Текст книги "Большой дождь (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Рост, плоскость телосложения и чернота волос достались Саре от отца, но глаза и кожа – от матери. Бледная и тонкая, чутко отзывающаяся на всякий внутренний дисбаланс и возмущенно хранящая следы любых попыток вмешательства. Сара знала, что в пятьдесят будет выглядеть так же, как мама: излишне морщинистой, заметно осунувшейся, временами очевидно нездоровой и уставшей. Она уже сейчас видела всё больше и больше признаков необратимого и скорого старения, а потому косметика требовалась всё плотнее и надежнее, усилий, чтобы скрыть её наличие на лице, приходилось прикладывать всё больше.

Сегодня Саре как никогда хотелось выглядеть особенно хорошо и естественно. Вечером она шла на свидание с Виктором и, собираясь, испытывала приятное волнение. Он пригласил её неожиданно, когда она уже почти свыклась с мыслью о его недоступности. Привычно пообещав и выполнив, он встретил её и Матеуша в аэропорту. Когда Мэт, вымотанный ранним подъемом и непростым перелетом, задремал на плече Сары, Виктор повернулся к ней.

– В Фуншале есть один уютный рыбный ресторанчик, я поставляю туда морепродукты и лично знаком с владельцем, – сообщил он, а его щеки начали заливаться умилительным румянцем. – Там вкусно и вечером красивый вид на огни бухты. Ты не хотела бы… поужинать там со мной на выходных?

Её первым нерациональным порывом было отшутиться чем-то вроде: ты так смущаешься, словно приглашаешь меня на свидание. А затем сквозь головную боль и сформировавшееся восприятие Виктора, как отстраненного и не способного на интерес к ней, пробилось осознание того, что это и в самом деле было приглашением на свидание. Сара заставила себя улыбнуться.

– Звучит великолепно, – ответила она, пытаясь усмирить сбившееся от волнения дыхание. – Конечно, хотела бы.

Сейчас ей казалось, что это звучало со слишком очевидным восторгом и нетерпением, но тогда в машине это было максимально адекватным из того, на что она была способна. И в конечном итоге, она всегда прежде играла по правилам: сдержанность, лишь позволение за собой ухаживать и никакого проявления собственной привязанности, умеренная эмоциональность и призванная подстегивать интерес дозированная надменность. Эта свято пропагандируемая Ренатой, глянцевыми журналами и голливудскими фильмами тактика не привела её к длительным счастливым отношениям. Возможно, потому что была насквозь ошибочной?

Пора было становиться самой собой: в обуви на ровном ходу, без обязательных спутников свидания – стройнящих и выпрямляющих шпилек; в чем-то комфортном и привычном вместо платья; с каждодневным макияжем вместо произведения изобразительного искусства; без хитрых уловок вроде увлажняющего бальзама для губ, делающего их пышнее и аппетитнее, придающего сладкий вкус ягод. Она оглянулась на приготовленный комплект одежды: джинсы, белая рубашка, серый кардиган грубой вязки с крохотной брошью в виде буквы S на вороте. Если Виктору нравилась привычная повседневная Сара Каштанью, то именно с ней он и хотел поужинать в этом ресторанчике с видом на бухту.

***

Виктор не находил себе места весь день, а потому постоянно себя чем-то занимал, чтобы отвлечься от волнения и сомнений. Череда необдуманных и спонтанных поступков привела его к тому, что сегодня он шел на свидание с Сарой. И не совсем понимал, что именно по этому поводу думает, но точно не намеревался, поджав хвост, идти на попятную. Отступать от уже принятых решений, сбегать от взятых на себя ответственностей было не в его природе. Вот только легче от этого не становилось.

