Текст книги "На дне омута (СИ)"

Автор книги: Таша Траймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Кто-то демонстративно вытащил клинок, легкий шорох выползающей из ножен стали органично смешался с шумом дождя.

– Твари? Да ведь это ребенок, который никому не желает зла!

Лучше бы Акила не выступал. Слова не клинки, их не обязательно парировать, но излишнее правдолюбие порой играет совсем не на руку. Дьюар зашипел на него слишком поздно – этот порыв оправдать, выгородить подопечную уже сорвался, а нервный юнец не замедлил на него отреагировать.

– Ты смеешь не повиноваться? Именем Ордена, приказываю отдать девчонку немедленно!

Он дернулся вперед, намереваясь схватить Асту, да так и замер с протянутой рукой…

***

Поначалу путешествие с острова казалось даже интересным. Ей очень хотелось поскорее покинуть мрачный и холодный замок, и пусть даже в этот раз веселый моряк не рассказывал сказки о пиратах, плаванье получилось занятным – они прятались среди кучи сундуков и должны были сидеть тихо, как мышки, пока кто-то ходил совсем рядом.

Ночная скачка по разбитым дорогам, во время которой оба взрослых были так насторожены и серьезны, что почти не говорили с ней, понравилась Асте куда меньше. Она хотела спать, но постоянно просыпалась от тряски в седле или короткого недовольного ржания гнедого, а шея и спина немилосердно затекали в неудобном положении. Отдохнуть ей почти совсем не давали, привалы получались короткими и нервными, во время которых взрослые много говорили, но ничуть не смеялись и все время велели сидеть смирно на одном месте, никуда не отходя. И вот как только в заброшенной лачуге повеяло чем-то лучшим, как будто показался просвет сквозь черные тучи, – все это разрушилось в одно мгновение страшными чужими людьми.

Аста смотрела на них сквозь прижатые к лицу пальцы, потому что эти люди слишком сильно походили на других, из замка. Хоть на этих и не было синих мантий, но они явно намеревались забрать ее, увезти обратно, где в темной тесной комнате нет ничего, кроме одинокой свечи и злобного паука, где мрачные старики тычут узловатыми пальцами в лицо и заставляют смотреть ужасные вещи в огромных зеркалах… Их было много, и они могли это сделать. Вот-вот собирались сделать. Акилу оттолкнули прочь и повалили. Другой, остроухий, попытался заговорить что-то о законах Ордена и справедливом суде – Аста едва ли поняла из его слов хотя бы половину, но его не послушали и грубо заткнули. На нее надвигалась высокая тень, жуткая, как самый худший кошмар, и тянула к ней руки, а за спиной был только жар раскаленной печи…

Она закрыла глаза теперь уже совсем, крепко, как когда-то под телегой. Может быть, если не видеть опасности, то она пропадет, развеется пеплом на ветру, сгорит в очаге вместе с березовыми поленьями… И протянутая рука не коснулась ее, не утащила во мрак древнего замка, а просто куда-то исчезла. Раздался крик. Аста боялась открыть глаза, но слышала, как воет и орет нечеловеческим голосом кто-то совсем рядом, а затем крик повторился снова – уже дальше, и снова, и снова. В груди как будто разгорелся огонь, больно жгущий и стирающий все из памяти, из ощущений, из мыслей. Она горела, во тьме, которую не могла теперь разогнать даже открыв глаза, не видела ничего вокруг, и в ушах стоял только звенящий вой, а в ее собственном горле что-то клокотало, вторя ему. До тех пор, пока чьи-то сильные руки не обхватили, но и еще долго после, пока в глазах плясали блеклые зеленые огоньки, которым не было числа…

– Аста, Аста! – звал встревоженный голос. – Аста, ты слышишь? Посмотри на меня!

Аста, Аста… Имя? Она слышала. Этот голос почти кричал на ухо, резко, отчаянно, и в нем слышались какие-то знакомые нотки, заставляющие отзываться струны глубоко в душе, которые она тоже не могла понять. Неужели это имя было ее?

