому ничего, даже шум воды, не мешало Фрэнку услышать, что Джерард плачет.

Джерард рыдал, надрывно и истерично, скуля и что-то шепча самому себе. Сердце Фрэнка сжалось.

Он не смог удержаться и все-таки аккуратно выглянул из-за своего выступа и в эту же секунду пожалел о сделанном.

Джерард дрожал, прислонившись к кафельной стене, слезы большими градинами катились по его щекам и падали на пол. Его большой свитер на правом плече был мокрым, как и волосы с этой же стороны: видимо он отмывал их.

Но больше всего поразило Фрэнка не это. Его поразило то, что Джерард заливался слезами, всхлипывал, выдавливал из себя что-то охрипшим голосом и бил себя. Он отчаянно колотил кулаками по ногам, ключицам, по лицу, он бил с такой силой, будто ненавидит себя больше всего на свете. Фрэнк вздрогнул, когда он несколько раз подряд сильно ударился головой о тяжелый холодный кафель и заплакал еще громче.

Джерард ревел и бил себя, бил и снова ревел от боли. Все его тело дрожало, голос был надломленным и охрипшим от долгих рыданий, но он не останавливался и продолжал бить себя, бить до одури больно.

Фрэнку стало страшно. Он быстро вылетел из туалета, и просто побежал, по этажам и лестницам, сам не зная, куда он бежит. Проскочив несколько лестничных пролетов, он увидел слегка приоткрытую дверь в пустом коридоре и влетел во все такой же пустой кабинет астрономии, плотно закрывшись в нем. Прижавшись лбом к холодной стене, он тяжело задышал и схватился за живот.

Что с Джерардом?

Что с этим самым солнечным мальчиком в мире?

Что эти уроды с ним сделали?

Фрэнк понимал, что это отвратительно и неприятно, когда в тебя плюют, что из-за этого даже можно заплакать, но то, что было с Джерардом…

Это было по-настоящему страшно. Почему он так кричал? Что он шептал сам себе охрипшим голосом? Почему он, мальчик, который всегда в любой ситуации просто показывал всем средний палец, разрушал себя в грязном одиноком темном туалете под звуки ржавой воды из-под крана?

Звонок на четвертый урок напомнил Фрэнку о том, что ему пора на физику. Он кое-как добрался до класса, но сосредоточиться на делении ядер урана, о котором так захватывающе рассказывал учитель, Фрэнк не мог. Так же как он не понимал учителя информатики и учителя истории: все, что ему нужно было – это седьмой урок.

Фрэнк никогда не бегал по школе так быстро. После шестого урока, он самый первый прибежал в кабинет химии, уселся за свою парту и до самого звонка на урок не сводил взволнованного взгляда с дверей, которые то и дело открывались и закрывались: разные ученики все заходили и заходили, каждый раз заставляя сердце Фрэнка подступить к горлу.

Но вот, как всегда опоздавший, Джерард появился в кабинете, умилительно улыбаясь, в сухом свитере и с сухими растрепанными волосами.

-Привет, Фрэнки, – усаживаясь рядом с Фрэнком, прошептал он, потому что учительница уже начала говорить. – Как твои каникулы?

Он выглядел как всегда. Лохматый и немного помятый, улыбался, и его глаза отдавали все тем же легким безумием. И только большое светло-желтое пятно виднелось на его ключице.

-Да нормально, – ответил Фрэнк, записывая тему урока с доски. – Твои как?

-Замечательно! – выпалил Джерард, тоже открывая тетрадь.

Им пришлось ненадолго замолчать, потому что учительница внимательно оглядывала класс в поисках того, кто выйдет к доске и решит задачу. И только когда она вызвала кого-то из девчонок, Фрэнк снова заговорил:

-А что у тебя за синяк на ключице?

-А, это, – Джерард небрежно провел рукой по ключице, – упал, представляешь? Запнулся об Апрельского. Он слился с ковром, и я его не заметил.

Фрэнк улыбнулся вместе с Джерардом. Эта смешная история действительно вызывала улыбку. Джерард прекрасно лгал. Фрэнк чуть сам не поверил ему, но воспоминания о рыдающем мальчике в грязном туалете, вернули его в реальность.

Он больше не спрашивал Джерарда о синяке. Остаток урока и всю дорогу домой, они болтали о разной чепухе. Рассказывал в основном Джерард о своей веселой бабуле, к которой они ездили все вместе, и Фрэнк охотно слушал его, потому что ему, кроме как о диване и развалившейся семье, говорить было не о чем.

Фрэнк смотрел на этого мальчика, который с таким восторгом рассказывал о пирожках с вишней, который кричал и избивал себя до синяков, и у него внутри зарождалось какое-то странное чувство, которое он испытывал лишь раз в жизни, когда ему в детстве подарили котенка. Он чувствовал, что должен как-то спасти этого маленького ребенка, он чувствовал, что должен быть рядом, он чувствовал… ответственность за него.

