Текст книги "Хрустальный поцелуй (СИ)"

Автор книги: свежая_мята

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Но разве я могла жаловаться? На то, что он танцевал со мной? На то, что он касался меня своими нежными руками? На то, что он просто был со мною рядом в такой важный день?

Определенно нет.

Поэтому я просто улыбалась и, закрыв глаза, слушала биение его сердца, счастливая от того, что мне позволено это делать.

========== 19. ==========

Я любила лето. Летом было тепло и солнечно, лето всегда приносило мне что-то хорошее, даже если это было простое спокойствие и отсутствие шокирующих новостей. Этого было достаточно, потому что я считала, что отсутствие плохих новостей – сама по себе хорошая новость, ведь что плохого в стабильности?

То лето отличалось от всех других хотя бы потому, что после выпускного нужно было двигаться дальше. Нам всем дали выбор. Так или иначе, но в списке все места, где мы могли продолжить обучение и тренировки, были связаны с военной деятельностью. Нас всех рассылали по разным городам, в каждом из которых свои двери для нас готова была открыть любая национально-политическая академия.

Я всего этого не хотела. Понимала, что выбора у меня нет, но не хотела, прекрасно помня свое отношение к убийствам. Я противилась этому всей душой, но не была готова поставить крест на всей своей жизни публичным высказыванием на эту тему. Ханс об этом знал, и мне было этого достаточно.

Я не забыла о его обещании помочь мне избежать такой участи, но в последнее время мы виделись мало, и я не могла узнать у него, удалось ли ему найти решение. А потому, еще за пару недель до выпускного, записалась в одну из академий – в Гамбурге. Хансу рассказать я, конечно, не успела тоже, но во мне еще теплилась надежда на то, что все-таки мне не придется никуда уезжать. Ведь Гамбург – даже не соседний город. Гамбург – это далеко. И самое плохое: там не будет Ханса. Он останется здесь, а я уеду и больше, возможно, никогда его не увижу!

От этой мысли першило в горле, а глаза щипало от ощущения великой несправедливости. Я уезжать не хотела. Точнее – от него уезжать не хотела. Никуда. Он был моим самым близким, самым родным человеком все это время, и я просто не могла позволить себе его потерять.

Но время шло. Прошел выпускной. И утро следующего дня неожиданно тяжело обрушилось на меня – осознанием, что сегодня я возьму уже собранную сумку, выйду из жилого здания последний раз и никогда сюда не вернусь. Меня вместе с еще несколькими ребятами увезут в академию, и как сложится наша жизнь там – неизвестно никому.

Я проснулась именно с этой мыслью. Под ребрами болезненно заныло, в глазах стало подозрительно влажно. Я поспешила вытереть слезы рукой, чтобы никто не заметил.

После завтрака меня отвели к Хансу. Сейчас нам дали два часа на завершение сборов, а потом за нами должны были приезжать те, кто увезут нас отсюда. Кого-то машина должна была довезти до вокзала, где их ждал поезд, кого-то – прямо до академии.

Меня ждала поездка в поезде.

Но пока меня вели к Хансу. Я мысленно думала о том, что скажу ему. Как отвечу, куда уезжаю, и как – обязательно! – признаюсь в том, про что боялась сказать все это время. Это был мой последний шанс перестать скрывать все в себе, и я хотела им воспользоваться, даже не зная, что же я буду делать в случае, если вдруг мои чувства окажутся взаимными. На такой исход я, правда, не надеялась, в глубине души понимая, что этого просто не может быть. Потому что мне не может так повезти.

Я постучала в дверь, и буквально через пару мгновений она открылась. Ханс кивнул, и я зашла к нему.

Он улыбнулся, глядя на меня, предложил чай, но я отказалась, все еще пытаясь не растерять своей решительности.

– Ханс, – начала я, пока еще чувствовала, что готова что-то сказать. – Я уезжаю сегодня.

Он сел за стол и кивнул. Я удивленно уставилась на него.

– Я знаю. Вместе со мной.

– Ты едешь в Гамбург? – неверяще переспросила я. Это было похоже на плохую, обидную шутку, но я хотела в это верить.

