Текст книги "Олимпиада (СИ)"

Автор книги: tower

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Ты спасла мне жизнь, – зачем-то напомнила она, не отрывая синих глаз. – Ты можешь задать мне три вопроса, Эванс. Будем считать, что это моя расплата. И я отвечу на них только правду. Но помни, что если ты захочешь продолжить наше общение дальше, то и ты не сможешь от меня ничего скрывать.

Я задумалась над её словами и вдруг заметила на неоновой кофте Харли вышитое имя – Констанция. Вышивка явно была ручной, а синие нитки выцвели. Кое-где стежки были порваны, но контуры букв можно было различить. Вопросы же ничего не значат? Ну спрошу, и что? Небо не обрушится.

– Чем же ты больна?

– Лейкемия, – спокойно ответила Харли, будто у неё спрашивали об этом тысячу раз. – Проще говоря – рак. Мне было десять лет, когда её обнаружили. Знаешь, все маленькие волшебники счастливо обсуждали поступление в Хогвартс, мечтали о факультетах, а я молча сдерживала слезы. Потому что я была лишена этого, – Вайт перестала жевать травинку и нервно сглотнула. – Это…так убого, на самом деле. Жалеть себя, ненавижу это чувство. – Она сжала руку в кулак и скорчилась. – А потом, мои родители пытались поддержать мою жизнь лекарствами, ведь иначе, я бы не дожила до шестнадцати. Однако, год назад они умерли, отставив всё наследство мне, ведь я была последней представительницей этого рода.

Я слишком громко вздохнула, попытавшись сжаться.

– Ты…ты давно знакома с Коулом и Люисом? – пожалуй, это интересовало меня больше всего. Мне до отчаянья хотелось узнать ответ на этот вопросы и саму историю их дружбы. Но я понимала, что она не расскажет мне так много и быстро. Харли Вайт оставит подробности на потом, на самое горяченькое.

– Всю свою жизнь, – тихо ответила она, повернув свою голову ко мне. – Знаешь, я бы тоже попала на Слизерин.

И эта последняя фраза дала мне больше, чем весь наш разговор. Как жесток этот мир. Он забирает у нас лучшие дни, а взамен оставляет пагубное чувство усталости и потерянности. Я сжала кулаки, немного проникнувшись дружбой этих троих. Это так грустно, но от того и красиво. В этой истории хочется утонуть. Я вновь посмотрела на кофту и синие буквы, понимая, что у меня есть последний вопрос. Я набрала побольше воздуха и спросила:

– Констанция? Кто это?

– Это я, – просто ответила девушка, резко поднявшись и направившись к парню, оставляя наш разговор закрытым.

Ветер еле-еле колыхал сухие ветки, скрипящие так ужасно и грозно, что гнёт передался мне полностью.

Солнце ушло за горизонт, на улице стоял непроглядный мрак, силясь запугать каждого, кто оказался снаружи. И в воздухе так отчетливо ощущалось то жалкое чувство одиночества, что я бы заскулила, будучи такой сентиментальной.

Потому что даже в этой тьме я была не одна. Со мной были Слизернцы, как бы чопорно и странно не звучал этот факт.

***

Мы вернулись поздно вечером, когда весь дом спал и только Алида поджидала нас на кухне. Проводив Харли, я и Лунн в тишине пришли домой, так и не обмолвившись словом, потому что огни впервые оказались настолько ненужными и глупыми, что мы решили отказаться от них. Лостер глядела на нас строго, но не сказала ровным счетом ничего, лишь предупредив, что завтра мы вновь пойдем купаться. Люис сразу же ушел в свою комнату, а я осталась под прицелом этих пронзительных глаз, почувствовав себя нашкодившей школьницей.

– Что с тобой происходит, Лили? – грустно спросила Алида, устало потерев глаза. – Мне казалась, что ты не одна из тех девушек, которые опускаются до истерик и нарушения правил.

Я опустила глаза, почувствовав прилив странного стыда, ведь такое озабоченное лицо вожатой угнетало.

