Текст книги "Бумажный домик с нарисованным котом (СИ)"

Автор книги: Sumya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– До завтра, Щи-цу.

***Щи-цу

Он знал, что это рано или поздно случится. Он был готов, или думал, что готов. Но все же Чеззе узнал правду слишком рано, слишком внезапно и так нелепо. Щи-цу сам достал ему сыворотку правды, которую старший применил на нем. После лекарства его сильно вело, поэтому он просто оправился спать к себе. Но утром проснулся в другой комнате, Чеззе счел его недостойным разделить постель. Голова очень сильно болела, во рту было сухо, а на языке остался неприятным горький привкус. Щи-цу чувствовал себя раскоординированным, похоже, Чеззе переборщил с дозой, или просто его хлипкий организм оказался не в состоянии справиться с лекарством.

Завтрак был уже на столе. Притихшие тройняшки молча орудовали ложками, поедая овсяную кашу, плотно вошедшую в рацион прайда с появлением Чеззе. Сам старший сидел за столом и даже не поднял головы, чтобы поздороваться с Щи-цу. Пришлось тихо сесть на свое место и молча есть, надеясь, что овсянка с малиновым вареньем перебьет мерзкий привкус. Но от каши затошнило еще сильнее. Щи-цу был совсем бледным, когда усаживал тройняшек в кар.

– У вас что-то случилось? – Ки-джи придержал брата за рукав.

Мал-дхи и Ан-дзи тут же повернули к ним головы. Чеззе сложил руки на груди, ожидая, что ответит Щи-цу.

– Нет, я просто совершил ошибку, и старший выражает мне свое неодобрение, – Щи-цу старательно подбирал слова, чтобы донести до братьев мысль, но не выдать правду. – Мы никогда прежде не жили с альфой, но в школе вам должны были рассказывать о правильном поведении в прайде.

Тройняшки забавно зашевелили ушками, выражая недоумение.

– Но Чеззе же не такой! – возмутился Ан-дзи, изо всех троих он больше всего привязался к новому члену прайда, – и, кроме того, ты же глава клана! Как он может...

– Разговорчики! – голос Чеззе не сулил никому из них ничего хорошего, – если вы все немедленно не сядете в кар, я и вас накажу.

– Ты не имеешь права! – Ан-дзи, зашипел и выступил вперед, распушив хвост, оставляя за спиной братьев – только тронь нас!!!

– Я альфа в этом доме, – напомнил ему Чеззе с холодной злой улыбкой, – и вы делаете так, как скажу я. А ты только что заработал себе наказание. Все. Немедленно. Марш в кар!

Тройняшки встали единым строем и распушили хвосты, готовые броситься на альфу в любую минуту. У Щи-цу засосало под ложечкой.

– Дети, с альфой спорить нельзя. Его решения не подлежат обсуждению, садитесь в машину. Я не хочу, чтобы вы опоздали на занятия, и вас отстранили. Помните, что нам нужны ваши гранты на обучение, если вы не передумали поступать в университет.

Котята неуверенно обернулись к старшему брату, обиженные его предательством. Но потом молча забрались на заднее сидение.

– Ты ведешь себя неправильно, – Чеззе холодно смотрел на Щи-цу.

– Ты не накажешь Ан-дзи. Если ты только подумаешь об этом, я выгоню тебя из клана, – Щи-цу устало вздохнул и оттер испарину со лба.

– Ты забываешься. Радуйся, что я решил не выдавать тебя полиции или первому отделу, а всего лишь разобраться по-семейному.

– Если ты забыл, то я сделал это ради них. Если угроза моим братьям будет исходить от тебя, то мне придется защищать их снова. Со мной делай, что хочешь, но они неприкосновенны.

– Ты растишь из них безответственных эгоистов, – Чеззе зло бил себя хвостом по бедрам.

Тройняшки ничего не могли слышать, сидя внутри кара, но неотрывно смотрели на них.

– Надеюсь, что я ращу из них счастливых нек, – это было последнее, что сказал Щи-цу, перед тем, как сесть в кар.

Дорога до школы прошла в напряженном молчании. Щи-цу возился с новеньким коммом, который Чеззе купил ему на прошлой неделе. Чеззе с силой сжимал руль, пальцы его побелели. Тройняшки сверлили затылок альфы злыми взглядами, а на брата смотрели с сочувствием.

