Текст книги "На дне глубочайшей из впадин (СИ)"

Автор книги: Susan Stellar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 2. Девушка с золотыми волосами

Тень скользила, изгибаясь, будто ловкая танцовщица, тонула в массе серых юбок и черных потрепанных курток, стремилась куда-то туда – во мрак… Ее стоптанные башмаки, потерявшие первоначальный цвет из-за налипшей грязи, еле касались земли.

– Да куда же она бежит? – с трудом ловя распахнутым ртом острый ледяной воздух, сетовал Касиад. – Патруль… завтра Общие работы, повсюду толпы стражников!

Капюшон Дэраэля гулко хлопал на ветру. Взор его напряжённо отслеживал беспорядочные, запуганные движения девушки. Та перепрыгивала с одного неровно обтесанного камня мостовой на другой, и каждый шаг ее приближал их четверых к гибели.

С тех пор, как странный чужак был схвачен, а Дэраэль объявлен мёртвым, охрана в Секторе медленно и неприметно принялась набирать в числе. Быстро пронеслось время, и никто даже не заметил, как каждый шаг жителей и каждый их вздох попался под неусыпный контроль злого бдительного ока. Зато Дэраэль острым внимательным взором отслеживал любого, кто скрывался под личиной обычного секторианца.

Три товарища бежали по улице, и по обеим сторонам её изредка выглядывали хмурые, страшные физиономии, физиономии настороженные, физиономии пугающие. Дэраэль заметил шестерых соглядаев и восемь любопытных, обративших внимание на странный цвет кожи мчащейся прочь девушки.

– Стой! Подожди! – кричал Касиад, и Дэраэль почему-то не заставлял его заткнуться, хотя сам понимал, сколь глупо и безрассудно они трое ведут себя.

Улица кончилась тупиком – страшным и глухим. Девушка застыла перед неровным строем вонючих мусорных баков, точь-в-точь как её товарищ раньше, и волосы её, собранные в хвост, заметались по плечам, словно тонкий гибкий хлыст. Она быстро обернулась к ним, и смуглое лицо её отразило такой ужас, какого Дэраэль никогда прежде не видел ни у одной из своих многочисленных жертв. Девушка снова вскинула трясущийся белый кулачок к груди, правой рукой она зашарила по собственному боку хорошо знакомым жестом. Никого, кроме них, тут не было; окна не выходили на тупиковую часть проулка, и девушка, видимо, уже поняла, что ей не стоит ждать помощи. Касиад вдруг дёрнулся, как змея, и попытался выбраться у Дэраэля из-за плеча, но тот властно выбросил назад руку и шипящим голосом приказал:

– Стой где стоишь! Не приближайся к ней!

Его слова прозвучали вовремя: неуловимым движением девушка выхватила что-то из-под широких складок одежды, быстрая металлическая молния промчалась в воздухе и с лязгом замедлилась, обратившись в остро отточенный кинжал: тот упал, отражённый кинжалом Дэраэля. Глаза девушки были полны животного смятения. Она стояла, широко расставив ноги и чуть наклонившись вперёд, смуглая кожа её несколько побледнела, а губы быстро смыкались, размыкались, ловя холодный липкий воздух.

– Успокойся! – твёрдо сказал ей Дэраэль. – Мы не враги. Мы не собираемся причинять тебе вред!..

Голос его звучал мягко и убедительно. Касиад, тем не менее, с сомнением покачал головой и отвёл взгляд от напряжённой, словно у затаившегося дикого зверка, фигуры девушки.

– Не думаю, что это сработает, Дэраэль: она, кажется, даже не понимает нас.

Девушка изучала их настороженно блестящими глазами и молчала. Губы её уже не размыкались, они оставались плотно сжатыми и выглядели словно неровная тонкая полоска на смуглом лице. Она не опускала рук, но и не пыталась больше ничего найти под своим широким просторным плащом: очевидно, у неё не осталось оружия. Взгляд её словно примёрз к фигуре Дэраэля, которого она явно выделяла среди троих преследователей, признавая за лидера. Поэтому именно Дэраэль продолжил говорить с ней, словно убаюкивая её мягкими переливами голоса:

– Послушай, девушка, я не хочу причинять тебе боль. Я не хочу тебя обижать. Мы здесь – единственные, кто может тебе помочь, поэтому прими мою руку и иди с нами. Мы желаем всего лишь поговорить – ничего более.

