Текст книги "Пепел на твоих ключицах (СИ)"

Автор книги: Varvara Toronto

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Дрожь. Чувствую, в носу неприятно щиплет. Развернувшись, я крепко обнимаю Билла, прижимаюсь к нему всем телом, чувствую себя слабой маленькой девочкой, но ничего не могу с собой поделать. Пытаюсь не заплакать, крепко сжимая его плечи. Родной. Любимый.

– Что с тобой?

Качаю головой, не отпуская. Дурочка я. Начала лихорадочно гладить его по волосам.

– Я сделал тебе больно? – он попытался отстраниться, а я до боли в запястьях стиснула руки за его спиной и снова отрицательно покачала головой. – Эм… Стефани?

Резко отпустив его, я вскочила и побежала в ванную. Тома, конечно, там уже нет. Посмотрела на себя в зеркало – цвета скошенной травы глаза, в уголках блестят слезы, растрепанные волосы, царапины чуть выше сосков, искусанные губы. Завтра реальность разобьет меня вдребезги, как хрустальную вазу, но мне настолько плевать, что становится страшно. Это неминуемо. Все это – боль, любовь… как и смерть, все неизбежно.

Вернулась я с легкой улыбкой на губах. На миг представила, что мы и правда вместе, что я нужна ему. Прыгнув на кровать, крепко обняла, уткнувшись носом в его ключицу. Умом понимала, что клиент вряд ли одобрит подобные нежности, даже такой романтик – а я уверенна, он, все же, романтик! – как Билл, но мне плевать. Я, наконец, могу излить всю любовь, которую копила в себе годами. Целую его плечи, ключицы, живот. Он не останавливает меня, дышит ровно, выгибается. Счастье.

Я готова ублажать его всю ночь, но Билл, а вернее его возбужденный до предела член, не желает ждать. Видимо вспомнив мою анкету, он решает получить оргазм так, как люблю я. Перевернув меня на живот, он проводит языком по моему копчику, а холодными от влаги пальцами осторожно входит в меня. Я закусываю губы, выгибаясь дугой, когда пальцы заменяет его достаточно большой член. Удовольствие заполняет каждую клеточку, дыхание сбивается. Его пальцы оставляют на моих бедрах синяки, но сейчас это неважно. Через пару минут нас почти одновременно накрывает удовольствие.

Мне не хочется вставать, но обычно я ухожу сразу после того, как клиент кончит, если, конечно, он не хочет второй раз. Билл, судя по его блаженной улыбке и прикрытым векам, не хочет ничего, кроме сна и покоя. Поэтому я встала и осторожно искала в темноте одежду (и когда он успел погасить светильники?), пыталась не шуметь и не смотреть на его умиротворенное выражение лица. Сейчас Билл еще красивее, хотя совсем недавно я думала, что он во время оргазма – самое красивое зрелище. Засыпает. Спокойный, почти счастливый (ну как проститутка может сделать его счастливым? смешно) и такой невинный. Ангел.

– Куда ты? – сонно пробормотал Билл, когда я уже кое-как надела нижнее белье.

– Не волнуйся, я оставлю на ресепшн счет, – тихо, даже убаюкивая, ответила я, зачем-то погладив его по волосам. – Спи, милый, спи. – Я несу какую-то чушь, нежно целую его в щеку, словно мы – вместе, словно я еду куда-то, на работу (нормальную!), а завтра вечером вернусь, мы поужинаем вместе, посмотрим какой-нибудь глупый фильм, я буду целовать и обнимать его. Но этого не будет, я не вернусь. И это будет правильно.

– Не уходи, Стефани.

Или неправильно?

– Но…

Не открывая глаз, он нащупывает сначала мою руку, потом талию и притягивает к себе. Зарывается лицом в мои спутанные волосы. Я с трудом дышу, слушая размеренные удары его сердца. И как приятно осознавать, что, любя столько лет, ты не разочаровываешься, а влюбляешься еще сильнее, уже в реального человека, в его прикосновения. Но вот реально ли получить ответ на свои нелепые чувства? Я нервно улыбнулась, ловя губами соленые слезы. Спи, милый, спи, ты забудешь все наутро. И это будет правильно.

