Текст книги "Дауншифтинг (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– У меня идея! – Тася поднял руку, как в школе. – А давай позвоним твоему Шаповалову и в лобешник ему скажем: «Что ж ты, фраер, руку поднял на хорошего человека?» Ну, типа мы всё-всё знаем!

– Нет, Тася. Он умный человек, он найдёт, что ответить. И знаешь, что? Я думаю, что нужно продумать каждый шаг. Так как люди, которые играют со мной, опасны. Ильяс не единственная жертва…

– Несчастная из лампочки?

– Это было 28 июня. Я очнулся в подвале в промзоне, в недостроенном цехе цементного заводика. Передо мной лежала девушка, она была в агонии, живот исполосован и около шеи рана. А у меня в руке нож.

– И она говорила этот текст?

– Может, не совсем этот, но хрипела. Моя визитка валялась недалеко. Факт, кто-то прихватил её со стола. У меня нет визитницы, да и портмоне с собой не было, в карманах нет привычки носить карточки. И ещё, у меня в руке был окровавленный нож… – Тася присвистнул. – В левой руке! Меня это сразу удивило. Я правша!

– И ты решил, что у тебя раздвоение личности? Тот, что с ножом, – это Тайлер Дёрден** – альтер-эго тебя, зеркальное отражение Сэма Берана…

– Я был не просто обескуражен, я был в панике. Пойми, тот, кто смог ради этого убить человека, очень опасен.

– А кто эта девушка?

– Я не знаю, да и наверняка не узнал бы на фотографии. Она панк, волосы короткие и выстрижены ирокезом, мне показалось, что они какого-то неестественного цвета. Много макияжа на лице, он смазан был, в ушах колечки по всему краю, и одета вульгарно, как пэтэушница на дискотеке, кожа, блёстки, кеды…

– Но-но! Ты нас, пэтэушниц, не трожь! Ты думаешь, её убили, чтобы подставить тебя?

– У меня появилась ещё одна мысль. А что, если её смерть – это не просто сцена кровавого спектакля. Может, её убили ради неё… А я как раз для красоты картины.

– Гвен! – Таська даже подпрыгнул от радости. – Эта несчастная Мэри Келли*** слишком похожа на Гвен! Из отряда фрикообразных.

– Это только версия!

– А давай-ка я позвоню Юрику в «Мышеловку». – И Тася оживляет ноут, входит в скайп. Ещё немного ожидания – и сонный голос зазвучал из слабых динамиков, а на мониторе появилась похожая на разваренный пельмень голова – вернее, полголовы, с глазом и ухом.

– Здорово, фройлян! Ты на природе торчишь?

– Юрасик, чмоки тебя! Дрыхнешь ещё?

– Практически…

– Юрасик, я по делу.

– Про своего папика усатого спросить? Гы-гы-гы… приходил он вчера в «Мышарню», сидел нога на ногу, спрашивал про меня и про твоего боя… Но так и не подошёл. Я, как ты и велел, не изображал из себя актива.

– Он приходил?

– Ага! Гы-гы-гы…

– Юрасик, цыпа моя, есть ещё один вопросик. Была ли в «Мышеловке» такая девчонка с ирокезом на голове, в коже, в блёстках, серёжки по всему уху, волосы ещё такого странного цвета…

– Синего? Это, наверное, ты про Чушку.

– Что за эпидерсия? Имя-то у неё есть?

– Чушка и всё тут, она не тру, педовка была. Пару недель покантовалась и укатила куда-то. Она хотела исполнять что-то под гитару. Но ей не обломилось. Видимо, делает гастроль по другим клубешникам. Давно я её не видел!

– Давно – это когда?

– Так уже больше месяца назад! Так ты мне что за этого усатого скажешь? Ждать его ещё?

– Думаю, не придёт. Но ты жди-жди… Чао, бомбини! – Тася торжествующе оглянулся на меня и повалился на спину. – Слыхал? Петя-петушок прибегал на разведку в «Мышеловку»!

– Это ничего не значит! Ему позвонил какой-то пустозвон…

– Не какой-то! А симпатичный!

– Наговорил всяких странностей, назвал адрес… Петя мог просто полюбопытствовать. Ему нечего бояться, поэтому он и пошёл… Думаю, что злоумышленник как раз не придёт, не объявится так явно. Тут ты просчитался!

– Бу… – Тасенька надул губы, изобразил обиду.