Когда кар остановился рядом со школой, Щи-цу обернулся к братьям и сказал:

– Я отправил в школу запрос, вы поедете на экскурсию со старшим классом на два дня на побережье в заброшенный город. Нам со старшим нужно разрешить ситуацию. Я очень вас прошу за эти два дня хорошенько подумать и принять, что альфа – это не только дорогие подарки и поездки на каре, а еще и тот, кого нужно беспрекословно слушаться и подчиняться.

Тройняшки совсем приуныли и опустили ушки.

– Я люблю вас, – Щи-цу с нежностью посмотрел на братьев, – это самое важное, что вы должны знать. Идите, а то опоздаете на занятия.

В едином порыве, дети бросились обнимать Щи-цу, а потом вылезли из кара и, бросив сердитые взгляды на водительское место, пошли в школу.

– Ты не считаешь нужным согласовывать такие решения со мной? – Чеззе смотрел на Щи-цу с раздражением.

– Это мои братья, и я буду решать их судьбу. Кроме того, так будет лучше для всех, и ты и они остынете вдали друг от друга. Возможно, все сладится.

– Нет, ты вообще ничего не понимаешь! – Чеззе ударил кулаком по рулю.

– Как глава клана, я запрещаю тебе трогать тройняшек. Смирись.

Удивительно, но Чеззе его не прибил на месте. Хотя Щи-цу полагал, что его ждет быстрая смерть за эти слова.

– Хорошо, глава, – Чеззе завел кар. – Тебя мне тоже трогать нельзя, глава?

– Нет, я тебе с самого начала говорил, что со мной ты можешь делать что хочешь.

До самого института они молчали. Щи-цу понимал, что это конец, Чеззе не простит ему пережитого унижения. Ткнуть его носом в то, что у Щи-цу больше юридической власти, это был поистине самоубийственный шаг.

Они так же молча разошлись по своим рабочим местам. Чеззе не зашел за ним на обед. Впервые. Щи-цу есть не пошел. Вместо этого он проплакал все время в своей маленькой лаборантской. Было очень больно переживать то, что он все потерял.

Чеззе пришел вечером, когда Щи-цу как раз заканчивал мыть колбочки для анализов.

– Тебе еще долго? – спросил старший, глядя куда-то в сторону.

– Сейчас закончу, еще минутку, пожалуйста!

Щи-цу при помощи мультиувеличительного стекла и спектрального анализатора проверял чистоту каждой колбочки. К счастью, против обыкновения дезинфекционная машина не стала сбоить и вымыла все с первой попытки правильно. Он убрал колбы в непроницаемый контейнер и отнес в общий зал, чтобы оставить на своем столе.

– Почему здесь, а не у себя? – Чеззе насмешливо посмотрел на Щи-цу, как бы говоря своим видом: хватит тянуть время.

– Это не для меня, просто сказали сделать, – Щи-цу пожал плечами, бросил рабочий халатик в утилизатор, и остался в одних шортиках и рубашке с коротким рукавом.

Чеззе нахмурился, но промолчал.

– Идем, – бросил он и первым пошел прочь.

В каре он выбрал сложный автоматический маршрут, ведущий через весь город.

– Нам нужно поговорить. То, что ты сделал сегодня – оскорбительно, я не потерплю такого обращения.

“Сейчас он меня бросит, – понял Щи-цу, глаза защипало, – я же знал, что так и будет, когда сегодня противопоставил себя ему.”

– Я чуть было не ушел нафиг из клана, – продолжил Чеззе, не видя его жалкой реакции. – Ты меня взбесил. Но... ты помогал мне бескорыстно... Не знаю уж, чего ради, легче было просто все рассказать. Глупая ложь... самый нелепый способ сознаться. Так вот. Не смей мне лгать и скрывать ничего, что касается нашего клана и его членов. Не смей осуждать мои действия перед младшими. Если к тебе обращаются по спорному вопросу – переадресуй их ко мне. Не принимай никаких решений о судьбе прайда и его членах без моего разрешения. Это просто, не так ли? Даже странно, что столь элементарные правила в тебя надо вбивать в таком возрасте. Остается надеяться, что хорошая порка поможет тебе запомнить это.