========== Три ==========

Первое, что я увидела, когда открыла глаза – лицо Билла. Он все еще спал, такой красивый и умиротворенный. Пару минут я любовалась им: светлые волосы разметались по подушке, венки выступают из-под кожи, а на голых плечах еще видны легкие царапинки от моих ногтей. Счастье переполняло меня, словно внутри воздушный шарик. Улыбнувшись, я осторожно, стараясь не разбудить, вела пальцами по лицу Билла, очерчивала подушечками выученные наизусть черты, вдыхала запах его кожи.

– Проснулась, неужели.

Но ничего не бывает безупречным. Воздушный шарик внутри меня лопнул с неприятный хлопком. Одернув руку, я резко обернулась, сердце замерло. В кресле, там вчера сидел Билл, вальяжно развалился Том Каулитц. Его обаяние и добродушие испарились. Он не говорил, а почти шипел и смотрел на меня с неприязнью, даже злобой:

– Что. Ты. Еще. Здесь. Делаешь?

– Я, – слова застряли в горле, холодный взгляд старшего Каулитца пробивал до самых костей, как зимний ветер. – Он позволил мне остаться, и… я уже ухожу.

– А ты молодец, – Том не слушал меня, накручивая на палец одну из своих черных дред-косичек. Его темно-карие глаза задумчиво изучали мое обнаженное тело, прикрытое лишь простыней, – дорвалась-таки. Небось, и на панель пошла ради него. Какие жертвы…

– Я… не понимаю, – легкие словно замерзли, мешая дышать ровно.

Том не ответил. Вскочив, он грубо схватил меня за руку и сдернул с постели. Я негромко ойкнула, но Билл спал крепко и не услышал. От Тома разило перегаром, глаза бешеные. У меня были сумасшедшие клиенты, они любили показывать свою власть, и когда это переходило все границы, я нажимала на маленькую кнопку, встроенную в сережку, которую носила, не снимая: в офис Матильды тут же поступал сигнал и за мной выезжали. Обычно, это занимало не больше пяти-десяти минут, благодаря встроенному GPRS-навигатору в той же сережке. Но сейчас мне не хотелось нажимать на кнопку, не хотелось, чтобы Билл просыпался и запоминал меня такой. Но, к счастью, Том не собирался ни бить, ни насиловать. Он отвел меня подальше от кровати, к входной двери. Я обнимала себя руками и глотала слезы. Только бы Билл не проснулся сейчас…

Я не узнавала себя – в любой другой день, попади я в такую ситуацию, давно бы врезала ублюдку между ног и убежала прочь, но я стояла, не в силах даже что-нибудь сказать в свою защиту. Том немного успокоился и сквозь зубы пояснил, зажав меня между своим телом и стеной:

– Твоя татуировка, куколка, – он вздернул бровь, – на ребрах. Из тысяч я узнаю песню своего брата. – Том замолчал, а потом, сжав в кулак ладонь руки, которой прижимал меня к стене, отчетливо проговорил: – Ты ведь знаешь, он – не я. Он никогда бы не трахнул фанатку, пусть даже она обычная проститутка.

Каулитц-старший кинул мне одежду. В повисшей тишине я слышала свое тяжелое дыхание; все внутри дрожало, как натянутые струны.

– Он никогда себе не простит, что воспользовался той, кому он… – последнее слово Тому далось довольно-таки тяжело, – небезразличен. – Свою заминку он тут же объяснил речью полной презрения: – Хотя кто вообще верит в это дерьмо? Любить по-настоящему, любить звезду. Одно дело желать, другое – любить. Чушь, – пара глубоких вздохов и голос Тома стал вполне обычным, и он смотрел на меня без каких-либо эмоций. – Одевайся быстрее. – Достал из кармана чековую книжку. – Сколько?

– Том, я, правда, хотела уйти, – негромко отозвалась я, быстро надевая белье, чулки, застегивая молнию на шортах. Лицо пылало. – Он мне не позволил. Вернее… вернее попросил остаться.

Том менялся на глазах – теперь он улыбался.

– Билл не принимает отказ, как я мог забыть.… Так сколько?

