Текст книги "Большой дождь (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

***

Виктор подобрал Рафаэла у ворот школы, куда тот стремглав выбежал с крыльца, укрывая голову курткой и высоко подпрыгивая по лужам и через ручейки, а затем развернулся вниз к океану. Вместо привычно подняться на шоссе и так, по прямой, объехать извилистость и холмистость Порту-да-Круш и на последней развязке перед тоннелем повернуть к дому, он направился в сторону набережной. Его грызла какая-то невнятная – то ли тревожная, то ли предусмотрительная – необходимость забрать Фернанду с работы.

Дождь не прекращался, падая сплошным тяжелым потоком, и воды на улицах становилось всё больше. Вскоре в низменности центра городка соберется всё то, что сейчас текло по асфальту вниз, и пройти, не промочив ноги, будет невозможно. Виктор не хотел, чтобы дочь едва ли не вплавь добиралась до дома. Кроме того, кому вообще в такую погоду может потребоваться школа сёрфинга?

Когда он вошел в просторное помещение, заполненное бесконечными стойками досок любых размеров и окрасов, с потертыми боками и почти выгоревшими надписями, Фернанда сидела за столом и улыбалась монитору компьютера. Играла какая-то энергичная музыка, и дочь в такт ей подергивала плечами.

– Папа?

– Привет. Я за тобой.

Она недоуменно выпучила глаза и обернулась на настенные часы.

– За мной? – переспросила Фернанда. – Но ведь только полдень. Я ещё не закончила.

– Не закончила что? – уточнил он, оглядываясь по сторонам и разводя руки в пустоте комнаты. – У вас ни одного посетителя.

– Да, но бронирование и заказы, и… – кивая на экран, перечисляла Фернанда, но отец нетерпеливо её прервал:

– С этим ты справишься и дома.

Из боковой комнатушки со сделанной в виде сёрфа табличкой «служебное помещение, не вплывать!» показался владелец и главный инструктор школы. Он приветственно кивнул гостю.

– Ты не против, если я заберу Фернанду? – словно его интересовало мнение этого заезжего экстремала, осведомился Виктор. Инструктор дернул головой и нахмурился:

– Нет, конечно. А что-то случилось?

– Пока ничего, – Виктор грозно поманил дочь рукой. Она нехотя встала из-за стола, недовольно поджимая губы. – Но ты видел, что снаружи творится? Через час-другой вы отсюда только на моторной лодке выберетесь.

Инструктор хмыкнул и отмахнулся с коротким, не впечатленным:

– Та!

Виктор не разделял его легкости и беззаботности, но не стал ни на чем настаивать. Возможно, думал он, это в нем говорит моряк, тревожащийся из-за шторма даже на суше. Но океан и в самом деле был крайне неспокойным. Темная вода бурлила и извивалась, волны набегали на берег, вздымаясь на несколько метров вверх и опадая со свирепым грохотом на камни и набережную. Таким буйным Атлантический океан у этого побережья Виктор видел нечасто. На какой-то очень короткий момент ему даже показалось, что земля шатается у него под ногами, словно палуба заваливающегося на гребне устрашающей волны траулера.

Он мотнул головой, прогоняя это неспокойное видение, и сел за руль. В салоне машины, сухом и теплом, в компании детей, сидящих на заднем сидении и рассматривающих разыгравшуюся непогоду сквозь стекло, Виктор расслабился. Теперь всё было в порядке, теперь ему не о чем было беспокоиться. Но когда в конце набережной он переезжал ров, его сердце снова тревожно пропустило удар. Там, где в обычные дни тек едва различимый в зарослях травы и кустарников ручеек дождевых вод с гор, неслась коричневая масса. Между берегами бетонных плит она словно кипела, выплевывалась наружу и заливала грязными брызгами белоснежные стены рядом стоящих зданий и стекла припаркованных у парапета машин. Такого полноводного потока Виктор здесь ещё не видел.

Он вжал газ, взбираясь на подъем, и включил радио. Среди грозовых помех и пустого шипения он наткнулся на различимый женский голос.