За несколько часов до назначенной встречи он решил устроить грандиозную стирку: постельное белье, покрывала, пледы, наволочки декоративных, горячо любимых Бруной подушек. Он сгребал их в кипы и неторопливо, растягивая простые действия до максимально затратных по времени, относил к стиральной машинке. Там, на кафельном полу кухни, рассортировывал собранную груду по цвету и материалу. Фернанда как раз присоединилась к нему, нарезая фрукты и ломая плитку черного шоколада себе на перекус, когда Виктор поднялся в её комнату за комплектом её постельного белья. Он выдергивал заправленные под матрац края простыни и неосторожным движением опрокинул сумку, стоявшую на стуле у изножья кровати. Из неё на пол выкатились несколько шариковых ручек, выскочила и раскрылась гигиеническая помада, вывалился плотно набитый карманными деньгами крохотный кошелечек и выскользнул край тетради. Между всеми этим предметами повседневной деятельности его дочери, рассыпанными по полу, Виктор с замиранием сердца увидел взблеснувший яркой фольгой квадратик упаковки презерватива.

Он не помнил, как спустился на кухню и как набросился на Фернанду. Лишь когда она, заикаясь от рыданий, вжалась в угол и заслонилась руками, он сквозь красную пелену ярости вдруг понял, что в состоянии сейчас её ударить. И то так бесконтрольно сильно, что выбьет из неё дух. В ушах шумела закипевшая кровь, и Виктор едва слышал напуганное и сбивчивое бормотание Фернанды, но он отчетливо различил, как несколько раз она повторила: Сара, Сара.

Это было уже слишком. Виктор был излишне взвинчен для разговора с дочерью, он становился опасным для неё и едва ли мог внятно выразить своё негодование, но вот для беседы с соседкой настрой был в самый раз. Какого черта она решила, что – раз он пригласил её на свидание, которое ещё даже не успело состояться – имеет право влезать в его семью и строить из себя мать его детям?! Он оставил Фернанду, втиснувшись в угол, растирать по лицу слёзы и хныкать, и направился к Саре. Она открыла дверь с удивлением и рассыпанными по плечам влажными волосами.

– Ты рано, – растеряно сообщила она, отступая назад и впуская грозно надвигающегося на неё Виктора.

– Нет уж. Скорее поздно, – возразил он со скрипом, и Сара мгновенно переменилась в лице. Он поднял вверх руку, показывая ей зажатый между пальцами презерватив, и она рефлекторно отпрянула. – Это что такое?!

– Мам? Виктор?

Матеуш появился из неосвещенного бокового коридора, растерянный и нахмуренный невеселым выражениям взрослых.

– Мэт, дорогой, пойди к себе в комнату, закрой дверь и послушай немного музыку, ладно? – ласково попросила Сара, но мальчишка мотнул головой.

– У вас всё нормально? – насторожено спросил он.

– Да, – Сара мягко улыбнулась сыну. – Просто нам с Виктором нужно поговорить с глазу на глаз. Так что иди, надень наушники и посиди так некоторое время.

Ребенок недоверчиво покосился на гостя.

– Вы что, ругаться собрались?

Виктор сжал зубы и шумно вздохнул. Эти столичные Каштанью были слишком проницательными и слишком любили совать свои одинаковые носы в чужие дела. Он вспылил и рявкнул на мальчугана:

– Делай, что велено!

– Не смей с ним так разговаривать, – возмутилась Сара. Виктор обернулся к ней и процедил:

– А ты не смей лезть к моим детям.

Она отмахнулась и повернулась к сыну.

– Матеуш, я тебя очень прошу, – с напором произнесла она. – Пойди в свою комнату.

– Нет, – он решительно скрестил на груди руки и воинственно вскинул подбородок. – Пусть он уйдет.

– Мы поговорим, и он уйдет, – пообещала с притворной улыбкой Сара и добавила тверже: – А теперь, пожалуйста, оставь нас одних.

Нехотя, оглядываясь на них с опасением и непониманием, Матеуш всё же послушался. Когда он вошел в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь, Виктор разжал кулак, в который торопливо спрятал презерватив при появлении мальчишки, и поднес его к лицу Сары.

– Что это, твою мать, такое? – прошипел он.

– Кондом, – ответила она, морщась. – И?

– И?! – возмущенно задохнулся Виктор. – И что он делает в вещах моей дочери?

– А ты предпочитаешь, чтобы она не знала о существовании контрацептивов, об их предназначении и о том, как их использовать?