Я назвала цену. Том выписал чек и вышел из номера. Перед тем как последовать за ним, я последний раз взглянула на спящего Билла. Том прав, и я не злилась на него. Они же братья, близнецы, они заботятся друг о друге. Именно поэтому, когда я пришла, он был с Биллом: хотел удостовериться, что «товар» в порядке и подходит, а потом незаметно ушел, оставив самое сладкое близнецу.

Я и так хотела уйти не дождавшись пробуждения Билла, чтобы не оставить себе еще больше воспоминаний, которые обязательно теперь будут приятно сводить с ума, сниться ночью. Если мне, конечно, теперь удастся нормально поспать.

Прощай, Билл Каулитц. Я сделала татуировку в большей степени не как благодарность (хотя и это тоже), а как напоминание: я не одна, твой голос всегда со мной.

«you just don’t know what to do

look around

I’m here

doesn’t count

fаr or near »

***

Из отеля я вышла пустая. Осознание, что всё. Всем мечтам и надеждам положен конец, теперь уже глупо надеяться, что когда-нибудь я смогу быть счастлива, быть с кем-то другим в отношениях. Я поняла, почему так не хотела на концерт: я боялась именно этой пустоты, засеивающей туманом мое будущее. Я шла как хмельная, спотыкаясь и дрожа всем телом. Мое сердце и раньше не екало на других мужчин, а теперь тошнило даже от картинки в голове, как я обнимаюсь с другими, целуюсь с ними, занимаюсь сексом. После Билла все будет казаться неестественным, таким блеклым.

В плеере играла музыка без слов, в моем плеере была только она, исключение составляла его группа, его голос. Смычок скрипки скользил, будто по сердцу, нежно царапая его, а грустная мелодия тянулась и тянулась.

Но нужно взять себя в руки. Я знала, на что шла, я знала, что будет утром, и спасибо ему за чудесную ночь, просто спасибо. Наконец-то я смогла выплеснуть всю свою любовь, поблагодарить его, пусть и таким грязным способом. Том прав – Билл заслуживает лучшего.

Войдя в полупустое метро, я поежилась от холода. Домой, в привычную жизнь, забыться, прикасаясь к губам незнакомцев, заснуть на чужих руках. Я шла и чуть не падала, ноги заплетались, веки тяжелые. Как от наркотиков, от которых ломит душу, слабеет тело. Двери вагона закрылись. Прислонившись к металлическому поручню, я прикрыла глаза. Хотелось смеяться в голос, истерически, до слез. Твердила себе, что умру без него. Если увижу – тоже умру. Не умерла. И даже смогла проронить слезу, подавая деньги слепому скрипачу. Живое исполнение не сравниться с записью в моих наушниках, как он настоящий не идет ни в какое сравнение с фото, от фотографий никогда не было никакого тепла, я все придумала. Сердце теперь стучит иначе. Будто узнала какой-то страшный секрет, полностью перевернувший жизнь, о котором никто больше не знает. И узнав, ты смотришь на людей – не прозревших – и не знаешь, как быть дальше. Я не знаю, как быть дальше.

Объявили мою станцию. Холодный ветер поздней осени сбил дыхание. Я закурила, отсутствующим взглядом наблюдая за прохожими. Наверное, я выглядела ужасно – размазанный макияж, плечи трясутся, глаза ничего не выражают, куртка нараспашку и порванные чулки (слишком спешила, пока одевалась). Первое утро всегда самое тяжелое. Обреченность.

В институт я не пошла, направилась сразу домой. Хотелось заснуть, желательно на год, месяц, неделю или хотя бы до завтрашнего вечера – когда он уедет из города. Глупо, наверное, теперь эта «близость» лишь раздражает. Тонкая стена мешает коснуться его губ и ключиц. Ну, знала же, что все так будет…

– Привет, милый, – я включила свет в коридоре и прошла внутрь. Скинула верхнюю одежду и, опустившись на колени, поцеловала Эвана в нос.

Когда я говорила, что Билл единственный мужчина, которого я люблю, я лгала. Знаю, вы не удивлены – я лгу часто и вы, наверное, уже не можете быть полностью уверены – действительно ли мне так тяжело сейчас, в это первое утро, или моя душа уже окончательно сгорела? Мне хочется верить, что я вру, что я сама себя накрутила еще вчера вечером, когда убедила, что с утра мне будет плохо как от самого дешевого вина. Так вот, второй мужчина в моей жизни – немецкая овчарка Эван. Мне навязывали щенка, а я, увидев в питомнике взрослого, двухгодовалого кобеля с умными карими глазами (не трудно угадать, чьи глаза они мне напомнили), сильного и смелого, забрала домой. Он единственный (вот тут-то точно единственный) постоянный мужчина в моей постели. С ним спокойно и я точно знаю, что Эван никогда меня не бросит.

