Текст книги "Большой дождь (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Рената расшевеливала Мэта, втягивая его в настольные игры, вынуждая проводить ей экскурсию по городу и расспрашивая о том, чем принципиально отличается порт Фуншала от порта Лиссабона. Она приволокла Сару в салон красоты и кинотеатр, забронировала им двоим столик в уютном ресторане в Машику и на Рождество вручила в подарок блокнот. «Каждый вечер записывай сюда то, за что ты благодарна уходящему дню», – было размашисто указано на первом развороте. В день отлета Ренаты обратно в Лиссабон Сара сделала в тетради первую запись: «я благодарна жизни и этому дню в частности за то, что у меня есть такая подруга».

Теперь этот благодарственный ежедневник лежал на кухне, Сара разворачивала его, готовя ужин после работы или перед сном наполняя стакан воды. Блокнот и сейчас лежал на своем ставшем за несколько дней уже привычным месте. Она смотрела на него, вытирая руки узорчатым полотенцем и улыбаясь взрыву хохота в гостиной. Был вечер 31-го декабря, и она ещё ни за что сегодня не благодарила.

В дверном проёме появилась голова Фернанды.

– Тебе нужна помощь? – осведомилась она.

– Да, – Сара подхватила со стола блюдо с благоухающей грудой румяных соньюш*. – Отнеси это, пожалуйста, к столу.

Когда Фернанда вместе с десертом ушла, она вооружилась шариковой ручкой и наклонилась к тетради. «Спасибо этому дню за то, что я сейчас не одна». И вернулась к гостям.

Семейство Фонеска сидело по одну сторону стола, по другую пытался научиться фокусу исчезающей в руке салфетки Матеуш. Все добродушно смеялись над его неудачами, а Мэт, казалось, нарочно неловко притворялся полным неумёхой. Сара улыбнулась его наиграно озадаченному лицу. Видеть его таким раскованным и увлеченным было настоящим счастьем. Она была благодарна этому дню, Мадейре и судьбе за то, что именно так – с этими людьми, за этим столом и с таким настроем – встречает Новый год.

За эти почти полтора месяца Сара прикипела к рассудительному и сдержанному Рафаэлу, застенчивому, как и его отец. Он действовал на Мэта успокоительно, сглаживая его острые, агрессивные углы, вытягивая его из плотного кокона отстраненности и одиночества в мир больших мальчиковых компаний и активных игр за пределами дома и джойстика. Она перестала снисходительно терпеть и начала действительно наслаждаться компанией Фернанды, оказавшейся бесконечно интересной, смотрящей на мир под невообразимо новым, но прекрасным углом. Разница в возрасте не порождала излишней осмотрительности: о чем можно и о чем не стоит говорить, как об этом говорить и как уходить от нежелательных тем, как реагировать на спорные и многозначительные ситуации. В Саре больше не возникала неловкость и скованность, её не заставали врасплох просьбы помочь выщипать брови или выбрать новый бюстгальтер. Ей уже не приходилось подыгрывать в навязанной Фернандой дружбе, она была в неё по-настоящему вовлечена.

Точно так же она в какой-то момент начала считать Виктора своим другом. Не в самом масштабном понимании этого слова, но уже определенно кем-то большим, чем просто соседом. Он продолжал ей помогать. Не изменяя своим принципам, сдержал данное обещание и отвез её к своему знакомому торговцу поддержанными машинами. Помог Саре определиться с точным перечнем требований, безапелляционно установил верхний лимит стоимости и решительно настоял на значительном снижении платы за оказание услуг. А когда через пару дней нашлось несколько подходящих автомобилей, сам поехал их смотреть и вернулся с неутешительным итогом: они не стоили ни заявленных денег, ни внимания Сары. Под таким постоянным и жестким контролем торговец зашевелился быстрее и добросовестнее. Найденные накануне Нового года машины уже смогли получить предварительное одобрение Виктора.

