Текст книги "Хрустальный поцелуй (СИ)"

Автор книги: свежая_мята

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Мне нравилось погружаться в книгу, путешествовать по ее страницам вместе с героями, сопереживать им и размышлять о чем-то с ними, радоваться их взлетам и грустить об их падениях. Я восхищалась мастерством писателей, которые могли создавать такие картины всего лишь словами, используя их, как художники – кисти. Иногда я едва не задыхалась от ощущений, накрывающий с головой при прочтении каких-то отрывков. И мне нравилась эта сила книг.

А еще я любила обсуждать их с Хансом. С наступлением лета, по пятницам, я часто ждала, пока он освободится, в его кабинете, сидя в любимом кресле и читая что-то из заданного. Здесь было не так много книг, как у него дома, но библиотека все равно впечатляла – целый шкаф, отведенный под книги. Я о таком могла только мечтать. Я читала и подмечала какие-то казавшиеся мне интересными и детали, а он чаще всего ничего не отвечал, но, я знала, слушал меня внимательно. Потому что потом, в машине, мог неожиданно сказать, что согласен с тем, о чем я говорила почти час назад. Я лишь гадала, как же он так может, и в тайне радовалась, что знаю его таким.

А потом он сказал, что вынужден уехать на месяц. Мы тогда сидели в кабинете, он как раз уже убирал все свои письменные принадлежности в стол, а я дочитывала последние страницы. Я отложила книгу и молча уставилась на него.

– Служебная поездка, – продолжил он, будто не заметив моего тяжелого взгляда. Но я видела, как дернулся уголок его рта. – У меня просто нет выбора.

Я кивнула.

– Ну, я же не могу запретить тебе поехать, – я пожала плечами. Он усмехнулся.

Я и правда не могла ему запретить, и это известие никак меня не тронуло – только, разве что, появилось неприятное ощущение где-то внутри от близкой долгой разлуки. Но виду я не подала – хотела, чтобы он ехал со спокойной душой, не переживая о том, как же я тут. Ничего, не маленькая. Справлюсь.

– Если бы я мог, я бы сам себе запретил ехать. Но служба есть служба.

Больше мы к этой теме не возвращались, хотя я и не понимала, зачем же Ханс мне об этом сказал.

Потом он уехал, и потянулись долгие, безрадостные дни.

Я думала о том, что мне было бы проще, если бы я не знала о его отъезде. Может быть, тогда бы я продолжала ждать его иначе – надеяться, что он вот-вот появится или что с минуты на минуту войдет комендант и скажет, что меня уже ждут. Но я знала, что этого не может быть, и продолжала следить за календарем, считая дни до его возвращения.

Раньше было по-другому. Раньше Ханс пропадал неожиданно для меня, и мне оставалось просто смиренно ждать его, волнуясь и переживая о том, что же случилось. Сейчас я переживала тоже, но уже не так сильно.

Но чем ближе становился конец месяца, тем больше я нервничала и тем сильнее не находила себе места. Глубоко внутри я боялась, что что-то между нами изменится. Не могла этого представить и вместе с тем ясно видела эту картину перед собой. Вдруг он больше не захочет проводить со мной столько времени? Вдруг я надоела ему?

А может быть, он вообще ездил к своей девушке или – еще хуже! – жене?

Мысли не давали мне покоя. Я понимала, что не могу от него ничего требовать, понимала, что не могу ему ничего дать, но я так боялась его потерять, что едва справлялась с собственной нервной дрожью. Благо что никто из наставников и ребят не замечал моего состояния – или умело делали вид, но я была им благодарна за это, потому что сил отвечать на их вопросы у меня просто не было.

А потом Ханс вернулся, но мне об этом стало известно только тогда, когда комендант, ворча себе под нос, проводил меня в тот корпус, где находился кабинет Ханса. Мне ничего не объясняли, на все мои вопросы я получала один ответ: «Сама увидишь». И мне пришлось терпеть до того самого момента, как перед моим носом после короткого стука коменданта открылась кабинетная дверь.