Я разделась и легла в большую кровать. Эван лег рядом, положив голову поперек моей груди. Я старалась дышать ровнее, но мои руки все еще горели, а лоб оставался холодным, кусок льда. От воспоминаний губ и рук Билла, нежности и страсти, приятно сводило низ живота. Я медленно гладила собаку по жесткой шкуре и вскоре заснула. Все будет хорошо. Его голос со мной. Он точно меня никогда не покинет.

***

Звонок в дверь. Настойчивый, раздражающий. Я подскочила, распахнув глаза. Идиотская надежда – а может, Билл, да и все, что было просто сон? – разбилась вдребезги, когда я, направляясь к входной двери, увидела в зеркале засосы на ключицах и шее; они есть на сердце, но кому какое дело, верно…

– Нудистский пляж открыла? – на меня смотрела Яна – моя лучшая подруга, единственный человек, которого я подпустила к себе, который знает о моей работе, о моих чувствах к Биллу и даже об отце.

– Угу, – я отошла от прохода, позволяя ей войти. Мне плевать, что я стояла перед ней голая – дома я всегда так ходила.

Яна как-то странно покосилась на меня, проходя в квартиру. Девушкой она красивая: рыженькая, с голубыми глазами, безумно худенькая, со скульптурными чертами лица. Будущий менеджер по туризму, любитель тусовок и чокнутая извращенка – почти каждый день Яна устраивала мне расспрос: с кем я спала и что именно мы делали. Пойти на панель ей не позволяли принципы, ха.

– Ты похожа на зомби, – заметила Яна и возмущенно добавила: – Оденься!

– Злоебучая зомбяка! – повторила я фразу Келли из Отбросов, накидывая на плечи шелковый халат. Главный плюс Яны – ее жизнерадостность, с ней все проблемы забываются. – Что, хочешь новых горячих подробностей?

– Еще бы! – Яна повесила на вешалку пальто и помахала перед моим носом бутылкой водки. – Напьемся?

– У тебя-то какой повод?

– Никакого. А у тебя?

– Билл, – не думая, сообщила я и убежала на кухню – сказать это я могла, лишь не смотря ей в глаза. – Мы вчера переспали.

Повисла тишина, в которой я зазвенела бокалами и тарелками с канапе: всегда лежали в моем холодильнике и исполняли роль закуски. Когда я повернулась к столу, Яна уже сидела за ним, скрестив ноги и поджав их под себя. Ее пальцы застыли на бутылке, которую она поставила на стол, а глаза неотрывно смотрели в мои.

– Ты серьезно?

Я погладила подбежавшего пса и вздернула плечами. Теперь уж явно не получится убедить себя в том, что ничего с Биллом не было.

– Но зачем? Как? – Яна опешила. – Он же… вы же…

– Он меня заказал, понятно? Он и его брат. Не знаю, зачем им это, но это так. – Я говорила четко и быстро, показывая, что не собираюсь обсуждать тему. Да и Яне, думаю, не так уж это и интересно – она всегда относилась к группе, мягко говоря, нейтрально. А Билла считала размалеванный попугайчиком. Ну, не согласиться с тем, что Билл Каулитц по-прежнему любитель эпатажа – сложно.

Присев на табуретку у стены, я поджала ноги к коленям и налила первую рюмку.

– Все правильно, – отлично, я еще не напилась, а уже начинаю мыслить вслух. – Он заплатил – я сделала. – Выпив первую рюмку, я поморщилась и закусила оливкой. – Если честно, не представляю как это – встречаться. Ну, обниматься, целоваться, ходить в кино, открывать душу. – Вторая рюмка. – И напиваюсь я вовсе не из-за него, нет. Я просто понять не могу – зачем? Еще он вел себя так нежно, словно мы встречаемся или типа того… – я замолчала. Встречаемся. – Все бабы – дуры, – заключила я. – И Том прав, раз назвал меня фанаткой. Я жалкая.

