Текст книги "На дне омута (СИ)"

Автор книги: Таша Траймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Акила поджал губы и молча двинулся за ним. Во взгляде читалось, сколь многое он хочет сказать и что думает о столь циничном использовании мертвых, но ему хватало такта держать это при себе.

Духи указывали некроманту такие тропы, что в жизни не заметишь, если искать самостоятельно. Чахлые деревья подступали все ближе, вынуждая лавировать меж их стволами, и единственно верным казалось повернуть назад, к оставленному в стороне тракту, но Дьюар упрямо шел за парящими над землей огоньками, которые без труда обходили буреломы и топи.

Время здесь имело собственный темп, двигаясь как будто параллельно путникам. Каждый из них мог поклясться, что вступил в туманную низину всего пару часов назад, но редкие проблески неба, то и дело проглядывающие сквозь плотные тучи, начинали менять цвет на вечерний. Это пробуждало смутные сомнения в том, что до башни удастся добраться прежде, чем опустится ночь, но именно в тот момент, когда Акила собирался высказать их вслух, тропа закончилась.

Путники вынырнули из тумана, который с этой стороны походил на плотный полог, скрывающий центр болота. Впереди, у самых ног, разлилось широкое озеро стоячей воды, столь густо покрытой ряской и тиной, что цветом сливалось с берегами. Через озеро, прямиком к вырастающему из него острову с башней, вел широкий, но с виду ненадежный и ветхий деревянный мостик.

Остановившись на краю сухого бережка, Дьюар с горечью осознал, что его прошлое, в которое сейчас приходится нырять, гораздо глубже и темнее окружающего болота. Где-то здесь, на самом дне омута, жили воспоминания о шестнадцати годах, проведенных в подмастерьях у лардхельмского колдуна, и сейчас они призраками вставали перед глазами – совсем как те болотные огоньки, только их, в отличии от неупокоенных душ, невозможно было изгнать. Вот здесь некогда пролегала тропка, по которой он бегал каждое утро к единственному чистому ключу, чтобы набрать воды. Сейчас она вся заросла бурьяном, отыскать можно только наугад. У этого дерева с раздвоенным стволом он когда-то закапывал мертвую ворону – первый труп, что ему удалось поднять, почти случайно. Теперь дерево высохло, пригнулось к земле, как старик под гнетом прожитых лет, а нить жизни в нем истончилась до хрупкого волоска. Такие знакомые и одновременно с этим так изменившиеся места на миг заставили вновь почувствовать себя мальчиком, впервые ступившим на зловещую землю лардхельмского болота.

Тогда тоже стоял тихий осенний вечер, и тревожно-красное солнце, наколотое на верхушки сосен на далекой окраине болота, рассыпало последние лучи перед заходом. Вокруг повисла тишина, лишенная птичьих голосов и даже жужжания насекомых – мрачная громада башни словно выпивала всю жизнь и радость вокруг себя, сколь могла дотянуться. Ее стены уже тогда казались древними, а крыльцо, глубоко утопленное в мягкую мшистую землю, ничуть не гостеприимным. Никакой смелости не хватало, чтобы приблизиться к нему, ступить внутрь, позволив страшной башне себя поглотить, и присутствие тогда еще будущего наставника делало только хуже. Он не пытался приободрить, успокоить или хотя бы что-то объяснить – грубо подталкивал в спину, попросту не оставляя шанса на отступление, и Дьюар шел, точно на казнь.

Из воспоминаний выдернула хрустнувшая ветка под сапогом. Это Акила, спокойный и собранный, подошел ближе, специально не таясь, умудряясь отогнать дурные мысли одним своим молчаливым присутствием. Оно и в самом деле помогало, потому что простое осознание того, что ты не один, способно сделать светлее самый глубокий омут. Никогда не думавший, что сможет еще раз вернуться сюда, Дьюар потянул коня за повод прямо к шаткому мостику. Ступил на склизкие от сырости доски, тут же отозвавшиеся жалобным скрипом, с тяжелым вздохом двинулся к башне. От мостика повеяло магией – слабым откликом когда-то наложенного мощного заклинания, что заставило его на десятки лет застыть во времени и не давало рухнуть в воду. Резануло по нервам почти забытой силой наставника – острой, с характерным запахом плесени и крови, с привкусом тошнотворного страха. Так башня встречала своего бывшего обитателя, вместо хлеба и соли поднося привкус прошлого.