Я чуть не расплакалась на месте. Смотрела на Ханса – уставшего, но настоящего – перед глазами и была готова зареветь прямо там, но побоялась и его, и коменданта, который, впрочем, поспешил тут же ретироваться на свой неизменный пост в жилом бараке.

Ханс закрыл дверь, а я все еще молчала, не находя в себе сил на то, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Ты мне не рада? – с издевкой поинтересовался он.

Я громко, облегченно выдохнула, улыбнулась и бросилась ему на шею. Понимал ли он, как сильно я по нему скучала? Осознавал ли он, как крепко привязал меня к себе? Я не знала ответов, но в его руках, сжимавших меня в объятиях, я умирала и возрождалась заново, словно другим человеком.

– Вот теперь вижу, – рассмеялся он, гладя меня по волосам. – Я привез тебе подарок.

Я сумела отпустить его и отойти немного назад.

– Подарок? – спросила я. – Зачем?

Он вздохнул.

– Потому что я хочу делать тебе подарки. Этот ответ тебя устроит?

Я с улыбкой покачала головой.

– Нет, но ты ведь не перестанешь.

Он рассмеялся и протянул мне небольшой непрозрачный пакет. Я тут же заглянула внутрь и обнаружила там небольшого серо-коричневого медведя в клеточку. Я знала, что такие игрушки стоят очень много, и, наверное, обиделась бы на Ханса за такие траты на меня, если бы не была так сильно рада его видеть. Я прижала медвежонка к себе и улыбнулась, закрыв глаза.

– Тебе нравится? – спросил Ханс. Разве по мне не было видно?

– Конечно, нравится. Он очень красивый. Спасибо тебе большое, – тихо произнесла я. – Мне очень-очень приятно, что ты выбирал его для меня.

– Просто подумал, что, может быть, ты бы хотела, чтобы у тебя была своя игрушка.

Он был прав – в глубине души я этого хотела. Я росла в детдоме, а там игрушки были общими, и играли мы в них по принципу «кто успел, тот и играет». И оттого забота Ханса была еще приятнее, хотя и довольно неожиданной, потому что я не думала, что его действительно волнует мое детство. Удивительно, но я не ощущала себя другой от того, что я росла в детском доме, хотя, наверное, должна была.

Но я бы соврала, если бы сказала, что мне было неприятно оттого, что Ханс считал меня особенной.

Я часто думала, что, может, он вообще обратил на меня внимание только поэтому – из-за моего трагического детства, – но эти мысли быстро покидали меня, потому что здесь, в лагере, было еще несколько девочек из другого детдома. И я бы даже назвала их куда красивее меня. Но Ханс все еще оставался рядом, и я не знала, кого благодарить.

– Спасибо, – снова сказала я. – Можно она останется здесь? В твоем кабинете.

–Почему? – удивленно спросил он.

– У меня будет что-то свое, а у тебя – то, что будет напоминать обо мне.

Он улыбнулся и, коснувшись моих пальцев своими, забрал медвежонка из моих рук, чтобы поставить его на полку шкафа. Ладонь обожгло теплом, а по руке, вверх, пробежала сладкая дрожь. Я поспешила спрятать улыбку, отвернувшись немного в сторону и будто смотря в окно. Ханс больше ничего не говорил. Только спросил, хочу ли я поехать к нему в эту пятницу, и я – будто бы я была в силах ему отказать! – согласилась.

========== 13. ==========

Мое шестнадцатилетие выпало на субботу, которую, традиционно, я проводила у него. Я не знала, как он запомнил день моего рождения, но в то утро на кухне я обнаружила торт, на котором глазурью была выведена цифра «16». Рядом лежала открытка, подписанная красивым, ровным и аккуратным почерком. На лицевой ее стороне был изображен пухлощекий улыбающийся малыш, ложкой поедающий торт. К шестнадцатилетию она подходила, конечно, мало, но сам факт того, что Ханс потратил на ее поиски время, заставил меня улыбнуться.

– Уже проснулась? – раздался позади его голос. Я вздрогнула от неожиданности, но повернулась к нему.

– Как видишь. Спасибо большое, – тут же поблагодарила я. – Не думала, что вообще буду как-то отмечать, знаешь.