***

Дьюар, прижатый к стене с клинком у горла, мог только смотреть на происходящее вокруг, но дернуться не решался – слишком жестко впивалась в кожу заточенная сталь, гораздо крепче, чем нужно просто для предупреждения. А держащая меч рука совершенно явно, не скрывая, только и ждала, что единственного слова, движения, даже намека на призываемые чары, чтобы вспороть шею, – кончики пальцев так и подрагивали на рукояти. Все складывалось между тем хуже некуда.

Даже винить было некого – сами загнали себя в ловушку, соблазнившись будто бы чудом выросшим на пути укрытием, да таким, что не оставило им и шанса. Не водилось тут особой жизни, деревья медленно умирали, сгнившие, подъеденные грибами и паразитами, травы чахли. Не было и смерти,

достаточной, чтобы некромант мог почерпнуть силы или использовать тела себе на благо – не дохлых же мышей за нее считать. Словно специально все подстроено и рассчитано…

А орденские скалились нагло и самоуверенно. Как никогда прежде хотелось стереть постылые усмешки с их рож, даже под масками хорошо различимые, а уж у главного так и вовсе напоказ выставленную, не хватало только средств под рукой. Но не было времени даже подумать об этом, хоть какую-то уловку отыскать, когда ухмылки исчезли сами, начиная со здоровяка, уже почти схватившего девчонку. Дьюар едва успел проследить, как он двинулся вперед, как отпихнул Акилу с пути, от чего в груди кольнуло неприятно острым страхом. За себя он никогда так не боялся – сам-то уже сколько раз умирал в каждом из своих ритуалов, входил на ту сторону Загранья как к себе домой, а тут поди ж ты, забылся вовсе и дернулся, даже не замечая, как на шее проступает ощутимый порез.

Верзила вдруг замер, отшатнулся назад, словно его ударили тяжеленным кулаком. До него первого дотянулась эта странная сила, которую сам Дьюар ощутил только несколько мгновений спустя – будто открыли заслонку, и она хлынула, а прежде ее не видно и не слышно было. Сила чужеродная, безликая. С большим трудом в ней угадывалось родство с той, разлитой по оставленному у Пирожков лесу – оскверненной, наполненной таким мраком, что темнее самой смерти. Эта пока не имела окраса, не несла в себе скверны, но уже пугала безудержной мощью. Дьюар, как умел, попытался соткать щит – а на деле стену чистой магии смерти, которая разрушала простые заклятия в самом основании, но с этим потоком даже она не могла справиться, лишь немного рассеивала.

Орденцам же, не защищенным ничем, кроме своих жалких амулетов, досталось в полной мере, – именно на них была направлена страшная стихийная сила, и их она нашла, сминая хрупкие человеческие тела. Дьюар в упор смотрел на того, что стоял к нему особенно близко, и наблюдал с неожиданным для себя ужасом, как на его лице проступают набухшие вены, темные, будто вместо крови по ним пустили чернила. Как округляются глаза, пучатся, готовясь вылезти из орбит, как желтоватые белки покрывает сетка таких же черных сосудов, и как в один момент они лопаются, взрываются фонтаном густой темной жижи. Клинок со звоном упал к ногам, орденский ищейка схватился за лицо, сделал нетвердый шаг куда-то в сторону, завыл на одной ноте и повалился. Маска сползла на подбородок, обнажая тонкий нос с сочащейся из него кровью, широко распахнутый рот. Жизнь его стремительно покидала тело почти осязаемыми ручейками – достаточно лишь руку протянуть, но отчего-то некроманту не хотелось касаться ее, как если бы он знал, что потом не отмоется.

Та же участь постигла и остальных. Шесть человек за несколько долгих мгновений превратились в хрипящие, стонущие на последнем выдохе тела. Дурно сделалось даже некроманту, хоть и привычному к виду мертвых более, чем к виду живых. Захотелось убраться отсюда, да чем дальше, тем лучше – вот и путь теперь как раз был свободен… Но проблемой оставался источник этой силы, и проблемой все более ощутимой.