I'm not Okay

Фрэнк сидел на подоконнике в совершенно пустом школьном коридоре и перебирал пальцами волосы Джерарда, который положил свою голову ему на колени. Они оба с чистой совестью, даже Фрэнк, прогуливали физкультуру, потому что единогласно решили, что урока в бассейне они не переживут.

Фрэнк молчал, прислонившись затылком к холодному стеклу, и слушал, как Джерард еле слышно что-то напевал. Он выглядел вполне спокойным и довольным, тихонько урчал от приятных прикосновений, и ничто в нем не выдавало мальчика, который может избивать себя до фиолетовых синяков.

-Что ты там мурлычешь? – спросил Фрэнк, почесав его за ухом.

-Ничего, – ответил Джерард, довольно улыбаясь. – Фрэнки, а у меня есть ключи.

-Какие еще ключи?

-От раздевалки футболистов.

-И что? – настороженно спросил Фрэнк.

-И ты знаешь, что такое батик?

-Нет, а что это?

-Пойдем, я тебе покажу.

Джерард поднял голову и спрыгнул с подоконника, направляясь в сторону двери.

-Ты идешь? – спросил он, видя, что Фрэнк так и остался сидеть на месте.

-Ну что ты снова придумал? – простонал Фрэнк, даже боясь себе представить, что собирался натворить Джерард.

-Клянусь, что замышляю шалость и только шалость, – улыбнувшись, ответил Джерард.

-Какого хрена, тут воняет!

-Тише, Фрэнки, – зашипел Джерард, который, как только они вошли, поставил свой рюкзак на лавочку и теперь копался в нем, что-то выискивая.

-Блин, они вообще моются? – уже тише недовольно сказал Фрэнк, – у меня глаза щиплет, помогите!

Джерард тихонько засмеялся.

-Батик – ручная роспись по ткани, – сказал он, показывая Фрэнку баночки с чем-то цветным, которые он достал из своего портфеля.

-Нееет, – прошептал Фрэнк, – ты этого не сделаешь.

-Конечно, нет! – воскликнул Джерард. – Мы это сделаем.

Фрэнк продолжал еще что-то говорить про то, что он не будет этого делать, и что Джерард тоже не будет этого делать, и что они вообще должны уйти прямо сейчас, потому что если их заметят, если хоть кто-нибудь узнает, что они разрисовали форму команды футболистов, что они вообще были в этой раздевалке, их закидают помидорами, разденут до трусов и заставят бегать по школе под Бритни Спирс, но даже все эти доводы ни на секунду не могли разубедить Джерарда, который уже открыл все баночки, достал две кисточки и вытащил из шкафчиков все двадцать комплектов футбольных форм.

-Вот что ты скажешь своим детям, если они когда-нибудь спросят «папа, а ты когда-нибудь в школе надирал задницу гребаным мудакам из футбольной команды?» – недовольно сказал Джерард, – «нет, детки, ваш папа учил уроки, готовился к поступлению и не занимался такими вещами», – спародировал он Фрэнка, гримасничая. – И знаешь, что ответят твои дети? «Хуевенько ты развлекался, папа!»

Фрэнк закатил глаза, скрещивая руки на груди.

-Ну давай же, Фрэнки, – продолжал уговаривать его Джерард, – у нас всего одна молодость.

-Лицо у нас тоже, – съязвил в ответ Фрэнк.

-Да, но оно заживет, а моложе чем сегодня мы уже не будем никогда.

И они сделали это.

У Фрэнка от страха быть замеченным подгибались ноги, и он шарахался от каждого шороха, но это ему не помешало нарисовать огромный член на форме Бена прямо на паху, украсить штаны Льюиса семицветной радугой и оставить на заднице формы Райта красный отпечаток своей руки.

-Джи, а почему на форме Кевина розовые цветочки? – спросил он, выглядывая из-за плеча Джерарда.

-Я художник, я так вижу, – важно ответил Уэй.

Чтобы украсить все двадцать комплектов и убрать их на свои места, будто ничего и не было, им хватило пятнадцать минут, и когда до звонка с урока оставалось всего ничего, они, громко смеясь, выбежали из раздевалки, крепко сжимая в руках баночки, кисточки и свои рюкзаки, оставляя за собой цветные следы.

-Они нас поймают, – повторял сквозь смех Фрэнк, – поймают и убьют.

А Джерард только смеялся рядом с ним и выглядел очень смешно с желтым пятном на носу.

Больше в этот день не произошло ничего страшного и ненормального. Они оба разошлись по своим кабинетам, Фрэнк на физику, а Джерард на историю, и больше не виделись до конца уроков, и все было относительно спокойно. Фрэнк оставшиеся четыре урока думал о том, что это был самый безумный и безрассудный поступок в его жизни, и что Джерарду правда идет желтая краска на носу.

Они снова встретились на улице около спортивной площадки после уроков, чтобы вместе пойти домой, но не смогли сдержать приступа бешеного смеха, когда увидели двадцать парней в разрисованной форме и не услышали виноватого голоса тренера «простите ребята, пока не закажут новую форму, придется тренироваться в этой».

_____________________________________________________________________________________

Самое главное – будьте счастливы. С Новым Годом. Я очень люблю вас:3