Текст книги "S.U.H (СИ)"

Автор книги: Великое Возможно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Зайдя внутрь, он увидел, что Джерард уже стоит в очереди и внимательно изучает меню.

-Я такой голодный, – сказал он, когда Фрэнк, наконец, до него добрался. – Очень!

Когда очередь дошла до них, Фрэнк заказал себе, как и планировал, колу, бургер и мороженое, а Джерард, стоически отказавшись от хеппи мила, взял себе хот дог, картошку фри, мороженое и молочный коктейль, несмотря на все протесты и угрозы Фрэнка о том, что потом он ему ни за что не даст свою колу.

-Так всегда, – сказал Фрэнк, когда они шли к машине с полными руками еды, – сначала ты заказываешь себе коктейль, а потом все равно просишь чужую колу. Это закон Макдональса!

-Значит, я нарушу этот закон! – героически ответил ему Джерард, забираясь в машину.

-Ну-ну, посмотрим, – проворил Фрэнк, забираясь следом.

Они проехали еще пару километров и остановились под большим желтеющим кленом в каком-то парке с небольшим озером, множеством скамеечек и влюбленных парочек или укутанными в теплые свитера людей с книжками на них.

Джерард заглушил мотор, включил радио, откуда заиграла тихая «Well I Wonder» , и, достав свою картошку с коктейлем, принялся немедленно уничтожать ее.

-Кстати, о кока-коле, – сказал он, внимательно выбирая прожаренные кусочки картофеля, – ты знаешь, что в Атланте есть музей Кока колы?

-Ты серьезно? – удивился Фрэнк, потягивая газировку.

-Да. Хочешь, сходим как-нибудь?

-Конечно! Это же музей Кока Колы!

-Отлично, – засмеялся Джерард. – Там все красное.

-Здорово, – сказал Фрэнк, доставая свой гамбургер. – Интересно, а музей шоколада есть где-нибудь?

-Конечно. Думаю, это вообще самый первый музей, который появился на свете, – важно изрек Джерард.

Они молчали несколько минут, увлеченные поглощением вредной, но невероятно вкусной еды. Из радиоприемника доносились тихие мелодии, и когда один трек сменил другой, Фрэнк вдруг нахмурился, внимательно прислушиваясь.

-Что-то знакомое, – сказал он, кивая в сторону радио.

-Ты что! – вскрикнул Джерард, делая звук громче. – Боуи!

-Понят…

-Подпевай! – закричал Джерард.

-Что?!

-Я! Я буду королем! И ты! Ты будешь королевой! И мы можем стать героями! Хотя бы на один день!

-Джерард, что ты делаешь? – широко улыбаясь закричал Фрэнк, пытаясь переорать музыку и глядя на вопящего во все горло Джерарда, который заражал все своим поразительным счастьем и энтузиазмом.

-Фрэнки! Мы можем стать героями! Хотя бы на один день!

И Джерард громко засмеялся, потому что он совсем не попадал в ноты, и Фрэнк засмеялся тоже, потому что невозможно было не засмеяться вместе с Джерардом.

-Ты самый настоящий чудак! – сквозь смех проговорил он.

Боуи в радиоприемнике сменили Scorpions, а они все продолжали смеяться, и половина картошки Джерарда рассыпалась по полу.

-А ты еще больший чудак, раз общаешься со мной! – ответил он.

-Ты невероятен.

-А ты описался в третьем классе.

-Это был не я!

Дождь застучал по крыше машины, прогоняя людей со скамеечек, а они все смеялись в теплой сухой машине и толкали друг друга в бока.

Когда в упаковке почти не осталось картошки, а маленький дождь превратился в большой ливень, они, наконец, успокоились, и просто развалились на сиденьях, потягивая колу и молочный коктейль из своих стаканчиков.

-Джи-и-и? – протянул Фрэнк, играясь с трубочкой.

-М-м-м? – так же отозвался тот.

-Почему Пьеро?

Джерард выдохнул и подтянулся на кресле.