– … начинается эвакуация. Власти и экстренные службы просят всех жителей Фуншала не выходить на улицу и не пытаться выехать из города на личных автомобилях. Оставайтесь в домах, поднимайтесь на верхние этажи или крыши и ожидайте помощи.

Машина резко вильнула задом, и Виктор дернул руль, пытаясь снова поставить её параллельно дороге. Асфальт под потоками воды сталь скользким из-за намытого ила, резина едва сцеплялась с поверхностью.

– Также очевидцы сообщают о нескольких погибших. Полиция пока не подтверждает эту информа…

– Пап? – бледное лицо Фернанды оказалось рядом с ним, и Виктор торопливо крутанул громкость, снижая её до едва различимого бормотания.

– Да, малыш? – он попытался изобразить бодрую улыбку, но машину снова повело, и он лишь оскалился.

Фернанда перегнулась через спинку его сидения к радио.

– …оползень. Асфальт провалился в нескольких участках шоссе ЕР203…

Машина с ревом, заглушая диктора и напуганный вопрос Фернанды, взобралась на холм, отчаянно гребясь колесами и пыхтя. Когда угол подъема уменьшился и Виктор перестал остервенело вжимать педаль газа в пол, заставляя двигатель кашлять на максимуме оборотов, за шумом дождя и капелью по крыше пикапа вдруг стало слышно хрипнущую от усталости сигнализацию.

– Я сейчас отвезу вас домой, – выключив радио, заговорил Виктор. – Подниметесь к себе в комнаты и будете там тихо сидеть. Не спускайтесь на первый этаж и не выходите во двор, а если вдруг в дом просочится вода, позвоните мне, поняли?

Он коротко покосился в зеркало заднего вида и увидел кивающее отражение Рафаэла. Фернанды видно не было, она выдохнула отцу прямо в ухо, взволнованно и тонко:

– А ты?

– А я очень скоро вернусь.

За поворотом в плотной и серой, как ткань, пелене дождя показалась красная задница «Пежо», моргающая поворотниками. Где, черт бы её побрал, носило эту Сару?

***

Настоящий ужас охватил её, когда на пороге в насквозь мокрой форме и в фуражке, с козырька которой скапывала вода, появился полицейский. Они с Матеушем, закончив свою волонтерскую деятельность по спасению амбулатории, как раз намеревались начать прокладывать нелегкий путь обратно домой, когда офицер возник в двери, распахнутой и закрепленной в таком положении водой. Сара крепко держала Мэта за руку – скорее держалась за него, как за надежду, обещание, причину не поддаваться страху – и чувствовала, что больше не может. Этот день, едва начавшись, уже выжал из неё все соки.

В её уставшем мозгу вращался большой, мигающий как тревожный проблесковый маячок, клубок мыслей. Почему она здесь? С чего ей вдруг показалось, что сжечь последние немногочисленные мосты было отличной идеей? Как она оказалась так далеко от дома, замерзшая и напуганная, посреди тонущего под дождем чужого острова? Что за глупая импульсивность, необдуманность, несерьезность! Покинуть Лиссабон, уютный и сухой, пахнущий кофе и свежим песочным печеньем, наполненный знакомым трафиком, ради этого дикого места. Ради привычных здешним жителям наводнений, ради влюбляющих в себя без шанса на спасение и топчущих сердце в прах мужчин. Что за идиоткой надо быть, чтобы поверить постороннему человеку и так круто изменить собственную жизнь во имя призрачной надежды на улучшение? А ведь в результате они приплыли – как и всплывшие в затопленной амбулатории ватные тампоны и пустые бланки рецептов прибивались в угол – к тому же, с чего и начинали: подавленность и растерянность Сары, агрессивность и замкнутость Матеуша, неясность их будущего. Для достижения – вернее, сохранения – этого состояния вовсе не обязательно было менять работу, лететь на Мадейру и покупать машину.

Она проковыривала себя насквозь этими риторическими вопросами и несвоевременными сожалениями, когда наткнулась на полицейского. Оглядев её и Мэта цепким взглядом, офицер посмотрел на рыжебородого врача, топчущегося на крайней не погруженной в мутную воду ступеньке, и заговорил:

– Здрасте, док. Нужна Ваша помощь.

