Текст книги "Журналюга (СИ)"

Автор книги: товарищ Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Помимо всего прочего (это уже в-четвертых), он продолжал постоянно встречаться с Майей, но уже у себя дома. Ваську в начале июлю наконец-то отправили в пионерлагерь (за счет завода, где трудились родители), и квартира в дневное время оказывалась в полном его распоряжении. Чем он не преминул тут же воспользоваться.

Приглашал ее к себе, понятное дело, тогда, когда дома никого не было. Майя тоже напряженно готовилась к поступлению в вуз (твердо решила поступать в Ленинский пединститут на английский язык), но для него все-таки находила время. Разумеется, Пашу прежде всего интересовало тесное, интимное общение с девушкой, и он каждый раз настаивал на близости (организм-то своего требовал), а потом уже всё остальное… Майя, к счастью, почти никогда ему не отказывала. Более того, она с каждым разом все активнее и активнее участвовала в этом процессе и даже, кажется, стала получать некоторое удовольствие (по крайней мере, так казалось со стороны).

Чтобы не было лишних вопросов, Паша представил Майю родителям как свою постоянную девушку, те против нее ничего не имели (бывшая одноклассница, из очень хорошей семьи). Только мама, Нина Николаевна, еще раз попросила сына быть очень аккуратным – лишние проблемы никому не нужны, ни ему самому, ни Майе. Паша пообещал – ему, разумеется, самому не нужны никакие осложнения.

У них с Майей впереди – институт, вольная студенческая жизнь, к чему портить будущее ненужной беременностью и детьми? Семейная жизнь – штука весьма серьезная и очень ответственная, и к ней надо быть готовым, как морально, так и материально. Проще говоря, до этого еще нужно было дорасти и созреть морально.

А какая может быть финансовая самостоятельность и ответственность в семнадцать лет? Совсем другое у всех на уме… Майя полностью разделяла его взгляды и тоже соблюдала предельную осторожность – чтобы, не дай бог, не залететь. В общем, в этом плане их взгляды полостью совпадали, что только способствовало приятности и крепости отношений.

Родители Майи, скорее всего, догадывались об отношениях дочери со своим молодым человеком, но благоразумно не лезли в ее личную жизнь. Так было лучше и спокойней для всех. Кроме того, они привыкли ей доверять и рассчитывали (не без основания) на ее благоразумие, ум и трезвый расчет.

* * *

И еще одно важное событие произошло в это же время – смерть Владимира Высоцкого. Двадцать пятого июля Паша случайно оказался на Таганке (были кое-какие дела) и вдруг увидел возле знаменитого на весь Советский Союз театра необычное скопление народа. Посмотрел, а в большом окне-витрине выставлена фотография Владимира Семеновича в черной траурной рамке, а ниже – соответствующий текст. Люди подходили, тоже смотрели, скорбно молчали или тихо между собой переговаривались. Естественно, все спектакли театра на несколько дней были отменены.

Популярность Высоцкого в это время была просто фантастическая, его песни звучали буквально из каждого магнитофона (это помимо кинофильмов и официальных пластинок), а роль в «Место встречи изменить нельзя» принесла ему буквально всенародную славу. Вполне заслуженную – как говорится, по таланту. Паша несколько раз пытался попасть на спектакли с его участием (в прошлой своей жизни), но так и не смог: билеты в кассе мгновенно раскупались, а у спекулянтов они шли по двадцать пять рублей. Совершенно немыслимая для простого советского студента сумма…

На похороны Высоцкого Паша не пошел – никогда не любил столпотворений, но посетил его могилу на Ваганьковском кладбище много позднее, когда там был уже установлен знаменитый памятник – «Высоцкий в смирительной рубашке» (или же связанный по рукам и ногам – кому как больше нравится). Положил, как все, к его ногам скромный букетик цветов, постоял, помолчал…

И пошел к другой известной могиле – Сергея Есенина. Несмотря на огромное литературное значение поэта, подобающего памятника у него еще не было – лишь скромный черный камень с овальным барельефом. Белая скульптура на могиле, как помнил Паша, появилась позднее, через шесть лет, когда подули новые, свежие ветры, многое в стране изменится и, наконец, очень многое стало можно.