– Стеф, – я вздрогнула. Яна знала мое настоящее имя, но мы договорились – пока я работаю проституткой – я Стефани. – Стеф, ты не просто фанатка. – Она замолчала. – И я уверена, он понял это.

Я улыбнулась. Как сентиментально. Влюбленность не идет мне на пользу. Да и просто не идет. Когда я поднялась, меня немного шатало. Улыбнувшись, я поцеловала Яну в щеку и пошла в коридор за сумкой. Голова гудела и крутилась лишь одна мысль – а если бы я не осталась на ночь? Если бы я отказала ему вчера в «сладком сне с объятьями» и ушла бы после того, как он кончил? Если бы… если бы… Но я осталась. Я осталась и позволила всему этому (чему?) зайти дальше. Всегда, черт возьми, всегда нужно уходить сразу после того, как дело сделано, потому что иначе остаются надежды, я цепляюсь за них, как за падающие камни, за которые хватаются, когда ползут по горе. От наивности хочется блевать, но мне отчего-то кажется, что это что-то значит. А если бы я ушла ночью – я бы смогла убедить себя в том, что Билл очередной клиент. Но я не ушла.

На кухню я вернулась с чеком Тома. Хрустел в руках, как свежая купюра. Яна объедалась канапе, мучая недопитую рюмку. Достав из кармана халата серебряную зажигалку Zippo и полюбовавшись на красивый почерк Каулитца-старшего, я осторожно поднесла огонь к краю. Бумажка вспыхнула и, пылая, начала превращаться в пепел. Глупо, конечно, но тратить эти деньги мне не хотелось. Мне ничего уже не хотелось.

С Яной мы еще полтора часа говорили, допивая водку. Говорили о чем угодно, смеялись и представляли, что Билл где-то там, недалеко, страдает по мне и молит организаторов оставить его в Москве еще на ночь.

– Приятно было увидеться! – Яна крепко обняла меня. – Не вешай нос! Он просто мужик.

Меня хватило на то, чтобы кивнуть. Когда подруга ушла, я с трудом доползла до кровати и крепко заснула.

***

Опять звонок. Теперь мобильник. Проклятье. Я кое-как сползла с кровати. На удивление, голова почти не болела. На часах – пять вечера. Эван скулит, просится на улицу.

– Сейчас, милый, – я почесала собаку за ухом, – извини свою хозяйку – депрессивную алкоголичку.

Натягивая джинсы, я параллельно искала телефон. Даже не взглянув на экран, я хрипло (последствия водки все-таки остались) ответила:

– Да.

– Stefani? It’s Bill.

Я чудом не выронила мобильный. В висках стучало – Билл, Билл, Билл. Что ответить я не знала. Сознание рвало на части: радость и страх. Разум твердил, что стоит бросить трубку и выключить телефон – не стоит это продолжать, что бы это ни было, ничего хорошего не выйдет, ведь он все равно уедет, а если я сейчас отвечу – добавлю воспоминаний, добавлю боли. Но вторая часть меня (она делилась на счастье и любопытство) требовала дать ответ. Трусиха.

Мои размышления, пусть они были такими обширными, заняли не более трех секунд. Я неуверенно выпалила на английском:

– Да, это я. Сегодня я не работаю. Извините.

– Покажи мне Москву.

Кажется, ему совершенно безразличен мой ответ. В трубке послышались гудки. Эгоистичный, но обаятельный засранец.

