Текст книги "Большой дождь (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Привет, Габи, – улыбнулся Виктор и повернулся к ней лицом, избавляясь от её настойчивой руки на своей пояснице. Она ответила ему лучезарным оскалом и поправила на шее форменный шарфик. Это была встреча, сулящая значительное ускорение процесса оплаты и сопутствующую ей необратимую беседу. Виктор не был уверен, настолько ли он отчаялся в очереди, чтобы пойти на этот шаг, но пока он размышлял, Габриэла решительно ухватила его за локоть и потянула за собой.

– Проходи на вторую кассу, – подхватывая из связки нужный ключ, скомандовала она. – Сейчас всё мигом организуем.

И, не дав ему возможности предпринять попытку отказа, скрылась за тяжелой металлической дверью. Коротко извинительно улыбнувшись обернувшимся ожидающим, Виктор вышел из очереди и шагнул ко второму окошку, открывшемуся специально для него. Ему было крайне неловко. Исключительно неудобная ситуация.

Приняв у него платежки и выстукивая пальцами по компьютерной клавиатуре, Габриэла осведомилась:

– Как дети?

– Хорошо. Спасибо.

– Как сам?

– Тоже не жалуюсь.

Она подняла на него долгий испытующий взгляд, словно пыталась через стекло и его смущенную улыбку рассмотреть, правду ли он говорит. А затем снова забарабанила по клавишам.

– В этом месяце почти на пятьсот евро больше! – хмыкнула она, хмурясь монитору. Виктор едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Чем ей была полезна информация о том, сколько он ежемесячно платит порту, он не понимал. И зачем она констатировала очевидную разницу, не понимал тем более.

– Верно. Так вышло, – ответил он, пожимая плечами и продолжая улыбаться. Габриэла не была ни плохим человеком, ни непривлекательной женщиной, Виктор видел это и искренне сочувствовал её влюбленности, но не был готов – и не думал, что когда-либо будет – к новым отношениям.

– Так вышло, – эхом повторила Габи и просунула обратно чек и сдачу в несколько монет. – Вот, всё готово.

– Я тебе благодарен, ты очень меня выручила.

Габриэла улыбнулась и коротко кивнула, то ли подтверждая, что выручила, то ли принимая благодарность. Она смотрела на Виктора широко распахнутыми, полными надежды глазами. Она ожидала от него какой-то встречной услуги, ответной реакции, приглашения, он всё это ясно понимал, но так же ясно он понимал и то, что даже примитивный кофе в соседнем заведении будет расценен как что-то куда большее, чем банальная вежливость. От Габи и так порой было слишком сложно отделаться, чтобы позволять себе подобную неосторожность. Так что Виктор одернул себя, заглушая свою совесть тем, что об этой помощи не просил, а так – не обязан за неё расплачиваться, и потому решительно попрощался.

***

Первое, что Сара выучила наизусть после прибытия на Мадейру, были номера идущих в Порту-да-Круш автобусов и их график. Если сейчас ей не изменяла память и не лгали часы на мобильном телефоне, ближайшего транспорта придется ждать минут сорок. Опустив пакеты, превратившиеся за проведенное на рынке и в супермаркете время в неподъемный груз и больно впивающиеся в пальцы, Сара со вздохом облегчения завалилась на лавочку. Остановка надежно защищала от мелкого холодного дождя и пронизывающего ветра и была пустой. А потому, воровато оглянувшись и не заметив полицейского патруля поблизости, Сара выудила из кармана пачку сигарет. Дым и горький привкус приятно обволокли её и плавно расслабили. После изнурительных спусков и подъемов городского рельефа и скоростного забега по фермерскому рынку наперегонки с изморосью просто сидеть, свесив с лавочки уставшие ноги, и медленно глубоко затягиваться сигаретой было счастьем.