Могила великого русского поэта, как всегда, утопала в цветах – их регулярно приносили поклонницы творчества Сергея Александровича. И они же, эти скромные женщины, по воскресеньям читали его стихи, стоя у ограды. Вот такая была живая народная память… Произведения Есенина (в отличие от многих других русских поэтов того же периода) официально под запретом в СССР никогда не были, его прекрасные, звонкие строчки (особенно о Родине и природе) часто издавались и даже были включены в школьные хрестоматии по литературе для младших классов, но при этом власти как бы делали вид, что не существует весьма значительной части его творчества (например, цикла «Москва кабацкая» и т. п.). Эти стихи старались не публиковать (по крайней мере, массовыми тиражами) и в школьную программу, само собой, они никогда не включались. Но те, кто по-настоящему любил Есенина, их, разумеется, хорошо знали. И читали у его могилы на Ваганьковском.

* * *

Между тем вступительные экзамены в МГУ неумолимо приближались. Сначала надо было пройти творческий конкурс, и тут, к счастью, проблем не возникло. Во-первых, у Паши уже были три газетные публикации (причем на страницах весьма уважаемой и популярной в СССР «Комсомольской правды»), во-вторых, отец Майи, Иван Сергеевич, как и обещал, дал ему отличную редакционную рекомендацию. В общем, первый этап отбора он прошел без проблем и был включен в список абитуриентов.

Следующее препятствие – так называемое собеседование. Оно проходило в один день и состояла из двух частей – письменной и устной. На первой давали некие темы общественно-политического и нравственно-морального характера, требовалось выбрать одну из них и написать небольшое эссе – буквально на две-три странички. От обычного сочинения эта работа отличалась тем, что требовалось показать не только умение грамотно и, главное, ярко, интересно писать, но и правильно рассуждать на ту или иную тему, а также связано и убедительно излагать свои мысли и доносить до читателя свою точку зрения. На эссе отводилось три часа – в принципе, вполне достаточно, если умеешь хорошо и быстро составлять предложения и формировать из них текст.

Глава 23

На ошибки в эссе преподаватели журфака особо внимания не обращали, но, если их оказывалось слишком много, то такую работу сразу же отсеивали – зачем нам безграмотные журналисты? Если человек хочет работать в печатных средствах массовой информации, то должен знать русский язык хотя бы на уровне «хорошо». А дальше его тексты будут править твердой рукой корректоры и доводить до ума опытные редакторы. Пока сам не научится писать правильно.

В назначенный день (это было уже в первых числах августа) Паша прибыл на журфак (старое здание университета на Проспекте Маркса, бывшей Моховой) и занял место в большой поточной аудитории. Этот зал он хорошо помнил по прошлой своей жизни – там читались лекции для всего потока и проводились общие факультетские собрания. И именно в этой аудитории он как-то случайно уснул на «Истории КПССС», за что получил потом обидный нагоняй от куратора курса и чуть было не вылетел из университета.

Но предаваться воспоминаниям и ностальгировать времени было: два преподавателя (Паша знал, что они тоже с журфака) объявили темы и дали отмашку – вперед, ребята, время пошло!

Паша подумал и взял тему «Нравственный выбор советского человека» – практически свободное изложение своих мыслей. Можно было, конечно же, обратиться к проверенной временем классике и написать что-нибудь простое, школьно-стандартное, на основе известных произведений (например, «Тихий Дон» и «Судьба человека» Михаила Шолохова или «Как закалялась сталь» Николая Островского), разрешалось также писать исключительно «от себя» (только свои взгляды, мысли и рассуждения – то есть болталогия в чистом виде), но он поступил гораздо предусмотрительнее – обратился к (да-да, вы правильно всё поняли!) литературным трудам Генерального секретаря ЦК КПСС. Уж наш-то дорогой и любимый Леонид Ильич-то точно не подведет! А попадание в тему было гарантировано – кто посмеет сказать, что в книгах товарища Брежнева ничего не говорится о нравственном выборе советского человека? Говорится, и даже не один раз. Нужно только вспомнить нужные места и правильно их вставить в свое эссе. Чем Паша и занялся.

Рядом пыхтели над своими работами мальчишки и девчонки примерно одного с ним возраста, но в аудитории были и абитуриенты постарше, уже почти взрослые (некоторые ребята – сразу же после армии: это было видно по коротким стрижкам и выправке): они, как правило, сидело отдельно и старались не смешиваться со вчерашними школьниками. Три часа пролетели совершенно незаметно, и Паша с легким сердцем отдал свою работу на проверку – был уверен, что она вызовет интерес у преподавателей (те проверяли эссе сразу же и делали у себя на листочках какие-то пометки).

Он четко уложился в отведенное время и с чистой душой и спокойной совестью пошел отдыхать – перерыв был примерно на час-полтора. Наскоро перекусил в буфете на первом этаже здания (порция полудохлых сосисок с зеленым горошком, хлеб, булочка, мутный кофе в граненом стакане) и вышел на улицу – надо бы проветриться… От сидения в аудитории и напряженной работы начала болеть голова, а впереди была самая ответственная часть испытаний – личное собеседование с преподавателями факультета.

