Текст книги "Тигр и Дракон (СИ)"

Автор книги: The Very Hungry Caterpillar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

8

– Чего кислый такой? – поинтересовался Шэрхан, пешку двигая.

Император уже третью партию подряд проигрывал. Был рассеян, вздыхал и морщился.

– Императрица кровь портит.

Шэрхан усмехнулся:

– И зачем тебе столько баб, если с одной справиться не можешь?

Съев Шэрханову пешку, император посмотрел предупреждающе:

– Не испытывай меня, Тигр.

– Прости, забылся, – сказал Шэрхан, улыбку пряча. – Просто никак в толк не возьму, как ты с ними уживаешься. Мой отец проклинал день, в который на матери женился. Говорил, лучше бы асура в мужья взял, чем эту демоницу. После каждой ссоры на саблю свою грозился упасть. И это от одной-то.

– Почему одной?

– У нас так. Одну выбираешь. На всю жизнь.

Император поднял глаза от доски:

– Но как же… а если ребёнок не получается?

– Значит, мразь ты в прошлой жизни был, вот и расхлебывай, что кому нагадил. – Шэрхан ход сделал. – Но, видишь ли, пусть и ругались отец с матерью, пусть обещали друг другу яд в чай подлить, а в минуту беды или опасности только друг другу и доверяли. Мать в каждую битву с отцом ходила, а отец, когда на них покушение было, на плечах ее раненую через пустыню пронес. Кому из своих жён так веришь?

– Никому, – медленно сказал император. – Я вообще никому не верю.

Задумчиво двинул коня. Не об игре явно мысли были, ибо глупый был ход. Бессмысленный. Шэрхан съел коня и три возможных мата насчитал.

– Может, так оно и лучше. У родителей ничем хорошим это не закончилось. Когда отца убили, мать от трона отказалась, в горы в храм ушла, и больше я ее не видел. Три года уже. А там и братья один за другим полегли. По-геройски, конечно, подвиги во имя Джагоррата совершая, да какая разница?

Помолчали. Только фигуры по доске цокали.

Император взял ладью, да так и не придумав что с ней делать, крутил в руках.

– Ты прости, что я… только конкубином тебя сделал, хоть ты и принц. Схема пополнения императорского гарема еще в древних текстах предписана. Когда с твоим братом переговоры велись, остальные места… уже заняты были. Иначе быть бы тебе старшим конкубином.

– Аж старшим? – хмыкнул Шэрхан. – Гордо. Ну да ничего, я подожду, пока Клякса… гм, Тян Сай водкой рисовой упьется или бамбуковыми колотушками себе глаз проткнет. А там, глядишь, и Лиу Дзянь какая-нибудь с качели навернется, и стану я твоей старшей женой.

Говорил Шэрхан со смехом, но император не улыбнулся.

– Не станешь. Мужчине выше старшего конкубина не подняться. – Посмотрел, вроде как, с извинением: – В древних текстах…

Шэрхан рукой махнул:

– Да знаю, знаю я. Так положено. Ходить-то будешь?

Император поглядел на доску, будто и забыл про неё. Поставил ладью, на дверь с тоской посмотрел. Что-то подсказывало, это их последняя партия на сегодня, так что Шэрхан с ходом не торопился. Мат все равно уже в кармане был.

– Так чего императрица-то воду мутит?

– Праздник почитания предков хочет с размахом праздновать. В три раза больше денег потратить. Чтобы все деревья в садах бумажными листьями да цветами украсили, в озёрах воду согрели, поверх снега ковры пуховые разложили. Из Ксен-Цы она уже, видите ли, танцовщиц каких-то с веерами заказала, а из Путан-Гхи – кошек огнедышащих. И старших жен подговорила. Все уши прожужжали. Будто у меня других дел нет.

Император провёл по лицу ладонью. Прикрыл глаза, темными кругами очерченные. Казалось бы, состарить должны были проступившие морщины усталости, а нет, только моложе сделали. Человечнее.

Шэрхан улыбнулся подружелюбнее. По плечу императорскому похлопал:

– Зато спишь каждый день с новой. У нас бы нашлись мужики, что за такое все богатство отдали бы.