***

Вблизи камень стен выглядел еще старше, весь испещренный мелкими трещинами, словно морщинами, покрытый паутиной и засохшим вьюнком, а у земли – белым лишайником. Дверь поддалась с трудом, хотя и не была заперта – от влаги дерево разбухло, потемнело и накрепко засело в тисках стен. Заскрипели проржавевшие петли, застонал, отодвигаясь, засов. Изнутри потянуло затхлостью брошенного дома.

– Стоит ли ждать каких-либо магических ловушек? – на всякий случай спросил Акила у порога.

– Нет… Теперь уже нет, входи.

Дьюар с трудом нашарил упавшую с крюка лампу, завозился, поджигая остатки масла. Пришлось долить свежего, потому что прежнее почти высохло, но вот тусклый огонек задрожал, выхватывая из сумрака жутковатое нутро башни.

Все выглядело точно как в последний раз, когда Дьюар был здесь. Так же на боку лежал перевернутый стол с рассыпавшимися вокруг плошками и черепками, так же зияли пустотой распахнутые сундуки и разбитые ящики, так же неопрятной кучей валялись выброшенные из печи головешки, в которых что-то искали… Орден побывал здесь сразу после смерти Дэрейна. Густой слой пыли прикрыл их следы, но не спрятал сотворенной разрухи. Тогда, следуя за ними, Дьюару не хватило духу пройти дальше первого этажа или даже здесь задержаться чуть дольше, чем требуется для беглого взгляда. Но в этот раз он не мог повернуть.

Акила шел за ним, практически след в след, крепко держа Асту за руку. Здесь, в доме некроманта, где мертвыми казались даже стены, любому сделалось бы не по себе, но он как-то умудрялся сохранять почти невозмутимый вид. Вглядываясь в каждый угол, настороженно прислушиваясь, но при этом не выказывая видимого страха. Когда над головой метнулась быстрая тень, издавая шорох и поднимая крыльями пыль, дернулась только Аста – обхватила Акилу за пояс, пряча лицо в складках его плаща, словно любой демон Загранья мог обмануться этим и пройти мимо. Но тишина в миг вернула свои права, затопила башню, как только сова устроилась на невидимой во мраке жердочке и замерла неподвижным чучелом. Дьюар даже не помнил, чтобы отдавал ей такой приказ – не иначе как его память сделала это за него, подсунув картинку, в которой он, впервые переступая порог башни, наткнулся взглядом на пустые, пугающе темные глаза этой самой птицы, точно так же сидевшей напротив двери.

Даже не будучи заброшенной, эта башня показалась тогда слишком зловещей. В ней веяло холодом и сыростью, в каждом углу толпились неровные тени и пахло плесенью. Маленькому Дьюару отчетливо вспомнился родной дом, тепло камина, запах свежего хлеба… Только войдя в свое новое обиталище он понял, насколько будет скучать по всему, что осталось где-то за дальними краями, в прошлой беззаботной жизни. По своей комнате, заполненной игрушками, по смешно пищащим цыплятам, стайкой бегающим во дворе, по тем дням, когда отец возвращался из долгих поездок и привозил сотни удивительных вещей, а Дьюар помогал ему раскладывать их в лавке, и даже по вечно брюзжащей кухарке, что норовила отхлестать мокрым полотенцем за стащенный из-под носа пирог… Теперь он уже не мог вспомнить ни лиц родных, ни своего настоящего дома – только то самое щемящее чувство одиночества и грусти, которое накрыло его по приезду к наставнику.