Отгораживаться от стихийной магии больше не было необходимости, она иссякла так же быстро, как и прорвалась. Девчонка мешком свалилась на пол, едва не задев макушкой ног уже мертвого верзилы, даже не пискнула. Акила поспешно подхватил ее, словно по-прежнему не видел в ней причину всех бед, принялся тормошить, в каждое произнесенное слово вкладывая частичку легкой исцеляющей магии – это чувствовалось едва ощутимым ветерком силы, который легко не заметить, если только не привык к нему. Девчонка сначала совсем не реагировала. Бледное, почти бескровное лицо не выражало ничего, даже недавнего страха. Затем глаза раскрылись – Дьюар с подозрением пригляделся к ним, но ничего, похожего на недавнее безумие, в них уже не рассмотрел. Акила поспешно обхватил ее лицо ладонями и отвернул от лежащих на полу тел, заставив смотреть в огонь. Он еще бормотал что-то успокаивающее и в целом бессмысленное, когда Дьюар заставил себя сдвинуться с места. Отер ладонью зудящую от пореза шею, только больше размазывая выступившие капли крови, и с неохотой склонился над первым мертвецом. Уборка предстояла основательная.

***

Он вытащил всех орденцев на улицу, под все еще не унявшийся ливень. Гайне подозрительно косился и прядал ушами, привычный к мертвечине и некромантии Шиморк просто рассерженно скреб копытом влажную землю, недовольный, что его оставили под холодным дождем. Между двух сосен получилась целая гора одинаковых тел, словно после полного рабочего дня хорошего палача. Глупо было бы надеяться, что их не станут искать и не поймут, что с ними случилось. Целый отряд – не один заплутавший бродяга, что мог бы затеряться на дорогах. Но Дьюар мог сделать хотя бы так, чтобы их не нашли раньше времени. В его исполнении это никак не походило на ритуал обновления, сотворенный Акилой для родителей Асты, но орденские псы и не заслуживали чего-то большего. Некромант начертил по замысловатой руне на лбу каждого мертвеца, словно пометил их для своей госпожи, призвал спящий в груди дар, и тела начали разлагаться на глазах: мясо сползало с костей, кости превращались в труху, одежда истлевала в прах, даже амулеты старились и распадались с невероятной скоростью. Зловония это, впрочем, не убавляло – запах пошел такой, будто гниющие останки лежали тут уже не один день, и неслышно подошедший сзади Акила невольно закрыл нос рукавом. Однако же не вернулся в хижину, все еще слишком встревоженный, только пояснил коротко, что обессиленная девочка забылась сном.

– И как только мы не почувствовали их приближение? – глухим, обреченным голосом посетовал травник. Даже не столько спрашивая, сколько сокрушаясь по глупой ошибке и стольким смертям за раз. Дьюар от его тона передернул плечами.

– Это ищейки, их не почуешь… Орден берет туда самых бесполезных, у кого собственный дар настолько слаб, что ни к чему больше не пригоден. Их натаскивают только на то, чтобы ощущать других магов, находить по следу, вот как сейчас.

Они замолчали. Дьюар ждал, пока магия окончательно сделает свое дело и уничтожит следы, будто смерти здесь случились не полчаса назад, а в прошлом десятилетии. Акила просто подставил лицо прохладным дождевым каплям и думал о чем-то своем, больше не озвучивая. В обоих поселилось уже не просто беспокойство – постоянное, изматывающее ожидание удара в спину, засады, столкновения, от которого им не удастся так легко уйти, как в этот день. Оно гнало на самые окраины, по буреломам и оврагам, не давая времени, чтобы разобрать дорогу, к самой деревеньке с только что похороненным колдуном.

***

Дьюар остановился у свежей могилы, упер в землю лопату и внимательно посмотрел в лицо спутника.

– Я могу провести тебя по Грани. Там, где мир живых соединяется с миром мертвых… Загранье всегда оставляет след, помнишь? На какое-то время это собьет ищеек, они будут чувствовать нас как мертвецов.

– Вот так просто?