Чеззе посмотрел на съежившегося Щи-цу и заметил:

– Ты можешь выгнать меня из клана. Я все равно буду хранить в тайне то, что узнал, до тех пор, пока тройняшек не прооперируют. В противном случае, тебе придется понести наказание.

Щи-цу всхлипнул и закусил губку.

– Ты не думаешь нас бросить, ведь ты же узнал, что хотел.

– Вы мой клан, я своих не бросаю и не предаю. А вот меня... – Чеззе невесело усмехнулся, глядя в окно.

– Поехали домой, старший, – тихонечко ответил Щи-цу, – я никогда тебя не предам. Я учусь на своих ошибках.

– Ты выбрал...

До дома они доехали молча.

– Иди в спальню, – скомандовал Чеззе, – запомни этот ритуал, он будет повторятся до тех пор, пока я не решу, что тебе достаточно. Каждый день ровно в семь, в нашей спальне. Если ты забудешь, то мне придется сделать наказание более суровым.

Щи-цу задрожал, поджал хвостик и послушно пошел, куда приказано.

“Он сказал “нашу” – это же хорошо?”, – думал он, замерев на пороге.

Чеззе появился минут через пять. В руках он нес длинный тонкий прут, который небрежно кинул на пол.

– Подойди к кровати и нагнись, руками можешь упереться в край. В детстве мне говорили держаться руками за щиколотки, и наказывали дополнительно, если я менял позу, но тебя не готовили к карьере военного, поэтому я дам тебе несколько поблажек. Но все же, если ты встанешь или попытаешься прикрыться руками, то я начну все с начала.

Он подошел к гардеробу и извлек оттуда свой ремень, широкий и толстый. Щи-цу следил за ним взглядом, полным ужаса. Потом, как во сне, нагнулся и поставил руки на кровать.

– Ноги расставь как можно шире, хвост подними, – Чеззе взял в руку пряжку и намотал на кулак несколько витков ремня.

Щи-цу, замирая от ужаса, выполнил то, что велели.

– Первые десять, – это было последнее, что он услышал, прежде чем его зад обжег яростный удар.

– Ааа!!! – крик вырвался из его горла независимо от желания. Он вскочил на ноги, схватился руками за горящие ягодицы и завыл.

Ему понадобилось не меньше двух минут, чтобы успокоится. Когда слезы перестали течь, он увидел, как Чеззе неодобрительно качает головой.

– Вернись в позицию, – рукой с ремнем он указал на кровать, – и этот удар не засчитывается. Тебя по-прежнему ждут первые десять ударов.

– П-первые??? – от понимания происходящего шерстка у Щи-цу встала дыбом. – Нет. Нет! Я не смогу!!! Не надо!!!

– Я альфа, и я решаю, что надо. Прими позицию, младший.

– По-пожалуйста, – Щи-цу умоляюще посмотрел в холодные глаза Чеззе, и прижал тонкие ручки к груди, – я не могу. Накажи меня как-то по-другому.

Чеззе, кажется, просто надоело ждать, и он, протянув руку, схватил Щи-цу за шею и заставил согнуться. В этот раз ремень обрушился на его попку без предупреждения, задев и поджавшийся хвостик.

– Ааа!! Ой!! Больно!!! Не надо! Прости меня!!! Я больше не буду!!! Не буду!!!

В эту самую секунду Щи-цу абсолютно искренне раскаивался во всем, что сделал. Начиная с того, что родился. Он даже сразу не понял, что новых ударов не следует, а его шея свободна.

– Даю тебе минуту, чтобы прийти в себя, – Чеззе стоял в шаге от него, сложив руки на груди, – следующие десять будут уже по нижнему белью.

Сопротивляться Щи-цу уже не мог, он только стискивал в руках свою избитую попку и горько плакал. Чеззе дважды пришлось повторить команду спустить шорты.

Он снова удерживал Щи-цу за шею, не давая распрямиться.

Удары были такие яркие, такие болезненные, Щи-цу попытался прикрыться руками и хвостом, но Чеззе без жалости ударил и по ним.

– Я буду послушным!!! – всхлипнул Щи-цу, – я буду хорошо себя вести!!!

– Вижу, наука идет тебе впрок, – в этот раз, Чеззе лично разминал ноющую попку, – надеюсь, что ты быстро выучишь этот урок, и мне потом не придется его повторять. Еще десять, по голому телу. Спусти трусы до колен.