Им повезло, что печь осталась нетронутой, хоть и полной сора. Огонь легко занялся на сухих поленьях и старых углях, вскоре окончательно разогнав сумрак. У дальней стены проступили очертания узкой лестницы, неровные ступени которой уводили как наверх, так и вниз – к подвалу, памятному по многим ночам, проведенным в его холодной темноте.

– Здесь… – Акила первым решился нарушить молчание, но все-таки не сразу нашел подходящие слова. Даже при самом оптимистичном настрое обстановку нельзя было назвать уютной или приятной, но она все же больше походила на дом, чем на склеп. – Я думал, будет хуже. Снаружи башня выглядит готовой вот-вот обрушиться, но внутри она еще крепкая…

Дьюар пожал плечами. Для него это несоответствие сделалось давно привычным, даже правильным, а башня, древняя, как само болото – оплотом надежности и постоянства среди зыбких топей.

– Мы сможем даже перезимовать здесь, если немного подлатаем снаружи. Эти места считаются настолько гиблыми, что сам Орден предпочитает обходить их стороной…

– Остаться на всю зиму? Я бы поспорил, но после того, что Аста сделала в охотничьем домике, будет разумно сторониться людей ради их же блага… Конечно, если наследие твоего учителя не раскроет нам тайну ее силы.

Переворошенный, едва ли не вывернутый наизнанку дом обещал, что поиски уцелевшего “наследия” не будут легкими, но время послушным клубком свернулось у дверей, и даже если пришлось бы осмотреть каждый камень в тесной кладке, каждый закуток и щель, оно не помешало бы. В кои-то веки время благоволило им, позволяя никуда не спешить, но все же рвать больную занозу лучше сразу, не дожидаясь, пока она загниет. А именно такой занозой представлялись в воображении дальние помещения башни – те, в которые Дьюар так и не заглянул после разгрома. Он вновь зажег лампу. Еще горячее масло принялось нещадно чадить, рассохшиеся ступени заскрипели на все лады, будто пытаясь оповестить всех о вторжении. Он поднимался почти с таким же волнением, как в детстве, только теперь за спиной ощущалось присутствие надежного и верного друга, а двое легко могут одолеть препятствия, которые одному не по силам.

Дверь оказалась приоткрытой, из темной комнаты тянуло душком. Впрочем, пахло в ней всегда отнюдь не розами – именно здесь Дэрейн ставил многие из своих экспериментов, здесь происходило то, чем родители пугали непослушных детей. Вовсе не в каком-нибудь подвале – хотя и он у башни был знатный, – а в просторной и обжитой комнате, занимавшей почти весь второй этаж.

Без сомнений, здесь тоже побывали ищейки Ордена. Когда удалось разжечь огонь в камине и отворить с трудом поддавшиеся ставни на окнах, взгляду предстал еще больший беспорядок, чем внизу. Кабинет осматривали тщательно и скрупулезно, вытряхнув содержимое всех ящичков и шкатулок, переворошив алхимические ингредиенты и приборы, опустошив полки над письменным столом. Едва ли после такого могло остаться хоть что-то полезное, но то ли любопытство к месту, которое всегда считалось запретным, то ли врожденное упрямство не позволили сразу же повернуть назад.

По спине до сих пор тянулся холодок, будто суровый наставник мог неожиданно войти и застукать нерадивого ученика там, где ему не место, а после запереть в сумраке и тесноте подвала на целую ночь, которая будет полна жутких теней. Дьюар даже дверь оставил распахнутой, словно по привычке собирался бежать наутек, если заслышит тяжелые шаги на лестнице. Топать там было некому.

Чучела мелких животных и птиц наполняли комнату, делая ее похожей на берлогу охотника-одиночки, но Дьюар слишком хорошо представлял, для чего они предназначались, чтобы обмануться этим сходством. Очищенные кости аккуратными кучками лежали отдельно, разобранные в строгом порядке – даже ищейки не рискнули их трогать, а скорее просто побрезговали. Порошки и камни, необходимые для ритуалов, составляли целую коллекцию, разнообразием не намного уступающей орденским запасам – их и не забрали лишь потому, что аура некромантии впиталась слишком глубоко, не вытравишь. В длинной кадке под окном торчали засохшие стебли редких теплолюбивых растений, что Дэрейн выращивал для приготовления зелий.