– А вот сведения о Чушке действительно заставляют задуматься. Эта девушка выглядела вызывающе, пыталась петь в «Мышеловке». Вдруг убийца её принял за Гвен?

– Тогда исчезновение Гвен сейчас выглядит абсолютно безрадостно, летально, я бы сказал.

– И это значит, что убийца не знал настоящую Гвен!

– Это ты решил убрать из списка своего дружка Лунгина и родственников Ильяса? Глупо! Для кровавого дела они могли нанять аспида, а тот мог и промахнуться!

Мне пришлось согласиться. Тася позвонил своим «резидентам», имена которых он дал всем «подозреваемым». Кроме Шаповалова, никто не показался в назначенном месте. Впрочем, есть ещё неделя. Ещё мы погрузились в глубины инета в поисках информации о воздыхателе Айны – Демьяне Молчане. Оказалось, что Сашка был прав: этот стриптизёр был фигурой популярной, во всех смыслах этого слова. У Таси уже имелась коллекция роликов с обнажённой натурой этого раскрасавца. Некоторые танцы были даже неплохи. Там, где он изображает официанта – почти цирковое искусство эквилибра. Стриптизёр танцует, крутится вокруг шеста и раздевается, удерживая бокал с вином на маленьком круглом подносике. И ведь не разлил. Под финал – феерично выливает себе на голый завидный торс вишнёвую жидкость, окрашивает белые трусики страстным вином и одним движением срывает и эту запачканную тряпицу, хотя успевает тут же прикрыть главное место подносом. Дамы в зале визжат, тянут ручки, гогочут, источают благодарность и желание. Еле остановил Тасю, который попытался продемонстрировать на сиротливо стоявшем рядом деревце и своё «мне не слабо!» после нескольких молчановских раздеваний на экране.

Но главное – это, конечно, не то, как выглядел и как эротично мог двигаться Демьян. Таська завёл меня на форумы дам, ценительниц злачных мест, познакомил с сайтом «Дюка» – известного стрип-заведения, показал статейки какого-то электронного журнала, подвизавшегося на поприще сексуального любопытства. Демьян Молчан слыл загадочным, немногословным бруталом, оправдывающим свою фамилию. Дамы жаловались, что он никогда ни с кем не уходил в ночь за дополнительными заработками. Нашлась на форуме и девушка, которая оказалась его бывшей однокурсницей. Если ей верить, то Демьян вполне сносно осваивал вполне приличную профессию, связанную с информационной безопасностью. Эта же девица пожаловалась, что Демьян всегда был необщительный и даже стеснялся своего шикарного тела, а на танцпол его заставили выйти жизненные обстоятельства. Правда, какие именно, она не уточняла. Тася предположил, что просто понадобились деньги.

– Такие, как он – «черти в тихом омуте», – наиболее опасны! Если бы был отъявленный кобель или игрок, то и все его шаги-ходы можно было бы просчитать. А тут… Короче, я прав! Этот уж-ж-жасно сладкий мен (ты тоже очень ничего, не переживай!) мог быть как автором, так и исполнителем всех этих безобразий! – разглагольствовал Тася, лёжа на животе и дрыгая ногами. – А ты не думаешь, что у твоих врагов есть лапа в больнице?

– Да я думал об этом. В клинику к Ильясу меня нужно было как-то доставить. Трудно представить, что никто в этом заведении не в курсе, как это было сделано.

– И какие соображения?

– Никаких. С врачами из этой клиники общались родственники Ильяса. У друзей и коллег вроде никаких завязок с докторами. У Сашки тёща врачиха, так она гинеколог и вообще не там работает. Только один человек, косвенно связанный с нами, работает там. Это жена нашего основного конкурента Коротаева Егора Ильича. Она главврач, собственно, этой клиники.

– Ого! Так позвони ей! Спроси!

– Я не знаю её лично – это раз. Во-вторых, времени-то сколько прошло! В-третьих, ты внимательно слушал? Коротаев – наш конкурент.

– Это не делает его автоматически гадом! Ты же не думаешь, что это он причастен ко всему этому?

– Уже не думаю. У него был повод недолюбливать меня и Ильяса, но к Гвен он точно не имеет никакого отношения. Да и все эти психические интриги – не его стезя.

