Текст книги "Хрустальный поцелуй (СИ)"

Автор книги: свежая_мята

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Но вечером того же дня к Хансу пришел не знакомый мне человек. У него была хитрая ухмылка и темный взгляд, и меня, когда я его увидела, обдало холодом, а волна страха прокатилась по спине мурашками. Этот человек мне не понравился. Но Ханс с улыбкой пожал ему руку, и они прошли в кабинет, попросив меня пока посидеть с Урсулой. Я, конечно, повиновалась, но внутри у меня все дрожало от волнения. О чем они там говорят? Что происходит?

Этот человек не показался мне хорошим, и я боялась – за Ханса, переживая, что его могут втянуть в темную историю. Я понимала, что он взрослый человек с головой на плечах, но все равно не могла перестать беспокоиться за него. Потому что любила.

Через несколько минут меня попросили зайти в кабинет. Ханс нервно качал ногой, сидя в кресле, а незнакомец с интересом разглядывал меня. Я не решилась подходить ближе, замерев почти у самого входа.

– Говорят, ты была одной из лучших в том лагере, да? – вместо приветствия спросил он. Я непонимающе посмотрела на Ханса, но тот глядел куда-то в сторону, не обращая на наш разговор внимания.

– Была, – осторожно согласилась я.

– Это хорошо, – мужчина усмехнулся. – А не хочешь ли ты нам помочь?

– Помочь с чем?

Я не расслаблялась, справедливо побаиваясь этого незнакомца.

– Завтра вечером мы хотим посетить несколько определенных мест. И нам нужна помощь. Нам нужно как можно больше человек, а то визит получится, – он усмехнулся снова, и я едва смогла себя удержать от того, чтобы не дернуться от отвращения, которое во мне вызывала его усмешка, – не таким впечатляющим. А если с нами будет прогрессивная молодежь вроде тебя, то будет еще лучше.

Он окинул меня взглядом, от которого мне стало еще противнее. Будто меня оценивали. Искали изъяны. Рассматривали, пытаясь найти что-то неясное.

– Генрих, – вдруг подал голос Ханс, – ты уверен, что это так необходимо?

Я смотрела на него с интересом. Он явно знал больше, чем они хотели мне рассказать, и это заставляло меня нервничать еще больше.

– Приказ есть приказ, – Генрих пожал плечами с таким видом, будто у него действительно нет выбора, но я видела, что ему нравится происходящее. – И ты знаешь, что не подчиниться я не могу. К тому же, посмотри, какая она у тебя умница. Даже не волнуется. И взгляд такой пронзительный. Она справится, Ханс.

– Можно узнать, что происходит? – не выдержала я. Мне откровенно не нравилось происходящее, и я старалась, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее. Словно я действительно не волнуюсь.

– Обычная организационная деятельность, – холодно рассмеялся Генрих. – Так что, ты согласишься пойти с нами?

Я бросила быстрый взгляд на Ханса, ища его поддержки. Тот едва заметно кивнул, видимо, одобряя то, куда меня звали. И хотя меня подмывало отказаться, я все же согласилась.

– Вот и умница! – воскликнул Генрих и встал. – Я знал, что ты сделаешь правильный выбор.

Он потрепал меня по волосам и вышел, напоследок бросив Хансу, чтобы тот его не провожал.

Я села на свободное теперь место и посмотрела на Ханса. Он выглядел уставшим, под глазами залегли тени, а цвет лица отчего-то казался серым. Или это свет играл с ним злую шутку.

– Ханс, что происходит? – спросила я, надеясь на откровенный ответ. Но Ханс молчал, постукивая пальцами по столу. – Пожалуйста, скажи. Мне страшно.

Я даже не врала. Мне действительно было страшно. Внутри сердце больно колотилось в ребра, а в голове проносились мысли одна ужаснее другой. Может, меня снова толкают на убийство? Получилось один раз – получится и второй, это ведь не так сложно, во всяком случае, физически. Не зря ведь этот Генрих вспомнил мое прошлое.

– Не бойся, – ответил, наконец, Ханс. – Все будет хорошо. Генрих прав, приказ есть приказ. А я, старый дурак, просто зря волнуюсь за тебя.

