Текст книги "Услышанный во второй жизни (СИ)"

Автор книги: Torens

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Но ты же один, – заметил я.

– Да. Но я много говорю, ты меня слушаешь и выделяешь что-то для себя, а всю общую картину ты не «слышишь». Мы можем слушать человека, но не слышать, что он хочет сказать. Я раньше тоже не особо понимал разницу между этими словами, но однажды к нам в школу пришла новая учительница географии и она постоянно говорила: «Услышьте меня», «Услышьте, что я вам говорю», «Прекратите меня слушать и наконец-то услышьте!», – суицидник заговорил чуть высоким голосом, видать, подражал учительнице. – Вначале я этого не замечал, смеялся, а потом задумался и понял, что разница есть. Причем огромная. У тебя разве так не бывало, что ты жалуешься кому-то, или высказываешь свое мнение, или делишься впечатлениями, ожидая, что тебя поймут, разделят с тобой твои эмоции, поддержат, а человек вдруг бах! И говорит какую-то чушь или вообще что-то левое. Это и значит, что он тебя не услышал.

Я вспомнил, как в детдоме у меня был один приятель, не друг, нет. Так, приятель, с которым мы иногда проводили вместе время. И однажды нас повезли на какую-то художественную выставку, и там была одна картина. Я от нее глаз оторвать не мог. Она меня притягивала, словно хотела высосать душу. И я всю выставку простоял у этой картины, а потом рассказал приятелю о переполняющих меня эмоций, когда я глядел на нее, а он лишь ответил: «Уу, прикольно». Мне было обидно от его реакции. Я думал, он меня поймет…

– А если… – начал я. – А если я постараюсь тебя услышать, ты мне расскажешь, почему решил покончить с собой?

– Если ты меня когда-нибудь, вдруг, услышишь, то мне не зачем будет тебе это рассказывать. Ты поймешь все сам, как поняла мама и Кирилл.

– Мама? Она тебя слышит?

– Да. Она услышала меня почти сразу, как очнулся в больнице. Я был так удивлен, я уже привык, что меня никто не слышит, а тут она. Мама удивительная. Тебе повезло, приемыш, что она выбрала тебя. Кстати, не расскажешь, чем это ты ее приворожил?

– Не знаю. Она лишь сказала, что глядя на меня, подумала, что хочет, чтоб я был ее сыном.

– Хм. Я ее понимаю, – я замер, и осторожно, пытаясь сохранить ту интонацию, с которой говорил до этого, спросил.

– Да? И почему?

– Ты – типичный представитель настоящего мужчины. Мужественный, сильный, красивый, достаточно умн… – суицидник резко замолчал, а потом как закричал. – Ах ты, скотина! Гори в аду, приемыш! Я ничего не говорил! Сотри из своей памяти все вышесказанное! – я начал тихо смеяться. – Ненавижу тебя!

– Да-да, я это знаю. Придумай что-то новенькое.

– Ррррр, чтоб на тебя тридцать три несчастья свалились!

– Уже. Правда они не на меня свалились, а на плиты с четвертого этажа, и представляют собой рыжее создание с буйной фантазией.

– О, ну раз ты считаешь меня ходячим несчастьем, то я буду преследовать тебя до конца твоей жизни.

– Ты просто несчастье, так как с ходунками у тебя проблемы.

– Ничего, скоро их не будет. И тогда берегись мерзкий приемыш! Мухахаха! Мухахахаха!!!– суицидник засмеялся, как закоренелый злодей из кино.

– Я весь дрожу. А ты там голос не надорви. И вообще, я спать хочу, так что оставь меня в покое.

– Наглеж. Сам позвонил, разбудил, а теперь меня в чем-то обвиняет.

– Беру пример с тебя. Спокойной ночи.

– Спокойной. И сладких снов.

Я положил трубку, но еще долго глядел в потолок и улыбался, вспоминая разговор с суицидником.

25 глава. Где-то далеко...

POV Сени

Я знал, что когда-нибудь мои ноги перестанут быть простой атрибутикой и вновь начнут чувствовать и двигаться. Но совсем не ожидал, что это случится так скоро, поэтому, когда вдруг почувствовал боль, я даже не обратил на нее внимания, лишь ошеломленный взгляд приемыша помог мне понять, что что-то не так, а потом до меня дошло что. Это была чистой воды фантастика, чудо, но никак не довольно закономерным происшествием.