Глянул император исподлобья. Ноздри длинного тонкого носа встрепенулись.

– А ты?

Что за вопрос?

– А я что? Я… на девиц не претендую.

Удивление блеснуло в раскосых глазах.

– Совсем никогда с женщиной не был?

– Ну почему? Кто ж в молодости себя знает… Поначалу пробовал. А потом…

– А потом?

– А потом понял, где сердце лежит. Расстроился. Что детей не будет, что жениться не смогу.

– А потом?

– А потом решил, к черту все эти так положено. Ежели встречу мужика нормального, то женюсь, хоть я трижды принц.

– А потом?

Да сколько ж можно. У Шэрхана аж лоб вспотел от неотрывного внимания чёрных глаз. Без ножей душу расковыривали.

Ответил с ядом:

– А потом асуры зашевелились, и Пракашка до порошка твоего жадный сделался. И все мои планы о женитьбе по ту сторону портала остались.

Все, доволен? Закончен допрос? Оказалось, нет. Император все так же глазами буравил.

– А теперь?

Вот пристал-то.

– А теперь императрицу твою встретил и понял, ну ее, свадьбу. Лучше всю жизнь бобылем, чем с коброй ревнивой постель делить.

Не разозлился император, только по шрамам полузажившим на щеке взглядом прошёлся.

– Познакомился, значит. Ну хоть жив остался.

– Едва в клетку с тиграми не угодил.

Император поджал губы, словно тоже оценив изобретательность казни.

Шэрхан потер щеку:

– Как же тебя на такой злющей угораздило жениться?

Император сплел пальцы и на колени положил. Длинные и сильные это были пальцы. Сжимали бы хорошо.

– Обязанность императрицы – управлять двором. Мне некогда за каждым евнухом, конкубиной и служкой следить. Дворец большой, четыре тысячи человек. Управлять такой армией дело нелёгкое – не каждая женщина справится. Императрица держит всех в порядке и строгости, за это я ей благодарен.

– В порядке? В строгости? – возмутился Шэрхан. – Да губит она твоих девиц. В смертном страхе держит. Режет, бьёт, на деревья сажает. Что ими управлять? Какая их провинность может быть? Что они тебя слишком сильно ублажают? Каждая из них только об этом и мечтает.

– Ошибаешься, – сказал император. – Каждая из них мечтает стать императрицей. А препятствие, что стоит на пути, можно и убрать. Мою императрицу пытались три раза отравить, два раза взорвать порошком и один раз задушить подушкой. А нашего первого ребёнка утопили в колодце.

Говорил об этом ровно, холодно. Шах и мат теплее объявлял. Привык? К предательству, ненависти, смерти близких? Интриг и ругани и при джагорратском дворе хватало, но смерть каждого брата все еще свежим шрамом на сердце кровила. А тут… ребенок…

– Бедренец, – только и мог ошалело выдохнуть Шэрхан.

Император прищурился:

– Такого слова у вас не знаю. Что значит?

– Трава такая для приправы – острущая. Но слово значит, что все так худо, что другого и не подберешь.

– И то правда, – согласился император. И повторил мягко: – Бе-дре-нес.

Улыбнулся Шэрхан на произношение ласковое.

– Все спросить хотел, откуда так мхини хорошо знаешь?

Император пожал плечами:

– Языки люблю. Несколько книжек у ваших купцов выторговал. Читал, разобрать алфавит пытался. Даже Вэя заставил выучить, чтобы разговор тренировать. – Добавил с сожалением: – Вот только настоящего джагорратца под рукой не было. Так что акцент есть.

– Красивый у тебя акцент, мне нравится, – сказал Шэрхан, а потом вдруг почувствовал, что щёки потеплели. Чего, спрашивается, брякнул? Опустил глаза – давненько они фигурами не двигали. Чей ход-то? Закончить бы уже поскорее да разойтись, а тут император, как назло, снова остановился, фигурку резную в руках теребя.

– Не голодаешь больше?

– Нет, лучше теперь. Спасибо.

Два хода до мата осталось-то. Ставь уже коня своего куда хочешь. Не поможет.

