Текст книги "Батальные сцены (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Ангел навис надо мной, в ужасе рассматривая мою физиономию. Как будто я какое-то чучело! Я сделал то, что пришло в голову! Улыбнулся и сказал:

– Привет!

– Блядь! – неласково поздоровался он. – Ты?

– Да нет же, это ты! – я попытался указать на очевидное.

– Сука!

– Я?

– Сука сопливая!

– Я?

– Да я… да я убью тебя!

– Меня? За что?

Не, он же не видел, что это я начал. Он же проснулся на самостоятельном исполнении! Но, похоже, его это не убеждает. Блин! Геля бахнулся на бок и руками, ногами стал выпихивать меня с дивана. Э-э-э! Э-это мой диван! Бамс! Блин, на бедре будет синяк, удалось от встречи с ламинатом спасти только голову.

– Спи там! – заявляет изверг.

– На полу? – возмущаюсь я. – Ты ничего не перепутал? Это вообще-то моя комната и мой диван!

– Я в гостях! Мне всё самое лучшее.

– Тут холодно!

Ну и не стоило этого говорить: в меня летит моя подушка и одеяло. А Геля перемещается на мою половину, показывая всем видом, что не пустит меня назад. Я как бы недоумеваю, для ярости, видимо, не совсем проснулся. Заворачиваю своё тело в одеяло и сажусь как будда посредине комнаты. А этот недоделанный ангел разворачивается на живот и руки-ноги в стороны. Мальчик-звезда звездой звездит – распластался по моему диванчику. Лицо типа суровое. Но я же вижу, больше растерян, чем грозен. Глаза закрыл, доспать собрался. Щас! Я что, зря театром занимался восемь лет?

Закусываю губу, тру глаза, подбородок дрожит. Не так уж и темно, заметит. Попыхтел. Решил «получше» завернуться, стучу коленками по полу. Тс-с-с! Искривив лицо, смотрю на ладонь, дую… гы-ы-ы… якобы чем-то укололся или порезался. Этот звездунец глаза-то приоткрыл, наблюдает сквозь ресницы. Я тебе сейчас устрою театр одного актёра! Начинаю закутываться, неловко и угловато дёргая локоточками, матерюсь шёпотом на безвинное одеяло. Замотав себя в кокон, заваливаюсь на пол. Башкой на голый пол, щекой к холодной поверхности. Подушка типа далеко улетела, а я в аффекте и не заметил. Шейку вытягиваю так, чтобы обнаружилась её беззащитность и тонкость. С шумом и скулением переворачиваюсь к зрителю спиной. Сворачиваюсь калачиком ещё туже. Чешу затылок, одеяло спадает (я же мастерски чешу затылок, стараюсь). Новая серия воссоздания кокона для без вины виноватого. Успокаиваюсь. Ненадолго. Всхлипываю. Затихаю. Пусть вражина напряжённо ждёт моего следующего па. Считаю про себя до тридцати. Всхлип ещё горше. Ещё раз до тридцати. Шёпотом: «Ч-ч-чёрт!» Начинаю опять поворачиваться теперь к нему лицом. Ворочаюсь долго, выразительно, «нечаянно» теряя контроль над дурацким одеялом. Ладошки под щёку, лицо должно жалостливо-умилительно расплющиться. …девять… десять… Апчхи! Ещё ворочаюсь. Зевок, сморщив нос, всхлип. Ну и тройной аксель – поднимаю голову, щурюсь, оглядываю нательные окрестности, вижу напольные электронные весы. Вытягиваюсь за ними, демонстрируя лесенку рёбер (бедный, худенький мальчик!), тащу к себе и устраиваю голову на безбатареечный и пыльный прибор. Типа подушка. Интересно, сколько весит голова? Надо вставить батарейку и взвесить. А если спать в это время? Сны утяжеляют мозг? Гы-ы-ы… Горестно вздыхаю. И есть! Победа!

Геля с психом вскакивает:

– Придурок!

И в одних плавках чешет вон из комнаты. Стук, бряк, это он в туалет побежал? А я торжественно возвращаюсь на диванчик, блаженно вытягиваясь на тёплом от его тела матраце. Утыкаюсь в его подушку – моя-то валяется в углу. Пахнет яблоком. Вкусно!