-Давай так, – серьезно сказал он. – Ты рассказываешь, что у тебя случилось, а я рассказываю, почему я кукла.

-Шантаж.

-А как иначе?

Фрэнк поерзал на своем месте и принялся теребить свой стаканчик.

-Уверен, что хочешь это послушать? – несмело спросил он.

-Да, – уверенно кивнул Джерард.

-Мои родители… они много ругаются, – уставившись в окно, начал Фрэнк. – То есть знаешь, иногда так бывает, что вроде все хорошо, а потом наступает такой момент, когда уже ничего не хорошо. Они стали много ругаться, почти каждый день, и все было дерьмово… Они даже к семейному психологу пошли, и он им посоветовал сменить обстановку, это якобы освежит чувства и все такое. Так мы оказались в Атланте. Но все стало еще хуже. Они стали ругаться каждый день, стали срываться на мне. А потом выяснилось, что в Ньюарке у мамы был любовник… И они до сих пор видятся, он приезжает к ней на выходных. Папа жутко разозлился, я его теперь совсем не вижу, он либо на работе, либо запирается в своей комнате. А мама кричит, плачет и пилит меня. А сегодня утром, – он на несколько секунд замолк, – а сегодня утром они сказали, что было бы неплохо, если бы мама сделала аборт и вовсе не рожала меня… Они говорят так, будто причина всех их проблем – я! Я просто устал от этого все, я вдали от дома, родители ругаются, да еще эта учеба…

-А что учеба? – тихо спросил Джерард.

-Тяжело. От нее я тоже устал, но я должен поступить в институт, отец говорит, что это важно, мама тоже.

Фрэнк тяжело вздохнул и почувствовал теплую ладонь на своем плече.

-Фрэнк, а ты сам-то хочешь в этот институт? – так же тихо спросил Джерард, поглаживая его плечо.

Фрэнк резко обернулся и удивленно уставился на него. Что за глупые вопросы, конечно, он хотел, всегда хотел, они давно уже обсуждали это всей семьей и…

-Твоя очередь, – оборвал его Фрэнк, оставив вопрос без ответа.

-Ну ладно.

Джерард развернулся на своем месте, закинул ноги на окно, под самый потолок, и уложил свою лохматую макушку Фрэнку на колени.

-Три года назад я был безумно влюблен. Она училась в нашей школе, в параллели со мной. Но мы были просто друзья. Мы с ней правда были самыми лучшими друзьями на свете. Все называли нас женихом и невестой, а она отвечала: «а вам завидно?» и никогда не позволяла себя обижать. Или меня. Но она меня не любила, поэтому мы были друзьями. И это было очень здорово. Мы всегда были вместе и часто держались за руки, я рассказывал ей о классических фильмах ужасов, а она рассказала мне, что такое поэзия. Мы читали друг другу в парке и пару раз сбегали из дома. А однажды мы купались в море прямо в одежде. Мы скупали с ней все комиксы на свете, рисовали смешные рисунки и пили кофе перед сном. Это было замечательно. А потом она уехала. Родители увезли ее в Нью-Йорк. Она была счастлива, и я был счастлив вместе с ней. На прощание она крепко обняла меня и сказала, что любит. Как друга, конечно.

Он замолчал. Капли стекали по стеклу, ранние осенние сумерки опустились на город. Фрэнк старался не шевелиться, чтобы не спугнуть Джерарда, и аккуратно нажал на рычажок включателя, зажигая лампочку, чтобы не было так темно.

-У нее были синие волосы, а я был очень бледный и тощий. Поэтому нас и прозвали Мальвина и Пьеро. Вот и все.

-А что было потом? Когда она уехала? – шепотом спросил Фрэнк, кладя руку на его растрепанные волосы.