Не поставил. Деревяшкой по пальцам постучал. Шэрхановы глаза так и прилипли к пальцам. Томно в груди становилось, когда на них смотрел. Да что уж там, и губы тонкие нравились, и росчерк глаз чёрных, и скулы точеные. Весь он что твой ферзь резной, грубый, из линий чётких. Поставь на доску и не отличишь.

– В остальном как осваиваешься?

Шэрхан дернул плечами:

– Осваиваюсь.

– Драконам, говорят, усердно молишься.

Говорят, значит. Докладывают.

– Молюсь.

Каждое утро и вечер по три часа на коленях перед статуей змеиной в толпе общей отстаивал. Пока соседи молитвы бубнили, успевал помедитировать, третий глаз попробовать открыть и каждую мышцу отдельным усилием потренировать. Вот ведь, смеялся в детстве над искусством ментальных тренировок – кому ж понадобится без настоящего напряжения силу качать, когда вот тебе меч, вот лук, вот партнёры по тренировке – а смотри-ка, пригодилось. За месяц не потерял формы.

Император наконец поставил коня:

– Говорят, собачек конкубиновых на стражников научил гавкать.

И это донесли. Шэрхан двинул ферзя вперед.

– Да разленились, будто подушки мохнатые лежат весь день. А собаки все же, хоть и мелочь. Пусть девиц твоих защищают, уже какая-никакая польза.

Император пристально посмотрел:

– Скучаешь?

Заскребло что-то в горле. Зацарапало. Отвел глаза.

– В четырёх стенах не привык сидеть.

Император поразглядывал доску. Покрутил в руках своего ферзя.

– На коне ездишь? Засиделся я. Давненько на охоте не бывал.

Шэрхан кивнул:

– Верхом проехаться не прочь. Животных, правда, ради забавы не убиваю.

Поглядел император словно с удивлением.

– Не такой ты, каким я себе представлял, Тигр. – Поставил на доску ферзя: – Шах и мат.

Шэрхан аж рот раскрыл. Уставился на фигуры. И вправду… Как же это он пропустил? Вот ведь, зубы заговорил, падла.

– Ну ты и…

Поднял глаза и увидел улыбку. Хитрую, как демон знает что. И сам улыбнулся.

– Еще партию? – спросил император, все еще зубы показывая.

– Давай, – сказал Шэрхан.

Отодвинул подальше горшок с углями. И так жарко было.

А на следующий день кто-то донёс до старикашки Вэя, что Шэрхан по ночам своему богу молится. А тот, о платье запинаясь, побежал с докладом к императрице.

Шэрхан ни о чем таком не знал, посему к очередному собранию у дочери дракона готовился спокойно. Оделся понаряднее, закутался в ярко-синюю робу с птицами длинноногими, под грудью зелёной лентой подпоясался. Подумав, напялил и бусы. Все как положено, чтобы и кобра клыков не подточила.

Знал бы, чем день закончится, голым бы пошёл.

9

Началось все по старой схеме. Они бились лбом, императрица плевалась ядом. Пару девиц нашли в чем-то виновными. Одну избили прямо тут, перед троном. Вторую с рыданиями увели. Даже и лучше, что ничего не понятно. Было тошно и как-то безысходно.

А потом в унылой тишине гулко ухнуло, как плевок с моста в речку: «Хуу». Шэрхан уже уразумел, что это они его так звали. Тигр.

Желудок сжался. Теперь-то чего надо? Снова когти зачесались? Медленно поднимаясь, встретился глазами с Йиньйинем. Так, на всякий случай. Вдруг в последний раз? Парень глядел на него с мольбой: мол, скажут рычать – рычи. Шэрхан коротко кивнул. Зарычит, чего уж.

По указу Вэя подошёл, перед троном встал. На тапочки новые уставился – ярко-красные, с лисичками на носках.

– Презренный варвар, – с места в карьер завопил Вэй, сначала говоря на цзыси, а потом переводя на мхини, – в присутствии прекрасной дочери дракона не смей врать и увиливать. Признайся в великом своём прегрешении и прими наказание со смирением и благодарностью.

Аж с благодарностью?

– Да ты объясни членораздельно, в чем провинился-то, – сказал Шэрхан сквозь зубы. – А то у вас ведь и не уследишь.

– В самом страшном прегрешении ты виновен. За что и смерти мало.

