Текст книги "Лабиринт (СИ)"

Автор книги: Terra 33

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Люси медленно опустилась на пол рядом с Драконом. Не верилось, что всё закончилось. Они смогли дойти до финиша, потрёпанные, но вполне живые. Что ждёт их дальше? Мистер Сол, Крыса, упоминал про какой-то приз. Нет, ей ничего не нужно. Она готова отдать свою долю и ещё приплатить сверху, лишь бы её оставили в покое и помогли забыть этот кошмар. Даже тюрьма не казалась уже настолько пугающим местом, как в первые недели – здесь было гораздо страшнее. И безнадёжнее.

– Карта… – прошептал Дракон, растирая оставшийся на шее жуткий след от удавки. – Надо активировать карту.

Они, не сговариваясь, осмотрелись, чтобы найти то, что поможет выполнить ещё одно условие Игры. Комната была небольшая, шестиугольная. В центре стояло нечто, напоминающее терминал, подсвечивая помещение голубым сенсорным экраном.

– Давай, ты первая, – кивнул Дракон, когда они подошли к устройству. Люси, сняв карту, опустила её в единственное имеющееся на терминале отверстие. На экране тут же высветилась надпись «Пожалуйста, подождите»; она несколько раз мигнула и сменилась на другую – «Введите код».

– Я не знаю ни про какой код, – обречённо вздохнула Люси. – А вы? – судя по тому, с каким удивлением посмотрел на неё Дракон, он тоже был не в курсе. – Что мы теперь будем делать?

– Давай попробуем рассуждать логически, – не стал впадать в панику мужчина. – Не думаю, что нам загадали что-то сверхъестественное. Это же игра, поэтому код должен быть либо как-то связан с её темой, либо служить ответом на головоломку. Но второе нам не попадалось. Значит, остаётся первое.

– В той, первой комнате на колбах были нарисованы знаки Восточного гороскопа, – подключилась к мозговому штурму Люси. – Да и на наших картах они тоже есть. Может, код как-то связан с датой рождения?

– Причём, полной, – поддержал её Дракон. – Здесь восемь звёздочек: по две на день и месяц, и четыре на год. Вводи.

Пальцы быстро забегали по экрану, нажимая на нужные цифры. Её снова попросили подождать, уже совсем скоро обрадовав сообщением: «Код принят. Благодарим за участие!». Дракон проделал тут же процедуру со своей картой. Несколько минут прошли в томительной тишине и бездействии, даже считывающее устройство перестало работать – то ли ушло в «спящий» режим, то ли выключилось совсем. Неожиданно стена, находящаяся за ним, начала медленно отодвигаться в сторону.

– Как думаете, это за нами? Нас выпустят отсюда? – Люси с надеждой вглядывалась в открывающийся коридор, но он был тёмен и безлюден.

– Да… да, наверное, – нехотя, словно боясь спугнуть удачу, ответил Дракон. – Слушай, я хотел сказать тебе кое-что… – мужчина притянул её к себе, обнял, заставив развернуться и уткнуться лицом ему в грудь. – Спасибо. И…

Что-то острое впилось в левый бок, разгоняя по телу странный болезненный жар; он пополз глубже, в подреберье, сбивая дыхание. Хотелось кричать – от обиды и разочарования, биться, пытаясь освободиться из чужих рук, но тело не слушалось. Оставалось лишь медленно соскальзывать в темноту, наполненную тихим, как прибой, шёпотом:

– Прости меня, девочка…

Конец первой части

Комментарий к Глава 9. Конец Игры

1 – полтора фута – примерно 60 см.

2 – название знака незнакомца – Змея – женского рода, но он мужчина, поэтому для удобства чтения “Змея” заменено на “Змей”.

========== Часть II. Глава 1. Возвращение ==========

Размеренное, громкое пиканье неприятно царапало слух, отдаваясь в районе темечка болезненной пульсацией, словно издаваемый непонятно чем звук был материальным и бил в одно место подобно каплям ледяной воды из всем известной японской пытки. Хотелось кричать, стонать, шептать – любым способом подать знак и умолить прекратить выворачивающее мозги издевательство. Тщетно. Губы не слушались; в горле было сухо, будто туда натолкали ваты; язык бесполезным куском мяса лежал во рту, затрудняя дыхание.