– Нет, конечно. Это, друг мой, будет далеко не просто и не безопасно, а Загранье – не бордель, из которого зашел и вышел. Но некромантов в Ордене мало, хороших еще меньше, так что раскусить нас не должны.

Акила слабо кивнул, сдаваясь перед этим утверждением.

– Жаль, но ничего вернее я предложить не могу. Лопаты, которые ты выпросил у старухи, это тоже часть ритуала?

– А то, – Дьюар усмехнулся, на миг теряя всю серьезность. – Мы же сказали ей, что идем упокаивать неправильно похороненного колдуна, чтобы он не принес деревне еще больше вреда, когда встанет из могилы. Только как же он встанет, если его не откопать?

Оба уставились на аккуратный холмик еще влажной земли. После недавнего ливня она поддавалась легко и хранила множество отпечатков вокруг могилы. Хоронили местные хоть и без особых ритуалов, но со всем тщанием – ничего, напоминающего о неупокоенном духе, поблизости не наблюдалось, даже Акила это мог бы подтвердить.

– Хочешь разбудить его?

– Ненадолго. Поднимем, пошумим тут, а на утро крестьяне найдут пару разоренных могил и наши неприглядные останки.

Он выудил из-за пазухи звякнувший флакон – такой маленький, что с легкостью помещался на раскрытой ладони. Тонкое стекло не местной, слишком сложной работы, матово отражало свет луны. Внутри него колыхалась жидкость столь насыщенного зеленого цвета, точно целый изумруд в ней растворили. Дьюар усмехнулся самодовольно.

– Чистый сок гореданы. Выкрасть ее из Ордена было нелегко, потому что только в их саду она и растет, но здесь достаточно, чтобы всем показалось, будто в трупах теплятся остатки магического дара.

– Неужели та самая трава, что способна восстанавливать силы, даже когда они полностью исчерпаны? Говорят, она сгинула из мира столетия назад… или вовсе была выдумкой.

– Орден скрывает много выдумок, которыми не хочет делиться. Хотя, я слышал, что даже у них осталось последнее растение, которое давно не давало семян…

***

Чем дальше, тем больше Акила чувствовал себя не в своей тарелке, но отступать было уже некуда. Усадив Асту в сторонке, он покорно помогал копать, откидывая один ком земли за другим и стараясь не думать о том, что делает. Тревожить мертвых – страшный грех, но ищейки ордена, не гнушающиеся убить даже ребенка, еще страшнее. И приходилось копать, сосредотачиваясь на тяжести лопаты, на стылом ветре, теребящем волосы, на сбитом дыхании копавшего рядом эльфа – на чем угодно, кроме смысла самого действа, пока не раздался глухой стук лопаты о крышку гроба. Акила вздохнул с плохо скрываемым облегчением: вот и все, дальше забота некроманта, не его. Но Дьюар невесело покачал головой.

– Надо доставать. Сам из ямы не выберется, силенок не хватит.

Последовало еще несколько минут стыдливого сожаления, пока наскоро сколоченный гроб со сдвинутой крышкой не оказался, наконец, на поверхности. Внутри и вправду был старик. Тело еще не успело тронуть разложение, но изрядно потрепали годы: весь ссохшийся, кожа да кости, темные старческие пятна на полысевшей голове, глубоко запавшие глаза, тонкие немощные руки, сгорбленная спина… Акила ощутил острое раскаяние перед мертвецом из-за того, что они собирались с ним сделать, и потому его вовсе передернуло от взгляда спутника, которым тот окидывал лежащее тело. До безобразия равнодушный, оценивающий, как столяр смотрит на сучковатое бревно, из которого предстоит выстрогать новый табурет.

– Поганое будет умертвие из такого материала… – пробормотал Дьюар себе под нос. – Ладно, хоть кости целы…

Казалось, эти слова просто не могли принадлежать тому же эльфу, который без раздумий выступил против могущественного Ордена магов, чтобы спасти чужого ребенка, который тратил последние силы на розыски пропавшего крестьянина. Может быть, и не с большим рвением он делал это, но тогда Акила точно знал, что на него можно положиться, чувствовал его поддержку даже без лишних слов. Сейчас же перед ним стоял незнакомый, жестокий и опасный некромант, а не старый друг.