Этой зависимости Сары от завернутого в бумагу табака исполнялось уже около пяти лет, и всё это время сопровождалось вялыми размышлениями о том, что следовало бы бросить. Порой она преисполнялась решимости дать бой вредной привычке, насытившись никотином и стреляя окурком в урну или пепельницу, но стоило через некоторое время организму снова потребовать крохотную дозу допинга, как всякие благие побуждения вмиг испарялись. Курение, как стиль жизни, претерпело несколько видоизменений. В разные периоды жизни оно то превращалось в неконтролируемую одержимость и потребность вырываться на перекур каждый час, то сходило на нет, возникая лишь в компании курящих и не напоминая о себе в одиночестве, то становилось прогнозируемой рутиной. Сейчас Сара и сигареты были именно на этом, стабильном, неизменно возвращающемся снова и снова, этапе взаимоотношений.

Сделав последнюю затяжку, она посмотрела на ярко-желтую урну, прикрепленную по другую – внешнюю и мокрую – сторону прозрачной перегородки. Вставать и выходить под дождь очень не хотелось, но сорить Саре было несвойственно. Проведя ещё какое-то время в попытке загипнотизировать мусорный ящик или растворить взглядом стенку, переминая окурок между пальцами, пока он не догорел до фильтра и перестал дымиться, Сара все же заставила себя подняться на ноги.

Она как раз возвращалась в уютное убежище остановки общественного транспорта, когда из-за поворота выехал массивный белый автомобиль. В её голове мелькнула какая-то неуловимая ассоциация, но следом за ней возникла мысль, что на Мадейре Сара никого не знает. А потому и авто ей быть знакомым не может. Впрочем, проскочив мимо, светлый пикап вдруг затормозил и, мигая аварийкой, медленно пополз назад. Машина поравнялась с Сарой и снова остановилась. Стекло с пассажирской стороны опустилось.

Вашку, Валериу, Висенте?

– Виктор!

Его имя возникло в мозгу такой же неясной вспышкой, как и узнавание его автомобиля, и едва не угасло прежде, чем Сара успела за него ухватиться. За рулем сидел именно он, сосед, вернувший её разбомбленной кухне первозданный облик.

– А я думаю: показалось мне или нет? – подавшись к открытому окну, сказал Виктор.

– У Вас зоркий глаз, – весело сообщила Сара.

Он с застенчивой улыбкой пожал этому замечанию плечами и спросил:

– Вы домой?

Сара кивнула, и он, наклонившись ещё немного, открыл дверцу.

– Садитесь. Подвезу.

В кабине его машины, монументальной и необъятной снаружи, оказалось соответствующе просторно. Тут было сухо и тепло, а из динамиков монотонно рассуждал о чем-то ведущий радио. Она плавно двинулась с места, с уютным шорохом дворников сметая с лобового стекла мелкие капли.

– Второй раз за неделю меня спасаете, – заговорила Сара, устойчиво разместив под ногами пакеты и пристегнув ремень безопасности. – Вы какой-то местный супергерой?

Виктор издал короткий смешок и покачал головой. Он сидел, расслабленно откинувшись на спинку и уронив одну руку на руль, а кулаком второй подпирая голову. Высокое, развитое и крепкое тело: мощная шея, покатые плечи, могучие руки, широкая ладонь и большие сильные пальцы, – сосед выглядел таким же несгибаемым, как и его машина. Он казался довольно молодым, но при близком рассмотрении на лице обнаруживалось множество тонких морщин. Несколько пересекали неглубокими, но длинными разломами лоб, в уголках глаз и возле рта собрались мимические складки. Кожа была сухой и обветренной.

– Сара, верно? – вместо ответа осведомился Виктор. Она кивнула, продолжая его беззастенчиво разглядывать. Он казался ей человеческим воплощением всей Мадейры: спокойный, надежный, прочный, как камень.

– Вы у нас на острове временно или окончательно переехали? – тем временем продолжил Виктор.

– Так заметно, что я не местная?

Притормаживая на перекрестке, он посмотрел на неё и кротко улыбнулся. Было в таком его выражении лица что-то по-детски стеснительное и застенчивое, резко контрастирующее с мужественностью его фигуры. Большие карие глаза смотрели мягко и спокойно, их взгляд обволакивал.

– Заметно, – подтвердил он. – Я всех тут знаю, а Вас прежде не видел. Да и говор у вас… не здешний. Вы с материка?