Зато неожиданно пришли в движение веки: дрогнули, приподымаясь, почти тут же закрывшись обратно – по сетчатке резанул яркий белёсый свет, усилив головную боль в разы. Вторая попытка оказалась более удачной: ещё мутный взгляд медленно заскользил по окрашенной в неприглядно серый цвет стене, выше, к потолку, перепрыгнул на странную конструкцию с многочисленными экранчиками, изрисованными разноцветными, постоянно меняющимися линиями, и замер, прикипев к прозрачному пузырю, висевшему почти над головой.

Люси не понимала, где находится. Сознание периодически уплывало, путалось; органы чувств лишь воспринимали информацию, не анализируя её, отчего реальность представлялась ещё более пугающей, как в самом страшном кошмаре, когда пытаешься убежать от опасности, но тело отказывается подчиняться, тем самым низвергая бьющееся в агонии сердце в пучину реального ужаса. Поэтому, когда в обзор неожиданно попало чьё-то лицо, наполовину скрытое маской, Люси, в отчаянной попытке избежать контакта с показавшейся мерзкой тварью, выгнулась, оперевшись лопатками и пятками о своё жёсткое ложе, захрипела, беспомощно цепляясь скрюченными пальцами за воздух. В плечо впилась игла, и через мгновение свет померк, утянув за собой, как в воронку, запахи, звуки и ощущения.

Очередное пробуждение показалось даже отчасти приятным: тело было лёгким, как взбитое молочное суфле – обязательный десерт к обеду по воскресеньям; но от этой нереальной воздушности голова немилосердно кружилась, и даже зажмуренные глаза не избавляли от чувства тошнотворного покачивания. С натугой сглотнув, Люси заставила себя чуть повернуть голову, чтобы сменить угол обзора. Кто-то тут же сжал её пальцы, придвинулся ближе, заслоняя бьющий из окна свет.

– Мама?

Лейла нежно улыбнулась, заботливо поправляя край одеяла:

– Да, милая.

– Мамочка…

Горло сдавило, словно кто-то душил её равнодушно-жёсткими пальцами; пришлось глотать воздух короткими частыми порциями, захлёбываясь то ли слезами, то ли странной, дёргающей сердце тоской. Руки потянулись к матери – прикоснуться, обнять, удостовериться, что сидящий рядом человек не мираж, но тепло чужих ладоней напугало ещё сильнее – теперь отпустить их и вовсе не представлялось возможным. Лейла, кажется, и сама потрясённая не меньше, безостановочно гладила дочь по голове и плечам, растерянно шепча:

– Ну, что ты, что ты, милая? Всё хорошо, успокойся, я с тобой.

Истерика постепенно сошла на нет. Люси откинулась на подушку, так и не отпустив материнскую руку. Силы почти оставили её; от слабости всё внутри заходилось мелкой противной дрожью, иногда, как прибойной волной, смываемой накатывающей дурнотой. Глаза слипались, но она упорно боролась с сонливостью, боясь, что, проснувшись, обнаружит себя в полном одиночестве.

– Тебе нужно отдохнуть, дорогая, – мать заметила её состояние и попыталась мягко уговорить прислушаться к потребностям организма. – Врач сказал, ты должна много спать и не нервничать.

– Врач? – уцепилось за влезшее в речь Лейлы неприятное слово сознание. – Какой врач? Что со мной?

– Тише, тише, всё потом. Может, позвать медсестру? Она сделает укол, и ты уснёшь.

– Нет! Нет… – страх снова закопошился в грудной клетке, заставляя сильнее сжимать тонкие пальцы матери. – Никого не надо. Только не уходи.