Я и глазом не успел моргнуть, как летел уже с Эрикой в другую страну на лечение, вот только когда меня устроили, Эрика уехала назад. А я остался один в чужой стране с незнакомыми людьми, которые говорили только на английском. Мой же английский представляет собой примерно тридцать слов: пять связано с семьей, пять обозначают цвета, одиннадцать чисел (одиннадцатое это пятьдесят), оставшиеся – это местоимения и пару существительных. И как прикажите мне тут жить? Особенно, если учесть, что от меня постоянно чего-то хотят, требуют, заставляют. Настоящий ужас.

Я хотел домой. Хотел назад. И не потому что мне тут одиноко и я никого не знаю, а потому, что я чувствовал себя лишним. Мне не нравится эта страна. Наверно, я патриот. Меня, конечно, многое не устраивает в России, но я не могу заставить себя променять ее на какую-нибудь другую страну. Поэтому мне так отчаянно хотелось домой. Или, хотя бы, чтобы, кто-нибудь знакомый или близкий человек оказался рядом, но Эрика, которая стала для меня матерью, сказала, что в России соответствующих заведений нет, а сама она приехать не может. Ясное дело, у нее там бизнес, а я тут застрял на неизвестно какой срок. Может, на несколько лет. Но она может приехать хотя бы на пару недель, пока я не привыкну ко всему тут. Эту идею я высказать не успел. Вмешался приемыш. И одним лишь вопросом ему удалось вывести меня из себя, заставить переполниться гневом и злостью. Ненавижу его. Хотя бы из-за тех противоречивых чувств, что я испытываю, когда он находится рядом. Я боюсь его, но в то же время я чувствую себя под защитой. Лев. Да, хорошее сравнение. Приемыш как лев. Если вы с ним дружите – он порвет любого за вас, если вы с ним враги – он порвет вас. Но кто мы друг другу – я так понять и не смог. Не враги, нет. Эту стадию мы прошли. Но и не приятели, тем более не друзья. Скорей люди, которым по не очень приятному стечению обстоятельств приходится делить крышу над головой.

Но больше всего я ненавидел его за то, что не мог угадать. Когда мое мнение и мнение род… людей, что растили меня, разошлись по поводу тех, с кем я должен общаться. Они хотели, чтобы я дружил с «правильными» людьми, я же хотел дружить с теми, кто мне нравился. Если я их не слушал, то они… «наказывали» меня, но и с «правильными» я не общался, они мне были неинтересны. Так я остался один. Были просто знакомые и приятели. Поэтому, начиная с шестого класса, я любил наблюдать за людьми, старался угадать, как они отреагируют на те или иные слова, как поведут себя в разных ситуациях, что скажут, а потом делал их героями моих историй. Со временем я в этом преуспел и почти не допускал ошибок. Но тут появился приемыш, и я вновь почувствовал себя одиноким шестиклассником, который сидит на последней парте и глядит на класс исподлобья, пытаясь определить, что же сейчас скажут его одноклассники. Когда я думал, что приемыш разозлится – он улыбался, вместо того чтобы засмеяться или просто улыбнуться – он одаривал меня пренебрежительным взглядом. Когда дело шло к скандалу – он уходил, а когда я просто хотел с ним поболтать – он вдруг вскипал и начинал кричать. И у него всегда, всегда была эта нестираемая ухмылка на лице! Как же мне хотелось кинуть в него что-то, а еще лучше самого приемыша приложить головой об стол. Иногда я ловил себя на мысли, что думаю о его смерти. По-настоящему. Я хотел его убить или чтоб с ним случился несчастный случай. Когда он задерживался, в голову прокрадывалась мысль: «Хоть бы его сбила машина». И меня это совершенно не пугало. Я чувствовал себя естественно, словно так и должно быть. Словно я создан для того, чтобы думать о смерти приемыша. Но этот гад живучий и все продолжает дышать. Сейчас, находясь в чужом краю, я этому даже рад, потому что теперь имею возможность каждый день звонить домой и получать новую порцию допинга для того, чтобы продолжать лечение…