– Шумного праздника я тебе не обещаю, но вот так, тихо, можем отпраздновать.

– Этого будет достаточно. Спасибо тебе.

– Перестань, – он махнул рукой так, будто бы не сделал ничего особенного. Но боже мой, как он ошибался. – Иди умываться, и у нас будет праздничный завтрак.

Я улыбнулась и быстро направилась в ванную.

Торт оказался запредельно вкусным – шоколадным с орехами, и есть его вместе с кофе было просто сказочно. Ханс внимательно смотрел, как я ем, будто никогда в жизни меня не видел. Мне под его пристальным взглядом было даже неловко. К тому же, он еще и не прикасался к своему кусочку.

– Он отравлен? – как бы между прочим поинтересовалась я, отложив вилку. Ханс удивленно склонил голову на бок.

– С чего ты это взяла?

– Ты его не ешь. Поэтому я делаю вывод, что с тортом что-то не так.

Он рассмеялся, покачав головой, демонстративно отломил вилкой небольшой кусочек и проглотил его.

– Довольна?

– Ты, конечно, не обязан был его есть, мне бы больше досталось, но теперь я спокойна, – невозмутимо произнесла я и доела свою порцию. А после – не выдержала, рассмеялась, смущенно краснея, и закрыла рот рукой. – Извини.

– За что? Я рад, что тебе весело. Чем хочешь заняться?

– Может, сходим погулять? Погода, кажется, хорошая. Не хочется весь день дома сидеть.

– Мне нравится твоя идея. Тогда дозавтракаем и пойдем. Наденешь свое платье? То, с длинным рукавом. Ты в нем очень красивая.

Я зарделась. Щеки покраснели, и я смущенно потерла нос.

– Хорошо. Только давай больше без подарков.

– Почему?

– Для меня и так огромное чудо, что я провожу этот день не в лагере. Поэтому не нужно ничего. Правда.

Он кивнул, соглашаясь, но я не успокоилась на этом, прекрасно зная, что вряд ли он меня послушает. Однако больше к этой теме не возвращались.

После завтрака я быстро переоделась в то самое платье, заколола волосы, зачесав их набок, и был готова идти хоть на край света. Ханс уже ждал меня в прихожей.

– Я очень рад, что ты тогда согласилась на это платье. Тебе оно очень идет.

Я смущенно улыбнулась.

– Спасибо.

– Все для именинницы, – рассмеялся он, и мы вышли на улицу.

В том году осень была удивительно теплой, будто лето не хотело сдавать позиции и покидать свой пост, хотя была только середина сентября. Листья желтели медленно и крепко держались за ветки деревьев, не опадая и не увядая. Птицы галдели совершенно по-весеннему, не спеша улетать в более теплые страны. И все вокруг было таким невероятно радостным и приветливым, что я невольно удивилась, почему же год назад все было другим. Я помнила, что тогда лил дождь, и улицы казались серыми и мрачными, а тучи, нависшие над городом, – тяжелыми и грозными.

– О чем задумалась? – поинтересовался Ханс, заметив мой отстраненный взгляд.

– О том, что в прошлом году все было по-другому. Год назад – ровно год назад, представь только! – меня забрали в этот лагерь, а на улице лило, как в последний раз. Все было мокрое и серое, и я совсем не радовалась, что меня куда-то увозят. Боялась.

– А теперь?

– А теперь – не боюсь. Теперь я рада, что попала сюда, – честно ответила я.

– Почему?

Причина была одна, но называть ее вслух я не рискнула. Причина была в знакомстве с Хансом. Разве могло быть иначе? Может быть, еще несколько месяцев назад я бы сказала, что все не так. Но не теперь.

– Потому что это хороший опыт, – соврала я. – И мне даже нравится то, чем я сейчас занимаюсь. Это действительно интересно.

На самом деле это не было в полной мере ложью, но основными причинами точно не являлось. Но Ханс поверил – или сделал вид, – и мне этого было достаточно.