Девушка резко мотнула головой, несколько длинных прядей выскользнули из-под стягивающей её голову повязки и прилипли к вспотевшей коже. Она продолжала молчать, обводя троих недоверчивым, пристальным звериным взглядом. Слабо прошуршали по неровным камням звуки шагов, и она дёрнулась, отодвигаясь к мусорным бакам. Тёмная тень Дэраэля неуклонно ползла к ней, а девушка равномерно пятилась, и глаза её становились всё больше и всё испуганней.

– Мы знаем, что ты не из Сектора, – сказал Дэраэль. Он не отводил от неё пристального гипнотизирующего взгляда, как будто она была мышкой, а он – готовящейся к атаке змеёй. – Таких, как ты, здесь не жалуют. Мы выручим, спасём тебя, но ты должна нам довериться.

Девушка посмотрела на него изучающе, склонив голову чуть набок. Из её полураскрытых губ вырвалось несколько певучих звуков, непонятных, непереводимых, слагающихся в глухое и призывное, будто у плачущего младенца: «Уа… ма…» Руки её по-прежнему были напряжённо сжаты в кулаки, но, тем не менее, она не сдвигалась с места. А Дэраэль спокойно и решительно приближался к ней, не прекращая ни на минуту своей речи, словно струившаяся в них мягкая сила была единственным гарантом относительного спокойствия девушки. Её острый взгляд сконцентрировался только на нём, на его лице и плавных движениях.

– У нас мало времени, – продолжал он, – я знаю, что ты не говоришь на нашем языке и вряд ли его понимаешь, но ты должна сообразить, что я предлагаю тебе свои помощь и спасение. Без нас ты ничего не весишь в этом мире и хорошо осознаёшь это сама. Если ты останешься тут, тебя непременно поймают. А если стражи схватят тебя, то бросят в подземелье, и назад ты никогда не вернёшься.

Девушка судорожно дёрнулась, как будто что-то осознав, и попятилась на несколько шагов, но тут же споткнулась – и мягко, гибко прогнулась назад. Глаза её закатились, трепещущие веки наползли друг на друга, и она, качнувшись из стороны в сторону, медленно начала падать. Картес, стоящий сзади с не опущенным ещё кулаком, словно символ возмездия, вовремя подхватил её, обвив руками поперёк талии с такой грубостью, словно он держал рулон жёсткой бумаги, и легко забросил себе на плечо. Девушка была худенькой и миниатюрной, однако она странно смотрелась в его руках, в руках невысокого, замученного бедностью мальчика со впалыми щеками и хилой воробьиной грудью.

Дэраэль настороженно обернулся. Гулкий звук подкрадывающихся шагов пробирался к нему в уши.

– Скорее! – прошептал он сдавленным голосом и, ухватив ничего не понимающего Касиада за рукав, потянул за собой.

Картес, сверкнув хитрой усмешкой, кинулся в тупик, его руки быстро мелькнули в воздухе, ударяя по твёрдым кирпичам, и вот перед ними предстала невысокая, вся объятая тьмой арка. Дэраэль втолкнул внутрь Касиада, забрался сам и быстро ударил по ничем не примечательному круглому камню, выступавшему из стены со внутренней стороны. Негромкий шелест, постепенное угасание серого света – и они в темноте. В безопасности.

Рядом послышался взволнованный шёпот Касиада:

– Как только вы это провернули?

– Преступники, – коротко сообщил Дэраэль, – знают каждый уголок в городе, если они хотят жить. Честно говоря, нам ещё повезло: если бы она кинулась в соседний проулок, нас точно заметили бы и поймали. Но сейчас нам ничего не угрожает: этот ход выведет нас на южные свалки, там мы сумеем замаскировать её под проститутку и провести к тебе домой.

– Ко мне?! – ужаснулся Касиад.

– Почему бы и нет? – голос Дэраэля звучал чрезвычайно холодно. – Держать её у меня слишком опасно; за мной следят намного пристальнее. Она останется у тебя, и это решено. Ты сможешь хотя бы обучить её простейшим фразам, чтобы мы могли общаться… чёрт, я просто не понимаю, как можно было послать за Стену человека, не владеющего секторианским! Сдаётся мне, что и её напарник нашего языка не понимал… – покачав головой, Дэраэль пару раз чиркнул чем-то в темноте, и они трое, озарённые неярким светом вспыхнувшей тонкой лучинки, побрели вниз по гладким, скользким ступеням потайного хода. – Это попросту неблагоразумно…

– Возможно, – негромко сказал Касиад, – у них, за Стеной, и не сохранилось никаких сведений о нашем языке. А раз это так, обучение не должно оказаться трудным: вряд ли тамошний правитель отправил бы в экспедицию людей без хорошей памяти и способностей. Я надеюсь, что смогу с ней поладить… – он с сожалением взглянул на светлую макушку девушки, ярко светящуюся на тёмном фоне рубахи Картеса, и пробормотал вполголоса: – Если она не сбежит, конечно.