Каждодневные тренировки для меня, привыкшего жить по своему собственному графику, – настоящее мученье. Подъем в семь часов утра. В семь часов! Да еще и летом! Не знаю, кто это придумал, но он определенно чертов садист. После этого идут тренировки для разогрева и усиления мышц. Я, как настоящий качок, поднимаю гантели различной тяжести не только руками, но и ногами. Конструкция, которая помогает мне это делать, вселяет в меня ужас. Каждый раз, глядя на нее, я боюсь, что она сейчас рухнет и погребет меня под собой, но этого не случается. Затем массаж всего тела – тоже для мышц. Во время него на меня выливают столько масла, что я смело могу запрыгивать в салат. Потом полчаса перерыв и бассейн, где я барахтаюсь с помощью своей «няньки». Затем наступают два часа эмоционального ада. Психолог. Так как это обязательная программа, то ради меня наняли еще и переводчика, который приходит только на эти занятия (конечно, мама столько денег отдала за лечение, еще бы они не нашли переводчика). И эта… эта женщина с мягкой улыбкой, словно перед ней душевнобольной, и неприкрытой жалостью, будто она кому-то нужна, каждый день лезет туда, куда ее не просят. Каждый день она пытается выпытать у меня про отношения с теми людьми, что вырастили меня, почему я хотел покончить с собой, о том, как я отношусь к маме и как я себя чувствую. Мне приходится все время быть настороже, чтоб не сболтнуть чего лишнего. Я не хочу, чтобы кто-то копался во мне, в моем прошлом, потому что ключевое слово – «мое». И идите вы все далеко и быстро со своей обязательной программой. Поэтому приходится добродушно улыбаться, делая вид, что у меня все хорошо и рассказывать ей идеи о новой истории. Она их внимательно слушает, а потом что-то быстро записывает в своей тетради. Но иного выхода у меня нет – она не тот человек, которому я могу сказать… Нет, не так. Она не тот человек, которому я хочу сказать, что мне паршиво.

Чертов график высасывает из меня все соки. Под конец дня я чувствую себя полностью разбитым и опустошенным. Хочется лечь на кровать и превратиться в амебу, чтобы больше никто не трогал. Нет ни сил, ни желания что-либо писать. Идеи просто складируются в голове. Да еще вдруг начались кошмары. Теперь, стоит мне заснуть, когда я вижу удивленно-растерянные лица моих когда-то родителей, они неожиданно исчезали, и перед моими глазами появлялось бескрайнее небо, а я сам медленно, но верно летел вниз в пропасть, что как хищник разевала свою пасть, хвастаясь глубиной и чернотой. Остановить свое падение я никак не мог, и проснуться тоже не получалось, разве что, только после того, как я достигал дна…

Иногда, глядя на свое отражение в ванной комнате, я думаю, что больше так не могу, что если проживу так еще один день, я сойду с ума, что куда проще – тупо сдохнуть. Мои ноги не стоят того, чтобы я чувствовал себя как после центрифуги. В голове один за другим возникает способ, которым можно себя убить. Конечно, такие, как вколоть себе бензин или наглотаться таблеток – нереальны. Тут туго с бензином и таблетками. Но есть вполне сносные. Самый простой и легкий – это перерезать вены. И когда рука уже тянется к бритве, перед глазами возникает пренебрежительное лицо приемыша, словно он увидел противное насекомое, и меня как ушатом с холодной водой обдает. Я сам на себя смотрю с презрением. Слабак.

И сразу же направляюсь к телефону, придавая голосу бодрую интонацию, звоню домой. Зачем? Затем, чтобы услышать его, найти причину, по которой я должен завтра проснуться. И стимулирует меня голос, что поселился в моей голове: «Сдаешься, суицидник?». Не сдаюсь. И не сдамся. Никогда. А в качестве наказания за свою слабость я на своем никчемном английском и жестами прошу увеличить мне нагрузку, чтоб в конце дня сил не было даже руку поднять. Но теперь я остался без допинга и должен рассчитывать только на себя, на свою силу воли, на свой характер.

