Текст книги "Та единственная (СИ)"

Автор книги: ste-darina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

…Так редко выдавалось побыть вдвоём: у неё – бесконечные смены в полевом госпитале, у него – срочные, без графика и счёта, вылеты, операции, задачи…

Слава подносит её руки к лицу, прижимается к пальцам лбом, целует.

– Ну, пока, Галочка…

Ей не хочется отпускать, отчаянно не хочется, чтобы уходил. Страшно. Страшно… Страх поднимает голову чёрной змеёй с глазами-бусинами.

– Галина Николаевна!

Слава выпускает её руки.

Страх раздирает горло, мешает кричать. А ей так хочется крикнуть, заорать изо всех сил, чтобы догнать его воплем: не уходи! Не сейчас! Нет!

Он скрывается за бортом машины, сливается с сослуживцами. Кто-то кому-то машет.

– Слава!

Мотает головой; она так и слышит – крепись, Галка, у нас всё будет ого-го!

– Галина Николаевна, очнитесь!

После Чечни, в милиции, как получила полковника – ещё до ФЭС, – у неё часто брали интервью; часто спрашивали – как так? Женщина, такая молодая, но такой опыт, такие точки за плечами, такая выдержка, такая карьера! Как? Рогозина всегда отвечала, что брала пример с отца: самодисциплина, совесть, мудрость, закалка… Никогда, никому, ни в одном разговоре ни словом не давала понять – муж. Вот кто был для неё примером всегда и во всём. Улыбайся. Улыбайся, как бы ни было тяжело, как бы ни было страшно и холодно, как бы много смерти ни было вокруг. Улыбайся, Галка, потому что у нас всё ещё будет ого-го!

– Галина Николаевна! Проснитесь! Ну проснитесь же!..

Его руки гладят по плечам, сжимают, трясут… Слава, что ты делаешь? Славочка…

Руки холодные, а пальцы тонкие и длинные… непривычно… незнакомо… Слава?..

– Галина Николаевна!

Ей так хочется, чтобы муж наклонился, поцеловал в висок, как всегда делал, когда засыпала… Слава…

– Очнитесь, Галина Николаевна… Галина Николаевна… Что я могу сделать? Что такое? Не плачьте… не плачьте… пожалуйста…

***

Ошейник охватывает горло слишком плотно. Шея вспотела – слой пластика, запаянная в него взрывчатка, шарф; кожа раздражена и саднит.

В машине нечем дышать от резкой смеси бензина, одеколона, пота и сигарет, к горлу кислым клубком подкатывает тошнота. Полковник одёргивает себя, едва сдерживаясь, чтобы не поднять руки, не попытаться сорвать проклятый ошейник…

Гудят сирены. В сумерках мельтешат огни. Мысли путаются, тело кажется одеревенелым, ватным, слишком тяжёлым; очень сложно шевелиться, давит на грудь. С каждой минутой, с каждой секундой всё сложнее контролировать происходящее. Голос пробивается сквозь дурман просто звуком, почти не задевая сознания.

– Не одна на тот свет пойдёшь.

В горле сухо, реакция замедляется до критической засечки – если сейчас придётся вскочить, бежать, стрелять – она не сможет. Полковник знает и ненавидит это состояние – предвестник обморока, когда мир сужается до точки, цвета высасывает, остаётся тьма…

…Когда всё заканчивается, вновь овладеть собственным телом оказывается слишком сложно. Замёрзшие пальцы не слушаются, дверь поддаётся с третьей попытки, да и то оказывается, что это снаружи её открыл Круглов. Майор протягивает руку, последний рывок – и полковник наконец может опереться, прислониться, упасть. Голова сама опускается ему на плечо. Рогозина стоит так – покачиваясь, зарыв каблуки в землю, чтобы не рухнуть, чувствуя под щекой влажную плащёвку его форменной куртки, – на холодном, порывистом ветру незнамо сколько.

Часом позже руки по-прежнему ледяные, а в горле, сколько ни сглатывай, всё ещё стоит тугой, горячий ком, мешающий дышать. Майор растирает её онемевшие пальцы, доливает в чашку из фляги. Глоток. Огонь проходит по пищеводу. Распускается, согревает. Вспыхивает… Пылает, расходясь плотной багровой пеленой. Всё вокруг пылает… Снова… Горячей, выше, до звона в самом нутре. Взрыв… Осколки… Эхо всех тех взрывов, что ей удалось избежать… Звук сирен…

– Тише. Тише…

Полковник вскрикивает и просыпается от собственного крика. Иван цепко держит за запястья, ищет взгляда, размеренно, успокаивающе твердит:

– Всё хорошо… Всё в порядке… Всё хорошо…

Рогозина приподнимается на подушке. Сглатывает. Тяжело дыша, проводит ладонью по лбу, собирая в складки кожу.

– Всё хорошо, Галина Николаевна. Вы дома. Дома…

Тихонов отжимает полотенце и кладёт на лоб прохладную, тяжёлую ткань. Быстро, вскользь касается её щеки холодной ладонью, но тут же убирает руку. Рогозина ловит его ладонь неосмысленно, скорее на автомате, и снова прижимает к щеке. В этом нет никакого подтекста; это просто громадное облегчение – холод к пылающей коже.

– Всё… хорошо, – слегка сбивчиво шепчет Иван.

Тугой, горячий узел внутри ослабевает. Сердце переходит с рваного, хаотичного ритма на почти ровный.

Всё это – взрыв и захват, чужие смерти и снова и снова переживаемые кошмары – всё это сбудется, всё это случится с ней когда-нибудь; непременно случится. Но – не сейчас. Не сегодня.