Самого ритуала он предпочел бы вовсе не видеть, но даже если бы закрыл глаза и отвернулся, продолжал бы всей своей сутью ощущать творящуюся рядом магию – чуждую и холодную. Со своего места рядом с Астой он не разобрал, что именно Дьюар достает из походной сумки и раскладывает вокруг мертвеца, но это вряд ли было чем-то приятным глазу. В лунном свете мелькнуло узкое лезвие – Акила не раз видел его днем и легко мог представить испещренную мелкими трещинами, до бела отполированную рукоять из кости какого-то неизвестного зверя (а зверя ли вообще?) и потемневшее от кровавых подтеков острие. От него веяло такой темной аурой, что даже прикоснуться Акила никогда бы не решился, не то что вот так просто разрезать себе ладонь.

Дьюар что-то бормотал, но его голос терялся в шелесте листвы и долетал лишь обрывками звуков. Аста вслушивалась, чутко вертела головой, как совенок, но подходить тоже не решалась, точно чувствовала то же самое, что и сам Акила – растекающуюся по округе холодную и неприязненную силу, словно иголками впивающуюся в кожу. Запахло прелыми лепестками роз, от этого запершило в горле, подступила тошнота. Акила с трудом сглотнул, сжал пальцы, унимая в них непрошенную дрожь, хотел было отойти подальше, к привязанным у ворот коням, но тут впереди зашевелилось. Изломанная горбом фигура поднялась. Медленно, как если бы продиралась через вязкий мед, рваной и шаткой походной двинулась куда-то прочь, замерла истуканом, чуть покачалась из стороны в сторону, двинулась снова.

Акила не сразу понял, что умертвие, качаясь и странно петляя, точно пьяное, все же приближается к нему. Вблизи оно выглядело еще отвратительнее, чем даже когда лежало в гробу: распухший язык вывалился из раззявленного рта и болтался в такт шагам, голова кособоко склонилась к плечу, а на шее зиял небольшой бурый разрез. Остановившись в нескольких шагах, умертвие подняло скрюченную руку и приветственно помахало.

Этого Акила уже не стерпел.

– Да что ты творишь?

Дьюар отвечал не сразу, так же заторможенно, как и его творение, глотая слова и не поворачивая головы.

– Нам нужно создать… видимость сражения. Попробуй… уничтожить… Это не будет… трудно.

Умертвие в самом деле явно не делало попытки напасть. Полностью послушное воле своего хозяина, оно лишь топталось на месте и манило к себе рукой. Вторая висела безжизненной плетью, то и дело хлопая по бедру во время движений, точно оторванный лоскут. Глядя на это, Акила хоть и понимал, что от самого деревенского колдуна ничего уже не осталось, одно только бездушное тело, но все равно не мог сдержать отвращения – более всего от того, что должен участвовать в этом лживом спектакле. Он поискал вокруг глазами – нашел удивительно сухой кустик, укрывшийся от дождя под тенью чьей-то могильной плиты. Отломил ветку и высек на нее искру, позволив разгореться маленькому, но уверенному огоньку. Было нечто неправильное в том, чтобы поджигать совершенно не сопротивляющееся умертвие. Его отсыревшая одежда загорелась не сразу, но оно терпеливо стояло и ждало, пока это произойдет, а потом странно и беспорядочно заметалось из стороны в сторону, оставляя черные подпалины на деревьях и надгробных плитах, снося на пути хлипкие оградки, вытаптывая посаженные кем-то цветы.

Сам Дьюар шевельнулся только после того, как умертвие свалилось обугленной головешкой. Поднялся, растирая онемевшие пальцы, все так же равнодушно посмотрел на дело своих рук. Кладбище выглядело так, будто на нем и в самом деле кто-то подрался, в воздухе отвратно воняло паленой плотью и слышался испуганно-приглушенный вой какого-то пса, почуявшего неладное.

– Ярко получилось, местные наверняка запомнят, – поделился мыслями Дьюар.