Она рассматривала его, сидящего к ней спиной: рука расслабленно закинута на спинку соседнего стула, коротко подстриженный затылок, вокруг шеи завилась выбившаяся из-под ворота цепочка, широко раскинутые и вытянутые под столом ноги. Сара совершенно не понимала Виктора. Он шел ей навстречу, предлагал помощь, когда она о ней даже не просила, был подчеркнуто вежлив и галантен, но от любых встречных предложений решительно отказывался. За всё это время он пристал лишь на одно приглашение – этот новогодний ужин – и для этого потребовалась истерика Фернанды и два разговора с Сарой, когда он пытался отказаться, ссылаясь на неудобство и неприличие и на нежелание нарушать её планы, а она старательно делала вид, что искренне не понимает истинной сути этих бесед. Он словно выстроил между собой и окружающим миром особую стену, пропускающую его наружу, но не пускающую никого извне. Сара слышала слухи и замечала взгляды, ей была известна слава Виктора Фонеска среди местных – особенно женщин – как одинокого, отстраненного вдовца, решительно пресекающего всякие поползновения в свою сторону. И он действительно избегал всех вокруг и Сару в том числе, если она была инициатором их контактов. Но при этом сам постоянно вовлекал себя в общение с ней. Она совершенно не понимала, как себя при этом вести.

Подхватив с тумбы пачку сигарет и зажигалку, Сара обогнула стол и вышла на балкон. В темноте и влаге праздничного вечера слышалось гулкое эхо играющей в центре громкой музыки и отголоски чьих-то пьяных криков. 2010-й был в нескольких часах от них, и градус веселья на острове стремительно рос. Она и сама была немного хмельной после приговоренной на двоих с Виктором бутылки белого вина и бокала разлитого к десерту портвейна. Алкоголь приятно согревал изнутри и дарил телу ощущение плавной невесомости. Хоть снаружи было прохладно и сыро, а Сара не накинула ничего поверх тонкой водолазки, ей было уютно.

С тихим шелестом отодвинулась балконная дверь, и на её пороге возник Виктор.

– Не помешаю? – осведомился он, протягивая Саре заново наполненный портвейном бокал.

– Нет, конечно, – улыбнулась она, отступая в сторону и отворачиваясь, чтобы выдыхаемый сигаретный дым не клубился перед лицом Виктора. Он тоже улыбнулся и кивнул на оставшееся за стеклом веселье.

– Они обожают бывать у тебя в гостях, – сообщил он. – Иногда мне кажется, что ты прямо украла у меня детей.

Сара хохотнула, едва не поперхнувшись затяжкой.

– Могу возместить своим сыном, – предложила она. – Ты единственный взрослый, ради которого он готов снять свои проклятые наушники.

– Он толковый парень, зря ты так.

– Один знакомый мне как-то сказал, что врать нехорошо, – напомнила Сара, и они коротко, невесело посмеялись. Возникла и начала затягиваться пауза, в которой Сара, бесцельно заглядывая в свой бокал, почти докурила и совершенно околела. Она хотела уже избавиться от окурка и предложить вернуться в тепло помещения, когда Виктор снова заговорил:

– Кстати, ужин был очень вкусным. Спасибо за то, что пригласила и так постаралась. Надеюсь, ребята там наелись до отвала, поскольку до следующего рождественского обеда у моих родителей им не светит ничего подобного.

Сара с непониманием наморщила брови, и он, обреченно улыбнувшись, признался:

– Я ужасно готовлю. Порой всерьез подумываю над тем, чтобы застраховать дом от пожара, а детей от пищевого отравления.

– Ты очень самокритичный, – со смешком ответила Сара, но Виктор покачал головой и возразил:

– Ты просто не пробовала ничего из того, что я пытаюсь выдать за еду.

– Вот мы и выяснили, почему дети так любят бывать у меня в гостях, – подытожила Сара, и на этот раз их смех звучал искренне веселым. Впрочем, она видела короткие взгляды Виктора в сторону своего погруженного в темноту дома. Она понимала, что он завел речь об ужине не просто так: поблагодарив, он намеревался откланяться. Отсмеявшись, Виктор уже собирался снова заговорить, но балконная дверь приоткрылась и в образовавшейся щели возникла Фернанда.