Когда он выложил всю суть дела, охватившая Сару паника обездвижила её конечности и лишила способности мыслить адекватно. В ближайшем к Порту-да-Круш тоннеле со стороны Машику произошло серьезное ДТП, а вызванная из города скорая оказалась отрезанной от места происшествия случившимся на другом конце тоннеля оползнем и последовавшим обвалом одной из бетонных плит. В столкнувшихся машинах несколько серьезно пострадавших, а рядом с ними только очевидцы, три наряда полицейского патруля и ни одного медика.

– Я тоже доктор, – выпалила Сара прежде, чем задумалась над тем, что вообще это значит. – Физиотерапевт-реабилитолог, но оказать первую помощь могу.

Она вызвалась рефлекторно, не успев даже до конца понять, на что именно подписывается. Это было чем-то врожденным, вложенным в её генетический код, или воспитанным родителями и закрепленным университетом – Сара наверняка не знала, но не могла отказать в содействии, когда это было настолько отчаянно необходимо.

– Отлично, два врача – это уже что-то, – заключил полицейский. – Поедете с нами.

И лишь в этот момент она очнулась в реальность. Поехать с ними? В обваленный – и, возможно, как и всё на этом проклятом клочке суши посреди враждебной воды, затопленный – тоннель, к неведомому количеству пострадавших с неизвестной степени тяжести травмами? А Матеуш? Она не может оставить его одного, но и с собой тянуть в уже навредившее стольким людям и потенциально опасное место было максимально безответственно.

– Поеду, если моего сына отвезут домой и убедятся, что он в безопасности, – ответила Сара хриплым от сухости горла голосом, и Матеуш судорожно сжал её пальцы.

– Ты не обязана это делать, мам, – шепнул он недовольно, но она мотнула головой. В конечном итоге, несмотря на трусость и околевшие от холодной воды ноги, именно в этом для неё состояло призвание медицины. Подобным вещам её с детства в прогулках от кладбища Празереш учил папа. Правда, сейчас на утратившей под грязными потоками своё зеленое очарование Мадейре это вовсе не ощущалось так героично и самоотверженно, величественно и вдохновляющее, как в историях о предыдущих поколениях докторов Каштанью. Страх и сомнения, готовые в любое мгновение одержать победу над слабо барахтающейся на поверхности ответственностью – вот, чем это на самом деле было.

– Обязана, – так же тихо возразила она и в ответ сжала руку сына.

– Мам, пожалуйста!

***

Новостные сводки вгоняли в дрожь. Ведущие на нескольких радиоволнах вторили друг другу, взволновано и сбивчиво сообщая о новых разрушениях и жертвах. Говорили о более чем десяти погибших. Оставлять детей одних, когда вокруг разыгрывалось такое смертоносное и разрушительное наводнение, было безответственно, противоестественно, чудовищно. Виктор сжимал руль, не решаясь завести двигатель, и смотрел сквозь залитое дождем окно на неясный силуэт своего дома. Здесь, на возвышении, воды было вовсе не так много, как в центре города; она стекала вслед за рельефом вниз, и видимые тут лужи и торопливые ручейки по сравнению с увиденным на набережной или обсуждаемом по радио казались пустяковыми. Вода не застаивалась, она послушно огибала выстроенную несколькими часами ранее песчаную дамбу во дворе, застилая газон ровным слоем темной вязкой жижи, но не приближаясь к порогу. Дом был крепким и надежным, второй этаж был поднят над землей достаточно, чтобы уберечь детей от волн любой возможной в наводнении высоты. Какие ещё доводы он мог найти, чтобы хоть как-то заглушить панический страх и отвращение к самому себе за этот поступок?