– Думаешь, за нами кто-то подсматривает?

– Обязательно. Не прямо тут, а издали, и странно было бы, если б не смотрели. Впрочем, нам же лучше, – вдруг заключил он. – Когда новый отряд ищеек нападет на след и начнет здесь расспрашивать, то местным будет, что сказать про ночь нашей “кончины”.

***

Если бы на этом все закончилось, еще можно было бы считать, что участие в некромантском ритуале было лишь косвенным, хоть как-то оправдаться перед собственной совестью, но на самом деле все лишь начиналось.

– Нам потребуется больше тел, – просто заявил Дьюар. – Пока я еще могу копать, нужно приготовить все. После выдадим их за себя…

Недостатка в свежих могилах не наблюдалось. Дьюар лишь обходил ровные ряды одинаковых холмиков, прислушивался к чему-то, только ему понятному, и выбирал те, что казались ему подходящими. Когда их раскопали и выложили тела в один ряд, оказалось, что он не ошибся: двое мужчин и ребенок, исхудавшая девочка с признаками скосившей ее болезни. Внешне несчастные мало походили на них самих, но некроманта это, похоже не волновало.

– Я отсеку последние нити, связывавшие их с прежними душами, тогда ни один некромант не сможет разоблачить подлог, – коротко пояснил он, готовясь к ритуалу, но смотреть на этот раз не позволил. Акила, впрочем, и не рвался, ему с лихвой хватало долетающих ощущений – холода и безмерной тоски, будто кто-то умирал прямо тут, на руках, и спасти его не было ни единого шанса. Такого отчаянья он не испытывал даже у постели безнадежно больного, никогда и нигде, от чего не хотелось оставаться даже рядом. Аста захныкала, прижалась пуще, и, если бы могла, то наверняка запросилась бы сейчас домой.

Дьюар подозвал неожиданно. Большая часть ритуала была уже завершена, но мрачная мертвая сила еще гуляла вокруг него, делая присутствие рядом вовсе невыносимым.

– Нужна ваша кровь.

Акила не стал спрашивать, зачем. Глаза некроманта в этот момент казались пугающе белыми, бесцветными и бесстрастными, как будто сам он пребывал где-то совсем в другом месте, но протянутую руку ухватил быстро и крепко.

– Прими кровавую дань и даруй нам свою защиту…

Кинжал невесомо чиркнул по запястью, оставляя за собой тонкий разрез – едва ли заранее можно было представить, что старый и потрепанный на вид клинок окажется такой остроты. Его прикосновение обжигало холодом намного сильнее, чем боль от пореза, оно веяло жадностью и жаждой, будто кинжал стремился сам напиться кровью. Почти черные в полумраке капли покатились по лезвию, оставили тонкую дорожку и… впитались, словно оно было сделано из ткани, а не из металла. Дьюар удовлетворенно хмыкнул и отнял его.

– Получилось. Теперь девчонка. Уж постарайся придержать ее, чтобы она меня не убила.

Аста испуганно пятилась. Невозможно было поверить, что в этом хрупком ребенке с бездонными синими глазами в самом деле скрывается страшная и разрушительная сила, способная за несколько коротких мгновений убить полдесятка опытных воинов. Ее хотелось утешить, обнять и защитить, спрятать от злых глаз, а позволять темной магии смерти касаться ее даже краем – кощунство. Но Акила лучше всех знал, что лекарство слишком часто бывает горьким. Асту он все же обнял, успокаивающе поглаживая по голове, но в эту нехитрую ласку вплелась толика силы с сонным напевом, и вот девочка уже расслабилась, прикрывая веки.

Это заняло лишь пару вдохов, но Акила все равно отвернулся, не желая смотреть, как на маленькой ручке появляется красная полоса и кинжал вновь пьет кровь, обжигая холодом. В обмен им обоим достались маленькие мешочки на длинных плетеных шнурках.

– Здесь земля с их могил, – устало опуская веки, пояснил Дьюар. То ли луна обманывала воображение, то ли и впрямь его обычно бледная кожа побелела совсем, прочертив голубые вены под глазами и вдоль шеи. – Лучше иметь при себе на какое-то время.