А они, как знал Паша, могли спросить абсолютно о чем угодно, задать вопрос по любой теме и из области знаний или общественно-политической жизни. Например, как зовут лидера народно-демократической революции в Эфиопии? И ты должен, не задумываясь, быстро ответить: Менгисту Хайле Мариам! Казалось бы, причем тут Эфиопия, какое отношение она (а также ее темнокожий лидер) имеет к факультету журналистики МГУ? Но, если ты задашь такой вопрос, тебе резонно ответят: советский журналист обязан быть политически грамотным, широко эрудированным человеком и хорошо знать (хотя бы по именам), кто есть кто из иностранных лидеров (особенно в дружественных СССР стран). Иначе как он будет писать статьи на важные общественные темы и освещать судьбоносные международные события?

Могли спросить по поводу идущих молодежно-комсомольских строек, самых последних достижений советской промышленности, про успехи сельского хозяйства или же, скажем, что-то из популярных новостей науки и техники. Поэтому угадать, в какую сторону пойдет беседа (соответственно – и подготовиться к ней заранее), было совершенно невозможно.

Паша подошел к памятнику Ломоносову перед зданием факультета и присел на нагретых солнцем ступеньках постамента. Это было любимое место тусовки журфаковцев всех поколений, и он сам немало времени провел «в ногах» у великого русского ученого, основателя университета. Считалось, что, чем активнее ты полируешь своими штанами (юбкой, платьем…) это место, то тем лучше у тебя будет успеваемость и, соответственно, меньше проблем с преподавателями.

Это было обычное студенческое суеверие, конечно же (вроде ловли пресловутой халявы в открытую форточку накануне экзамена), но многие в него искренне верили и часами просиживали возле монумента Михаила Васильевичу. Что интересно, это поверие почему-то не распространялось на памятник Ломоносову у Главного здания МГУ на Ленинских (Воробьевых) горах. Может быть, потому, что тот Ломоносов гордо стоял, выпрямившись во весь рост, на своем высоком пьедестале и посматривал на пробегающих мимо студиозусов немного надменно? Мол, бегают, суетятся тут всякие… А этот Михаил Васильевич сидел по-домашнему на кресле, непринужденно улыбался и казался совсем своим, близким и родным человеком.

Паша не стал нарушать многолетнюю традицию, сел на ступеньки и подставил лицо яркому летнему солнцу. Вид отсюда был просто замечательный: напротив – длинное, желтое здание Манежа, за ним – красная кремлевская стена с башнями и зданием Арсенала, и, разумеется, Александровский сад с Могилой неизвестного солдата.

Паша уже несколько раз проходил мимо мемориала со своими иностранными туристами, когда стоял в длиннющей очереди в Мавзолей. Стоять приходилось около часа, но он время зря не терял: общался с иностранцами, оттачивал свой английский (если это удавалось), попутно рассказывал о Неглинке, некогда протекавшей на этом месте, о Кремле, Мавзолее и о самом мемориале, разумеется…

Посидел на ступеньках примерно с полчаса и уже собирался было вернуться обратно в здание факультета (перерыв уже кончался), как вдруг к нему неожиданно подошла Инга. Оказалось, что она забежала на факультет по каким-то своим делам и случайно увидела своего нового знакомого, Пашку Матвеева. И решила поболтать.

Паша очень ей обрадовался – даже сам не ожидал от себя такого. Еще немного посидели на теплых ступеньках, поговорили о том, о сём, а затем абитуриентов стали наконец приглашать на вторую, устную часть испытания. Инга искренне пожелала Паше удачи, и он, как положено, сказал: «К черту!» А сам подумал: наверное, эта случайная встреча – все-таки хороший знак, судьба как бы намекает, что им скоро предстоит учиться вместе.

* * *

Абитуриентов разбили на шесть групп и начали по очереди запускать в аудитории для общения с преподаватели. Цель у устной части испытаний была одна: понять, насколько образован и развит поступающий, какова его эрудиция, может ли он (она) впоследствии стать хорошим журналистом (а плохих или просто посредственных у нас и так предостаточно).