– Скоро полночь, – сообщила она. – Давайте пойдем на набережную и вблизи посмотрим на салют?

***

В центре было людно. Казалось, весь Порту-да-Круш спустился к площади перед церковью, служащей площадкой для всех празднований в городе. Фасад католического собора мерцал огоньками, на высоких дверях висели обернутые красными лентами венки. Между деревьями и вокруг их ветвей свисали и завивались разноцветные гирлянды. Отовсюду звучала праздничная музыка: смесь традиционных португальских новогодних мелодий с преимущественно американскими рождественскими песнями. Из нескольких стихийно возникших тут и там палаток доносился соблазнительный аромат запекающегося на огне мяса. Где-то разливали в пластиковые одноразовые стаканчики шампанское. Все поздравляли всех, улыбались, обнимались и расцеловывали друг друга в щеки.

Кто-то со смутно знакомым лицом выдернул Сару из их небольшой процессии, продвигающейся сквозь толпу к океану, и закружил вокруг себя в танце. С восторженным визгом Фернанда присоединилась к этому хороводу, и несколько минут они втроем, нестройно подпрыгивали, дергали ногами и вскидывали вверх руки в подобии танца. Где-то на пути между ресторанчиком Penha d’Ave и ступеньками, ведущими от колокольни к набережной, в руках Сары и Виктора появилось шампанское, а у Фернанды на голове возникли мерцающие крохотными лампочками и подпрыгивающие на тонких пружинках ушки.

На набережной тоже оказалось довольно людно. Все столики прибрежных ресторанчиков были оккупированы, парапет был занят практически во всю свою длину. Чтобы найти место, где можно было бы облокотиться или сесть в ожидании новогоднего фейерверка, им пришлось пройти почти в самый конец. Тут, вдали от музыки и всеобщего галдежа, было слышно, как волнующийся океан набегал на скалы и волнорезы, как неторопливыми волнами накатывался через ограждение в общественный бассейн и как бурлил, утекая обратно.

Сара поплотнее затянула на себе кофту и глубоко вдыхая соленый влажный воздух, закрыла глаза. Она загадывала, чтобы наступающий год оказался ей по зубам. Чтобы Матеуш продолжал так же неотступно идти на поправку, и чтобы следующего 31 декабря она уже и не помнила о том, как сложно ей приходилось с сыном. Чтобы, какие бы испытания не подсовывали грядущие 365 дней, они перестали отдаляться друг от друга, ведь их в мире осталось только двое, и надеяться приходилось только на самих себя. Сара не решалась предсказывать, на сколько задержится на Мадейре, но очень хотела, чтобы этот период – каким бы коротким или длинным он ни оказался – пошел им на пользу. И ей никогда бы не пришлось сожалеть о решении сюда переехать. Чтобы она сама, наконец, обрела внутри себя гармонию.

Когда до двенадцати часов остались считанные секунды, и по собравшимся на набережной пробежал ропот предвкушения, Сара подтянула к себе Матеуша, обняла сзади за плечи, и, склонившись к уху, произнесла:

– Я бесконечно тебя люблю, дорогой мой. Хочу, чтобы ты это всегда помнил, и чтобы был счастлив. С Новым годом!

Он не отшатнулся и не откинул голову, послушно подставил щеку под поцелуй, а когда над водой с оглушительным хлопком взорвался яркими искрами первый бутон салюта, ухватился за руки матери и крепко сжал. Вот так склоняясь к сыну, вдыхая его аромат и чувствуя тепло его кожи и сырую прохладу волос, Сара наблюдала за салютом и знала, что это будет один из многих счастливых моментов, к которым ей будет так приятно мысленно возвращаться снова и снова.

Все вокруг выкрикивали поздравления, свистели и смеялись. Атмосфера праздника была густой, физически ощутимой; казалось, её можно было зачерпнуть стаканом и выпить. В воздухе стоял резкий аромат алкоголя и горький дым пиротехники, от нависших над берегом скал эхом отдавались хлопки взрывов.

Сара обернулась к Виктору и, прислонив своё шампанское к его стаканчику, с улыбкой пожелала:

– Счастливого Нового года!