На этот раз он повел меня в парк. Я хотела спросить, почему он не показывал мне это волшебное место раньше, но он, будто предугадав вопрос, сказал, что в другое время года здесь не так красиво. И я не могла с ним поспорить не только потому, что не была здесь до этого дня, но и потому, что сейчас здесь было действительно восхитительно. На деревьях зелень мешалась с золотом и багрянцем, в воздухе пахло чуть пожухлыми, уже опавшими листьями и прелой травой. Мне казалось, что я попала в сказку – настолько здесь было красиво. Как завороженная, я смотрела по сторонам: на высокие деревья, бросавшие длинные тени на землю, на прятавшихся в тени листвы птиц, выдававших себя щебетом. И меня переполнял такой настоящий, искренний, детский даже восторг, что я едва могла что-либо произнести, чтобы выразить свои чувства.

– Я очень рад, что тебе понравилось, – произнес Ханс, а я, покоренная здешними видами, слышала его голос будто издалека.

– Здесь невероятно красиво, – выдохнула я восхищенно. – Мне кажется, я сплю.

Ханс легко сжал мое плечо, и сердце застучало сильнее.

– Чувствуешь?

Как же в тот волшебный момент мне хотелось рассказать обо все, что я чувствовала! Но я только кивнула в ответ, а он с улыбкой сказал, что я не сплю. На секунду мне даже стало обидно, что это не сон, – во сне я могла бы признаться ему и рассчитывать на взаимность. Но в суровой, даже настолько красивой реальности у меня не было такой надежды. И пришлось смириться с тем, что было.

Мы долго гуляли по парку, бродя по аллеям и наслаждаясь последними лучами солнца, а потом Ханс купил нам по мороженому. Этот день определенно нравился мне все больше и больше.

Ужинали мы остатками торта. Я наотрез отказалась от нормальной еды, и Ханс, смеясь, сказал, что в обычный бы день все равно накормил меня, но сегодня мне можно больше, чем обычно. Я уцепилась за эту фразу как за соломинку, увидев в ней свое спасение. Нет, я не собиралась глупить – все-таки не зря я считалась умной девочкой, но кое-что я могла требовать на вполне законных основаниях, выдавая это за своеобразную заботу.

Перед сном я снова сходила в душ, но переодеваться мне пришлось в халат Ханса, потому что я умудрилась за ужином испачкать платье кремом. Я расценила это как небольшой бонус от своей судьбы и как знак того, что задумка моя одобрена высшими силами. После душа я сразу ушла в спальню – кровать уже была расстелена, и я легла, стараясь не заснуть до прихода Ханса. Я лежала, вспоминая сегодняшний день, тот парк и все-все-все случайные и нет прикосновения. От них на душе было тепло и хорошо, и я очень хотела помнить эти мгновения как можно дольше.

– Спокойной ночи, – Ханс прервал мои размышления, заглянув в комнату. Он обычно ложился позже и вставал раньше, только несколько раз, проснувшись посреди ночи, я видела его на диване напротив. Сейчас же я, как никогда раньше, была решительно настроена дождаться его прихода.

– Ханс, – позвала его я. Он замер в дверях.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил он.

– Нет-нет, все в порядке, – поспешила заверить я, садясь на кровати. – Можно тебя попросить?

– Конечно. Что такое?

– Можешь считать это подарком, раз тебе так нравится мне их дарить.

С каждым моим словом он все больше хмурился, и я решила, что лучше сказать все резко и сразу, а не оттягивать возможную неприятную концовку.

– Ложись со мной, – выпалила я, зажмурившись в ожидании ответа. Но тянулись долгие секунды, Ханс молчал, и я нерешительно приоткрыла глаз. Ханс выглядел удивленным. – В том смысле, что на кровати ведь достаточно места для двоих. Не обязательно ютиться на диване, когда можно спокойно лечь здесь, – тут же пояснила я, пока он не успел себе чего-нибудь надумать. И добавила: – Я тебе доверяю.

Какое из этих объяснений повлияло на его решение больше остальных, я не знала. Но он кивнул.

– Хорошо, – немного погодя сказал он. – Раз уж у тебя сегодня день рождения, то все для тебя.

– Не только сегодня. Ну, неужели тебе так хочется пытаться улечься на диване?

– Я нормально умещаюсь на нем.