Сара отступала назад, медленно уводя Виктора за собой вглубь квартиры, подальше от любопытных ушей Мэта. Она выглядела несколько встревожено и сбито с толку, но в целом слишком отстраненно и спокойно, чтобы это не выводило Виктора из себя.

– Ей четырнадцать, Сара! – отчеканивая каждый отдельный звук, напомнил он. – Четырнадцать! Она слишком маленькая для таких вещей.

– Нельзя быть слишком маленькой для знаний, – возмутилась она. – Родители не могут оградить детей от секса, но могут хотя бы объяснить им, как себя уберечь! Ведь в подростковом возрасте они считают самым страшным последствием нежелательную беременность, в то время как даже не подозревают о том, что презерватив создан в первую очередь не для её предотвращения. Они понятия не имеют о венерических болезнях, неприятных в своих проявлениях, длительных и дорогостоящих в лечении, порой имеющих долгосрочные и меняющие жизни последствия. И это я ещё не говорю о ВИЧ и СПИДе.

Виктор мотнул рукой у неё перед носом, прерывая затянувшуюся лекцию.

– Ты наивно считаешь, что, получив от тебя презерватив, она прислушается к твоим нравоучениям? – Проскрипел он, сотрясая предметом скандала перед глазами Сары. – И вовсе не посчитает это одобрением с твоей стороны? Ты для неё авторитет, и сам факт такого разговора между вами уже является для неё подтверждением того, что она достаточно взрослая для подобных вещей. Ты понимаешь это или нет?!

– Это она тебе так сказала? – прищурилась Сара. – Что расценила беседу именно так?

– С какого черта ты вообще с ней об этом заговорила?! – проигнорировав вопрос, взревел Виктор.

– Она пришла и спросила. И на твоём месте я бы радовалась, что дочь-подросток беспокоится о таких вещах и не боится спросить взрослого, имеющего достаточно знаний и опыта, чтобы дать правильный ответ.

– На твоём месте, – он направил в неё подрагивающий от злости палец. – Я не воображал бы из себя мать чужим детям, и лучше присматривал бы за своим сыном.

– Ах вот как?

– Именно вот так, – скривился Виктор. – Не приближайся больше ни к Фернанде, ни к Рафаэлу. Уяснила?

– Тебе тоже нужно кое-что уяснить, – выплюнула Сара. – Не будь ты таким толстолобым, упрямым и слепым, она бы не обратилась к чужой тетке.

Этого обвинения в плохом отцовстве Виктор уже стерпеть не мог. Последние капли здравого смысла были сметены пламенем ярости, и он прорычал ей прямо в обиженное лицо:

– Да пошла ты к чёрту!

В ответ его обожгла звонкая пощечина.

***

Сара отчаянно пыталась сдержать слёзы и до последнего делала вид, что ничего не случилось, но в конечном итоге Матеуш нашел её сидящей на полу посреди гостиной, обхватившей колени и громко рыдающей. Ей было бесконечно обидно и нестерпимо больно. Как она могла всю жизнь ошибаться в людях и к этому времени так и не выучить этот урок?

– Мамочка, – Мэт опустился рядом с ней и обвил её руками. – Не плачь.

Он прижался к ней и положил на плечо голову. Пахнущий её любимым стиральным порошком, горячим молоком и чем-то неуловимым, но характерным только его волосам, сын согревал её теплом своего тела, решительностью смело защитить маму от Виктора и готовностью её утешить. Самый близкий её сердцу человек, никогда на самом деле её не подводивший. Матеуш мог отдаляться и капризничать, но неизменно всегда был на её стороне, в отличие от всех остальных. Сара обняла его, притягивая ближе к себе и утыкаясь лицом в его усыпанную якорями пижаму. Сын был её единственно важным, заслуживающим все её эмоции, её время и усилия. А посторонние – чужие дети и неоднозначные вдовцы – не стоили и капли внимания.