Он улыбнулся и кивнул в ответ, отпивая за её тост немного выдохшегося игристого.

Мимо них к бассейну – под нестройный приободряющий свист – пробежали около десятка ребят, на ходу стягивающих через голову одежду. Разбрасывая в стороны вещи и издавая истошные вскрики, они прыгали во взболтанную волнами воду с головой и выныривали на поверхность со смехом и визгами. Наблюдая за этим погружением, Сара толкнула Виктора локтем и с вызовом заявила:

– Спорим, не прыгнешь.

Он уставился на неё, в удивлении морща лоб, и уклончиво ответил:

– Ты думаешь, что моряка можно напугать холодной водой?

– То есть это «нет»?

Его глаза, черные в скупом освещении набережной, сконцентрировали на ней долгий, испытующий взгляд. Виктор словно пытался понять, всерьез ли она завела этот разговор; словно в нем боролись привычная сдержанность и спокойствие с алкоголем и слабыми позывами поддаться на эту провокацию. Сара и сама не знала, отчего вдруг решила его раззадорить, но, произнеся это вслух, и в самом деле вспыхнула неподдельным азартом.

– Пойдем, – опуская свой стаканчик шампанского на каменный парапет, наконец, решил Виктор.

– Что значит «пойдем»?

– А то и значит, – он стянул с плеч куртку и подхватил край кофты. – Просто на слабо ты меня не возьмёшь, Сара. Если хочешь сойти с ума, то пойдем, прыгнем вместе.

Дети уставились на них, разинув рты и округлив глаза. Фернанда коротко кашлянула и с подозрительным прищуром поинтересовалась:

– Вы что, пьяные?

Виктор скосил на неё короткий взгляд.

– Немного, – ответил он, подмигнув дочери, и снова выжидательно посмотрел на Сару. – Ну?

– Ай да черт с тобой, – отмахнулась она и тоже решительно отставила шампанское. Что она загадывала? Обрести гармонию? Так вот, 2010-й уже наступил, и в этот момент ей хотелось именно этого: лишиться последних капель трезвого разума, раздеться на этой холодной людной набережной и с самым непонятным мужчиной, который встречался ей на жизненном пути, прыгнуть в ледяную воду. А что будет потом – сожаление, стыд, простуда, похмелье – её пока не волновало. Для решения этих проблем будет утро первого января.

Она развязала узел пояса своего кардигана и, стянув его, большим вязаным клубком вручила сыну. В глазах Матеуша читалось непонимание и одновременный восторг. Скучный, строгий, заставляющий пить витамины по утрам и каждый день надевать новые, чистые носки, человек, которым ему порой казалась мать, вдруг оказался способным на самые безумные вещи. Сара улыбнулась сыну. Он должен – он имеет право – знать её и такой: по-хорошему сумасшедшей, немного опрометчивой, подвыпившей и, похоже, влюбленной.

***

Из океана намыло песок и мелкий мусор, оттого дно бассейна оказалось скользким и вязким, с множеством остро впивающихся в ноги камней. Волнами их постоянно качало из стороны в сторону: то подталкивало к бортику, то по инерции утягивало назад. Сара протерла лицо ладонями и, сплюнув, тонким голосом сообщила:

– Вода безумно холодная.

Виктор улыбнулся ей и кивнул:

– Градусов десять, не больше. Но это была твоя идея, а потому ни слова жалоб, уяснила?

Сара засмеялась, хлопая рукой по неспокойной поверхности воды и направляя ему в лицо веер брызг.

– Да, – согласилась она. – Но разве ты не мог напомнить мне, что мы взрослые люди?

– Похоже, ты протрезвела, – весело заключил Виктор.

Он думал сообщить ей о том, что её предложение совершенно идет вразрез со здравым смыслом, их социальным статусом, семейным положением и её медицинским образованием, но алкоголь взял вверх. Виктор давно – очень давно – не пил, и того количества вина, выпитого за ужином у Сары, вполне хватило, чтобы отвыкший от состояния опьянения мозг переклинило. Смещения в его работе были настолько значительными, что, даже сотрясаясь от холода в ледяной воде, ощущая близость судорог в околевших ногах, Виктор всё ещё не жалел, что прыгнул.