26 глава. Ребенок на двоих

POV Саши

14 августа

«Придурок. Идиот. Дурак. Какого черта я делаю?», – мысленно ругал я себя, в который раз набирая и скидывая международный номер телефона. Суицидник не звонил уже целую неделю. С чего я вообще взял, что что-то случилось? Если бы что-то произошло, то маму об этом оповестили. Логично? Логично. Так что хватит мне ерундой страдать. Все у этого ненормального в порядке. Просто он занят. Может, у него очередной творческий запой и нет времени, чтобы позвонить? Ррррр, черт! Мог бы тогда хотя бы смс-ку скинуть! Ненавижу ублюдка!

Я заскрипел зубами, широкими шагами наматывая круги по комнате. С чего вообще меня так волнует что с ним? Какая глупость, право! Все! Надоело! Я быстро набрал уже хорошо известный мне номер и приложил трубку к уху. После пятого гудка я услышал удивленный голос суицидника:

– Hello…

– Ого! С каких пор ты по-английски говоришь? – вместо приветствия выдал я.

– Приемыш? – удивление в голосе суицидника сменилось радостным недоумением.

– Он самый, – кивнул я, словно парень мог меня видеть.

– Чего это ты мне звонишь? – теперь в его голосе сквозили подозрительные нотки. Я ухмыльнулся и обыденным тоном произнес.

– Да так просто. Делать нечего. Кстати, а ты чего вдруг перестал названивать?

– Тут, оказывается, запрещено делать международные звонки. Мне об этом в самом начале говорили, но так как я в английском ни бум-бум, то ничего не понял. А когда пришел счет за телефон, то самый главный тут принял решение отрубить у меня международную и междугородную связь. Теперь я могу звонить только по центру. А с телефона звонить очень дорого. Я маме уже говорил об этом пару дней назад.

– Стоп! Ты разговаривал с мамой пару дней назад?

– Да.

Вот черт! Почему она мне об этом не сказала? Я же при ней как бы невзначай обронил о том, что суицидник перестал звонить, а она сделала вид, что тоже удивлена и не знает, что случилось. Кажется, меня развели…

– Эй, приемыш, ты куда пропал?

– Я тут, – мрачно произнес я.

– Я хочу кое-что спросить.

– Спрашивай.

– Обещай, что ответишь честно.

– Хм… Что же тебе такое на ум пришло… – задумался я. – Ладно, обещаю.

– Я давно хотел узнать, – неожиданно серьезно заговорил суицидник. – Почему ты все-таки еще не спал с девушками?

– Не хочу, – просто ответил я.

– Бип. Ответ не принимается. Зрителям нужны пояснения.

– Секс бывает двух видов: одноразовый и многоразовый. Одноразовый меня не устраивает, многоразовый подразумевает под собой серьезные отношения, а мне они не нужны.

– Почему?

– Потому что… – в голове всплыли воспоминания из детдома. – Потому, что иногда отношения заканчиваются свадьбой.

– Хм. Я понимаю, мы молоды, хочется погулять, но тебя никто не заставляет прямо сейчас жениться.

– Дело не в женитьбе или свадьбе. Дело в том, что люди после этого считаются семьей и у них в любой момент может появиться ребенок. Я этого не хочу. Мне не нужна семья, потому что она не всегда приносит счастье.

– Боже, не верю, приемыш, ты боишься! – в голосе суицидника был детский восторг. – Боишься отношений, боишься, что они развалятся, боишься, что из-за тебя ребенок будет несчастлив или просто возненавидит тебя.

– Да, боюсь, – признался я. – И что с того?

– Ничего. Просто это глупость несусветная. Ты будешь замечательным отцом. Твой ребенок всегда будет знать, что ты его любишь, что он находится под твоей защитой, что ты сделаешь все ради него. А если на свете все-таки появится идиот и посмеет обидеть твое солнышко, то ты порвешь его на маленькие кусочки. И это повезет, если я говорю метафорически, ведь ты правда можешь порвать.

– Спасибо, – искренне, поблагодарил я, расплываясь в довольной улыбке.

– А я вот вряд ли буду хорошим папой, – задумчиво продолжил суицидник. – Вечно нахожусь в творческом процессе, редко когда выныриваю в реальность, защитник из меня не особый…

– Да, папой ты будешь ужасным, – согласился я.