-Мне пришлось учиться быть сильным. Меня никогда не любили, да и ее особо тоже. Но она всегда была слишком пуленепробиваема для них, а я был под ее защитой. А когда она уехала, мне пришлось защищаться самому. Сначала было ужасно тяжело, но ведь она меня всему научила. Фрэнки, ее так же как и меня ненавидели, понимаешь? Ее так же заталкивали к парням в раздевалку почти голой. Но она все равно была сильная, а они все равно проигрывали. Теперь я тоже сильный, а они проигрывают. Нас не любили, потому что мы делали то, что хотели. Мы были свободны, я сейчас свободен, а они нет. Устраивать пьяные вечеринки и купаться в одежде на закате – это разные вещи, понимаешь? Они легко напиваются, но они крутят у виска, когда кто-то плещется в одежде в воде. Они на самом деле тоже хотят быть такими, сумасшедшими и безбашенными, но их останавливают выдуманные ими же всеми границы. Вот они и ненавидят меня за то, что я могу так делать, и напиваются, чтобы хоть как-то заглушить в себе то чувство, что они живут не так, как хотят, притворяясь для самих же себя, что выпивка, крутые вечеринки и папины автомобили – это то, что им нужно.

Джерард замолчал. Фрэнк хаотично перебирал его пряди, нервно закусывая губу. Джерард он ребенок, он просто маленький ребенок, который много понимает и нуждается в тепле.

Они молчали около пяти минут, каждый думая о своем, в радиоприемнике звучала «Yesterday» .

-Фрэнки? – наконец, тихо проговорил Джерард.

-Да? – так же тихо отозвался тот.

-Дай мне свою колу.

Домой они возвращались сытые и счастливые. Рассекая на старом пикапе по грязным лужам они громко пели « This Is Gonna Hurt», строили рожи друг другу и воображали себя рок-звездами.

Около дома Фрэнк оказался только в семь вечера. Попрощавшись с Джерардом, он вылез из машины и вытащил свою сумку, и дождь тут же окутал его своей пеленой.

-Спасибо, Джи, это было круто, – проговорил он, теребя ремешок.

-Вот да! – радостно завопил Джи, широко улыбаясь ему. – Хороших снов, Фрэнки.

-И тебе.

Дряхлый пикап двинулся с места, оставляя после себя длинные полосы от колес на грязи, и умчался вперед по дороге, а Фрэнк, пару секунду посмотрев ему вслед, направился к дому, доставая из кармана ключи.

Войдя в прихожую, он услышал громкие крики родителей из кухни, и, обрадовавшись, что можно проскользнуть незамеченным, пробрался в свою комнату. Приняв душ и нацепив свою пижаму, он взял наушники, чтобы не слушать крики родителей, и забрался в кровать, думая о том, как здорово, что на завтра не задали уроков и он может проспать больше десяти часов.

Walk with me, Suzy Lee

Это утро было необычно для Фрэнка тем, что вместо бьющейся в истерике матери в семь утра, к нему в комнату вихрем ворвался отец, с силой распахивая дверь. Он не был зол или раздражен, он был просто в ярости. Он тяжело дышал, не зная, куда деть свои руки, а глаза сверкали от гнева.

-Пап? – не помня себя от страха, еле выговорил Фрэнк.

-Ну и какого черта ты еще в кровати? – выделяя каждое слово, прошипел отец, сжимая и разжимая кулаки.

-Я…я…

-В школу нам больше уже не надо?!

-Вообще-то…

-Ты хоть немного думаешь о поступлении?! – не обратив на слова Фрэнка никакого внимания, продолжил кричать отец. – Ты хоть представляешь, сколько мы денег в тебя вложили? Сколько мы сил потратили, чтобы обеспечить твое будущее? Я спрашиваю, ты это понимаешь?!

Фрэнк никогда не видел своего папу таким. Он злился и раньше, конечно, и кричал и даже ломал вещи, но никогда это не было просто так, без повода, и так жестоко и так страшно. Он не узнавал в этом человеке, который стоял перед ним с раскрасневшимся лицом, того, кто всегда шутил за ужином и тайком от мамы давал ему деньги. Боясь разозлить отца больше, Фрэнк торопливо закивал, накрываясь одеялом до самого носа.