– Не надо!!! – Щи-цу упал на колени и принялся жалко цепляться дрожащими лапками за руки Чеззе. – Я все понял, я больше никогда так не буду!!!

– Ты тянешь время, – Чеззе ласково погладил его по голове, потеребил ушко, – я не меняю своих решений, это недостойно альфы, ты получишь наказание сполна.

Он заставил Щи-цу встать на ноги и ждал, пока тот не сломался и не стянул трусики.

Попка Щи-цу, была ярко-розовой, те места, где удары ремня накладывались друг на друга, были отмечены более насыщенным оттенком. Дрожащий хвостик судорожно обвился вокруг поясницы.

– Еще десять ремнем.

Щи-цу начал кричать даже раньше, чем приземлился первый удар. Он повизгивал, подскакивал на месте и всхлипывал. Он и не знал, что порка – это настолько больно. Его попка, его бедная маленькая попочка сейчас болела так, будто бы он сел на улей. Каждый новый удар казался в сто раз сильнее, чем предыдущий. Наконец, это кончилось, Щи-цу не устоял на ногах и упал на пол, сжимая в руках наказанную, горячую попку. Удивительно, но на руках не оказалось крови, а ведь ему казалось, что Чеззе просек кожу до кости. Ягодицы были очень чувствительными к любым прикосновениям, но все равно хотелось их сжимать и гладить в надежде стереть боль. Разве можно обращаться с кем-то так сурово?

– Это не все, – предупредил его Чеззе, – еще три удара розгой.

Щи-цу всхлипнул, у него перехватывало горло от слез. Наказание заставило его чувствовать себя жалким, беспомощным и ... виноватым. Все героические мысли, что после того, как его накажут, он почувствует себя лучше, и чувство вины перед Чеззе уменьшится, были забыты. Он чувствовал себя так, будто бы расплатился за все свои грехи, прошлые и будущие, сполна. Он был готов на что угодно, лишь бы все закончилось. Он не мог поверить, что Чеззе, казавшийся ему благородным защитником всех угнетенных, причинил ему такую боль и собирался причинить еще.

– Сейчас ты меня ненавидишь, – спокойно сказал Чеззе, меняя ремень на прут, – но потом ты оценишь всю ценность того урока, который я тебе преподношу. Поднимайся.

Он вздернул Щи-цу на ноги и зажал его голову между ног, а хвост – в кулаке. Розга свистнула в воздухе, и язвительный укус впился в центр попки, в нежное местечко справа от ануса. Щи-цу заверещал, задергался, но его держали крепко. Чеззе ждал долго, до тех пор, пока младший снова не расслабил попку, и его цель не стала видна. Второй удар был таким же сильным и болезненным, и лег левее дырочки. Щи-цу цеплялся коготками за его ноги, оставляя тонкие царапины. Каким же жестоким надо быть, чтобы причинить столько боли. Почему Чеззе не простил его? Разве сильный не должен быть милосердным? Третий удар приземлился четко на сам анус. Щи-цу взвизгнул, дернулся и оказался свободен.

– На сегодня это все, – Чеззе жестко распрямил его, заставляя сквозь пелену слез смотреть себе в глаза, – завтра в семь, запомни это.

Смысл ужасных слов дошел до Щи-цу не сразу. Завтра повторится тоже самое. Как он сможет? Он же не выдержит, он слишком слабый! Его нельзя так наказывать. Чеззе смотрел строго и непреклонно.

– Да, старший, – сказал Щи-цу и разрыдался.

====== Глава 7: Тупик ======

***Чеззе

“Смирись”. Чеззе был в той ледяной ярости, когда все вокруг становится черно-белым, а запахи и звуки – слишком яркими. Очень удобное состояние для боя, но совершенно неуместное в обычной жизни. Смирись, надо же. Слава богу, он умел сдерживать это сутками и неделями: тогда, когда его арестовали прямо у дверей Управления, мир тоже потерял цвет, а чувства словно замерзли. Так что сейчас он быстро справился с собой, даже не избил наглую мелочь на месте, отложил все до вечера, как и обещал.

За день, возясь с машинками и трепясь с коллегами, он совершенно забыл об утреннем гневе и даже нашел оправдания своему трусливому и лживому котику. И упрямому, надо сказать. Последнее качество было бы сильно положительным, если б глупыш не оборачивал его против Чеззе, словно недоделанный альфа какой-то, а ставил бы на службу прайду, как и полагается правильному младшему. Так вот, все проблемы Щи-цу были в дурном воспитании! Он ничего не знал ни о доверии, ни о преданности, ни о послушании. Просто никто его не научил вести себя и думать, как полагается.