Выпучив глаза, Вэй сказал какое-то слово на цзыси, и комната в ужасе задохнулась.

Шэрхан напрягся. Куда ж он так вляпался? Перед кем восемь раз вместо девяти лбом ткнулся? На какую тварь драконскую косо взглянул?

Сколько бы домыслов ни мелькнуло в голове, до правды бы ни за что не докопался.

– Язычество! – страшным голосом перевёл Вэй, и девицы снова вздрогнули, пятой точкой чувствуя тяжесть Шэрханова преступления.

– Язычество? – только и мог повторить Шэрхан. – Да с чего это?

– Видели тебя надёжные глаза, – усмехнулся Вэй. – Как разговариваешь по ночам с богом своим, молитвы читаешь, жертвы приносишь. Что, отпираться будешь?

Надёжные глаза, значит, видели. Да чего темнить, ясно же, чьи это зенки продажные донесли. Кто, кроме Кляксы и Линялого, сдать его мог? Не Йиньйинь же.

– Буду отпираться, – сказал Шэрхан. – Не молитва это была. Медитация. Упражнение для познания себя. Укрепление внутренней силы. Тошно мне тут у вас, вот и приходится по ночам дух боевой поднимать. А про жертвы – это вообще клевета. Травы над огнем жгу, так это чтобы тепло было и пахло приятно. А ежели кому не нравится, – добавил он громко, в глубину комнаты голос направляя, – так пусть тот человек в глаза мне скажет.

Вэй перевёл, с императрицей посовещался. Она, по взгляду, только еще сильнее развеселилась.

– И что, – сказал Вэй ехидно, – хочешь сказать, отказался ты от своих грязных божков, обратился сердцем и душой в нашу веру?

– Обратился, – легко сказал Шэрхан. – И сердцем, и душой. Золотого дракона поутру за счастье жить в Тян-Цзы восхваляю, синему дракону каждый вечер о благоденствии императора молюсь. Чёрному же дракону по смерти душу свою вручу.

Посмотрел на него Вэй с ухмылкой:

– И заблуждения свои богомерзкие отверг?

– Отверг, – убедительно сказал Шэрхан. – Как есть отверг.

– Докажи.

Мерзко это слово сказано было. Будто знал, гнида, что Шэрхан сейчас снова судьбу свою проклинать будет.

Да что его могут заставить делать? Молитву читать? Да пожалуйста. Драконовой статуе кланяться? Да хоть сто раз по девять. Голым танцы вокруг гонгов священных плясать? На, Вэюшка, робу подержи. Нет, в этот раз им его ничем не унизить, не сломить, не вызверить. Сильна была вера – уйдёт сегодня победителем. Даже когда возню и цоканье в коридоре за залом услышал, все еще верил. А вот как первое грустное мычание ушей достигло, тогда и понял – конец ему. Нашли чем добить.

Руки задрожали. Пальцы захолодели. А лоб, наоборот, будто кипятком кто обдал.

Коровка зашла пугливо, мыча и по сторонам озираясь, словно понимала – ничего хорошего от двуногих тварей ждать нельзя. Тянули её трое стражников, ещё пятеро позади шли. Девицы от этой процессии к стенам шарахнулись, повизгивая от страха и отвращения, стараясь уберечь свои шелка. И правильно делали. С завидной равномерностью коровка серила пушистый ковер, лепёху за лепёхой щедро выдавая. Скоро никакие благовония не могли перебить коровий страх. Даже императрица носом закрутила.

– Вот, – сказал Вэй, когда корову посреди зала остановили. – Докажи свою верность драконам. – Протянул кривой кинжал на подушке шёлковой. – Убей. А мы на ужин скушаем.

На секунду мелькнула бешеная мысль – схватить кинжал и вставить подлой твари в шею. А потом, если успеет, и кобре живот вспороть. Да только стражники уже встали стеной перед троном, да и Вэй руку в кармане с палкой нефритовой держал. Из-за спин, металлом обернутых, императрица улыбалась. Широко, торжествующе.

Зря Шэрхан радовался, что задницу в целости сохранил. Не самое это страшное оказалось. Дали бы ему сейчас выбор – коровку режь или под императора ложись – он бы уже подштанники снимал. Только не было сейчас выбора такого. Другой выбор был. Сказать «нет» и угодить прямиком в клетку с тиграми.

