Текст книги "Страсти по Казимиру (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

      …Опавшая и уже оледеневшая листва беззаботно похрустывала под ногами, её осколки забирались в тапки, и Илья сразу ощутил промозглый холод уже зимы. Он вынужден был свернуть с дороги в маленький лесок, ибо увидел только хвост автобуса, а следующий только через сорок минут – так гласило расписание на остановке. Ждать на скамейке не мог, Илья опасался Бегича, он понимал, что нужно спрятаться, уйти с открытого места автобусной остановки. Автостопом безумного пассажира в тапках и с грязным от пепла лицом вряд ли кто возьмёт. За деньги? Так их маловато. Вот и решил Илья спрятаться за густым кустарником в глубинке этого островка дикой природы, дождаться автобуса... Больше всего он боялся, что Бегич прибежит с Хэнком и тот возьмёт след, безусловно, отыщет и вгрызётся в горло. Но он слышал, что далеко не все собаки умеют брать след, что их нужно на это натаскивать. Может, Хэнк не из таковых?

      Спрятавшись за холмиком и кустами, Илья поставил на землю свою ношу и устроился на корточках, обхватив себя руками. Только тут его догнало мерзкое чувство вины, ведь он лишил жизни шедевры русского авангарда! Вместе с виной и запоздалыми сомнениями до самой души добрался и холод: куртка не спасала – казалось, она встала колом. С неба посыпалась белая крупа, проникая за шиворот и залепляя глаза. Ноябрьская стынь нещадно стискивала ноги и кисти рук. Осень напоследок решила понадкусать человечинки, пальцы ног стало покалывать. Илья решил попрыгать, чтобы разогнать кровь. Но стоило выпрямиться, как его сразу же прибило к земле обратно: на остановке стоял Бегич и крутил башкой. Он был без Хэнка. Илья даже успел увидеть выражение лица – каменное. Бегич был в тулупе и в унтах – похоже, он тоже решил подождать автобус. Снежная крупа замела следы тапок до леска, возможно это спасёт беглеца, а возможно, и нет.

      Илья подхватил системник и сумку и пригнувшись, стараясь не шуметь, побежал через лесок. Наобум. Просто побежал. Правой ногой провалился в мякоть лесной лужи, теперь по щиколотку ноги не чувствовал, хотя и порезался ледышкой, ладно ещё не потерял тапок. Не паника, не бессилье, а наоборот, какая-то упёртость и каскадёрская отвага разливались по телу. «Добегу! Врёшь – не возьмёшь! Бог не в силе, а в правде!»

      Он вылетел на открытое пространство неожиданно, как удар в грудь получил. Похоже, он пересёк лесок и оказался на параллельной дачной улочке, только асфальт здесь не проложен, грунтовая дорога обсыпана гравием. Справа дом-конфетка с резными оконцами, у забора старый полуразобранный мопед и два подростка – что-то переделывают в этом вонючем монстре. Мальчишки увидели странное существо с развевающимися волосами, облепленными инеем и снегом, в тапках, с сумасшедшим взором и с вещичками в охапку.

      – Эй! Ты ворюга, что ли? – смело обратился один из них, то ли Винтик, то ли Шпунтик.

      – А? – типа ответил босоногий безумец из леса.

      – Ты кто? – второй Самоделкин с цыпками на руках выразительно потряс гаечным накидным ключом. Илья более внимательно посмотрел на мальчишек, у одного на тощей шее болтался телефон на шнурке.

      – Ребята, мне бы позвонить! У меня телефон сел. Выручайте!

      – А куда звонить?

      – В полицию!

      Оба пацана выпучили глаза и опять посмотрели на его мёрзлые и раненые ноги.

      – Глеб! Дай ему телефон! – тот, который с ключом, ткнул друга локтем. Тот шмыгнул носом и снял шнурок с шеи.

      Илья не знал ни одного мобильного номера наизусть. Зато знал рабочий телефон Жигалова: цифры телефона их конторы «Элит-хаус» кричали с каждого третьего баннера в его районе. Он осторожно поставил на землю системник и плохо сгибающимися пальцами набрал «+7», код и «555-1-777». Дебильная музыка и голос: «Ожидайте, фирма «Элит-хаус» справится с любым капризом заказчика». Щелчок.

