Текст книги "Услышанный во второй жизни (СИ)"

Автор книги: Torens

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Эй, успокойся! Дыши глубже, – посоветовал я суициднику, потому что еще чуть-чуть и его точно схватил бы инфаркт.

Он послушно задышал, и дышал ровно до того момента, как главная дверь в доме не открылась и не послышались голоса. Суицидник рванул меня на себя, не удержавшись на ногах, я рухнул к нему на коляску и не успел возмутиться, как он дал на полной скорости задний ход. Я понял, что один из голосов принадлежал бабушке. Мы обогнули дом и выехали на задний двор, когда суицидник резко затормозил. Через секунду я увидел то, что его заставило остановиться. Возле двери на кухню лежал огромный ротвейлер, при виде нас он открыл пасть в зевке, демонстрируя острые клыки, и тихо зарычал.

– Петрушка, – убитым голосом проговорил суицидник.

– Какая нахуй петрушка?! – с паникой воскликнул я.

– Он – Петрушка, – парень указал на собаку. Больше я не успел ничего спросить или уточнить. Позади нас раздался бодрый голос.

– Арсенечка!

Суицидник вздрогнул всем телом и резко побледнел.

– Твою мать, – шепотом, но с чувством произнес он…

15 глава. Не хотите ли сударыня со мной потанцевать?

Я вскочил с колен суицидника и оглянулся назад. В метрах пяти от нас стояла элегантная женщина. Она была такой же жгучей брюнеткой, как и мама, только на висках чуть проступала седина. Она вообще очень сильно была похожа на маму. И если бы я не знал, что эта женщина является мамой моей мамы, то подумал, что они сестры, так как она выглядела лет на сорок. Хотя, ей, наверняка, было около пятидесяти, если не больше.

– Ой, а это, я так полагаю, Сашенька! – в мгновенье ока она оказалась возле меня и сжала ладонями мои щеки, а потом потянула их в разные стороны. – Какой красавчик! Я твоя бабушка. Можешь звать меня бабушка Оля. Ох, Сенечка! – она резко оттолкнула меня в сторону и бросилась к суициднику. – Я слышала про случившееся несчастье. Бедненький ты мой! Но теперь можешь не волноваться, бабушка с тобой. Я помогу выйти тебе из депрессии!

– У меня нет депрессии, – пискнул суицидник. Именно, что пискнул.

– Тшшш, – бабушка прижала его к груди и погладила по голове, но через секунду отпустила его и повернулась ко мне. – Ой, Сашенька, не ревнуй ты так! Я тебя тоже люблю, – она обняла меня.

Боже, объясните мне, что это за странный, не прекращающий говорить, ураган? И кто сказал, что я ревную? И почему мой внутренний голос настойчиво требует сматываться отсюда, пока не поздно?..

– Ах, Арсенечка, почему ты не вышел меня встречать? – она вновь обернулась к суициднику, но при этом держала меня за руки.

– Я не слышал, как ты приехала!

Бабушка задумалась.

– Правда? А я уже было испугалась, что ты не рад меня видеть! Прости меня, солнышко! – она отпустила меня и ринулась обнимать суицидника. – Эрика, тебе так повезло! Живешь в одном доме с такими очаровательными мальчиками! – я обернулся и только сейчас заметил маму. Она стояла в стороне и смотрела на меня сочувствующе. – Ох, теперь я могу исполнить свою давешнюю мечту! – бабушка резко развернула кресло суицидника к двери на кухню и одновременно схватила меня за руку. Толкая бедром коляску и таща меня за собой, она направилась в дом. – Петрушка, пшел отсюда! – неожиданно рявкнула она, я вздрогнул, а ротвейлер, заскулив, переместился на пару метров левее.

– Какая мечта, мама? – с испугом спросила мама, следуя за нами.

– Как какая, солнышко? Я давно хотела переодеть Арсенечку девочкой, но Семен мне вечно запрещал! – суицидник как-то странно икнул и сжался в кресле, словно хотел стать невидимым.

Ха. А чего? Прикольно. Я бы тоже не отказался посмотреть на него в платье. Это та еще потеха.

– У меня даже платье есть. Знаешь, такое пушистое, бальное, как раньше в 17 или 18 веке носили! Оно очень пойдет Арсенечке! – я сжал губы, чтобы не расхохотаться. – А после того, как я узнала о Сашеньке, то прикупила еще соответствующий мужской костюм. Они вдвоем будут великолепно смотреться! А гостиная просто прекрасно подходит для фотосессии.