========== Четыре ==========

А на утро девушка уже не казалась такой красивой. Губы потресканные и пахнут спиртным, вперемешку с сигаретным дымом, под глазами залегли багровые синяки – то ли от не смытого накануне макияжа то ли от недосыпа. Она прижималась ко мне, как дети прижимаются к родителям, когда им снятся кошмары, но дыхание ровное, глубокое. В блеклом рассвете я изучал ее лицо, слишком близко; слишком близко даже для человека, с которым я вчера переспал. Черты мягкие, детские, совсем не вяжутся с образом холодной и безразличной проститутки, вошедшей в номер уверенной походкой. Она обескуражила меня, я ожидал нечто иное: пошлую вульгарную девицу с яркими тенями на веках и грязным язычком, которая бы кричала «трахни меня, трахни жестче». Обычно, они были такими. Том решил удивить меня? Он всегда сам выбирал девушек, вызывал их и, конечно, первый пробовал. Это он придумал традицию, которая вступила в силу в туре в поддержку альбома Humanoid: новый город – новая девушка-проститутка. Только сценарий старый: я не решаюсь выгнать их (обычно, проститутки нагло остаются нежиться в моей постели, рассчитывая на чаевые или просьбу оставить мне свой номер), а мне противно лежать с ними рядом. Я ничего не могу поделать со своей физиологией, я люблю секс, наверное, даже больше, чем любит его Том, и меня злит, что именно ему достался образ «мачо-сердцееда», а я должен действовать тайно, чтобы не дай бог кто-нибудь узнает о том, что Билл Каулитц не вставляет кому-то, кроме своей единственной, которую по-прежнему ждет да никак не дождется. Но пиар-ход, придуманный продюсерами сценарий, не до конца чушь – я действительно был ранимым, наивным романтиком, который и подумать не мог о том, что без любви можно получить удовольствие в постели. Но я вырос, я повзрослел. А любовь так и не пришла в мою жизнь. Жаль, что многие не понимают, что я изменился; сколько не меняй имидж – клише останется. Хотя, плевать, сделанного не исправить. Да и исправлять неинтересно. Лично меня все устраивает, так проще – без привязанности.

Так почему же я попросил остаться эту диву, которая на утро оказалась обычной милашкой? Толпы таких девчонок я вижу каждый день – на концерте, у отеля, в аэропорту, да где угодно, – почему же? Ответа у меня не было и больше всего на свете я сейчас не хотел, чтобы она просыпалась, смотрела на меня глазами цвета крыжовника и ждала чего-то. Вчера ночью, когда она сжалась у меня на коленях, как подобранный на улице в лютый холод щенок и заскулила мне в шею, боясь чего-то, я почувствовал нежность внутри, словно мое оледеневшее сердце начало оттаивать. Я раз за разом прокручивал в голове ее побег в ванную, трясущиеся руки, боль в глазах. Непроизвольная загадочность. Я не мог позволить ей идти домой ночью, в синяках от моих огрубевших пальцев, которые она почему-то целовала с неподдельной лаской, мне хотелось насладиться ее теплом, нежностью, она менялась, дарила себя всю; и почему-то я был уверен – такой она была лишь вчера, лишь со мной. Невозможно так искренне притворяться. Поверьте, я в притворстве мастер.

Утро рассеивает иллюзии. Утро напоминает мне, что вечером другой город, а в моей жизни нет места ни девочке-проститутке со смольными волосами и детским личиком, ни каким-либо чувствам к ней. Мое сердце продано музыке и поклонникам. И я привык жить так, не вижу смысла что-то менять.

***

Том всегда брал ситуацию в свои руки, когда утром, зайдя в мой номер, видел спящую проститутку. Он разговаривал с ней грубо, отрезвлял словами, и порой от его тона даже у меня леденели конечности – Том добродушный, наглый, правда, не менее эгоистичный, чем я, но все-таки не сволочь. А с проститутками он вел себя как ублюдок, ибо не считал их за людей. Когда-то Том сказал предположение (больше похожее на утверждение) что им это нравится, проститутки тащатся от власти.

Я лежал с закрытыми глазами, непроизвольно слушая, как брат жестко ставил Стефани на место – и зачем я помню ее имя? – я испытывал смешанные чувства: хотелось резко остановить брата, но я понимал, что так будет лучше, и для нее тоже, если она уйдет навсегда. А когда я узнал, что она сделала татуировку со строчками из «By your side», в голове все соединилось в четкую картину – вот откуда нежность, ласка и страх. Живот скрутило. Когда за Томом и Стефани хлопнула дверь, я резко сел на кровати, распахнув глаза. И здесь мой брат-близнец попал в точку – я никогда не связывался с фанатками, и почему-то мне и в голову не могло прийти, что одна из них может быть девушкой по вызову. Да и действия ее… отличаются от действий… помешанных. Я закусил губу и принялся ерошить волосы. Обидно признавать, но все они любили картинку, ждали от меня чего-то, воплощения какого-то идеального образа. И, наверное, поэтому я не мог представить себя в отношениях с одной из них – страх что-то сделать не так, разочаровать ту, в которую влюблюсь; и долгое одиночество породило недоверие ко всем и каждому, но в газетах это называют моей вежливостью и обаянием, а девушки, которые уже что-то ждут от тебя и тебе неизвестны их мотивы – вызывают недоверие в квадрате. Что до Стефани… она явно считала меня лишь своим клиентом – это чувствовалось, – особенным, которому хотелось угодить как никому другому, которого просто хотелось, но, все-таки, клиентом. Очередная галочка к ее загадочности.