Если вот такой была плата за непростые, но важные разговоры, за необходимые уроки жизни, то Сара отказывалась вообще как-либо взаимодействовать с окружающим миром. Фернанда сама пришла к ней несколькими днями ранее и попросила рассказать ей всё о сексе, девственности, презервативах и таблетках, мальчиках, мужчинах и беременности. Сара не была в восторге от этой нагрянувшей из ниоткуда ответственности, она не была готова, поскольку рассчитывала на подобный разговор с Мэтом лишь через несколько лет, но отказать Фернанде не могла. Отвергнутая в такой момент небывалого откровения, девочка могла замкнуться в себе, набраться сомнительного качества информации от подружек и из Интернета, а затем натворить ошибок, о которых жалела бы всю оставшуюся жизнь.

Она решилась, собралась с мыслями и силой духа, объединила свои медицинские профессиональные знания с личным опытом и материнским инстинктом, разбавила это легкостью дружбы и женской солидарностью, а в итоге оказалась обданной грязью с ног до головы. Сара не выбирала себе этой роли, но приложила максимум усилий, и хоть не ожидала от Виктора благодарности, но точно не заслуживала быть посланной к черту. Её даже не столько огорчала несправедливость этого оскорбления, сколько сам факт того, что Виктор был на него способен и спустя столько времени общения, когда они едва не вышли на новый уровень, позволил себе так с ней обойтись. Явился к ней уже настроенный на ссору, не считая нужным обсудить это спокойно и основательно, а желая лишь показать ей своё возмущение и злость.

Почему Сара продолжала наступать на одни и те же грабли? Как после стольких лет жизни, такого багажа опыта, воспитанная папой и воспитывающая мальчишку, она всё ещё не научилась разбираться в мужчинах? Что это: своеобразное повторение судьбы мамы, разбившейся о скалы неприступности отца, или поиски кого-то похожего на него? Луиш Гильерме Пайва был точной копией папы в его отношениях с внешним миром и любви к работе, а Виктор оказался отражением известной лишь Саре и матери домашней, уютной стороны? Она существовала между двумя одинаково неприемлемыми моделями взаимоотношений: либо искала любовь с неподходящими мужчинами, либо окуналась в пустую и бессмысленную погоню за физиологией. Как ей вырваться из этого замкнутого круга?

– Я ведь говорил, что лучше ему уйти, – раздосадовано вздохнул Матеуш. Сара подняла голову и протерла лицо ладонью.

– Да, ты прав, – улыбнулась она сквозь всё ещё собирающиеся в глазах слёзы. – Ты был совершенно прав, Мэт. Извини, что не послушалась.

– Впредь слушайся, – деловито поджав губы, сказал он. – И не придется плакать.

Сара улыбнулась ещё шире и снова сгребла сына в охапку. Он был решением её проблемы, он был нужным ей мужчиной. Конечно, слишком привязываться к Матеушу было неразумно и опасно, но ещё несколько лет она будет ему нужна безоговорочно, а спустя какой-то период подросткового бунтарства снова станет необходимой уже не по нужде, а по собственному желанию. Мэт был воплощением дедушкиного страстного увлечения любимым делом и семейной мягкости; будучи совершенно не похожим на Сару внешне, он вобрал в себя её мимику и манеру говорить; и главное – он искренне и неподдельно всегда желал ей самого лучшего, и если и мог навредить или причинить боль, то неосознанно. Он впитал в себя лучшее, что было в доставшейся ему семье.

– Мы можем уехать отсюда, – тихо добавил Матеуш, поглаживая Сару по волосам, ещё влажным и спутанным. – Как уехали из Лиссабона.

– Да, – всхлипнув, кивнула она. – Это стоит рассмотреть как возможный вариант.

Сара решительно утерла глаза и протяжно шмыгнула носом, а затем рассмеялась.

– Давай напечем блинчиков, сварим какао и посмотрим какой-нибудь сериал или телевикторину? – предложила она, и Мэт, с все ещё серьезным и обеспокоенным лицом, важно кивнул.

========== Глава 10. ==========

Комментарий к Глава 10.