– Вот и позвони! Чего тебе стоит? Сегодня выходной, они, наверное, дома…

Пришлось набирать Коротаева, хотя это было совсем неприятно. Тот немало удивился, долго не понимал, что я от него хочу, но я победил: он таки передал трубку жене.

– Нина Георгиевна, у меня к вам вопрос, очень важный для меня. Помните, у вас лежал Ильяс Мехтиев.

– Прекрасно помню.

– Меня интересует ночь, в которую он умер.

– Она всех интересует! – женщина занервничала, повысила тон голоса. – За свой персонал я отвечаю, никакой халатности не было!

– Я вас ни в коем случае не обвиняю! Скажите, а почему не было камеры в палате Мехтиева?

– Она сломалась за два дня до этого…

– А камера при въезде в клинику?

– Она нормально работала.

– Полиция её просматривала?

– Да. И ничего необычного не происходило. Никаких праздных посетителей, никаких нештатных ситуаций. Только «скорая» приезжала.

– А из отделения скорой помощи можно в стационар попасть?

– Конечно! У нас операционные же наверху!

– Скажите, а можно ли как-то узнать списки тех работников, которые дежурили в ту ночь?

– Молодой человек! Списки, конечно, есть, и я уже передавала их следователю. Но даже в полиции никаких преступников не обнаружили.

– Никто не уволился за это время из той бригады?

– Никто. Всё, мне неприятны эти вопросы. Полиция уже всё…

– Последний вопрос! – буквально взмолился я. – А список поступивших больных в ту ночь полиция затребовала?

– Н-н-нет, зачем? К нам ночью только тяжёлых могут привезти, вряд ли они могли бы разгуливать по больнице.

– Спасибо, я больше не побеспокою вас. – И я отключился, ибо чувствовал, что ещё чуть-чуть – и Коротаева взорвётся.

Тася улыбался. Он уже сожрал почти все печенья и выдул всю воду из бутылки.

– Ты думаешь, что тебя в бессознательном состоянии привезли на «скорой» в качестве потерпевшего? А там под белы рученьки и тайными тропами в палату к Ильясу?

– Да. Это единственный способ, как можно доставить незаметно бесчувственное тело. Мы ведь отвергаем возможность того, что я, переродившись в другую личину, став практически ассасином, прокрался через какое-нибудь окно, чтобы убить…

– Отвергаем-отвергаем… – промурлыкал Тася и сложил на меня ноги.

– Как бы теперь узнать, кто за всем этим стоит…

– Узнаем-узнаем… – Тася пододвинулся поближе и запустил руку под мою футболку. – Сём! Давай потрахаемся… а?

– Ты чего? – я аж подскочил. – Я уже к тебе как к человеку стал относиться, а ты!

– А ко мне не надо как к человеку! Ты ко мне как к фее-спасительнице относись… Какой ты, право, тёмный человек… Тебя ещё перевоспитывать и перевоспитывать… – Тася горько вздохнул. – Пойдём тогда на подозрительных селян посмотрим, что ли?

Всё-таки Тася – ненормальный. То он само благоразумие, то он клоун-эксцентрик. Даже не знаю, как себя с ним вести. И выгнать нельзя, и подыграть не сумею, и не отдаваться же в его пошлые ручонки.

Мы доели всухомятку пирожки и печенье и отправились на поиски новеньких в деревне. Катерина – богиня местного супермаркета – подсказала, где живут эти гости провинции. Тася начал изображать из себя безумного ниндзя: когда мы подошли к домику любителя порнографии, он уморительно перебегал от дерева к дереву, припадал к заборчикам, почти полз по заросшей травой канавке. Местная лохматая собака вместо того, чтобы отбрехать нас по полной, удивлённо заурчала и совсем заткнулась, когда это чучело предупредительно зарычало в ответ.

Домик Ефимовны был пуст. Ни хозяйки, ни квартиранта. Мы, правда, залезли в огород и через мутное стекло попытались рассмотреть, что там внутри. На столе ноутбук, рядом паяльник, проводки, тарелка с шелухой от семечек. И больше ничего не видно. Сходили зря. Только все штаны в репье!