Но он не мог ничего не делать. Сары не было дома, её машина продолжала возмущенно сигнализировать на всю округу, а телефон упрямо повторял, что связаться с ней можно через приемную клиники «Ортон». Виктор звонил по надиктованному Сарой Каштанью номеру, но там тоже никто не отвечал – Машику затапливало быстрыми грязными потоками, как и Порту-да-Круш, и Фуншал. Он заставил себя повернуть ключ зажигания и снять Тойоту с ручника. Нельзя было отсиживаться здесь в попытке спрятаться от чувства вины и страха за оставляемых без присмотра детей и ужаса за Сару и её сына, не выходящих на связь в этом устрашающем водовороте. Он должен был найти их прежде, чем дороги окажутся совершенно не проездными, а он сам не лишится рассудка и самообладания от беспокойства.

Рафаэл сказал, что Матеуш подрался на футболе с каким-то мальчишкой, и их двоих с разбитыми в кровь носами отвели к доктору в амбулаторию. Уже прошло несколько часов, и Сары с мальчишкой там могло не оказаться, но это было отправной точкой, и Виктор направлялся именно туда. Он рассуждал так, что – раз машина стояла у дома – Каштанью были где-то в пределах посёлка, и он просто методично прочешет весь Порту-да-Круш, пока в конечном итоге не найдет их спрятавшимися от дождя и бурлящих потоков в каком-то магазине или той же медчасти. Кто-то да должен был их сегодня видеть, здесь не так много мест, куда они могли бы отправиться, а значит: Виктор скоро их отыщет, привезет домой и успокоится.

Он как раз съезжал к круговой развязке, борясь с усиливающимся по мере снижения течением, когда зазвонил телефон. Не глядя на экран, но искренне надеясь, он прижал трубку к уху и выдохнул:

– Сара?

– Нет, пап, это я, – недовольно пробурчала Фернанда.

– Да, малыш, что случилось?

– Матеуша только что привезла домой полиция.

Виктор резко ударил по тормозам. Закушенные колодками колеса перестали вращаться, но машина с сильной вибрацией продолжила по инерции соскальзывать вниз. Он вывернул руль свободной от телефона рукой, избегая столкновения с ограждением, и сдавленно уточнил:

– А Сара?

– Её не было.

Руки вдруг ослабли и утратили чувствительность. Виктор едва не выронил мобильный. Его насквозь прошибла худшая догадка из возможных: если Матеуша полицейские сопроводили домой одного, с Сарой случилось что-то ужасное, что-то непоправимое. Горло сковал спазм, и он едва не задохнулся в панической попытке судорожно вдохнуть. Такого не может быть. Так не могло случиться, она не могла оказаться одной из тех погибших, сообщения о которых на радио чередовалось с инструкциями от экстренных служб.

– Я сейчас приеду, – прохрипел Виктор. В глазах начало двоиться, и он с трудом сумел развернуть машину. Чтобы заставить её взобраться обратно на холм, приходилось до упора вдавливать педаль газа и быстро крутить рулем из стороны в сторону, виляя колесами, чтобы они хоть как-то вгрызались в поверхность и переставали пробуксовывать.

Он бросил пикап поперек улицы и забыл захлопнуть дверцу. Второй раз за день стремглав взбегая по ступенькам к квартире Каштанью, Виктор уже не беспокоился о том, что оставляет за собой протяжные темные следы. Чистота кафельного пола заботила его в последнюю очередь. Он мог думать только о Саре. Сердце хаотично колотилось в груди, стучалось о легкие и сбивало дыхание. В затылке расползалась тупая пульсирующая боль, живот скрутило острым спазмом. Виктор отказывался понимать происходящее. Полюбив снова, опять терял? Даже не успев обрести, даже не воспользовавшись шансом на счастье, собственноручно всё испортив и не найдя в себе мужества и ответственности исправить? Вот так просто: была и не стало?

Эти широко распахнутые голубые глаза, улыбка, кроткая и задумчивая, самая искренняя из всех её улыбок; едва приоткрывающиеся губы, выпускающие сизые клубы дыма; большой палец, безотчетно поглаживающий край сигареты, и указательный, смахивающий пепел; наморщенный в ядовитой шутке нос; ямочки на щеках, когда саркастически кривился рот; изгиб шеи, когда в припадке заливистого смеха голова откидывалась назад. Виктор отрицал вероятность того, что больше никогда этого не увидит.