Или сказать «да».

Пальцы онемели, когда кинжал с подушки брал. Холодная сталь, бездушная. Какая ей разница кого убивать – чудовище людоедское в тапках вышитых или животинку ни в чем не повинную. А Шэрхану разница есть. Много учитель Шрираман в головы наследные светлых мыслей вбивал. У кого какая задержалась. У Шэрхана эта. Про разницу.

Глаза от этой разницы резало. Горло асурским хвостом шипастым стягивало. Душу словно багром подцепили и по коридору загаженному вслед за коровкой протащили, и лежала она теперь под копытами, в снегу и навозе.

Ноги стали деревянные, будто не свои, пола под ними не чувствовал. А вот руки всё ощущали: тепло влажного кожаного носа, в ладонь ткнувшегося, жёсткость коротких волосков, покатость твёрдого лба. Похожа была коровка на джагорратскую, разве что в величине рогов уступала. А так – как родная, хоть сейчас к храму веди.

Пригладил Шэрхан ладонью вдоль морды, лаская и успокаивая.

«Ты прости меня, буренка, – прошептал он в мягкое ухо. – И их прости. Дураки ведь. Думают, мне перед богом страшно. Думают, гнева небесного боюсь. Идиоты. Только тебя и жаль. Ну да я быстро постараюсь. Хочешь – сделай меня в следующей жизни тараканом».

Посмотрел в глаза большие, добрые, что ресницами доверчиво хлопали, и рукой двинул. Хлынул поток тёплой крови по рукаву, а рогатая голова запрокинулась. Закатились тёмные глаза. Повалилась коровка на бок и затихла. И комната затихла. Только кровь с кинжала капала. Гулко, будто сотня Шэрханов держала сотню кинжалов, и сотня капель размеренно в унисон падала.

Прислушался Шэрхан. Нет, не капли это стучали – девицы лбом бились с усердием доселе неслыханным, и даже императрица задом кверху рядом с троном уже торчала. Вэй, тот и вовсе ничком простерся.

В дверях стоял император. Дышал быстро, будто бежал сюда. Молча он черкнул взглядом по вонючим лепёхам, по луже крови, вокруг Шэрхана растекающейся, по коровьему трупу на ковре и сказал, тихо и холодно:

– Чи.

Развернулся и ушёл.

– Чи – это чего? – спросил Шэрхан во время следующего занятия с Йиньйинем.

Йиньйинь подумал, слово подбирая:

– Срам. Чи – это срам.

Хотелось поговорить с императором. Покричать и повозмущаться, да только не вызвал его больше сын дракона. Ни через неделю, ни через две. Ни через месяц. На охоту тоже не позвал. С Кляксой и Линялым развлекался, приходили они посреди ночи довольные и разморенные, а про Шэрхана будто забыл.

Долго Шэрхан ждал. Подумывал у Юлы спросить, да только что? «А чегой-то папка твой меня на потрахушки не зовёт?» Не больно уместно. Ждал дальше.

Так и настигла бы его судьба Йиньйиня, если бы холодным зимним вечером не пришла в одну сильно заскучавшую змеиную голову блестящая идея.

Наутро весь двор шептался, что императрице вздумалось в снежки играть. И не как-нибудь, а масштабно и с размахом: военнообязанными объявлялись и жительницы гарема, и евнухи. Без малого двести человек. А руководить всем дракониха собралась сама.

10

Холод был нестерпимым, а в душе у Шэрхана полыхало, будто костер развели. От радости чуть не подпрыгивал. Битва. И пусть отобранная вроде бы случайным образом команда, куда входил Шэрхан, включала евнухов на последней стадии замухрышества и девиц, что на попугайчиков недокормленных были похожи, даже это не могло жар, по венам растекающийся, унять. Пусть такая – несправедливая и игрушечная, но битва.

Пока старикашка Вэй орал на жавшихся на холоде девиц и евнухов, Шэрхан к Йиньйиню склонился:

– Ты опиши в двух словах правила.