– Твой наставник хорошо разбирался в травах? – не сдержал любопытства Акила, склоняясь над оплетенными паутиной метелками. – Если только я не ошибаюсь, это была золотая ярва, а у южных торговцев она и правда стоит на вес золота!

– Мой наставник разбирался во многом, этого не отнять… И все же он не был тем, с кем хотелось иметь дело.

Живо всплывшая в памяти картинка того, как эта комната выглядела раньше, как зеленели свежие побеги и склонялись к земле тяжелые золотистые соцветия растений, вызвала неприятный зуд в затылке, какой появляется от чужого пристального взгляда. Так смотрел Дэрейн, когда юный подмастерье учился собирать ярву, неминуемо пачкая руки ее жгучим соком, который оставлял крупные волдыри на коже. Те уроки так и не понадобились, потому что ярва росла лишь за морем, на островах теплого Инсара, где Дьюар ни разу не бывал, но в комнате все еще хранилось много больше знаний.

Дьюар отошел от окна и все свое внимание обратил на книги, во множестве разбросанные повсюду. Надписи на переплетах почти истерлись от времени, пыль густо покрыла бесценные фолианты, но если где-то и стоило искать ответы, то среди них. Он взял в руки первую попавшуюся книгу с тонкой вязью виссанских рун в центре черной обложки, раскрыл… Беззвучно и обреченно страницы рассыпались трухой под его пальцами. Предчувствуя неладное, Дьюар раскрыл следующую – точно так же она превратилась в ничто от легкого прикосновения, удалось прочитать лишь ее название на обложке. Акила за плечом шумно выдохнул.

– Сколько же им лет? Даже если все три года башня оставалась пустой и книги отсырели, сырость не могла сделать из них это… Разве что, Орден не хотел, чтобы их кто-нибудь читал?

Дьюар покачал головой.

– Я чувствую слабый отклик магии смерти. Орден мог сжечь всю башню, но такое способен сотворить только некромант… Дэрейн сам это сделал. Что ж, узнаю своего наставника.

Он отложил оставшуюся в руках деревянную обложку, тоже изъеденную временем гораздо сильнее, чем могла бы. Очередной промах уязвил разбитыми ожиданиями, а место, которое всегда представлялось в воображении кладезем бесценных знаний, обратилось пустышкой. Казалось невообразимым уничтожить плоды собственного многолетнего труда, но Дэрейну явно было, что скрывать: если хоть малая толика слухов о похищенных крестьянских детях имела под собой правдивое основание, слухов о том могуществе, что приписывали ему и что даже бывшего ученика вгоняли в дрожь, то эти знания лучше не находить никому и никогда.

– Если он успел это сделать… Неужели о приближении орденских ему было заранее известно? – Акила по-своему рассудил молчание и с тем же разочарованием уставился на книги. Он ждал от них, возможно, не меньше, хотя и вряд ли предполагал, что именно мог бы там найти. – В народе говорили, будто он был застигнут врасплох и только потому побежден так скоро… Признаться, крестьяне не высокого мнения об орденских магах.

– Я разделил бы их мнение, не будь знаком с некоторыми отдельными членами… Уверен, Дэрейн действительно знал, что однажды за ним придут, ведь его разногласия с Советом начались еще в ту пору, когда он обучал меня. А может, даже раньше, когда его собственный наставник еще был жив и состоял в том самом Совете, а некроманты свободно вели дела без всякого клейма. Он уничтожил книги только чтобы они не достались ищейкам Ордена, потому что ждал их прихода… Это я провел их той самой тропой, которой мы пришли теперь, и в тот раз нас действительно ждали неприятные ловушки… – На глухо прозвучавшее признание даже чучела смотрели с осуждением.