-Ты ничего не понимаешь! Какого черта ты еще лежишь? Вставай и собирайся в школу!!!

С этими словами отец быстро подошел к кровати, стаскивая перепуганного Фрэнка с кровати, отчего он с глухим стуком упал на пол, больно ударившись локтем.

-Но, пап… – еле выговорил он, и ответом ему послужила звонкая пощечина.

Вскрикнув от неожиданности, Фрэнк прижал руку к пылающей щеке и снизу вверх посмотрел на отца затравленным взглядом. На лице человека, которого он всю жизнь любил и уважал, не дрогнул ни один мускул, когда он ударил его.

-Поднимайся и иди в школу. Живо.

С этими словами отец вышел из комнаты, специально оставив дверь открытой, и Фрэнк услышал истеричные вопли матери на кухне и все тот же жестокий, полный ярости, голос отца, от которого становилось жутко.

Фрэнк не выдержал, и соленая слезинка скатилась по его щеке. Это было просто невозможно. Он сидел на холодном полу, с ноющим локтем и раскрасневшейся щекой, и не мог поверить. Каждый раз его родителям удавалось удивить его, и уже казалось, что хуже тех слов про аборт быть не может, но…

-Я сказал: собирайся! – послышался снизу голос отца, и быстро подскочив, Фрэнк побежал в ванную, задевая по пути дверной косяк.

Он никогда не мылся, не ел и не одевался с такой скоростью. На все про все ему хватило пятнадцати минут, и, выходя из дома и слушая вдогонку ругательства и угрозы отца, он подумал, что это может стать неплохой традицией – сваливать из дома с утра пораньше.

-И чтобы сегодня был дома вовремя!

Бредя этим утром по еще спящим темным улицам Атланты, он впервые в жизни совершенно точно хотел умереть. Он же знал, что отец не имел в виду ровным счетом ничего из того, что сказал. Просто ругаться с одной только мамой ему надоело.

«Уроды».

Он совсем не хотел так думать о родителях, но они были просто отвратительны. Его любимые мама и папа были просто отвратительны. Два самых любимых человека в его маленькой жизни были ему отвратительны.

Было тошно, невероятно холодно, и он все еще плакал. Слезы сами капали на промерзший асфальт, ничуть не унимая боль внутри. Почувствовав, что ноги его почти не держат, он остановился у какого-то незнакомого дома с маленьким двориком, украшенным прелестными цветами, бесцеремонно зашел на чужой газон, залез поглубже, в самую яркую и пышную клумбу, и улегся прямо на землю, прячась за высокими цветами. Стало еще холоднее, почти до боли в спине, но это было не так уж и плохо, потому что физическая боль вытесняла душевную.

И это было хуже всего на свете – то, что он сделал. Ему хотелось совсем не этого. Хотелось… революции. Хотелось встать и сделать что-нибудь безумное, совершенно ненормальное, даже абсолютно чокнутое и невероятное! Грудь разрывало изнутри, будто все то, что он так долго сдерживал в себе, пыталось вырваться наружу. Хотелось сказать родителям, чтобы они не впутывали его в свои проблемы, хотелось перестать так напрягаться из-за учебы, потому что… Потому что медицинский университет – мечта его родителей, а совсем не его собственная. Хотелось так много и так сразу, хотелось дышать миром и задохнуться им же, и он чувствовал, что все это рядом, что стоит протянуть руку – и он схватит то, что ему так необходимо. Он чувствовал себя на грани, еще чуть-чуть и он сорвется, плюнет на все и будет делать так, как правда хочет, он близко, он это уже чувствует, но…

Но нет. Он все равно продолжал слушать родителей, ходить в школу и делать все то, что ему осточертело. Он сам не понимал, почему не позволит себе сойти с ума хоть на минутку, и все это казалось таким близким и таким далеким одновременно.