– Нет. Мы с тобой переезжаем в город, – пояснил он.

У меня в голове не складывались два и два. Я не понимала, шутит он или говорит правду. Я не знала, могу ли я ему верить.

– Я ничего не понимаю, – обреченно вздохнула я и села в кресло. – А как же Академия?

– А что академия? Я же говорил, что попробую что-нибудь для тебя сделать. Кажется, у меня получилось.

Я замерла, смотря на него испуганными и удивленными глазами. Он смог? Он придумал? От радости я даже не смогла ничего сказать, потому что это оказалось слишком хорошим известием.

– Я надеюсь, что ты сейчас в приятном удивлении, а не наоборот, – усмехнулся он. – Да, в академию ты не поедешь. Вместо этого будешь работать со мной, вроде как помощницей моего секретаря. Звучит не очень престижно, я понимаю. Тебя такое устроит?

Даже если бы у меня был выбор, я бы никогда не отказалась от Ханса.

– А такое вообще возможно? – он улыбнулся. – Я так тебе благодарна, ты не представляешь.

– Правда, тебе придется пару недель побыть одной, но днем ты будешь занята с фрау Урсулой. Она поможет тебе обжиться на новом месте и научит тому, чем ты будешь заниматься.

Вместо ответа я просто подошла к нему и прижалась со спины, чувствуя твердую спинку стула между нами. Но мне было плевать. По щекам текли слезы, потому что я плакала от благодарности Хансу, от того, как сильно его любила, и от того, что не была готова услышать такую новость. Я, конечно, ждала, что он что-нибудь придумает, но надежда с каждым днем становилась все слабее. Но сейчас она вспыхнула с новой силой, и огонь ее обжег мои щеки, лизнув их жаром.

Я всхлипывала, прижимаясь к Ханса, а он гладил мои ладони своими и говорил, что все будет хорошо.

Я не могла ему не верить. Теперь у меня не было ни единственной причины сомневаться в его словах, ведь он сделал невозможное – он избавил меня от ужасов, крови и наблюдения за непрекращающимися чужими страданиями. И как я могла не доверять ему?

И как я могла его не любить?

Ответ был очевиден.

Мы уехали в тот же вечер. Мои вещи разместились в шкафу Ханса, на отдельной полке, но их было совсем немного. Он посмотрел на этот ужас и сказал, что ситуацию надо исправлять. Я даже не сопротивлялась – я была слишком счастлива просто от осознания, что в моей жизни теперь многое изменится. От осознания, что теперь я буду видеть Ханса гораздо чаще, что теперь я, боже мой, буду жить с ним в одной квартире постоянно.

Я хотела только плакать и – одновременно – смеяться, потому что сердце внутри колотилось так бешено, что я боялась, что оно пробьет грудную клетку и выскочит наружу. Но даже если внешне я была более-менее спокойна, не считая улыбки, которую никак не могла скрыть, то внутри меня едва ли не колотило от нервов и счастья.

Но за первые две недели, что я провела в городе без Ханса, я успокоилась и попривыкла. Обустроилась на новом месте, потихоньку узнавала всевозможные полезные вещи, запоминая их, и училась жить здесь, в таких условиях, а не как раньше. Я знакомилась со своей будущей работой, с удовольствием окунувшись в новую для меня среду.

Дни теперь я проводила в небольшой конторе, в кабинете на третьем этаже. Окна выходили на солнечную сторону, и пол и стены почти все время грелись в теплых лучах, от чего внутри всегда едва уловимо пахло деревом. Я знала, что это кабинет Ханса, но в углу там же стоял небольшой стол, который, как мне сказали, потом будет моим. Мне казалось странным, что Ханс не сидит в кабинете один, но фрау Урсула, моя наставница, заверила меня, что так работать только удобнее. У меня не было поводов ей не верить.