Но продолжения утренних разборок я так и не дождался. Блин. Мама проснулась и встретилась с облегчившимся ангелом в коридоре. Они о чём-то говорят. Шепчутся гады, ни черта не слышно. А потом оба заходят в мою комнату:

– Дим, – ах, какой добрый ангельский голос! – Не притворяйся! Куда мою одежду дел вчера?

– Уа-а-а! – я вытягиваюсь, шевеля пальчиками. – В машину, стираться!

– Блин! Это ж не высохло, значит!

– Должно быть почти сухим, только утюжком подгладишь, – советует мама. – Эй! Мефистофель! Вставай, накормлю вас, и я убегаю, мне в типографию надо!

Дальше было неинтересно: Геля напялил мой банный халат и с видимым облегчением удалился за мамой на кухню. Трещат там, без меня… Пришлось вставать, собирать бельё и складывать диван. Пришлось быть послушным скромным сыном (мама даже опасливо на меня пару раз взглянула): беспрекословно ел недосоленный омлет, не чавкал, вспомнил все формулы вежливости, сидел выпрямив спину, а не как обычно – подвернув под себя ноги и скукожившись над экраном планшета. По-моему, у нас опять дуэль – кто быстрее маму вежливостью задушит и этикетом добьёт. Но мама – крепкий орешек! Делает вид, что не замечает спектакля. Изредка улыбается. Геля обстоятельно рассказал про своих родителей. Что мамы нет (тут он споткнулся…), а папа с новой женой укатили в Грецию, у них там бизнес. А он учится на актёрском отделении. Мама живо интересовалась его бытом, дескать, как так, мальчик один! Что кушает? Кто дома прибирается? (После его ответа я получаю от мамули подзатыльник.) Сколько платит за коммуналку? Прочая бытовуха… Мама же посоветовала Геле навести лимонную жижу, чтобы стереть вчерашний автозагар. В общем, светский breakfast, после которого мама пошла наводить марафет, чтобы идти «разбираться с ублюдком Тумановым», я безропотно мыл посуду, а Геля пошёл выпаривать воду из своих штанов и футболки.

Окончательно всё вернулось на круги своя, уже когда мама ушла. Переодевшись в своё, Геля решил-таки воспользоваться нашим лимончиком и навёл раствор из какого-то лосьона, что мама ему выдала, и лимонного сока. Набрал ватных дисков и стал осторожно протирать лицо. Шею. Снял футболку и выбеливал грудь и живот. Уже бока было трудно чистить. Поэтому я по-братски предложил ему безвозмездную помощь в протирании спины. И он подставил своё тело. Сначала я просто подурил: выбелил лимоном на его лопатках крылышки. Гы-ы-ы… Сфоткал на телефон. Показал ему. Он хмыкнул, подкрутил мне около виска, велел убирать и со спины, и из телефона. На самом деле я ничего не собирался такого делать. Честно! Но что-то нашло на меня уже на излёте этой процедуры.

Последний раз проводя ваткой по линии позвоночника увёл ватный диск за пояс штанов чуть ли не до… Получил локтем в живот. Ну и разозлился! Неожиданно для объекта просунул руки через талию на живот и на грудь, прижался к его спине и кусаю в шею, в загривок… Получилось несколько раз… Получилось достать до твёрдых сосков… Получилось выжать из него хрип… В зеркало я увидел на его лице распахнутый в изумлении рот, вздёрнутые домиком брови и округлившиеся глаза. Его шок продолжался недолго. Он перехватил мои руки, откинул их, согнулся, по-моему, схватившись за пах, ну и потом… В общем, в этот раз точно врезал. Я отлетел к входной двери. Геля вовсе не ангел, демон на все сто! Орёт! Матерится! Рывками надел футболку, дал круг по квартире в поисках носков, потом второй круг, не понимая, куда дел телефон, долго выцеливал руками рукава куртки, психуя, порвал шнурок на кроссовках. Но потом ему пришлось оттаскивать меня от двери, так как я, как мешок с песком в осаждённом Севастополе, подпирал хлипкие укрытия и впитывал в себя пули его слов. Подняв меня за грудки, Геля добавил ко всем предыдущим словам:

– И не нужно мелодраматических сцен! Артист! Кто поверит твоим слезам! Сопляк! Лучше бы я тебя оставил вчера…