Фрэнк продолжал валяться в клумбе. Часы уже показывали без пяти восемь, начал накрапывать дождь. Случайно он вспомнил о вечере, проведенным вместе с Джерардом два дня назад. Тогда он несколько часов подряд чувствовал себя по-настоящему живым и счастливым, и было очень здорово распевать песни и смотреть, как Джерард мотает в такт музыке своей лохматой головой. На секунду он подумал, что, возможно, все не так плохо, но потом вспомнил, какие проблемы могут быть из-за общения с Пьеро, и всякие надежды на счастье окончательно оставили его.

Часы показали пятнадцать минут девятого. Из своего цветочного убежища Фрэнк слышал, как чужие подошвы зашаркали по асфальту и улицу наполнили звуки голосов: люди выбирались из своих домов. Подумав, что он так слишком долго валялся на холодной земле, Фрэнк аккуратно вылез из клумбы, стараясь привлечь как можно меньше внимания. Снова перебежав маленький газон и выйдя на дорожку, он принялся отряхивать cебя и увидел, что его все-таки заметили: молодая мама со своим годовалым ребенком с удивлением пялились на парня, который только что вылез из клумбы. Испугавшись, что они могут позвать хозяев дома или даже вызвать полицию, Фрэнк быстро зашагал подальше от них, чувствуя себя немного неловко.

Вернувшись домой, он, как и ожидал, не обнаружил там родителей. Мама скорее всего была с любовником, папа с друзьями или где-нибудь еще, где можно поорать и выпустить пар. Скинув с себя промокшие кеды и грязную куртку, Фрэнк быстро поднялся в свою комнату, заперся изнутри, разделся и шмыгнул под одеяло, чувствуя, как потихоньку становится тепло. Это было самое дерьмовое воскресенье в его жизни.

Just another ordinary day in the Frank Iero's life

Непогода – осень – куришь,

Куришь – все как будто мало...

Хреновое утро хренового понедельника.

Фрэнк стукнул по пищащему будильнику и со вздохом перевернулся на живот, утыкаясь лицом в подушки, совершенно не находя в себе сил, чтобы открыть хоть один глаз.

Промычав какие-то ругательства, он с трудом откинул одеяло, кое-как поднялся с кровати, и тут же пронизывающая боль в пояснице усадила его обратно. Возможно, пролежать час с лишним на холодной октябрьской земле – было не самой лучшей идеей.

Часы показали, что он отстает от расписания уже на целых семь минут. Аккуратно поднявшись, он медленно поплелся в коридор, надеясь, что горячий душ хоть немного уймет острую боль. Он себе, наверное, что-нибудь застудил.

Только когда он уже схватился за дверь ванной комнаты, он вдруг понял, что в доме… тихо. Никто не кричал, никто не бил посуду, никто не ворвался к нему в комнату и не разбудил его в шесть утра. Забираясь в душевую кабинку, он перебирал все возможные варианты такого поворота событий.

Родители попросту уже могли уйти на работу. Нет, не могли. Слишком рано. Они могли еще спать? Тоже нет, они уже несколько месяцев подряд просыпались раньше, чем часы показывали семь, и начинали орать. Может, одного из них просто нет дома? Тогда другой прилетел бы к Фрэнку в комнату и устроил скандал с утра пораньше ему. Больше идей не было.

Вытираясь полотенцем, Фрэнк взглянул в запотевшее зеркало. Протерев его ладонью, он увидел в нем самого себя, растрепанного, уставшего и с ярко-красной царапиной на скуле. Наверное, отец задел своим обручальным кольцом, когда ударил его. Какая ирония.

Спускаясь на первый этаж, он продолжал прислушиваться к тишине. Неужели родители ушли? Он невольно обрадовался такой перспективе провести утро в одиночестве, без нервотрепки и ругани, спокойно позавтракать и так же спокойно уйти в школу. Но вся радость в миг улетучилась, когда он вошел на кухню и увидел отца и мать, молча сидевших за столом.