– Не сбежит, – сухо бросил Дэраэль, плавно перебравшийся во главу процессии, – на всякий случай мы можем связать её и заткнуть ей кляпом рот, чтобы не орала. Иначе она нас наверняка выдаст. Для начала нужно убедить её, что всё это совершается ради её блага и что мы ей совсем не враги.

Касиад сделал насмешливое лицо.

– Да, если делать всё так, как ты предлагаешь, нескоро она в это поверит!..

– А если миндальничать с ней и строить из себя благовоспитанных, то она убежит, попадётся кому-нибудь, выдаст себя и нас, и нам с вами голов не сносить, – отмахнулся Дэраэль, – я не намерен так рисковать. У нас впервые появился шанс исчезнуть отсюда, начать жизнь заново, как ты говорил, Касиад… я не знаю, что ждёт меня за Стеной, но постоянно бегать от врагов и дрожать за свою шкуру мне надоело. Поэтому я всеми силами постараюсь вырваться, ради этого я не постесняюсь обидеть какую-то девчонку, – он быстро поглядел на оглушённую чужачку, – тем более что нас с нею пока ничего не связывает.

Отвернувшись, Касиад предпочитал молчать. Так – в гулкой сырой тишине тайного хода – они и отмеряли шаги, откладывали расстояние, что отделяло их от помоек и от нового открытого участка пути. Он часто замечал, что бессознательно путается взором в длинных светлых волосах девушки, напоминавших золотые нити, только плотные, блестящие. Таких волос он ещё не видел ни у одной секторианской женщины. Кожа чужачки тоже выглядела необычно: этот смуглый оттенок напоминал кору старинных деревьев, что теперь все были вырублены и сохранились лишь как иллюстрации в наиболее древних свитках; казалось, что она пропитана солнечным светом и странным, непонятным запахом воли. Касиад шёл, не в силах оторваться от открывшегося ему зрелища, а Дэраэль, хоть и замечал это, хранил самоуглублённое молчание и не сбивался со своего чеканного, уверенного шага.

* * *

– Я видела их! Клянусь! – взвыла Майту, обрушиваясь на колени перед укутанным таинственной полутьмой креслом. – Пожалуйста… пожалуйста, господин, не надо меня наказывать! Там действительно была девушка с золотыми волосами… и со странной тёмной кожей; я сразу поняла, что это чужачка! Мы загнали её в тупик… а она исчезла, и эта троица пропала с нею вместе! – Майту не могла отвести испуганного взгляда от своих покрасневших ладоней, что бессильно упирались в жёсткий пол, и надрывно, глупо плакала от ужаса. – Пожалуйста… дайте мне ещё один шанс, не надо… не надо снова причинять мне эту боль, я и правда стараюсь ради вас, ради всего Сектора, как умею!

– Как же ты любишь оправдываться, Майту, – со смешком в холодном голосе произнёс человек в кресле, и жёсткий, крепкий набалдашник трости с оскаленной лисьей мордой упёрся ей в лоб, насильно поднимая голову. – Как же ты любишь прикрывать свою бесполезность никчёмными фразами!.. Что ж, раз действовать самостоятельно ты не умеешь, придётся определить тебя к Хранителям…

Она боялась протестовать. Остановившимся взглядом упираясь во мглу, окружавшую кресло, она тряслась и беззвучно открывала рот, а с её явно выступивших под кожей скул срывались полупрозрачные капельки слёз.

– Да… да… – шептала она, хотя сердце и разум её вопили совсем иное, – я постараюсь… я буду делать всё, чтобы вы меня простили! Я… я не подведу вас… больше…

– Конечно же, не подведёшь, – с весёлой и жестокой насмешкой отозвался голос, а тень в кресле заклубилась, словно тот, кто прятался под её защитой, сейчас поменял позу, – ведь в этом случае ты умрёшь.

Майту сжалась в комок, не переставая кивать и твердить какую-то нелепицу, пока не явились двое мужчин в масках, не подняли её и не увели прочь. Майту практически висела у них на руках, всхлипывая от страха и облегчения, и мысли её безнадёжно спутались друг с другом.