Так. Стоп. Не понял. Я что тоже принимаю в этом участие? Ну уж нет! Дудки!

– Мама, Сеня парень! Ему неприятно будет, если ты наденешь на него платье! – попыталась остановить это безумие мама.

– Ну что ты, дорогая, Арсенечка прекрасно понимает, что это всего лишь шутка, и он не станет огорчать бабушку. Правда ведь? – суицидник помотал головой, а потом, одумавшись, быстро закивал. – Вот и славно! Так, вот тут костюм Сашеньки, – бабушка взяла один из чехлов из-под одежды, что лежал на диване в гостиной, и кинула мне. – Иди, переодевайся, малыш. А я помогу переодеться Арсенечке. Эрика, доченька, я помню, у тебя на втором этаже было кресло на гнутых ножках. Оно очень подходит под стиль какого-то там века. Принеси его.

– Мама, прекрати этот фарс! – грозно произнесла моя мама.

– Кресло, – только и сказала бабушка, глянув на дочь. Мама резко побледнела и кивнула, быстро поднимаясь на второй этаж. – Сашенька, а ты почему стоишь? – она посмотрела на меня. По телу прошла дрожь от этого стального, пронизывающего насквозь, взгляда.

– Уже иду, – хрипло проговорил я, пятясь к лестнице.

Страшная женщина. Страшная. И какого черта я не послушался суицидника? Надо было валить на всех парах отсюда, пока было время. Хотя, если подумать, то я еще легко отделался. Подумаешь, пофотографируюсь в одежде 17-18 века – не велика беда. А вот суициднику не повезло.

Я натянул на себя черные обтягивающие штаны, белую рубашку с непонятными для меня оборками на груди и черный то ли плащ, то ли пиджак, то ли фрак – я в этом не разбираюсь – и посмотрел на себя в зеркало. Могло быть и хуже. Определенно могло быть хуже. Ладно, хорош разглядывать себя. Чем быстрей начнем, тем быстрей закончим.

Я чуть ли не скатился с лестницы на первый этаж, желая поскорей прекратить все это, да и завис, увидев сидящего в кресле суицидника. На нем было бежевое платье с огромным количеством подъюбников и корсетом, и бежевая накидка на плечах, концы которой лежали на его груди. Хотя, вряд ли у парня бывает грудь размера эдак третьего. Интересно, что бабушка ему туда понапихала? Волосы парня были аккуратно расчесаны и уложены, но главное он был накрашен! Боже, как эта женщина умудрилась за столь короткий срок его еще и накрасить? А вообще сейчас передо мной была довольно симпатичная девушка. Но только не в моем вкусе. Предпочитаю блондинок.

– Саша, помоги мне.

Оглянувшись, я увидел маму, которая, высунув язык, тащила кресло вниз. Быстро поднявшись, я отобрал его у нее и уже сам спустил вниз. Кстати, кресло действительно отдавало стариной. Гнутые ножки, темное резное дерево, зеленая замшевая обивка.

– О, а вот и наш трон! – восторженно воскликнула бабушка и начала озираться по сторонам. – Куда же нам его поставить… А, давай сюда! – она указала на пространство между стеллажом и входной дверью. – Прекрасный, однотонный фон! То, что надо!

Я послушно поставил кресло в указанное место. Суицидник подкатился к нему, так что его ноги оказались вдоль ширины кресла. Ухватившись за средину правого подлокотника кресла, он подтянулся, перемещая половину тела на сиденье. Затем ухватился ладонями за самое основание подлокотника и вновь подтянулся, уже полностью устраиваясь на кресле. Нагнувшись, он зашелестел подъюбниками, что-то поправляя. От увиденного мне почему-то стало неловко. Мне, чтобы пересесть с одного кресла на другое, надо просто встать, повернуться, сесть. Действия отточенные до рефлекса. А ему пришлось прилагать усилия, но несмотря на то, что в комнате было три человека, суицидник даже не подумал попросить о помощи. Может, мама права и не такой уж он и слабак, как мне кажется?