И снова сон-беспамятство, вязкий, мутный, в котором она захлёбывалась, будто в затхлой, вяло текучей воде. Зато на том берегу её встретили уже оба родителя. Люси с замиранием сердца вглядывалась в осунувшееся лицо отца, с болью отмечая серебристые пряди в густых, несмотря на возраст, волосах, устало поджатые сухие губы, едва заметную небрежность в одежде – то, что известный адвокат Джудо Хартфилий никогда бы себе не позволил. «Это из-за меня? – билась в голове полная отчаяния мысль. – Это ведь я виновата?».

– Папа?.. – то ли желая таким образом расспросить его о произошедших переменах, то ли попросить за них прощения, позвала она отца. Тот мгновенно придвинулся ближе, слегка похлопал по плечу:

– Всё хорошо, дорогая, – его голос, глухой, надтреснутый, словно потёртая от времени магнитофонная запись, показался чужим и отстранённым. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – поспешила успокоить родителей Люси и почти не солгала – от прошлой слабости не осталось и следа, на смену ей пришла другая, вполне обычная, как после непродолжительной болезни, а потому совершенно не страшная. – Только пить хочется.

– Вот, сделай пару глоточков, – Лейла, взяв с передвижного прикроватного столика стаканчик с трубочкой, помогла ей напиться, поправила сбившееся одеяло. От этой заботы снова защемило сердце, и Люси испуганно ухватилась за первый закрутившийся в голове вопрос:

– Где мы? Что случилось?

– Ты не помнишь? – спросили в ответ.

Она напрягла память, пытаясь отыскать в ней хоть что-то, отдалённо похожее на какое-нибудь происшествие, способное довести до такого беспомощного состояния, но всё было тщетно – перед мысленным взором словно поставили девственно чистый лист, даже детство и отрочество не проявлялись чёткими картинками; всё: звуки, запахи, ощущения – слившись воедино, мелькали цветными пятнами, раздражающе яркими и пустыми.

– Нет…

Родители переглянулись, обменявшись долгими, полными беспокойства взглядами. Люси на мгновение показалось, что и на этот раз ей не ответят, но Лейла, придвинувшись ближе, медленно заговорила, тщательно пряча своё волнение за нарочито спокойным голосом:

– Только не волнуйся, милая. Самое страшное уже позади. Врач сказал – ты полностью поправишься. Не должно остаться никаких последствий.

– Я… что со мной было?

– Ты попала в аварию. Четыре месяца назад. Очень сильно ударилась головой и всё это время пролежала в коме. А вчера ненадолго пришла в себя. И вот сегодня проснулась совсем.

– Авария? Где? Какая? – зачастила Люси, приподнимаясь на кровати.

– Всё потом, – решительно прервал её Джудо, заставляя лечь обратно. – Сначала тебя осмотрит врач.

«Потом» растянулось на несколько часов: осмотр, процедуры, лёгкий обед, обязательный послеобеденный отдых. И лишь съев на полдник любимый клубничный йогурт, Люси услышала, наконец, историю той злополучной аварии.

– Ты возвращалась с вечеринки, – негромко, будто нехотя, рассказывала Лейла. – К вечеру погода сильно испортилась, начался дождь. На мосту Дьявола твою машину занесло. Ты не справилась с управлением и врезалась в опору. Сильно ударилась головой. Хорошо, мимо проезжали люди, они остановились и вызвали Службу Спасения. А из больницы уже позвонили нам. Ты была в коме почти четыре месяца. Зато теперь всё закончилось – возможно, через неделю ты сможешь вернуться домой, так нам сказал твой лечащий врач.

– Прости, что доставила вам с папой столько хлопот, – Люси потянулась к матери, чтобы обнять, и та с радостью ответила на её порыв.

– Ну, что ты! – Лейла постаралась незаметно смахнуть появившиеся в уголках глаз слёзы. – Мы так счастливы – ты снова с нами, живая, здоровая. Всё остальное не важно.

– А Рен? – неожиданно вспомнила о своём парне Люси. – Он знает, что я уже пришла в себя? Ему позвонили?

– Милая, – осторожно сжала её пальцы мать. – Мне жаль, но вы расстались с ним. Как раз в день трагедии.

– Почему? – странно, ей было не жаль этого свершившегося факта, но очень хотелось узнать причину.