Светофор мигнул зеленым, и Виктор отвернулся. Падающие на крышу и лобовое стекло капли стали тяжелее и больше, их перестук отдавался в салон приятным шумом. Изморось превращалась в ливень.

– Да, из Лиссабона.

– Лиссабона? – отозвался он эхом. – Позвольте узнать, что заставило Вас уехать из столицы в такую глухую провинцию, как Порту-да-Круш?

– Скрываюсь от полиции, – сообщила Сара, придав лицу каменное выражение. Виктор покосился на неё и шутливо округлил глаза.

– Что натворили?

– Убила слишком любопытного попутчика, – борясь с улыбкой, ответила она. Он сделал короткую паузу, а затем расхохотался, сгибаясь над рулем. Несколько минут машина была заполнена их смехом и невнятным бормотанием мужского голоса в колонках.

– Ох, черт, – пытаясь отдышаться и успокоиться, заговорил Виктор. – Сара, одумайтесь, прошу Вас. Не убивайте. Дома меня ждут два несовершеннолетних ребенка.

– Ладно, уговорили. Всё равно дальше бежать уже некуда. Разве только через океан вплавь до самой Бразилии, – сообщила Сара, и Виктор снова прыснул. Его смех – хриплый, громкий – был раскованным и заразительным, искренним. Он наполнял машину и Сару спокойствием и уютом, в то время как снаружи усиливалась непогода.

– Если честно, я здесь из-за работы, – добавила она.

– Кем работаете?

– Физиотерапевтом. Помогаю людям восстанавливаться после травм и операций.

Они выехали из города и здесь, на ведущей к шоссе эстакаде видимость стала предельно ограниченной. В воздухе висело непроглядное белое облако влаги. Фары встречных машин были едва различимы в этой пелене. Виктор выпрямился и сжал руль двумя руками, но его лицо оставалось расслабленным. Это вселяло в Сару уверенность и покой, в надежной компании соседа гроза её вовсе не беспокоила.

– В нашей амбулатории нужен такой врач? – удивился Виктор, косясь в зеркало заднего вида.

– В амбулатории, вероятно, нет. Но в частную клинику в Машику нужен.

Заметив удобный просвет в потоке, Виктор нажал на газ, и машина с утробным урчанием набрала скорость. Сара поправила на плече ремень и огляделась. Из закрытого бардачка прямо перед ней торчал уголок какой-то бумаги, на торпеде покачивался тесный моток веревки, плотно обтянутый упаковочной пленкой; с держателя зеркала свисал деревянный крестик; в подстаканнике пошатывалась полупустая бутылка минеральной воды.

Впервые за очень долгое время она задумалась насчет покупки собственного автомобиля. В Лиссабоне личный транспорт вовсе не был необходимостью: то, что не находилось в пешей доступности, было легко и быстро досягаемо на общественном транспорте. Но Мадейра отличалась от столицы разительно и исключительно всем.

При относительной крохотности селений расстояния здесь были большими, пешеходные зоны и тротуары – узкими и извилистыми. Здания здесь не жались друг к другу, и в окна не было видно личной жизни соседей напротив, дома отгораживались друг от друга пышными зелеными зарослями и заборами; возвышались друг над другом в хаотичной амплитуде холмов. При этом в неограниченном свободном пространстве вокруг себя люди на острове были куда приветливее, готовые на помощь, открытые и искренние. Здесь не было столичной скрытности, загнанности, нервозности, напыщенности. Неторопливое течение вместо стремительного водопада. Стук дождя в автомобильную крышу и завывания ветра у въезда в тоннель вместо какофонии клаксонов и грохота непрерывных строек и реставраций.

Автомобиль, похоже, был здесь необходимостью. Если бы не добродушный Виктор, Саре осталось бы под проливным дождем и в холодном одиночестве, с переполненными пакетами наперевес ждать автобуса. А ведь ей, привыкшей к столичным супермаркетам, ломившимся от богатства ассортимента, и не способной ограничиться узким выбором в местном продуктовом магазинчике, придется ездить в Машику постоянно. Не говоря уже о работе.