– Чудненько! – хлопнула в ладоши бабушка и взяла в руки профессиональный фотоаппарат, что стоял на одной из полок стеллажа. – Сашенька, отодвинь в сторону коляску, – я послушно выполнил просьбу. – А теперь встань справа от Арсенечки. Нет, повернись боком. Да, вот так. Арсенечка, солнышко, протяни ему руку. Ну и что это за рука? Не рука, а палка какая-то! Согни чуть в локте и опусти кисть. Молодец. Сашенька, возьми его ладошку в свою. А теперь наклонись и поцелуй ее.

Я, почти уже наклонившись, резко разогнулся и с недоверием посмотрел на бабушку. Она это что серьезно? Чтобы я поцеловал руку суициднику? Да вы издеваетесь надо мной! Ни за что! Нет! Нет! Нет, я сказал!

– Сашенька, какие-то проблемы? – от ласкового голоса бабушки по коже пробежал мороз. Я тяжело сглотнул. Опять этот взгляд. Он подавляет всю твою волю, делая тебя рабом этой женщины.

– Никаких.

Я начал склоняться к кисти суицидника и вдруг почувствовал, как наружу рвется смех. Кажется, у меня сдают нервы. Я поглядел исподлобья на суицидника. Он сидел в кресле, отчаянно пытаясь скрыть улыбку. Вот зараза. Конечно, это не ему ведь приходится целовать мужские руки. Я услышал щелчок фотоаппарата. Один раз, потом еще один. Ладно, делать нечего. Избежать этой участи у меня не получится. Я быстро поцеловал тыльную сторону ладони суицидника и тут же отпрянул назад.

– Нет! Это никуда не годится! Сашенька, ты должен проникнуться сложившейся ситуацией, – быстро заговорила бабушка. – Перед тобой прекрасная незнакомка, которая тебе понравилась, и ты хочешь пригласить ее на танец. Ты должен припасть губами к ее руке, а потом еще несколько секунд глядеть на нее, пытаясь разобрать, по нраву ты ей или нет! – убейте меня. Пожалуйста. Я послушно «припал» к руке «прекрасной незнакомки». – Да, вот так! Просто замечательно! А теперь, не размыкая рук, опускайте их. Да, все правильно. Улыбнитесь друг другу. Арсенечка ты должен улыбаться поощрительно, но в то же время робко. Вот так, правильно. Эрика! Мне нужна роза!

– Где я ее возьму? – удивилась мама.

– Эрика! Роза!

За мамой захлопнулась входная дверь. Кажется, роза найдется в течение пяти минут, если не меньше. А пока мама ее искала, бабушка заставила нас сменить чуть ли не десяток поз. Этот день будет самым позорным днем в моей жизни. Убью любого, кто о нем узнает.

Роза действительно нашлась за пять минут. Вручив ее мне, бабушка заставила меня присесть перед креслом на одно колено и протянуть ее суициднику. Он же, прикрывая лицо веером, двумя пальчиками взялся за стебель. В его взгляде явно читалось «Ты придурок! Я ведь просил тебя быть тише, а теперь гляди, в какую историю мы из-за тебя влипли!». Он явно убьет меня раньше, чем кто-то узнает об этой фотосессии…

Как и при первом ПОВ Саши, я делаю вид, что сей главы нет))) 

16 глава. Я не записывался в экстрималы!

– Ох, фотографии будут просто чудесными! – фотоаппарат щелкнул последний раз. Мой облегченный вздох слился со вздохом суицидника. – О, Божечки! Мы опаздываем! – бабушка взглянула на наручные часы и кинула маме фотоаппарат, она поймала его только чудом.

– А куда мы собираемся? – удивилась она.

– Нет, доченька, ты с нами не едешь. Я хочу развлечься с мальчиками! – я тяжело сглотнул. Что еще выдумала эта женщина? – Так что, давайте, милые, на выход!

– А переодеться? – спросил я, теребя оборки у рубашки.

– Некогда. Так поедете, – махнула рукой бабушка.

– Что?! – изумленный голос суицидника разнесся по всему дому.

– Не переживай, милый. Ты отлично выглядишь, – как ни в чем не бывало ответила бабушка и быстрыми шагами направилась к выходу. – Поторопитесь, мальчики!

– Мама, подожди! Ты помнишь, что они должны вернуться домой живыми или с минимальными травмами? – поспешила за бабушкой мама.