Глава 3. На перепутье

Майту села на лежанке, протирая глаза. Грубая ночная рубаха была насквозь пропитана холодным ночным потом и противно липла к её запавшей груди, к отчётливо выступающему под тонкой кожей позвоночнику, обвивала её тело, словно гигантская змея. Майту до сих пор не могла отдышаться. Она совсем не чувствовала себя отдохнувшей; напротив, у неё сохранялось такое неприятное ощущение, словно она всю ночь напролёт ожесточённо дралась с кем-то за собственную жизнь. Все её мускулы как будто отходили от скрутившей их жестокой судороги, она с трудом могла сидеть прямо и даже не помышляла о том, чтобы встать.

Общие Работы Майту решила пропустить: теперь, как прикомандированной к Хранителям, ей многое позволялось, и она впервые использовала своё служебное положение, чтобы отвертеться от обязательных занятий. Общие Работы… они всегда вселяли в неё странный, почти детский, трепет, хотя ничего страшного на них не происходило: всего лишь секторианские жители, наряженные в мешковатые костюмы парой тонов светлее их обычных хламид, выстраивались перед зданием правительства и усердно расчищали его территорию. Кругом них стояли хмурые охранники и следили за каждым шагом секторианцев, а оцепившая крыльцо бригада музыкантов усердно исполняла гимн Города. Все они работали, не разгибая спины, и нестройно, нескладно подпевали, чтобы не расстроить правительство своими кислыми лицами и голосами. Молчать на Общих Работах запрещалось, не убираться – тоже. Всякого, кто отлынивал, охранники вытягивали кнутом или били по спине дубинкой, несильно, для острастки, а музыканты выстукивали грозную, величественную дробь по барабанам, хрипло дули в огромные трубы. Пять-шесть часов продолжалось это, а затем, когда туман на улицах становился гуще и вдоль улиц зажигались фонари, на крыльцо торжественно выносили огромный паланкин. Внутри находился Величайший из Великих, правитель Города, избиравшийся в последний раз сорок лет назад, когда предыдущий правитель скончался прямо во время произнесения традиционной благодарственной речи в честь Общих Работ. Как выглядит Величайший, никто не знал: он никогда не выходил из паланкина, а во время выборов, которых Майту не видела, так как тогда ещё не родилась, он, как и все члены Правительства, находился за непроницаемой ширмой.

Город был опутан тайнами, Майту иногда подумывала, что само Правительство не имеет представления, кто такие его члены. Однако Величайший знал всё. Он ведал всем. Он один воплощал в себе несокрушимость и уверенность этого мира, бесстрашно бросающего вызов враждебной реальности за пределами Стены, он поддерживал Стену нерушимой, а их спокойствие – неуязвимым, он был карающим мечом этого мира и одновременно с этим – его ласкающей рукой. Майту родилась в день Общих Работ, прямо на площади, напротив его паланкина, и вся её жизнь проходила под переливы его металлического голоса, изменённого на бесчувственный, роботоподобный. Она никогда не думала, что ей доведётся говорить с Величайшим, что он будет касаться её набалдашником своей трости и требовать выполнить своё задание…

«Мама была бы довольна, что на меня обратил внимание Сам… – подумала Майту с горькой тоской по мёртвой и предприняла неуверенную попытку встать. – Она не прислушалась бы к моим жалобам, если бы я стала кричать, что мне плохо, больно, страшно. Она сказала бы, что главное – это извлечь выгоды из своего положения, заработать денег. Она потому и устроила меня в Отдел писцов, потому что надеялась на меня. Но я, как и всегда, не оправдала чужих ожиданий».

Майту попала в Отдел случайно, причём этот случай она сама не считала счастливым. Мать, измученная постоянной нехваткой денег, подрабатывала проституткой и непозволительно часто беременела. Кроме Майту, у неё было ещё шестеро детей, и она не знала даже имён их отцов. Дети были сопливыми, крикливыми, болезненными, худыми и неразвитыми, они рождались каждый год и в безумных количествах: двойнями, тройнями, иногда даже по четыре человека за один раз – и к концу года примерно половина из них умирала. Майту не была особенно привязана к этим детям, она даже не знала толком их имена, поскольку с двенадцати лет предпочитала жить не у матери, а у её склочной и прижимистой старшей сестры, которая, хоть и рядила Майту в обноски и заставляла руками драить общественные туалеты (Амикото была владелицей сети этих туалетов), всё-таки не рожала детей, предпочитая им накопление денег. Когда Майту, убирая клозет, случайно запнулась о ведро с водой, полетела со ступеней и сломала ногу, Амикото заявила, что не станет содержать больную, и отправила ту к матери. Мать же в то время купалась в неожиданной удаче: она чем-то понравилась довольно влиятельному, хоть и глупому, писцу, и тот предложил своей пассии избавиться от старшей дочери, пристроив её в отдел. На Майту возложили огромные надежды: теперь она должна была кормить всё увеличивающуюся в размерах семью, и никого не интересовала её судьба, её жизнь – всего этого у неё теперь не было.