Фрау Урсула оказалась молодой женщиной немного за тридцать. У нее была красивая, добрая улыбка, светлые волосы и чудесные зеленые глаза. Она никогда не красилась ярко, но губы всегда выделялись на ее лице, выгодно подчеркивая ее простую красоту. Она мне нравилась. Мы быстро нашли общий язык, и мне было интересно учиться у нее, узнавать новое и помогать ей, стараясь усвоить все тонкости. Она была дружелюбной и улыбчивой и мне все объясняла доступно и терпеливо, даже если я не понимала с первого раза. Я любила проводить с ней время, потому что, хоть между нами и была такая разница в возрасте, мне казалось, что она понимает меня как никто другой.

В те две недели я видела Ханса только по пятницам. В первую он приехал за мной достаточно поздно, но фрау Урсула все равно дождалась его, чтобы лично удостовериться, что со мной все в порядке. А в следующую пятницу он приехал раньше, чем обещал, когда днем позвонил предупредить о своем приезде. Когда он вошел, мы с фрау как раз говорили о том, как часто нужно будет рассортировывать документы повторно, на случай, если что-то по ошибке окажется не в той стопке. Но я его не заметила. Мы так увлеклись беседой на, казалось бы, такую простую тему, после начав обсуждать что-то другое, уже не касающееся работы, что я просто не могла оторваться и переключить внимание на что-то другое.

Но вдруг кто-то кашлянул, и мы с фрау вздрогнули одновременно.

– Дамы, – с улыбкой произнес Ханс, – я понимаю, что ваша беседа очень интересна, но не желаете ли вы разойтись по домам?

Я почувствовала, как щеки заливает румянец и, взглянув на фрау, увидела, что она тоже слегка покраснела. Ханс рассмеялся

– Все в порядке, – заверил он. – Я очень рад, что вы нашли общий язык.

Вечером, позже, он сказал, что очень рад за меня. Я только удивленно взглянула на него. Он пояснил – рад, что я поладила с Урсулой, рад, что мне нравится работать у него, рад, что я вообще на это согласилась.

А я сидела напротив него и недоумевала, как же он мог подумать иначе. Как же ему в голову могло прийти то, что я буду против? Что я откажусь, променяв его на академию?

Конечно, так и должно было бы быть, потому что для каждого подростка в стране поступление в академию – это самое престижное, что вообще может случиться в жизни. Самое желанное. Самое ожидаемое. Но я знала, что я могу доверять Хансу и быть с ним откровенной. Знала, что он не выдаст меня, назвав причины моего нежелания.

А потому и не понимала, как же он мог сомневаться в моем решении.

Я улыбнулась. Он вопросительно поднял бровь.

– Я просто… – поспешила пояснить я. – Не знаю. Почему ты сомневался, что я соглашусь? Неужели думал, что я выберу академию? Смерть и войну?

Он хмыкнул, но я почувствовала какой-то чужой холод в этой ухмылке.

– А дело только в этом?

– А в чем еще? – недоумевая, спросила я.

Он хмыкнул снова и быстро сменил тему. Я не поняла, что же произошло, но, помнив его ухмылку, спрашивать не решилась.

========== 20. ==========

К сентябрю Ханс стал проводить дни в своем кабинете постоянно. Я не могла нарадоваться этому – теперь мы сидели в одной комнате, и я украдкой смотрела на него, наслаждаясь тем, что он занят и не видит моих взглядов. Или делает вид, что не видит. Мне нравилось проводить время так: я помогала Урсуле и выполняла мелкие поручения Ханса, а в обеденный перерыв мы с ним ходили гулять, пусть недолго и недалеко, но вместе. Мне было приятно, что ради меня он каждый день выкраивает полчаса личного времени, и я любила каждый такой момент, стараясь насладиться полностью и запомнить каждую секунду.

В конце августа я получила свою первую зарплату. Хотя я, наивная, вообще была готова работать у Ханса просто так. Честно, мысль о деньгах совсем не приходила мне в голову, наверное, потому, что я привыкла жить за счет Ханса. В момент, когда я получила несколько купюр в свои руки, мне стало стыдно, и я тут же подумала о том, что должна сделать ему подарок. Конечно, это никак не могло возместить все его силы и средства, что он потратил на меня, но я хотела показать, что он дорог мне, что я тоже могу сделать ему приятное. Хотя я сомневалась, что могу угадать с подарком, но желание хотя бы попытаться было куда сильнее сомнений.