– Если вы так мастерски завуалировали в своей речи вопрос: «Что же ты творишь, Эванс», то я могу сказать лишь одно, – я приподняла голову и спокойно посмотрела на не в ответ, испытывая что-то, подобное апатии. – Если у меня не горят глаза, как у Маргарет, если я не смеюсь, как Кристиан, то это не значит, что я – потухшая зануда, в чьей жизнь существует лишь порядок. Ведь я человек, а не набор стереотипов. И да, это я пролезла в этот ваш дом, можете наказывать меня, но не стоит угнетать и других, – я замолчала, а потом добавила. – Серьезно. Я готова понести наказание, не мучайте других.

Мне показалось, но на долю секунды я заметила в глазах Алиды восхищение. Вожатая как-то странно посмотрела на меня, а потом коварно улыбнулась, пожав плечами.

– Что ж, раз ты принимаешь полностью вину на себя, то мое наказание будет таким – научись жить, Эванс.

Я ошарашенно заморгала, непонятливо поглядев на Лостер. О чём она, черт возьми? Что значит жить»? Я недовольно нахмурилась, скрестив руки и негодующе поглядела на усмехающуюся Алиду. Вся эта затея с признанием теперь принимала дурной оборот, особо невыгодный для меня.

– Что это значит?

Озадаченно поинтересовалась я, насупившись. Вся эта ситуация начинала меня угнетать, и я ещё раз прокляла свои эмоции, которые вырываются из меня так не вовремя. Хотя, может это и есть тот долбаный шанс, которого я так ждала? Что, если эта поездка изменит меня полностью? Я часто заморгала, опустив глаза в пол. Вот он – толчок.

– Это значит, что ты должна пытаться не запираться в себе и взаимодействовать с людьми. Не сидеть, закрывшись, на втором этаже а пытаться радоваться мелочам. Черт, Эванс, – Алида удивленно поглядела на меня. – Неужели ты не понимаешь, что твоя жизнь сведет тебя в могилу, ты останешься ни с чем и потеряешь всё?

Я понуро молчала, рассуждая над её словами, не смея перечить или возникать. Потому что это была правда, чёрт возьми. Я погрязла в своих страхах настолько глубоко, что у меня нет сил выбраться. Но общаться, внедряться в коллектив? Я вспомнила веселый смех Мерс и характер Саймон, понимая, что с этим я явно пролетела. Или Алида намекает на Мародеров? Только вот вспоминая пренебрежение Поттера и его холодный взгляд, я понимала, что нам никогда не сойтись вновь. И почему-то с каждой минутой становилось все хуже, а понимание того, что пути обратно нет, только давило на мозг. С какой-то стороны, я уже корила себя за эдакий альтруизм, но понимала, что Алида желает мне счастья.

Кажется, я уже спрашивала себя, почему я не могу меняться? Почему не могу взять себя в руки и стать другой? Потому что боюсь вконец потерять себя. Настолько запутаться в этих масках, что рано или поздно позабыть о своем истинном лице. И пускай оно не идеально, пускай я допускаю множество ошибок, но я такая, какая есть. Если даже я сама не понимаю себя, то кто же поймёт?

– Что ж, раз это ваше наказание, то я согласна, – тихо прошептала я, стараясь не смотреть на вожатую. – Но тогда, отмените его у остальных. Виновата только я.

– Знаешь, Лили. Я всё-таки не ошиблась в тебе.

Я промолчала, глядя в пол. Ошиблась? Нет? Мне плевать, дорогая миссис Лостер. Я усмехнулась, тотчас подумав, что я не хочу, чтобы кто-то узнал об этом. Мне настолько панически захотелось держать это в тайне, что на мгновение меня пронзил страх. Довольное лицо Маргарет уже сверкало перед глазами, а новая порция осуждения в глазах Поттера не улучшала положение.

– Не говорите никому, – тихо пробубнила я.

Дождавшись утвердительного кивка, я пулей вылетела из кухни, а потом замерла, увидев Джеймса Поттера, который буднично стоял у лестницы. Я вздрогнула, наткнувшись на его взгляд, отмечая, что он не выражает ничего. Абсолютную пустоту. И от этого стало так горько и больно, что захотелось убежать. Мне чертовски хотелось убежать от Джеймса, потому что отныне он – моя болезнь. Потому что я действительно влюблена в него. До одури, Мерлин побери.