– Я точно не знаю, – отмахнулась Лейла. – Кажется, у него появилась другая. Или что-то в этом роде.

Люси, видя, как матери неприятна эта тема, не стала её больше ни о чём расспрашивать, приняв выданную версию их с Акацки расставания как единственно возможную – помня, насколько родители благоволили к нему, она и подумать не могла, что они стали бы лгать или оговаривать Рена. Значит, причина для разрыва отношений была и была достаточно веской, если их не пытались помирить (отсутствие Акацки в больнице говорило само за себя). Но теперь это всё не имело значения – какой смысл восстанавливать то, что исчерпало себя четыре месяца назад? Да и начавшие потихоньку возвращаться воспоминания только подтвердили правильность принятого решения – всплывавшие в памяти обиды и размолвки подрубали на корню любые слабые ростки былой симпатии.

Последним аргументом, убеждающим оставить прошлое в покое, стали слова отца – мистер Хартфилий в силу своей профессии умел говорить красиво и правильно, но в этот раз ему не пришлось прибегать к выработанному годами красноречию.

– Сейчас прежде всего тебе нужно думать о выздоровлении, – сказал он во время одного из посещений. – Университет, молодые люди, развлечения – всё подождёт. Просто набирайся сил и почаще радуй нас с мамой своей улыбкой.

Люси не стала спорить или дуться на родителя за чрезмерную опеку – потухшие глаза отца и поникшие плечи лучше всего говорили, как тяжело ему приходилось последнее время, и ей не хотелось расстраивать его ещё сильнее. Она просто прижалась к нему, шепнув дрогнувшим голосом: «Я постараюсь», и была вознаграждена за это тенью мимолётной улыбки.

Не известно, что больше помогло: неукоснительное соблюдение даваемых врачом указаний или её огромное желание как можно скорее покинуть палату с нежно бирюзовыми стенами, но через неделю Люси и правда выписали, надавав напоследок кучу рекомендаций. Она не запомнила и половины: волнение было так велико, что голос доктора пробивался, словно сквозь вату, а стерильный воздух больницы казался раздражающе резким, почти неприятным, из-за чего Люси старалась пореже делать вдох, чем лишь усиливала биение собственного пульса, и так заходящегося в бешеной чечётке где-то в районе горла. Улица ослепила выпавшим накануне чистым, искрящимся на солнце снегом, оглушила многообразием звуков: голосов, сирен, шорохов шагов. Если бы не рука матери, крепко сжимавшая её нервно дрожащие пальцы, она бы точно потерялась. Поэтому тёплый салон автомобиля показался необычайно уютным; Люси нырнула в него, как зверёк в норку, затаилась в уголке, без особого любопытства смотря из окна на проносившиеся мимо строения и людей.

Дом – многокомнатная, обставленная в строгом, почти минималистическом стиле квартира – в противовес машине выглядел чужим и странно холодным, как безликий гостиничный номер: в нём будто не хватало чего-то – родного, до боли привычного, а потому и незаметного, пока это «что-то» не исчезнет, оставив после себя обжигающую чувством дежавю пустоту. Люси даже первое время боялась прикасаться к вещам, опасаясь что-нибудь разбить или испортить. Так и ходила, словно по музею, из комнаты в комнату, пытаясь если не вспомнить, то хотя бы привыкнуть. Благо, на это у неё было много времени: в университет по настоянию родителей она решила не возвращаться, отложив обучение до следующего учебного года, с бывшими однокурсниками и приятелями ей и самой не хотелось встречаться, чтобы не видеть в их глазах жалость и желание поскорее сбежать.

Даже с Каной Люси не стала восстанавливать связь, боясь поставить подругу в неловкое положение – память так и не вернулась полностью, обойдясь скупыми короткометражками из прошлого. Мама пыталась помочь заполнить пробелы, просматривая вместе с ней семейное видео и полные фотографий альбомы, рассказывая о предметах и событиях, но внутри по-прежнему ничего не щёлкало, не жгло внезапно накатившими воспоминаниями. «Доктор сказал, так бывает, – робко, будто оправдываясь, утешала её Лейла, отводя взгляд. – Просто должно пройти время». «Сколько?» – едва не срывалось с губ, но Люси старательно запихивала это тяжёлое слово обратно в глотку, выдавливая вместо него приторно-горькое, как принимаемые лекарства, «Я понимаю, мама».