– Да нет особых правил. Двор, где сейчас стоим – поле битвы. Вон вдалеке видишь флаг? Это лагерь зелёного дракона. Враги. А позади нас флаг синего, это наш лагерь. Между ними – граница. Если затянули во вражеский лагерь, будут снежки за ворот запихивать, в снегу валять, пока не сдашься. Сдался – из игры выходишь. Выигрывает армия, чьих солдат больше на поле останется, когда гонг финальный пробьёт. Да только и так понятно, чья команда победит.

– Это почему это?

– Армией зеленых по традиции управляет сама императрица. Никто у нас сильно сражаться не будет.

– Это мы еще посмотрим, – крякнул Шэрхан. – А император?

– Император игрищами глупыми не интересуется.

– Кто ж тогда нашей армией командует?

Йиньйинь криво усмехнулся:

– Будем выбирать.

Выборов особых не было. Как собралась их армия на подготовку да планирование, так пальчики худенькие в его сторону и потянулись. Тигр, мол, вот и командуй.

Шэрхан и командовал.

– Ты, Йиньйинь, теперь мой первый помощник. Я приказы отдаю, ты – переводишь. – Оглядел свою армию критичным взглядом – никуда не годится. Рассеянные девицы ковырялись в снегу сапожками; продрогшие евнухи, опасливо в сторону зелёной армии посматривая, того и гляди грозились посреди битвы лбом в землю начать биться; парочка «солдат» с самыми сметливыми глазами смотрели на него с подозрением.

– Так, – гаркнул он со всей глотки, – у нас полчаса на подготовку. Некогда тут стоять сопли слоновьи жевать. – Примерился, стал в толпу пальцем тыкать: – Ты, – сказал он невысокой, но верткой младшей жене, которую как-то приметил за перемигиванием с одним из евнухов, – отвечаешь за снежки. Собери себе пятьдесят девиц и пусть каждая за полчаса по тридцать снежков сделает. Ты, – указал он конкубине, которая помогала ему собачек тренировать, – возьми остальных девиц и готовые снежки в пирамиды на протяжении всей линии фронта укладывайте. Теперь ты, – он повернулся к скептически настроенному евнуху, – будешь командовать постройкой укреплений. Собери своих и организуйте по пятнадцать снежных стен высотой в полчеловека по периметру. – Оглядев слегка зашевелившуюся толпу, он спросил: – Кто тут из вас музыку играет? На горне или барабане каком? – На вздернутую руку он кивнул девице: – Приноси и играй. Только громко и бодро, без завываний.

– А ты что делать будешь? – перевел Йиньйинь вопрос особо наглого евнуха.

– А я буду ходить и задницы ваши ленивые пинать. Кто сачковать будет – сам от меня снежков за шиворот получит. Выполнять!

Не без вони, но разошлись.

Пока готовились – Шэрхан инспектировал прогресс и попутно делал назначения. Разделил армию на десять подразделений и каждому выбрал по генеральше. Девицам больше доверял: они, хоть и боялись кобры, зато и зуб на неё больший имели.

Перед самым началом битвы собрал всех у линии фронта:

– Наступать будем в сомкнутой боевой линии, со снежками в руках. Шарф повязываем на пояс, как люльку, и набиваем дополнительными снарядами. Кидаем с прицелом, быстро и стройно, чтобы стеной белой зеленых окружить. Градом снежным их засыпать. Задние подразделения передают по команде запасы снарядов. Как только первые ряды зеленых лягут – хватаем и добиваем. Продвигаемся на территорию врага таким же строем. Если будут прижимать нас – отбегаем к снежным укреплениям. Нападаем группами из-за укрытий и уничтожаем противника. Ясно?

Армия его теперь выглядела по-другому. Раскрасневшиеся, тяжело дышащие, его подопечные смотрели с задором и больше походили на солдат. Вот и обратился к ним Шэрхан как к настоящим воинам:

– Нелёгкая будет битва. Но лёгкую битву и выиграть зазорно. У нас в Джагоррате превосходство врага меньше чем в пятикратном размере и битвой-то не считается, так – потренироваться да сабли заострить. Наша же победа будет тем слаще, чем с большим потом она нам дастся. Ежели поймали вас, снег за шиворот пихают – не сдавайтесь. Снег не нефрит, растает и следов не будет. Бейтесь до последнего. Пусть зеленых возглавляет императрица, мы же тогда с вами будем биться во имя самого императора. Защитим честь и славу золотого дракона и принесем зелёные стяги к его ногам!