Сектанты-солнцепоклонники были дома: копались в огороде. Тася залез на яблоню и прикольно комментировал их передвижения:

– Рыжая мадам в зелёном балахоне роется в горохе! Наверняка там у неё несколько пачек пластита. А младшенький ребёнок отрабатывает приёмы дзё-дзюцу с грабельками. А вот и главный шаман! Выходит! Подозрительным взглядом окидывает владения, почесал бедро, там у него мозолька от катаны. Взял лопату! Он сейчас будет выкапывать зарытое оборудование для прослушки-дешифровки-передачи…

Короче, зря и до этой семейки ходили. Зато прошагали по всей деревне вдоль и поперёк. Обсуждали всякую столичную жизнь, некоторые клубы, но каждый раз разговор сводили к «нашему общему делу». Пока были в деревне, мне позвонил Сашка, спросил, как здоровье. Таське тоже звонили какие-то друзья. «Аноним» не звонил.

Около Таськиного дома его поджидала бабушка и Помпадур. Обе испускали флюиды суровости, одна – утверждая своё превосходство руками в боки, другая – властно постукивая хвостом и щурясь. В общем, Таську угнали на исправительные работы: вырезать сердцевинки из груш для варенья. А я, выразив бабушке Томе своё восхищение, а Таське – соболезнование, отправился к себе, на ротанговое кресло, но не к Грину, а к клеёнке с рисунками и надписями. Дополнил Таськину схему новыми сведениями. Сделал несколько звонков, в том числе следователю Чистякову, нарвался на грубость, но выяснил, что Гвен не нашли, да и не особо ищут. Я даже позвонил Айне, она была в машине, она неожиданно мне стала жаловаться на какого-то идиота (или идиотку), который ей звонил и угрожал. Её речь, и без того сбивчивая, превратилась в истерику, она обвиняла и меня, и Сашку в том, что всё «кувырком» и что она «это не выдержит». Что конкретно «всё» и «это», я так и не понял. Зато понял, что её оголяющийся красавец бросил стриптиз, теперь она будет приобщать его к семейному бизнесу. Чёрт! Таська был прав…

К вечеру я уже выстроил несколько преступных линий, а также ясно осознал, что надо уезжать из деревни; что мой дауншифтинг хоть и затянулся, но удался. Может, Таську забрать с собой?.. Странные мысли.

Тася и Дура явились ближе к ночи и принесли с собой плошку умопомрачительного варения из груш с апельсином. Я сразу заявил, что всё-таки решил уехать. Пообещал Таське ни с кем не пить кофе, вести себя осмотрительно, сходить в отделение скорой помощи и всеми правдами и неправдами узнать о том дне всё, съездить в «Мышеловку» и с помощью Юрика Мятного найти подружек Гвен, пообщаться с Демьяном и многое другое. После каждого акта расследования обещал звонить Тасе. Но мой молодой друг расстроился не на шутку. Даже забыл как шутить и пошлить, все свои фразочки и литературное цитирование тоже вырубил. Надулся. Пришлось предложить поехать вместе (звучало фальшиво, учитывая, что я знаком с ним дня три). Тася посмотрел на меня тяжёлым обвиняющим взглядом и не ответил. Свернулся клубочком в весёлый джинсовый цветочек и сделал вид, что заснул. Дура притулилась у него в ногах и тоже решила спать у меня. Ну и пусть спят! Я вряд ли смогу уснуть: бурлит во мне всё, после коматозной, вялой жизни такая жажда деятельности во мне образовалась, мысли скакали полчищами, планы менялись один на другой. Я понял, что соскучился по нормальной жизни. К чертям этот дауншифтинг, растительное существование. Надо бороться за себя. А потом найду в городе Таську и обязательно отблагодарю его. Не знаю как…

Мне не спалось, поэтому решил прогуляться до речки, вдруг повстречаю по пути злоумышленника, который придёт, чтобы включить аппаратуру в моём доме. Но на улице никого не было. И ночь опустилась тёмная, безглазая. Даже не видно, где начинается лес: бесфонарное и пространство деревни и чаща сливаются в единую чёрную массу. Во всех избах уже потушили свет, так что дорога на речку была почти на ощупь. Зато на реке фантастическая картинка, как на холсте Куинджи. Робкие лунные лепестки света и холодный дух мира водяных и русалок бил, отрезвлял, бодрил. Я посидел на пеньке, послушал колыбельные песни лягушек, удивляясь, что ничего этого не видел, не слышал те четыре недели, что жил здесь. Думать о том, что меня кто-то предал, не хотелось… Хотелось запомнить этот последний день в деревне, этот плеск воды, это протрезвление, этого дурака Таську.