– Эй! Вообще-то планировалось, что ты начнешь меня в этом разубеждать и уверять, что я тоже буду отличным папой!

– Врать нехорошо, – ехидно ухмыляясь, ответил я. – Отцом ты может, будешь ужасным, но вот дядей… В свое короткое пребывание в реальности будешь рассказывать им различные сказки, веселить или наоборот пугать, а они будут вешаться тебе на шею и просить еще.

– Согласен, дядей я буду мировым! – гордо произнес суицидник, а меня вдруг посетила гениальная мысль.

– Может нам завести одного ребенка на двоих? – в трубке раздался грохот, до меня донеслись тихие ругательства парня, а потом он и сам рявкнул в телефон.

– С дуба рухнул?!

– Почему? Это же просто шикарный выход из ситуации! Так как я буду хорошим отцом, тебе не всегда надо будет находиться возле ребенка. Будешь этаким недоотцом.

– Бред, полночный бред терзает душу мне опять, о, Эсмеральда, я не смог тебя понять! – с выражением пропел суицидник.

– Так, ну, во-первых, я не Эсмеральда, а во-вторых, поясни, ты считаешь мою идею бредом или не понимаешь ее?

– Я не могу понять этот бред, несчастный ты, Квазимодо, – со вздохом выговорил парень. – Пожалуйста, не предлагай мне больше такие глупости, а то я действительно посчитаю, что у тебя поехала крыша, и сообщу об этом маме.

– Ну вот, и почему никому не нравятся мои гениальные идеи? – пожаловался я сам себе.

– Потому что от них за версту пахнет глупостью, тупостью и нелепостью. И вообще, подумай, каково будет ребенку, у которого два папы, точней полтора, ведь я «недопапа», как ты меня назвал. Над ним издеваться будут!

– Порву, – спокойно ответил я. – Как ты говорил.

– Угу, и тебя загребут в тюрьму, и я, бедный «недопапа», останусь с малышом или малышкой на руках. Так и знай, я тебя ждать не буду! Найду другого папашу вместо тебя или маму.

– Вот поэтому я и не хочу семью. Не хочу, чтобы из-за чего-то вдруг моего ребенка воспитывал посторонний человек.

– Круг замкнулся, да? – после секундного молчания, сказал суицидник.

– Да, – согласился я.

– Эй, приемыш, не парься так по этому поводу. Когда-нибудь ты обязательно встретишь ту девушку, с которой захочешь не только завести ребенка, но и прожить до конца своих дней. Обещаю.

– Ты что, Господь Бог?

– Упс, меня раскрыли! Как ты догадался? – с поддельным ужасом спросил парень.

– Оу, это было ужасно сложно! Мне пришлось активировать всю мозговую деятельность!

– Активировать целую извилину?! Прости, что заставил так напрячься. Но ты должен понять, я тут под прикрытием.

– Иди ты в пень, «Бог», – с чувством произнес я.

– Команда не может быть выполнена, так как поставлена неосуществимая задача, – голосом робота ответил суицидник.

– Для Бога нет ничего невозможного.

– Это для Билана невозможное возможно, а для Бога – нет! – назидательным тоном оповестил меня парень. Я чувствовал, что он улыбается.

– Может, тогда в Билана переквалифицируешься?

– Нет, спасибо, я воздержусь.

– Отчего же?

– Мне нравится быть Арсением Багрянцевым. Может быть, когда-нибудь, я и приму твое предложение, а пока нет.

– Договорились, – улыбнулся я.

– Слушай, приемыш, мне пора. Хочу еще сегодня хотя бы пару страничек написать. Окей?

– Пфф, с чего вдруг ты разрешение у меня спрашиваешь? Если я скажу: «нет, ни в коем случае!», тебя это остановит?

– Нет, конечно же! Но я человек воспитанный, поэтому просто обязан был спросить.

– Молодец, спросил. Теперь вали в свой фантастический мир, – разрешил я.

– Бай-бай.

– Пока.

Я облегченно выдохнул, положив трубку на кровать. Как я и говорил, у него все в порядке, а я идиот.

27 глава. Не ходите, мальчики, в кафе с яойщицей...

16 августа.

– Внимательно, – протяжно произнес суицидник.

– Привет.

