Текст книги "Древо яда (СИ)"
Автор книги: Толкиенист обыкновенный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Можете ли вы защитить меня от себя самого? – спрашивает Леголас со злым ехидством, презрительно сужая глаза. – Можете ли вы отпустить меня, покончить со всем этим и сдаться? Вы эгоист, милорд, а я знаю, что случается, когда вам становится скучно.
– Я не готов лишиться лучшего, что имею, – отец улыбается одними уголками губ, будто считая, что улыбкой способен успокоить его. Леголас знает, что они оба немного изменились. Он не уверен, насколько этой перемены хватит, не уверен, сколько сможет продержаться в следующий раз, и впервые за тысячелетия ему страшно. – Я люблю тебя, и, как узнал, ужасно боюсь потерять. Эгоисты так ведь и поступают, верно? Сохраняют самое лучшее для самих себя.
– Вы говорите это чрезмерно часто, из-за чего ваши слова скоро теряют значимость, – Леголас едва не шипит, и ищет, ищет, ищет. С голодной жадностью он вглядывается в отцовское лицо, тянется к нему, сам того не замечая, отчаянно пытаясь найти следы лжи, притворства, обмана. Он прикусывает губу, жмурится: ему больно оттого, что он так ничего и не находит. И это, пожалуй, хуже всего.
– Я люблю вас, – с досадой признаётся Леголас, стараясь не смотреть на отца. – И я нуждаюсь в вас. Но как только я буду готов, я уйду, и если вы любите меня, то более никогда не будете пытаться меня вернуть.
Король кротко улыбается – до боли искренне. В его глазах – чернота, скорбь и сгнившая, мхом заросшая ярость. И нечто, напоминающее любовь – неказистую, уродливую, неправильную. Одержимость, может быть. Король убьёт их обоих; отец убьёт всех ради него – Леголас взрослел с осознанием того, что важен и необходим. Любим иль ненавистен, но непременно – первостепенен.
Отец так любит его.
Леголас чувствует себя отвратительно хрупким, точно чашка из дорогого, старинного фарфора, что по злой случайности выпала из неловких и дрожащих старческих ладоней, вдребезги разбиваясь о мрамор, поддёрнутый зеленью старины. Вес прожитых лет вдруг наваливается на него, ломая плечи и заставляя голову в усталой покорности склонить: их мир слишком стар, король его повидал слишком многое, а сам он живёт слишком мало, чтобы в мастерстве освоить искусство слепоты.
Но, к несчастью, ему никогда не стать старым. Порой Леголас думает, что то, что не может умереть, не может и жить. То, что не может жить – не может измениться, не может научиться, не может… Ему было любопытно, какова смерть.
Он не помнит, когда бессмертие стало грузом, а после обратилось проклятием; не помнит, когда собственная природа стала ему ненавистна до одури, но в нём по-прежнему живо воспоминание о том, как однажды, в рассеянии, он подумал, что, будто бы, крошечное создание, умирающее в траве, знает больше него. Вечность рано или поздно наскучит; что есть случившееся как не результат скуки, сведшей их обоих с ума?
Отец разбивает его, а затем собирает заново. В полной тишине. Одним лишь взглядом пришивая душу к сердцу, да мимолетным прикосновением к запястью выдирая с корнями мёртвую гниль, разросшуюся из солнечного сплетения до кончиков пальцев, и запуская механическое мерное тиканье-биение сердца.
Леголас глубоко вздыхает и кривит губы, пронзённый вспышкой тоски, пепельным привкусом схожей со скорбью. Как дышать он вдруг забывает: отец, осторожно потянувшись, целует его в лоб, а мгновением позже, с опаской положив руку на плечо, обнимает.
«Против воли никого нельзя спасти». Леголас закрывает глаза, слепо доверяя и доверяясь отцу, как и тысячи раз прежде. Он никогда ни о чём не жалел, и отчего-то верит, что не станет и теперь.