На этой, самой ответственной части часть испытаний требовалось во что бы то ни стало понравиться придирчивым преподам. А для этого – быть спокойным, уверенным в себе, в то же время – находчивым и готовым к любым неожиданным и каверзным вопросам, подчас не имеющим вообще никакого отношения к журналистике. Специально никто никого, разумеется, не топил, но, поскольку желающих стать студентами журфака, как всегда, оказалось намного больше, чем было мест на факультете, то отбор шел жесткий, можно даже сказать – жестокий. К тому же конкурс в этом году неожиданно оказывался очень большим, требовалось его сократить…

Опытные преподаватели знали: чем придирчивей и въедливей они будут сейчас, на собеседовании, тем легче им придется потом, когда те же самые ребята и девчата станут студентами. Им же придется ихучить! А потом – и распределять по отечественным газетам и журналам. Понятное дело: лучше сразу же отобрать лучших (или хотя бы более-менее талантливых, способных) и отсеять всякий шлак, чем тратить на это время и силы уже во время самого учебного процесса.

А заодно они существенно облегчали работу всей приемной комиссии: резко уменьшали количество поступающих, сокращали конкурс, экономили время на проведение устных экзаменов. Как говорится, чем меньше народа – тем больше кислорода. И выше будет качество первокурсников…

Абитуриенты стояли у шести аудиторий, и с ними работали, соответственно, шесть пар экзаменаторов. Когда очередь дошла до Паши, он смело шагнул вперед, сел напротив строгой комиссии и улыбнулся про себя: одним из преподавателей оказался его старый знакомый (по прошлой еще жизни) – Виталий Иосифович, куратор курса. Трудно было сказать, повезло ему или же, наоборот, он основательно влип. С одной стороны, Паша хорошо знал, что это за человек и что от него можно ожидать, но, с другой – педагог тот был въедливый и дотошный. К тому же, как потом выяснилось, еще и злопамятный, мелочно-мстительный. И испытывающий стойкую неприязнь к некому Пашке Мальцеву…

Паша надеялся лишь на то, что для Виталия Иосифовича он сейчас – один из многих абитуриентов, частичка некой безликой массы поступающих, и к нему лично никаких претензий у куратора нет. К тому же в списках значился Павел Матвеев, не имеющий никакого отношения к раздолбайскому, шебутному и бестолковому студенту Павлу Мальцеву… Однако опасаться Виталия Иосифовича все-таки стоило – кто знает, что у того на уме. Человек он очень самолюбивый, может придраться к чему-то и замучить каверзными вопросами – если вдруг ему покажется, что абитуриент недостаточно его боится или же совсем перед ним не трепещет…

Поэтому Паша тут же надел на лицо маску туповато-старательного учащегося, приквыкшего смотреть экзаменатору в рот и ловить каждое его слово. По опыту прошлой жизни он хорошо знал: таких студентов преподаватели очень любят и обычно бывают к ним весьма снисходительны. Ну, подумаешь, человек чего там не знает, чего-то не доучил! Зато он старается, тянется за знаниями и, главное, никогда не спорит и не пытается что-то из себя строить…

К счастью, Виталий Иосифович к тому времени уже изрядно устал – сидел в аудитории полдня, поэтому не так кидался на каждого абитуриента. Кроме того, было видно, что бедному педагогу до смерти надоела эта скучная, нудная (но обязательная!) процедура собеседования (кончилась бы поскорее!) и ему чрезвычайно хочется забросить, наконец, все дела и сбежать из этой летней, пыльной, жаркой и утомительной Москвы к себе на дачу. К своей семье, к лесной прохладе и чистому, прозрачному озеру. В глазах бедного Виталия Иосифовича читалась неподдельная тоска по тихому, спокойному дачному отдыху в компании с любимой женой и детьми…

Вторым человеком на собеседовании оказалась Нинель Георгиевна с кафедры русского языка. Паша ее тоже хорошо знал (по прошлым своим семинарским занятиям) и представлял, о чем та может его спросить. Это была строгая, принципиальная женщина, больше всего на свете ненавидящая разного вида халявщиков и лентяев, которые хитрили на экзаменах и пытались заменить твердые знания, полученные упорным трудом и честной зубрежкой, банальным списыванием. За всякую «левую» помощь (шпаргалки, подсказки и т. п.) она безжалостно выгоняла провинившихся со своих экзаменов, и тогда приходилось пересдавать ей не один и не два раза…

Само собой, Нинель Георгиевна также не любила тех ребят, кто пытался пролезть в МГУ не совсем честно – скажем, с чужой помощью – со статьями, написанными совсем другими людьми. А такие случаи, увы, регулярно происходили при поступлении. Особенно если это были публикации в небольших региональных изданиях…