      – Здравствуйте, фирма «Элит-хаус», мы вас слушаем, – приятный женский голос.

      – Девушка, можно Жигалова к телефону? Очень нужно!

      – Жигалова? Ну… Я его спрошу, он был занят просто… А как ему сказать?

      – Скажите, что звонит Илья, художник, «Малевич»… – Он вновь услышал какую-то музыку, время текло медленно, мальчишки нервничали. Вдруг хрип, щелчок и узнаваемый голос:

      – Я вас слушаю.

      – Жигалов, это я, – Илья вдруг всхлипнул, – ты можешь плюнуть на меня, но мне больше не к кому обратиться. Я в полной жопе.

      – Каков ваш номер заказа? – ответили на том конце через внушительную паузу.

      – Жигалов, ты был во всём прав, я неблагодарная тварь и шалава пидорская. – Пацаны встрепенулись и переглянулись.

      – И какие проблемы, вы говорите? – голос собеседника был официально сух и бессердечно любезен.

      – Меня надо забрать из дачного посёлка, это по Левашовскому шоссе, у Разлива.

      – И какие сроки вашего заказа?

      – Жигалов, я не знаю – может быть, вообще времени нет. Я не знаю, как меня ищут. И тут очень холодно…

      – Как вас найти?

      – У вас какая улица и дом? – спросил Илья у парней.

      – Так это… улица Пионерская, дом два. – Говоривший получил локтем в бок.

      – Жигалов, улица Пионерская, дом два, не доезжая до остановки по главной дороге надо повернуть налево, через лесок будет эта улица. Жигалов… ты… ты – человек, – и вдруг Илья заплакал – наверное, впервые в жизни, неумело и беззвучно. Но Жигалов, должно быть, понял это, почувствовал.

      – Я… я не обещаю быстро. – И загудели короткие.

      Пацаны тоже впечатлились слезами странного человека, они растерянно переглядывались.

      – Вас преследуют? – всё тот же смельчак.

      Илья кивнул.

      – А вы точно не ворюга?

      Илья помотал головой.

      – Пойдёмте! – пацан с ключом махнул рукой и открыл калитку. – Мамка и бабка дома, они не разрешат вам, поэтому давайте сюда! – Он подвёл Илью к какому-то строению: для гаража маловато, для сарайки щедро. Илья зашёл внутрь – темно, грязно, но на двух столбах висит гамак. Мальчишка вытащил из угла огромные прорезиненные валенки. – Грейся!

      Согреться всё равно не удалось, но слёзы высохли, стопы перестало покалывать, внутренняя тряска улеглась. А потом мальчишки ещё принесли и термос с чаем. Казалось, что нет ничего вкуснее этой сладкой горячей воды. Илья слышал, что мальчишки с кем-то общались громкими голосами, но носа не вытащил. Он надеялся, что эти маленькие байкеры не выдадут его врагу, они ещё полны приключенческой романтики, они ещё не огрубели для того, чтобы чувствовать правду и ложь. Он на них надеялся. Время безжалостно долго отсчитывало секунды; казалось, что прошло уже много часов и уже должно бы темнеть… Но со стороны дома вдруг крикнули:

      – Борька, Глебка, айда обедать!

      – Ма-а-а… рано ещё!

      – Всё готово! Остынет!

      – Ла-а-а, мы щас!

      Мальчишки ещё потоптались около сарайки, вытерли тряпкой руки, пообещали Илье что-нибудь принести и пошли в дом. Борис и Глеб – настоящие святые, хотя и в мазуте.

      Илья не дождался своих спасителей. Через минут пятнадцать гудок автомобиля – там, со стороны калитки. Илья осторожно выглянул. Жигаловский серый «форд»! Он вытащил ноги из валенок, повесил на гамак скатанный пуховой платок, которым он согревал руки, подхватил сумку и системник и побежал к дороге.

      Жигалов вышел из «форда», открыл задние двери, принял технику и усадил Илью на переднее сидение. Молча. Не встречаясь взглядом, не похлопывая по плечу, не подавая руки. Сел сам.

      – Куда? Домой?

