Текст книги "Дауншифтинг (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– А когда это было?

– Отличная дата – день взятия Бастилии! Мы этот праздник с Помпадур всегда отмечаем. Хотя она и не Мария-Антуанетта… а всего лишь Дура. Хи-хи-хи!

– Это когда? – Мне не до смеха.

– Эх ты! Митрофанушка! Это четырнадцатое июля! Ну? – Он резко поворачивается ко мне. – Уос ит ю?

– Я уехал пятнадцатого… А четырнадцатого. Нет, я никуда не ездил. Я хорошо помню. Я не мог. Я не видел Гвен. И ничего такого со мной не было…

– Такого это какого?

– Никаких приступов.

На лице Таси сосредоточенность вместо ухмылки, держусь за его серьёзность, как за якорь. Понимаю, что мне легче оттого, что этот типок в стразах рядом, да ещё и почему-то мне верит.

– Сэм, – тихо сказал Тася, – нам надо осмотреть твою машину…

– Тася, – я впервые его назвал этим дурацким именем, – ты из полиции?

И он вновь переменился в лице: сжал губки, захлопал ресничками, поднял бровки. Да ещё и изогнулся, задницу оттопырил, зелёным ноготком по столу постукивает.

– А то! Вот он я какой, держиморда! «Для порядка всем ставлю фонари под глазами – и правому, и виноватому». Просто по Гоголю! Неужели я похож на копа? Этакий шериф Ноттингемский на курьих ножках! Или Эжен Видок в леопёрдовом платьице! Хи-хи-хи! Пойдём-ка на задний двор! Осмотрим твою машинку.

У меня, похоже, продолжительный коллапс: послушно встал и пошёл на задний двор – туда, где тосковал мой «хаммер», который я с такой гордостью когда-то выбирал, рёв которого я с такой любовью выслушивал. Почему-то я был уверен, что в машине найдётся что-то изобличающее моего доппельгангера… И нашлось.

Конечно, отыскал Тася. Я-то просто бардачок открыл, осмотрел кожаные складки диванов, заглянул в багажник. Но недоделанный «Видок в леопёрдовом платьице» отодвинул меня и забурился внутрь так, что я видел только его задницу или вовсе полоску страз и тапки. Он не просто обыскивал, он разговаривал с кармашками, козырьками, столиком, сидушками, ковриками. Там, под ковриком, он и обнаружил улику.

Вылез из машины, виновато посмотрел на меня и на раскрытой ладони продемонстрировал маленькую серебряную серёжку, колечко и шарик на нём. На половине дужки засохшая кровь. Не краска ведь! Это сразу стало понятно.

– Её? – прошептал Тася.

– Не знаю, – шёпотом же ответил я.

– Её, – еле слышно подытожил мой гость. Конечно, уверенно сказать, что это серёжка Гвен, я не мог, так как никогда не рассматривал всю эту сбрую, что навешивала девушка на себя. Но предположить-то можно! Да ещё и с кровью…

– Что же делать? – спросил я вроде как у самого себя.

– Не сдаваться. И начать с того, что рассказать мне о приступах.

– Не пойму, что тебе надо от меня? Почему я всё ещё тебя не выкинул?

– Потому что я симпатичный, – Тася стал загибать пальцы той руки, на которой покоилась страшная серёжка, – сексуальный, умный, настырный и, что немаловажно, единственный, кто может помочь. Да ещё абсолютно посторонний, а значит, исключительно объективный. Ты калуа-то сделал?

– Сделал, – я так и смотрел на мелкий кулачок, скрывающий чёртову улику. – Весь кофе извёл на него.

– Пошли, сердешный мой! Выпьем. Ну и перетрём факты, хватит уже вокруг да около ходить, бубенцами звенеть. Бездействие – не наш стиль!

И опять он впереди меня виляет, распоряжается моим домом, а я чувствую себя как безропотная овечка, приготовленная на заклание. Откуда столько настырности и любопытства к моей особе в этом жеманном тельце? Тася опять знал, где находится бутылка с кофейным самодельным ликёром. Налил в маленькие фарфоровые кружки. Не обнаружив в холодильнике ничего интересного, стремглав вылетел из дома и вернулся через полминуты с тарелкой тёплых блинов. Вместе с ним в комнату зашла Помпадур. Развалилась на полу и стала бесстыдно вылизывать свою шёрстку.

Калуа и блины с сахарным песком – сногсшибательное сочетание. Но мне, пришибленному очередным подтверждением моего то ли безумия, то ли раздвоения личности, было безразлично. Блины так блины. Калуа так калуа. Жеманный мальчик в леопардовом платье, облизывающий масляные пальцы, тоже в пределах нормы.

– Начинай! – скомандовал Тася.

– Что ты хочешь знать?

– Расскажи о своих приступах. Во-первых, когда они начались?

– Весной.

– После того, как Ильяс разбился?

– После.

– Что ты чувствовал?