Столь же чужим казалось и собственное тело. Нет, оно вполне нормально функционировало, избавившись, наконец, от дурманящей слабости, и на первый взгляд выглядело даже симпатичным, если не брать в расчёт нездоровую худобу и бледную кожу. Люси подолгу рассматривала себя в зеркало: перебирала наподобие струн выступающие дуги рёбер, обхватывала ладонями тонкую шею, обводила кончиками пальцев росчерк розоватого шрама на левом боку. Ощущение чуждости и неправильности не проходило. Поэтому Люси куталась в толстые кофты и клетчатый плед, чтобы хоть так спрятать то, что после аварии перестало быть своим.

Про саму аварию, как и тот день в целом, она абсолютно ничего не помнила, а любые попытки откопать в памяти хоть малейший кусочек вызывали сильнейшие головные боли и полную дезориентацию во времени и пространстве – Люси переставала понимать, кто она и где находится, не могла назвать дня недели и год, впадала в истерику, не узнавала даже родных. Кошмар прерывался всегда одинаково: укол, вязкое, как кисель, забытьё, одуряющая слабость на утро и проведённый в постели весь следующий день. После нескольких таких приступов Люси старалась больше не терзать себя (и родителей, вынужденных присутствовать, а потом и стравляться с последствиями) попытками вернуть утраченные воспоминания – отказаться от них было легче и безопаснее для психики, чем бороться.

Наверное, именно поэтому, попав однажды на место аварии, она ничего и не испытала – ни страха, ни интереса. Равнодушно мазнула взглядом по укутанным снежными шапками опорам моста, почти тут же дав ему утонуть в безлико сером, продуваемом колючим ветром горизонте, тем самым безжалостно превратив железные балки в размытые, накренившиеся в разные стороны полосы. А потом и вовсе отвернулась от окна, по недавно появившейся привычке спрятав нос в меховой оторочке капюшона – они с мамой решили проехаться по магазинам, но в одном месте на дороге образовалась пробка и пришлось, объезжая её, свернуть к мосту Дьявола. Лейла из желания отвлечь дочь от возможных грустных мыслей преувеличенно бодро болтала весь оставшийся до торгового центра путь, уговорила её пообедать в кафе и готова была скупить пол-отдела женской одежды. Люси, опасаясь за их бюджет, незаметно набрала отца. Джудо появился минут через сорок и всячески пытался сделать вид, что оказался здесь случайно, а Лейла столь же старательно ему подыгрывала. Совместный спектакль закончился только дома, измотав и актёров, и единственного зрителя. К радости всех, это происшествие не повлекло за собой никаких неприятных последствий, зато неожиданно изменило уже ставшим для Люси привычный образ жизни, прервав её вынужденное затворничество – она начала гулять. В одиночестве.

Не то чтобы она в нём так остро нуждалась – миссис Хартфилия старалась без необходимости не нарушать личное пространство дочери, касалось ли то её комнаты или планов на день. Но сидение в четырёх стенах, так же как и постоянное присутствие рядом другого человека начало утомлять. Да и психотерапевт, к которому родители по совету лечащего врача отвели её после выписки, советовал потихоньку начинать социальную адаптацию. Тот поход в торговый центр стал последней каплей: излишняя опека утомляла, дом, так и не перешедший в статус родного и любимого места – раздражал, зато весь остальной мир неожиданно вызвал необычайный интерес. Хотя бы потому, что не обращал на Люси ни малейшего внимания, спокойно продолжая заниматься своими делами. И она решилась.