Он хлопнул дверью. А я вовсе не играю. Роли такой не знаю. Я в слезах и соплях. Как ему сказать-то? Как справиться с собой? И челюсть больно, и сердце воет. Сдал камеру своего сердца ему внаём, а он там поселился и хозяина ни во что не ставит… Жа-а-алко себя…

* песня М. Глинки и Н. Кукольника «Спи, мой ангел»

========== 7. Ангел ==========

Заходит в мой последний вагон и не здоровается, рожу отворачивает. Садится, достаёт блокнотик какой-то и в него вперяется. Я вытягиваю шею: слова записаны в столбик, как стихотворение – наверное, его песня. Он заметил моё любопытство, отворачивается от меня всем корпусом. Идиот. То не отлипнет, то отворачивается. Очень надо! Даже хорошо, что ты, Димочка, тактику сменил или интерес потерял. А то я уже ломаться начал, таять, тянуться, приглядываться к тебе. Чего стоит этот мой поцелуй… Я как очнулся на нём, как разглядел под собой разомлевшее лицо, как почувствовал животом тёпленькое тельце, то холодный ком поселился где-то в районе желудка. И только его нахальное «привет!» позволило мне «протрезветь» и хоть чуточку себя оправдать: факт, этот сопляк всё устроил! А потом ещё бенефис на полу мне изобразил, артист-юморист редкого жанра – детский порноводевиль. Я уже тогда осознал, что нужно улепётывать из этого дома, не надо оставаться с ним один на один. Однако не только не «улепетал» вслед за его мамой, ещё и позволил этому бесу спину мне протирать. Он старался, наглаживая кожу, держась за моё голое тело левой рукой то за плечо, то за шею, то за талию, то всей ладонью на лопатку. И в финале прижался и впился в шею. Вот я испугался-то! Испугался того, что возбуждён его лапками и дыханием, его шевелением на моей спине, ощущением от его губ. И ведь в этот раз он посягнул на меня без удара в голову, я был вполне вменяем… Поэтому пусть отворачивается, избегает, обижается, не разговаривает. Отлично, то, что надо!

До театра он идёт за мной, выдерживая дистанцию в десять метров. Не вижу, повторяет он мои движения или нет? Оглядываюсь, он демонстративно пялится в витрину. Блин, моё любопытство к нему плохо заканчивается, я поскальзываюсь и грохаюсь на задницу. Димочка элегантно огибает моё ушибленное тело и никакого участия в моей судьбе не принимает. Гад! Весело обгоняет и скрывается в здании. Ну, погоди, зайка-котик!

Сегодня прогоняем оба общих танца на сцене, на фоне декораций «Тётки Черлея». И уже в первом, с петлями, Димочка со мной на встречном прыжке и на поддержках. Мы пузами так сшиблись, что показалось, что отбил себе нахрен все кишки. Видимо, этот озабоченный сопляк тоже приготовился к атаке. Отскочили друг от друга, как мячи, еле устояли. Переплетение ног, прыжок, я коварнее… Димка падает, едва успев выставить перед собой руку… Потирает плечо, смотрит волком, а не котиком. ПалФё орёт, Алёна качает головой. Всё сначала.

На новом прогоне роняю его в поддержке – дёргаю ногой так, что он съезжает по мне и коленками об пол, шёпотом матерится. Из-за моей «оплошности» третий прогон. Димон уже на втором такте после прыжка врезал мне ребром ладони в лицо! Почти форхэнд. Типа случайно близко при вращении подошёл и рассинхронил… Блин, синяк будет на скуле! Мы еле дотанцовываем: он так на меня своими костями запрыгнул, так вцепился в шею железной хваткой, что не сбросишь клеща, только вместе с собственным мясом. Все движения резкие, близкий контакт, на грани фола, на грани корриды. А раз так, то подводим всех – темп ускоряем, «одеяльщики» поневоле. ПалФё опять на нас орёт. Пришлось делать четвёртый прогон, наши товарищи по сцене посылают в нас гневные «файерболы» своих гневных глаз: прокручивать тело на режущих руки верёвках лишний раз никому не хочется. А потом ещё танец с газетами. В первый же раз откровенно скинул Димку со спины при перекате. Чёрт! Даже испугался: он грохнулся, так неловко подвернув под себя руку… Думаю, всё, сломал конечность сопляку. Но тот оказался живучим – железный человек. Правда, после этого на новых прогонах я был осторожнее… Я, но не он. Он конкретную подножку поставил… Короче, придурки… оба.