      Илья шмыгнул носом, ибо сразу стал оттаивать в тёплом и сухом салоне машины.

      – Да. Домой.

      – Что с лицом?

      Илья потрогал щёку, посмотрел на ладонь, там пепел.

      – Это Малевич. Я его убил.

      – Ясно. – Мотор заурчал; Жигалов, выворачивая голову, сделал несколько манёвров, чтобы на улочке развернуться. И вдавил на газ. Грязный натруженный «форд» помчался в город по тому же пути, который пару недель назад казался Илье удивительной дорогой к счастью. Весь путь Жигалов молчал, не курил, даже радио не включал. Слушал, как шмыгает его пассажир. Наверное, плачет… Жигалов не хотел видеть слёз, поэтому не поворачивался к Илье, не смущал.

      Только через три часа они подъехали к дому. Жигалов внутрь не пошёл, только подержал двери. Тут на пороге Илья наконец сказал:

      – Жигалов, прости меня.

      – Всё будет хорошо, – тихо ответил он.

      – Спасибо.

      – Не звони больше, – это было совсем тихо. Жигалов отправился в машину, чтобы ехать на работу и наврать там с три короба. А Илья тяжело поднялся на второй этаж и оказался в пустой квартире, где даже оконный блик не движется, где лозунги на тарелочках перестали вопить, где нет теперь ни Малевича, ни Казимира…

      Казимиру стало тепло, он увидел своего человека, тот улыбался и подзывал ближе, присаживался на корточки и похлопывал по коленям, а Казимир не спешил, чтобы никому не показалось, что он торопится исполнять человеческие команды. Наоборот, улёгся на истёртый ковёр и с ленивым удовольствием впустил в него когти. Потом он перевернулся на спину и включил внутренний моторчик мурчания, а потом его спина внезапно и резко начала болеть, и Казимир коротко успел заметить искрящегося злобно чужого человека, который приходит без спросу и зачем-то больно треплет его за шкирку…

      Казимир проснулся и подскочил, ещё не вполне понимая, где он. На лес и шоссе рядом уже опустилась ночь, но она была светлее прошлой – ровным покровом лёг первый снег, маскируя прежние пути, стирая запахи и пряча мусор обочин, готовя чистый лист для новых дорожек следов – путанных записей о жизни и смерти вдоль дороги.

      Кочка, под которой уснул кот, оказалась густо припорошена, ветра на краю леса не было совсем, Казимир согрелся под снежной шапкой и забылся настолько, что невольно выгнулся по-домашнему, уязвимо, подставляя брюхо тёплому покрывалу. Боль на спине проснулась раньше него и выбросила в реальность. Кот кое-как отряхнулся, попытался слизать с себя сразу ставший холодным и мокрым снег и понял, что двигаться как раньше он не может: обожжённую кожу на загривке стянуло, оставшаяся вокруг шерсть запеклась и мешала повернуть голову.

      Он трусил по снегу в сторону города, где оставил своего человека, не обращая больше внимания ни на пересечения тропинок и дорог пошире, ни на редкие строения, которые обходил стороной, ни на собственную боль, которая стала его навязчивой попутчицей. Его вёл свет, и свет этот стал теперь отчаянно плохим. Человек попал в беду – Казимир видел ясно. Он торопился, пока самому не станет совсем плохо, он берёг остатки энергии и не тратил их на себя, лишь слегка глуша жжение в ране, так только, чтоб мочь бежать не останавливаясь. Он двигался в сторону города, не понимая времени, следуя своему внутреннему маяку, что становился ярче и говорил, что цель теперь ближе с каждым пройденным поворотом.

      Новый день застал на подходе к городу, и кот снова пережидал в жиденьком лесу, под высоковольткой, иногда выпадая в короткий и нервный сон, скорее похожий на бессильное забытье, а ночью, едва переставляя ободранные грязные лапы, выдвинулся на штурм последнего рубежа. Оставалось пройти всего ничего. Из мутного, грязно-снежного марева за полем уже вырастали бетонные термитники будущих человеческих жилищ, изъеденные тысячами тёмных отверстий-окон, над ними возносились в небо и таяли стебли высотных кранов. Илья обретался в простенькой панельке на окраине, старой и облупленной, и хоть Казимир и не представлял географии всего города, он чувствовал, что дом его совсем близко.