Сначала это были небольшие прогулки вдоль улицы – до угла и обратно, потом чуть дальше, немного дольше. Постепенно Люси начала заглядывать в магазинчики, даже если не собиралась ничего покупать. И наконец парк, уже начавший отходить от зимнего сна. Почему-то именно здесь она чувствовала те самые покой и уют, которых ей так не хватало дома. Бродя по ещё голым аллеям, садясь на одну и ту же скамейку, подмечая ставшими знакомыми лица, Люси начинала верить, что её жизнь постепенно наладится.

========== Глава 2. Первые воспоминания ==========

Резкий гудок автомобильного клаксона заставил Люси вздрогнуть и растерянно проморгаться в попытке вернуть мыслям ясность. Те категорически отказывались приводиться в порядок – расползались, как слепые котята, неуклюжие и беспомощные. Необходимо было найти точку опоры – материальную и достаточно броскую, чтобы сознание могло за неё зацепиться без лишних усилий. Таким «якорем» неожиданно стала юркая красная машинка на другой стороне улицы. Она почти безостановочно ездила туда-сюда, выискивая место для парковки: пристраивалась то там, то здесь, недовольно ворча утробно гудящим мотором, пока наконец не замерла поперёк дороги, злобно сверкнув неоновыми фарами.

– Готово, – раздался в этот самый момент за спиной мурлыкающий от удовольствия голос.

На подоконник рядом с Люси опустилась маленькая белая чашечка, на две трети наполненная густым, резко пахнущим напитком.

– Спасибо.

– Пей, пока горячий, – напомнили ей.

Пришлось сделать глоток. Кофе обжёг губы, неприятно загорчил на языке – доктор Редхед* никогда не добавлял в него сахар. Люси с трудом уговаривала себя выпить хотя бы половину, а после сеанса обязательно забегала в кафе заесть мороженым оставшийся во рту противный привкус.

– Ну, что, продолжим? – судя по интонации хозяина кабинета, выбора у неё не было – от разговора, как и от кофе, не отвертеться.

– Давайте, только я не знаю…

– Расскажи о своих снах, – перебили её.

Люси резко повернулась к собеседнику:

– Откуда вы?.. – и почти тут же догадалась сама: – Мама…

– На прошлой неделе ты отменила сеанс, – доктор Редхед, допив кофе, отставил чашку, резким жестом поправил очки. – Я не мог не поинтересоваться причиной. Миссис Хартфилия сослалась на то, что ты плохо спала и… да, упомянула о кошмарах. Когда они начались?

– Не помню.

– Люси, мне стоит повторить ещё раз – только открытость и правда могут помочь решить твои проблемы? – недовольство в голосе психотерапевта прошлось по спине наждачной бумагой – болезненно-мерзко, раздражающе-стыдно, словно она обнажала перед ним не душу – тело.

– Я правда не помню, – Люси снова вернулась к ярко-красной машинке – теперь та пыталась втиснуться между двумя припаркованными джипами, хотя чуть дальше было свободно более широкое место. – Вернее, не сразу поняла, что мне снится одно и то же.

– Поясни, пожалуйста, – смягчился врач, однако это нисколько не сгладило впечатление от его прошлой реплики.

В такие моменты Люси радовалась, что обычно располагалась на низком широком подоконнике вместо обитого плюшем диванчика, специально приготовленного для сеансов. Это было по меньшей мере неприлично – сидеть вот так, почти спиной к собеседнику, прячась от него за упавшими на лицо волосами. И абсолютно неправильно, как и кофе, который доктор Редхед готовил собственноручно в медной турке, не доверяя новомодной кофемашине. Люси подозревала, что подобного исключения удостаивалась лишь она одна. И даже догадывалась о причине. Но упорно делала вид, что не понимает намёков, которые постепенно становились всё навязчивее.

– Сначала это не было похоже на сон. Просто кромешная темнота и почти животный ужас: я не понимала, где нахожусь и что происходит. Даже когда просыпалась – мне казалось, я всё ещё там. Потом в один момент сон изменился – теперь это было не какое-то абстрактное место без стен и потолка, а узкий длинный коридор, из которого нет выхода. Но что-то заставляло меня бежать вперёд. Или кто-то – не знаю, как правильнее назвать этих… животных.

– Тебя преследовали звери? – с чисто профессиональным интересом уточнил психотерапевт.