Он подплыл к бортику и, подтянувшись на руках, выбрался из воды. Ветер мгновенно вонзился в мокрое голое тело беспощадными острыми иглами. Виктор бесконтрольно мелко задрожал. Обернувшись к бассейну, он подхватил Сару под руки и помог выбраться. Её кожа тоже покрылась мурашками, а подбородок и посиневшие губы затряслись. Она обхватила себя руками, тщетно пытаясь добыть тепло растиранием плеч.

– Нам нужно согреться, – подхватывая с брошенной на полу груды водолазку и подавая её Саре, сказал Виктор. – У меня припасена бутылочка отличного миндального ликера. Предлагаю отправить детей спать и напиться.

Справившись с узкой горловиной, не пускающей голову и влажные волосы, причудливыми завитками прилипшие ко лбу и щекам, Сара смерила его недоверчивым взглядом и сдавленно ответила:

– Виктор, ты казался мне адекватным человеком. Но я полностью поддерживаю.

Так они очутились у него на кухне. Единственным источником света были крохотные светильники, встроенные под навесными шкафами. На столе стояла откупоренная бутылка и две низких креманки с мутным темным ликером; на закуску нашлось немного фруктов и остаток покупного кекса с сухофруктами. Был второй час ночи, и в доме, наконец, установилась полная тишина: Фернанда и Рафаэл успокоились и уснули в своих комнатах наверху.

Сара – хоть уже была вхожа в дом по приглашению Фернанды – была первым гостем самого Виктора за очень долгое время, но почему-то вовсе не ощущалась здесь лишней или стесняющей. Она обладала какой-то необъяснимой силой избавлять его от всех установок и сдерживающих рычагов, расслабляя своим обществом и при этом не пересекая черту личного, через которую постоянно пытались прорваться другие женщины. Он не хотел её избегать, и отсутствие острой потребности немедленно скрыться с поля зрения при встрече, работающей со всеми остальными, было для него в новинку.

– Почему ты на самом деле сюда переехала? – спросил Виктор, опрокидывая в себя остаток густого сладкого ликера из своего стакана.

Сара с долю секунды внимательно рассматривала его, словно взвешивая, как стоит отвечать – привычно шутливо или откровенно – и призналась тихим голосом:

– В сентябре умер мой папа.

Её лицо в полумраке слабо освещенной кухни приобрело доселе незнакомое Виктору выражение: грусти, боли, растерянности. Она сделала короткий глоток и продолжила:

– Я жила с ним с шестнадцати лет. Он был моим близким другом, настоящей поддержкой. Воспитывал Матеуша, пока я работала по девятнадцать часов в сутки.

Голос дрогнул, и Виктору показалось, что она сейчас расплачется. Но следующие её слова звучали всё так же спокойно, а глаза были сухими и удивительно трезвыми.

– Его не стало внезапно. Острый инфаркт миокарда. Скорая, реанимация, смерть. Ещё час назад с ним всё было хорошо, а потом его уже не было. Забавная часть этой истории состоит в том, что папа до пенсии считался одним из лучших кардиохирургов Португалии, а на симптомы расшатанности собственного сердца не обратил внимания.

Она невесело усмехнулась и сделала ещё один глоток. Виктор молча слушал, не рискуя прерывать её и даже шевелиться.

– Ни я, ни Матеуш не умеем без него жить. Я была разбита, Мэт сорвался с цепи: дрался с одноклассниками и друзьями, устраивал скандалы на ровном месте или неделями молчал, объявлял голодные забастовки и прятался от меня в компьютерные игры и телевизор. В конечном итоге нам посоветовали кардинально сменить обстановку.

Сара подняла руки ладонями вверх и пожала плечами.

– И вот мы тут. Пытаемся обрести себя заново.

Виктор не находил правильных слов. Пока он отметал варианты вроде «сожалею» и «уверен, всё будет хорошо», пустые и бессмысленные, как напрасные отговорки, Сара опустошила свой бокал и отправила в рот ломтик груши. Вдумчиво и неторопливо его прожевав, она направила в Виктора палец и сказала:

– Впрочем, тебе ли меня не понять.