Предлагаю для начала ознакомиться с этим: https://youtu.be/hlWAoxnwuFM

** см. примечание к главе! **

Голова раскалывалась, ноги поскальзывались на мокром асфальте, а зонт под порывами ветра вырывался из рук, открывая Сару острому дождю. Выходные начинались в духе всей недели: паршиво, холодно, проблемно. Сара злобно дергала рукоять зонта, пытаясь его усмирить, и чертыхалась себе под нос, когда разъезжались ноги. Вот так идти против ветра вниз по спуску под ливнем было последним, что ей хотелось делать. Чертов Матеуш!

Сара была сама не своя в последние дни. Она много нервничала, психовала по любому пустячному поводу, а пролившемуся на плиту кофе и вовсе закатила громкую истерику с криками, раздраженным грохотанием посудой, слезами и ругательствами. Она часто курила. Выходя на балкон и поджигая сигарету, она постоянно упиралась взглядом во двор проклятущего Виктора Фонеска, и карусель по накручиванию себя в жёрнове обиды и злости набирала обороты. Сара пыхтела сигаретой и недовольно фыркала, возвращаясь мысленно к их ссоре и с негодованием отмечая, что Виктор удосужился извиниться за пьяное несогласие с её мнением в новогоднюю ночь, но посылание к черту поводом для просьбы о прощении не считал. Это подстегивало её закурить ещё одну сигарету, а затем и третью к ряду, что провоцировало головную боль, а та усугубляла общее состояние недовольства и усиливала вспыльчивость. В конечном итоге этот настрой не мог не передаться Матеушу.

Результатом этого стал звонок из школы десятью минутами ранее, в котором Саре сообщили, что её сын подрался с другим мальчишкой на тренировке футбольной команды и с разбитым носом был отведен в амбулаторию. Великолепно, черт побери! Именно этого для полноты картины ей и не хватало.

– Да чтоб тебя! – выкрикнула Сара, когда под порывом ветра зонт вывернуло наизнанку и дернуло в сторону, а она по инерции подалась и поскользнулась. Отчего ей вообще в голову взбрело в такую погоду и при наличии автомобиля идти пешком?

Пуще всего её бесило привычное спокойствие Виктора. Каждый раз, когда они случайно где-то сталкивались, он сдержанно с ней здоровался, словно ни в чем и не бывало, и будто они были просто мирно уживающимися соседями, вежливо, но торопливо скрывался из виду. Это хамство и отстраненность находились на грани психологического срыва Сары. Ей казалось, ещё несколько таких коротких кивков и тихих «здравствуй» и она снова залепит Виктору пощечину.

Яркости и мощности негодованию добавила Фернанда. Она несколькими днями ранее заглянула к Саре в гости и доверительно сообщила заговорщицким шепотом:

– Папа запретил с тобой общаться.

Это опрокинулось на Сару новой волной бурлящей и скользкой грязи. В моменты максимального ослабевания обиды несмело проглядывалась вера в то, что на самом деле Виктор Фонеска сожалел о сказанном и понял, что Сара ничего ужасного не совершила, что ему просто было стыдно и неудобно показываться на глаза, что он не мог решиться на извинения, искренне чувствуя себя виноватым. Но оказалось, что ничего подобного. Трепетно любимый Сарой сосед, такой непоколебимый и надежный, светлый и теплый, оказался просто неотесанным, невоспитанным мужланом, злобным, подлым и заносчивым мерзавцем.

– Тебе лучше его слушаться, – сглатывая ком, ответила Сара. Она торопливо выпроводила Фернанду из квартиры, уверяя её в том, что всё в порядке, скоро всё наладится и запрет будет снят, папа перестанет злиться и снова разрешит дочери общаться с ней, а сама хотела горько расплакаться.

Саре было обидно за свою доверчивость. Почему она вдруг решила, что её симпатия по-настоящему взаимна? Почему она позволяла себе наивно предполагать, что понимает жизнь и видит людей настоящими? Она снова обманулась и снова осталась одна, снова сама всё испортила.