Что значит с минимальными травмами? А без травм никак обойтись нельзя? Я тогда никуда не хочу! Даже не просите! Все, я прирос к этому месту. В голове всплыл образ бабушки с ее стальным взглядом. Я понуро опустил плечи. Вот черт.

Из начинающейся депрессии меня вывел шелест платья. Я поднял голову на суицидника. Он, чуть прищурившись, глядел на коляску, что стояла возле синего дивана, и медленно сползал с кресла. Эх, раз я до сих пор в образе джентльмена, то почему бы и не помочь? Я подошел к коляске и, взявшись за ручки на ее спинке, подкатил к суициднику.

– Я и сам мог до нее дойти, – я фыркнул, представив, как он «шел бы» и, пожав плечами, начал откатывать коляску обратно. – Но раз ты прикатил ее, то пускай тут стоит, – быстро добавил он. Я усмехнулся.

Вот же зараза. Нет, чтобы просто сказать «спасибо». Да еще и пересаживается с таким видом, словно одолжение мне делает. Мелкий гаденыш. Я вспомнил, как час назад целовал руку этому гаду, и мне стало дурно. Свежий воздух! Мне срочно нужен свежий воздух! Я вышел в палисадник, вдохнул воздух полной грудью…

– О, а вот и Сашенька! – я благополучно закашлялся. Совсем забыл, что на улице меня подстерегает куда большее зло. – И Арсенечка тоже тут! Тогда поехали быстрей, у нас времени мало! Петрушка! – я вновь вздрогнул от рявка бабушки. Из-за дома, на бешенной скорости, вылетел ротвейлер. Он подбежал к хозяйке и добродушно заглянул ей в глаза. – Ути, мой маленький! Соскучился? – бабушка потрепала пса по загривку.

– Саша, слушай меня внимательно, – ко мне подошла мама и заговорила почему-то шепотом. – У Сени в телефоне есть все экстренные номера, так что держись рядом с ним. Ни в коем случае не говори при бабушке, чего ты боишься. Потащит бороться со страхом. И вообще, не показывай при ней страх. Не верь ей, если она говорит о безопасности. Врет. Причем нагло. Если попросит паспорт, то он у тебя дома…

– Он у меня и так дома, – перебил я маму.

– Отлично! Значит, если начнет обыскивать – ничего не найдет. Предложит поиграть во что-то азартное, напомни, что тебе еще нет восемнадцати. Если она решит ввязаться в какие-то разборки, хватай Сеню и беги.

– А бабушка? – решил уточнить я.

– Да что с ней станется! – махнула рукой мама. – Она еще всех нас переживет.

Ну да, если учесть тот факт, что она нас в могилу и загонит.

– И главное, очень тебя прошу, постарайся не умереть и ничего себе не сломать! – нифига себе напутствие. Мама обняла меня, а потом обратилась к бабушке. – Мам, хватит играть с собакой! Ты говорила, что вы опаздываете.

– Ох, точно! Все в машину! – бабушка поспешила к калитке.

– Всё, идите! – мама быстро перекрестила меня и суицидника. – А я пока пиццу закажу, да ваши фотографии в Интернет выставлю.

– ЧТО?! – хором воскликнули мы с суицидником.

– Не заставляйте бабушку ждать, – мама тихо захихикала и, не обращая внимания на наши возмущенные возгласы, ушла в дом.

– Мальчики, быстрее! – позвала нас бабушка.

А я все удивлялся, почему мама часто ведет себя как ребенок и вытворяет нечто сумасшедшее. Яблоко от яблони… Вот только если яблоко я еще могу удержать, то яблоню вряд ли.

Я уныло поплелся к автомобилю, что ждал нас за воротами дома, ощущая себя как перед казнью. Усевшись в кислотно-розовый лимузин (а я еще по приезде домой подумал, кому может принадлежать это недоразумение), я забился в угол и уставился за окно. Бабушка болтала без умолку, часто задавая вопросы, причем наши ответы с суицидником ее не волновали, потому что за все время, что мы ехали, она и слова не дала нам сказать. Ну а я ничего против этого не имею. Я вообще тут подумал, что не знал бабушку три года и еще бы лет десять не знал. Может, к тридцати годам мне было бы не так страшно с ней общаться, как сейчас. Или к тому времени придумали бы лекарство от случайной смерти. Или можно было телепортироваться. Или переселиться на другую планету.