Как только Фрэнк несмело шагнул вперед, мать тут же подскочила с места, подбежала к плите, хватая по пути тарелку и быстро что-то накладывая в нее из стоящей на плите сковородки, и поставила на стол перед Фрэнком горячую яичницу и поджаренные тосты с маслом. Пока он непонимающе смотрел на суетящуюся мать, которая уже заваривала ему чай, и на отца, низко склонившего голову, в его сознание медленно прокрадывалась мысль, что им, возможно…стыдно. Они не кричали, мама в кой-то веки приготовила ему завтрак, и вот отец протянул немного помятую купюру ценностью в сто баксов.

-Мам? Пап? – почти шепотом проговорил Фрэнк, разрушая тишину, которая заполонила целый двухэтажный дом.

Никто из них не ответил, и только отец медленно поднял голову, глядя на сына с каким-то сожалением. Мама сидела на своем месте, обеспокоенно смотря на рану на щеке Фрэнка.

Боясь разрушить этот слабый и немного странный мир, образовавшийся сегодня в их доме, Фрэнк покорно сел за стул, беря в одну руку вилку, а другой принимая деньги отца.

Они ели в полном молчании, но после стольких месяцев невыносимых криков, тишина – это было именно то, что нужно. Неужели все становится лучше?

Быстро доев весь свой завтрак, Фрэнк поднялся из-за стола, промямлил невнятное, но очень искреннее «спасибо» и быстро убежал в свою комнату за рюкзаком. Когда он уже стоял в прихожей, одетый и готовый выйти на улицу, и мама и папа вышли его проводить. Никто ничего не говорил, но то, что они стояли тут перед ним и провожали его в школу, было так важно, и Фрэнк даже немного улыбнулся своим родителям, впервые за несколько последних месяцев.

Оказавшись на холодном воздухе, он невольно заулыбался еще шире, потому что это утро было не таким ужасным, потому что наконец-то все было не так плохо, потому что…

-Это ты во всем виновата!

-Я? В чем же? В том, что ты поднял руку на собственного сына? Или, может быть, в том, что ты выгнал его из дома в школу в шесть утра в воскресенье?!

-Да! Если бы не была такой потаскухой, ничего бы этого не было! Ты разрушила нашу семью!

-Я вас любила, люблю и всегда буду любить!

-Это из-за большой любви ты сыну завтрак раз в пять месяцев готовишь?!

-Урод!

-Шлюха!

«Ну хоть бы подождали, пока я от двери отойду, идиоты».

Вот ну какого хрена?!

С силой пнув какой-то камушек, Фрэнк быстро зашагал в школу, всей душой ненавидя свою жизнь. Его родители образумились, вспомнили о сыне, решили вернуть мир и спокойствие в семью? Ну конечно! Каким нужно быть идиотом, чтобы поверить в это – ругал он сам себя.

Иногда все бывает так: пару недель в школе полное затишье, никаких контрольных, никаких непредвиденных самостоятельных, никаких срочных практических работ, а потом, в один день, когда ну совсем этого не ожидаешь, учителя, будто бы по единому сговору, дают самостоятельные и контрольные одну за другой. В один, мать его, день.

Фрэнк сидел на первом уроке, схватившись за голову, и судорожно вчитывался в условие задачи. Неожиданная контрольная по алгебре первым уроком в понедельник – это именно то, что нужно, чтобы зарядиться энергией на всю рабочую неделю вперед.

«Что больше, абсцисса или ордината заданной точки числовой окружности…»

«Область определения функции arccos(x) – это…»

«Исследуйте функцию на монотонность на заданном промежутке…»

Он вроде бы знал все и не знал ничего одновременно. Метаясь от одного задания к другому, маниакально записывая все, что придет ему в голову, проклиная число π и вырисовывая корявые графики, он не заметил, как урок подошел к концу, и звонок заполнил глухое молчание коридоров. Пока он судорожно дописывал последние строчки дрожащими от нервов руками, учительница стояла у своего стола и нервно постукивала по полу каблуком, напоминая задержавшимся ученикам, что пора сдавать работу, а чтобы усилить эффект, она почти ежесекундно как заведенная повторяла «время вышло, кладите тетради на стол», видимо совершенно не понимая, что если бы она заткнулась хотя бы на минуту, думать стало бы гораздо легче.