Дьюар вновь ощутил липкую, холодную, как лягушачья кожа, вину, что преследовала его на всем пути к башне и после. Буравили затылок колючие взгляды орденских ищеек, прекрасно знающих, что Совет под страхом смерти вынудил его отречься от наставника. Они не скрывали своего презрения, наоборот, при каждом случае стремились напомнить о нем, вслух утверждая, что тот, кто предал однажды, попытается предать снова – теперь уже их. Каждый всплеск магии от оставленных Дэрейном “посланий” сопровождался жгучим подозрением, каждый поворот тропы – сердитым шипением и тычками в спину. А хуже всего делало ожидание – ожидание встречи с наставником.

– Он, несомненно, заслужил свой приговор… Даже того, о чем я точно знал, хватило бы с лихвой: он прибегал к таким ритуалам, что требуют безвременной смерти людей, и мог целую деревню оставить на погибель только потому, что некому было заплатить ему достаточную цену за спасение. Он не хотел служить смерти, как любой некромант – он пытался подчинить ее своим целям. Я не желал ему такого конца, но и просто в стороне было уже не остаться. Ведь я знал о его делах больше любого, видел, как он приносил жертвы и кого призывал, даже помогал в подготовке ритуалов. Всего этого более чем достаточно, чтобы разделить участь…

Даже для собственного слуха подобные оправдания звучали ничтожно и жалко. Дьюар не решался поднять взгляд на Акилу и все смотрел на кровь, засохшую бурой кляксой посреди стола когда-то очень давно. Более убедительных слов никак не находилось, но они оказались вдруг и не нужны.

– Так ты был здесь, когда все случилось? – с горьким сожалением спросил Акила. – Видел?..

– Нет. Я струсил. Когда мы были уже совсем рядом и вот-вот должны были встретиться с ним, у меня не хватило духу, и я просто сбежал. Мастер Горан, который командовал ищейками, отпустил меня, чтобы я не путался под ногами.

Мрачное и неласковое болото пуще иного путало дорогу. Когда столкнулись орденские и хозяйствующий здесь некромант, духи словно взбесились. Растеряв всякий покой и порядок, огоньки больше не указывали, куда идти, а наоборот – только сбивали. Дьюар не мог слышать или видеть того, что происходило у башни, но он чувствовал отголоски силы, буйствующей там. Темную, вязкую и мутную силу наставника он узнавал без труда – она походила на зацветшую воду болота, в которой плавает мертвечина. Ей противостояла сухая и жаркая, как огонь на березовых поленьях – не иначе, как вслед за ищейками подоспели боевые огневики, но на сырых болотах их огонь не имел истинной силы, и от того борьба затягивалась.

В городе, в дне пути через болото, его ждал конь и уже составленный маршрут, с которого пришлось сойти из-за настойчивого “приглашения” Совета, ждало продолжение его прерванного путешествия. Но Дьюар медлил, ждал, когда все закончится, наблюдал за тревожно мечущимися духами и сам ощущал те же самые надрывно пульсирующие в груди отголоски чужой боли. Ему не было нужды спрашивать, чем все закончилось – смерть ощущалась ярче, чем когда-либо прежде, словно сама Извечная Госпожа ступила на бренную землю. Гибели ищеек, в большинстве своем обладающих слишком слабым даром, почти не ощущалось в общей какофонии. Потухшие души огневиков оставили черный жирный след, как от едва тлеющих головней, расчертили ауру болота угольными полосами. Смерть некроманта обернулась мощным смерчем, спрутом, раскинувшим щупальца и обращающим в прах все, до чего способен дотянуться, кляксой тьмы, затмевающей белый день…

Он помнил, как сейчас, тот страх. Ослепляющий ужас оказавшегося на дне трясины, паническое желание исчезнуть, спрятаться, как если бы можно было спрятаться от самой Извечной. Оглушающую тишину в ушах, которая воцарилась, когда замолкли все птицы и звери, даже сам ветер стих и перестал шуршать листвой. Оцепенение, что навевало замершее в ожидании болото…

– Когда я решился приблизиться к башне, все уже давно закончилось, остатки орденского отряда ушли, прихватив с собою мертвых. К тому времени я уже год жил сам по себе, практически не поддерживая связи с бывшим наставником, и уж тем более не испытывал к нему нежной привязанности после того, как он со мной обращался в детстве… Но в первые мгновения я пожалел, что пошел на поводу у ордена. Мне сделалось так жутко, что я не смог заставить себя пройти дальше порога, смешно и странно, ведь я даже не знал, чего именно боялся – тут не осталось никого, живого или не-мертвого.