Бросив последний взгляд, я стремительно обошла его и поспешила подняться на второй этаж. Пожалуй, мне было действительно плевать, кого он ждал в этот поздний час и почему не спал. Ведь иногда лучше не знать ничего, нежели убиваться от невзаимности. Что ж, кажется это все. Мой привал найден. И завтра начинается новая жизнь.

Комментарий к II; 1(9). Слизеринцы

Хотелось бы почитать Ваше мнение)

========== 2(10). Дьявол ==========

Никогда не понимала, как можно просто взять и поменяться. Однажды уснуть, а потом, наутро, проснуться абсолютно другим человеком, будто бы переродиться. Я сидела на полу в своей комнате и задумчиво отстукивала незатейливый ритм по нему. Научиться жить? Чёрт знает, что это значит. Начать общаться с Мерс и Саймон или перестать смотреть на мир через призму занудства и правил? Вопросов в голове становилось всё больше, а план примерных действий так и не вырисовывался. Я откинула книгу в сторону, поднялась и раскрыла окно. В лицо сразу подул легкий ветерок, а солнце засверкало в грязных стеклах. Я посмотрела на дом Харли, вновь пытаясь понять, почему же она выбрала именно это жилище и что вообще связывает её с этой готической усадьбой, помимо того, что оно являлось родовым гнездом. А потом я припомнила слова Алиды о том, что здание хорошо охраняется, и задумалась ещё сильнее. Могло ли быть так, что Лостер не пускает нас туда не из-за Вайт, а из-за чего-то другого, абсолютно не связанного с больной девочкой? Тогда, выходит, что я зря обижалась и не принимала её действия. Выходит, что Лостер ещё с самого начала желала мне только добра, а я упрямилась и просто не хотела принимать этого? Сжав оконную раму, я закусила губу, пытаясь собраться с мыслями и придумать, как бы я могла встретиться с Слизеренцами вновь. Мне так хотелось увидеть их всех вместе, влиться в их компанию и стать частью чего-то сильного и большого. Мерлин, мне так хотелось быть не одной, а с кем-то, что даже скрывающие всё подряд Слизеренцы не могли меня оттолкнуть. Я поежилась, понимая, что они скрывают что-то настолько странное и ужасное, что лучше, конечно, этого не знать.

Смысла глядеть абсолютно не было, полагаете вы? А я нахожу в этом странное успокоение – вот так вот просто, бездумно и мечтательно уставиться на простирающиеся окрестности. Делать было нечего, друзей у меня здесь не было, а читать вообще не хотелось. Я с улыбкой вспомнила заторможенное лицо Нотта, когда он с любопытством глядел на потрепанный томик, и тут же нахмурилась, когда перед глазами всплыло лицо Джеймса. Мерлин, угораздило же влюбиться в этого оболтуса, у него же отсутствует любое понятие правил и хорошего тона. Я мимолетно улыбнулась, вспомнив, как весело они с Сириусом смеялись, когда мы только приехали сюда, и задумалась, когда же это произошло? Когда он стал для меня чем-то большим, нежели занозой в репутации? Может, это произошло, когда Поттер перестал мне писать письма, уделять так много ненужного внимания и стал безразличным, как лед? Может, когда Джеймс прикрыл меня перед деканом или попытался переубедить участвовать в обете? Горькая усмешка пробежалась по губам, когда я вспомнила пухленькую Марту Спинетт и поняла, что скоро ряды мертвых пополнит и Харли Вайт.

Мерлин, почему так больно?

Что-то кольнуло в сердце от осознания того, что однажды я уже никогда не увижу кудряшек девушки и её белозубую улыбку. А потом я вспомнила Люиса, у которого восторг появляется всякий раз, стоит только Харли подойти к нему. Я вспомнила их объятия, мимолетные улыбки, веселый смех и сердце сжалось настолько сильно, что кровь на мгновение застыла в жилах. Как же хотелось разобраться с тем, что происходит с ними, как хотелось найти ответы на все эти пугающие вопросы и войти в их компанию. Но всякий раз, когда мимолетная надежда посещала меня, я понимала – этому не бывать. Я им просто не нужна. Я, чёрт возьми, не нужна никому, и, если быть честной, мне уже становится плевать на это.