– Ханс, пожалуйста, – у меня кончились аргументы, и я изо всех сил надеялась, что этой нескрываемой мольбы в голосе будет достаточно, чтобы он согласился.

– Зачем тебе это? – тихо, сдаваясь, поинтересовался он, садясь на край кровати.

– Я пытаюсь хоть как-то отплатить тебе за твою заботу. Это все, что я могу сделать для тебя.

– Ты не обязана это делать.

– Я знаю, – я кивнула. – Но ты ведь тоже не обязан обо мне заботиться. И тем не менее, ты это делаешь.

– В твоих словах есть логика, – наконец признал он. – Хорошо. Пусть будет по-твоему. Только не жди меня, я ложусь поздно.

Я кивнула и под его внимательным взглядом снова легла на подушку.

Конечно, я не обещала ему не дожидаться его, у меня, в конце концов, были свои планы, но он удивился, увидев, что я не сплю, когда пришел спать. Он лег рядом, на другой стороне кровати и на приличном от меня расстоянии, и только потом спросил:

– Я разбудил тебя?

– Нет, все хорошо, я сама проснулась, – уверенно соврала я.

– Врешь, – даже не спросил – просто констатировал факт. Но я не сдавалась.

– Нет.

– Хорошо. Спи, завтра вставать рано.

Я повернулась к нему лицом и послушно закрыла глаза. Я слышала рядом его дыхание, и на душе становилось спокойнее. Я чувствовала себя на своем месте, но мне очень хотелось, чтобы он был ближе. Еще ближе.

На свой страх и риск я немного подвинулась к нему и повернулась спиной, будто бы я просто ворочаюсь во сне. Никакой реакции не последовало, и я, выждав пару секунд, подвинулась еще. Его дыхание изменилось – он словно замер в ожидании моего следующего действия, и я не стала обманывать его ожиданий, сдвинувшись еще на несколько сантиметром. Он усмехнулся и, наконец, обнял меня, прижимая ближе к себе.

– Довольна? – с теплой улыбкой в голосе поинтересовался он. Я энергично закивала головой, слушая его хрипловатый смех.

От Ханса слегка пахло сигаретами и мылом, а еще чем-то знакомым из детства, но чисто его запахом, и я уснула – вот так просто, в его объятиях, – пытаясь вспомнить, что это за запах.

Утро встретило меня холодом, потому что Ханс, конечно, проснулся раньше. Но я совсем не расстроилась, довольная своей маленькой победой.

========== 14. ==========

До Рождества время тянулось долго, дни казались серыми и мрачными. Их разбавляли только нечастые визиты Ханса и его крепкие объятия, когда мы спали вместе. В первую ночь он, конечно, попытался отшутиться и уйти на диван, но я не позволила, напомнив ему, что он обещал мне в прошлый раз.

Я ждала этих ночей, желая поскорее оказаться в его теплых руках. Может быть, это казалось ему странным. Я старалась об этом не думать. Может быть, он обо всем догадался и просто щадил меня, не желая ранить отказом. И эти мысли я гнала прочь. Я не знала, как объяснить происходящее и то, что он потакал моим капризам, но я не хотела ничего менять. Ханс был мне дорог, и я старалась быть рядом с ним всегда, когда это представлялось возможным. К тому же, он не возражал. И мне этого было достаточно.

В этом году на Рождество нас тоже отпустили по домам. Ханс еще за неделю до праздника сказал мне, что был бы не против повторить наши прошлогодние посиделки, и я с радостью согласилась, потому что сама хотела того же.

Я ждала его, стоя у окна – совсем как в прошлом году – и наблюдая за отъезжающими машинами. В голову лезли мысли о том, как много всего изменилось за прошедшее время. Как изменилась я сама, и как изменилось все вокруг меня. Я смогла признаться – хотя бы самой себе, – что влюблена в Ханса, что он многое для меня значит. Это признание не далось мне нелегко, но оно повлияло на мою жизнь. Теперь все воспринималось иначе: все его слова, все его прикосновения – все то, что он делал, теперь рассматривалось мною через совсем другую призму. Через призму влюбленности и привязанности.