– Привет, коли не шутишь, – в голосе парня слышались нотки веселья.

– Что смеешься?

– Ха, да моя «нянька» тут недовольна, что я продолжаю вечерами болтать по телефону, несмотря на то, что сам теперь звонить не могу. Он мне полчаса что-то говорил, яро жестикулируя, а потом, поглядев на мое спокойное лицо, схватился за ноутбук и быстро напечатал все что сказал. Оказывается, ему совсем не нравится, что я пренебрегаю занятиями, зато беспечно болтаю по телефону. Только я дочитал до конца, как позвонил ты. Теперь «нянька» сидит рядом, скрипит зубами, закатывает глаза и качает головой, – суицидник тихо захихикал.

– Какими это ты занятиями пренебрегаешь? – прищурившись, спросил я. Суицидник застонал.

– И это все, что ты услышал из того, что я говорю? Ты просто уникум!

По ушам резануло слово «услышал», напоминая о нашем разговоре, о разнице между «слышать» и «слушать». Кажется, я только что его слушал.

– Нет, я услышал все, что ты говорил, – попытался исправиться я. – Просто мне стало интересно.

– Ладно, попытка соврать засчитана. Я тебе поверил. Мой «нянь» говорил о психологе. Я, вместо того чтобы рассказывать ей о себе и своих чувствах, рассказываю о написанных историях.

– Зачем?

– Не хочу, чтобы кто-то рылся в моей голове. Мне хватает тебя.

– Когда это я рылся в твоей голове? – изумился я.

– Да хоть сейчас! Выспрашиваешь, чем это я пренебрегаю, зачем.

– Эй, ты чего? Это же просто праздное любопытство, – на том конце повисла тишина, я слышал, как дышит суицидник и где-то глубоко внутри себя чувствовал, что сказал что-то не то.

– Праздное любопытство, да? – почти после минутного молчания повторил за мной парень. Голос его был каким-то… пустым… Безжизненным, разочарованным. – Дурак ты.

– Эммм… Прости.

– За что ты просишь прощения?

– Не знаю, – я услышал тихое фырканье парня.

– Ну хоть не соврал. Это радует, – с веселыми нотками произнес суицидник.

Я не знал, что ответить, а парень вновь замолчал. Тишина затягивалась, начиная давить на сознание. Надо как-то разрядить обстановку. Сделать так, словно разговора, что случился, несколько минут назад никогда и не было. Но вот как?...

– Представляешь, что вчера Настя в кафе учудила, – неожиданно заговорил я.

– Что? – в голосе суицидника промелькнул интерес.

– Слушай, – я начал свой рассказ.

… Вчера я, Настя, Антон и Кирилл отправились в кафе, посидеть, поболтать, потому, что после инцидента с маньяком мы больше не виделись, понимая, что при встрече с Кириллом желание прибить его захватит нас полностью. Но вчера мы все же рискнули и не прогадали. Кирилл остался жив, правда получил пару подзатыльников и дал честное слово, что больше так не будет. Но речь не об этом…

Сидим мы в кафе, вдруг дверь открывается и входит четверо молодых людей лет по двадцать два-двадцать пять, может даже двадцать семь. Они проходят за свободный столик, что находится по диагонали от нас и усаживаются за него, а я с ребятами замечаю, что Настя неотрывно глядит на одного из вошедших. Она просто пожирала его глазами.

– Насть, ты чего? – окликнул ее Антон. Девушка нахмурилась и быстро перевела взгляд на друга, а потом опять на парня.

– Не знаю… Такое странное чувство…

– Влюбилась, что ли? – предположил Кирилл, мельком глянув на незнакомца, что так приглянулся Насте.

– Очень смешно, – закивала головой девушка, даже не удостоив Кира взглядом. Я не смог скрыть улыбку.

Настя ненавидела отношения. Точнее, она была просто не приспособлена к ним. Если она начинала встречаться с парнем, то на третий день после различных смс и звонков, которыми закидывают друг друга влюбленные, девушка в лучшем случае выключала телефон, в худшем – разбивала об стенку, в наихудшем – об голову горе-возлюбленному. Свидания у нее вызывали нервную дрожь, потому что то время, которое она тратила на них, по словам самой Насти, она могла потратить куда с большей пользой. Поэтому теперь на вопрос, почему у нее нет парня, девушка просто отвечала: «Не хочу его выгуливать».