Он заколотил в дверь, и Матеуш распахнул её мгновенно, словно ждал сразу по другую сторону. Он выглядел растрепанным, уставшим, напуганным и насквозь мокрым. С тяжело обвисших под весом влаги спортивных штанов в лужу на паркетном полу стекала грязная вода.

– Где твоя мама?

Мальчишка утирался большим полотенцем, неосторожно уронив один край себе под ноги, и по белоснежной махровой ткани начинало расползаться рыжее пятно. Он смотрел насуплено и с недоверием.

– Мэт! – нетерпеливо прикрикнул Виктор. – Где мама?!

***

Дорога была высечена в скале. Около десятка метров по обе стороны вдоль шоссе нависали бетонные плиты, укрепляющие склоны. По мере приближения к тоннелю эти сдерживающие ограждения становились всё выше. По ним, упертым в землю почти вертикально, с холмов сплошным потоком стекала мутная вода. Два быстрых встречных потока сливались на узкой полосе асфальта, закручивались в водовороты и возмущенно бурлили, пытаясь пересилить друг друга. Это темное неспокойное течение устремлялось вслед за наклоном дороги и, вырываясь из узкого цементного коридора, накатывалось на низкий отбойник, погребало его под собой, и с ревом устремлялось по заросшему склону обочины.

Подъезд к тоннелю был перегорожен полицейской машиной. Рядом с ней двое офицеров, активно жестикулируя, объясняли что-то водителю эвакуатора.

Идти было тяжело, противоборствующие течения – быстрые, густые, несущие в себе мусор, траву, ветки и даже камни – подкашивали ноги. Сара впилась пальцами в предплечье полицейского и шатко ступала за ним, высоко вскидывая колени и наклоняясь вперед всем телом. Рыжебородый доктор остался у снесенной в овраг и перевернувшейся легковушки, из которой по сброшенной веревке пытались выбраться пассажиры. Её же вели в тоннель. Внутри, под невысоким округлым сводом воды становилось всё меньше, и постепенно перестало быть слышно рев наводнения. Только хлюпающие торопливые шаги отдавались эхом и катились вглубь, медленно затихая. Вскоре к ним примешался тихий неразборчивый отголосок.

За поворотом возникла первая машина, стоящая поперек полосы: смятая радиаторная решетка, номерной знак уныло повис на одном креплении, выбита фара и по мокрому асфальту рассыпались разноцветные осколки, играющие бликами в свечении ламп. Крышка капота была приоткрыта и погнута, через лобовое стекло протянулась длинная трещина, оранжевыми резкими вспышками мигала аварийка. Внутри никого не было. Рядом стоял второй участник столкновения. Малолитражка с выбитыми окнами слева, скомканными и вмятыми внутрь кузова дверями, – водительскими и задними – и передними колесами, повернутыми в одну сторону под разными углами.

Из крестовины руля свешивались белые клочья выстрелившей подушки безопасности, водительское сидение было усыпано стеклянной крошкой. Сама водитель – молодая женщина с кровавым подтеком на щеке и посеченными осколками руками – сидела на заднем сидении и тихо напевала убаюкивающую мелодию. Девочка рядом с ней бессильно свесила голову на борт детского автокресла и слушала с закрытыми глазами. Над ней, просунувшись внутрь салона через выбитое окно, нависал полицейский. Услышав приближение Сары и другого офицера, он выглянул и выпрямился.

– Вы доктор? – крикнул он издалека. – Ну слава богу!

Заглянув в машину и перегнувшись через заботливо наброшенную на осколки и покореженный металл куртку, Сара ободряюще улыбнулась женщине и девочке, слабо покосившейся на неё из-под заплаканных и опухших век, но сама похолодела.

Что она здесь делает? Её работа – составлять комплекс упражнений, делать массаж, держать пациентов под руки, когда они пытаются впервые пойти без костылей или ходулей, уговаривать их сделать ещё один заход в десять приседаний, уверять, что они смогут, и по раскрасневшимся напряженным лицам угадывать их самочувствие. И вовсе никак не спасать жизни. Тут нужны бойцы службы спасения с гидравлическими ножницами и несколько бригад скорой помощи с жесткими носилками и всем необходимым для реанимации, с мигалками и сиренами на машинах; нужны МРТ и рентген и профильные врачи, а не Сара – растерянный физиотерапевт, вооруженный скупым походным набором посёлочной амбулатории.

У женщины была рваная рана головы, на её краях запеклась темными комками кровь, но кто мог определить навскидку, насколько она глубокая и не кровоточит ли внутрь черепа, создавая в нем смертоносное давление? Впрочем, куда больше беспокойства – парализующей паники – вызывал ребенок. Девочка лет трех или четырех была бледной и обмякшей, вяло шевелящейся, не отвечающей на вопросы Сары и не реагирующей на прикосновения мамы. На её щеках засохли подтеки слёз, глаза были красными от недавних рыданий, и в уголках собралась белесая слизь; синюшные губы были пересохшими и безвольно приоткрытыми.

Эти симптомы сильнейшего травматического шока не оставляли никакого шанса на надежду подождать скорую, ищущую обходные маршруты вокруг обвалившейся дороги. Сара глубоко вдохнула и коротко зажмурилась, собираясь с силами, а затем подалась вперед, наклоняясь так низко, насколько могла, едва касаясь асфальта носками кроссовок. Левая ножка ребенка была зажата между водительским креслом и дверцей, вогнутой внутрь машины сильным ударом. Сара видела неестественный изгиб в голени и обломок серой пластмассы из обивки салона, вонзающийся в алое пятно на цветастых брючках. Многочисленные переломы, размозжение сухожилий и мышц, обильное кровотечение – что бы ни пряталось от её взгляда под узорчатой тканью, тянуть дальше было некуда.

Сара выбралась из машины и открыла полученный от доктора чемоданчик. Внутри в узких пластиковых отсеках пошатывалось несколько ампул, хаотическая россыпь блистеров, собранные в плотный комок эластической резинкой шприцы разных объемов, несколько индивидуально запакованных мотков пластиковых трубок, фильтров и регуляторов потока для капельниц, обычные и изогнутые ножницы, начатая коробка спутанных перчаток и какой-то смятый клочок бумаги. При богатстве такого ассортимента для внутривенных инъекций отсутствие медицинского жгута удивляло. Сара раздосадовано вздохнула и расстегнула пояс на джинсах.

***

Все смешалось в какой-то безумный калейдоскоп. Сначала с ним начал препираться Матеуш, так что Виктору пришлось в конце концов схватить его за острые плечи и крепко тряхнуть. На то, чтобы выяснить у Мэта, где Сара, почему её повезли и в какой именно тоннель, чтобы уговорить его переодеться в сухое, закрыть квартиру и пойти с ним, и чтобы привести его к напугано притихшим на лестнице Фернанде и Рафаэлу, Виктору потребовалось полчаса.

Затем около пятнадцати минут прошло в схватке с пикапом, захлебнувшимся водой во время борьбы с бурлящим потоком и теперь отказывающимся заводиться. Телефон Сары продолжал упрямо переадресовывать на автоответчик, а новости звучали всё трагичнее, но теперь Виктор знал, – надеялся, что это не изменится в ближайшее время – что она была жива и вполне работоспособна, раз вызвалась помочь. Когда Тойота перестала вхолостую чхать, и двигатель запустился, он направился к ближайшей развязке, ведущей на шоссе, но путь оказался перерезан. Сползший под натиском воды грунт повалил несколько металлических листов забора, вытолкнул со двора чей-то автомобиль и, окунув мордой в поток грязи, оставил посреди дороги. Виктору пришлось разворачиваться и спускаться в центр.