– Не знаю, – необдуманно повторила свой более ранний ответ Люси и тут же поправилась, услышав за спиной недовольный скрип кресла: – Вернее, не могу сказать, почему именно они бежали за мной – может, и правда пытались догнать, а может, сами от кого-то спасались. Этого я так и не поняла. Просто знала: на месте оставаться нельзя. Поэтому тоже бежала, так быстро, как только могла.

– Ты засомневалась, когда попыталась их охарактеризовать. Почему?

– Из-за их внешнего вида, – она по-прежнему не отрывала взгляда от красной машины. Парковка после многочисленных попыток завершилась успешно, даже водитель уже выбрался из салона, а вот пассажиру это пока не удавалось – его дверь оказалась заблокирована пожарным гидрантом. – Они не были как настоящие или как нарисованные. Их словно сделали из неоновых трубок, ну, таких… – Люси покрутила в воздухе рукой, силясь подобрать подходящее слово.

– Как на вывесках? – подсказал доктор Редхед.

– Да. Просто силуэты.

– Можешь назвать этих животных? Или они каждый раз были разными?

– Скорее, разным было их количество – я иногда оглядывалась и замечала, что животные исчезали. Но в начале сна они всегда присутствовали в неизменном составе: белая свинья, красный петух, синяя змея, коричневая крыса, розовый дракон и оранжевая коза.

– Хм… – дробный стук карандаша заставил Люси ненадолго отвлечься от эпопеи с красной машиной, бросив короткий взгляд через плечо – их беседы записывались, однако доктор Редхед всё равно делал какие-то пометки для себя лично, чтобы, как он говорил, не упустить ключевые моменты, а в минуты задумчивости то грыз этот самый карандаш, то отбивал им чечётку по блокноту. В первом случае столь пренебрежительное отношение к канцелярским принадлежностям говорило о скверном расположении духа – психоаналитику явно что-то не нравилось, во втором – о крайней степени заинтересованности. – Весьма-весьма любопытно, – подтвердил её наблюдения доктор Редхед. – Такие образы… Надо будет кое-что посмотреть… – он продолжал что-то неразборчиво бормотать себе под нос, а Люси снова вернулась к красной машине, но, к сожалению, слишком поздно – рядом с ней уже никого не было. – Больше сны не менялись? – уточнил психотерапевт.

– Вчера, совсем немного, – с неохотой ответила Люси – слушать ещё одну нотацию совершенно не хотелось, а доктор Редхед был до них чрезвычайно охоч, к месту и не очень вставляя различные нравоучения, призванные, по его мнению, помочь его пациентке вернуться к нормальной жизни. – В какой-то момент пол исчез, и я провалилась в пропасть, – Люси невольно поёжилась, вспомнив головокружительное чувство бездонной пустоты под ногами, от которого не было сил даже просто закричать от ужаса. – Мы можем на сегодня закончить? – решила она пойти на хитрость, желая избежать и лекции, и компании её автора. – Я устала.

– Ну, что ж, давай закончим, – с явным огорчением вздохнул доктор Редхед. Негромко щёлкнул, отключаясь, диктофон, забренчал по полу уроненный карандаш, скрипнуло освобождаемое кресло, звякнула отодвигаемая в сторону её чашка. – Ты и правда немного бледная сегодня, – чужие пальцы скользнули по щеке якобы для того, чтобы убрать упавшую на лицо прядь волос. – Вызвать тебе такси?

– Не нужно, – Люси хотела подняться, но не успела – узкая мужская ладонь накрыла её руку, взяв запястье в кольцо. – Я прогуляюсь немного.

– Жаль, не могу составить тебе компанию, – усмехнулся психотерапевт. – Может, в другой раз? Например, в четверг?

– Доктор Редхед… – когда же он от неё, наконец, отстанет?!

– Локи, – перебил её нисколько не смутившийся создавшейся двусмысленной ситуацией врач. – Мы же договаривались, помнишь?