В один из дней я уговорила Урсулу вызвать меня под каким-нибудь предлогом из кабинета и прикрыть мое отсутствие. Я собиралась сходить в магазинчик, который находился совсем рядом. Я заметила его во время одной из наших прогулок – внимание привлекла яркая витрина и красивая, резная вырезка. На окне было написано, что здесь можно приобрести сувениры, и я поэтому запомнило это место, ведь рядом мне не попадались больше сувенирные лавки.

Урсула с радостью согласилась мне помочь. Поинтересовалась, зачем же мне нужно отлучиться, потому что друзей у меня не было, а что же еще меня могло ждать за пределами конторы? Я не хотела говорить, хотела устроить сюрприз, но вместе с тем – мне нужен был совет. Я совсем не знала, что ему дарить, но отчаянно желала, чтобы подарок понравился. Поэтому и выложила все Урсуле, стараясь говорить тихо, чтобы Ханс не услышал.

Она улыбнулась будто бы особенной улыбкой, будто бы догадывалась о чем-то, что мне было недоступно, но вслух только посоветовала купить ему красивый портсигар. Она сказала, что на действительно дорогой мне не хватит, но на простой – вполне, и назвала адрес магазинчика, в котором как раз можно было найти что-то подходящее. Как раз то местечко, которое я видела во время наших прогулок.

Как мы и договаривались, Урсула вызвала меня после обеда. Сегодня мы с Хансом не ходили гулять, потому что у него образовались дела, но я не расстраивалась, потому что помогала Урсуле в ее небольшой приемной.

Она зашла за мной в три часа дня и сказала, что нам с ней срочно нужно уйти. Ханс удивленно посмотрел на нее. Она совершенно спокойно ответила, что нам нужно в канцелярский магазин, потому что она вдруг вспомнила, что забыла рассказать мне о тонкостях выбора бумаги и чернил. Я молча слушала ее объяснение и боялась, что Ханс не поверит или не отпустит, но тот только кивнул и снова вернулся к документам.

Урсула улыбнулась мне, и мы вышли из конторы с ней вместе.

– Я подумала, что ты будешь не против компании, – сказала она. – К тому же я могу помочь с выбором. Или ты в этом разбираешься?

– Откуда бы? – рассмеялась в ответ я, полная благодарности ей за то, что мне не придется стоять в магазине под внимательным взглядом продавца и мучиться о того, что я не могу выбрать.

Следующие сорок минут – мы старались делать все очень быстро, чтобы вернуться на работу как можно скорее, – прошли очень весело. Портсигар мы выбрали почти сразу, остановившись на просто сером варианте на пружине. Мне даже хватило на него своей небольшой зарплаты, хотя денег осталось совсем немного. Но это было неважно, ведь главное – чтобы Хансу понравилось.

После магазина мы быстро вернулись на работу. Я шла и радовалась последним лучикам летнего солнца, смеялась, обсуждая какие-то забавные мелочи с Урсулой, и честно наслаждалась тем, как проходит моя жизнь. Потому что это было лучше, чем бесконечные тренировки и косые взгляды в лагере, лучше, чем постоянное ощущение оружия в своих руках. Лучше, чем стоящая перед глазами картина умирающего от моей же пули человека.

Зайдя в кабинет, я наткнулась на хитрый взгляд Ханса. Могла ли Урсула рассказать ему о том, что я собираюсь сделать сюрприз? Могла ли она выдать мою тайну? Или, может, она поделилась с ним своими подозрениями насчет меня? Я ведь запомнила ее странную улыбку.

Я не знала, чего ожидать. Поэтому просто замерла в дверях.

– Что случилось? – спросила я. Ханс ничего не ответил. – Просто ты так странно смотришь. Я где-то ошиблась? Может, что-то не так сделала?

Ханс продолжал молчать. Я начинала волноваться. В тишине я прошла на свое место и села, подумав о том, как хорошо, что я решила оставить подарок у Урсулы в приемной.