Я удивленно посмотрела на Ханса. Мне не нравилась эта недосказанность, я хотела спросить у него что-нибудь еще, чтобы успокоиться самой, но он дал мне поручение, и я была вынуждена отвлечься.

Вечером мы тоже не возвращались к этому вопросу, а ночь я провела совсем одна – Ханс был вынужден уехать куда-то после ужина, оставив меня в квартире.

Я спала плохо. В голову лезли отвратительные мысли, а перед глазами стояла картина с того самого экзамена: поля, серые от едва сошедшего снега, сырая земля, спешащие подальше оттуда птицы. И человек, уставший и измученный, с красным, влажным пятном на груди. Прошло почти полгода с того дня, но я до сих пор помнила все до мельчайших подробностей. Помнила и ненавидела себя за это.

К тому же я переживала за Ханса. Он уехал куда-то совершенно недовольный, даже, наверное, злой, и – учитывая то, насколько неспокойны были последние дни, – я боялась, что он просто не вернется. В стране творилось что-то страшное, готовилось нечто ужасное, о чем не говорили вслух, но оно висело в воздухе, висело над нами темной, мрачной угрозой. И у меня были все причины волноваться и беспокоиться за человека, которого я любила больше собственной жизни.

Той ночью я вдруг подумала, что ради него отдала бы жизнь. Не задумываясь. Встала бы под пули. Защитила бы его любой ценой. Это было странное осознание, от которого стало словно бы даже легче. Я ощущала себя непонятно, в голове шумело, а сердце громко стучало в груди, но, поняв это, я будто успокоилась. И даже смогла поспать пару часов.

День на работе прошел спокойно, но Ханс приехал только ближе к вечеру. Снова с Генрихом. Тот улыбнулся мне своей хитрой улыбкой и, красуясь, поцеловал руку. На коже остался влажный след его губ, и, едва закрылась дверь кабинета Ханса, я побежала в ванную – смывать эту противную метку. Урсула понимающе улыбнулась.

Я не знала, о чем они там говорили, но мы провели в конторе почти весь вечер. Пару раз Ханс выходил убедиться, что я все еще здесь, и говорил, чтобы я дожидалась его. А куда я могла уйти? И разве я хотела уходить? Без него – нет.

Они вышли из кабинета только после девяти вечера. За окном уже горели фонари, освещая сгустившиеся сумерки, но было все равно подозрительно шумно для вечера. Я выглянула в окно и увидела, как вдалеке неясно движется большая толпа людей. Отсюда не было видно их лиц, но они активно жестикулировали и двигались вперед.

– Пойдем, – кивнул Генрих мне. Ханс пожал его руку и замер около дверей.

– Я буду ждать тебя здесь, – сказал он, повернувшись в мою сторону. – Потом поедем домой.

Он подошел ко мне ближе и легко поцеловал в лоб. Это было своего рода благословение и пожелание удачи, но сердце мое затрепетало от этого, словно он по-настоящему меня поцеловал.

Я, озадаченная, кивнула и, надев куртку, вышла вслед за Генрихом. Он тихонько напевал что-то себе под нос, идя впереди, и со мной не разговаривал, что не могло меня не радовать.

Оказалось, мы шли к той самой толпе. Генрих завел меня едва ли не в самую гущу и махнул мне рукой, на прощание сказав, что после того, как все закончится, он будет ждать меня здесь же, чтобы доставить Хансу в целости и сохранности. На этих словах он отвратительно дернул бровями и усмехнулся. Я кивнула и отвернулась, не желая его видеть.

Толпа волновалась и шумела вокруг, словно большое, дикое животное, которое только и ждало момента, чтобы сорваться и совершить головокружительный прыжок. Или и укусить кого-то, смертельно ранив. Многие смеялись, кто-то тут же в голос пел песни, недалеко от меня какие-то парни шутили о всякой ерунде.

Мы чего-то ждали. И это ожидание возбуждало. Я будто заразилась настроением этой страшной толпы – внутри зудело от желания выплеснуть эту странную, непонятно откуда взявшуюся энергию.