И странное это было ощущение – как будто невидимые врата открылись, нечто выглянуло из них, бесплотное, но обладающее невероятной волей, дыхнуло, на миг высасывая из окружающего мира все краски, окатило колючим взглядом и скрылось, молчаливо обещая вернуться когда-нибудь вновь, уже насовсем. Извечная госпожа почтила их своим мимолетным присутствием, но позволила следовать дальше земным путем – легко, без сожаления, потому что любой, идущий по нему, все равно приходит к ней.

***

Сделать так, чтобы лица мертвецов потеряли узнаваемость, не составило труда, и вот уже кажется, что бродячие колдуны пали жертвой своей самоуверенности, а тихие призраки скользят прочь, держа коней в поводу. Они уходили, оставляя за спиной испуганно запершихся по домам крестьян и только что родившуюся легенду о духе злонравного колдуна, которую будут пересказывать еще много раз, случись засуха в полях или болезнь скота. Подарив свои имена мертвецам в обмен на горсть земли – и думая, что этот обмен был выгоден. Уходили следом за ночью, медленно текущей к рассвету.

Дорогу рассек столб указателя, точно острый нож. Часть ее продолжала петлять впереди, скрываясь в предутреннем мраке, а другая змеей утекала вправо, к округлым холмам, которые вырастали за нешироким пастбищем. Одна из них непременно должна была вести к разгадке, к ответам на все накопившиеся вопросы и безопасному месту, но только об этом покосившийся указатель молчал. Вместе с ним молчал и Дьюар, мысленно возвращаясь к словам мастера Ривада об исследованиях своего бывшего наставника. И чем больше смотрел вперед, тем явственнее ему чудилось, что из темноты выступает памятная башня, у чьих стен они виделись в последний раз. Он бы долго еще стоял так: не просто между двумя дорогами, а между явью и воспоминаниями, если бы Акила не тронул его за локоть.

– Вот-вот начнет светать, а мы все еще так близко к деревне…

И хотя это прозвучало совсем тихо, Дьюар вздрогнул, словно выдернутый из сонного оцепенения. Не было никакой развилки, как не было и указателей – только не для них, потому что с однажды начатого пути свернуть уже нельзя. Он недолго думал, ведь просто не простил бы себе победы страха над разумом. Повернулся и так же, почти шепотом, спросил:

– Если сохранились какие-нибудь записи, что рассказали бы о происходящем с ней, готов ли ты ради этого сунуться в логово старого чернокнижника? В истинно-гиблые места посреди лардхельмских болот, где не живет никто, кроме мертвецов?

– Ты знаешь, что да…

И ведь знал. Видел по глазам непоколебимую, твердую уверенность, которой так отчаянно недоставало самому – не хватало, как глотка воздуха перед долгим погружением на дно, как последней монеты в уплату своему палачу. В Загранье бы легче вошел, чем в бывший дом, даже в замок Ордена с его тесными темницами – куда угодно, но дорога как специально вела назад, где ждало прошлое, а не будущее.

Комментарий к Глава 6

* имеется ввиду площадка перед устьем печи.

========== Глава 7 ==========

Троица путников расселась вокруг маленького бездымного костерка. Несмотря на то, что погоня кое-как поверила в историю с мертвым колдуном и отстала, они не решались приблизиться к очередному городу или деревне и сворачивали в лес при любых признаках человеческого жилья. Потому дорога до лардхельмского княжества затянулась, и вот уже которую ночь приходилось проводить на голой земле. Акила без особого энтузиазма, но с каким-то неясным умиротворением на лице помешивал варево. Аста, которой вечно не сиделось на месте, сунулась ему под руку, покрутила любопытным носом, понюхала и, морщаясь, отстранилась. Походная еда и прежде не вызывала у нее восторгов, а уж теперь, когда кончились даже сухие лепешки и рыба…

– Это что, крапива? – Дьюар выловил из похлебки лист, пригляделся к нему и тоже без радости начал жевать.