– Я хочу отречься. Вы позволите? – шепчет Леголас отцу в волосы, чувствуя, как слёзы обжигают щёки. Он сдался уже давным-давно, но лишь теперь примиряется с поражением. Его отец живой, тёплый, и его сердце бьётся громко, размеренно и отчетливо, а ещё он пахнет костром, снегом и хвоей. Леголас по-прежнему теряет в нём самого себя.
– Нет, – с деланным раздражением произносит отец, похоже, даже не думая отпускать его.
– Хорошо, – Леголас обессиленно улыбается, и, прикрыв глаза в приливе усталости, рассеянно повторяет: – Хорошо…
Он бредёт по кривой границе между дрёмой и глубоким сном болезни – с кошмарами, которые забудутся по пробуждению, холодным потом и сорванным голосом, отчаянно цепляясь за что-то светлое и тёплое, что никак не может разглядеть.
Словно издалека он слышит приглушённый голос, который, как и всегда, меняет правила его снов, даруя умиротворённое забытье:
– Можешь не верить, но потерять тебя было несколько… болезненно, Леголас, – бесцветным, сухим голосом произносит вдруг отец, по едва слышному поскрипыванию, кажется, останавливаясь у самой двери. – Как твой король, я прошу тебя более не совершать подобных глупостей.
Дверь тихо закрывается за ним, уходящим в темноту с призрачным трупом за правым плечом.
***
Разумеется, на следующее же утро Леголас сбегает из дворца, разбив окно и спустившись, цепляясь за выступы в стене, более не пытаясь отпереть дверь, которая, впрочем, уже заперта не была.
Он идёт, куда глаза глядят, отчего-то твердо уверенный в том, что искать, ровно как и останавливать, его не будут. Лес расступается перед ним, тянется, зовёт и дышит им. Леголас улыбается. Он чувствует себя если уж не счастливым, то спокойным: он наконец слышит свои мысли, слышит дыхание и стук сердца, всё ещё живого. Он вспоминает, почему любит жить.
Каркают вороны, одинокий вой шального ветра поёт призраками голосов, а под поступью скрипит снег, что шёл всю прошлую ночь напролёт; скрипит, потому что Леголасу этого хочется – ему нравится ощущать, видеть доказательства того, что он существует.
Леголас раскидывает руки в стороны, задирает голову к небу и смеётся. Мороз щиплет кожу, ледяной ветер треплет волосы, но он не чувствует холода, едва не сходя с ума от мириада ощущений, раздирающих на части. Он жив.
Он бежит. Лес шелестит с родительскою нежностью, хохочет скрипом ветвей, обнимает древесными тенями и перьями птичьими, поёт ему ветром, солнцем и снегом, сторицей возвращая золочёную закатами, обласканную высокими травами и пьяную родниковой водой любовь.
Стоит зима, но кругом нет смерти, и Леголас знает, что готов за эту любовь отдать всё, что имел, отдать самого себя: он любит Лес, он живет им, он, быть может, никогда уж не сумеет надышаться им. Он любит, он любим – правильной, чистой и простой любовью. Золотыми голосами в бездонной тьме, в тишине – он, может быть, живёт ради Леса, спасшего, вернувшего, не покинувшего.
Ему хочется кричать, плакать и смеяться разом – таково его счастье, одинокое, но никогда – тихое. Леголас чувствует себя любимым.
– Спасибо, – шепчет он, тем шепотом, что извечно громче крика звучит, зная, что будет услышан. Его слушают, его слышат, его защитят.
Лес танцует с ним, смеётся с ним, тоскует с ним, и ведёт его, как сердце стуча. Леголас любит, любит, любит.
Его разум чист. Леголас знает – это не навсегда. Всё не «хорошо», а он не «в порядке»; не сейчас, и едва ли будет в скором времени. Однако он счастлив в это одинокое, вышитое белоснежной любовью первоцветов и серебром речных вод, мгновение. Он ведь живёт прямо сейчас, а вовсе не когда-нибудь после – в чужих пыльных воспоминаниях или собственном грозовом будущем. Он живёт.