– В страхе нет ничего постыдного. Иногда мне кажется, что если человек ничего не боится, то он скорее глуп, чем храбр.

– После того дня я еще долго боялся всего и вся… Даже эта сова до дрожи напугала меня, когда вылетела навстречу. Она просто не могла двигаться! Не должна была. Любое умертвие нужно непрерывно подпитывать силой и контролировать, оно не способно управлять своим телом без воли создателя… И все же сова двигалась. Двигается до сих пор, как ты знаешь – уже покидая башню, я нашел амулет из ее костей, он позволяет управлять ей, и все же летает она сама… Мне до сих пор не понятно, как это возможно и могло ли быть так, что Дэрейн специально оставил ее, зная, что я вернусь. Иначе не представляю, почему он уничтожил все записи, даже старые книги, по которым я учился, но сохранил столь редкое создание… Может статься, даже единственное в своем роде. Рискнул отдать его в лапы Ордена только потому, что не думал, будто найдется кто-то, способный разобраться в его природе?

– Возможно, он действительно сделал ее для тебя. Ты жил у него с самого детства, и если у него не было родных детей…

Это невинное предположение резко и ярко оживило в памяти и ночи в сыром подвале, и суровые уроки, когда без всяких объяснений зеленый юнец бывал брошен один на один с опасным умертвием или тварью из Загранья, и только то, что он сам усвоил из старых книг, могло его спасти. Поступают ли так с детьми, которых хотя бы немного ценят?

– Дэрейн ненавидел меня. Самая длинная фраза, которую я от него слышал, была о том, что он скормит меня крысам, если я не перестану мешаться под ногами. И сомневаюсь, что это была хоть отчасти шутка.

– Что же, это вполне вписывается в представления о лардхельмском чернокнижнике, которые я знаю. Но каким на самом деле был твой наставник – судить лишь тебе… Однако, ты замечал, как сложно бывает сказать, что любишь кого-то? Признаться в своей ненависти намного легче.

– Не думай, что это было так же, как с твоей девчонкой. Я не скоро научился вести себя достаточно тихо, а Дэрейн никогда не горел желанием обзаводиться учениками, ему просто показалось это выгодным. Нам было непросто терпеть друг друга.

– Конечно, нет, Аста всего лишь… Аста! – сквозь размеренную речь Акилы резкими молниями прорвались тревожные нотки. Он вскочил с уже облюбованного стула и в смятении заозирался по сторонам. – Куда она подевалась? Ведь только что была здесь и, вроде бы, не собиралась отходить от нас… Дьюар, сколько комнат в этой башне?

– Всяко меньше, чем в Вассагском замке: не потеряется.

– Может, ты и был таким же ребенком, когда жил здесь, – ничуть не оценив шутки, отозвался Акила. – Но у тебя был дар некромантии, а это многое значит. Лучше бы нам найти ее прежде, чем она найдет неприятности. Мало ли что могло здесь еще сохраниться…

Дьюар прикрыл глаза, пытаясь различить хоть какое-то шевелении магии – напрасно. Она оплетала башню плотной паутиной, каждый камень и каждый уголок, но все эти нити ныне не имели силы, как и было положено месту, давно оставшемуся без хозяина. Он нехотя поднялся, следуя за уже выбежавшим из комнаты Акилой.

Дверь в спальню щерилась выломанным замком, точно драчун выбитым зубом. Кто-то содрал даже линялое покрывало, проверяя, не спрятано ли под ним чего ценного, вытряхнул сундуки, перевернул вверх дном почти всю комнату… В свете единственной лампы она походила на распотрошенную тушу дикого зверя, которую хищники бросили догнивать там, где прикончили.