Однако оказалось, что это преступное блаженство. Когда вышел обратно на дорожку, ведущую к моему крайнему дому, сразу увидел тревожную перемену: среди темноты язык света и белый дым. Услышал крик, похожий на сирену. Что там? Это Таськина бабушка кричит? И она же бежит ко мне навстречу:

– Ах! Да вы здесь! А я-то думала, угорел сосед! Звонить надо! Соседей надо, чтобы! Ох! Го-о-оре! Надо водой на забор, чтоб не перекинулось! А-а-а-й, го-о-о-оре! Побегу к Субботиным, они помогут! А вы машину, машину убирайте со двора!

И тут до меня дошло: это я горю! Какая машина? Там Таська! И бабка не знает! Та-а-аська! По-моему, я заорал…

Бегу, запинаясь, как во сне, когда кажется, что ноги не слушаются, что их засосало в трясине. Поскальзываюсь, сдираю о гравий ладонь, но бегу дальше. Дом горит только с одного угла, огонь не внутри – подожгли! Блин, Тася! Я ведь запер дверь! Хватаю висящий на заборчике плед, снимаю футболку, натягиваю на лицо устремляюсь к двери, трясущимися руками открываю дверь, на меня какой-то белый, горячий дым и между ног рванула Помпадур! Она жива… Машу руками, как будто разгребаю дым. Откуда такой дым? Едкий, химический, заслезились глаза, но я не дышу. Нагнувшись, в два шага допрыгиваю до дивана. Таська здесь! Хватаю его на руки, расползается, вялый… Чёрт, он без сознания! Перекидываю его на плечо, выдыхаю и бегу наружу, успеваю с крючка схватить свою куртку и вон… на холодный воздух, который врывается в ноздри, живительно выгоняет дурь и муть из головы. И вдруг – пух-х-хк! В деревянной стенке над моим плечом взломанная дырка. И ещё раз – пух-х-х! Меня толкнуло сбоку! Это выстрелы? Почти падаю, чтобы укрыться за высотой заборчика и крыльца. Вовремя, потому что прямо надо мной в двери ещё одна дырка! Откуда стреляют? Кто? Но я цел! А Тася? Бля-а-а… Вот почему меня толкнуло, пуля попала в плечо Таськи. По голой руке обильно стекает кровь. Я вытащу тебя! Пригнувшись, волоку Таськино тело за собой, его ноги в кедах беспомощно стукаются о лесенки. Выстрелы были с улицы, туда нельзя, нужно за дом, там повален заборчик, через него в лес, в спасительную темноту. Набираю побольше воздуха, взваливаю расслабленное тело на себя, бегу в огонь! Бах! Ещё выстрел! Гад попадает в стекло! Осколки обжигают мне щёку и шею! Но теперь преступник нас не видит – огонь, облизнувшись, закрыл нас от него! Надо спешить! Спешить в лес! Бежать от пуль! Там спрятаться, а потом вернуться, вся деревня же сбежится!

Переваливаюсь через заборчик, ноги уходят вниз, падаю на задницу, поддерживаю Таськино тело! Оживай, мальчик мой! Съезжаю по овражку вниз, спрячусь здесь! Нихрена! Фьують! И трава рядом со мной вспарывается пулей! Бежать!

И я бегу! Сначала по дну овражка, потом, вгрызаясь пальцами в мокрую траву, наверх, к деревянным прямым спинам сосен и берёз, которые защитят от этих металлических жал! В какой-то момент чувствую, что Таська дёрнулся и даже вроде стал кашлять! Но надо бежать! Ветки по лицу, шум в голове, чуть не падаю от коряг. Что-то врезается мне в руку: то ли пуля, то ли сучок впился. Бегу с ценной ношей на плече. Оживай, мальчик мой! Кашляй! Вдыхай жизнь! Я обещаю тебе, что мы с тобой… Бля-а-а! Оступаюсь и падаю куда-то вниз, в какую-то яму, погребая под собой тело моей феи-спасительницы. Тёплое тело Таськи!

_______________________

* Из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина.

** Герой романа «Бойцовский клуб» Чака Паланика, доппельгангер, личностная проекция главного персонажа.

***Самая известная и привлекательная жертва Джека Потрошителя.

========== глава 7 ==========

Упали неглубоко, но Таська опять затих. Конечно! Я же всей своей тяжестью с размаха придавил тощенького… Лишь бы не повредить позвоночник… Я судорожно ощупал парню бока, просунул руку под спину: нет, вроде никаких камней и коряг не обнаружил. Огляделся. Мы упали в какую-то замаскированную кустарником яму. Здесь сыро. За листьями и травой ничего не разглядеть, мы погребены безлунной ночью. Я поправил ветки, доломал ту, которая висела, и положил её на край нашей ямы, чтобы не было видно мокрого следа падения. Сделал это как-то неосознанно, но тут же увидел между стволами прыгающий луч от фонарика, услышал лёгкие шаги бегущего человека. Неужели стрелок нас преследует?

– М-м-м… – тихо прогудел Тася подо мной и несколько раз глухо кашлянул. Чёрт! Стараясь не слишком активно двигаться, прикрываю его лицо и яркую красную футболку своей чёрной курткой. Нагибаюсь к его уху, шепчу:

– Тася, очнись… тише… тише… потерпи, не стони…

Он распахивает удивлённо глаза. Сиреневые.

– Как больно… – шепчет мне в лицо.

– Тихо, потерпи, он рядом.

Я взглянул туда, где двигалось пятно света. Совсем близко!

– Как мы тут… – И мне пришлось перекрыть ладонью мягкие губы Таськи. Преследователь вдруг остановился. Теперь я видел мужскую фигуру и, похоже, в одной руке пистолет, хотя видно плохо. Убийца вдруг решительно направился прямо на нас! Страшный луч рыскал по лесу в поисках мишени. Хоп – лизнул наше лиственное убежище! Таська дёрнулся подо мной, в его глазах страх и боль. Чёрный человек совсем близко! Несколько раз ухнула сова, и в стороне раздался хруст ветки. Преследователь остановился, метнул луч в ту сторону. Рванул с места и побежал туда. Неужели пронесло? Я отнял руку от Таськиного лица и спросил, еле шевеля губами:

– Как ты?

– Тс-с-с… – И действительно: наш преследователь возвращался. Мы застыли, не дыша. Шаги прямо около уха! Не свалился бы и он в наше укрытие! Жёлтое пятно света остановилось и дрожит в паре метров от нас. Я скосил глаза. Совсем рядом, рядом со сломанной веткой чёрные берцы. Обладатель военных ботинок, грязных и мокрых, замер, он тоже прислушивается, ловит неосторожный всхлип или шорох своих жертв, то есть нас. Он тоже затаил дыхание. Дышал только лес, прогоняя воздух сквозь кроны деревьев. Человек не двигался, не двигались мы. Человек пытался отфильтровать шум природы и уловить стук наших сердец, что бились впритык друг к другу в унисон. Но, видимо, лес был на нашей стороне: он гудел и шепелявил непонятные заклинания, скрипел деревянными косточками, хлопал крыльями встревоженных птиц. Вдруг топ-топ-топ… мелкие шажочки и пых-пых-пых – показалось, что это так громко, как паровоз. Жёлтый луч судорожно кинулся на звук, ноги в берцах сделали шаг и теперь от моего лица буквально в сантиметрах тридцати. На грязной чёрной коже ботинок виден металлический кружок бляхи с фигуркой хищной птицы с раскинувшимися крыльями. Что-то типа американского гербового лысого орла. Эта хищная птичка видит меня. Но человек – нет. Он обнаружил большого ежа, ночного охотника, который и пыхтел как паровоз.

– Щ-щ-щёрт! – еле слышно прошипел чёрный человек – и ту-х-х-х… Выстрел! Таська стиснул зубы и зажмурил глаза, я тоже… Звуки шагов, хруст веток – убийца побежал дальше. Его шаги были неслышнее стука наших сердец, моего и Таськиного… Вновь стало темно. Таська стал кашлять. Видимо, он еле сдерживал себя, когда этот ублюдок был рядом. Но каждый спазм бронхов отдавался болью в плече, Таська морщился, брови жалко сблизились, лицо напоминало жуткую маску, так как чёрная краска, что окаймляла глаза, расплылась, образовав неровные пятна и трагические строчки. Бедный Таська, спасительница-фея, сунул нос в мою жизнь и по носу получил. Теперь моя очередь его спасать. Я выпрямился, по сути сел на его бёдра, дал возможность ему дышать.

– Тася! Терпи! Мы дойдём, мы уже выжили!

– Что это было?