– О, Джеймс! Ты ко мне пришел? – услышала я крик Кристиан и вздрогнула, когда смогла разобрать среди голосов голос Поттера.

– Нет, мне нужна Лили.

– Лили? – кажется, разочарованию в голосе не было придела, но Мерс, видимо, решила не ссориться с парнем и лишь бросила немного удручено, – Где она может быть ещё, кроме своей комнаты?

Послышались неторопливые шаги, а через минуту раздался отрывистый стук в дверь. Воздух куда-то пропал, будто весь кислород на всей Земле исчез, а ладони моментально вспотели. Что ему нужно? Что ещё он хочет сказать? Недолго мешкая, я подошла к двери и прислонилась к ней лбом, не спеша открывать. Дерево нагрелось из-за теплого летнего воздуха и совсем не тушило жар моего тела. Я слышала, как тяжело дышал Джеймс и стояла, замерев, пытаясь не выдать себя скрипом этой проклятой двери, но мое сердце так яро портило маскировку.

– Ты здесь ведь, Лили.

Какая убогая у него привычка – не задавать вопросов. Как можно всегда говорить с такой уверенностью в голосе. Я прикрыла веки, ощущая странную боль между ребрами, понимая, что вся его любовь – долбаный самообман. Мы просто погрязли непонятно в чём и не можем выбраться.

– Знаешь, я хотел тебе сказать, что ты – всё, что у меня есть, Эванс, – его голос едва был слышен и излучал такую тоску, что мне хотелось открыть эту проклятую дверь прямо сейчас, вцепиться в его рубашку, притянуть к себе и заглянуть в глаза. Но я ничего не сделала. Просто стояла и тонула, слыша, как прислоняется он спиной к наружной стороне дерева и проводит руками по ней. – И ты не должна меняться, Мерлин тебя дери. Не должна, слышишь? Всё, что я говорил – полнейший бред, потому что я буду любить тебя любой – будь ты хоть последней стервой в мире. И я хотел сказать, что я всегда буду рядом, даже если ты этого не хочешь. И…

Джеймс запнулся, замерев. Проклятые слезы медленно стекали по моим щекам, когда я держалась за ручку, как за спасительный круг. Чертовы чувства разъедали всё живое во мне, причиняли такую адскую боль, что хотелось раствориться с ней сейчас же. Я прижала ладонь ко рту, чтобы случайно не закричать, не выдать своих же эмоций, ненавидя себя. Почему я такая слабая? Почему не могу открыть эту проклятую дверь и всё сказать ему? Сказать, что я разделяю его чувства, что я до чертиков погрязла в нем?

– И если нам не суждено стать чем-то большим, то, может быть, станем хотя бы друзьями? Потому что существование без тебя кажется мне невозможным.

Когда внутри тебя умирает последняя частичка надежды на что-то большое, умираешь и ты. Джеймс Поттер, тот ещё дурачок, думал, что умирает от невзаимности, думал, что я не поняла, что это. Но только он так сильно ошибался, что я бы точно сказала бы об этом ему однажды. Вот только сейчас внутренняя энергия передалась воздуху, покинув меня, сделав безвольной. Я ловила ушами каждый его вздох и медленно оседала на пол, испытывая тошноту. Когда наступила десятая минута нашего общего молчания, он просто развернулся и ушел, оставив после себя в перепонках гулкий звон его слов и вибрацию пола.

Хотелось ли мне побежать за ним вслед? Хотелось ли сказать что-нибудь? Что ж, надо отдать должное, делать то, что ты хочешь – большая роскошь, ещё большая – быть счастливым. И как же не умереть в этой системе, как же спастись, выбраться из нее? Я провела рукой по щекам, размазав остатки туши и захныкала, поджав ноги. Алида Лостер говорила, что мне нужно научиться жить, иначе жизнь научит меня умирать. Она говорила, что мне нужно меняться. Мне говорили так все. Но теперь, кода я услышала слова Джеймса Поттера, я поняла одну вещь – ты не ничего никому не должен. Ты – это ты. Тебя любят не из-за твоих талантов, внешности, а из-за тебя же. Тогда стоило ли это глупое пари стольких трудов? Стоило ли хоть что-то эта олимпиада и самобичевание? Я до крови закусила губу, резко поднявшись. Нет, я не буду меняться, не буду выполнять условия вожатой, только вот, это не мешает мне сделать видимости моей обновленности, это не мешает мне стать тем, кем они так хотят увидеть меня, а потом резко разбить их розовые очки.