– Удивительная история, – после длительного сосредоточенного молчания заговорил Виктор. – Обычно молодежь бежит с Мадейры в поисках перспектив, образования и работы, а не наоборот.

– Боюсь, я не такая уже и молодежь, как Вам кажется, – отмахнулась Сара, польщенная и стесненная таким замечанием. – Думаю, я Ваша ровесница.

Виктор поднял брови и скривил губы в гримасе сомнения и несогласия.

– Здравствуйте, – сказал он. – Мне тридцать пять.

– Здравствуйте, – парировала Сара с улыбкой. – Мне тридцать три.

========== Глава 3. ==========

Яркое полуденное солнце игралось с вином в бокале, пронзая его лучами и подсвечивая янтарем. День выдался ясный и теплый. Ветер приносил с океана пьянящий аромат и приятную влагу, волны плескались и пенились на каменистом берегу. Вот так сидеть за столиком на набережной и наслаждаться видом было настоящим счастьем.

Матеуш отказался от приглашения на воскресный обед в ресторане у океана и предпочел ему игру в футбол на школьном дворе. Но Сару не тяготило её одиночество. Напротив, было в этой тишине, нарушаемой лишь вскриками подкрадывающихся к оставленной без присмотра еде чаек, что-то совершенное. Она смотрела, как вокруг бассейна немного поодаль, в конце набережной, бегал с катушкой в руках мальчишка. Вверху, повинуясь ветру и удерживаясь у берега лишь невидимой леской, парил над черными валунами дикого пляжа воздушный змей. Пестрый и невесомый, он взмывал вверх и кружился. Саре почему-то вспомнилось, как Матеуш и дедушка впервые собрали свой первый корабль в бутылке.

Мэту было всего четыре и его переполненные восторгом глаза искрились. Он в немом оцепенении наблюдал, как шхуна с белоснежными парусами приобретает за тонким стеклом бутылки свой окончательный вид. Наверное, именно та магия, созданная кропотливым трудом и точными руками деда-хирурга, дала начало страстной любви Матеуша к морю. После того вечера – в направленном прямо в бутылку свете настольной лампы – Мэт сменил много увлечений: увлекался то одним, то другим спортом, коллекционировал комиксы и трамвайные талончики, болел за «Бенфику», а потом за «Милан», – но эта его своеобразная морская болезнь не проходила никогда.

На отдыхе ни экзотические страны, ни золотые пляжи, ни бассейны, аттракционы или верблюды – ничто не могло отвлечь Матеуша, если вдали показывались очертания корабля. Он прикипал к этому мареву взглядом и переставал существовать в этой реальности. В его комнате собралась библиотека всевозможных художественных книг о морских приключениях, энциклопедий, плакатов, журналов и моделей суден: от парусных прогулочных яхт до громадных контейнерных сухогрузов. На его прикроватной тумбе всегда – и это правило свято соблюдалось – лежал почти утративший облик книги томик Жюля Верна. «Двадцать тысяч лье под водой» и «Дети капитана Гранта» были выучены Мэтом наизусть. Любимым способом провести выходной было забраться куда-то повыше с чаем и фруктовым мороженым и наблюдать за входящими в порт Лиссабона кораблями.

После смерти деда всё это куда-то исчезло. Они находились на Мадейре уже две недели, и за это время Матеуш не изъявил желания сам и не согласился на предложение Сары отправиться в Фуншал, рассматривать необъятные круизные лайнеры у берега. Он игнорировал открывающийся из окон их квартиры вид на океан и словно не замечал порой мерцающих вдалеке точек пассажирских или торговых суден. Сара скучала по прежнему сыну: жадному к знаниям, энергичному, неспокойному, подвижному, дурашливому, заливисто хохочущему и хватающемуся за живот, катающемуся по полу в истеричном смехе и хмурящему брови, если она неверно называла тип корабля. Ей не хватало жизни в Матеуше.