Все хорошо знали: в провинции нравы совсем не такие, что в Москве, намного проще и откровенней, и журналисты гораздо больше, чем в крупных городах, зависят от ласки и внимания местных властей. Вот и могут те «попросить» главного редактора или кого-то из членов редколлегии помочь сыну или дочке «весьма уважаемого человека» с публикацией пары-тройки материалов, необходимых для поступления на в МГУ. Особенно если папа или мама будущего журналиста сидели в очень высоких кабинетах или же имели прямой доступ к тем или иным материальным благам…

Кто же посмеет отказать им в такой малости – пусть даже сам отпрыск никакого таланта (да и просто способностей)к журналистике не имеет, а элементарно хочет попасть в Москву и учиться на престижном факультете? Вот и пишут нужные статьи опытные журналисты, однако в самих газетах выходят они совсем под другими фамилиями. Разумеется, за этот труд благодарят – и самого написавшего, и главного редактора, и всех прочих, кого надо…

Этим обстоятельством, кстати, и объяснялась, помимо всего прочего, необходимость предварительного испытания до официальных экзаменов. Если у человека были в личном деле хорошо выполненные, вполне годные по стилю и содержанию статьи, а эссе написано совершенно не так, безграмотно и бездарно, то приемной комиссии все тут же становится ясно. В ней же профессионалы работают, не один год (и даже не одно десятилетие) протрудившиеся в отечественных газетах и журналах!

И таких вот хитропопых ребят, пытающихся на чужом таланте въехать на журфак, они сразу же выявляют и отсеивают (причем именно во время собеседования), Достаточно пообщаться, поговорить по теме публикаций – и человек, если не сам их готовил, точно «поплывет» – не сможет объяснить, почему взял эту тему и как собирал необходимый материал.

Плюс, разумеется, анализ эссе – это был практически стопроцентный показатель пригодности к профессии. Примитивные, косноязычные, корявые предложения со множеством грамматических ошибок говорили о претенденте на студенческий билет гораздо больше, чем самая шикарная рекомендация данная в редакции какой-нибудь местной районной газеты или же вообще многотиражки…

Паша не ошибся – разговор начался именно с его газетных статей:

– Скажите, из ваших родных или близких кто-то работает или работал в журналистике? – внимательно посмотрела на него из-под очков грозная Нинель Георгиевна.

Паша понял вопрос правильно: она ознакомилась с его статьями (вырезки из газет были представлены на собеседовании) и, надо полагать, решила, что он написал их не сам – кто-то ему помог или вообще настрочил вместо него. На этот провокационный вопрос следовало отвечать прямо и честно.

Паша так и сделал: посмотрел Нинель Георгиевне в глаза и сказал абсолютно твердым и искренним голосом:

– Нет, никто не работал и не работает. Статьи для «Комсомольской правды» я написал сам, мне в этом никто не помогал. Редактор отдела учащейся молодежи Виктор Попов может это подтвердить. Да и Иван Сергеевич – тоже…

И показал на подпись заместителя главного редактора «Комсомолки» в рекомендательном письме. Потом, предвидя следующий вопрос, добавил:

– И свое эссе, кстати, я тоже написал самостоятельно, без всякой шпаргалки и заготовки. Да ваши ребята в аудитории и не дали бы мне чем-то там воспользоваться!

Действительно, во время письменного испытания вдоль рядов непрерывно ходили студенты старших курсов (их тоже привлекли к экзаменам) и внимательно следили за тем, чтобы никто не пользовался никакими дополнительными материалами.

– Почему вы выбрали для своего эссе именно такое литературное произведение? – поинтересовался уже Виталий Иосифович.

И снова Паша ответил абсолютно честно – рассказал про школьную конференцию по книгам дорогого Леонида Ильича и про свое выступление перед ребятами. Преподаватели переглянулись: похоже, на этот раз им действительно повезло – попался по-настоящему талантливый абитуриент. Этот Матвеев, судя по всему, уже сейчас может писать вполне годные материалы… На фоне других поступающих он выглядит просто звездой местной журналистики.

Задали для порядка еще парочку вопросов, а потом отпустили Пашу с миром – все было предельно ясно. Чего зря мучить парня, если его способности не вызывают никаких сомнений? Да и с грамотностью у него тоже было все более-менее в порядке, эссе написано аккуратно, практически без ошибок. Наверняка он станет прилежным, старательным студентом, а потом – и хорошим журналистом. Такие нужны нам на факультете, и им после окончания учебы будут рады в любой газете или журнале.

Таким образом, первое серьезное испытание Паша прошел почти без проблем, можно сказать, легко и играючи. Хорошо бы и дальше всё шло таким же образом…