Часть 7

      Времени сидеть и киснуть Илья себе не оставил. Жалеть себя бессмысленно: утратил мечты и ценности – сам виноват. Обвели вокруг пальца наивного мальчика – значит, лох и простофиля, будет тебе урок. Захотел оседлать хищника? Значит, надо быть готовым к тому, что тебя сожрут.

      Илья наладил эвакуированную технику. Смахнул толстый слой пыли с жизненно важных поверхностей, убрал обратно в шкаф свои работы, которые не показались тогда Тимуру достойными его внимания, впустил в комнату деятельный воздух улицы, открыв форточку, поставил заряжаться телефон, разогрел чайник, принял, наконец, ванну. И теперь, обновлённый и очищенный, он оживил Интернет. Ввёл в поисковик тег «новости в мире искусства». Потом добавил «Бахтияров». Добавил ещё: «Малевич». Однако Интернет, выдавая разнообразные сплетни, ненужные сейчас обзоры, запоздалые анонсы, молчал по поводу «открытия новых артефактов русского авангарда». Что это означает? То, что Бахтияров не успел заявить миру о «своей находке», не успел выправить документы, только по знакомству сделана экспертиза – возможно, и не одна. Илья не знал, как регистрируют права собственности, но догадывался, что объект владения нужно представить в натуре, а не в описании. Если нет объекта, то нет и прав на него. А нет собственности – как доказать, что некий злоумышленник её похитил или уничтожил?

      «Нет! Мне нечего опасаться! – решил Илья. – Только разве мести Тимура. Как она может выглядеть? Разрыв трудовых отношений с «Северным сиянием» – раз. Перекрытие всех путей к выставочным делам – два. Может быть, мордобитие или какое другое членовредительство с помощью нанятых супостатов – три. Материальное наказание? Ну, устроит погром в квартире… Нет, это не его стиль. Может, Тимур повлияет на мою общественную репутацию? Да кого волнует репутация никому не известного иллюстратора, который даже большинство работ подписывает псевдонимом?»

      Родные стены, горячий кофе и уверенное мерцание монитора вселили в Илью даже некое чувство оптимизма. Не хватало только мурчащего друга рядом, поэтому Илья решил забрать кота от беспутной Маньки сегодня же. Наступившие сумерки – не помеха! Только где Манька с Казимиром? Переехали на дачу или кукуют в той хрущёвке? Илья решил ехать туда, где оставил Казимира.

      Еле добрался. Промочил ноги. Но за обшарпанной дверью Манькиной квартиры тишина. И стучал, и кричал – всё без толку. Значит, на даче. Илья уже было расстроился, но, выйдя во двор, он нос к носу столкнулся с этой самой Манон. Какая-то растрёпанная, взъерошенная, с царапиной на лице, в резиновых сапогах, с котомками и авоськами в руках и, главное, не накрашенная, она чуть не сшибла его, так как пилила домой, никого не замечала и вдобавок говорила сама с собой.

      – Манон!

      – Ай? – Манька остановилась, прищурилась и поменялась в лице: усталость и отупелость сменились нарочитой жалобой. Она бросила поклажу на дорожку и завопила совсем не по-богемному: – Ой-ёй-ёй-ёй! Горе-то у меня горькое! Что за судьба-чертовка! Чего ж-то она выписывает со мною? Как теперь жить?

      – Что случилось? Где Казимир?

      – Да что там Казимир? Моего Анатолия увезли в больницу, вот такие ожоги! – Она изобразила на себе круги. – Тьфу, тьфу, тьфу, на себе не показывают! Ой, не знаю, как выберемся! А вдруг платить придётся? А вдруг операция? Так поди пластику надо делать? У него вот тут вся кожа слезла! – Манька почесала лоб. – Тьфу, тьфу, тьфу, на себе не показывают! Еле живы, еле живы! Вот горе-беда!

      – Манон! Что произошло? Пожар? Где мой Казимир?

      – Даже не знаю, как всё случилось? Надо же Варьке теперь звонить…

      – Дача сгорела?