А потом нас словно кто-то подтолкнул сзади. Что-то резко хлопнуло, раздался звон разбитого стекла, и люди с дикими криками понеслись вперед, утягивая меня за собой. Я с ужасом смотрела на то, что происходит: с пугающими кричалками о смерти евреев парни и девушки бежали по улице и громили витрины магазинов камнями, забегали внутрь и опрокидывали полки, разбивали посуду, устраивали невероятный беспорядок. В окнах домов зажигался свет, люди испуганно выглядывали из них, смотря на нас, а толпа смеялась – истерично и ужасающе маниакально.

Мне самой было страшно от того, что я смеюсь с ними.

Мы пробежали первую улицу, свернули на следующую. Позади нас оставались груды разбитого стекла, напоминающего хрусталь. Что-то горело, вдалеке я видела огромное пламя и черный дым, сливающийся с синевой ночного неба. И этот вид только подстегивал меня.

Я не помнила, когда в моей руке оказался камень. А потом – еще и еще, потому что я вместе со всеми разбивала витрины, истинно наслаждаясь этим тонким звоном и едва уловимым хрустом под ногами. Толпа бесновалась. Толпа в восторге прыгала и обнималась, орала дурными голосами на все лады о том, как она ненавидит евреев и что им не место в этой стране. Я не кричала – не такие слова, но смеялась так же громко, возбужденно и радостно. Будто всегда хотела здесь быть. Будто была действительно счастлива от творимых мною и всеми остальными бесчинств.

Мы свернули на следующую улицу. Толпа немного поредела, разбежавшись по всему улицу. Я слышала грохот и вспышки смеха с разных сторон. Некоторые люди выбегали и присоединялись к нам, беря в руки камни или забирая какие-то вещи из разгромленных магазинов. Некоторые – кидались защищать витрины. И тогда случались драки, кровавые и громкие. Потом все заканчивалось, мы двигались дальше. И через какое-то время повторялось заново.

Я остановилась, только бросив камень в одну из витрин, показавшуюся мне знакомой. С ужасом я поняла, что это – тот самый магазин, где мы с Урсулой выбирали портсигар для Ханса. Я замешкалась и замерла, осознание волнами накатывало на меня. Мне стало страшно – от того, на что я способна под влиянием разрушительной толпы. Мне стало страшно и стыдно, потому что это была не я. Я никогда этого не хотела. Я никогда о таком не думала и не мечтала.

Я возненавидела себя с новой силой.

За что страдали эти люди? Разве они были виноваты в том, какое у них происхождение? Разве они не заслуживают нормально жизни? Почему мы обвиняли их во всем? Почему мы так ненавидели их и не считали за людей?

Рядом раздался неожиданно громкий взрыв, а потом живот обожгло болью. Я посмотрела вниз – сквозь куртку торчал огромный осколок стекла. Я чувствовала, как внутри все похолодело.

Закусив губу, я выдернула его. Тут же хлынула кровь, куртка и платье под ней намокли и пропитались ею. Я зажала рану рукой и сквозь боль догадалась, что до конторы Ханса идти не так уж долго. И, развернувшись в обратную сторону, зажимая рану рукой, быстро двинулась туда.

Руке было тепло и влажно от текущей крови. Мне самой – противно от самой себя и от того, что я видела. Вокруг валялось стекло, мимо проносились смеющиеся, совершенно сумасшедшие люди. А я смотрела на них, едва стоя на ногах. Кровь капал вниз. Обернувшись, в отблеске огней я увидела, как за мной следом по земле тянется кровавый след.

Сжав зубы, я побежала быстрее, желая скорее добраться до Ханса.

Я не боялась самой смерти. Я боялась не успеть напоследок увидеть Ханса и все ему рассказать.

По дороге меня остановила какая-то девушка. Она увидела мои красные от крови руки и протянула свой платок. Сказала зажать рану им, чтобы дотянуть до приезда врачей, который мне обязательно нужно вызвать. Я кивнула, поблагодарив ее, и рванула дальше, прижимая платок к себе. В ушах шумело, перед глазами периодически – вспышками – темнело, и мне приходилось останавливаться и терять драгоценные секунды, пытаясь прийти в себя.