– О, ты уже проснулся, – в номер вошел Том, отряхивая руки как после грязного дела вроде убийства. Я поежился. – Горячая ночка выдалась?

Я пожал плечами, до сих пор не решаясь сказать ни слова. Всю свою жизнь я верил в любовь с первого взгляда, вчера ее не произошло, но эта девушка зацепила меня – иначе, почему я до сих пор думаю о ней?! – и весь эгоизм внутри меня желал разгадать ее или просто понять. Хотя, если я никогда не испытывал «любви с первого взгляда», откуда я могу знать, что это не она?

– Нежная девочка, – отозвался я, надевая джинсы. – А ты всю ночь дрочил на порнуху?

– Да уж, – натянуто улыбнулся брат, неслабо толкнув меня в грудь. – Мы поменялись, малыш Билли.

Я выдавил ответную улыбку и поспешил сменить тему:

– Какие сегодня планы?

– Дадим интервью, засветимся на каком-то музыкальном канале в качестве гостей, возможно, проведем автограф сессию и дадим еще одно интервью – на радио.

– Густав Органайзер – эта фамилия подошла бы тебе больше, – заметил Том.

– Тебе не говорили, что подкрадываться вот так, небезопасно для зубов? – раздраженно спросил я. Обычно мы ладили, да и к занудству Густава все привыкли, но со вчерашней ночи все идет как-то не так.

– Собирайтесь, – безмятежно откликнулся медвежонок-Густав, поправляя очки. – А я пойду, дочитаю книгу, там еще страниц двести осталось, думаю, до твоего прихода, Билл, успею.

Я кинул в него подушку.

– С каких пор он стал таким смелым? – прорычал я, но внутри не испытывал ни капли злости. Я подошел к одному из чемоданов, которые вчера даже не начал разбирать, и принялся выбирать одежду на день. Нужно продумать все до деталей – телевидение, как-никак. Хотя, когда я не продумывал?

– С каких пор ты стал таким злобным? – тем временем отозвался Том, плюхнувшись на мою кровать. – Не удовлетворила? Ах да, заранее извиняюсь, что оставил тебя без утреннего минета. Но вряд ли бы ты вообще его получил – она на язычок чистенькая.

Меня передернуло от таких эпитетов. Застыв с футболкой в руках, я, не оборачиваясь, задумчиво сказал:

– Кстати про эту… девушку. Стефани. Мне бы хотелось увидеть ее снова.

Повисла пауза. Спустя минуту Том засмеялся, даже заржал, словно в припадке. Я бросил футболку обратно в чемодан, застегнул на запястьях часы и пару браслетов, накинул на плечи кремовую рубашку, резко развернулся и уставился на брата, хмуро спрашивая взглядом – что, бля?

– Только не говори «я влюбился с первого взгляда, она та единственная», – Том закатил глаза. Он все еще широко улыбался кошачьей улыбкой и тяжело дышал, как после марафона. – Давно я ждал от тебя таких слов, но не к шлюшке же.

– Я вовсе… – я осекся, отведя глаза. – Она меня заинтересовала.

Том, с шумом выдохнув, снисходительно улыбнулся и, подойдя, положил ладонь мне на плечо. Его широкая футболка на груди собралась в складки. Поджав на мгновение губы, словно придумывая, как бы сказать, Том склонил голову и начал:

– Послушай,… братец. Эта девочка – она не для тебя, понимаешь? Шлюхи не для тебя. И… – снова поджал губы. – Они не умеют любить. Не запрограммированы, понимаешь? Так что, – он заботливо поправил воротник моей рубашки и вздернул бровь, – не трать свое время. Вот закончится тур – наплюешь на все контракты и найдешь себе любимую, я буду только рад.