Мы потом остались с Вольдемаром и «папашей Виктором» ставить композиционно первую сцену с музыкальными номерами, ту, которая сразу после общего танца. Ленка, Данил, Фаим тоже в зале уселись, чтобы сразу «подхватить» переход на следующий шаг, прогнать первый акт, хотя бы текстово. А Димка и Андрей Ремезов из «взрослой труппы» пошли в репетиционный: они будут ставить убийство епископа Басингстока, когда Хайд сначала свой сольный вокальный номер исполняет, потом танцует с тростью по улицам города, ну и убивает бедолагу епископа. Жалко, не Димочку убивают.

Когда уже в раздевалке оказались, то осознал, что ищу Димкины вещи: ушёл или нет… Не ушёл, они там задержались с убийством Басингстока. Зачем-то курить пошёл с Виктором (мы его имя с ударением на второй слог произносим). Мужику лет сорок пять, в основной труппе только дубли и мизерные роли, в таком возрасте – а в основном стариков играет. Но, по-моему, он не парится по этому поводу: никакой депрессухи непризнанного гения. Наоборот, сыплет всякими историями зелёных спектаклей, экстремальных антреприз, ляпов с репликами и реквизитом. В воскресенье играем прошлогодний мюзикл «Мальчик-звезда» дневным сеансом, так там Виктор выступает в роли «моего» отца-лесоруба. Я его с прошлого года «батяней» называю.

К нам и Монка присоединилась, смолит, втягивая щёки, нагло прожигает меня своими чёрными глазами. Ждёт моего решения. Она в перерыве подошла ко мне и предложила пойти к ней ночевать. А это может значить только одно: у неё опять никого нет, а «я – такая душка!» Периодически, осознав эту истину, Монка тащит меня к себе и всё ждёт каких-то геройств, необыкновенной страсти и романтического завтрака в завершение. А я, глупый пингвин, срываю её планы: обычно ржу полночи над её потугами, вместо благородных напитков дую плебейское пиво, а секс превращаю в дружеский перепихон, в завершение просыпаю, мы оба соскакиваем с разных краёв постели и в горячке собираемся на пары, ибо опаздываем. Я опять ржу над тем, как она красится: щёточкой водит по ресницам, по-рыбьи открыв рот, пальцем размазывает тональный крем, выпучив глаза. При этом бесконечно повторяются следующие фразы: «Страшнее атомной войны!», «Капец, ресница выпала!», «Даже накраситься толком не успеваю», «Во, уродина!». Это всё на меня рассчитывается, чтобы я в ответ откомплиментил Монку. А я, олух, типа не понимаю, ржу и поддакиваю. Она обычно обижается и начинает активные поиски настоящего мужчины, а не «мальчика-звезды», не умеющего шикарно ухаживать и романтически молчать.

Сегодня такой день. С утра на парах ещё ко мне подкатила, на ухо шептала, прижималась, глазами стреляла. Очередной приступ любви ко мне. Монка – славная девчонка, пусть манерная, угловатая, вся из себя нервическая барышня декаданса, но ко мне хорошо относится, денег не вытягивает, излишне со мной не умничает, но и не тупит. Опять же в клубы с ней ходить – одно удовольствие: танцует классно, выглядит потрясно. Если и напивается, то не блюёт мне на грудь и не размазывает губную помаду по моему лицу, адекватная, короче. Поеду к ней, наверное… Я ж человек свободный.

Мы пошли по домам уже в густую темень только после того, как взмыленный и шалый Димка с тростью прошёл в раздевалку, зло покосившись на нашу укурившуюся троицу. Мона на своих огромных шпильках продвигалась к остановке очень медленно, цепко удерживая меня за рукав. Остановка как раз напротив входа в метро. Стоим, никого не трогаем, у девчонки азартно глаза блестят, у меня призывно желудок урчит, вокруг усталый замёрзший народ матерится на безобразно ходящий транспорт. Вдруг лихо подруливает золотистая «тойота камри», открывается дверца и оттуда знакомый персонаж – Димкина мама, Софья Павловна. В лихой лисьей шапке с хвостом и какой-то кожаной ковбойской тужурке:

– Геля! Садись! Увезём тебя!

Я растерялся. Монка вылупилась, она ж не знает, что это мама нашего мистера Хайда, а дамочка выглядит весьма эффектно.