Хватит быть такой идиоткой, решительно сказала она себе. Перестань притворяться сильной, умной и независимой, начни быть такой на самом деле. В конечном итоге, главная цель её жизни была не в нахождении постоянного спутника и не в том, чтобы всем вокруг нравиться. Её основное предназначение – сын, и хоть Сара осознавала опасность и напрасность принесения такой жертвы на алтарь собственного ребенка, не могла найти никакой другой резонной причины продолжения своего существования.

Пора перестать считать наличие и качество мужчины единственным мерилом собственного счастья. Ставить своё женское одиночество во главе стола было неразумной тактикой, и разве не это в конечном итоге приводило Сару ко всем главным разочарованиям в жизни? Предельно откровенно: стала бы она дружить с четырнадцатилетней Фернандой, решилась бы на свой страх и риск откровенно обсудить с ней интимные вопросы общего характера в целом и исключительно женской природы в частности, если бы не хотела через доверие и симпатию девочки добиться расположения её отца?

***

Участок находился на склоне, под незначительным углом, не создающим практически никаких неудобств. Наклон двора становился заметным только во время вот таких зимних затяжных дождей, когда вода не успевала уходить в разбухшую землю, и начинала грязным неспокойным потоком течь сверху вниз. В такие циклоны становился очевидным просчет Виктора при строительстве дома. Крыльцо следовало сделать значительно выше, подняв над землей больше, чем на одну ступеньку. Но порог был низким, и через него порой перетекало месиво грунта, воды и мусора. Потому каждый прогноз продолжительных и сильных дождей сопровождался выстраиванием посреди двора импровизированной дамбы.

Этим субботним утром Виктор пригнал из соседнего поселка песок и теперь был занят тем, что пересыпал его в прочные мешки, а те складывал высоким препятствием вдоль ведущей в дом дорожки. Промокший насквозь, с погрязшими в черное месиво ботинками, Фонеска отбросил лопату, завязал только что наполненный мешок и, вскинув его на плечо, пошел к торопливо возводимому препятствию. Этот процесс он ежегодно сопровождал вялыми упреками себе за недальновидность и не воплощающимся в жизнь планированием перепроектировки входа. Виктор наклонился, опуская мешок в грязь и налегая сверху всем весом, чтобы втолкнуть его в размокший грунт поглубже и понадежнее. Из-под ворота выскользнула цепочка и, зацепившись за переносицу, зависла прямо перед глазами. Он потерся головой о плечо, стягивая мешающую подвеску с лица, но стоило ему снова наклониться, как кольцо опять ударило его по носу. Повторив несколько неудачных попыток стянуть цепочку, поймать её ртом или зажать подбородком, Виктор потерял терпение и перепачканной в песке и грязи рукой сорвал её с шеи и сунул в карман.

Он как раз наклонялся к следующему мешку, когда по другую сторону забора послышался удар, характерный металлический скрежет, и завопила автомобильная сигнализация. Тяжело и размашисто ступая в широких резиновых сапогах, Виктор выглянул из ворот. По другую сторону улицы, на пустынной парковке многоквартирного дома истерично заливался писком и требовательно моргал аварийкой красный «Пежо». К его немного смятому переднему левому крылу привалился выкорчеванный с остатками корней пень. Этот потемневший и трухлявый кусок древесины валялся на земляной насыпи, ограждающей парковку и подъездную дорожку к дому, уже несколько лет, наверное, с того момента, как этот участок расчистили от растительности перед началом строительства. И вот теперь его водой смыло на машину Сары.

Виктор поднял голову и посмотрел на её балкон. Окно закрыто, шторы задернуты, никакого движения. Неужели она и вправду не слышит этих надрывных завываний? Безрезультатно прождав ещё несколько минут, он вышел из двора и зашагал к подъезду.

Его гнев заметно остыл за прошедшую неделю. Он поговорил с Фернандой, выяснил все интересующие вопросы, расставил акценты и успокоился. Ему было стыдно за то, как сорвался на дочь, и к какой истерике это привело, он долго просил прощения и замаливал свою вину беспрецедентной лаской и добротой, безразмерной уступчивостью и практически безграничным согласием на все капризы.