Он коротко усмехнулся и кивнул. Выудил из-под футболки кольцо, на которое указывала Сара, и, сжав в кулаке, признался:

– Её нет уже почти два года, а я до сих пор не могу придти в себя.

Сара с пониманием покачала головой, наполняя их креманки новой порцией ликера.

– Как долго вы были вместе? – спросила она, закупорив бутылку.

– Женаты тринадцать лет, знакомы девятнадцать, – почти шепотом ответил Виктор. Он ни с кем посторонним не обсуждал Бруны, он и с близкими давно перестал о ней говорить, не позволяя этого даже её родителям. Слишком болезненно. – Она была моей первой и единственной любовью.

Сара вздохнула и подперла голову рукой.

– Вероятно, это не совсем то, что ты ожидаешь услышать, но… думаю, ты никогда и не сможешь полностью оправиться.

Он не ответил и залпом выпил весь ликер из своего бокала. Виктор и вправду не ожидал, не хотел этого слышать. Он и сам знал, что смерть Бруны сломила его бесповоротно и навсегда, и ему не нужны были лишние напоминания. Впрочем, как не были нужны и утешения. В конечном счете, ему было нужно лишь молчаливое понимание, а Сара лучше кого бы то ни было – лучше самого Виктора – понимала, каково ему. Она теряла куда больше, чем он. И держалась порядком лучше.

– Где отец Матеуша? – после длительной паузы, за которую Сара выпила свою порцию и снова наполнила их бокалы, спросил Виктор.

Она метнула в него короткий цепкий взгляд.

– Официальная версия: мертв.

– А правдивая версия?

Сара вздохнула и откинулась на спинку стула.

– Правда состоит в том, что его отцу нет никакого дела ни до чего, кроме медицины и научной деятельности, и то уже лет тридцать.

Виктор взметнул вверх брови, и она кивнула его догадке.

– Да, он порядком старше меня. Преподавал у меня в университете. Женатый, самовлюбленный, поглощенный своим делом, живой.

– Почему же ты врешь сыну?

Сара цокнула языком. Выражение её лица резко сменилось.

– Потому что ему лучше думать, что папа мог бы его любить, если бы был жив. Чем знать, что у живого папы есть дела куда важнее и любимее, чем родной сын.

– Он рано или поздно узнает об обмане.

– Пусть узнает, – с вызовом произнесла она. – Пусть лучше обвинит меня во вранье, чем будет расти с комплексом неполноценности и ненужности.

Она подхватила пачку сигарет, поверх которой уже некоторое время задумчиво вращала зажигалку, и, резко спохватившись с места, порывисто зашагала к боковой двери.

– Сара! – Виктор бросился ей вдогонку, проклиная свою несдержанность. При всей своей скрытности ему бы стоило понимать, во что можно, а во что не стоит совать нос. Он выскочил во двор и наткнулся на Сару, дрожащими, неподатливыми руками разжигающую сигарету.

– Ты не против, если я тут закурю? – покосившись на него исподлобья и устремив сигарету в ковш ладони, осведомилась она. Виктор мотнул головой.

– Конечно, не против.

Несколько раз безуспешно чиркнув зажигалкой, Сара наконец добыла из неё огонь. Глубоко затянувшись и неторопливо выдохнув через нос, она повернулась к Виктору и спросила:

– Осуждаешь меня?

Её глаза смотрели проницательно, насквозь. Он поежился под этим тяжелым, непривычным взглядом и снова покачал головой.

– Я с тобой не согласен. Но не осуждаю. В конце концов, кто я такой, чтобы осуждать?

Она горько улыбнулась, отворачиваясь. Какое-то время они так молча стояли: Сара смотрела куда-то в сторону, торопливо прикладываясь к сигарете; Виктор смотрел на неё и испытывал неясные, наталкивающиеся на сопротивление, позывы извиниться. А затем, докурив, она снова посмотрела на него со своей привычной широкой улыбкой: веселой, приветливой и лучезарной. Неожиданно для самого Виктора, его это неприятно поразило. Сара надела маску. Это он, так неосторожно разбрасываясь собственным мнением, о котором его никто не спрашивал, растоптал её уязвимую откровенность.