Парадоксально, но самыми счастливыми, самыми важными воспоминаниями о сыне были вовсе не основополагающие эпизоды как рождение или первый зуб, шаг и слово. Наиболее ценными для неё были будничные и непримечательные для отвлеченного наблюдателя моменты. Она любила перелистывать этот невидимый альбом, вспоминая былые радости. Сара дорожила памятью о том, как однажды накануне большой стирки меняла постельное бельё, и Мэт забрался в пододеяльник, извиваясь внутри и издавая истошные стоны, притворяясь приведением, паря в облаке белой ткани по квартире и сшибая на своём ходу мебель, вазоны и деда. Она улыбалась воспоминанию о том, как под осуждающим взглядом консультанта в супермаркете они с Мэтом дрались палками салями, словно джедайскими мечами, заполняя товарные ряды пронзительными возгласами, имитирующими свист лазерных оружий в воздухе. И едва сдерживалась от смеха, вспоминая, как играя с дедом в ковбоев и перестреливаясь из невидимых пистолетов, Матеуш налетел на приготовленное для мытья пола ведро и опрокинул из него всю воду. Заливаясь хохотом, под команды Мэта «В судне пробоина! Свистать всех матросов в трюм!» они все втроем долго избавлялись от образовавшейся лужи, а затем отчитывались капитану, что течь устранена. У Сары не было ничего ценнее этих историй с сыном.

Но Матеуш перестал быть таким. Он закрылся в себе и словно медленно выгорал изнутри, и её ужасала сама мысль о том, что сын может остаться таким навсегда: подавленным, скрытным, колючим. Конечно, он был близок с дедом – вероятно, куда ближе, чем с ней – и не ожидал такой скоропостижной кончины. Она и сама не была к этому готова. Ничто не предвещало надвигающегося несчастья. Казалось, и сам её отец не увидел подкравшегося инфаркта. Он любил романтично отшучиваться, что собирает в кучу разбитые сердца; а износа собственного моторчика не заметил.

Сара скучала и по нему. Ей не хватало долгих вечеров на кухне и разговоров шепотом, его внимательного взгляда, когда он молча слушал; его шутливого «уважаемая госпожа, бросьте пороть эту чушь!»; его в отвращении к сигаретному дыму наморщенному носу и порой случавшемуся хулиганскому «поделись одной папироской». Он был всей её жизнью: поддержкой, опорой, двигателем, толкающим вперед, и якорем, удерживающим на ногах и твердой земле. Отец был всем, – помимо сына – что у неё вообще было. Друг, учитель, слушатель и справедливый судья – он всегда был рядом, и его никогда не было слишком много. А теперь не было и вовсе. В отличие от сына, Сара, конечно, понимала, что отец не вечен, но принимать необратимость смерти как общеизвестный факт – это одно, а пережить уход близкого – совершенно другое.

Размышления прервал скрежет выдвигаемого стула. За столик Сары – с наполовину опустошенным бокалом вина и подсыхающими на тарелке остатками обеда – села юная девчонка. На её яркой толстовке размашисто значился призыв «Замолчи и сёрфи!», а лицо казалось смутно знакомым. Сара дважды моргнула, прорываясь из воспоминаний на набережную. Перед ней сидела высокий и тонкий подросток с большими карими глазами и обильно подкрашенными тушью ресницами.

– Привет. У тебя очень красивый цвет волос, – весело сообщила она. – Натуральные или крашенные?

Сару царапнуло по уху обращение на «ты», но она улыбнулась.

– Спасибо, это натуральный.

– Бомба! – взвизгнула подросток и протянула над столом руку. – Меня зовут Фернанда. Мой папа помогал тебе пару недель назад, а младший брат дружит с твоим сыном.

Ну конечно, догадалась Сара. Сходство очевидно: уменьшенная фемининная копия Виктора. А Рафаэл, наносивший визит Матеушу и его приставке уже полдесятка раз за прошедшие две недели, хоть и не был зеркальным отражением, тоже очевидно принадлежал к семейству. Удивительно, как при такой частоте случайных встреч она ещё не познакомилась с матерью.

– Приятно, – пожав предложенную ладонь, ответила она. – Я – Сара.

– Я знаю. Брат говорил, ты с сыном переехала из Лиссабона, верно?

Она опустила локти на шаткий столик – бокал коротко звякнул о плотно приставленную тарелку – и опустила подбородок на сомкнутые в замок пальцы.