Поставив последнюю точку, Фрэнк оценивающе взглянул на свою работу, еще раз пробегая взглядом по всем заданиям в поисках ошибок. Убедившись, что все вроде более менее прилично, он отдал тетрадь учителю, собрал свои вещи и уныло выполз в коридор. Вот и все. Прошел всего один урок, а у него уже не было сил абсолютно ни на что.

Но учительницу физики, которая решила проверить всех на знание формул силы всемирного тяготения, тот факт, что ученики чувствуют себя так, будто их пропустили через асфальтоукладчик, мало волновал.

«Во сколько раз ускорение свободного падения на Земле больше ускорения свободного падения на Марсе…»

Еле соображая и вообще путаясь в кнопках на калькуляторе, Фрэнк изо всех сил старался не взорваться. Цифры плыли перед глазами, голова отказывалась генерировать ну хоть какие-нибудь идеи, а с разных сторон то и дело прилетали бумажки с одинаковым содержанием «напиши решение плиз». И Фрэнк быстро строчил в своей тетради и писал решения другим, и ему даже пришлось решить пару заданий из совсем другого варианта.

К концу урока, сдав тетрадь учителю и получив парочку брошенных наспех «спасибо», он чувствовал себя никак. Кровать и сон – все, о чем он думал.

Он медленно плелся по коридору на следующий урок. Его кто-то задевал и толкал в спину, но сил на то, чтобы хотя бы обернуться не было совсем. Как только он сел за свою парту и достал учебник по обществознанию, в класс вошла учительница. Она была не в очень хорошем настроении, поэтому, еще не успев дойти до своего стола, она уже крикнула «открываем тетради, записываем тему урока».

«Роль экономики в жизни общества».

Фрэнк обрадовался, что можно хоть немного отдохнуть. Подперев одной рукой щеку, он не спеша записывал нужный материал и спокойно слушал учителя. Она говорила что-то про вмешательство государства в рыночные дела, о том, что экономика – это подсистема общества, и, укутавшись в толстовку, Фрэнк чуть прикрыл глаза и слушал спокойный голос. Никто не болтал, не кричал и не кривлялся, потому что первые два урока выжали из учеников все соки, и каждый, точно так же как и Фрэнк, просто спокойно сидел и отдыхал.

И вот когда до конца урока оставалось всего семь минут раздалось это «закрываем учебники, достаем листочки».

Тихо выругавшись себе под нос, Фрэнк все же сделал так, как сказал учитель. Обществознание – вещь вообще интересная. С одной стороны это самый простой предмет в школе, иногда даже проще физкультуры, но когда дело доходит до самостоятельных работ, то невозможно придумать хоть что-нибудь, что было бы нелогичнее, чем эти вопросы.

Семь минут никогда не пролетали так быстро. За это время учительница успела продиктовать целых десять вопросов, а по окончании урока немедленно потребовала сдать все листочки. Руки у Фрэнка уже откровенно дрожали.

Третья перемена – самая длинная – была так же самой любимой у всех учеников. Вместо того чтобы пойти в столовую и перекусить, Фрэнк быстро вылетел из школы, убегая на задний двор, потому что сигарета – это все, что могло спасти его.

Прикурить удалось только с третьего раза. Делая первую затяжку, Фрэнк даже немного пожалел людей, которые не имеют такой пагубной привычки, потому что как же они тогда, бедные, успокаивают свои нервы?

Мимо ходили старшеклассники; парни курили недалеко на лавочке и каждые пять секунд сплевывали на землю, девчонки, кто-то тоже с сигаретой в руках, собрались вокруг качелей и о чем-то болтали. Фрэнк с опустошающим безразличием смотрел вокруг и убивался от мысли о том, что впереди еще целых четыре урока.