Он ужасно корил себя за резкость с Сарой, но поговорить с ней не решился. Виктор проклинал себя за вспыльчивость, нашел в себе силы согласиться со многими утверждениями соседки, но простить ей сам факт этого разговора не мог. Это чувствовалось, как подлая кража, словно Сара насильно и преступно отобрала у него право решать подобные вопросы, заочно определила его неспособным на правильное сексуальное воспитание дочери, пренебрегла его властью над происходящим в его собственной семье. Нерационально и эгоистично он винил Сару в том, что при всей той полезной информации, которую она предоставила Фернанде – откровенно говоря, в куда большем количестве и лучшем качестве, чем это мог сделать сам Виктор – она не имела права самолично решать, что его дочь готова к таким темам. И подсознательно противился её влиянию на собственных детей, будто она пыталась заместить собой Бруну. Всё это было неразумно, и единственным правильным шагом было бы попросить прощения за оскорбление и агрессию, но Виктор так за всю неделю и не решился это сделать.

Впрочем, сейчас у него уже не оставалось выбора. Он должен был пойти к Саре и сообщить о произошедшем с её машиной, а вместе с тем и закрыть тему с презервативом и посыланием её к черту.

Виктор пересёк улицу, по которой вниз уже струилось несколько узких неспокойных потоков мутной воды, и подошел к многоквартирному дому. Он остановился перед ступеньками и хмуро уставился на собственные резиновые ботинки. Большие и неповоротливые, перепачканные землей, песком и налипшей травой, они оставят грязный след на зеркально блестящих светлых каменных плитах. Он не хотел пачкать пол, а потому разулся и вошел в подъезд в одних носках.

Когда он взбежал на нужный этаж и постучался в знакомую дверь, ничего не произошло. Он постучал снова, сильнее и настойчивее, наклоняясь вперед и прислушиваясь, но внутри было тихо. Виктор вздохнул и подхватил из внутреннего кармана водонепроницаемой куртки мобильный телефон. Сара избегала его, он видел это отчетливо и не мог похвастаться, что не поступал так же. Ему болело то, как она на него смотрела и как торопливо прятала взгляд, как тихо отвечала на его приветствие и ускоряла шаг, но нельзя же вечно прятаться. В трубке раздался первый гудок, и Виктор прислонился свободным ухом к двери. Ничего. Похоже, её и в самом деле не было дома.

Он уже спустился на первый этаж, когда гудки в телефоне прервались голосом:

– Здравствуйте, это Сара Каштанью. Сейчас я не могу принять Ваш звонок. Оставьте голосовое сообщение или попробуйте перезвонить позже. Также со мной можно связаться через приемную клиники «Ортон» по номеру триста пятьдесят один…

Виктор нашел свои сапоги там же, где и оставлял, в растекшейся от них грязной луже. Обувшись, он вышел на улицу, и с удивлением увидел, что за пару минут его отсутствия здесь заметно прибавилось воды. Несколько тонких ручейков объединились в один сплошной поток и несли мелкий мусор, ветки и целые травяные латки, вымытые с землей, вниз по склону. На парковке всё ещё неспокойно пиликала сигнализация.

***

Матеуш сидел, подняв острые плечи и втянув голову, уставился себе под ноги и молчал. Сара посмотрела на темное пятно запекшейся крови над верхней губой и на тонкие смуглые пальцы, прижимающие к носу холодный компресс, и поняла, что у неё нет физических сил и морального настроя, чтобы отчитывать его. Чтобы вообще хоть что-то ему говорить.

Она устала от его драк, от возмущенных его агрессией в отношении своих чад родителей, от недовольных его наличием в классе учителей, от сбитых костяшек, от заплывших синяками глаз, от содранной кожи, от разбитых губ. Сара очень пыталась, но не могла понять, что именно заставляет его лезть на рожон и пускать в ход кулаки, а потому не представляла, как с этим справиться. Она опасалась, что однажды Матеуш выберет себе соперника не по весу и ловкости, и вместо сидящего в коридоре амбулатории посёлка с ватными шариками в ноздрях обнаружит его в больничной палате с политравмой и без сознания. О далеких перспективах такой лихой удачи Сара и вовсе предпочитала не задумываться, иначе у неё начинало колоть возле сердца и болезненно пульсировать в висках.

Ещё летом Мэт таким не был. У него, как и у любого одиннадцатилетнего мальчишки случались потасовки, споры и ссоры, но происходили они нечасто, заканчивались мирно и служили скорее полезной воспитательной цели. Сейчас же он лез в драку ради драки, и если не было подходящего повода, создавал его сам. Детский психолог говорила, что это проявления его внутренней перестройки. Со смертью деда – их надежного защитника – он осознал, что теперь сам стал ответственным за семью мужчиной, а потому подсознательно бросал себе вызов, чтобы проверить свою готовность при необходимости постоять за мать. Сара же видела лишь его стремление подавлять окружающих превосходящей физической силой и умением. Вероятно, как-то так и начинали все тираны и преступники.

Она вздохнула и потерла лицо.

– Это не перелом, – успокоительным тоном сообщил врач, приземистый мужчина средних лет с короткими волосами и ухоженной рыжей бородой. – От механического повреждения лопнуло несколько сосудов, только и всего.

– Да, – улыбнулась Сара. – Это хорошо. Спасибо, доктор.

– Могу выписать таблетки на случай головных болей, – вытягивая из нагрудного кармана шариковую ручку, предложил он, но Сара покачала головой.

– Не стоит, благодарю. У нас есть всё необходимое, – заверила она, толкая сына в плечо. – Не будем Вас больше задерживать.

Ещё раз поблагодарив доктора, которого не встречала прежде, – удивительное дело как для масштабов Порту-да-Круш и количества проведенного ею здесь времени – она вытолкала Мэта из его кабинета и закрыла за собой дверь.

– Мам, – протянул жалобно Матеуш, но Сара прервала его резким:

– Ни слова!

Она вздохнула, вытягивая из предупредительно оставленной у двери подставки зонт, и снова провела ладонью по лицу. Что ей делать? Лишить сына дорогой ему техники: наушников, приставки, компьютера? Посадить под домашний арест и перевести на временное дистанционное обучение? Снова переехать? Обратиться к очередному детскому психологу?

– Мам!

– Мэт, я тебя попросила: не разговаривай со…

Она замолчала на середине слова, проследив за пальцем Матеуша. Он указывал на дальний конец коридора, где по старому дощатому полу – аккурат под плакатом рекламы социального страхования – растекалась лужа. На побеленной стене рядом растягивалось темное пятно влаги. Сара шагнула обратно к двери и заглянула в кабинет.

– Док, – встревожено сообщила она. – Вас затапливает.

Уже спустя час воды в коридоре на первом этаже было по колено, а рыжебородый доктор, срочно вызванная им с выходного медсестра, Сара и Матеуш продолжали переносить из кабинета, кладовки и смотровой медикаменты, инструменты, приборы, технику.

– Это нормально для здешней зимы? – в чавкающих от впитанной влаги кроссовках и тяжело обвисших джинсах взбираясь по лестнице, спросила Сара.

– Случается, – кряхтя под весом коробки с упаковками физраствора и объемными бутылками препаратов, ответил доктор. – И не только зимой.

Медсестра хохотнула, оборачиваясь на верхней ступеньке:

– Амбулаторию столько раз заливало, что удивительно, как мы ещё не дрейфуем в океане.

Сара нахмурилась и покосилась на сына. Он нес стопку упаковок одноразовых перчаток, придерживая её шаткую верхушку подбородком. Лицо было напряженным, посиневшие от холода губы плотно поджаты. Она пыталась отговорить его, но Матеуш решительно возразил и, не проронив ни единого слова, помогал остальным. Замерзший, с промоченными ногами – погруженными в грязную воду выше колена – насупленный, но неотступный. Мэт лишь коротко повел бровью на замечание медсестры, и его реакция успокоила Сару. В самом деле, чего это она так напугалась?