– Да, всё верно.

Сара потянулась за вином, но обхватив ножку бокала, остановилась. Почему-то в присутствии несовершеннолетней Фернанды ей было неловко употреблять алкоголь.

– Это сразу заметно, – заговорщически подмигнув, отозвалась подросток. – Ты себя ведешь, говоришь и выглядишь, как столичная. Совсем не похожа на здешних. Да тут и молодых-то немного. Одни старожилы и пенсионеры-туристы. Если кто-то ещё не преклонного возраста и заглядывает к нам, то для того, чтобы посёрфить, и через пару дней уезжают.

Она вздохнула, засмотревшись на вспыхивающего красками воздушного змея, а потом продолжила с нескрываемой гордостью:

– Я, кстати, устроилась в нашу школу сёрфинга администратором. Работаю после школы, уже пару дней как.

– Это похвально, – нехотя отпустив бокал, Сара убрала со стола руку и оглянулась. Прочие столики ресторана пустовали, официант увлеченно читал газету, отвернувшись спиной к единственному клиенту, за баром и вовсе никого не было. Набережная – не считая мальчишки со змеем у бассейна – тоже была безлюдной. Надежды на спасение чьим-то вмешательством не оставалось. Тем временем Фернанда не замолкала:

– Я подумала, это отличный способ всегда иметь под рукой некоторое количество личных денег. На всякий случай. Сейчас мне, например, очень приглянулись одни джинсы, а папа уперся и не хочет на них тратиться.

Сара повернула голову обратно к столу. Очевидно демонстрировать свою незаинтересованность в беседе ей было неловко. Кроме того, она была свидетелем обсуждения этой самой траты на джинсы между Фернандой и Виктором, и всерьез опасалась, что любым неосторожным движением или словом спровоцирует девочку на слезы. Такой исход ей совсем не улыбался.

– Да, да, я помню, – закивала Сара. – Я как раз вмешалась в вашу дискуссию на этот счет.

Фернанда коротко улыбнулась и скорчила невнятную рожицу.

– Папа просто ничего не понимает. Он же мужчина, для него все штаны одинаковые.

– А твоя мама? Она не разделяет твоих взглядов?

– Мама умерла два года назад.

В горле внезапно пересохло. Сара сдавлено кашлянула и пробормотала:

– Прости. Я не знала. Не хотела…

– Ничего, – махнув ладонью, отозвалась Фернанда. – Всё нормально. Кстати, а где ты покупала те джинсы, в которых к нам приходила?

Так неосторожно зацепив столь щепетильную тему, Сара чувствовала себя крайне неловко. Она облегченно выдохнула, когда разговор, миновав опасный участок, снова вернулся к джинсам. И оживленно ответила:

– В Лиссабоне. Но, уверена, ты и тут сможешь найти нечто подобное. В конце концов, всегда можно просто разрезать уже имеющиеся.

Фернанда щелкнула пальцами и хохотнула.

– Точняк! У меня как раз есть одна пара, которую я почти не ношу. Поможешь мне?

Не совсем отдавая себе отчет в масштабности того, во что ввязывается, Сара с готовностью закивала.

***

Обвисшая под весом собственных мясистых листков ветка доставляла слишком много дискомфорта, чтобы её можно было и впредь игнорировать. Она перегораживала дорожку поперек, и чтобы пройти к дому, её приходилось либо отталкивать рукой, либо обходить по газону, протискиваясь под каменной кладкой забора. Кроме того, она часто цеплялась за одежду или пакеты, и выпутаться из этой ловушки было непросто. От ветки пора было избавиться, и, решив так, Виктор направился в подвал.

В этом низком и прохладном помещении, слабо освещенном свисающей с потолка голой маловольтной лампочкой, на полу и самодельных стеллажах хранилось едва ли не всё когда-либо, каким-либо образом коснувшееся семейства Фонеска. На верхней полке выстроился ряд пыльных бутылок с домашним вином, приготовленным родителями Виктора. Ниже в ящике жестяной грудой валялись какие-то консервы, хранимые с незапамятных времен на случай армагеддона. В углу стоял руль от старого детского велосипеда Фернанды. На бочонке высохшей краски для наружной отделки лежал пластмассовый ящик для инструментов с отломанной ручкой и надорванным креплением. Инструментов в нем не было, они хранились в новом, целом ящике в гараже. Под стеллажом, почти скрытая за ширмой паутины, стояла упаковка пустых банок, купленных когда-то для домашнего варенья, но так и не использованных. Всё что угодно было доступно взгляду и руке, но только не искомые садовые ножницы.