Леголас знает, куда Лес ведёт его. Он становится на колени, но не склоняет головы; он смотрит и вспоминает, пытаясь найти в себе то мечущееся светлячком чувство, что редко когда мог понять. Леголас глядит на могильный камень, силясь вообразить, кем был бы, сложись всё иначе.
Он пытается найти в себе вину за то, что любит землю, навеки ставшую последним приютом его матушки больше, чем её саму, но остаётся ни с чем, не отыскав, однако, и разочарования.
– Спасибо за то, что подарила мне жизнь, – просто говорит Леголас, чуть хмурясь. Мысли несутся быстроногими ланями, обгоняя одна другую, а он, наконец, вздыхает полной грудью, не ощущая боли. – Надеюсь, ты будешь не против, если я продолжу жить её так, как считаю нужным сам.
Леголас не слишком-то понимает, зачем сказал это, но почему-то ему кажется, что это было важно. Он думает, что ненавидеть или любить мертвых нет смысла, но тут же понимает, что сам едва ли сможет этому правилу следовать. С колен он всё-таки поднимается, отряхивает штаны от снега и собирается было уйти, как замирает, остановленный зовом:
– Так и знала, что встречу тебя здесь.
Тетушка приветливо машет ему, и Леголас в лёгком удивлении вздёргивает брови, обнаружив её сидящей на одной из нижних веток старого раскидистого ясеня.
– Рад видеть вас в добром здравии, миледи, – он улыбается, мимоходом изумляясь и тому, насколько легко выходит у него эта, почти искренне-радостная улыбка.
– Присоединишься ко мне? – задорно вопрошает Эйлинель, хлопая по месту рядом с собой. – Я чай захватила, и если будешь хорошо себя вести – дам пряник.
Леголас вновь улыбается ей, но с сомнением качает головой.
– Боюсь, в этот раз не выйдет. Когда король обнаружит, что я вновь самым бесстыдным образом сбежал, то наверняка отправит всё войско на поиски, а на них у вас чая не хватит.
Она склоняет голову набок – Леголас узнаёт в этом движении зеркальное отражение самого себя, – и бросает на него быстрый, цепкий взгляд, без всяких слов давая понять: ей всё известно, и без слов головой качает.
Леголас кивает, благодарный, понимая, что это означает: она всё знает, не одобряет, но никогда не заговорит первой, пока он сам того не пожелает – их старая, устоявшаяся молчаливая договорённость.
– Мне приятно видеть, что ты, с таким-то отцом, ещё жив, мой принц, – Эйлинель смеётся звонким, серебристым смехом, пусть глаза её остаются полными острого, жгучего льда. – Сбегай от него почаще. Я всегда рада тебя видеть, ты знаешь.
– Всенепременно, – Леголас усмехается. Он чуть кланяется ей в знак прощания, и быстрым шагом пересекает поляну, намереваясь продолжить свою прогулку.
Голос тётушки настигает его уже после, за кольцом из деревьев, но Леголас всё же чётко различает каждое из сказанных ей слов:
– Тебе стоит знать, что Трандуил любит тебя, пусть и зачастую путает это с любовью к твоей матери. Когда-нибудь у него хватит храбрости признать, что ты для него давно важнее. До встречи, мой принц.
Леголас горько ухмыляется, и просто продолжает идти, более не останавливаясь. «Когда-нибудь»?..
Мгновение он в задумчивости глядит в сторону востока. Солнце сверкает в лазурной синеве свободного неба, и Леголас подмечает пристальные взгляды, какими наблюдает за ним Лес. К его разочарованию, вновь опускается усталость, и желание продолжать вот так брести, не разбирая дороги, пропадает.
Когда-нибудь, быть может, очень скоро, он уйдет. Уйдет на очень долгий срок, или, может статься, навсегда: Леголас не чувствует себя способным вернуться в третий раз. Когда-нибудь. Позже. Но сейчас он уверенным шагом направляется к дворцу.