– Да? – я раздраженно скинул его руку. – Может, мне продюсерам поныть, чтобы они мне подогнали кого-нибудь? Тебе уже два раза так делали, ты явно знаток в этом деле! – я замолчал, понимая, что сболтнул лишнего. – Извини, – все еще не решаясь взглянуть брату в глаза, пробормотал я. К Рии у мачо-Томачо действительно были чувства. – Она мне интересна, понимаешь? Не такая, как все они… И это моя жизнь.

Том едва заметно кивнул и быстрым шагом вышел из номера.

Я со стоном вытолкнул из легких весь воздух. Практически никто не знает, но Том больше меня мечтает о нормальных длительных отношениях. Раньше образ «ловеласа» его полностью устраивал, да и думать об отношениях действительно было некогда, но когда у нас появилось больше свободы, а именно это произошло во время работы над третьем альбомом, Том осознал как одинок. Он думал, что использовал девушек, но все это время они использовали его. И что бы ни говорили, он романтик до мозга костей. Тогда Том решил найти себе девушку, но продюсер и менеджер лишь подняли его на смех – кому ты нужен, окольцованный? – но когда Том пригрозил, что уйдет из группы «я не Билл, я не буду это дерьмо терпеть из года в год, пусть и ради мечты», им ничего не оставалось, как срочно придумать что-нибудь… чтобы устраивало обе стороны. Тогда в жизни Тома появилась Шантель – молодая певица, которой очень был нужен удачный старт, да и Том ей всегда нравился. Ну а Том не я – ждать чего-то «высокого» всю свою жизнь не готов, обидно, правда, что потом, когда эта девка пробилась, то выкинула моего брата как использованный билет в свою новую шикарную жизнь. И Том не жаловался, не злился – виноват сам. В Лос-Анджелесе, после вереницы девушек вроде Стефани, Тому приглянулась Рия, девушка, которую наняли ему в личные парикмахеры. «Она на Альбу похожа! – уверял Том» «Нет, не похожа, – честно отвечал я». Тут-то уж менеджеры (с продюсером мы тогда разорвали контракт, уйдя в заслуженный отпуск) разводили руками – играйся, пока тур не начнется. Я не знаю, действительно ли Том тогда влюбился, но с Рией он встречался долго – пару лет точно, – а когда вышел альбом и пошел тур по первым городам, она стала выносить ему мозг, да так жестко, что и у меня порой кровь из ушей лилась. В итоге Рия не выдержала и изменила первой – на всякий случай. Брат, разумеется, измену не простил. Теперь свободный, независимый, он делал вид, что все в прошлом, но больше ни с кем не спал, разве только позволял себе дрочить и делать минет, как бы пробуя моих девушек, если их можно назвать моими… Сердце Тома было свободно и от Шантель, и от Рии, но разбито и окутано сомнениями. Может, поэтому Том пытается отговорить меня от поспешных решений.

***

Я накинул косуху отделанную золотыми вставками в форме острых шипов, поправил воротник и пригладил волосы, которые сегодня решил зачесать назад. В холл спустился последним, как обычно. Это очередная роль, которую я играю. Том, Георг, Густав, наш менеджер Генри и переводчик Алексей тут же вступили в свои роли, будто бы кто-то щелкнул этой странной штукой на съемочной площадке и крикнул – первый дубль! Том отпускает глупую шутку, Георг смеется над ней, Густав молчит, изучая свои пальцы, Генри начинает читать мне нотацию (в этот момент он так похож на засранца Йоста, по которому я немного скучаю), а Алексей вежливо протягивает мне руку для приветствия. Пожав его мокрую ладонь, я посылаю Тома к черту (опять же, как всегда), и мы дружно идем к машине, она у входа, окружена плотным кольцом охраны, по пути раздаем автографы и улыбаемся как можно обаятельнее. Идут года, но не меняется абсолютно ничего. И даже в Москву мы приехали снова осенью. А я бы хотел увидеть ее во всей зимней красе: большие сугробы снега, иней на асфальте; вдохнуть морозного воздуха и закутаться поплотнее в шарф.