За всеми этими мыслями я не обратил внимания, что ехали мы не в сторону города, а наоборот, от него. Очнулся только тогда, когда лимузин съехал с асфальта, и его затрясло на колдобинах. Пару раз ударившись макушкой о крышу автомобиля, я вжал голову в плечи, и вообще решил пристегнуться. Минут через десять мы выехали на какое-то поле, на котором стоял средних размеров самолет, а вокруг него ходили люди.

– Эй, приемыш, – тихо позвал меня суицидник. Я оглянулся на него. – Самое время материться.

– Почему?

– А ты еще не понял, что нас ждет?

– Нет, – покачал я головой. Суицидник вздохнул.

– Хорошо быть тупым.

Я бы обязательно ответил ему что-нибудь, если в его голосе не была бы настоящая зависть.

Я вновь повернулся к окну и начал вглядываться в людей и самолет, пытаясь увидеть то, что увидел суицидник. Да вроде все нормально. Странно, конечно, что тут самолет, но может это так называемый «кукурузник», который поля орошает? Я, если честно, в летательных транспортах не силен. Самолет и самолет. Вертолет и вертолет. А какая там модель, для чего он предназначен и прочее, меня не волнует.

Лимузин резко затормозил, и бабушка тут же выскочила из него. Я последовал за ней, а суициднику пришлось ждать пока водитель достанет коляску. Не успели мы отойти от машины и на десяток метров, как к бабушке подлетел какой-то мужчина.

– Ольга Филипповна, Вы опаздываете! Мы все только Вас и ждем!

– Прости, Коленька, с внуками заболталась и забыла о времени! Хорошо, что вы нас дождались и не улетели.

Улетели? Куда улетели? Я не собираюсь никуда лететь! Неужели она поняла, что ни у меня, ни у суицидника нет с собой паспортов, и решила вывезти нас из города незаконно?

Мужчина посмотрел на меня и как-то странно крякнул. Я приподнял одну бровь, не понимая, чем вызвана такая реакция. Но мужчина уже смотрел куда-то позади меня, и его глаза расширились от удивления. Я оглянулся и увидел суицидника в платье. Вот черт! Совсем забыл, что мы в этих дурацких костюмах. Даже знать не хочу, что о нас подумал этот мужик. Да и не виноваты мы! Это все бабушка!

– Ольга Филипповна, а девушка будет прыгать с коляской или без нее? – я отчетливо услышал, как суицидник скрипнул зубами.

– Я вообще-то парень, – лучше бы он молчал, потому что «Коленька» теперь определенно считал нас психами.

– Коленька, это мои внуки! Арсенечка, – бабушка указала на суицидника. – И Сашенька. У них перед приездом фотосессия была, не успели переодеться.

– Аааа, ясно, – ну раз ясно, то может, хватит так таращиться? Я хотел озвучить свою мысль вслух, но тут до мозга запоздало дошли слова мужчины.

– Что значит «прыгать»? Откуда прыгать? – взгляд сам собой прошелся по самолету. В горле резко пересохло. – Только не говорите мне, что оттуда, – я указал пальцем в небо.

– Дошло, наконец, – вздохнул суицидник.

– Да вы с ума сошли! – взорвался я. – Я не собираюсь по чей-то прихоти прыгать из самолета!

– Чего ты так волнуешься, Сашенька? У тебя же будет парашют.

– О! Спасибо! А я уж подумал, что придется прыгать без него! – съязвил я. – Нет! Даже не думайте! Я не собираюсь туда лезть и тем более прыгать! Если вам так хочется, то дерзайте, а меня в это не впутывайте!

– Заткнись, придурок, хуже будет, – прошипел суицидник.

Без разницы! Залезть в самолет меня не заставит даже взгляд бабушки. Если она хочет, то пускай оставляет меня здесь, как-нибудь сам доберусь до дома. Я скрестил руки на груди и твердо посмотрел на бабушку.

– Петрушка, – холодно произнесла она.

Ротвейлер перестал бегать вокруг и, скалясь и рыча, направился в мою сторону.

– Э? Вы что на меня собаку хотите натравить? – изумился я.

– Петрушка любит хороших мальчиков.