Когда бычок от первой сигареты был выброшен в мусорный бак, он понял, что этого ему мало. Доставая вторую сигарету, он на секунду подумал, что это, скорее всего, плохо скажется на его здоровье, но руки продолжали дрожать, поэтому он уверенно чиркнул зажигалкой. К концу перемены он выкурил пять сигарет.

А сидя уже на уроке истории и слушая, как учитель объявляет о внезапном опросе по Гражданской войне, он понял, что нужно было выкурить все семь.

-Дата начала и конца гражданской войны. Мисс Паркер.

-А какой именно? Их несколько было.

-Не уходите от ответа. Той, о которой мы говорили на той неделе.

-Ну, э-э-э…

-Мы говорили об этом весь прошлый урок! Мистер Айеро?

-С тысяча восемьсот шестьдесят первый по тысяча восемьсот шестьдесят пятый.

И так целых сорок пять минут.

«Этапы Гражданской войны? Стороны, принимавшие участие? Вы самый ужасный класс! Цели? Причины? Итоги? Я же сто раз об этом говорила! Значение? Отвратительная работа, я вами недовольна!»

Сидя на пятом уроке, английском, Фрэнк честно старался не засыпать и внимательно слушать учителя. Он любил английский язык, потому что литература была одной из тех вещей, что действительно приносили ему удовольствие. Но, как всегда, из-за того, что он потратил все силы на то, что ему абсолютно не нравится, у него не осталось ни капли энергии на любимые вещи. Получив в качестве домашнего задания сочинения на тему «Шекспир: прошлое и настоящее», ребята вывалились в коридор, уставшие и вымотанные.

Шестой урок прошел без происшествий. Без всяких самостоятельных, опросов и контрольных: просто тихая монотонная лекция, под которую все дружно заснули. Но по пути на последний урок, Фрэнк, даже неожиданно для самого себя, немного оживился. Это удивило его, потому что химия вроде никогда не вызывала в нем особо нежных чувств. Он понял, в чем дело, когда, опоздав на три минуты, он прошел на свое место, и сильное разочарование накрыло его с головой. Пьеро не было. Пьеро не было нигде.

То есть, получается, что все это непонятное легкое волнение и тугой узел радости внизу живота – это все от предстоящей встречи с Джерардом? И это чувство жуткого разочарования от того, что Фрэнк его не нашел?

Думая об этом, Фрэнк не заметил, как пропустил мимо ушей абсолютно все, о чем говорил на уроке учитель. Звонок прозвенел как-то слишком быстро, вырывая его из своих мыслей, и очнулся Фрэнк только тогда, когда все уже записывали домашнее задание.

Улица встретила полуживых учеников мелким противным дождем и сильным ветром. Идя домой с очередной сигаретой в руках, Фрэнк признался сам себе, что ему действительно нравится проводить время с Джерардом. И он действительно сожалел о том, что он сегодня не пришел в школу, потому что после шести жутчайших уроков только он мог хоть немного поднять его ужасное настроение.

Дома было тихо, родители ушли на работу. Единственное, о чем мечтал Фрэнк – это хотя бы несколько часов крепкого сна, но гора домашней работы не позволяла даже посмотреть в сторону кровати. У домашней работы есть одно замечательно свойство: чем больше ты ее делаешь, тем больше ее почему-то становится.

Жуя огурец и запивая его горячим кофе, Фрэнк решал эту дурацкую алгебру, делал геометрию, писал сочинение и снова учил историю. Радовало, что хотя бы по физкультуре ничего не задают.

Ближе к семи пришли родители. Они снова кричали. Фрэнк закрылся в своей комнате и включил музыку в наушниках на всю мощь, но даже это его не спасло, когда мать влетела в его комнату, как всегда с криками и с полотенцем, заставила съесть несоленый ужин и проверяла его уроки по тетрадочкам, как у младшеклассника. Отец заперся в своей комнате.

В десять вечера совершенно уставший и разбитый Фрэнк лежал в своей постели и засыпал. Это был самый обычный день. Даже если хорошо постараться, в нем нельзя было найти ничего хорошего. Хреновый день хренового понедельника хренового Фрэнка Айеро.