С этим погребением бесполезных отходов жизнедеятельности нужно было что-то делать. Весь этот хлам занимал слишком много места и в перспективе любой дальности был совершенно бесполезным. Следовало разобраться так же и с грудой коробок, наполненных вещами Бруны. Тут были её одежда, записные книжки, любимые безделушки, косметика и лекарства. Всё это либо вытеснялось из дома более нужными вещами, требующими места в шкафах, либо было специально спрятано подальше во избежание ненужных воспоминаний. Коробки высились почти до потолка и занимали целый угол. Некоторые из них были подписаны, из некоторых что-то торчало. Виктор прикасался к ним, только когда докладывал в них какие-то вещи, но никогда не заглядывал внутрь и не перебирал. Он понимал, что избавиться от них было единственным разумным решением, но не был в состоянии на это решиться. Просто вышвырнуть материальные свидетельства жизни человека на помойку порой казалось ему кощунством, проявлением неуважения к памяти, своеобразным предательством.

Здравый смысл, родители и друзья советовали прекратить свой бессрочный траур и двигаться дальше. В моменты острого одиночества он не только понимал, но даже чувствовал несмелое желание чего-то нового, но женское внимание неизменно провоцировало в нем одинаковую реакцию: отторжение, отвращение, стыд. К тому же, во главе всей его жизни стояли дети, и он не представлял, как сможет отобрать у них своё внимание и время и отдать кому-то чужому. Какой-то чужой.

Время, конечно, притупило боль и затянуло раны, но отголоски трагедии были ещё слишком заметны. Фернанда превратилась в совершенно несносную девицу, проявляющую терпение и уважение, лишь когда ей что-то было нужно. Стоило ей получить желаемое или отказ, как из-под маски послушания вырывалась истеричная, эпатажная, шантажирующая особь. Была виной этому лишь пережитая потеря или соединение утраты со свойством характера и сложным возрастом, Виктор не знал, но терпения и самообладания ему уже не хватало.

Рафаэл в свою очередь, хоть и был на три года младше, в отличие от сестры, казалось, справлялся куда лучше. Он был всё так же спокоен и рассудителен в общении с отцом, охотно помогал ему по хозяйству и на корабле, проявлял интерес ко всем семейным мероприятиям и даже умудрялся находить общий язык с Фернандой, но стремился проводить как можно меньше времени дома. Он задерживался после уроков, посещал школьную секцию по футболу, состоял в юношеской футбольной команде, на тренировки которой дважды в неделю ездил в Машику, бродил с друзьями и в одиночестве по городу и окрестностям, часто вытягивал Виктора на длительные пешие прогулки в левады и горы. Рафаэл любил взбираться на пик, подставлять лицо солнцу и молча наслаждаться открывающимся видом или заслоняющими его низкими облаками. Он мужественно держал свою печаль в себе, и этой своей молчаливой стойкостью вдохновлял отца.

Оплетенная резиновой прокладкой рукоять садовых ножниц показалась в дальнем углу стеллажа, сразу за коробкой из-под дрели. Вытянув ножницы и заодно подхватив пустую упаковку, – пусть это будет первым шагом к генеральному расхламлению – Виктор щелкнул выключателем и вышел из подвала. Надоедливая ветка низкорослого деревца, посаженого у калитки Бруной, оказалась стойкой и неподатливой, так что ему пришлось навалиться на ножницы всей массой тела. Отрезанная ветка отрикошетила в сторону, и Виктор как раз наклонился за ней к газону, когда в открытых воротах возникло двое мальчишек.

– Пап?

– Слушаю, – ответил он и выпрямился. На кроссовках Рафаэла и его худощавого спутника налип черный вулканический песок. Вероятно, шатались по пляжу у винокурни.