– Он поджёг дом и, наверное, что-то кинул горящее в форточку. Я успел вернуться, пока ты не задохнулся совсем. Но этот гад стал стрелять. Я побежал. Он за нами…

– А Дура? – Тася дёрнулся и тут же откинулся назад. – М-м-м…

– Она жива, выбежала.

– А где ты был? Откуда ты успел вернуться? – Таська цедил, превозмогая боль.

– Я не мог спать. Ходил на речку… просто так. Прости, я оставил тебя.

– Может, это даже удачно получилось, – он слабо улыбнулся и опять начал кашлять. – Ты его разглядел?

– Нет. Давай-ка посмотрим на твою рану.

Я осторожно отодвинул горловину футболки. Даже в такой темноте рана виделась страшной, тело – развороченным. Наверняка ключица в щепки. Лишь бы не были задеты крупные артерии и сустав. Нужно перемотать и зафиксировать! Отодвигаю ветки над нами… Присматриваюсь. Так и есть – мохнатый сфагнум – друг северных лесов. Не все знания школьной программы бесполезны, не все и выветрились за столько лет. Выдёргиваю несколько пучков, высунувшись из нашего укрытия. Этот мох во время войны даже вместо ваты применяли, он обеззараживает и впитывает. Чёрт! Около дерева мёртвое тело бедного ежа! Животное получило нашу пулю…

Зубами обрываю грязные корешки мха и мягкие верхушки укладываю на рану. Снимаю с себя футболку. У неё длинные рукава. С помощью зубов отрываю их по шву. Аккуратно приподняв Таськину руку, перематываю через подмышку плечо. Тася сипит, но не ноет. Чем бы прикрепить тряпицы? О! Булавки на Таськиной футболке! Прицепляю импровизированную перевязку к его же одёжке этими булавками. У своей уже безрукавной футболки разрываю один боковой шов и, приподняв раненого, накидываю на него эту а-ля косыночную повязку для фиксации плеча. Туго завязываю узел, прижимая руку-плеть к телу. Что Таська? Белый, страшный, с блестящими глазищами, но мужественный, без обмороков и хныканья.

– Надо полежать, чтобы немного успокоилась рана. И потом пойдём. Обратно. Тебе нельзя двигать рукой. Терпи.

– «Не печалься, мотылёк! Ты ложись на бочок: я пришью тебе другое, шёлковое, голубое, новое, хорошее крылышко!»* – продекламировал Тася, слабо улыбаясь. – Ты мой доктор Айболит! Можешь теперь поцеловать!

– Ну, слава Богу, пациент скорее жив, чем мёртв! – ответил я. – Тася возвращается!

– Я серьёзно так-то! Мог бы и чмокнуть в порыве нежности!

– Нет проблем! – Я нагнулся и с удовольствием приложился губами к его лбу и к носу.

– Придурок! – раненый надул губы. – Надеюсь, твоя драгоценная машинка пострадала во время пожара?

– Я не знаю… Но лучше бы она была на ходу. Мы с тобой должны уехать сегодня. Тебя нужно в больницу, а мне – в офис. Больше нельзя выжидать…

– Я даже знаю, в какую больницу ты меня определишь, мой сир! Мы вернёмся к пятому акту пьесы!

– Хорошо, посмотрим… Лежи смирно! Вдруг он вернётся, нам пока нельзя идти.

– Баба Тома, поди, обезумела там… – тихо и серьёзно сказал Тася. – Я и без того ей весь мозг выел. А тут ещё и сдох.

– Да… – только и мог ответить я. – Бедная женщина… Но мы постараемся вернуться. Как плечо?

– Больно, конечно. Но ведь могло быть и хуже! Я вытерплю. Холодно только лежать и мокро. Странное ты место выбрал для укрытия. Не бережёшь ты меня!

– Я не выбирал, это оно нас выбрало. Я свалился сюда.

– А я?

– И ты со мной. – Тася плотоядно улыбнулся:

– Согревай давай меня! Реабилитируйся! Вымаливай моё прощение и расположение!

Пришлось прикорнуть рядом – так, чтобы не задевать раненое плечо. В профиль Таська смешной. Нос вздёрнутый, какой-то совсем не мужской. И даже в этой сырой яме от Таськи пахнет кофе и ирисками. Странно.