– Знаешь, это пугает, – снова сказала я. Потому что, да, это действительно пугало. Я переживала, что же я сделала не так и что я упустила.

Ханс рассмеялся, легко и весело. В другой бы момент я с радостью поддержала его веселье, но не сейчас.

– Извини, если напугал, – произнес он. – Задумался просто.

Я только покачала головой, пытаясь унять непонятно откуда взявшуюся дрожь. Чего я боялась? Что же так сильно меня волновало?

Ответ прозвучал в моей голове неожиданно ясно: того, что он догадается о моих чувствах. Узнает каким-нибудь образом, что я в него влюблена, и посмеется надо мной, выставив полной дурой. Наверное, даже окажется прав. Но менее страшно от этого не становилось.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Ханс. Я кивнула и робко улыбнулась, надеясь, что этот ответ его устроит. По тому, что он промолчал, я решила, что расспрос закончен.

Но в машине все продолжилось. Я прижимала к себе свою небольшую сумочку, которой Урсула снабдила меня еще в начале работы. Сейчас внутри лежал завернутый в красивую бумагу портсигар, и я не выпускала ее ни на минуту.

– У тебя точно ничего не случилось? – поинтересовался Ханс по дороге домой.

– Нет. С чего ты взял? – я попыталась ответить как можно спокойнее, но ему, наверное, что-то не понравилось в моем тоне, потому что он повернулся ко мне и пристально на меня посмотрел.

– Сегодня днем ты была сама не своя. Ничего не хочешь мне рассказать?

Рассказать мне, конечно, хотелось, но я боялась. Теперь, когда я знала, что в ближайшее время мы не перестанем видеться, я не могла набраться смелости и признаться ему во всем. А потом продолжала скрывать свои эмоции и чувства, стараясь не переступать грань дозволенного просто, по сути, выращенному им подростку. Пусть мы были знакомы совсем немного, пусть – он сделал для меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. И я справедливо считала, что он действительно вырастил меня.

– Твой взгляд меня напугал, – нашлась я с ответом.

– В каком плане?

– Я очень боюсь сделать что-то не так, – откровенно начала рассказывать я. И это правда было так. – Боюсь разочаровать тебя и заставить думать, что ты ошибся, решив оставить меня здесь и взяв к себе. Я очень этого не хочу, понимаешь? А ты так смотрел. Подозрительно. Будто я где-то ошиблась, будто…

Он легко коснулся моей руки своей, и я вздрогнула, замерев на середине фразы.

– Извини, пожалуйста, – искренне произнес он. – Я правда не хотел, чтобы ты беспокоилась из-за этого. Но с чего ты взяла, что я когда-нибудь разочаруюсь в тебе? Почему ты так решила?

Честно – я не хотела об этом говорить. Ответов на эти вопросы не было даже у меня самой, разве что только самый очевидный – я боялась потерять его и лишиться единственного человека, которому я была, надеюсь, дорога. Это казалось мне эгоистичным, а еще – слишком очевидно выдающим мое истинное отношение к Хансу. Поэтому я не хотела открываться – просто не была готова.

– Потому что люди меняются, а всем угодить нельзя, – сказала я, придумав достойный ответ.

– Я тебя ведь все равно не оставлю.

Я усмехнулась и отвернулась к окну, надеясь, что Ханс не увидит того, как заблестели мои глаза от слез, потому что я хотела верить, что он не оставит. Хотела и боялась одновременно.

Больше он ничего не спрашивал, продолжая по-прежнему держать меня за руку.

Вечером мы сели ужином, и я решила, что сейчас – самое подходящее время, чтобы подарить ему портсигар. Я отошла под предлогом того, что мне нужно в ванную, а вернулась – держа в руках сверток, который смущенно протянула Хансу.

– У нас в ванной раздают подарки? – рассмеялся он, принимая подарок. Я не ответила, смиренно ожидая его реакции, и он принялся аккуратно убирать бумагу.

Я замерла в ожидании. Мне так сильно хотелось, чтобы ему понравилось, что я, мне казалось, даже дышала через раз, боясь его спугнуть или отвлечь.