А Акила тем временем уже рванул вниз.

– Осторожней, – вырвалось у Дьюара, когда ступени лестницы угрожающе заскрипели под быстрыми шагами. Может, ловушек в башне и не осталось, но шанс сломать шею из-за гнилой доски все еще присутствовал, и не считаться с ним было бы опрометчиво.

Акила отмахнулся. Спускаясь чуть ли не на ощупь, Дьюар догнал его уже внизу, сразу метнулся взглядом к двери в подвал – та была плотно притворена, как Дьюар всегда ее помнил. Пропажа сидела на грязном полу, баюкая такие же грязные игрушки. Акила подлетел к ней как ужаленный, обеспокоенно поискал свежие ссадины, не нашел и тщетно попытался пригладить припорошенные пылью косы. Со стороны он походил на заполошную наседку, потерявшую и нашедшую единственного цыпленка.

– Где ты только это взяла? – пробормотал травник, рассматривая то, с чем играла девочка. Дьюар тоже подошел глянуть, скорее из праздного любопытства, чем в самом деле волнения, но ему не слишком понравилось увиденное.

Выбеленный временем и рассеченный длинной трещиной, заячий череп сиротливо лежал рядом с неумело вырезанной и от того непропорционально длинной фигурой не то волка, не то собаки, и когда-то дорогой, но давно облупившейся и потемневшей деревянной лошадкой почти в две ладони высотой.

– Постой, так это же… – Акила почему-то улыбнулся. Так задумчиво, будто это его прошлое оказалось вытащено на свет и разложено, как черствый хлеб на прилавке ушлого торговца. С неподдельным интересом, от которого Дьюару сделалось совсем неуютно.

Давным-давно эта лошадка была единственным, что он сохранил из родного дома. Даже лица родителей померкли в памяти, растворились среди множества новых впечатлений, переживаний и всего, что требовалось запомнить, но она оставалась надежным и ярким маяком… Сейчас она походила скорее на жалкий остов этого маяка и не влекла ни к чему хорошему, что уж говорить о его потугах создать новые игрушки самому из оказавшегося под рукой хлама? Дьюар, ощущая, как нервно подрагивает кончик левого уха, молча подхватил разложенное богатство и зашвырнул в открытую печь. Огонь моментально поглотил деревянные фигурки, весело затрещал на них, и только череп еще продолжал укоризненно пялится прямо из пламени.

Аста разинула рот, до глубины души обиженная таким поворотом событий. Пухлые губки искривились в подступающем плаче. Обоюдная их нетерпимость друг к другу кольнула резко и болезненно, и один только Акила чудесным образом сохранил трезвый ум, хотя и он вздохнул с некоторым сожалением, примирительно поглаживая Асту по голове.

– Мы все слишком устали, друзья мои. Предлагаю сейчас оставить разногласия и отдохнуть как следует, а на утро мы обсудим, что делать дальше.

Судя по прямому и убедительно-дружелюбному взгляду, относилось это главным образом к Дьюару. Тот посмотрел на огонь, выдохнул и покорно кивнул. В конце концов, поспорить тут было не с чем.

***

Дьюар чуть помедлил на пороге своей бывшей комнаты – шестнадцать лет, прожитые в ней, разом пролетели перед глазами со всеми их печалями и радостями. Печалей, откровенно говоря, было больше.

Слабый огонек отвоевывал пространство у тьмы по кусочкам: длинная кровать с прохудившимся тюфяком, клочья паутины на торчащей посреди комнаты печной трубе, гроздья лука, свисающие с низкого потолка, словно на чердаке обыкновенного деревенского дома, рунные символы над плотно заделанным окошком… Комната выглядела почти пустой, как будто про нее не вспоминали с самого отъезда Дьюара. По крайней мере, помнил он ее именно такой, неизменной до самых мелочей, и тем страннее было вновь ночевать в ней.