Здесь улицы тоже утопали под водой, сильные течения пересекали их поперек или текли вдоль, между припаркованными у тротуара машинами набиралась груда мусора и земли. Площадь у церкви превратилась в неспокойный мутный бассейн, вода плескалась возле белых стен, оставляя на них черные грязевые кляксы. Канал был переполнен и бурлящий поток выбрызгивался над коваными поручнями моста. На углу возле амбулатории пытались удержаться на ногах пара пожилых владельцев Penha d’Ave. Виктор свернул к ним и остановился. Когда они забрались внутрь Тойоты, мокрые и продрогшие, обессиленные противостоянию наводнения, седовласый ресторатор со вздохом сообщил:

– Никогда прежде такого тут не видел.

Его супруга кивнула. Она бережно обхватила руками ящик, в котором звенел в такт вибрациям машины кофейный сервиз, расписанный тонким синим узором. Виктор поднял взгляд на её лицо, бледное и обреченное. Ниже по переулку вода уносила за собой полвека их истории, трудов, любви. Сердце болезненно сжалось. Мадейра – такая, какой он знал её всю жизнь и какой любил, его дом, райский зеленый сад посреди Атлантического океана – рушилась на глазах.

Он отвез пожилую пару домой и снова двинулся к шоссе. Выехав к круговой развязке, Виктор остановился под знаком «Стоп» и задумался. Матеуш не знал, о каком тоннеле шла речь, и теперь стоял непростой выбор: двинуться направо, в сторону Фаяла, или налево, к череде тоннелей, ведущих в Машику. В обычный день ошибка стоила бы лишь времени и бессмысленного круга в несколько десятков километров, но в эту субботу за проведенный в бесцельных блужданиях по округе час могло произойти всё, что угодно. В конечном итоге, Виктор мог остаться отрезанным от Порту-да-Круш и детей очередным обвалом или непреодолимой рекой, возникшей из ниоткуда. Он шумно выдохнул и опустил голову на руль. Если он знал, что с Сарой всё в порядке, и она была с полицией, было ли необходимо продолжать её поиски? Зачем он ехал за ней, если она была где-то нужна, как доктор, а он был нужен дома детям?

Рядом с транспортным указателем «Машику – 10 км. Фаял – 7 км» в своей изможденной предельными нагрузками и забрызганной грязью Тойоте Виктор стоял перед непростым выбором. Ум – проедающее череп изнутри беспокойство за оставленных детей – настаивал на возвращении домой. Сердце щемило и требовало найти Сару. Как он может оставить её, столь хрупкую и такую любимую, посреди этого катаклизма одну?

Он дернул рычаг поворотника, нажимая на газ и сворачивая направо, в сторону Машику, но уже очень быстро уперся в перегородивший дорогу полицейский патруль.

– Тоннель закрыт, Виктор! – офицеру пришлось кричать. За его спиной надрывно гудел эвакуатор, пытаясь на стальном тросе своей громадной лебедки вытянуть из оврага машину. – Впереди обвал, проезд только по сто восьмой!

Опустив стекло, Виктор высунулся под дождь.

– Ты не видел тут Сару Каштанью?

Но полицейский заговорил одновременно с ним и порядком громче, перекрывая вопрос:

– Но лучше вообще никуда сегодня не ехать.

Виктор резко мотнул головой и повторил с напором:

– Ты тут Сару Каштанью не видел?

– Кого?!

– Ну, такая… молодая женщина, доктор. Её сюда, кажется, на серьезную аварию вызвали.

Офицер закивал. Он морщился от сильного дождя, льющего прямо в лицо, и пытался заслониться, приставив к козырьку фуражки руку.

– А, да! Была такая. Она вместе с другим патрулем и потерпевшими поехала в Машику, в больницу скорой помощи.

– Давно?

– Что?!

– Как давно?

– Минут двадцать назад.

– Понял, спасибо!

И он торопливо – при полиции через две сплошных, но кого из них сейчас это беспокоило – развернулся в направлении указанной объездной дороги, извилистого и длинного сто восьмого шоссе. По пути он несколько раз безрезультатно набирал Сару и звонил Фернанде. В голосе дочери по мере разыгрывания шторма уменьшалось привычного недовольства и добавлялось пискливых ноток испуга. Оставленная старшей и ответственной над двумя одиннадцатилетними мальчишками, она пыталась сохранять спокойствие и отвечала отцу коротко и односложно:

– Да. Всё хорошо. Нет, вода не затекает. Да, свет есть. Смотрим новости.