– Мне пора идти, – сказала Сара, пальцем сбивая с окурка дымящийся пепел. – Ещё раз с Новым годом!

Комментарий к Глава 6.

Соньюш – традиционная португальская, часто подаваемая к Рождественскому столу, выпечка. Это обжаренные в масле (тесто и метод приготовления напоминает наши пончики) небольшие шарики, посыпанные сахаром и корицей.

http://armazemdasespeciarias.com.br/wp-content/uploads/2011/12/sonhos-de-natal.jpg

========== Глава 7. ==========

В салоне стоял резкий химический запах моющего средства и щедро нанесенной на все пластиковые поверхности полироли. Машину тщательно готовили к продаже. Она ехала тихо и ровно, чутко отзываясь на повороты руля и послушно реагируя на педали. Впрочем, Саре в ней было не очень комфортно. Она давно не водила, не чувствовала габариты, не ориентировалась в местности и нервничала из-за вождения в темноте. Кроме того, на заднем сидении не замолкал ни на мгновенье владелец, а рядом, подцепив пальцами туго затянувшийся на груди ремень безопасности, сидел Виктор.

Именно он настоял на просмотре этой машины. По его словам это был лучший вариант из доступных. Двухлетний Пежо продавался срочно – в связи с переездом – и потому относительно дешево, как для такого состояния. Знакомый Виктору торговец нашел этот автомобиль на противоположном краю острова, и сейчас сидел сзади рядом с владельцем с очень довольным видом. Ради этой французской машины Виктор заехал за Сарой на работу, и они провели два часа в пути через всю Мадейру: от Машику до Порту-Мониш. И вот теперь она боязливо петляла по узким пустынным улочкам незнакомого посёлка, пытаясь принять решение.

Пежо превышал установленный ею бюджет, но знакомый Виктора уверял, что собьет с хозяев скидку, если пообещает выкупить автомобиль немедленно. У Сары не было с собой такой суммы, и она сомневалась, стоит ли снимать все свои сбережения, оставляя их с Матеушем без материальной страховки, но и на этот случай у торговца было решение. Он мог сам приобрести машину, а затем – даже в рассрочку, если потребуется – продать её Саре. Виктор не советовал увязать в кредиторское болото автоторговца. Сара ему верила.

Был вечер среды, шестого января, и это была их первая встреча после того, как мысли и ощущения Сары обрели четкую словесную форму. Поглядывая вправо, в боковое зеркало, она скашивала короткий взгляд на Виктора и понимала, что её влюбленность совершенно бесперспективна и напрасна. Она давно перестала измерять чувства паттернами вроде «жили они долго и счастливо и умерли в один день», но даже не строя никаких далеко идущих планов на Виктора, понимала, что это ни к чему не приведет. Она понимала это и в новогоднюю ночь, а потому так поспешно сбежала. Фонеска решил, что задел её своим несогласием с её политикой умалчивания правды об отце Матеуша, и лучше бы он считал так и впредь. Ведь правда состояла в том, что его отстраненность, воспринимаемая прежде как причудливая черта характера и проявление природной стеснительности, оказалась бессрочным трауром по жене. Он сам это подтвердил, а Сара с этим вслух согласилась. Его супруга, так смело и романтично названная единственной любовью жизни, унесла с собой его сердце, и Виктор бережно хранил в своей груди образовавшуюся после утраты зияющую дыру.

Сара предпочла убежать, оставив соседа теряться в догадках и мучиться угрызениями совести, чем всё ещё достаточно безумной для необдуманных поступков, гонимой голодом по вниманию и мужскому телу, наброситься на Виктора. И тем самым мгновенно перечеркнуть их общение. В новогоднюю ночь она была достаточно пьяна, чтобы наплевать на последствия, но сейчас была бесконечно рада тому короткому решительному импульсу, выгнавшему её из кухни и из-под непривычно теплого взгляда Виктора. Откровенность и искреннее дружеское внимание – наибольшее, что он мог ей дать, и Сара не рассчитывала, и уж тем более не собиралась требовать ничего помимо этого.