Йиньйинь еще переводить не закончил, как толпа уже зарокотала, захлопала. Девица музыкальная ловко на своём небольшом барабане застучала.

Кивнул Шэрхан довольно. Поднял руку:

– А что до императрицы, то, скажу я вам, пока джагорратскую армию водил, воевал я с демонами и похуже.

Замялся Йиньйинь, посмотрел робко.

– Ладно, это не переводи. Во имя великого императора! – гаркнул Шэрхан на цзыси, благо эту фразу, завершающую каждую утреннюю молитву, он уже выучил.

– Во имя великого императора! – отозвались девицы и евнухи.

Под грохот барабана выстроились со снежками наготове. Противники были тут как тут. Остановились метрах в трёх и скалились. Девицы все крепкие, евнухи вообще слоны боевые, зато дисциплины никакой. Стоят гурьбой, как козлы в загоне, без строя, плана, командования. Воевал Шэрхан с такими, бывало. Выглядят страшно, а по сути – зёрнышки в перезревшем гранате, ткнешь – разбегутся. Тыкать Шэрхан умел.

Удар гонга вздребезднул воздух, заставляя и без того разгоряченную кровь бежать по венам лавой вулканной.

– Готовься! – гаркнул Шэрхан. – В бой!

Йиньйинь едва успел перевести, как снежная атака началась. Злым белым облаком накрыло зеленых. Оно жгло, морозило, кусалось. Не все снаряды достигали цели, но и этого хватало с лихвой. Перепугались зелёные. Бросили обзывательства и стали сражаться по правде. Только оказалось, что снежки заготовленные уже расстреляли, а поставку снарядов не организовали. Передним линиям только и оставалось, что рушить и без того расхлябанный строй и копать снег под ногами. Вот тут-то и началось самое весёлое. Шэрхановы солдаты не спали. Как только зелёный нагибался за снегом, его тут же обстреливали с особой жестокостью, пока от него не оставались разве что ножки, из сугроба торчащие. Шэрхан углядел одного такого погребенного евнуха, ринулся через границу, ухватил за тёплые сапоги и дернул обратно. Вылазка его была столь стремительной, что никто из зеленых и возмутиться не успел. Миг – и Шэрхан уже на своей стороне поля, где он толкнул барахтавшуюся добычу в руки злорадных девиц, и они накинулись, как стайка голодных чаек, пихая ему снег за пазуху, под плащ, в сапоги, тыкая носом в сугроб, пока он не застонал в изнеможении и не взмолился о пощаде. Так-то.

Шэрхан вернулся на линию фронта. Вдохновлённые его примером, синие воительницы теперь бесстрашно кидались на пурхавшихся в снегу врагов и тащили их на свою сторону. Удавалось не всем. Кого-то в момент перехвата сбивали с ног и затягивали за линию фронта. Был среди зеленых один особо рьяный евнух, размером с носорога и на морду такой же красавчик, что щелкал Шэрхановых девиц будто семечки тыквенные, прореживая строй и снижая боевой дух. Следовало нейтрализовать. Вооружившись снежками, Шэрхан стал методично громилу обстреливать, целясь в нос и глаза. Поначалу гад отмахивался от него, как от обнаглевшего комара, но вскоре разозлился. Нашел в толпе глазами, кулаком пригрозил. Шэрхан ковырнул в зубах, показывая, что думает о нем и его семье до десятого колена. Может, и не было у местных такого знака, только детинушка рассвирепел, дернулся и на Шэрхана носорогом красноглазым понесся. Лоб в лоб с таким встречаться не хотелось. Как с поленом, с горы на тебя несущимся, воевать? Вот Шэрхан и рванул вглубь лагеря, туда, где, спрятавшись за снежными постройками, можно было спланировать внезапную атаку. Да детинушка не только силой оказался наделён, но и прыткостью лани длинноногой. Шэрхан едва за укрепление завернул, как его за капюшон плаща дернули. Брякнулся он со всей дури на спину, крутанулся, а снег уже лицо залепил. Толстый гад навалился сверху и теперь исправно заталкивал снег за ворот, как подушку бы сеном набивал. Жгло нестерпимо, дыхание липким криком в горле застряло. Попытался Шэрхан тушу сбросить, да какое там. Будто обоз с глиняными тандырами на него перевернулся. В двух вздохах был он от мольбы о пощаде, как вдруг груз на нем замер, осел, а там и вовсе исчез. Словно крылья выросли.