Он подошел неслышно, как тогда, и на меня накатило сильное ощущение дежа вю. Будто бы все это уже было, уже случалось в моей странной жизни. Но вместе с тем – все ощущалось иначе, по-новому.

– Ты готова? – спросил он. Я кивнула. Конечно, я была готова уже утром, потому что знала о том, что он меня заберет. – Поехали, машина уже ждет.

Я надела куртку, и мы спустились вниз. Он открыл мне дверцу машины – все еще ухаживал за мной, как истинный джентльмен, – и захлопнул ее за мной, как только я устроилась на сиденье. Сам он сел вперед, и машина тут же тронулась с места.

Я ехала в предвкушении этих нескольких дней с ним. Хотела снова почувствовать эту сказку, которую помнила с прошлого Рождества. Мне не нужны были его подарки, не нужно было этого – только он и его тепло, ощущение крепкого плеча рядом и та безопасность, которую я чувствовала рядом с ним. Я знала, что мне нельзя его любить. Он старше, он опытнее, он совсем другой, не то, что я. Но я любила и ничего не могла поделать с этим чувством, с каждым днем растущим и крепнущим внутри все больше и больше. Оно согревало меня изнутри и дарило уверенность в завтрашнем дне. Вело меня через все препятствия, встречающиеся на пути – да, они были несерьезными, только тренировки и бесконечная усталость от них, но все равно казались значительными. Особенно для шестнадцати лет, когда все казалось большим, чем было на самом деле.

– Ты такая задумчивая, – вдруг произнес Ханс, вырывая меня из размышлений. Я смущенно улыбнулась и заправила выбившуюся из косы прядь волос за ухо. – Что-нибудь случилось?

– Все в порядке, – заверила я. – Просто вспоминаю прошлое Рождество.

У меня не было причин ему врать, как нечего было скрывать от него. Лишь об одном я молчала, но это оставалось между нами и пряталось в жестах и за словами. Об этом необязательно было говорить вслух.

– Надеюсь, вспоминаешь с радостью.

– А как иначе?

Он рассмеялся, а я ведь даже не шутила. Я не помнила ничего плохого, связанного с Хансом. Он был для меня идеалом, хотя я знала, что идеальных людей не существует. Он был особенным, и рядом с ним особенной себя ощущала и я сама.

Перед тем, как подниматься в квартиру, я ехидно спросила:

– На этот раз я тоже найду какой-то сверток до самого праздника?

– А хочешь? – с улыбкой поинтересовался он. Я рассмеялась.

– Ты ведь знаешь, что нет.

– Знаю. Поэтому – не найдешь.

– А на сам праздник?

– А это сюрприз, – уклончиво ответил Ханс, и все остальные мои вопросы остались без внимания. Он шутил, шутила и я. И эти мгновения нельзя было передать словами.

Вечером первого дня мы так же, как в прошлый раз, нарядили елку. В этом году я заметила несколько новых игрушек и вывесила их вперед, на видные места. Мы занимались украшением дома под тихую музыку граммофона, сталкивались руками и шутливо воевали за место игрушки. Атмосфера была теплой как никогда раньше. По спине ползли мурашки от его близости, но было так хорошо, так правильно находиться там, смеяться над его шутками, слушать тихое шуршание пластинки. Мне хотелось улыбаться всему – этому миру, этому солнцу, выглянувшему из-за снеговых туч на несколько коротких мгновений, этому серому небу. И ему. Прежде всего – ему.

В тот вечер мы легли рано, даже Ханс не стал засиживаться допоздна. Выключив свет, он лег рядом со мной и приобнял, как делал обычно, и внутри разлилось привычное умиротворение. Я смотрела на дорожки лунного света на полу и никак не могла заснуть. Я просто хотела запомнить ощущение его тепла рядом – настолько рядом, – потому что обычно он ложился позже и вставал раньше, и утром я помнила только призрачное ощущение кого-то около себя. А сейчас у меня была возможность запомнить его в красках, прочувствовать каждой клеточкой тела и пропустить через себя. Лежала и впитывала его тепло, стараясь себя не выдать, но он все равно, видимо, догадался.