– Геля! Ну что ты тормозишь? Мне нельзя тут стоять, надо же тебя отблагодарить за вчерашнюю ночь…

На этом моменте Монка фыркнула и зашипела:

– Шшшто ты шшшиперишшшься? Марш в машшшину! – и ещё тише: – Шшшит!

– Мона, ты что! Это же… – но было поздно, девчонка взбесилась, губы поджала, толкнула меня, а тут ещё нужный автобус замаячил. Чёрт! Не судьба сегодня… И я заскакиваю в машину на заднее сидение. И кто рядом? Димка – демонический зайка-котик. Отвернулся от меня, играет обидчивость дальше.

Всю дорогу – а это нехилый крюк – меня веселила Софья Павловна. Она же велела мне её называть запросто – Софа. Димка угрюмо молчал, сложив по-наполеоновски руки. Между его коленками торчала трость Хайда. Он сейчас с ней повсюду будет ходить? Ничего в меру не может делать!

Меня подвезли к самой парадной, впритык к крыльцу, на котором возвышался дедок с первого этажа, он обзывался во всей красоте своей подлючьей лексики на какого-то парня, что уходил прочь, я не заметил кто. Зато заметил другое, уже когда вылезал из салона и прощался с Софой, отвергая десятое приглашение поехать к ним, взглянул на Димку. Торжество? Победа? Ухмылка в этих глазах? Он не успел их спрятать от меня за маску надутости… И чему он ухмыляется? Сопляк!

Уже на следующее утро я примерно понял, чему он ухмылялся. Мало того, что с утра скотина Бойцов мне настроение испортил своими непристойностями и шлепками. Ещё и Монка присоединилась к моему гноблению: на английском демонстративно отсела от меня, а когда я тсыкал полпары, чтобы она мне текст дала, то она повернулась и показала мне фак. В перерыве попытался объясниться. Монка, как бешеная, стала шипеть и язвить, дескать, я геронтофил и записная шлюха. Нихрена себе! Она даже слова толком вставить не даёт, на мою судорожную вставку: «Это Димкина мама была!» – моя неожиданно ревнивая подружка разразилась демоническим смехом и спросила, а не сплю ли я с Димкиным папой, или у нас на троих секс? Тут уже взбесился я, заявил, что «мне и самого Димки за глаза!». Плюнул и отправился выпрашивать перевод текста у Зарины, доброй души.

На сцендвижении сегодня – сценические переноски. На «траурном проносе» таскали меня. Когда поднимали вчетвером, Ронька заржал и меня грохнули об пол. Уронить Роньку при «переноске друга» и «переноске врага» был огромный соблазн. Вымотался на этом поднятии тяжестей, как портовый грузчик. А потом ещё две пары актёрского мастерства… У-у-у… Ритмическое согласование, упражнения на актёрскую смелость, анималистические этюды – пантомимы, под заданную музыку, с озвучанием. Мне всё каких-то птиц задают: спина и шея вытянулись, нос заострился и голос сел – от этих перевоплощений в пернатых. Опять по дороге только хот-дог успел купить и, блин, торопился, от голода рученьки тряслись, обжёгся. Как так? Хот-догом? Ладно, хоть Димка не видел, не ухмыльнулся, довольный моей невезухой. Он сегодня уехал в театр раньше меня. У него отдельная репетиция.

Видел только его одежду в раздевалке… Даже не слышал, как он поёт, как тупо подкалывает меня… Я погрузился в своего Джекилла, репетировал сольный номер, сцену в кабаке… Димку не видел. Он ушёл раньше. Блин. Даже не знаю, чувство какое-то непонятное, как будто меня обманули.

Только когда добрался до дома, понял, что чувство было не напрасным. Снял курточку – и на спине, блядь, крылышки белые из клеящейся бумаги по лопаткам! Да ещё из-под них какие-то белые пёрышки выглядывают! Как я их не заметил? Напялил куртку и не взглянул… Почему никто не сказал-то мне? Гад! Убью его завтра! Я через весь город шёл с этими уродскими крыльями и перьями! А я-то думаю, чего это так на меня мужики в подъезде косятся, которые моему соседу какую-то мебель поднимали с грузовика. Один из них весело хлопнул меня по плечу и съязвил:

– Посторонись, лебёдушка…

Убью завтра мерзавца мелкого!

И начинаю реализацию «убийственных планов» сразу, в метро. Он опять в мой вагон заходит, башкой вертит, глазищами хлопает. Увидел, что я решительно к нему направляюсь, невежливо распихивая пассажиров, даже растерялся, по-моему, почти улыбается мне. Я с силой толкаю его в тупик вагона, к «замурованной» двери с видом на соседний вагон. Прижимаю всем телом. Димочка и пикать не думает, обалдел от моих хамских действий. Но у меня уже всё готово: маленький пузырёк с красивой надписью «Раствор бриллиантового зелёного» и ватка, прижатая к открытому горлышку. Встряхиваю чудо-сосуд, смотрю влюблённо в глазки демона моего ненаглядного, тут же небрежно бросаю девушке, что до поры до времени читала что-то в буке:

– Девушка, подержите, пожалуйста! – И она автоматически берёт флакончик, а я ваткой быстро дотрагиваюсь несколько раз до офигевшего лица Димки. В кончик носа. В обе щеки. В верхнюю губу под нос. Смачиваю ватку ещё раз, переворачивая пузырёк прямо в руках девушки. В подбородок. В переносицу, ещё по щекам. Ещё у носа. Красавец! Красавец в горошек!

– Ты пизданутый долбоёб! – тихо и совсем не злобно говорит Димка. Удивительно, он даже не сопротивлялся.

– Решил, что тебе тоже стоит пройтись по городу красивым! – ласково отвечаю я практически в губы зелёному демону.

– Эй! – ожила девушка с зелёнкой. – Что за фигня?

– Это, девушка, вам подарок. А юноша ветрянкой болен, ему так лучше. Да и вообще… ему идёт, не правда ли?

– Идиоты! – возмутилась девица и поставила флакончик на пол, к стенке.

Я доволен. Димка выглядит уморительно. Достойный ответ его крылышкам. Зелёные крапины пару дней покрасуются на этой надутой физиономии. Он, конечно, молодец, истерику не закатил, драться не полез и даже лицо особо не прятал, гордо вышагивал по улице до театра рядом со мной. На моём проклятом скользком месте даже двинул задом в мою сторону, попытался толкнуть. Но я устоял.

В театре все (и я) спросили у Димочки, что с ним случилось. Он всем (и мне) ответил, что на улице на него напал маньяк. Вольдемар съязвил, что это были активисты экстремистского направления зелёных, а Алёна сказала, что скорее всего приколисты секты голубых. Димка заявил, что наверняка из голубых. Я сдержался и даже подзатыльника не выдал, правда, спрятал пальцы, запачканные зелёным.

Сегодня мы прогнали оба совместных танца и остались с Димкой на сцене – будем ставить «Противостояние», сцену борьбы Джекилла и Хайда. Алёна хочет завтра погонять нас по «Мальчику-звезде» перед воскресным спектаклем, поэтому сегодня решила то, что посложнее «построить» перед перерывом в моих репетициях. Димка в «Мальчике» занят по минимуму, он будет продолжать свой смертоубийственный танец оттачивать.

Сначала момент, как Хайд «вылазит» из Джекилла. Димочка даже не представляет, насколько он ржачно выглядит в зелёных пятнах, но при этом с коварным выражением лица. Дышит мне в затылок, прижимается всем своим теплом. Руки продевает через талию, гладит сухими ладонями пузо и грудь. Почему-то у меня мурашки пошли. Вытягивает футболку, как будто вырваться из Джекилла хочет, и прыг на меня. Ну, Димка! Лапает меня, трётся, лазит по мне, как змея с коленками. Я кручусь, изображая муки рождения зла из себя. Сбросить Димку оказалось нелегко, он в плечи мне так вцепился, что, похоже, кровавенькие следы от когтей останутся. Но я избавляюсь от столь прилипчивой ноши – Димка не слабо так падает. И даже обиженно ойкает, что за ним не водилось раньше.

Нам начинают ставить нашу танец-«борьбу». Действия вокруг стола, на столе, под столом, схватив стол с двух сторон и переворачивая его. Прыжки вверх, поворот на триста шестьдесят на самых краях. Соскок навстречу друг другу через стол, он надо мной, я – скользя по столешнице и стекая вниз, на пол. Неамплитудные движения на смену солиста на авансцене, пока пропевая текст без особого шика. Вновь танцевальный кетч. Протаскиваю Димку пузом по глади столешницы, соскок на руки в кувырок, движения на асинхрон. Мне нужно быть открытым и горестно-отчаянным, ему – разнузданным, шарнирным и злорадным. Трудно физически даются прокрутки, поддержки: это всё элементы моей атаки на Хайда. А если напирает он, то это «удары», наскоки, махи ногами. О, у Димки растяжка будь здоров! Он не только может достать до макушки, но и задержать на высоте ногу и коряво искривить, изображая сюрреалистическое дерево. Он стоит коленями на столе, я как будто делаю подсечку, выхватывая ногу, тащу на себя, а он зацепляется пальцами ноги за край и повисает в шпагате над полом – и не морщится, гад. Каждый элемент, что собирается как бусины на канву танца, даётся с болью. Я понимаю, что детство в одном месте играет, что несерьёзно так относиться к такой сложной и опасной технически композиции, но ничего не могу с собой поделать. Не жалею его, грохаю об пол, он заезжает мне пяткой в кадык. Вцепляюсь когтями в шею при захвате, он откровенно достаёт меня в живот. Перекручиваю его на столе, и он ударяется плечом; а он даже успел меня укусить, повиснув на невысокой поддержке. ПалФё умилительно-грозно топает ножкой, дескать, что с вами, шалуны. Алёна недовольна, останавливает, ругается. Мне достаётся больше, она уже высказала, что я «старше, умнее должен быть, что за бирюльки». Но начинаем репетировать – опять подсечки, щипки, неосторожные броски и смазанные взмахи. Апофигей – движения со столом: я дёрнул стол слишком ретиво – так, что Димка не удержал и брякнул его ножкой на верхнюю часть ступни… Взвы-ы-ыл! И уже не сдерживается, сипит:

– Зззвезздун, сссволочччь, сссделаю сссуку…

На этом эмоциональном моменте разъярённая Алёна решила репетицию прекратить, видимо небезосновательно опасаясь, что мы убьём друг друга. В раздевалке Димка грустно созерцал все свои сегодняшние отметины: и зелёные пятна на лице, и ногтяные отметины на шее, и красно-сизые синяки и ссадины по всему телу.

– Эх, Димочка, – добавляю я ехидства, – ты хотел сдублить меня в «Мальчике-звезде»? А видишь, как всё справедливо – твоя роль засранца-хулигана тебе сейчас ещё больше подходит. Просто маргинальный элемент!

Димку это дюже разозлило, он прямо-таки взбесился. Полетел ко мне, схватил за футболку толкнул к стенке так, что лопатки стукнулись, и с ненавистью процедил мне в лицо:

– Я всё равно буду играть эту роль, ты не вечен, ты для неё – переросток. И ещё, ты… сссука и придурок! И ещё… я… я… тебя… Короче, следующий ход мой, и ты пожалеешшшь…

Глаза сверкают, рот дёргается, щёки горят. Чудесно! Откуда такая силушка в нём, и не выберешься сразу из его захвата, из его ненависти… Отталкивается от меня, хватает то, что не успел надеть, трость свою реквизитную и убегает. Да, нервишки у парня не в порядке! Хотя я ведь это и раньше знал: чего только его посягательства на меня в подъезде стоят! И главное, зачем? Смутить меня, или он тупо хочет добраться до моего тельца?

Уже когда из театра выходил, обнаружил, что Димка сидит в курилке с Фаимом что-то перетирает, а в руках у него заветная фляжечка, что любитель Fabrik всегда при себе имеет. Я-то знаю, что он в ней содержит абсент, жуткое горькое пойло. Но Фаим держит себя за матёрого аристократа, повидавшего виды: чуть что, предлагает набодяжить собеседнику «Хемингуэя» с холодной водицей. Вот и сейчас развлекает зайку-котика в зелёный горох по фейсу рассказами об истории и ритуалах полынной гадости. Сахар в буфете прихватил, на язык положил и абсента набрал… Пробовали, знаем: глаза из орбит, из носа драконий огонь, гланды и язык стерильно-бесчувственно отмирают… Разве можно несовершеннолетнему психу такое давать, он и так невменяемый. Хотел было сунуться в их тет-а-тет, схватить шустренка за шкирку и уволочь домой. Но подумал, что пусть ему завтра будет плохо и что к зелёному гороху зеленоватый цвет лица подойдёт. И я гордо продефилировал мимо.