Чеззе решил с ним мягко поговорить, предоставить выбор: учиться ли жить по правилам с ним, или оставаться таким же жалким маргиналом, которым помыкают все, кто попало. О, да, Чеззе давно понял, за кого держат его котика на рабочем месте, уж в чем-чем, а в иерархии он прекрасно разбирался.

У Щи-цу хватило ума на все согласиться, и Чеззе подумал, что не будет его сильно наказывать, ограничится программой, которую ему за серьезные провинности отец в десять лет прописывал. Больно, но терпимо. Он достал ремень пошире, ведь узкий жег больнее, взял в руку пряжку, вспоминая, какие прикольные печати остаются от нее на заднице. В детстве он щеголял перед кузенами крыльями ВВС, больше ни у кого не было папы летчика. Все завидовали... Пожалуй, его хилый котик пряжки не выдержит, вон какой дохлый. Чеззе залепил первую плюху, легонько, по блядским шортикам... Вот кто так на работу ходит, а?!

Мелкий взвыл и запрыгал, держась за оскорбленный тыл. И Чеззе чуть не заржал в голос – до того тот забавно изображал. На этом цирк не кончился: мелочь явно обладала редчайшим талантом лицедейства. Он так уморительно визжал и рыдал, выдавал такие потрясающие монологи раскаяния, что у Чеззе просто ремень из рук валился, ему с трудом удавалось сохранить серьезность.

Но сколько можно притворяться? Чеззе утомил этот концерт, от визгов шумело в ушах. И, едва закончив, он пережал распоясавшемуся котику сонную артерию, заставляя умолкнуть. Мелкий мягко осел ему на руки, и Чеззе отнес его в спальню, где внимательно осмотрел попу: она была вся красно-синяя, но ни одной капельки крови не выступило. Вот ведь... котишка-врунишка. На всякий случай он принялся старательно вылизывать помидорные ягодички, обеззараживая места побоев. После наказания не положено лечиться регенераторами, должно заживать само, максимум – дезинфицирующие кремы.

Щи-цу вздрогнул, приходя в себя, и, узнав Чеззе, попытался от него уползти, поскуливая.

– Тише, тише, все закончилось, малыш, хватит уже.

Чеззе поймал его за избитую попку, задрал хвост и снова принялся лизать, уделяя особое внимание вспухшей покрасневшей дырочке. Щи-цу тихо плакал, зажимаясь, но постепенно обмяк и расслабился. И начал вилять задом и постанывать. Чеззе засунул в него палец и сурово приказал:

– Повтори, что ты запомнил из сегодняшнего урока.

– Я... прости, старший, я больше не буду... прости... только не бей...

Чеззе приласкал его изнутри, погладил по животику и укоризненно произнес:

– Повторяй за мной: я доверяю своему альфе беречь свою жизнь и честь, вверяю ему свою волю...

Он снова и снова повторял основные правила, перемежая учение поцелуями и ласками по всему телу, пока дрожащий голосок Щи-цу не зазвучал один.

– Говори, не останавливайся, – прошептал Чеззе, входя в худое исполосованное тело, опухшее колечко кожи натянулось вокруг его члена, блестя от смазки.

Щи-цу все повторял и повторял, пока его трахали, а потом Чеззе спросил, чувствуя, что тот на грани:

– Что ты сделаешь ради меня?

– Что угодно! – пискнул котик, кончая, и Чеззе тоже позволил себе кончить, и упал рядом, обнимая и поглаживая его по горячей влажной заднице. А Щи-цу беспорядочно целовал его лицо и все повторял свое: “что угодно, старший”, мордочка у него застыла в гримасе страдания... И тогда Чеззе вдруг вспомнил то, что давно и успешно прогнал из памяти.