Вряд ли по ощущениям это походило на возвращение домой, но куда же еще ему было возвращаться, как не сюда? Дьюар кинул поверх тюфяка свой дорожный плащ, потушил свечу и постарался заставить себя уснуть.

Мысли, что роились в голове, определенно этому не способствовали. Они метались, как вспугнутые мухи, перескакивая с образа Дэрейна, ворчливого и мрачного, на мелкую непоседливую девчонку; со скучного и в то же время непростого детства в заброшенной на болотах башне на недавнее путешествие – скорее даже бегство, в передышку от которого все еще верилось с трудом. Он лежал с открытыми глазами, вглядываясь в темноту перед собой. О, сколько же у нее было оттенков! Если скосить глаза на край видимости, то там, над узким продолговатым окошком, потолок расчертили светлые полосы позднего заката. Они придавали желтизну старым доскам и делали еще гуще тьму по углам, ту самую глубокую и бархатную, в которой по неволе выискиваешь смутное движение или блеск глаз. Собственные руки, даже поднятые прямо к лицу, казались почти неразличимы. Стена сбоку выглядела черным провалом в неизвестность, но стоило ее коснуться кончиками пальцев, как Дьюар ощутил шершавость глубоких царапин. Если включить чуточку воображения и немного больше внимательности, прислушаться к своей коже, то можно догадаться, что доски покрывают тщательно вырезанные рисунки – лошадиная морда, круглый глаз, курносое лицо знакомой девчонки, ничем не похожее на оригинал, ворона на ветке осины и длиннолапая лягушка… Он выскребал все это кончиком ножа, когда откладывал опостылевшие книги, некоторым линиям после добавлял цвета черным углем и красной птичьей кровью, но те скорее всего давно выцвели и осыпались… А впрочем, утром будет видно.

Дьюар осторожно вытянул ногу – лодыжка все еще отзывалась ноющей болью, хотя и намного слабее, чем прежде. Похоже, последняя часть пути через болото, когда приходилось тащиться пешком по вязкой земле и заросшим травой кочкам понравилась ей намного меньше, чем самому Дьюару, потому что ощущения в ней явственно походили на протест. Пришлось мысленно пообещать себе, что с этого дня им наконец-то можно подумать об отдыхе. Хотя бы перевести дух, пока это малоприятное, но почти непроходимое болото надежно укрывает их следы. Сделалось спокойнее…

Но сон не шел, как бы эльф ни вертелся, и вовсе не жесткая кровать была тому причиной. Дьюар слушал тихое, недоверчивое дыхание оживающей башни – скрип дерева и крысиный писк в норах, свист ветра в печной трубе, шорох летучих мышей по соседству с его чердаком, слабое шуршание жучков, потрескивание и постукивание. Мелкие обитатели, которых спугнула с обжитого места смерть старого некроманта, а точнее принесенные ею отголоски нестерпимого дыхания Извечной, теперь с радостью возвращались назад, и это несмотря на то, что застарелая темная магия еще присутствовала вокруг незримой паутиной.

Сквозь эти привычные звуки совершенно иной нотой прозвучали осторожные шаги. Легкие, на грани слышимости, знакомые, но здесь странно чуждые. Ширкнула дверь, открываясь. Заскрипела, проминаясь, кровать позади. Ладонь мягко легла на плечо, как будто проверяя, спит он или нет.

– Что случилось? – приподнявшись на локте, отозвался Дьюар. В темноте скорее угадывалось, чем виделось, как Акила покачал головой.

– У тебя кожа ледяная, – почему-то заметил он почти шепотом. – Это и есть “холод Загранья”, как ты говоришь?

Дьюар поежился.

– Да. Нацеплял от духов по дороге… Не в первый раз.

Акила еще помолчал немного. Над ухом слышалось частое, чуть взволнованное дыхание, тускло поблескивали белки глаз с плохо различимым выражением, рука все еще касалась едва ощутимо.

– Вообще-то, я пришел потому что… Словом, если тебе нужно, я готов помочь. Поделиться теплом.

Где-то снаружи раздалась восторженная трель сверчка.