Достав влажные салфетки и вытерев остатки макияжа и слез, я нацепила на лицо самую дружелюбную улыбку и вышла из комнаты, чуть не скорчив гримасу. А потом я резко замерла, подумав, что наткнусь на Джеймса. Сглотнув, я огляделась по сторонам, радуясь, что никого поблизости нет и присела на диван в гостиной. Я не смогу посмотреть в его глаза, не смогу даже в сторону бросить хоть мимолетный взгляд. Потому что это виделось мне настолько ужасным и нереальным, что сердце с ускорением начинала биться. Сомкнув пальцы рук, я в последний раз окинула комнату печальным взглядом и медленно подошла к лестнице, вздрогнув. Улыбка сама по себе спала с уст, а настроение хоть что-то доказывать улетучилось в пропасть. Сжав кулаки, я медленно стала спускаться по лестнице, а когда ступила на пол – замерла, оглядевшись.

– Странно как-то, – услышала я голос Кристиан, который доносился из комнаты отдыха. Подойдя к приоткрытой двери, я внимательно пригляделась, пытаясь понять, кто же находиться там.

Кристиан сидела на диване, перекинув ногу на ногу и томно поглядывала на Джеймса, который безучастно сгорбился и смотрел на свои сжатые ладони. Я в нерешительности замерла, прожигая его взглядом, подмечая новые детали. Поттер выглядел поникшим, и, кажется, впервые на своей памяти я смогла застать его в таком состояние. Рядом с ним сидел Сириус, тоже без привычной улыбки на лице, который сочувственно смотрел на своего друга и о чем-то думал. В сердце что-то кольнуло, когда я поняла, что причиной этой апатии Мародера являлась я. И самое ужасное, что могло только быть, что я чувствовала се6я не лучше, и он не знал об этом. Джеймс, наверное, даже не догадывался, насколько больно и мне.

– Алида вернула нам палочки и отменила наказание, – радостно воскликнула Мерс, наклонившись к Поттеру. – Что такое Джимми? Ты выглядишь подавленным. Это все Эванс, да? Ты же к ней сегодня приходил?

Джеймс моментально выпрямился, в тотчас надев улыбку. Я во все глаза смотрела на это преображение и странная ревность бурлила во мне. конечно, для нее он и улыбаться будет, и горы свернет.

– Всё нормально, Крис, – Джеймс буднично улыбнулся, сжав её руку, но при этом соблюдая дистанцию. – Всё очень даже хорошо.

Мне хотелось ворваться в эту комнату, хотелось признаться Джеймсу и сделать так, чтобы он не уделял внимание Мерс. Чтобы не успокаивал её, да даже не замечал. Черт возьми, это же я все испортила. Если бы не промолчала о своих чувствах, если бы открыла эту проклятую дверь. Я закусила губу, до крови, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме кромешной пустоты. Бросив последний взгляд, я торопливо вышла из дома и завернула за него, чтобы усесться на качели и перестать думать о Джеймсе. Выбросить его из своей памяти и мыслей. Что если он разлюбит меня однажды? Что если его чувства пройдут так же быстро, как сменяются времена года? Я плюхнулась на дощатое сидение и с силой оттолкнулась от земли. Качели заскрипели, но теперь этот звук не приносил мне никакого удовольствия. Хотелось, чтобы петли резко сорвались и сбросили меня на землю, разбив лицо. А потом я вспомнила о Харли Вайт, о её недожизни и эти мысли показались мне слишком ужасными, слишком жалкими. Не я ли готова на все ради своей цели? Не я ли всегда шла на пролом? Я решительно сжала глаза и стала раскачиваться ещё сильнее, будто бы паря над землей. На небе не было ни облачка, а уже надоедливое солнце начинало раздражать кожу, делая её темней.

Мне хотелось уснуть, а потом обнаружить, что всё это просто-напросто сон. Что я по-прежнему в Хогвартсе и не было никакой Олимпиады, не было спора, Бермудских островов и Харли Вайт. Только у судьбы на меня были другие планы, как оказалось позже. Судьба безжалостно решила покарать меня за жалобы на скуку. Поэтому я всё ещё раскачивалась на старых, убогих качелях, рассуждая о такой затертой теме, как наша жизнь. Я остановилась, сгорбившись, и посмотрела вперед, подмечая уныние природы. Всё здесь будто отражало смерть: сухие кустарники, жженные, опавшие листья и поникшие деревья.

– Лили, – услышала я шепот и резко дернулась, обернувшись. В дырки забора стояла улыбающаяся Харли, весело махавшая мне рукой. – Что думаешь насчет небольшой прогулки?

Я опешила, часто заморгав. Мерлин всемогущий, Вайт же нельзя находиться на солнце. Я вздрогнула, только представив, что её может кто-то заметить из обитателей дома и резко сошла с качелей, дернувшись в её сторону.

– Ты чего, а если тебя заметят?

– Знаешь, тебе бы поменьше с Люисом общаться, он на тебя плохо влияет, – пошутила она в ответ, перестав улыбаться. – Почему я должна жить взаперти, когда мое оставшееся время можно сосчитать по пальцам? Если всё предрешено судьбой. почему я не могу наполнить свою жизнь воспоминаниями, с которыми можно и умереть?

Я замолчала, задумавшись. Девушка, как ни странно, была права. Ей осталось так мало жить, почему она должна тратить эту жизнь на бессмысленные попытки спастись от рака? Утвердительно кивнув головой, я пролезла вместе с Вайт через дырку, и мы молчаливо направились в неизвестное мне направление. Она молчала, и улыбка отчего-то не сверкала на её губах. Харли смотрела исключительно под ноги, и меня удивила манера её походки. Вайт как будто не интересовало то, что наводится перед глазами; намного важнее было не споткнуться, не упасть, а не мечтать. Я хмыкнула, скрестив за спиной руки и вновь пригляделась к ее одежде, запоздало заметив то же самое, вышитое имя – Констанция.

– Неужели тебе так не дает покоя это имя? – понимающе улыбалась девушка, подняв на меня свои глаза. Харли выглядела не особо веселой, а в её радужках была отчетлива видна грусть и тоска.

– Я нахожу это странным.

– А это всё? То, что происходит сейчас ты не находишь странным?

Я утвердительно кивнула, опустив свой взгляд на песок, и задумалась. Если Люис и Коул знакомы с Харли, а она была заперта здесь почти с одиннадцати лет, то как они виделись? Общаться можно и по письмам, а видеться? Может ли быть так, что они – Слизеринцы – специально выиграли эту олимпиаду, только чтобы увидеть её в последний раз? И я задрожала всем телом, нутром ощущая всё отчаяние этой ситуации. Её неизбежность. И в этот момент я поняла, что никогда не страдала так, как они. Никогда не испытывала столько боли и так долго.

– Знаешь, Харли Вайт уже давно умерла, – сказала моя собеседница, и я удивленно поглядела на неё. – Да, она стоит перед тобой, улыбается, доживает остатки жизни, но она мертва. – Харли грустно хмыкнула, и ко мне пришла догадка, что она улыбалась всегда только ради Лунна. – Она осталась где-то в сентябре 1970 года, потому что оставаться той, кем ты был раньше, в моей ситуации невозможно. И когда попала на этот остров впервые, в убогом одиночестве, я стала вышивать на каждой вещи это имя – Констанция, потому что оно – мой спасательный круг. Это то, что стало со мной после всех событий, произошедших в жизни.

Харли замолчала, а я немного удивленно поглядела на выцветшие нити на футболке. Странная защитная реакция была у Вайт, слишком странная. Будто бы с новым именем она старалась забыть о прошлом, о своей участи и просто начать жить. Будто бы Констанция – надежда на то, что не все потеряно, что у неё есть жизнь. Но спрашивать что-то или дополнять у меня не было ни желания, ни настроения, потому что находясь рядом с этим человеком не хотелось разговаривать или социально взаимодействовать. С ней хотелось молчать о многом, просто идти рядом и не произносить ни слова.

Мы прошли иссохшее поле и завернули в сторону её дома. Солнце палило так, будто бы хотело нас выжечь с этой планеты и даже легкий бриз, который прилетал со стороны моря не спасал положения. Харли слегка качалась из стороны в сторону, что сильно коробило и беспокоило меня. Может быть ей действительно стоило послушать Люиса, а не идти гулять или хотя бы надеть панамку, но я действительно начинала волноваться за неё. Были ли мы друзьями? Были ли мы чем-то близким или родным друг другу? Нет, это наглая ложь. Нам просто было хорошо друг с другом просто молчать или делиться мыслями, но мы не были друзьями. Нас и знакомыми трудно назвать, потому что у людей, у которых проблемы с обществом и пожизненные непонятки с окружающими, попросту не может быть друзей, они отвыкают от этого слова.

– Когда мне было шесть, моя старшая сестра возненавидела меня, – начала отчего-то я, зная, что ни ей, ни мне это не интересно. – Мы были очень дружными, вообще-то. Или как-то так, не знаю, мы хотя бы могли общаться. А потом она возненавидела меня так сильно, что напряжение чувствовалось нутром. Тот день был первым сентября, мы пошли с родителями на линейку. Знаешь, первый класс, школа, общество. Все кажется таким до высера красивым и манящим, а потом и оказывается, что обертка любит слезать. В тот день я стояла, нарядная и красивая, на площади, когда Петуния подговорила своих друзей насолить мне. Понимаешь, она ненавидела меня так сильно, что эта ненависть ослепляла её, заставляла пускаться в крайности. Эти дети – её одноклассники – стали издеваться надо мной: пускать пустые упаковки из-под сока, клеить жвачки на волосы и писать всякую грязь на шкафчике. То есть, делать то, чем занимаются десятилетние дети-идиоты. Я бы соврала, сказав, что мне было плевать, что она настроила против меня стольких людей и убила зачатки коммуникабельности.

Харли кивнула головой, и я знала, она поняла, что я рассказала ей это не для того, чтобы Вайт начала меня жалеть, а чтобы и у неё был в памяти какой-то момент из моей жизни. Мы подошли к главному входу в дом, к расписной арке, которая была настолько готически красивой, что у меня захватило дыхание. Харли-Констанция одобрительно хмыкнула, приложив свою ладонь к небольшой выемки в арке, а потом странный невидимый барьер озарился изумрудным светом и тотчас погас.

– Ну что, добро пожаловать. Коул и Лу уже нас ждут, – весело проговорила Вайт, нацепив улыбку до ушей.

– Они в курсе, что я с тобой? – обеспокоенный голосом спросила, аккуратно и неслышно следуя за девушкой.

– Да ладно тебе, ты уже как своя, – отмахнулась Харли, рукой махнув на дом.

Я вздохнула и с любопытством стала разглядывать тот самый магический сад с красными розами, которые просто не могли расти в таком климате. Помимо роз тут цвели желтенькие нарциссы и фиолетовые пионы с бархатными листьями. Все вокруг олицетворяло жизнь, будто бы Харли специально старалась окружить себя всем цветущим и радостным, чтобы не чувствовать приближающуюся смерть. Могучие деревья раскинули свои ветви, не пропуская солнечный цвет, и казались таким темными, что атмосфера мрачности удваивалась. Когда я прислушалась, то с удивлением обнаружила журчание ручейка, правда, местоположение этого чуда обнаружить я так и не смогла. Мне определенно нравилась эта гнетущая атмосфера, которая впитывала в себя весь мрак этого мира, а огромный готический дом выглядел настолько мощным и устрашающим, что мои ноги сами собой подогнулись от того величия, что излучало это здание.

– Скажи, то, что я грязнокровка…неужели Вам плевать на эти предрассудки?

Харли пожала плечами, не обернувшись, и открыла дверь своего дома, помедлив.

– Мы смотрим не на кровь, а на человека. Какая разница, что течет в его венах, если иногда то, что находится в голове намного грязнее и страшней?

Теплое чувство разлилось внутри, и я робко улыбнулась, понимая, что мне безумно повезло встретить таких неординальных Слизеринцев, которым абсолютно плевать на всю лабуду, пропагандируемую Волан-де-Мортом и его приспешниками.

– Но они же всё равно станут Пожирателями? – тихо осведомилась я, уже заранее зная ответ. Вайт обернулась ко мне лицом и горько улыбнулась.

– Нам приходится делать то, что мы не хотим. И тут дело не в страхе, как считают сторонники Дамблдора. Тут дело в том, что из-за твоего выбора буду страдать те, ради которых ты живешь, – Харли ухватилась за ручку массивной двери, немного пошатнувшись, и прикрыла глаза. – Коул будет Пожирателем, но не из-за того, что считает эти идеи правильными. Он будет служить Темному Лорду только из-за опасности, которая висит над каждой чистокровной семьей. И он будет убивать людей ради своих родителей и будущей семьи, потому что по-другому не может. Коул не может подставить под удар тех, кем дорожит. И поверь, так поступают многие, и если честно, вы – Гриффиндорцы ничем не лучше личностей, которые обзывают маглорожденных грязнокровками, потому что у них, черт возьми, нет выбора. Вы ставите на любом Слизеринце клеймо, только потому, что у него факультет в изумрудных тонах, а не в бордовых. Вы ставите клеймо на людях, с которыми даже не общались, из-за их холодности и знаменитых фамилий. Так чем же сторонники Дамблдора лучше Пожирателей? Чем, если все они пытаются сделать мир лучше для своих детей и людей, кто в их сердцах прописан навеки?

Её слова обухом огрели меня по голове и заставили подумать, действительно, чем же? Мы все клеймим друг друга только из-за значков на мантиях и фамилий. Нет смысла в этой проклятой войне, в ней нет ничего, потому что каждый хочет уберечь свою семью, и он идет ради этого до конца. Мне стало стыдно, когда я вспомнила, как смотрела на Коула и Люиса в первую встречу, и какие мысли посетили меня тогда. Неужели я такая же, как и все остальные, что судят о людях только по стереотипам? Я кивнула головой, как бы соглашаясь, и медленно последовала за Харли, испытывая смешанные чувства где-то внутри. Мы зашли в дом и в нос тут же ударил запах плесени и пыли. По стенам векового здания были развешаны магические картины, которые недовольно шептали что-то про покой и так надменно глядели на мои рыжие волосы, что мне становилось не по себе.

Я поежилась и заспешила за Харли, толком даже не разглядывая интерьер, чувствуя напряжение и ещё что-то очень странное. Будто бы кто-то здесь был, невидимый, но значимый. Будто это что-то наблюдало за мной. Ускорив шаг, я прошла в ту же комнату, что и Вайт, а затем замерла. Комната была исполинских размеров, слегка вычурная, в темно-синих тонах. Тяжелые шторы плотно укрывали окна, чтобы ни один лучик света не могу пробраться сюда, а старые, черные из-за времени подсвечники слегка дрожали.

– О, цветочек, – проговорил Коул, который играл в бильярд с Люисом. Лунн сострадательно вздохнул, пустив в меня один единственный, полный ненависти взгляд, и принялся доигрывать партию.

Я наморщила лоб из-за этого дурацкого прозвища, который мне дал Сириус, и который так не вовремя подхватил Нотт. Подойдя чуть ближе к парням, я с интересом разглядывала резьбу бильярдного столика и его массивные ножки. Дерево было темным, отполированным и лаковым, а рисунки, выгравированные по бокам, напоминали зарисовки из мифов Древней Греции. Да, надо отдать должное, всё это выглядело настолько дорогим и красивым, что невозможно было перестать разглядывать интерьер. Комната скорее напоминала зону отдыха, нежели спальню или гостиную. Помимо бильярдного столика здесь стояли два дивана с изумрудной обвивкой, стеллажи с книгами и красивый дамский столик с зеркалом на всю стену.