– Да… – обречённо выдохнула Люси – попытка освободить руку оказалась провальной, а вот от намечающегося свидания ещё есть возможность улизнуть. – В четверг у меня занятия в группе, а вы же знаете, их пропускать нельзя… Локи, – через силу добавила она в конце, надеясь, что этим сможет задобрить усиленно подбивающего под неё клинья ухажёра.

Кажется, это сработало: доктор Редхед, хоть и скривился, но руку отпустил и новые дни для встреч не предложил. А заглянувшая в кабинет секретарша с напоминанием, что следующий пациент уже ждёт в приёмной, позволила Люси окончательно избавиться от общества психотерапевта.

Парк встретил тишиной и почти полным безлюдьем: копошившиеся ещё с утра на небосводе тучи ко времени её прогулки нависли над городом тяжёлыми шапками, готовыми в любой момент пролиться дождём. Пару капель уже успело мазнуть по лицу, но Люси всё равно не спешила домой. Максимум, чего ей стоило опасаться – промокшая одежда и обеспокоенно-укоризненный взгляд матери. И то, и другое можно спокойно пережить, в отличие от бесконечных расспросов и серой тоски – сидеть в четырёх стенах становилось подчас невыносимо. Поэтому сначала она по традиции заглянула в кафе, а потом в парк, на любимую скамейку.

Зачем ей понадобилось листать оставленный кем-то здесь же глянцевый журнал почти трёхмесячной давности? Знала бы, чем обернётся её любопытство, бежала бы от него без оглядки. Но ватные ноги уже не слушались, а глаза снова и снова бегали по строчкам небольшой статьи:

«Вчера от серьёзной скоротечной болезни скончалась всемирно известная певица и автор многих полюбившихся слушателям песен Миражанна Штраус. Лечение Мира проходила в закрытой клинике, куда обратилась по совету друзей. К сожалению, усилия врачей оказались напрасными. Как нам стало известно, всё состояние мисс Штраус по её завещанию перешло одному из Благотворительных Фондов, название которого по понятным причинам не разглашается. Родственники певицы от комментариев отказались».

На неё с фотографии смотрела молодая женщина в пышном белом платье. Платиновая чёлка была собрана надо лбом в смешной хвостик, остальные волосы свободными волнами спадали с плеч. Изображение вдруг поплыло, искажаясь и превращаясь в нечто совсем другое: засыпанное непонятными обломками безвольно раскинувшееся на полу тело, испачканная ярко-алой кровью светлая прядь, «украшенный» многочисленными рваными прорехами с обугленными краями бордово-чёрный комбинезон. В нос ударил запах гари и сгоревшей человеческой плоти. Ветер обдул лицо, дохнул в ухо свистящим, едва различимым шёпотом: «Когда ты научишься меня слушаться, девочка?».

– Эй! Это мой журнал!

– Что?.. – Люси растерянно смотрела на склонившуюся над ней грозную личность, одетую в неподдающиеся определению лохмотья.

– Говорю, это мой журнал! Я его ещё не дочитал. Тебе нужно – ищи сама, нечего чужое брать!

– Вот, – в чумазую, удивительно вовремя подставленную ладонь любителя популярного чтива полетели выхваченные из кармана разноцветные бумажки разного достоинства. – Купите себе новый.

– Да тут на десяток хватит, – озадачено загундосил бродяга. – Ну, это, спасибо, конечно.

Люси его благодарностей уже не слушала – голову сжало почти позабытой болью, в глазах потемнело, и она едва успела склониться над ближайшей урной, сотрясаясь в жестоком приступе рвоты.

– Ты случаем не заразная? – с подозрением глядя на неё, поинтересовался бомж. – Мне вот так же блевать совсем не хочется.

Сил хватило только на отрицательное мотание и сиплое «нет». Чуть отдышавшись, Люси, крепко сжимая в дрожащей руке злополучный журнал, бросилась обратно, к доктору Редхеду – может, он сможет объяснить, что с ней происходит?

Оказавшись в приёмной, она, не сбавляя шага, вломилась в кабинет, не обращая внимания на что-то кричавшую ей в спину секретаршу, и тут же споткнулась о буквально вымораживающий голос психотерапевта: