Текст книги "Страсти по Казимиру (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Часть 1

      Целый день гулкая немота стен, лишь ленивое движение оконного блика. Пыльный свет шествует по облезшим и выцветшим обоям, по уже совсем рыхлой пробковой плите с приколотыми к ней набросками, эскизами, напоминалками на ярких бумажках, по куче книг и журналов, что неровными стопками нахохлились прямо на полу, по развороченной и треснутой стойке для дисков. Луч зацепляется за проплешины истёртого пола, брезгливо проводит по громадине допотопного шифоньера с облупленным лаком, из его приоткрытой двери выглядывают тубы с рисунками и края повешенных на зажимы энгровых листов с давно созданными «шедеврами». Одежде, видимо, места в шкафу не нашлось, и она расположилась на кресле, цвет и модель которого невозможно понять как раз из-за вороха штанов, толстовок, футболок, кардиганов, шорт и рубашек. В углу, за всегда расправленным диваном, прислонился старющий этюдник, рядом банки и ведёрки с кистями и мастихинами, сумка с красками и растворителями, которые сохли здесь с прошлого лета. Над складом забытых приспособ приходившего напрасно вдохновения – угловая полка. Там красуется абсурдно пролетарский фарфор: серпасто-молоткастые тарелочки на подставках, умилительные статуэтки курносых пионеров за добрыми делами и три фигурки девушек в каких-то национальных костюмах, изящные чашки с неизящными – грузинским и лобастым – профилями вождей, чехонинская сахарница, напоминающая, что революция не сахар вовсе, чайник со склеенным мозаично носиком и с символичной трещиной прямо по дружбе народов, запечатанной в гербе. И гордость коллекции – кубистической формы чайная пара. С жёлтым кругом и чёрными прямоугольниками по костяному фарфору. Сам Малевич (и никто не докажет, что фарфор суетинский). Ибо Малевич – и точка.

       Тоскливо обозрев убогость обстановки, солнце вдруг наталкивалось на рабочий стол – неожиданное пятно технологического фьюче на фоне махры доперестроечных раритетов. Даже цвет стола вызывающе урбанистичен, как будто светится изнутри. А на нём возвышается надменное око широченного аш-ди монитора на серебряной ноге, рядом тонкий вакомовский дисплей и перо в футляре. Пространство вокруг этих чудес освобождено – правда, тут же на столе стопки листов, папок, блокнотов, бочонок под хохлому с наточенными карандашами разных мастей, в банке с этикеткой «Корнишоны» – резаки, палочки для тушёвки, ещё карандаши и ручки. С другой стороны – кипа журналов, заляпанная книга «Кельтский орнамент. Энциклопедия», огромная кружка с кофейными разводами внутри. Сбоку свисает гибкая нога круглой лампы. На стене большой постер со знаменитой фотосессии полуобнажённого и ещё романтически непьяного Джима Моррисона. Легендарное тело фронтмена культовых «Дверей» было изрисовано тушью мелким орнаментом – посмертная татуировка, ребрендинг иконы. Очевидно, что хозяин комнаты обитает в основном здесь, за столом… Когда дома. А пока его нет, за хозяина он – Казимир, дымчато-серый кот, который был бы совсем британец, кабы не предательски выступающие плебейские полоски. Кот щурился недовольно на солнечный блик, ибо оно без спросу шарит тут целый день! Когда же солнце скрывалось, уступая власть сумеркам, коту становилось спокойнее.

      Он обходил свои владения: инспектировал посуду в кухне на столе, проверял в ванной вечно капающий кран, что нарисовал оранжевое пятно на пологой эмалированной стенке, возвращался в комнату и неспешно валял по полу тяжёлый серый ластик, который приятно пах резиной. Его непременно нужно было затолкать в узкий просвет под диваном, там у Казимира уже были сложены карандаши, мыши из искусственного меха, разноцветные обёртки и масса других полезных в хозяйстве вещей. После активных занятий кот запрыгивал на высокий подоконник, устраивался на кипе бумаг с набросками и долго и со вкусом намывался. Вытягивал то одну лапу, то другую, изгибался с ленивой грацией, проходя шершавым малиновым языком по густому подшёрстку. Закончив моцион, приступал к созерцанию. Маленькие фигурки человечков сновали без толку по вечерней улице, и Казимир совершенно точно знал, что все они ищут что-то и никак не могут найти, оттого и суетятся там, глупые, ведь только большая нужда могла заставить их покинуть свои дома. «Наверное, они потерялись. Или идут за кормом. У них нет корма, и им пришлось выйти. Или у них из крана не капает вода. Без воды долго не просидишь. А может, у них совсем нет дома. Конечно, нет. Они ходят там и когда светло, и ночью. Когда мой человек спит дома, они всё ходят. Им некуда идти. Или забыли дорогу. У них же нет моего чутья, и теперь они не могут вернуться. Одни потерялись, а другие пошли их искать и тоже потерялись». Казимир рассуждал, не испытывая особого сочувствия, потом спрыгивал с подоконника, сбрасывал стопку эскизов и принимался раскладывать их на полу.

      Кот уже переделал все дела и, казалось, равнодушно ожидал хозяина, подрёмывая на широком стуле у стола с компьютером. Как только загремел железом замок входной двери, уши Казимира встрепенулись, и кот как бы нехотя спрыгнул со стула, сладко выгнулся, удлиняя своё тельце, дёрнул задними лапами и неторопливо пошагал встречать хозяина.

      Но вместе с хозяином квартиры в узкий коридорчик ввалился и второй – белобрысый, здоровый, кривоногий, – сразу стал стаскивать с того куртку, кинул её в сторону комнаты, в кота не попал. Прижал лбом к белёной стенке, стиснул собой, прошёлся вдоль тела ручищами, полез в штаны, что-то прорычал ему в ухо. Тело белобрысого похотливо тёрлось и изгибалось неожиданно активно для его габаритов.

      – Даже не дашь мне пару минут смочить очко? Хочешь грязной ебли? – уже по этой реплике было понятно, что хозяин пьян, обычно он не выражается по-скотски.

      – Да похер! – пыхтел в ответ раскрасневшийся здоровяк, он уже стягивал с пьяного майку.

      – Тогда зажги меня, Жигалов! – похабно хихикал полуголый парень с уже разваливающимся пучком волос на голове. Названный Жигаловым ещё что-то прорычал тому в ответ нечеловеческое, подхватил поперёк туловища и потащил в комнату, бросил на охнувший, как будто ему дали под дых, диван. И торопливо стал расстёгивать брюки, рубашку, сбросил почти всю сбрую делового костюма, на шее только остался висеть полосатый (контртон-полутон) галстук, а на ногах высокие правильные носки. Одежда полетела на кресло, обувь – обратно в коридор.

      Казимир обошёл хозяйские кеды и туфли гостя. Улёгся рядом и принял позу сфинкса с непостижимой улыбочкой, бесстыдно уставившись на разврат в комнате. Большой белый Жигалов ворочал его хозяина по дивану, шлёпал и жадно наглаживал бёдра и живот. Потом грубо развернул, настраивая собачью позу.

      – А резина? – агрессивно прохрипел гость. Тот, что стоял на четвереньках, вытащил квадратик фольги из-под подушки-валика и упал лицом в диван. Жигалов судорожно раскатал резинку на торчащем сизом члене, как-то беспомощно посмотрел на выпяченный для пользования зад, оглянулся, ничего подходящего не выцепил взглядом, плюнул на руку и резко ввёл пальцы в анус. Хозяин квартиры зашипел, но нисколько не сопротивлялся грубости. Прелюдия была урчаще скоротечной, так как терпежу у Жигалова уже не было, да и он помнил, что его друг любил пожёстче. Большой белый мужчина яростно вбивался и вбивался в гибкое и враз вспотевшее тело любовника. Он вцепился сильными пальцами в бёдра, вытянул шею и блаженно закрыл глаза. То, что нижнему больно или неудобно, абсолютно наплевать – он был поглощён только своим огнём и ритмом, он сейчас хищник и самец-повелитель. Осознание власти над почти равным себе заводило больше, уносило в первобытные стихии, где мораль и нежность ещё не родились. Так ярче, острее, бешенее, так он чувствовал себя мужиком, а не исполняющим танцы вокруг жены-капризницы жучком-навозником. С этим парнем ему удавалось трахаться не по-кроличьи споро, а по-настоящему долго, самозабвенно и жеребцово. Под финал Жигалов всегда выкрикивал какой-то разудалый клич на подобие курдского: «Хо-хой!» – и наваливался на партнёра, захватывал пучок волос и поднимал за него голову, нацеливался на благодарный поцелуй. Но поцелуй никогда не случался.

      – Жигалов, отвали! – зло и устало выпалил партнёр.

      – А чо «отвали»-то? У меня ещё есть время… Сейчас передохнём и ещё разик. А? А то я соскучился. Месяц тебя не видел.

      – Слазь! Никакого «ещё разика»! Вали домой, тебя жена с детьми ждут!

      – Я сказал, что мы с немцами сегодня встречаемся, так что подождут!

      – Жигалов! Отъебись, я сказал! – Придавленный с силой пихнул белое тело, и гость наконец поднялся. Он брезгливо снял презерватив и торжественно положил грязную и мокрую резинку на поясницу своего любовника. Потянулся и медленно прошёлся по комнате, прямо так – голый, в галстуке и носках.

      – Крутой у тебя комп, у нас в конторе у главного стоит такой, а он знает толк… Что, заказов-то много? Или мне спросить, есть ли удалённая работа для рисовальщика?

      – Не пошёл бы ты на хуй? Я хочу спать!

      – Илюша, ты грубиян! Получил удовольствие, так хоть поговори с благодетелем! Слушай, а дорогая твоя коллекция этой пролетарской посудки?

      – Не трогай ничего! И уматывай!

      – Так-то прикольно, когда на тарелке написано «Кто не работает, тот не ест», у-ха-ха! Вот сейчас бы для полного кайфа стопарик дёрнуть. – Жигалов после секса был на удивление разговорчив, чем ужасно раздражал. – Так нет! Машину не оставишь, моя мегера тут же вычислит. Ей бы в органах работать! Тут пришлось одну бабёнку после работы до вокзала довезти, так прикинь, я только на порог, она уже знает! «Пусть тебе эта минетчица котлеты делает!» «Для нас ты свою машину даже завести не в силах, а своих блядей раскатываешь!» «Пусть дети знают, какой у них отец кобель!» Весь мозг мне вывернула! А ещё её любимая забава вещи кромсать в экстазе ревности… А я потом новые покупай!

      – Ты свалишь когда-нибудь или нет? – пробубнил хозяин – Илья, стало быть.

      – Что ты за человек? – вздохнул Жигалов и присел на корточки, узрев кота. – Кис-кис-кис… Ты посмотри, как он на меня уставился! Ненавидит, должно быть. Дурачок! Твой хозяин любит, когда я его ебу… Кис-кис-кис… Иди сюда! – Но Казимир ловко увернулся от ручищи и даже цапнул гостя за большой палец. – И зверюга у тебя такая же… неласковая. Ладно, поеду домой… Раз вы такие.

      Жигалов стал медленно одеваться, приглаживая одежду на себе и сыто напевая какой-то мотивчик. Напоследок шлёпнул по голой заднице хозяина:

      – Про работу-то я серьёзно спросил, звони, помогу. И давай через недельку повторим. Жена с детьми должна к подруге на несколько дней уехать, и мы отвлечёмся от серых будней, ты у меня в планах. Всё, я пошёл! Пока!

      Илья ничего не сказал. Он так и лежал на животе, отвернувшись к стенке. Когда он услышал захлопнувшуюся дверь, закрыл глаза. Казимир осторожно подошёл к дивану, обнюхал свисающую руку. Рука вдруг ухватила кота за загривок и почесала за ухом. Илья перевернулся на спину и призывно похлопал по дивану. Казимир запрыгнул и взобрался на грудь хозяину, хмуро рассматривая его лицо. Илья потискал кота, помассировал спинку.

      – Что? Скажешь, что твой хозяин озабоченная тварь? Пьяная блядь? Ска-а-ажешь… И будешь прав. Такова жизнь! Либо ты на хуе, либо тебя на хуй… Ничего-о-о… Я ведь держусь! По рукам пока не пошёл, выпил сегодня немного. Так что не ругайся! Не мурчи так сурово! Про заказ помню, я уже почти всё сделал! Сейчас полежу чуток, смою с себя этого Жигалова… Чёрт, это я со злости его припёр, не дождался того, кого хотел. Он не пришёл. И я как истеричка бросился к этому козлу за утешением. Обещаю тебе, Казимир, как только заказ сделаю, так буду прежним… Обещаю… Обещаю…

      Илья действительно уснул, кот же пристроился на голом плече слева, мохнатым воротником обнял хозяина. И тоже притворился спящим. За час сна стало совершенно темно, в комнате зыркал только красный индикатор компьютера, из-за стенки доносились гундосые звуки рэпа. Это соседский мальчишка приобщается к великому смыслу битового речитатива. Потом вдруг оттуда же залаяла собака – видимо, её тоже достал этот стиль музыки. Казимир пошевелил ушами, но дёргаться не стал. Хозяин спит.

      Кот обнимал своего человека мягкой расслабленной лапой, словно показывая окружающему миру, что этот худой, уставший мальчишка – его. Перевёл турбо-мурчание в бесшумный режим, жмурился, но не спал. Магичил привычно: разгонял клочки энергии, оставшейся после прихода того, другого; успокаивал; понемногу отводил похмельную головную боль, что непременно настигает после неурочного сна. Настигает того, кого не обнимает его многомудрый кот.

      Казимир считать не умел, потому не мог сказать, сколько дней или лет провёл в этом жилище со своим человеком. В памяти его не осталось места и для воспоминаний о том, как он появился тут. Он знал, что теперь именно там, где всё стало правильно, так, как ему предназначалось его кошачьим провидением.

      Илья же мог бы без труда вспомнить, как лет пять назад, в гудящей компании друзей, уже начавшей отмечать чей-то завтрашний день рождения, он был единственным, кто не поддержал идею «подарить котёночка». Он и в той квартире, ядовито пропахшей кошачьей мочой и наполненной разноголосьем от жалобного протяжного до требовательно нетерпеливого мяукания и злобного упреждающего шипения, оказался всего лишь за компанию. Котёночка тогда так и не выбрали – отрезвил слишком реальный запах, да и сумма за британца сомнительной породистости казалась неприличной. Подарили потом, кажется, бинокль. Это уже через день Илья выгреб все свои заначки и вернулся к явно ненадёжному заводчику, чтобы забрать неказистого подростка, метиса голубого британца с невесть откуда взявшимся серым полосатым дворянином. Просто не смог забыть, как тот подошёл, не издавая ни звука, взобрался на руки и потребовал тут же чесать себе голову. Котёнок слыл мрачным и нелюдимым, шугался и своих, и пришлых, к тому же явный переросток – рекламировать просроченный товар, на котором брак породы было уже не скрыть, не поворачивался язык даже у нечистого на руку заводчика. Но к Илье навстречу нелепый котёнок вышел тогда сразу, будто ждал, что тот явится точно в означенное время.

      Сам кот всегда считал, что просто узнал своего человека – по цвету, что окружал его слабым свечением, по чистому, чуть сладковатому запаху, и произошло это не раньше и не позже, а именно тогда, когда и было нужно. А то, что человек вернулся за ним, только подтверждает, что все вышло правильно и они совершенно без сомнения – одно целое. Когда ещё безымянный кот оглядел своё новое жилище, то сразу убедился, что работы ему здесь хватит. Беспорядочные обрывки враждебной энергии и напрасных эмоций: бессильного раздражения, разрушительного гнева, унылого разочарования – наполняли дом. Со всем этим ему предстояло незримо бороться. В том, что сможет, он не сомневался. Первые дни были самыми сложными, приходилось приучать своего человека к себе, терпеливо объяснять, что к чему, пару раз довелось даже применить запрещённые приёмы, всё ради того, чтобы вывести его из себя – в такие моменты он становился наиболее уязвим, и тогда коту ничего не стоило поделиться целебной энергией и подлатать неухоженную, растрёпанную человеческую ауру.

      Кот быстро, как только освоил высокую полку, понял, что человек дорожит своими дурацкими пыльными тарелками. Он раз за разом позволял заметить себя проходящим по краю вдоль драгоценной выставки или сидящим рядом с угловатой чашкой, невесомо прикасаясь к ней мягкими подушечками лапы. Человек неизменно бросал все свои незначительные дела и бросался к коту, спасая чашку и невольно попадаясь на новый сеанс подзарядки. Кот был доволен.

      Несмотря на то, что человек стал звать его резким и рубленым словом «Казимир», которое, очевидно, служило в человечьем понимании именем, коту имена были не нужны. Он знал, кто он и кто его человек. Хочет «Казимира» – коту не жалко. Всё, что говорил человек, воспринималось им на уровне интонаций, без слов считывалось по ровной разноцветной ауре, успешно восстановленной его, Казимира, старанием, а злость и раздражение в её цветах почти и не прорывались больше. Теперь там росла и переливалась оттенками золота любовь.

      Кот охранял сон своего человека, положив лапу на его безволосую грудь. Илья явственно пах недавним гостем, но Казимир никогда не терял яркой нити собственного, родного запаха хозяина, который нельзя было спутать с чьим-то чужим или заглушить запахом секса. Не больше получаса обычно хватало, чтобы развеять фиолетовые оттенки досадливого разочарования и заменить его на ровную тёплую гамму с золотыми всполохами. Теперь же коту приходилось стараться. Он видел своим особенным зрением, что человек с недавнего времени чем-то обеспокоен, что за работой часто хмурится или смотрит в одну точку, а иногда ни с того ни с сего вспыхивает воодушевлением и надеждой, но затем снова окутывает себя лиловой пеленой... Он знал, что с тем, другим, кто приходил сегодня, это не связано. С ним вообще почти ничего не было связано. «Он никто моему человеку, – не сомневался кот, – и пахнет плохо. Самоуверен. Нечистоплотен. Напрасная трата энергии». Такие задачки Казимир даже не брал в расчёт. Незначительный урон по самому краешку энергетического кокона развеивался, стоило коту не без удовольствия позволить человеку потрепать себя по шёлковой шкуре, мокро поцеловать в щетинистый нос, прижаться плотно губами ко лбу и горячо подуть в шерсть. Он заходился в громком раскатистом мурчании и сам успокаивался, успокаивая растревоженного Илью. «Он меня любит, – обычно говорил себе кот. И повторял, слушая ровное дыхание человека: – Он любит меня».

      Через пару часов Илья замёрз и проснулся. Под присмотром Казимира сходил в душ. Сварил кофе – наверное, литр. Он пил его неправильно, разогревал потом остывшую жижу, объясняя свой неаристократизм коту: «Америкосы так пьют? Пьют! И всему миру велят!» Человек и кот отправились в комнату. Илья включил компьютер, вакомовский дисплей, лампу, поставил рядом кофе. Для Казимира насыпал в миску корма, поэтому тот хрустел внизу рядом с процессором, вслушиваясь в работу компьютерного мозга с видом автослесаря-аса около разбитой колымаги. Илья привык говорить с котом во время работы.

      – Смотри, завтра отдам эти рисунки Скилу в салон. Я молодец, я быстро их состряпал. И кому понадобились индейские татуировки? Представь, у меня бы на спине выжгли эти тамагавки, стрелы, перья, медведи, скиннеры, рыбины, черепа… – Казимир внимательно посмотрел на спину хозяина и продолжил хрустеть. – Думаю сегодня с волком намастрячить эскизик. И это будет последний в серии. Скил сказал, что есть ещё заказы, кому-то особые драконы понадобились. Не устраивают человеков уже змеи, готика, шипованные розы, буковки загадочные, кресты, самураи, киногерои на бледных телах. Что ж! Зато нам работа. Да и навык в драконах есть… Ну-ка…

      Илья открыл папку под названием «Фэйст», в которой целая серия референсов, скетчей и хайрезов – готовых иллюстраций к «Ученику чародея» Раймонда Фэйста. Пощёлкал мышью, нашёл изображение дракона Фантуса. Подхватил Казимира под тёплое пузо и усадил на колени, оторвав того от трапезы. Кот послушно уставился в монитор.

      – Как тебе? Нормальный дракончик? Я хотел, чтобы получилось что-то вроде Брайана Фрауда, немного с безумием. Хотя книжица – каноническое фэнтези, меч и магия, пафос и сопли. – Казимир фыркнул и тоскливо посмотрел вниз на миску с едой. Но хозяин стал листать дальше. – Это чародей Кулган, это герцог Боурик и эльфийский отряд, это принцесса Каролина ночью притащилась парня соблазнять, это воины-цурани бегут в лобовую атаку, это главный герой Паг с другом Томасом, а это… Ашен-Шугар – повелитель Орлиных гор – и его золотой дракон Шуруга. Да… – Илья залип на картинке. Приблизил лицо повелителя Орлиных гор. Персонаж был грозен, раскос, скуласт, с острым носом и выразительными губами, лоб сковывал золотой обод с тёмными камнями. Тяжёлая морда уродливого дракона покоилась на коленях рисованного героя, в правой руке он держал копьё с насаженной на него головой эльфийской королевы, по мощному древку стекала кровь и лепились кудрявые истекающие жилы и вены из головы. Казимиру не нравился рисунок, он вдруг стал выворачиваться из рук хозяина. – Это он, мой Тимур, – сообщил коту Илья похоронным тоном. – Да, он такой, с выдранными головами наперевес, с драконами в зобу… Он не пришёл сегодня. Вот я и психанул. Сдохну из-за него… – Кот недовольно мяукнул, чем снял оцепенение Ильи. – Жрать хочешь? Эх ты! А ещё Казимир! Сдохну – ты отомсти за меня! Мне ему работу отдавать через две недели. Отдам и больше не увижу. Буду Жигалова развлекать. Всё, чеши, хватай корм! – И он опустил кота на пол.

      С трудом Илья оторвался от картинки (уже законченной) с повелителем Орлиных гор. Взглянул на неготовый сториборд к ролику о фестивале рока на рекламный экран, подумал, что вряд ли выиграет конкурс, так как не уверен, что понял требования заказчика. Проглотил полкружки подостывшего кофе. Закрыл лишние файлы, оживил Adobe Illustrator и принялся за волка с ожерельем племени шошонов, с лунными глазами мага, с оскалившейся опасной пастью. Рисовал и сам скалился. Как и волк – он ночной житель.

Часть 2

      Илья не выходил из дома уже три дня. Глаза слёзно покраснели, виски сжимало клещами, но он работал и работал. Необходимо понравиться, чтобы пригласили на иллюстрирование второй части. Необходим шанс. Шанс увидеть того, кто выносит вердикт. Шанс проявить себя и проявиться в его жизни. Илья узнавал: Тимур Раисович Бахтияров – из касты брахманов-повелителей медиамира. Не сегодня-завтра он будет владеть медиахолдингом «Северное сияние», а пока… стажировка начинающего магната. Тимур – повелитель Орлиных гор – был безнадёжно свободен, безнадёжно одинок, причём счастливо одинок. Наследный принц медиагор появлялся в свете то с ультрадлинноногими топ-моделями, то со смазливыми начинающими артистами постельного жанра, то в гордом одиночестве. Тимур слыл прожжённым эстетом и коллекционером редких артефактов. Невзирая на его молодость и неопытность, его оценка готового продукта была конечной и решающей. К счастью, Тимур имел нюх на таланты, вытаскивал невесть откуда взявшихся митьковских пьяных гениев, организовывал выставки мессий нонконформизма, публиковал поэтов-блогеров, издавал скандальный глянцевый журнал в стилистике супрематического порно, организовывал акции сожжения «тупой литературы». И всё на грани гламурного фола и безупречного вкуса. Бог. Б-г. Б. Бахтияров, собственной персоной.

      Илья очно виделся с Тимуром четыре раза. Первый – случайно, в коридорах «Северного сияния». Его сразу настиг ледяной демонический взгляд, которым его наградил этот сверхчеловек. Илья остановился, сражённый, а Тимур оглянулся, заинтересованный. Второй раз – непосредственно в кабинете лучезарного, когда предложение Ильи по «Ученику чародея» показалось наиболее приемлемым и оригинальным (хотя вроде и не принято сразу «в дамки», да и за стол к куратору он никогда не ездил). Третий… О, этот третий! Тимур вдруг позвонил сам. Спросил – как продвигается работа? Нет ли проблем? Могут ли они встретиться? И они встретились. В грохочущем сленгом баре в центре. Тимур там был инородным телом в костюме от «Армани» и с золотым галстучным зажимом у сердца посреди архипелага толстовок, играющих в кикер. Все пили пиво, а он гранатовый сок. Все шумели, перебивая друг друга, а он выразительно громко молчал. Всем нельзя курить, а он пускал специфический дым от золотистых Black & Gold. Бахтияров, прищурившись, слушал Илью, который не мог остановиться: всё рассказывал и рассказывал. Сначала – как он видит главных героев заказа, потом – как он учился, что он категорически не понимает в искусстве, о том, как ездил дикарём по Восточной Европе, и знакомился с новомодными тенденциями периферийной галерейной жизни, и встречался с Каролем Баком – знатоком женского тела. Позже Илье было стыдно оттого, как много он говорил, и очень лестно то, как Бахтияров смотрел на него. Прищурившись. Внимательно. Впитывая. Жадно.

      А потом был «Малевич», распиаренный клуб с претензией на странный дресс-код, где Илья прождал Тимура полтора часа. Где Илья и понял, что заболел этим человеком. Что пойман. На аркан. Степняк с раскосым и диким взором захомутал, свалил и поволок за собой по неровной поверхности пыли и рутины. Илья делал вид, что заинтересован рассуждениями известной художницы-толстухи Петренко, что ему очень интересен проект оформления альбома анально-инструментальной группы «Кариес» – форсайт андеграунда последнего года, что он абсолютно в теме последних акций оппозиций и вполне собирается на все флеш-мобы мира… Короче, он напился и позорно позвонил Жигалову, чтобы ненавидеть себя ещё как минимум неделю, так как Тимур так и не объявился.

      Четвёртый раз был вновь официально деловой. Деловущий, можно сказать. Образы «Ученика чародея» утверждены и завизированы. Илья никогда не ходил лично к заказчикам, ведь для этого существует Интернет всемогущий! Но тут не мог не пойти. Тимур делал вид, что никогда не вбирал жадно Илью, а Илья притворялся, что не ждал тщетно полтора часа, изнывая от обиды и страсти. Тимур как бы вскользь спросил о личной жизни, Илья как бы невзначай сказал, что дома кот. Тимур как бы нечаянно пододвинул журнал с невероятно возбуждающей обложкой предспаривания двух аполлонов, Илья как бы не смутился, а напротив, улыбнулся и прикусил губу. Тимур как бы разрешил «на ты», Илья как бы заикнулся о том, что только у себя дома «он настоящий», что нелюдим и что обожает Малевича. Вся беседа в полутонах и в полунамёках. Один получил неясную надежду, другой – конкретную задачу.

      И теперь Илья работал, побоку новые заказы Скила и практически готовый сториборд для рок-феста. Он отклонил заманчивое денежное предложение поучаствовать в проекте по обучающим комиксам для клиентов солидного банка. Он создавал новых магических героев, стилизовал их под Фрауда, добавлял ориентальный орнамент и сюрреалистическое небо. Он хотел быть лучшим.

      Казимир улавливал, что хозяин в горячке, что он как будто заболел. Кот хмурился, грыз кеды, царапал угол дивана, запрыгивал на полку с молоткастыми тарелками – напрасно. Илья не замечал попытки излечить, вытолкнуть из водоворота чувств. А Казимир видел, как водоворот этот с каждым часом затягивает его человека всё глубже, как обвивает его непривычно ярким, рваным сиянием красно-оранжевых протуберанцев, лишив покоя и сна, как искрят и подрагивают его пальцы, которые раньше успокаивались, стоило им пройтись по шёлковой серой шкуре, а теперь они только порхают над клавиатурой, выбивая нервную пластиковую дробь. Кот слушал эти бесконечные механические щелчки, мерное гудение хозяйского компьютера и то, как, сливаясь вместе, они становятся одним восходящим звуком тревоги. Тревога нарастала, Казимир видел, что охватившее человека свечение новой страсти выжигает бреши в собственной, некогда спокойной, переливавшейся хорошими цветами оболочке, что оно делает человека уязвимым, поглощая, подменяя собой его прежнюю ауру, не раз правленую его, Казимира, стараниями. Он и сейчас знал, что может помочь, что может отвести опасный жар от своего человека, но для этого ему нужно было восстановить связь. Вызвать того на контакт, захватить внимание, поймать его взгляд своим, когда расширенные до предела зрачки делают янтарные кошачьи глаза чёрными магическими кругами… Чёрный – отсутствие всякого света – способен поглотить все беспокойные неровные лучи, и Казимир, не зная точно, как это работает, был готов принять на себя всё, что выбивало его человека из равновесия, грозило ему потерями, заставляло забывать себя и впадать в зависимость. Но контакта всё не происходило. Оттого кот и мельтешил, и не находил себе места – он не узнавал своего человека и не понимал причин таких перемен. Хозяин не брал на руки, не обнимал кота, засыпая, почти не разговаривал с ним. Он заболел, и симптомы были неумолимы: запойное рисование и лихорадочная переписка с повелителем Орлиных гор.

      После очередного сеанса электронного общения Илья вдруг закричал:

      – Казимир! У нас есть всего полчаса!

      Он соскочил с кресла и заметался по квартире, убирая разбросанные вещи, вытаскивая забытый пылесос, сгребая постельное бельё в поддиванный ящик, растворяя окна, протирая мокрой тряпкой обалдевшие предметы мебели. Казимир тоже забегал: агрессивно – за щёткой пылесоса, весело – за тряпкой в руках хозяина, озабоченно – вокруг кресла, открывшего миру свою классическую полосатую породу.

      Отбегали вовремя, звонок брякнул как раз, когда Илья и Казимир, бросив мокрую тряпку под ванну, с удовлетворением осматривали достижения авральной приборки. Илья перекрутил пучок волос на голове и пошёл к двери.

      Это был он – царь Горы, раскосый повелитель слов и слайдов, медийный Чингизид. То ли не показал виду, то ли действительно был демократично настроен, но на неровные стены, убогую обстановку и насторожённого кота бросил мимолётный взгляд и направился в комнату. Там чему-то улыбнулся и присел на полосатое кресло. Илья старался не мельтешить, не заискивать, не смотреть восторженно. Он развернул монитор компьютера к гостю и начал демонстрировать то, над чем работал столько времени. Тимур кивал. Смотрел внимательно и ласково. Вопросов не задавал. Ведь он уже успел оценить фантазию и умения иллюстратора через те превью, что Илья присылал. Он пришёл за другим. Вопрос об иллюстрациях для Р. Фэйста уже решён…

      – Илья, покажи мне свои работы, – Тимур царственно указал на кусочек серой бумаги, торчащей из-за дверцы шкафа. Илья в нерешительности замер, хотя ведь знал, что попросят именно это. Набрался духа и вытащил из шкафа несколько тяжёлых бумажных пластин, пропитанных его идеями, образами и цветом. Поставил беспорядочно, как на просмотре в художке: на пол, на диван, на стол, на кресло. Тимур наполеоновски сложил руки и пристально рассматривал каждую работу. А Илья и Казимир рассматривали его – один с волнением, другой с тревогой.

      Теперь Казимир мог увидеть то, чему не находил объяснения всё последнее время. Предмет болезненной страсти его человека возвышался во всей своей хищной красоте. Он источал ровный уверенный свет, он заполнял излучением всё пространство вокруг себя, подавляя и подчиняя. Казимир невольно поднял шерсть вдоль всего хребта и распушил хвост, нервно дёргая самым его кончиком. Чувствовать, как его человек плавится в ставших совсем бордовыми языках невидимого пламени, было почти физически больно. Наблюдать, как собственная защита хозяина развеивается в присутствии страшного властелина, как подкашиваются ноги и как сила притяжения влечёт его не к земле, а к источнику опасного излучения, было для кота равносильно поражению в ещё не начавшейся схватке двух звериных натур. «Злой. Опасный. Плотоядный. Он хочет моего человека себе, он может перекусить ему хребет. Он многих перекусывал, он из победителей. Побеждает походя и жрёт обидчиков. Большой кот, любит играть со своими мышами», – Казимир не знал, как именно коту должно играть с мышью, он никогда не видел живых мышей, но в его кошачьей генетической памяти всплывали образы жестокой игры ради игры, когда наслаждение приносят хрипы придушенной жертвы. Он считал такие развлечения пережитками запылённого веками прошлого, совершенно недостойными интеллигентного благополучного кота, служащего лишь любви и умиротворению во всей вселенной. Однако в чужом человеке, расположившемся на полосатом троне, кот ясно увидел настоящую чистую породу хищника.