Еле стоя на ногах, я наконец добралась до нужного мне здания. Даже на нашей улице в некоторых местах валялось стекло, а витрины были разбиты. Я сморщилась и из последних сил поднялась в кабинет к Хансу. Дверь была открыта, и я ввалилась в приемную, пачкая рукой дверной косяк, за который держалась, чтобы не рухнуть на колени тут же.

Ханс выскочил перепуганный и злой. Посмотрел на меня – и его злость тут же сменилась волнением и беспокойством, но он взял себя в руки и быстро подошел ко мне.

– Что случилось? – твердо спросил он. У меня едва хватило сил на то, чтобы убрать руку от куртки. Платок в моих руках из белого превратился в абсолютно красный.

Он уложил меня на пол и тут же прижал мою руку обратно, зажимая рану. Аккуратно молча расстегнул куртку, чтобы осмотреть ранение подробнее. Платье тоже пропиталось кровью, в ней был весь живот. Я тяжело дышала, чувствуя, как от боли пульсирует где-то внутри.

– Лежи здесь, я сейчас вызову врача. Только не отключайся.

Я очень хотела следовать его словам, но глаза закрывались сами собой. Я держалась, следила за ним, старалась вслушиваться в то, что он громким тоном говорит по телефону кому-то. В глазах щипало от слез, которые, я чувствовала, текли по щекам. Мне было больно, но плакала я не потому. Мне было обидно, что все кончается так. Все ведь могло быть иначе. Я могла никогда не встретить Ханса, я могла не попасть в тот лагерь, я могла признаться ему раньше, я могла получить отказ и пережить это, забыв то, что он был в моей жизни. Но все сложилось именно так, и мне было обидно. До боли. До слез.

Ханс сел рядом и положив свою руку поверх моей. Я с трудом сфокусировала взгляд на нем.

– Тише, тише, – успокаивал он меня, свободной рукой стирая слезы с щек. – Все будет хорошо, слышишь? Сейчас приедет врач, ты будешь жить.

– Ханс, – голос ослабел, сил едва хватало, но я должна была сказать все то, ради чего бежала сюда, истекая кровью.

– Что такое? – откликнулся он. – Лучше береги силы. Пожалуйста, только не отключайся.

– Я люблю тебя, – тихо произнесла я, совершенно его не слушая. – Люблю и всегда любила. Ты так много для меня сделал, а я… – я закашлялась, и он погладил меня по волосам. – А я даже ничего для тебя не могла сделать. Только продолжала любить. Я так рада, что ты был в моей жизни. Спасибо тебе за все. Огромное спасибо. Даже если я сейчас умру, мне будет не жалко. Я буду знать, что сказала то, что должна была сказать давно, наверное. Но я боялась, что ты скажешь, что я маленькая и глупая девочка. Но пусть так. Пусть. Я все равно люблю. Спасибо тебе, Ханс. За все.

Я говорила, срываясь на тихий шепот и хрипы, потому что силы стремительно покидали меня, но я упрямилась и настойчиво продолжала признаваться, боясь не успеть

– Ты не умрешь, – упрямо повторил он. – Ты выживешь, и тогда я еще раз скажу тебе, что ты зря боялась, потому что я тоже тебя люблю. Слышишь? Люблю. Все будет хорошо.

Я хотела верить его словам, но сейчас я знала, что ничего не будет дальше. Я чувствовала, что это конец. Что это – последний раз, когда я вижу Ханса рядом с собой.

Поэтому, расхрабрившись в последний раз, я попросила его:

– Поцелуй меня? Пожалуйста.

Голос прозвучал жалко, но это меня не беспокоило.

Он кивнул и прижался к моим губам в легком прикосновении. Я чувствовала его тепло и свои слезы, и поцелуй от этого был соленым и мокрым. Но он был лучшим в моей жизни – потому, что был первым. И потому, что с ним.

Я улыбнулась, чувствуя, что вокруг стало слишком холодно. И закрыла глаза, словно сквозь вату слыша, как Ханс просит меня посмотреть на него.

Но я уже не могла.

Я запомнила вкус его губ, соль собственных слез и этот мимолетный, хрустальный поцелуй, ради которого стоило умереть.