...Среди многочисленного выводка его прайда был один котенок, Леки, тоже устраивающий представления из своих наказаний. И, хотя отец был поразительно снисходителен к нему, лишь изредка наказывая особым мягким ремешком, тот каждый раз так смешно умолял его не бить, что все дети сбегались поглазеть на событие. Стыдно сказать, но они его специально толкали и подводили под порку, чтобы лишний раз повеселиться. Скоро взрослые поймали их на этом, Чеззе отодрали, а свиту его сослали на месяц на ферму – копать картошку. Отец назвал его поступки бесчестными: “Разве не должен сильный защищать своих слабых, Чеззе?” И в тот момент он чувствовал себя просто ужасно, на самом деле недостойным.

Без своей постоянной компании двенадцатилетний Чеззе сошелся с сестренками и даже взял шефство над этим нелепым Леки, таскал его везде за собой. “У нас с тобой один отец, Леки, хоть и разные матери, мы немножко больше братья”. Мальчик смотрел на него с обожанием и готов был делать все, что угодно. А однажды провинился: они забрались с девчонками высоко на крышу, там проголодались и послали Леки за горшочком мяса. А тот упал, все мясо улетело в проем винтовой лестницы прямо в вековую пыль.

“Вот дерьмо-то какое”, – расстроился Чеззе, – “Что есть будем, дебил?”

“Да пусть твой дебил дерьмо и жрет” – засмеялась сиреневоглазая кошечка, самая развеселая из всех девчонок, – “нагадим ему в горшочек, пусть жрет”.

Чеззе это ужасно рассмешило: “Ты гадить будешь, Юка? Я б позырил”.

“А и я, и что такого!” – задрала нос Юка, презрительно щуря невероятные свои глазищи.

Чеззе смотрел на нее против солнца и улыбался: ее гривка горела пушистым факелом в лучах заката:

“Нагадишь – так сожрет”.

“Ребята... не надо...” – пискнула одна из девчонок.

“Ты что, не с нами?” – спросил Чеззе, и та виновато прижала ушки:

“С вами...”

“Если с нами, так пусть гадит первая!” – засмеялась Юка, и Чеззе засмеялся вместе с ней:

“Нет уж, она после тебя”.

Юка презрительно пожала плечами, задрала юбочку и сделала свое дельце, ее стройные бедра тоже светились от солнца, и Чеззе щурился от этого ослепительного блеска. Юка сунула горшок прямо под нос покрасневшей девчонке:

“Твоя очередь”.

“Быстрее давай”, – бросил той Чеззе и посмотрел на Леки. Мальчик прижимал руки ко рту, словно давил безмолвный крик, и неотрывно глядел на него широко распахнутыми глазами. Чеззе хмыкнул: – Не бойся, никто тебя бить не будет.

“Нет, пожалуйста, не надо... не надо...”

Все засмеялись. Горшочек был готов.

“Жри”, – сказал Чеззе, протягивая это ему, – “не подведи меня, я обещал”.

И все снова смеялись, глядя, как Леки давится слезами и этим.

В ту ночь они сбежали с Юкой на озеро, ели конфеты, хихикали и целовались. “У меня лимонная, Юка” – “А у меня земляничка, Чеззе...” Поцелуй и хором: “Земляника с лимоном!” Весело и сладко.

А на утро он узнал, что Леки упал с башни.

“Но это невозможно, сэр!” – пораженно ответил он отцу на ужасную новость. – “Только если специально...”

“Специально...”, – прошипел тот, вдруг схватив его за горло и белея от ярости, и Чеззе даже испугался: ведь отец был сделан изо льда, он просто не мог испытывать такое... И к нему! За что?

Он извивался в воздухе, задыхаясь и отдирая пальцы от горла, и к ним подошел альфа, положил руку на плечо отца, и тот мгновенно снова обратился в ледяную статую и отпустил его. Альфа произнес речь о жутком несчастном случае и трагедии. Чеззе с Юкой шныряли среди притихших взрослых, и услышали, как потом альфа говорил матери Леки и отцу: “это не их вина, котенок был просто слаб, раньше таких сбрасывали при рождении”. По бесстрастному лицу кошки текли слезы, а отец равнодушно смотрел в пустоту.

Чеззе с Юкой спрятались тогда под балконом и там снова целовались. И тем же самым (да и поинтереснее делишками) они занимались следующие три года во всех укромных местечках поместья. А потом Чеззе отправили в кадетский корпус, а Юку – в шпионскую школу, называемую корректно дипломатической. Очень круто, но любовь их увяла в удалении. И тогда Чеззе вдруг вспомнил Леки, как тот смотрел на него – беззащитно и преданно, и как потух его взгляд после этого “не подведи, я обещал”. От невыносимой вины он плакал всю ночь под одеялом в казарме, в первый раз с трех лет и последний за всю прожитую жизнь...