Майту влачила на себе взрослые обязанности ровно три года, а затем мать и восьмеро маленьких братиков и сестрёнок умерли, подхватив чуму, свирепствовавшую тогда в Секторе. Майту осталась одна. Она недолго горевала: её привязанность к семье была практически нулевой, она видела в детях и вечно чумазой, полупьяной родительнице очередную обузу, камень на шее, тянущий её вниз. Тогда, оказавшись свободна и относительно счастлива, Майту поклялась себе, что больше ни перед кем не упадёт на колени и не станет подчиняться чужому человеку, не станет поддаваться, если её опять попробуют сделать своей марионеткой, ничтожной куклой. Майту совершенно искренне верила в это…

«Ну, а теперь-то что? Куда податься?» – она потерянно смотрела в затуманенное, как всегда, окно и сжимала вялые кулаки, пытаясь вселить в них хоть немного силы.

Сегодня должен был прийти Тесоро. Всякий раз он, являясь с заданием, начинал в шутку домогаться её. И хотя она знала, что Тесоро не всерьёз трогает её в неприличных местах, прижимает к стене и заводит беседы на опасные темы, её сердце тревожно вздрагивало: она знала, что он вполне способен, заигравшись, позабыть о шутке и начать действовать со всей своей силой и неумолимой грубостью. Майту давно знала все степени падения, но на эту ступень, самую низкую, становиться не хотела. В её памяти все ещё свеж был образ затасканной, страшной матери, похожей на животное; эти картины не вызывали ничего, кроме отвращения. Майту уяснила себе: Тесоро присылают только тогда, когда она проваливает задание. Поэтому целью для неё стало выполнить возложенную на неё миссию, выполнить любой ценой.

Кряхтя от боли в измученном теле, Майту встала и проковыляла к окну. Снова серые улицы, серые люди, серая беспросветность, тоска и страх перед чем-то непонятным, но бдительным, уверенно следящим из скученности и неразберихи. Майту чувствовала, как неровно, пропуская удары, бьётся её сердце: она знала, что Хранители и за нею следят, не выпуская её, подозрительную и бесполезную, из виду.

Она не хотела преследовать этих троих, не хотела причинять им боль. Она сочувствовала им, ведь сама не понаслышке знала, каково быть гонимой, никому не нужной, каково быть бесправной жертвой; а она осознавала, что эти трое – вовсе не полноправные члены общества, не такие, как она. Майту боялась обижать других; она никогда не проливала кровь, ограничиваясь злобными ругательствами и кулачными поединками; в её существе поднималась волна ужаса, когда её настигало предчувствие, твердившее: в этот раз её заставят совершить над другими живыми существами насилие, и она никуда не сумеет убежать, спрятаться, потому что Величайший – сердце Сектора, мозг Сектора, его душа, если только у этого отвратительного места душа может иметься. Она дрожала с головы до ног. Одновременно с этим она испытывала и какую-то пустую тоску. Столько времени она потратила даром, пытаясь вырваться! Кайла множество раз твердила, что от судьбы не спрятаться – и вот, Кайла мертва. Она же, верившая в лучшее, тоже оказалась загнанной в угол: ведь одной глупой девчонке ни за что не совладать с мощью Повелителя Сектора и всех тех, кто стоит у него в услужении…

Майту приходилось слышать рассказы о героях, жертвовавших своими жизнями, чтобы принести свет и справедливость в застоявшийся мрак общественной жизни. Этих героев называли по-разному: кто-то нейтрально плевал: «революционеры», – другие, выпячивая подбородки, кричали: «молодцы!» – и попадали в тюрьмы; Майту же чуть слышно говорила: «идиоты»… Не имело смысла спасать тех, кто потом забывал своих спасителей. Тётка наверняка согласилась бы со столь мудрым утверждением, а Майту, хоть тётушку и не очень любила, всё-таки уважала её основанное на житейском опыте мнение.

Майту не желала становиться мучительницей и убийцей, как Тесоро, но куда сильнее в ней была жажда жизни. Вот почему она снова, склонив голову, прошептала про себя:

«Я всё сделаю. Мне придётся. Придётся, потому что я боюсь умереть».