Шэрхан встрепенулся, снег из глаз вытер, на спасителя своего глянул – и застыли слова.

Но через мгновение уже ухмылялся.

– А говорили, игрищами глупыми не интересуешься, – сказал, снег сплевывая.

Император снял шарф, что пол-лица закрывал, дернул плечом, евнуховским плащом прикрытым.

– Услышал, что честь мою защищать собираешься, вот и пришёл.

– Еще говорили, с оружием нельзя. – Шэрхан кивнул в сторону бессознательного евнуха, явно не кулаком успокоенного.

– Исключительные ситуации требуют исключительных мер.

Император вытянул руку вперед – нефритовая палка в ладони блеснула. С треском вырвалась из наконечника широкая зеленая молния и ударила в землю с такой силой, что снег зашипел и отпрянул. Ишь ты, красуется.

Шэрхан вытряхнул комки влажного снега из сапог.

– Обратно мне пора.

Собрался вставать, да император его снова в снег усадил:

– Ты хорошо командуешь. Не брезгуешь, что войско женское?

– Да чего ж тут зазорного? У меня сестра воин. Дерётся не хуже меня, а как генерал фору даст.

Император кивнул и сжал руку у Шэрхана на локте:

– Проиграй.

Сначала показалось, что шутит. Ан нет, серьёзный.

– Да иди ты, – сказал Шэрхан, отмахиваясь.

Хватка на его локте усилилась.

– Думай, что говоришь, – сказал император предупреждающе. – Тебе повезло, что тут, кроме нас, никого нет.

Посмотрел своим взглядом черным, тем, от которого яйца скукоживались. Раньше скукоживались. А теперь только едкий азарт в груди вспыхнул. Так загорелось, что аж вперед Шэрхан подался. Облачко, императором выдохнутое, в себя втянул.

– Тут, кроме нас, и вправду никого нет.

Император аж рот открыл от наглости Шэрхановой. По губам глазами лизнул. Показалось, подтаял лед под чёрными ресницами, но на мгновение, не больше. Выпрямился снова сосулькой.

– Почему корову убил?

Это еще к чему вспомнил? Только из кошмаров ушла рогатая…

– Обратно бы мне. Сражаемся, вроде как.

Не отпустил император. Еще крепче локоть сжал.

– Ответь.

– Почему-почему… Что, у меня выбор был? Сказала бы твоя кобра: «Жги Джагоррат», я б уже со свечкой в портал шёл.

– А как же твой бог?

– Какой такой бог? Я ж в драконов всей душой теперь верю.

– Не ёрничай. Правду скажи.

Локоть уже больно стало. Ещё чуть сильнее прихватит – полруки оттяпает.

– У меня бог не паскуда жадная. Он говорит, есть у тебя возможность – построй храм, а есть нужда – разбери его и дом себе сделай; есть возможность – читай священные книги, а есть нужда – сожги их и еду себе на костре приготовь; есть возможность – помолись, но если есть нужда – ляг лучше и выспись. Так что он ко мне не в претензии. К тому, что произошло у императрицы он вообще отношения не имеет, это между мной и коровушкой. А с ней мы уже договорились.

– Ясно, – сказал император, отпуская локоть. – Иди обратно к армии своей. Только уж ты проиграй. – На Шэрханов рык усмехнулся: – Если проиграешь – подарок сделаю. Такой, что поражения стоит. Проиграй, не пожалеешь.

Проиграть оказалось несложно. Как появилась на поле боя императрица, так попадали Шэрхановы солдаты, даже снежка в морду не дожидаясь. Во время удара гонга кроме него и не осталось никого на ногах, даже Йиньйинь сдался.

Так что проиграл Шэрхан. И не пожалел.