...И сейчас Щи-цу смотрел на него так же – беззащитно и преданно, мокрыми от слез глазами, и Чеззе, задохнувшись от воспоминаний, прижал его к себе, буркнув: “давай спать, мелкий”. Хотя хотелось просить прощения и обещать, что никогда больше... Но он не мог. Надо было закончить начатое. Только бы не перегнуть палку...

***Щи-цу

Он долго не мог уснуть. Просто лежал тихонечко и старался дышать ровно. Было больно, стыдно и голодно, ведь вся его еда на сегодня состояла из нескольких ложек овсянки за завтраком. Когда Чеззе задышал ровно, он попытался выбраться из-под его руки.

– Ты куда?

– На кухню, кушать хочется, старший, – голос охрип от слез. А вспомнив из-за чего он плакал, Щи-цу оказался на грани новой истерики.

– Иди, – кивнул Чеззе, – только учти, лечиться я тебе запрещаю.

Щи-цу повесил ушки и опустил голову.

– Тогда я не усну, старший.

Чеззе долго молчал и смотрел на него в темноте комнаты, потом наконец сказал:

– Прими обезболивающее, чтобы поспать, но лечиться нельзя.

– Хорошо старший, – Щи-цу сжал кулачки и кивнул, слезы все-таки потекли по лицу.

– Какой же ты все-таки слабенький, – Чеззе неодобрительно покачал головой, – не задерживайся, тебе нужно побольше поспать. Сон – лучшее лекарство.

– Прости, старший, – Щи-цу поклонился и вышел.

На кухне он не стал зажигать свет. Налил себе холодного молока из пакета в холодильнике, на ощупь сделал пару бутербродов с нарезкой. Раньше они с тройняшками и думать не могли о дорогом белом хлебе и парном мясце, обходились чем попроще. А теперь холодильник битком забит.

Чеззе в прошлый выходной говорил, что надо бы этот выкинуть и купить новую, большую и современную хладокамеру, как у нормального прайда. Щи-цу тогда внезапно понял, что Чеззе им одним не ограничится, что скоро в прайде появится самочка, а может, и две. В груди заболело так сильно, что он схватился за неё рукой. Чеззе решил, что ему стало дурно из-за духоты и вывел его на улицу. Тройняшки тоже перепугались. Щи-цу очень хотелось попросить его не приводить больше никаких самочек и самцов, не изменять ему. Но как он мог указывать Чеззе? Ведь он его так любил. А сейчас и подавно не сможет сказать альфе и слова поперек... А если самочка невзлюбит его братиков и будет над ними издеваться? Щи-цу выпил еще полстакана молока и скушал персик, крупный, краснобокий, такие растут рядом с территориями змей и стоят чуть ли не на вес золота, а Чеззе купил три килограмма.

Щи-цу осмотрелся, кухня теперь выглядела, как эклектическая картинка прошлого и будущего, совмещенных на одном полотне. Старая мебель, но новая техника, дорогие фрукты, лежащие на блюде со сколом, старенький, шумный холодильник, в котором на одной полке продуктов лежит на сумму большую, чем он когда-либо стоил.

Щи-цу усмехнулся, с Гра-хи он никогда не чувствовал себя проституткой. Грязным, беспомощным, беззащитным и даже виноватым в том, что с ним так обращаются – да. Но только Чеззе смог заставить его поверить в то, что он продал свое тело за блага. Себя и свободу братиков. Он ополоснул стакан и пошел в ванну.

Долго рассматривал в зеркале жуткие следы. Теперь понятно, почему ходить было больно. Щи-цу даже и представить себе не мог, как он завтра наденет на себя шорты, его опухший зад в них просто не влезет. Он отыскал на полке обезболивающие капли и, разведя их прямо в воде из-под крана, проглотил, слегка поморщившись. Потом помылся, стараясь не задевать избитые ягодицы, долго вытирался, все оттягивая момент возвращения в спальню. Впервые ему не хотелось оказаться под теплым боком у Чеззе. Впервые кот из его мечтаний перестал быть героем, овеянным ореолом красоты и благородства. Наконец сработало обезболивающее, Щи-цу почувствовал, как попка онемела и перестала ныть. Он вышел, лег на самый краешек кровати, обхватил себя руками и хвостиком и провалился в тяжелый сон без сновидений.