Она провела последовавшие за Новым годом выходные в размышлениях над тем, как её угораздило так неудачно – и не вовремя – эмоционально привязаться, и пришла к выводу, что виной всему затянувшееся одиночество. Сара избавилась от розовых очков ещё в университете, а потому трезво смотрела на себя и свою жизненную ситуацию, не лелеяла никаких надежд на вечную и превозмогающую всё любовь, но у неё были естественные физические и некоторое чувственные потребности. Для удовлетворения и тех, и других нужд многого не требовалось: всего несколько свиданий, имеющих интимное продолжение, – но это всё равно было непросто.

Тех немногих мужчин, которые умудрялись периодически встревать в её график, отпугивало наличие у Сары ребенка, а те несколько из них, для которых Матеуш помехой не был, оказывались одноразовыми вариантами. В идеале ей требовался кто-то относительно отстраненный, имеющий столь же не щадящую работу и, вероятно, разведенный и с детьми, чтобы их видение отношений совпадало и разногласий по поводу их мотиваций и способа жизни не возникало. Но такого постоянного партнера для периодических встреч известного порядка Саре найти не удалось. И она уже много лет существовала между спадами и депрессиями, застоями и отчаянием, надеждой и чьим-то несмелым интересом, несколькими неловкими свиданиями, скованным сексом и новыми спадами. С такой неудовлетворительной – практически отсутствующей – личной жизнью Сара давно перестала применять по отношению к себе понятие «влюбленность», а потому несколько дней решительно отвергала собой же поставленный диагноз. Но результат был очевиден: она вдруг начала волноваться и робеть в присутствии Виктора, отдаваться мечтательным размышлениям и, одергивая себя, искренне расстраиваться. Уж лучше было быть угнетенной и одинокой, чем безответно и нерационально влюбленной, словно подросток. Словно ей других проблем в жизни не хватало.

Сара вспоминала подобный опыт отца, но понимала, что сравнение совершенно бесполезно. Во-первых, после развода родителей и до крушения самолета, она жила с мамой, а потому не была свидетельницей личной жизни папы. После она была слишком занята собой, чтобы обращать внимание на жизнь – и людей – вокруг. Во-вторых, папа бывал дома очень редко, и причины его отсутствия – будь то длительные операции или консультации в иногородних и зарубежных клиниках или встречи с женщинами – не обсуждались. В-третьих, наличие у одинокого мужчины детей делало его лишь привлекательнее. Сара замечала это по поведению окружающих отца дам, и так же наглядно видела на примере Виктора. Она сомневалась, что её саму привлекало именно это. Скорее его надежность и непоколебимость каменной глыбы, сила и бесконечная доброта. Детей Саре хватало и своих.

Пежо прокатился по круговой развязке у набережной и стеклянной коробки ярко освещенного океанариума, въехал на пустынную парковку и остановился. Сара подняла рычаг ручного тормоза и повернула ключ, заглушая двигатель. В машине воцарилось молчание – все ожидали вердикта. Сара посмотрела на встретившего её взгляд Виктора и улыбнулась. Автомобиль в самом деле был отличным: новым, небольшим, экономичным, удобным. Это было основательное, но качественное капиталовложение.

– Я беру, – сообщила Сара, и автоторговец сразу за её спиной звонко хлопнул в ладоши.

***

Дорога обратно в Порту-да-Круш проходила по северному побережью. Узкая полоска асфальта – пустынная и слабо освещенная – тянулась между отвесными скалами и неспокойным океаном. Шоссе проходило лишь через несколько небольших посёлков, и за их пределами было погружено в кромешную тьму. Монотонность шуршания колес и равномерность урчания двигателя вместе с едва нарушаемой светом фар чернотой ночи действовали снотворно. Виктор опустил стекло со своей стороны, впуская в салон Тойоты холодную влажность воздуха. Это помогало концентрироваться.