– Знакомься, это Матеуш, я тебе о нём говорил, он из Лиссабона, – сообщил Рафаэл.

– Привет, Матеуш, – Виктор подошел с веткой и ножницами наперевес и протянул гостю руку. Тот ответил сильным пожатием и широкой улыбкой.

– Здравствуйте.

– Мэт, это мой папа, – галантно взмахнув рукой, продолжал Рафаэл. – Пап, а мы сможем взять его с собой, когда в следующий раз поедем в порт?

– Ты хочешь показать траулер? – догадался Виктор и по восторженному киванию мальчишек понял, что не ошибся. – Можем, если родители Матеуша разрешат.

– Моя мама поощряет мою любовь к морю, – деловито заявил мальчуган. – Уверен, она разрешит.

Виктор сдержал смешок и ответил, лишь коротко улыбнувшись:

– Я тебе верю, но все-таки хотел бы это услышать от твоей мамы.

– Резонно, – кивнул Матеуш. – Мы живем в том доме через дорогу. Я попрошу маму зайти к Вам, когда она вернется с центра.

Виктор перевел взгляд с сына и его друга на указанное многоквартирное здание. Похоже, на этой улице устанавливалась какая-то традиция еженедельных встреч со столичной соседкой, обладающей чувством юмора и непослушным кухонным гарнитуром.

========== Глава 4. ==========

Тематическая экскурсия в мужской компании состоялась во вторник и потрясла Матеуша настолько, что его словно на несколько дней подменили. Едва Сара переступила порог, вернувшись с работы, как Мэт, задыхаясь, сбиваясь и комкая слова от восторга, стал рассказывать об этом приключении. Он не отходил от матери, пока она готовила ужин, и забывал жевать за столом, описывая Фуншал, порт и само рыболовное судно. Он захлебывался детальным объяснением устройства разделочной линии, морозильных отсеков в трюме и снастей на палубе. Он рассуждал, что никогда прежде не задумывался о том, чтобы быть не просто капитаном, а владеть собственным кораблем. Да, говорил задумчиво Матеуш, его куда больше привлекали огромные судна водоизмещением в целую галактику, перевозящие грузы между континентами и проходящие за один рейс через все океаны планеты, но и рыболовецкий промысел не стоило сбрасывать со счетов. Мэт восторгался Виктором и его командой, процессом разгрузки свежемороженой рыбы и видом пришедших из несколькодневного плаванья рыбаков.

К выходным он несколько остыл и уже не спохватывался посреди завтрака или не выкрикивал из душевой, вспомнив какую-то важную деталь. Но распаковал несколько коробок с пометкой «книги», стоявших нетронутыми с момента въезда в квартиру, и добавил в список желаний и корзину Интернет-магазина модель траулера. Этому пробуждению прежних предпочтений Сара была очень рада.

Что огорчало, так это несколько мечтательных замечаний Матеуша о том, как здорово могло бы быть, если бы и у него был папа, а у того был свой корабль. Он вздыхал грустно и протяжно после таких слов и устремлял невидящий – заполненный воображаемыми картинками невозможной реальности – взгляд в пространство.

Биологический отец Мэта был так же далек от мореходства и рыбалки, как и от звания папы. На деле он оказался банальным донором спермы, и называть его состоявшимся родителем Сара не решалась даже мысленно. Она ни в чем особо его не винила, но и теплых чувств к нему не испытывала.

Того, чьи глаза и смуглость кожи унаследовал Матеуш, звали Луиш Гильерме Пайва, он был абдоминальным хирургом и преподавателем кафедры хирургии медицинского факультета в Лиссабонском университете. Утонченный, в очках изысканной оправы и с четко очерченными губами, с неизменным стаканчиком горячего чая рядом с микрофоном, бархатистым голосом и надменной полуулыбкой, он являлся предметом – порой весьма явных – мечтаний многих юных студенток. На четвертом курсе в его кабинете, сдавая просрочившую все даты и требования самостоятельную работу, Сара узнала, что доктор Пайва охотно пользовался своей популярностью.