Пес зарычал еще громче. Я видел, как заиграли его мускулы. Он явно готовился к прыжку, и местом его приземления точно был я. Я облизал пересохшие губы. Собака чуть заметно склонилась к земле, а потом прыгнула…

– Ааа! Я согласен! – в отчаянии закричал я, закрыв глаза и ожидая, что меня сейчас повалят на землю.

– Петрушка, фу! – рявкнула бабушка.

Прошло пару секунд, а ничего так и не случилось. Приоткрыв один глаз, я смог удостовериться, что опасность мне не грозила. Ротвейлер возбужденно носился по полю. Я перевел дух.

– А теперь, когда мы выяснили, что прыгать будут все, может, уже пойдем к самолету? – ласково улыбаясь, произнесла бабушка. Я покосился на нее. Суицидник был прав. Она – мать Сатаны.

Вслед за «Коленькой» мы подошли к самолету, где нас проинструктировали. Смысла я в этом не увидел, так как прыгать мы собирались с инструкторами, ну да ладно, мне какая разница? Может у них такая обязанность.

Когда я оказался внутри самолета, мне всучили специальный костюм и заставили переодеваться. С радостью сняв с себя вековую одежду, я натянул костюм, полностью закрывающий руки и ноги, а потом обул берцы, которые мне тоже выдали, и натянул на голову специальные очки. Потом меня всего обмотали различными креплениями и прицепили к инструктору. Мда… Все что мне сегодня надо – это чувствовать мужчину задом. Тьфу, это что за хрень мне в голову прилезла?

Я посмотрел на суицидника. У него инструктором была женщина, она, не слушая его возражения, помогла парню быстро переодеться и переобуться, а потом так же прицепила его к себе. Вот повезло же человеку. Тоже хочу женщину!

Через несколько минут самолет загудел и, разогнавшись, оторвался от земли. Всего экстремалов, решивших совершить прыжок, было пятеро. Трое из них были мы. Не густо. А мне вот что интересно, разве суициднику прыгать можно? Хотя, если разрешили… Но ведь и бабушка могла подсуетиться, сделать так, чтобы ему разрешили.

Минут через пятнадцать заговорил мой инструктор, объясняя, что и как я должен делать при падении. Я кивал головой, нервно сглатывая. Ой, мамочки, что-то мне страхово. Не хочу! Дайте мне выйти! Успокойся ты, сейчас уже выйдешь. Я тяжело задышал, когда инструктор сказал мне натянуть на голову специальную шапку. Ну все, сейчас это случится.

Спустя пару минут это действительно случилось. Инструкторы и прыгуны стали по одному подходить к открытой двери самолета и выпрыгивать. Я видел, как побледнело лицо суицидника, когда он оказался около выхода. Нет, оно посерело, кровь отхлынула даже от губ. Он секунду смотрел вниз, а потом его инструкторша подтолкнула его и они вывалились. Божечки… Мои ладони непроизвольно сжались в кулаки. В чем я провинился? За что все это мне?

Мой инструктор крикнул, чтобы я встал. На негнущихся ногах я подошел к двери самолета и глянул вниз. Облака. Я нахожусь выше облаков! И вы хотите, чтобы я после увиденного еще и прыгал? Нет! Ни в коем случае! Идите вы все нахуй! Но инструктор за моей спиной думал по-другому. Он оттолкнулся ногами и руками от самолета, и мы оказались в свободном падении. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, но секунды через три меня резко дернуло назад. Подняв голову, я смог полюбоваться на парашют. Кажется, сегодня я останусь жив. После этой мысли я расслабился, и меня захлестнула эйфория. Это непередаваемые ощущения свободы, полета. Такое чувство, что я невесомый! И весь мир принадлежит мне! Восторг захлестнул меня с головой, и уже не сдерживаясь, я что-то прокричал. Как же это чудесно! Безумно страшно, но в тоже время так шикарно! Не хочу на землю! Хочу остаться в воздухе, продолжить вот так летать! И почему я человек?

Оказавшись на земле, я запрыгал на месте. Хотелось двигаться, хотелось поделиться эмоциями! Я увидел бабушку и ринулся к ней, но тут же остановился, глядя на сидящего на земле суицидника. Бабушка подошла к нему, протягивая руку, но он закричал на нее:

– Оставь меня в покое! – кажись, рявки у них наследственное. – Не подходите ко мне!