– Не спишь? – поинтересовался Ханс хриплым от долгого молчания голосом, а я молилась, чтобы он не почувствовал пробившую меня дрожь.

– Не сплю, – согласилась я.

– Вот и я не сплю, – вздохнул он и замолчал. Я попыталась выползти из его объятий – все-таки вот так, зная, что он не спит, лежать было очень неловко. Он усмехнулся. – Да лежи ты, лежи. Дома прохладно. Грейся.

Я блаженно расслабилась, мысленно поблагодарив его за это разрешение, и вскоре уже уснула, не зная, спит ли он или просто великодушно позволяет мне нежиться в его объятиях.

Утром я проснулась одна. Это меня совершенно не удивило.

Ханс обнаружился на кухне. Он читал газету, попивая кофе, и я залюбовалась им, замерев в дверном проеме. Он был красив, хотя морщинки с каждым разом становились все глубже, но это только притягивало взгляд. Они его совершенно не портили, наоборот, шли ему как самая правильная деталь образа. И я не могла его представить другим.

– Доброе утро, – произнесла я, обнаруживая себя. Он поднял взгляд и улыбнулся, отложив газету.

– Доброе. Кофе хочешь? – дождавшись моего кивка, он поднялся из-за стола и налил мне кофе в чашку. – На улице сегодня как-то необычно холодно, поэтому риску предложить тебе обойтись сегодня без прогулки. К тому же, мне нужно будет через час уехать, и как долго меня не будет, я не могу даже предположить. Побудешь здесь одна? Еда будет в холодильнике, и все книги в твоем распоряжении.

Я постаралась не выдать своей грусти, запив неприятное ощущение большим глотком кофе.

– Конечно, не переживай. Все будет хорошо, – успокоила я.

– Может, хочешь чего-нибудь? Мне неудобно, что приходится оставлять тебя одну.

– Я все понимаю, – уверила я. – Все нормально. Езжай и не думай обо мне, я уже не маленькая девочка. Справлюсь тут без тебя.

Он рассмеялся. Я видела, что он немного расслабил плечи – возможно, действительно переживал за меня и за то, как я тут буду одна. Меня же расстраивало только то, что мне не удастся провести время с ним. Но я не показывала ему своего истинного отношения к сложившейся ситуации, потому что не хотела, чтобы он волновался за меня.

–Ты будто выгоняешь меня прямо сейчас, хотя у меня в запасе еще есть время, – с улыбкой заметил он, садясь на место.

– Раньше уедешь – раньше вернешься, – я пожала плечами и снова сделала глоток.

Мы завтракали в уютной тишине. Он читал газету, я рассматривала замерзшую за окном улицу. У меня не было ощущения праздника, но и без него мне было хорошо. Я думала о том, какое это доверие – оставлять меня дома одну. Конечно, он знал меня не первый год. Но, а если бы мне пришло в голову куда-то уйти? Или обокрасть его? Наверное, он действительно хорошо меня знал, раз настолько мне доверял.

Ханс уехал, как и говорил, через час. Я помыла наши кружки и села читать, совершенно не зная, чем же еще можно заняться. Мне повезло: книга попалась достаточно интересная для того, чтобы я неотрывно читала ее все то время, что Ханса не было. Я почти не заметила, как он вернулся, – поглощенная событиями книги, я едва замечала то, что происходило вокруг. А он вернулся с праздничным тортом и бумажным пакетом с чем-то в руках.

– Как ты здесь? – поинтересовался он, унеся все в кухню.

– С тобой, конечно, веселее, но и так тоже ничего, – я покачала книгой в руках, и он понимающе кивнул.

Время неумолимо ползло к вечеру. Я переоделась в свое светлое платье, повязала на шее тот платок, который он подарил мне на прошлое Рождество, и расчесала волосы, уложив их набок. Стол мы накрыли немного раньше, поэтому я не боялась испачкаться.

На этот раз Ханс поставил два одинаковых бокала.

– Я буду пить сок из этого? – с сомнением спросила я. Ханс рассмеялся.

– Нет. Хочешь попробовать кое-что покрепче?

Я с предвкушением кивнула.