Наконец, он развернул портсигар и поднял на меня удивленный взгляд.

– Это подарок, – поспешила пояснить я. – Тебе. Просто ты так много для меня делаешь и сделал, я не знала, как тебя отблагодарить. И вот решила…

Я не знала, что ему сказать. Любое слово сейчас ощущалось, как глупое, никому не нужное оправдание. И я замолчала, уставившись на свои колени.

– Это очень приятно, – раздался голос Ханса. Я продолжала буравить взглядом ноги, не рискуя посмотреть на него. – Почему ты решила подарить именно портсигар?

Вопрос сбил меня с толку. И я все-таки взглянула на Ханса.

– Не знаю, – честно ответила я. – Просто подумала, что он будет тебе полезен. И, если честно, ничего другого как-то в голову не пришло.

Он улыбнулся – тепло и солнечно, так, как я любила больше всего. У меня внутри все застыло.

– Тебе не нравится? – шепотом спросила я. Голос пропал от страха. И, наверное, со стороны я смотрелась до ужаса жалко.

– С ума сошла? – рассмеялся Ханс. – Мне очень нравится. Спасибо тебе. И да, ты права. Он будет мне полезен, хотя я стараюсь курить как можно реже.

Это я заметила сама. Я редко видела, чтобы Ханс курил, очень редко, и думала, что он просто старается не делать этого при мне.

Я испытывала странные чувства по поводу его реакции. Казалось, что я ждала чего-то другого, каких-то других слов, но, наверное, дело было во мне. И найти этому причину я не могла.

– Честно, – снова сказал Ханс. – Слышишь? Я совершенно искренне говорю, что мне нравится твой подарок.

Я кивнула и постаралась улыбнуться.

Разговоры у нас в тот вечер не заладились, и я рано заснула, потому что у меня разболелась голова. Наверное, сказывалось нервное напряжение из-за того, что я так долго и так много всего таила в себе.

Но утром все стало как раньше, и я поспешила выбросить дурные мысли из головы.

========== 21. ==========

На мой шестнадцатый День рождения Ханс подарил мне то, о чем говорил еще пару лет назад, —дубленку. Я только рассмеялась, получив объемный сверток и примерив вещь. Конечно, она мне подошла. Ханс никогда не промахивался с выбором подарков для меня. Но мне действительно было смешно – неужели он все это время помнил о дубленке?

– Ты такая забавная, – сказал он, когда мы ели праздничный торт. Я удивленно переспросила, что он имеет в виду. – Не знаю. Просто ты как будто не удивлена подарку.

Я рассмеялась еще громче.

– Я не знаю, помнишь ли ты, – объяснила я, – но на первое наше Рождество ты спрашивал, можешь ли подарить мне дубленку. Я тогда отказалась. А ты все равно это сделал.

Ханс рассмеялся вместе со мной.

– Не могу придумать, что тебе на это ответить, – улыбаясь, сказал он. А потом вдруг заметно погрустнел. – Знаешь, наверное, если бы я мог, я бы подарил тебе намного больше.

Я почувствовала, что краснею.

– Ты и так делаешь для меня очень многое, Ханс. Я никогда не смогу отблагодарить тебя так, как этого заслуживаешь.

Он покачал головой, не соглашаясь с моими словами, но не спеша ничего говорить в ответ. Я молчала тоже. Ковырялась в торте, занятая своими мыслями.

Зачем он это делает? Я пыталась понять, что же он хочет, к чему, в конце концов, все должно прийти, но ответа не было. Мне очень хотелось попросить его перестать – перестать быть таким хорошим, добрым, внимательным. Перестать быть таким невозможным, потому что я умирала от того, что происходило внутри меня. Но вместе с тем – не могла ни о чем просить его, ведь я любила его именно таким. И это убивало меня. Я хотела определенности и – совершенно точно – не хотела чувствовать к нему ничего, потому что понимала, что это только усложнит все, может, даже испортит жизнь не только мне – себя мне жалко не было, – но и ему. И в последнюю очередь я хотела проблем Хансу.