Она замерла на месте, обескуражено глядя на суицидника, а затем развернулась и пошла прочь. Он остался один. И чего это на него нашло? Не так уж и страшно было. Зачем кричать? Я покачал головой и уже собирался пойти вслед за бабушкой, как мой взгляд упал на руки суицидника. Он сжимал ладонь, вороша землю, и тут же разжимал ее, и вновь сжимал. Такое чувство, что он пытается успокоиться. Неожиданно он посмотрел в мою сторону.

– Ты можешь прикатить ко мне коляску? – я вздрогнул, когда заглянул в его потухшие глаза, но, несмотря на это, голос суицидника был ровным и спокойным.

– Да, сейчас, – кивнул я.

И опять он меня не поблагодарил, лишь едва заметно качнул головой. Он что умрет, если скажет «спасибо»? Возмущаясь, я дошел до коляски, прикатил ее к суициднику и, развернувшись, пошел к собравшейся толпе, что делилась впечатлениями. Чтоб я еще раз помог суициднику? Фиг вам! Пускай сам справляется!

– Ну все, мальчики. Рада с вами была повидаться, но мне пора возвращаться! – бабушка быстро чмокнула меня и суицидника в щеку.

– Вы уже уезжаете? – удивился я.

– Да. У меня столько дел! Эх, если бы можно было, я бы осталась еще на пару денечков! – она смахнула невидимые для меня слезы и еще раз поцеловала, а потом быстро влезла обратно в лимузин. Он тут же завелся и поехал.

Только мы вошли в дом, как мама, подскочив с дивана, словно пружина, подбежала к нам.

– Вы целы? Целы? Нигде ничего не болит? – она ощупывала то меня, то суицидника.

– Целы мы, целы, – ответил я.

– Что она с вами делала? – все не унималась мама.

– Ничего такого. Мы просто с парашютом прыгнули. Это было так потрясающе! Мама, ты должна будешь обязательно попробовать! – восторженного говорил я.

– С парашютом? – мама посмотрела на меня так, словно не совсем поняла, о чем я говорю, а потом резко побледнела и повернулась к Сене. – Боже, Сеня, ты в порядке?

– Да что ему будет? Мы же с инструкторами прыгали! – мама даже не посмотрела на меня.

– Сень, все хорошо?

– Я в порядке, – слегка улыбнувшись, проговорил суицидник.

– Тц! Да это даже не страшно было! Чего ты так к нему прицепилась? И вообще-то, могла поинтересоваться и у меня, как я себя чувствую. Или ты волнуешься об этом долбанном суициднике, потому что он твой кровный родственник, а я тебе никто? – зло проговорил я.

В доме повисла тишина. Мама, сидевшая на корточках перед суицидником, медленно поднялась и повернулась в мою сторону.

– Ты всегда будешь меня этим попрекать? – голос мамы был каким-то странным, отчужденным что ли.

– Чем? – не понял я.

– Тем, что не я тебя родила. Просто, если всегда, то я буду готова к тому, что ты в любой момент оттолкнешь меня.

У меня пересохло в горле. Черт, я ведь… Я не хотел этого говорить, просто рассердился, вот и сорвалось с языка. Надо что-то ответить, сказать, извиниться. Но, бля, я чувствую себя сейчас последней скотиной. Хочется убежать куда-нибудь, чтоб никто не нашел и переждать, пока будет не так стыдно.

– Прости меня, – прозвучало извинение, хотя я даже не открывал рот, все продолжая глядеть на маму. Я повернулся к суициднику. Он подъехал к маме и взял ее ладонь в свои. – У вас была устоявшаяся, счастливая жизнь, а тут появился я, и все полетело к чертям. Прости, я не хотел это рушить. Если у меня было куда пойти, то я обязательно ушел бы, потому что я тебя очень сильно люблю и ты последний человек, которому я хотел бы причинить боль, Эрика.

– Дурашка ты, Сеня, – голос мамы задрожал, и хоть она стояла с опущенной головой, я понял, что она плачет и, сделав шаг к ней, обнял, чувствуя одну ее руку у себя на спине, вторую продолжал сжимать суицидник. – Я люблю вас двоих. Одинаково. Вы оба мои сыновья, – почему-то мне показалось, что это она говорила мне. Только мне.

– Прости, – тихо прошептал я. – Я больше никогда. Обещаю.

Мама ничего не ответила, лишь кивнула, показывая, что услышала меня. И мы простояли так еще минут десять.