– Тогда, что ты так на него уставилась? – не унимался Кирилл.

– Говорю же, у меня странное чувство. Я хоть и яойщица, но никогда еще самостоятельно не могла определить натурал передо мной или гей, а вот смотрю на этого парня и четко понимаю – гей. Самый натуральный гей.

– Тьфу ты, опять твои заскоки, – произнес я, потеряв интерес к происходящему.

– Никакие это не заскоки! – огрызнулась Настя.

– Да ты посмотри на него! Он нормальный парень! – мне в лоб прилетела фисташка.

– Научись уже, наконец, видеть разницу между геями и существами, что пытаются косить под женщин! – глаза девушки яростно горели. Я поднял руки верх.

– Сдаюсь. Только не убивайте меня, – Настя фыркнула и отвернулась от меня к парню.

– Насть, Саша прав, – вмешался Антон. – У тебя нет никаких доказательств, что этот парень гей, кроме «странного чувства», – последние слова друг произнес с неприкрытой издевкой, за что был награжден убийственным взглядом.

– Ну хорошо, – угрожающе протянула подруга. Мы втроем напряглись, зная, что за этими словами скрывается нечто опасное.

Настя встала из-за стола и направилась к столику, за которым сидела компания молодых людей. Они с интересом наблюдали за ее приближением. Когда девушка подошла совсем близко, каждый из них что-то сказал, наверно здоровался, так как в кафе играла музыка, и было достаточно посетителей, которые общались между собой, создавая гул, мы не могли ничего услышать, да и столик незнакомцев был довольно далеко. Настя повернулась к интересующему ее парню и, кажется, заговорила с ним. Он, чуть щурясь и улыбаясь, отвечал ей. В какой-то миг на его лице скользнуло удивление, он кивнул головой и в ту же секунду перед его лицом возник телефон Насти. Парень, что сидел рядом с тем, с кем болтала наша подруга, тоже уставился на экран. А мы могли полюбоваться, как стремительно меняется выражения их лиц. Вначале они хмурились, потом их лица вытянулись, затем с каждой секундой все четче проявлялось отвращение и брезгливость. Оба парня резко отвернулись, одновременно что-то говоря, Настя же чуть склонила голову, заглядывая под стол к парням и, пожав плечами, повернулась к нам. На ее лице играла довольная улыбка.

– Ты что там делала? – опережая меня и Антона, спросил Кирилл, когда подруга вновь уселась за столик.

– Узнавала, гей он или нет, – продолжая скалиться, как после дозы перекавая, ответила Настя.

– Ну и?

– Он сказал, что нет. Причем в довольно грубой форме. Но я его понимаю, у него же там друзья, вряд ли они об этом знают, – я вздохнул.

– А может, он сказал «нет» потому, что это правда?

– Ничего подобного! Стоит мне только посмотреть на Франа, как у меня внутри все замирает, как охотничья собака в стойке!

– На кого посмотреть?

– Франа. Так зовут этого парня. Точнее, он сказал: «Фран. Можно Франция».

– Странное имечко, – оглянувшись на парня, произнес Антон.

– Это неинтересно, – махнул рукой Кирилл. – Лучше скажи, что ты ему показывала? – девушка дьявольски захихикала.

– Гей-порно. Недавно закачала новинки на телефон, – она помахала перед нашими носами своим телефоном, на экране которого еще можно было увидеть нажатое на паузе видео. – Хотите, покажу? Там актеры такие милашки, – она уставилась на нас щенячьими глазками.

– Ну дай заценить, – согласился Кир. Настя тут же вложила ему в ладонь свой телефон.

Кир нажал на воспроизведение и повернул телефон так, что бы мне и Антону было видно, хотя Антону все равно пришлось чуть приставать из-за столика. За годы дружбы с Настей мы привыкли к ее странному увлечению. Как тут не привыкнуть, когда она могла без разрешения загрузить на твой телефон тонну гей-порно и соответствующих картинок? Или могла начать читать вслух какой-нибудь слэш-рассказ. Причем по ролям и с выражением. Люди ко всему привыкают, вот и мы привыкли. Хотя продолжаем побаиваться, когда наша подруга вдруг начинает странно улыбаться.