      – Не то чтобы сгорела… Но урон большой! – Манька перестала завывать. – Мы спать легли, печка уже остывать начала, электричество выключили всё. А потом ночью – какое-то провидение – какой-то перст сверху как ткнёт меня в лицо! Вот сюда, – она показала на царапину. – Я соскочила, а в доме, ма-а-атерь божья! Всё в дыму, стол горит, шторы венские, ещё Молчанова шила, полыхают, радиола старая тоже, половик, лук на газетке сушился… Короче, всё горит! Я Анатолия еле растолкала! Ведь вообще могли угореть! В чём мать родила на улицу выскочила, ору, соседи бегут! Анатолий мой тушить ринулся, залили там всё, но ведь Толенька весь обгорел: и волосы, и лоб, и ладони обе, и здесь, и здесь… Тьфу, тьфу, тьфу, на себе не показывают! Вот… Сейчас мой мужчина в больнице, а я вернулась домой. Ночевать там нельзя…

      – Маня, Казимир мой где? – До Ильи наконец дошёл смысл Манькиных мытарств, и у него перехватило горло, как будто сам надышался огненных паров.

      – Да хрен я знаю? Я сама еле жива осталась! А он всё за козу баян! То ж кот! Коли не дурак, так выскочил из пожара!

      – А если не выскочил? – Илья говорил уже шёпотом. – Ты хоть его искала?

      – Илю-у-уша! У меня же Анатолий ранен! Вещи спасать нужно было! Ложки вон, серебряные, книги ценные, Варькины шедевры… Да жив твой кот! Чего ему сделается-то?

      – Как я виноват… – Илья схватился за голову. – Нужно ехать туда искать.

      – Это только завтра, Илюша. Сегодня уже автобусы не ходят туда. Не мотор же вызывать ради кота! – Манька подхватила многочисленные авоськи и направилась внутрь дома. – А я уж любила Казика, я уж ласкала его, непутёвого… – причитала она, как будто по умершему. Илью затошнило. Он побрёл домой, совершенно разбитый этой новостью, с усилием хватаясь за надежду: его Казимир вовсе не Казик, он умный и сильный кот, наученный выживать самой природой. Поэтому он жив, он дождётся хозяина.

      Первое, что он сделал, придя домой, посмотрел в инете расписание автобусов до дачного малышкинского посёлка. Завтра он отправится туда первым же рейсом! Заберёт своего друга!

      Но этого не случилось.

      Он уже встал, оделся и пил кофе около окна, заедая твёрдым мятным пряником, как увидел подъехавший к его дому «рендж ровер». Из машины, как чёрт из табакерки, с не присущей хищнику импульсивностью выскочил Тимур. Даже со второго этажа Илья рассмотрел ярость на его лице, увидел и успел отшатнуться, так как визитёр резко вздёрнул голову, отыскивая его окна.

      Через секунд десять во входную дверь требовательно постучали. Илья застыл, даже жевать прекратил. Нет никого! Однако Тимура трудно обмануть, грохот в дверь повторился, теперь более агрессивно. Потом ещё раз. Илья на цыпочках прокрался в коридор, чтобы прислушаться к тому, что происходит в подъезде. Рассохшийся пол предательски заскрипел, хотя и вряд ли Тимур это услышал. Он и не прислушивался, ибо был уверен, что беглец и вандал трусливо прячется дома: больше негде, нет ни близких друзей, ни радушных родственников.

      – Открой! Я знаю, ты дома! – И бах, бах, бах! Илья инстинктивно отпрянул назад и упёрся спиной в стену. – Открой! Будь мужиком, а не соплёй! Я не уйду, пока ты не откроешь! Натворил дел и в подпол? Давай открывай, поговорим по-мужски!

      «С каких это пор ты со мной по-мужски разговаривать решил? – мысленно ответил Илья. – Нет, не открою! Что могут быть за разговоры? Разве только с членовредительством…»

      – Илья, открывай! Обещаю, не трону, хотя удавил бы суку! – Тимур словно услышал внутренний голос Ильи.

      «Нихрена! Мне не о чем с тобой говорить! Что сделал, то сделал, не раскаиваюсь и ничем помочь не могу!» – продолжал молча отвечать Илья.

      – Я жду! Раз ты так поступил со мной, с шедеврами, имей смелость посмотреть мне в глаза!