– Ничего. Просто жил, что-то делал, думал, ощущал, и вдруг бац – и оказываюсь в другом месте. Но по факту прошло некоторое время. Например, работал в офисе, уже вечер, часов восемь-девять. И вдруг «меня будят» какие-то бомжи в ночлежке. Я далеко от офиса, как там оказался – не помню, по времени вижу, что прошло часа три.

– Бомжи? Настоящие? Вонючие и беззубые? Не артисты?

– Нет. Не артисты. Меня чуть не прибили тогда за то, что я на их топчане примостился. Но расстались практически друзьями. Бомжи оказались вполне интеллигентными людьми: Камю читали, георгиевскую ленточку на свои лохмотья прицепили, о макиавеллизме рассуждали. Один бывший артист, другой бывший врач. Мы с ними даже выпили потом жуткой сивухи, они призвали меня остаться с ними, ибо считали себя эпикурейцами.

– Оставим сих достопочтенных персонажей! Как ты туда добрался? Машина где была?

– Не знаю как. Машина всегда оставалась у «Мидаса».

– А когда очухивался, какие физические ощущения были? Тремор, судороги, вкус какой-нибудь?

– Сухость во рту и вата в голове.

– Сколько было выпадений из реала?

– Э-э-э… пять, – я опять начал хрипеть.

– И как я понял, что не всегда ты приходил в себя среди бомжей?

– Всё. Я не хочу об этом говорить! – Я решительно допил спиртное из кружки и собрался сбежать. Рассказывать обо всём я не желал. Я уже даже встал и направился к выходу: пусть этот самопальный сыщик остаётся тут один. Но в спину себе услышал:

– Да я и сам тебе расскажу, мин херц! Первые пару раз ты очнулся в каких-нибудь безобидных местах. Ты испугался – может, даже кому пожаловался и заключил, что сразил тебя злой недуг. Но однажды психическое приключение закончилось трагедией. Возможно, и не однажды! И я даже рискну предположить, какая трагедия разыгралась при последнем акте бессознанки.

Я остановился на полпути к двери. Застыл. Слушал Тасю спиной и малодушно боялся, что он сейчас подобно ясновидцу распишет все подробности.

– Предположи… – зачем-то прошептал я, испытывая и страх, и любопытство.

– Однажды «в начале июля, когда в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в эсском переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к мосту».

– Что? – повернулся я.

– Н-да… Темнота. Это Достоевский. «Преступление и наказание» так начинается. Я полагаю, душа моя, что в пятый раз ты очнулся в больничной палате возле своего друга Ильяса Мехтиева. Ночь. Белые простыни. Холодный пол. Запах формалина. Восковое лицо уже не человека, а трупа на кровати. И тишина. Датчики, мигающие и дышащие ранее аппараты, что поддерживали жизнь в человеке, безжизненно замерли. А у тебя в руках какая-нибудь трубка… Или нет, скорее всего подушка, которую ты бессмысленно сжимаешь окоченевшими пальцами. В голове сумбур, мысли, зародившись, погибают, лопаются, как мыльные пузыри. Хочется пить и кричать. Потому что одна из мыслей живучая, зараза. «Я убил Ильяса!» Ты опять не помнишь, как ты здесь оказался, тебя начинает трясти. В какой-то момент ты подумал: «Может, это сон?» И потрогал высокую больничную кровать, почувствовал мягкую хлопковую ткань простыни, задел остывающую руку друга. Понял, что не сон. Трясти стало сильнее. Тебя вернул к здравому смыслу какой-то звук: может, одинокая шалая псина залаяла где-то на улице, может сонная медсестра прошаркала по коридору, может какой-нибудь болящий в соседней палате крикнул, отгоняя старуху с косой во сне…

– Нет. Зазвонил телефон в кармане…

– И это взорвало мозг. Это мобилизовало тебя. Ты, словно напуганная, но хищная крыса, что в ночи пытается выбраться с тонущего корабля, активизировал все центры самосохранения, включил бесшумный режим, обострил зрение и ничего не упустил… Сначала проверил комнату на предмет спрятавшегося вредителя. Никого не нашёл. Не было и видеонаблюдения. Потом какой-то тряпицей…

– Влажной салфеткой.

– Салфеткой, значит, протёр кнопки на аппарате, трубочки капельницы, аккуратно руку Ильяса, что там ещё?

– Лицевую маску, столик, место на полу, ручку двери…

– Бросил последний взгляд на бывшего друга. И, скорее всего, не сдержался, сказал: «Прости…» Выглянул в коридор. Никого. На цыпочках, хотя это и сложно в обуви, перебежками от поворота до поворота, пережидая редких особей персонала, добрался до какого-нибудь выхода или окна на первом этаже. И пропал в ночи. Бежал от этой белой страшной больницы, от этого жёлтого неживого лица по гулким чёрным улицам, только глупая реклама легкомысленно и слепо моргала тебе вслед. Ты бежал домой. Чтобы спрятаться от этого кошмара. Возможно, ты даже думал прекратить всё, обрушившись на асфальт с небес своего дома. Но ты сильный и мужественный, ты смог устоять.