В тот вечер я впервые попробовала алкоголь – кажется, это был шнапс, я не запомнила, но на языке он раскрылся неприятно обжигающей горечью. Я скривилась, а Ханс только усмехнулся и попросил допить то, что было в бокале. Я подчинилась – я никогда не умела с ним спорить, – и выпила залпом, почувствовав выступившие на глазах слёзы. Он рассмеялся уже в открытую. Покачал головой и с невыразимой нежностью назвал «глупенькой девочкой». Я думала, что расплачусь – прямо там, сидя напротив него и держа в руках пустой стакан. А когда он забрал его, коснувших моих пальцев своими – как всегда, теплыми и чуть шершавыми, – я уже была на грани, чувствовала, что слёзы вот-вот потекут по щекам и я не смогу их остановить. Но прошло несколько мучительно долгих секунд, а слёзы так и не появились. Мысленно я выдохнула от облегчения, внешне же – только улыбнулась ему чуть увереннее.

Внутри все бурлило и кипело. Что-то рвалось наружу и требовало действий, кровь ударила в щеки, и я чувствовала, как горит кожа, сокрушенная её натиском. Я прижала тыльную сторону ладони к щеке, и судорожно вздохнула от контраста.

– Жарко? – участливо спросил он. Я кивнула, думая, что он сейчас откроет окно. Но вместо этого он только понимающе кивнул. – Сейчас пройдёт. Так действует алкоголь – он расширяет сосуды и разгоняет кровь по телу. От него всегда жарко и тянет на глупости.

Я кивнула с самым серьёзным видом. В лагере мы видели, как по вечерам, после отбоя, комендант пьёт что-то прозрачное и, судя по его лицу, горькое, кривясь после каждого глотка. А потом его щеки краснели – прямо как у меня сейчас, – а в глазах появлялся маслянистый блеск.

– На какие глупости? – поинтересовалась я. Мне действительно было интересно. К тому же, он явно знал что-то об этом.

– На разные, – уклончиво ответил он, но затем продолжил уже подробнее: – Кому-то алкоголь прибавляет смелости и толкает на признания, о которых, протрезвев, человек обычно жалеет. Кто-то от него злится и совершает отвратительные поступки вроде убийства или насилия, иногда – грабежей и разбоя. Кто-то, напившись, просто поёт, в голос и не стесняясь, чего никогда не мог трезвым. Глупости зависят от человека, – искренне сказал он, будто много знал об этих самых глупостях. Много и не понаслышке.

– А поцеловать тебя сейчас – это глупость? – так же искренне спросила я. Да, я хотела его поцеловать. Да, я знала это и без половины бокала шнапса во мне. Но ведь он сам сказал – алкоголь придаёт смелости. Почему я не могла ею воспользоваться?

– Глупость, – кивнул он.

– И ты мне не разрешишь?

– Не разрешу.

Я догадывалась, что его смущает: его и мой возраст, разница в нашем положении и много что ещё, но его ответ меня удивил.

– И не потому, что считаю тебя маленькой для такого. Просто сейчас ты говоришь об этом, потому что пьяна.

– Но я хочу этого и без алкоголя, – тут же произнесла я. Он покачал головой – не любил, когда перебивают. – Извини.

– Может быть, хочешь, – он сделал вид, что ничего не заметил. – Но откуда я могу об этом знать? Мы никогда не говорили об этом. А сейчас, извини, я не могу доверять твоим мыслям и принимать их за трезвые.

– А если утром? Что, если я сделаю это утром? Тогда ты мне поверишь?

Я хваталась за любую возможность, словно за соломинку, грозящую вот-вот уйти под воду и утащить за собой мой шанс на спасение.

Ханс усмехнулся и отпил из своего бокала – в отличие от меня он не осушил его разом, а растягивал каждый глоток, очевидно смакуя этот горчащий привкус на языке.

– Если тебе хватит смелости утром, то тогда и поговорим.

Я кивнула. Такого разрешения мне было достаточно, и я знала, что обязательно наберусь для этого смелости. На этом разговор плавно перетек в более безопасные темы. Я больше не пила, и он тоже ограничился одним бокалом. А потом повел меня к елке. Я рассмеялась, едва от только заговорил об этом.