Это немного усмиряло гложущие Виктора тревоги и помогало думать ясно и трезво. Ведь именно ясность ума, цепкость взгляда и быстрота реакции были ему нужны на мокром и залитом грязью горном серпантине. Он то прибавлял скорости на относительно ровных участках, то замедлялся на бесконечных крутых поворотах. Вместо привычных для этой дороги двадцати минут, Виктору потребовалось вдвое больше времени, чтобы доехать до Машику. Протолкавшись через скованный в пробках и затопленных участках город, он подъехал к больнице. Крытая парковка рядом с входом была заставлена, машины скорой помощи и гражданские легковушки запрудили подъездную дорожку, так что Виктор бросил пикап посреди стоянки такси. Сегодня ему было плевать на такие правила дорожного движения.

В главном холле было людно, шумно и душно. Поверх всеобщего взволнованного гомона раздавались громкие, требовательные призывы всех прибывших в больницу лишь в качестве сопровождения освободить сидячие места для пострадавших. Виктор остановился в двери, какое-то время вглядываясь в столпотворение, но так никого и не разглядев, направился в сторону стойки регистратуры. Он пытался мысленно сформировать точный и информативный вопрос, с которым собирался обратиться к взъерошенной и задерганной медсестре: не подскажете, где я могу найти молодую женщину, одетую неизвестно во что, вероятно, не травмированную, но прибывшую сюда из Порту-да-Круш с неизвестным количеством неизвестно как травмированных в неизвестном ДТП? Возмутительно бессмысленный запрос. Виктор знал, что его немедленно пошлют к черту, но не попробовать не мог. Он уже протиснулся мимо очереди к стойке, когда по другую сторону вдруг увидел её.

С высоким узлом спутанных мокрых волос, в тяжело повисшей на плечах светоотражающей куртке с надписью «Полиция» она уперлась локтем в стол и устало свесила голову на руку. Она прижимала к уху трубку стационарного телефона и, напряженно хмурясь, вслушивалась.

– Сара!

Она обернулась и коротко мотнула головой.

– Не сейчас, Виктор.

Уронив пальцы на рычаг и сбрасывая вызов, она снова стала торопливо набирать номер. Лицо было бледным и осунувшимся, под глазами запали тени. Он подошел к ней и положил на плечо руку. Какое же это было облегчение: наконец просто к ней прикоснуться, удостовериться в её целости.

– Сара! – повторил он громче и с напором, но она оттолкнула его и ответила резко и сухо:

– Мне сейчас некогда.

Он сжал её плечо под плотной тканью форменной куртки и потянул к себе, заставляя обернуться.

– Сара, ты не дозвонишься. Матеуш не дома. Он у меня, с Фернандой и Рафаэлем.

Её глаза напугано округлились. Она бросила трубку, и та грохнулась на телефон с коротким возмущенным «дзынь»; медсестра по другую сторону стойки недовольно поджала губы и цокнула языком.

– С ним что-то случилось? – выдохнула Сара едва слышно.

– Нет, – Виктор повернул её к себе лицом и взялся за второе плечо. Мокрая, напуганная, растерянная, но живая, и кроме этого ничто не имело значения. Он улыбнулся. – Мэт в порядке. Не мог же я оставить его одного в пустой квартире.

– О Господи, – простонала она, сокрушенно опуская голову и заслоняясь руками. – Господи!

– Всё хорошо, – прошептал Виктор, но слова утонули в шуме приемного отделения. Он подступил ближе и притянул Сару к себе, опуская руки с плеч и обвивая её спину. Наклонившись к уху, он повторил: – Всё хорошо. Теперь всё будет в порядке, слышишь?

Она молча кивнула. Её руки были прижаты к его груди, лицо спрятано в ладони. От неё пахло дождевой влагой и немного чем-то сладким, вокруг воняло дезинфектором и толпой. Виктор подхватил пальцами её подбородок и заставил поднять голову. По щекам, прокладывая на испачканной коже чистые тонкие линии, катились большие горошины слёз.