      «Не надо брать меня на понт! Что мне в твоих глазах? Притворство? Спасибо, накушался!»

      – Открывай! Я ведь не уйду!

      «Уйдёшь, ты же пунктуален, да и планы свои не меняешь! Минут двадцать-тридцать – и тебе уже нужно будет быть на каком-нибудь важном мероприятии и делать лицо в духе соцреализма!» – Илья с грустью посмотрел на часы в телефоне. Автобус до дачного посёлка уходил через сорок минут. Илья вздохнул. А телефон вдруг взорвался язвительной трелью. На определителе «Б». Б-г. Бог. Бахтияров. Илья тупо выжидал, когда звонки стихнут, не нажимая «отбой». Вместе со звоном вновь грохот в дверь:

      – Ну! Ты дома! Открывай! Открывай, сука! И не надейся, что я отстану, выкурю тебя оттуда, ублюдок! Дверь выбью!

      «Щас-с-с! Дверь ты точно выбивать не будешь! Скандал – не в твоих интересах, я ведь могу и полицию привлечь… Хотя, конечно, способ сомнительный… Но дверь выбивать ты не будешь. Не твой формат».

      В подъезде вдруг замолчали. Илья прижал ухо к двери.

      – В течение часа, срочно, – строго говорил кому-то Тимур. – Поспеши, мы, – это слово он выделил особо, – тебя ждём!

      Илья даже рискнул осторожно отодвинуть крышечку дверного глазка и выглянуть во внешний мир. Круглая линза предъявила мрачное лицо Тимура, очень близко, он смотрел прямо в глазок, опирался обеими руками на косяки, линза превращала эти руки в несоразмерно длинные клешни, которые могут и сквозь дверь проникнуть, и схватить жертву. Тимур вдруг прищурился и ухмыльнулся:

      – Я здесь, здесь… – И лукаво: – Открой мне, мой котик!

      Илья отошёл от двери, налил себе ещё кофе и встал около окна, ожидая, когда Тимуру надоест и он укатит на своём «рендж ровере». Минута за минутой, но Тимур не выходил. Илья понял, что на первый автобус за Казимиром он опоздал. С оптимизмом решил, что через час ещё один… Но через час с небольшим к дому подъехало грязное жёлтое такси, из него не торопясь вылез Бегич. Расплатился, встряхнулся, как обычно делает пёс после дождя, и устремился в подъезд. Илья подбежал к двери, превратился в ухо, но разговор, видимо, был либо слишком короток, либо слишком тих. Он заглянул в глазок, почти не таясь. Тимура не было, но напротив двери сидел на корточках, привалившись спиной к соседской двери, Бегич. Лицо равнодушно-кирпичное. Взгляд нулёвый, направлен куда-то на Илюхину дверь. Он вынул сигаретку, задымил, пуская дым в сторону лестницы. Значит, Тимур всё-таки торопился по делам и оставил свою ищейку караулить непослушного питомца. И Илья понял, что за Казимиром он сегодня не съездит. Договориться с Бегичем невозможно, спрыгнуть со второго этажа или даже как-нибудь по-человекопаучьи спуститься с него – невероятно. Может, вызвать какую-нибудь экстремальную службу? Типа «заклинило дверь», приезжайте, спасайте… Не выход, да и по-детски как-то. Надо подождать ночи, не будут же они и ночью караулить!

      Но Илья недооценил противника. Уже через три часа ожидания Бегич познакомился с бабкой Егоровной, что из квартиры напротив. Что-то ей навешал на уши, и теперь он сидит на стульчике, изредка общается с сердобольной старушкой, поедает пирожки и, вероятно, обеспечен туалетом. Окопался надёжно. Вечером приехал Тимур. Он опять стучал в дверь, звонил по телефону, говорил угрожающим голосом и даже юморил что-то по поводу «замуровали, демоны». Ещё он произнёс целую речь о том, что некоторые только называются художниками, а на самом деле вандалы, готовые ради своих мелких идеек уничтожить прекрасное. Одним словом, геростраты. Илья, внимательно слушая речь, отметил, что Тимур не просто психует, что он, должно быть, впервые в жизни не знает, что предпринять.