Я задумчиво посмотрела на него, но он смотрел в другую сторону и не заметил моего взгляда. Я смотрела и пыталась запомнить его, будто никогда раньше не видела, разглядывала его, будто пытаясь что-то найти. И впервые обнаружила у него в волосах светлую прядь – седую прядь. Она была едва заметной, просто отблеск серебра, который можно было бы принять за игру света, но я рассмотрела внимательно. Это была седина.

Мне в голову пришла неожиданная мысль – я ведь по-прежнему ничего о Хансе не знаю. Ни о возрасте, ни о семье, ни о том, кто он вообще такой. Даже его чертов день рождения не знаю! Осознание этого меня неожиданно разозлило, но я поспешила взять себя в руки. Я могла бы расценить это как недоверие, но было ли мне действительно какое-то дело до этого? Разве мне мешало это? Ведь кем бы Ханс ни был, я всегда была ему дорога. И я это знала. Чем бы он ни занимался, мне он не причинил никакой боли и от него я всегда видела только хорошее отношение и к себе, и к окружающим его людям.

Возможно, и не было нужды открываться передо мной. Хотя это казалось нечестным – ведь обо мне он знает больше, чем все.

Это странное осознание больно кольнуло где-то внутри, но я решила отогнать его подальше и, по возможности, об этом не думать.

Укладываясь спать, я все-таки смогла нормально поблагодарить его за подарок.

– Спасибо тебе, – сказала я ему. – И за дубленку, и за сам праздник. Когда-нибудь я смогу сделать для тебя что-нибудь такое же хорошее.

Он усмехнулся.

– Просто оставайся рядом, – будто бы обреченно сказал Ханс и, не дождавшись моего ответа, вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

С тех пор, как я переехала к нему, мы спали раздельно. И мне жутко не хватало его теплых, уютных объятий, но я не могла просить его о таком – выдала бы себя сразу же, не успев договорить фразу.

И поэтому я полночи провалялась без сна, ворочаясь с боку на бок, не в силах выбросить его слова из головы. Я окончательно перестала понимать, что же он пытается сказать, когда произносит что-то настолько расплывчатое. И это меня пугало, потому что терять Ханса я не хотела. Ни за что.

========== 22. ==========

Осенью в стране было особенно неспокойно. Даже на улицах чувствовалось напряжение, казалось, что вот-вот разразится буря. Воздух звенел от недосказанностей, небо выглядело слишком серым и тяжелым. И даже ветер звучал иначе, навевая тоску.

Все будто замерло в ожидании чего-то неизвестного, но пугающего. Чего-то, что точно должно было изменить все. Чего-то, о чем было страшно подумать, но о чем каждый, так или иначе, догадывался.

Но пока что было тихо. Слишком тихо. Слишком боязно.

Я боялась тоже. По стране волнами катились аресты по разным причинам, но чаще всего главным было происхождение, корни, имена, национальности. Я напрягалась каждый раз, читая в газете новую сводку новостей или слыша что-то такое по радио. Потому что мои родители приехали из России. И плевать, что фамилия была исконно немецкая, а в России у меня никого не было. Вряд ли бы этот факт остановил кого-нибудь, если бы решили меня арестовать.

Я дергалась и на работе. Не то чтобы я срывалась на Хансе, вовсе нет. Еще со времен лагеря я научилась держать свои волнения при себе, и это умение давало осечку всего пару раз. Я ведь тоже выросла, тоже научилась приспосабливаться под окружающую действительность. Но каждый раз, когда в кабинете Ханс доставал газету или вслух зачитывал мне новостные заметки, я боялась и нервничала. Потому что не знала своего будущего. Не знала, что меня ждет, и узнать это я никак не могла. Я просто старалась делать свою работу хорошо, чтобы – и даже сама мысль об этом звучала отвратительно – не давать Хансу никакого повода отдать меня полиции. Чтобы не давать ни малейшего повода никому.