Посмотрев видео минут пять, мы сошлись во мнениях, что актеров действительно подобрали симпатичных. У Кирилла и Антона разгорелся спор, кто же все-таки привлекательней – актив или пассив, а Настя довольно попивала свой коктейль.

Через пару минут мы расплатились по счету и направились к выходу. Когда мы уже находились возле дверей, на все кафе раздался крик:

– Гребанные пидары! – я почему-то не сомневался, что это относится к нам.

Наша четверка одновременно оглянулась. Взгляды посетителей, устремленные к столику, за которым сидел Фран и его знакомые, подсказали нам, кому именно принадлежал крик.

– Ох, малыш, я уже тебе сказала, что никаких скидок, хоть ты и постоянный клиент, – произнесла Настя, мило улыбаясь. – Хочешь секса с мальчиком – плати. А вы чего встали? – она обернулась к нам. – Быстро на выход, вас еще клиенты ждут! – Настя ударила меня и Антона по заднице.

– И с каких пор ты стала нашим сутенером? – весело улыбаясь, поинтересовался Кирилл, когда мы оказались на улице.

– Я им всегда была. Вы были рождены, чтоб стать моими рабами, – она гордо задрала голову вверх, а мы не выдержав захохотали…

– Боже, Настя просто чудо! – смеясь, выговорил суицидник. – Я ее обожаю! Ты так ей и передай.

– Обязательно. Только ты осторожней с комплиментами раскидывайся, а то она и тебя запишет в рабы.

– Да не против, особенно, если у меня будет такой замечательный сутенер. А как этот парень в кафе отреагировал на слова Насти?

– Растерялся. Она ведь сказала это так спокойно, с едва заметной усталостью, словно тот парень ее действительно достал со своими просьбами о скидках. Зато народ в кафе на него уставился, как на новогоднюю елку в середине лета на пляже, – суицидник вновь начал смеяться.

– Интересно, а кого из вас троих он предпочитал? – в голосе парня проскочила издевка.

– Хрен его знает, – серьезно ответил я. – Он выглядит, как универсал, хотя, к активу все-таки больше. Смотря с кем поставить.

– Например… с тобой? Хотя тут и думать не надо, ты определенно был бы активом.

– Это потому, что я… как там было… сильный, мужественный, довольно умный, – я решил поиздеваться над парнем. Суицидник оправдал мои ожидания и недовольно зарычал.

– Я сказал те слова, находясь под воздействием каких-то лекарств или наркотиков! Точнее, меня заставили сказать под дулом пистолета! Я не мог сопротивляться! – запротестовал суицидник.

– Ага-ага. Тебе угрожали, что если ты их не скажешь, то начнется апокалипсис, – закивал я головой.

– Как ты узнал об этом? – поразился парень.

– Элементарно, Ватсон. Я знаю, что ты не сказал бы эти слова под угрозой собственной жизни, но вот если бы пригрозились убить кого-то другого, то у тебя не оставалось выбора.

– Ах, какой я благородный, – суицидник наиграно всплакнул. – Ради спасения чужой жизни не пожалел свою гордость. В честь меня обязаны поставить памятник!

– Уже ставят! – заверил я его. – Аж три штуки, за «сильного», «мужественного» и «умного».

– Ох, ну раз так, то моя душа спокойна, – сквозь игру парня в героя, я услышал, как мама зовет меня.

– Блин. Эй, суицидник, мне пора идти. Я завтра позвоню.

– Договорились. До завтра.

Я положил трубку и поспешил вниз, радуясь, что разговор, который так неудачно начался, закончился на столь оптимистической ноте.

28 глава. Я так хочу вернуться в май...

Один день сменял другой, время, как ему и подобает, шло вперед семимильными шагами, а у меня появилась привычка каждый вечер звонить суициднику и разговаривать с ним. Всегда, когда он мне отвечал, я слышал его радостный, беззаботный голос, но почему-то мне казалось, что это ложь, что минуту назад ему было плохо и он просто притворяется. Я не знаю, было это правдой или нет, спрашивать у самого суицидника я не хотел, боялся, что вновь замкнется.