Лето летом, но лежать на остывшей земле холодно. Однако встать во весь рост страшно. Судя по обуви и по пистолету, человек, который преследует нас, – не шутник вовсе, терять ему нечего. Он будет шастать по лесу всю ночь, ему нельзя допустить, чтобы мы вернулись. А если мы сейчас встанем, то передвигаться будем медленно. Да и вдруг он вернулся к окраине деревни, чтобы засечь наше возвращение? Там нас пуля и настигнет…

– Нам нужно выйти в деревню с другой стороны, чтобы по главной улице, у всех на виду пройти, – шептал я в маленькое ухо.

– То, что с другой стороны, я согласен. По любасу он нас ждёт, коли не дурак. Но можно не по главной улице, а огородами к мадам Томе прошмыгнуть. Надо предъявить ей меня, желательно живого.

– Думаешь, сейчас можно пойти?

– А ты знаешь, куда идти? Темно, не видно ни зги, у того урода хоть фонарь был.

– Я побежал по оврагу, что за моим домом, потом в лес, вон оттуда, – я показал рукой, – значит, нам туда. Убежать далеко с тобой на плече я не мог, выйдем на огни и на лай собак.

– Надо дождаться, чтоб светать начало, в темноте мы опять куда-нибудь свалимся, тут полно ям, да и капканы против волков наставлены… Чёрт, комаров столько!

– До рассвета ещё часа два! Это слишком много! Как бы тебе не было хуже.

– Ты заботишься обо мне? Как ми-и-ило! Сэм, давай попартизаним ещё с часик. А потом ты меня и потащишь, так и быть! И вообще, просунь-ка руку мне под голову! Во-о-от! Давай наслаждаться единением с, мать её, природой! – Таська оказался у меня в объятиях, хитрый стервец. Даже так, в лапах боли и страха, он флиртует!

Мы пролежали больше часа. Сначала Таська мне принялся шёпотом рассказывать свой сон, потом он испуганно заявил, что по его ноге ползёт змея, «нет… змейка, нет… червяк!» Мне пришлось ощупывать раненого, ибо эта червяко-змейка ползала по всему его телу. Затем мы заткнулись оба, так как услышали хруст веток, как будто кто-то бежит. Когда тревога улеглась, Таська потребовал ещё раз рассказать о пожаре, потом о том, как мы начинали дело. Тут же начал нас критиковать, говорить, что мы «буржуи недобитые, нэпманы перекормленные, пустозвонная финансовая олигархия». И снова какой-то странный звук, как будто чьё-то частое дыхание. Из ямы было страшно выглянуть. Я вспомнил про капканы для волков… После этой звуковой паузы Тася вдруг засопел на моём уже затёкшем плече. Может, опять притворяется? Как можно заснуть, когда столько тихих звуков, тело чешется, голова полна неясными подозрениями и где-то рядом рыскает убийца…

Но всё-таки пришлось выбираться из ямы до рассвета: начался дождь. Сначала капли до нас не долетали, а только наполнили новыми, почти весёлыми звуками наш новый мир. Но потом грянул хриплый гром и вода проникла за шиворот. Тася встрепенулся, и мы приняли решение: идти.

Представляю, на что мы оба были похожи! Восставшие мертвецы: жалкие, тленные, мокрые, в еловых иголках и жидкой грязи, с мученическими лицами, цепляющиеся друг за друга, ковыляющие еле-еле… А у Таськи ещё и чёрные круги под глазами. Прелесть! Таське было трудно идти: стоя тянуло в плече, а мокрая земля то и дело уводила его ноги в стороны, он рефлекторно пытался сбалансировать руками и тут же морщился и сипел. Мы двигались очень медленно. Я то впереди, то поддерживая свою фею за здоровую руку. Пару раз останавливались, и Таська приникал головой к сосновым стволам, горестно складывая бровки. Бедный парень… Но потом он находил в себе силы оторваться от дерева и плестись дальше. Даже пару анекдотов от него услышал по дороге… Не смешных, правда…

Уже потом, в машине, гоня в город, я подумал, что мы ни разу не поговорили о том, кто этот стрелок… Возникло такое смутное ощущение, что Таська уже знал, кто виноват, но почему-то молчал.

Когда мы дошли до деревни, было уже светло. К дому Таськиной бабушки прошли через соседский огород. Баба Тамара не спала. Она сидела в маленькой комнате на кровати и недвижно смотрела на какую-то точку в стене, сложив мягкие морщинистые руки на коленях. Даже не сразу среагировала, когда мы ввалились.