Правда, Димка тоже сорвался следом. Я его заметил в метро, как бы он ни шкерился. Но если он даже шёл за мной следом, то я решил его разочаровать. Завалился в Макдональдс, набрал всякой гнусноты, вытащил планшетник и просидел там целый час, изучая зарубу к завтрашнему семинару, а потом ещё час переводя текст к английскому, ибо Монкина помощь, очевидно, уже не подоспеет. Довольный и сытый, в глубокую темень пробирался домой. Во дворе никого, даже дедок с первого этажа, наверное, уже проветрился на ночном моционе. И я сейчас сразу спать! Вырублюсь как убитый!

И точно… Я даже не могу вспомнить, когда я вырубился? Около подъезда или внутри? Удар? И его не помню…

Сознание вернулось, но зрение нет. Что-то мешает открыть глаза. Правая рука чем-то привязана и задрана кверху. Я лежу. Холодно. В голове стучит, ощущение сна. Дезориентирован, где я? Почему не могу открыть глаза. На мне кто-то есть. Чувствую, как сухими жёсткими ладонями гладят моё тело. Я голый? Пошевелил пальцами и бёдрами: нет, в штанах и в носках. Но чьи-то руки проникают в пах, заходят за спину, приподнимают за ягодицы. Пытаюсь левой свободной рукой схватить этого человека-невидимку. Рука схвачена. Он понял, что я очнулся. Напрягся. Но через мгновение он опять на мне, вернее, его губы и дыхание. Они на моей шее и плечах, спускаются на живот. Как мерзко, меня тошнит… Я пытаюсь сказать что-нибудь гневное, но получается сип. В ответ чужие губы захватывают мой рот, гудят в меня. И вкус алкоголя, какой-то рвотной горечи. Потом вкус крови, больно нижнюю губу, он её надкусил. Что за хрень, пытаюсь вывернуть голову, моё тело меня слушается плохо, в ушах какой-то звон, шум, гул и тёплый пьяный шёпот рядом:

– Зззвезда, блядь, сссука, я сссделаю тебя… я… я… я тебя…

И опять губы на моём лице, на лбу чувствую упавшую чужую чёлку. Неужели это… Димка? Вспоминаю, что у того достаточно длинные волосы, что он пил абсент, его это «зззвездун» и обещание «сссделать меня». Чем меня ударили? Очевидно, палкой, может тростью? Перевоплощение в Хайда вызвало в нём киношный синдром чёрного лебедя? Демонические крылья отращивать вздумал, сопляк? Пытаюсь сказать ему, и не получается…

А сопляк взял мою слабую левую руку и наложил её на длинный мягкий ствол… Член? Ах ты, гад! Решил подрочить с моей помощью? Не выйдет! Сжимаю в ладони этот жалкий кожистый отросток что есть мочи! Хрясь! Мне по лицу!

– Я же выебу тебя! – злой шёпот в губы.

– А я убью тебя потом, я знаю, кто ты, пьянь… – смог выдавить из себя я. Мой рот тут же затыкают рукой. Он всё-таки дрочит, дёргается верхом на мне, кончает – мне на живот – но делает это без помощи моих рук. Сам. Я же левой рукой нащупал джинсы, тощие ноги и даже расстёгнутую фланелевую рубашку на этом придурке. Чёрт… Димка был в джинсах и рубашке, Димка – тощий как килька… Не могу поверить… Он сошёл с ума.

Напоследок придурок вложил мне в левую руку ножницы и живенько смотался, хлопнув дверью. Я ещё лежал какое-то время замотанный в скотч. Потом неловко и долго отрезал скотч от спинки кровати, к которой была привязана моя рука. Медленно отдирал липкую ленту от глаз, волос, ушей… Когда открыл глаза, с удовлетворением понял, что я всё-таки у себя дома… Пошёл в душ, чтобы смыть эту белую гадость с пуза, и блядь, упал, голова кружится, меня качает, блёво… Все мак-нагетсы и бургеры на пол… Лежу на полу, холодею и зверею… Рядом вижу палку, нет, не палку – трость с набалдашником в виде головы льва. И я знаю эту трость, её принёс сюда этот ублюдок. Я убью его, я теперь не буду молчать… Блядь, наверное, нужно скорую вызывать…