      Целую ночь Илья проверял в глазок наличие своих церберов. Сначала лично караулил нервный Тимур, потом недвижно сидел на стульчике Бегич. Под утро и сам Илья уснул. Надежда, что он найдёт Казимира сегодня, опять обрушилась.

      Часов в десять утра вновь забарабанили. Илья увидел в глазок какого-то нового Тимура: как будто его осенила какая-то идея, вероломный Будда готов к новому походу… Очевидно, он не спал ночь, искал какой-нибудь способ восстановить утраченные позиции. И, очевидно, нашёл, как ему казалось…

      – Илья, хватит изображать из себя тень отца Гамлета! Я из-за тебя оказался в очень неприятной ситуации!

      «А уж в какой неприятной ситуации оказался я!»

      – Мне надо с тобой поговорить. Вернее, договориться! Я готов отложить все разбирательства по поводу наших личных отношений и даже по поводу того, что ты натворил в моём доме!

      «Это ты натворил!»

      – У меня есть неделя, после я буду выглядеть, мягко говоря, пустозвоном и болваном. А ты же понимаешь, что этого я не смогу простить тебе. Ни-ко-гда! У тебя есть шанс всё исправить! Открой мне! Я не могу это орать на весь дом.

      «Всё исправить? У него есть машина времени? Уже ничего нельзя исправить!»

      – Слышишь? Я обещаю, что не трону тебя, я нашёл выход из ситуации! Давай я пойду в машину, оттуда позвоню, Бегич тоже пойдёт со мной. Мы снимем эту идиотскую осаду. Но ты ответишь мне! Договорились? Мы пошли! Возьми трубку! – И Тимур кивнул Бегичу, они вместе покинули деформированный мир за глазком.

      «Чёрт! Брать или не брать… вот в чём вопрос, – Илья подхватил шекспировскую бациллу от нечаянной реплики Тимура. Побежал на кухню. Увидел, как двое мужчин уселись в «рендж ровер». Даже не посмотрели на его окна. Звонок. Ещё звонок. Ещё… – Надо брать, немыслимо же, чтобы они продолжили это стояние!» И Илья нажал «ответить».

      – Да?

      – Правильно, ты скажешь мне «да». Короче, через десять дней я обещал представить миру Малевича. Ты его сжёг. Но я уже завязан с неслабыми людьми, которые заинтересованы в артефактах. И завязан серьёзно. И люди опасные. Ты меня подставил. Поэтому! Тс-с-с… Слушай меня! У меня есть картоны начала двадцатого века со штампом мануфактуры Кнопфа. У меня есть фотографии и описание экспертов. У меня есть ты, который рисунки знает лучше, чем кто-либо. Никого лишнего я не собираюсь привлекать. У тебя неделя, ты воссоздаёшь картоны, а я даже оставляю тебя в нашем деле. Ты сможешь. Ты единственный, кто сможет. Андэстенд?

      – Ты хочешь сфабриковать Малевича?!

      – Достойные списки лучше, чем отсутствие оригинала. Не мне тебе рассказывать, что именно подделки наполняют не только галереи, но и церкви, и частные коллекции…

      – И твою коллекцию?

      – Мою нет! Сейчас не об этом! Открывай двери, я привезу материалы!

      – Нет, Тимур. Я говорю: нет! Я уничтожил Малевича не для того, чтобы самому же по твоему приказу лепить фальшивку. Нет! Не ко мне!

      – Илья! Ты… – Но Илья нажал «отбой». Выдохнул и сел прямо на пол, накатили бессилие и негодование одновременно. Он понимал, что идея Тимура вполне осуществима, русский авангард подделывают все кому не лень, тем более что в графике и акварели практически не обнаружить фальшивку. А у Тимура есть авторитетное заключение, настолько авторитетное, что он уже заключил с кем-то из сильных мира сего денежный договорчик. Эксперты из тех, кто неподкупен, они не лгут. Они просто делали экспертизу оригиналу. Подделка и заключение вкупе – вуаля – решение проблемы.

      «Мне нужно просидеть здесь неделю, – решил Илья, – а может, и меньше! Бахтияров наверняка будет искать другого исполнителя. Ему будет не до меня, раз связался с опасными людьми… Лишь бы Казимир дождался!»