Утро наступило почти сразу, по крайней мере, он не чувствовал себя ни выспавшимся, ни отдохнувшим, проснулся раньше будильника, просто обезболивающее перестало действовать, и задница горела огнем и безбожно ныла. На животе уснуть не удалось, и он принялся выбираться из кровати, в этот раз Чеззе только недовольно заворчал. А они, оказывается, сплели ночью хвосты, как будто этот жест что-то значил. Щи-цу снова потащился в ванну, сгорбленный и хромающий, как старик. Теперь в зеркале отражались уже фиолетовые ягодицы с яркими малиновыми перекрестиями...

Дверь открылась неслышно. Рыжий кот встал перед Щи-цу и посмотрел на отражающуюся в зеркале баклажанную попку.

– Эх, нежный какой... – он невесомо провел рукой вдоль ягодиц, – и горячий.

– Прости, старший, – Щи-цу опустил глаза, полные слез, в пол.

– Повернись, – скомандовал Чеззе, недовольно нахмурившись, и присел на корточки, чтобы рассмотреть попку.

Кремовый хвостик сделал жалкую попытку прикрыться, но Чеззе отвел его в сторону твердой рукой.

– И регенерация у тебя никакая, – в его голосе звучало все больше раздражения, – у меня так через пару часов все заживало, только если не пряжкой с оттягом...

Представив себе, как больно может быть от пряжки, Щи-цу все-таки тихонько заплакал. За спиной раздался тяжелый вздох, теплый воздух коснулся его поясницы и шерстки на основании хвоста, заставив Щи-цу вздрогнуть и поежиться.

– Где у тебя аптечка? – спросил Чеззе, вставая, но тут же увидел неубранную ночью котомку. Он покопался в ней и достал регенерирующую мазь.

Повинуясь его жесту, Щи-цу послушно наклонился над раковиной. Руки старшего нежно втирали прохладную субстанцию в страдающие половинки.

– Я не знал, что ты так плохо восстанавливаешься, – сдавленно произнес Чеззе, – если бы знал, не стал бы бить так... Ты мне веришь?

– Да, старший, – заучено ответил Щи-цу. Попка разогрелась еще сильнее, но это был приятный жар, он забирал боль. Когда Чеззе закончил, он уже не плакал.

– Может, тебе не ходить сегодня на работу? – задумчиво спросил Чеззе следя взглядом как рубцы рассасываются на глазах, а под ними проступает нежная розовая плоть.

– Как считаешь нужным, старший, – ушки у Щи-цу с вечера уныло висели, а хвостик нервно подергивался и как будто невзначай гладил хозяина по бедру.

– Решай сам! – рявкнул Чеззе и ушел, оставив Щи-цу в растерянности. Что он опять сделал не так, и какое его за это ждет наказание...

Он принял душ, на автомате оделся и пошел на кухню. Там его ждала любимая яичница из трех яиц с помидорчиками, беконом, лучком и колбасой. Та самая, которую Чеззе назвал “главным врагом здорового неки”. Чеззе ел овсянку стоя у окна.

– Спасибо, старший, – Щи-цу поклонился, – извини за опоздание.

Оказывается, правила альфы соблюдать совсем не сложно, если боишься наказания.

– Ешь, – Чеззе жестко кивнул головой, и Щи-цу не подумал с ним спорить.

После завтрака они ехали вместе в каре, и он сидел ровно, а не сворачивался калачиком, как любил, спина прямая, взгляд строго перед собой, так, как любит Чеззе.

– Не хочешь поспать? – спросил тот, изредка поглядывая на застывшего Щи-цу.

– Нет, старший, – был ответ.

В институте Чеззе прижал его к себе, как обычно, но когда его руки потянулись потискать Щи-цу за попку, кремовый котик задрожал и всхлипнул.

– Ну, я зайду за тобой на обед, – Чеззе неловко пожал плечами.

– Спасибо, старший, – поклонился Щи-цу и пошел к себе в лабораторию.

Его пару раз задели по пути, кто-то окликнул, что-то сказал, но Щи-цу целенаправленно шел в свою лаборантскую, где сразу заперся и прижался спиной к двери.