Я пожелал маме спокойной ночи и направился к себе в комнату. На первом этаже работал телевизор, то освещая гостиную, то погружая ее во мрак. Я остановился, взвешивая кое-что, а потом подошел к балкону и, упершись об перила, глянул вниз. Суицидник сидел за синим диваном, положив подбородок на его спинку, и глядел на экран.

– Эй, – позвал я. Он чуть повернул голову в мою сторону и снова отвернулся. – Почему ты накричал на бабушку?

– Я не хотел прыгать, – не отрываясь от телевизора, ответил он. Я усмехнулся.

– Что-то я не помню того, как ты протестовал.

– Я знал, что это бесполезно.

– Да ладно тебе. Не так уж и страшно было, наоборот даже круто! – из-за воспоминаний по телу пробежала дрожь от адреналина. Захотелось повторить прыжок. Суицидник резко повернул голову в мою сторону.

– Тебе, может, и было круто, но мне это напомнило о том, как я… – он замолчал.

– Как ты выпрыгнул из окна? – прищурился я. Он кивнул.

– Ни в тот, ни в этот раз я не чувствовал восторга от падения, эйфории, только дикий страх. Но, если сегодня я знал, что со мной все будет хорошо, то тогда… Я падал спиной вперед и видел небо, и как мимо проносятся окна этажей. Думается, вроде четвертый этаж не так уж и высоко, что там можно разглядеть, но для меня это падение было словно вечность. А в голове была мысль: «Вот бы сейчас появился супергерой и спас меня». Потому что я не хотел умирать! Я хотел жить! А потом было больно. Ты себе представить не можешь эту боль. Вдох давался с огромным усилием, хотелось закричать от боли, но сил не было. И когда вдруг все стало темнеть перед глазами, я понял, что сейчас умру, я даже обрадовался, – он замолчал. Я тоже молчал, переваривая услышанное. Не думал, что он расскажет мне об этом. Вот только не понимаю…

– Хотел жить? Так какого черта? А? Какого черта, суицидник?

– Какого черта? – он усмехнулся. – Жить, когда тебя не слышат – невыносимо.

Он едва заметно покачал головой на последнем слове. Не слышат. Что значит – "не слышат"? Так говорит, словно его окружали глухие.

– Нет. Все равно не понимаю, – пробормотал я и, оттолкнувшись от перил, повернулся к своей комнате.

– Потому что ты тоже меня не слышишь, – спокойно произнес суицидник, возвращая свое внимание телевизору.

Вот теперь я окончательно запутался. Как это я его не слышу? С кем он тогда только что говорил? Со стенами? Тупость какая-то. У него с мозгами определенно не все в порядке.

17 глава. Два месяца.

После того дня, когда в наш дом ураганом ворвалась бабушка и таким же ураганом покинула его, прошла неделя. Первое время я продолжал чувствовать неловкость и стыд, общаясь с мамой, но вскоре все вернулось на круги своя. Суицидник вновь начал закрываться в своей комнате и сутками не вылезал из нее, мама полностью погрузилась в открытие нового магазина в торговом центре, а я начал готовиться к экзаменам.

В школе все только и говорили о предстоящем ЕГЭ, выпускном, поступлении. Утром были уроки, а после обеда дополнительные занятия и репетиции последнего звонка. Дома я появлялся часов в шесть-семь вечера и, выжатый как лимон, шел к себе готовить уроки на следующий день. Иногда я ловил себя на мысли, что не верю в происходящее. До первого экзамена, который должен быть 28 мая, оставалось катастрофически мало времени, а у меня было двоякое чувство. Я не знал, рад ли тому, что школа заканчивается или нет. Не могу представить того, что больше не увижу всех своих одноклассников вместе, в одном кабинете, что больше мы не будем доводить учителей, ругаться между собой, устраивать скандалы, драки, объявлять кому-то бойкоты…

Я пришел в эту школу в девятый класс, и, глядя на различные компании, дуэты, одиночек, подумал, что даже в первоклассной школе все то же самое, как и детдоме, только еще хуже, тут дети соревнуются в том кто богаче, у кого круче игрушки, кто больше популярен. Кто-то мог предложить начать травить одного из одноклассников, и все тут же поддерживали его идею, превращая жизнь ученика в ад. Я этого не понимал. Но один день изменил мое мнение о них…