      Казимир дождался наступления густых сумерек, но ночь в городе оказалась совсем не той, что была в лесу. Зарево над мегаполисом приобрело угрожающий жёлто-розовый оттенок, а снег, наоборот, чернел с каждым пройденным километром. Здесь не было покоя и сумрака, под покровом которых кот мог идти своей дорогой; тишины, похоже, это скопище огней и опасностей не знало совсем. Фонари жадно выхватывали друг у друга куски тротуаров и дворов, железные демоны соревновались в скорости и рёве моторов. Казимиру пришлось двигаться рваными скачками от одного островка темноты к другому, но даже в поле света грязное серое пятно не становилось заметнее на карте неспящего города. Просто ещё один его аутсайдер шёл из ниоткуда в никуда. Прохожие не задерживали взгляд на ободранном коте со слипшейся мокрой шерстью неясного цвета, машины не притормаживали, когда он, собрав последние силы, перебегал дороги. Кот почти не видел ничего вокруг, ориентировался только на слух и на тонкую линию света, что всё так же ярко вилась перед ним. Идти по прямой не удавалось. Он то и дело упирался в бесконечные стены домов, машинально огибал их, снова выходил на ярко освещённые магистрали, высчитывал мгновения между нарастающим и удаляющимся звуком шин в мокром месиве снега и пускался наперерез. Низко опустив голову и хвост, трусил по разделительной полосе, под отбойником, между двумя огненными потоками плюющегося грязью транспорта. Фонари провожали неуместного посреди дороги, где и ходить-то нельзя, пешехода своими жёлтыми безучастными глазами.

      Казимир давно перестал чувствовать холод во всём теле и ядовитое жжение в истёртых подушечках лап, все его движения стали механически-угловатыми... Останавливаться было нельзя, но уткнувшись в очередную стену и пойдя вдоль неё, кот почувствовал предательски манящее тепло из тёмного отверстия у самой земли и скользнул в подвал. Спрыгнул наугад, свысока, почти по самое брюхо оказавшись в остывающей воде, удушливо парящей влажной плесенью. В три прыжка достиг суши и метнулся в неясный проём в дальнем конце помещения. Осторожно ступая, обнаружил возвышение, похожее на трубу, обмотанную тряпками, за ним в дальнем углу пол был устлан газетами и картоном, посреди которых остров – сухой и мягкий топчан. Казимир взобрался на него. Здесь было совсем темно – без всякого источника света коты так же слепы, как и люди. Сюда почти не долетали звуки города, только в дальнем углу урчало в трубах. С потолка то и дело звонко капал конденсат, звук отдавался эхом в коридорах подвала, не давая Казимиру совсем раствориться в вакууме тепла и тишины... Пахло плохо. Гнилой ветошью, остатками еды – прогорклым маслом и вяленой рыбой, едкой мочой; кот не стал бы искать здесь ничего съедобного для себя, даже если бы мог подняться и обследовать тёмное пространство. Его мутило от отвращения и брезгливости. Чистой воды найти в этой клоаке он даже не надеялся, а потому просто положил морду на вытянутые передние лапы и затих.

      В бункер подвала и собственного угасающего сознания свет, настойчиво тянувший его в путь, уже не пробивался. Вместе с ним потерянного кота покинули и мысли о его человеке. Остались только пустота и ожидание. Это было последнее и самое верное ожидание, то, которое всегда оправдывается – ожидание конца. Забыв, куда и зачем шёл, как он оказался тут, Казимир не испытывал страстей, присущих людям, не сокрушался, что не достиг цели, что путь его прервётся бесславно в бетонном мешке где-то между землёй и преисподней, что попорченная его шкура будет тлеть здесь вместе с уже истлевшим матрасом... Ему только хотелось бы немного помыться, вылизаться с ног до головы чистым малиновым языком, расчесать слипшуюся кровью и гноем шерсть на спине, много-много раз проводя нализанной лапой по морде, очистить присохший к векам мусор и натереть до блеска чёрные вибриссы. Но язык его был сух и бел – обезвоживание брало верх, гася все процессы в истощённом организме, – и Казимир даже не попытался пошевелиться. Это был дурной знак.