Я училась не доверять. Нельзя было назвать это умение полезным, но так, думая, что я отгородилась от Ханса, мне становилось проще. Я чувствовала себя в странной безопасности, абсолютно позабыв, что я не могу от него спрятаться.

От него и от его взгляда.

Потому что, в очередной раз читая новости, он взглянул на меня и отложил газету. Я замерла в кресле, уставившись на свои сцепленные в замок пальцы.

– Это все новости на сегодня? – спросила я, когда молчание затянулось.

– Будет одной больше, если ты мне расскажешь, что с тобой происходит.

Я приложила максимум усилий, чтобы мой взгляд выглядел удивленным, а не напуганным и потерянным.

– А что со мной происходит?

Ханс усмехнулся и подошел ко мне. Когда он сидел за своим столом, разговаривать с ним – скрываться от него – было гораздо проще. А теперь он стоял рядом, и я чувствовала запах его духов. И больше всего на свете мне хотелось просто уткнуться носом в его плечо и простоять так всю оставшуюся жизнь. А вокруг пусть хоть пожар.

– Ты сама не своя в последнее время. Что тебя беспокоит?

– Ничего? – прозвучало отвратительно неуверенно, и я сама это понимала. Прозвучало как вопрос или жалкая попытка оправдаться, и мне стало жутко стыдно за все мои мысли разом: за то, что я боялась признаться Хансу в причине моей замкнутости, за то, что я ждала от него подвоха, даже зная, что ближе у меня никого в мире нет. Я всхлипнула, но постаралась быстро взять себя в руки. – Эти аресты, – наконец призналась я, – они меня беспокоят.

Ханс серьезно кивнул.

Да, время было опасным, и он понимал это, наверное, даже лучше меня. Пока я боялась и ждала чего-то, что должно было вот-вот произойти, Ханс видел гораздо больше.

–Они тебя не тронут, – сказал он. Теперь удивление было неподдельным.

– Почему ты так в этом уверен?

– Потому что я сделал все для того, чтобы тебя обезопасить.

– В смысле? – я все еще не понимала, что же именно он для меня сделал. Как он это сделал. Я хотела поверить ему, но подозрительность, растущая все это время, удерживала меня от возможного шага в пропасть.

– Я собрал нужные документы, – терпеливо пояснил Ханс, – и отправил по нужному адресу. Ты в безопасности, слышишь? Никто тебя не тронет.

Волна облегчения затопила сердце. Я чувствовала себя так, будто сбросила невероятно тяжелый камень с плеч, и, казалось, даже дышать стало свободнее. Я вскочила со своего места и кинулась Хансу на шею. Ничего больше в тот момент я не хотела, чем просто обнять его, выражая благодарность, для которой не могла найти достаточных слов – все они казались мне слишком серыми, слишком невыразительными. Я обнимала его и беспорядочно шептала «спасибо», но чувствовала, что и этого совершенно искреннего слова мало, чтобы рассказать обо всем, что я чувствую. Он тихо смеялся и гладил меня по голове, отвечая, что понимает мой страх.

А я улыбалась и хотела заплакать от того, как сильно я его любила.

========== 23. ==========

В начале ноября я поняла, что буря, которую все так ждали и боялись, все-таки нас настигла. Седьмого числа на всю страну прогремело известие об убийстве кого-то из немецких чиновников за границей. Убийцу, конечно, поймали сразу же, но от этого известие не стало приятнее. Все понимали, что это война.

Мы с Хансом на эту тему не говорили. Я все еще не понимала, как можно убивать людей, но не видела смысла постоянно упоминать об этом в разговорах. Но больше всего меня поразило даже не убийство, а то, что за ним последовало – то, как власти тут же отреагировали на такую несправедливость, на следующий день объявив о том, у граждан-евреев больше нет никаких прав в нашей стране.

Я испытывала сложные чувства по этому поводу. С одной стороны, мне казалось диким то, как жестоко они поступили с немецким послом во Франции. С другой – я прекрасно понимала, что виновных нужно наказать и дать им понять, что расплата придет. Изнутри меня разрывало от ощущения надвигающейся катастрофы, но я постаралась отогнать эти мысли подальше и не думать о происходящем.