Жестковатые даже после варки, они создавали впечатление, будто сунул в рот тонкую шерстяную рукавицу, а на вкус были трава травой с характерным, ничем не заглушимым запахом. Аста кривилась, фыркала и мотала головой, всячески избегая невкусного угощения, чем неизменно зарабатывала укоряющие взгляды Акилы и хмурые – Дьюара.

– Съешь хотя бы это, – Акила с надеждой протянул ей печеный корешок. – Давай, он сладкий.

Аста замотала головой так, что косички полетели из стороны в сторону. Корешок был бурым и толстым, похожим на кривой ведьмин палец, аппетита он совсем не вызывал.

– Ну что ты будешь с ней делать! – в сердцах воскликнул травник. Ответа не последовало, зато наглая лошадиная морда протянулась из-за его плеча и выхватила корешок зубами. – Ах ты…

Гайне благодарно всхрапнул.

– Может, лягушек ей сварить? Я слышал, что у леомских аристократов лягушачий суп – это что-то вроде редкого деликатеса…

– Дьюар! Она же просто ребенок, едва ли ей доводилось питаться подножным кормом, как нам с тобой…

– Нет, если бы она была просто ребенком без всякой магии, мы бы тут не сидели, – возразил Дьюар.

– Точно, магия!

Внезапная идея заметно оживила бледное лицо травника. Он отставил в сторону собственную чашку и принялся колдовать над похлебкой Асты, сопровождая заклинание странными движениями пальцев. Зеленоватое варево задрожало, пошло мелкими кругами и вскоре сделалось светлее, гуще. Еще немного, и на вид еда уже напоминала густую пшенную кашу, исходящую легким паром. Девочка поглядела куда заинтересованнее. Взяла в руки ложку и несмело попробовала, нахмурилась… Запах и вкус крапивной похлебки не изменились, но глаза доказывали ей, что в чашке мягкая каша с желтеньким кружком масла посередине, и это сбивало с толку. Она решилась попробовать ещё разок…

Дьюар, отстраненно наблюдавший за пантомимой, покачал головой.

– Где ты научился этому?

Акила смущенно опустил глаза.

– На ярмарке в Луваре это заклинание повторял актер, который показывал фокусы… У него не получалось изменить внешний вид предметов, поэтому он прятал другие в рукавах, а у меня вот получилось, хоть и ненадолго. Никогда не думал, что это пригодится.

Аста недоумевающе ковыряла ложкой «кашу», костерок догорал, бросая на лица теплые отблески света, похрапывали лошади. Вечер плавно превращался в тихую ночь.

***

Дорогу в тумане было совсем не разглядеть. Корявые замшелые стволы больных деревьев неожиданно выплывали из серой клокастой пелены и преграждали путь там, где, казалось бы, пролегала широкая тропа. Лошадей приходилось вести в поводу, но даже так двигались медленно: ноги и копыта увязали в жидкой грязи, колючки и ветки кустов цеплялись за одежду.

– Ты уверен, что мы идем в правильном направлении? – не выдержал Акила и даже приостановился, чтобы поправить плащ на сидящей в его седле притихшей девочке. Дьюар негромко хмыкнул.

– Я жил здесь с вот ее возраста. Это место сбивает с толку, если смотреть только глазами. Ты же понимаешь?

Акила согласно кивнул и действительно взглянул иначе – тем взглядом, что проникает сквозь суть вещей, минуя внешнюю видимость. Множество маленьких огоньков просочились через туман, постепенно рассеивая его. Белые, зеленые и голубые, они скользили по воздуху порой на расстоянии вытянутой руки, но их не удалось бы ухватить при всем желании. Акила поднял оторопелый взгляд на товарища.

– Это все – духи?

– Да. Болото забрало много жизней, и большинство из них навсегда остались по нашу сторону Грани.

– Так много неприкаянных душ… Дьюар, почему ты не освободишь их, не дашь им покой? Некроманты ведь могут это.

– Зачем? Они указывают мне дорогу, и они же создают здесь туман. Благодаря им никто не пройдет по нашим следам.