– Я не смог спрыгнуть, я слабак.

– Ты дурак, а не слабак! – вдруг голос Тасеньки переменился: из таинственного и приглушённого в звонкий и гневный. – Возомнил себя доктором Джекиллом? Решил, что так и случается раздвоение личности? Это ли-те-ра-тура! Решил ручки поднять: хэнде хох, ихь бин больной? Ты – аналитик! Где твой мозг? Или это твой мистический двойник, что живёт вместо тебя во время затмения сознания, весь ум выжрал? – Тася соскочил с табуретки и стал кружиться вокруг остолбеневшего меня. – «Чёрный человек, чёрный, чёрный, чёрный человек на кровать ко мне садится, чёрный человек спать не даёт мне всю ночь***». Кто знает о твоих проблемах?

– Н-н-никто… Сашка знает не всё. Психотерапевт тоже.

– Что спрашивал следователь?

– Где я был в тот вечер.

– И ты?

– Сказал, что допоздна был на работе. И что потом заехал в кафешку: я там завсегдатай и они подстрахуют.

– И как господа жандармы объясняют смерть Ильяса?

– Не знаю точно. Сашка говорил, что как халатность.

– Как тебя обследовал мистер Гершензон, психотерапевт с лицом жулика?

– Спрашивал, показывал кляксы разные, заставлял группировать слова, складывать куб, потом отправил в клинику на анализ: моча, кровь, рентген, томография. Даже гипноз пробовал один раз.

– И?

– И не получилось у него. Он сказал, что патологий нет. Назначил мне какой-то электросон, таблетки, витамины, ещё какие-то процедуры. Но на них я не ходил, некогда было.

– А почему ты решил уехать сюда, в эту Тмутаракань?

– Один мой хороший знакомый, коллега, Петя Шаповалов – впрочем, на Петю он, конечно, не тянет. Ему хорошо за сорок, он специалист отменный. Но все Петей называют. Так вот он рассказал, что его родной брат занимался бизнесом, он был издателем. Ночевал в конторе, и дело довело его до буквально «белой горячки», он стал заговариваться, перестал спать, начал зависать во время разговора. Никакие таблетки не помогли. И тогда он уехал на Алтай. Завёл там пасеку, стал разводить каких-то ценных кроликов, порвал все связи с городом. И выздоровел.

– А бизнес свой куда дел этот месье Обломов?

– Продал. Петя и жаловался-то именно на это, что, дескать, мог бы и брату родному уступить…

– И ты тоже решил удрать от невсебоса?

– Решил удрать…

– И как? Полегчало?

– Представь себе: полегчало! За все четыре недели ни разу не выпадал из сознания. И спал нормально. Пока ты не объявился!

– Спокойно, Маша, я Дубровский! И не надо мне делать сцену. То, что здесь тебе лучше, говорит не о том, какие тут чудные рассветы, а о том, что некий «чёрный человек» потерял доступ к телу. И ты можешь покумекать и выйти на того, кто это всё организовал.

– Почему ты так уверен в моей невиновности? Даже я не уверен…

– А это всё потому, мой котик, что я тебя выбрал в свои наложники! Я наблюдал за тобой, горемычным, несколько недель, – Тасенька всё это время наступал на меня и уже припёр к стене. – И я выбрал тебя! Теперь ты мой! Поэтому я буду тебя защищать! – последнее он сказал, карикатурно-страстно дыша уже почти мне в рот. А я вдруг подумал, что всё рассказал этому придурку и даже в конвульсиях от переживаний не сжался. И ещё… от Таси пахнет кофе. А я, как назло, так люблю кофе!

________________________

* И. Северянин «Элегия».

** Фраза из терзаний Раскольникова, героя Ф. М. Достоевского.

*** С. Есенин «Чёрный человек».

========== глава 4 ==========

– Значит так, крендель мой сахарный! Я спрашиваю – ты отвечаешь! – это мы уселись за стол, я на табуретке, а Тасенька на ротанговом кресле, которое он не поленился притащить с улицы. Тася перевернул на столе клеёнку – так он образовал пространство для мозгового штурма. Пространство было желтоватым с неприятными подтёками и пятнами от прежних хозяев дома. Конечно, я не верил в то, что этот чудаковатый вьюнош мне чем-то может помочь. Однако остро захотелось, чтобы кто-нибудь (лучше совсем незнакомый и непугающийся моих прибабахов) покопался в этой гнилой истории, разделил со мной хотя бы часть отчаяния. Тем более Тася не собирался бежать в органы и был вдохновляюще деятелен. Он приготовил ещё кофе, вооружился шариковой ручкой и, чтобы быть выше, подложил под зад подушку (между прочим, я на ней спал!). И он по-прежнему не мог обойтись без окололитературных присказок и цитат: – «Докладай без всяких врак, почему на сердце мрак, – я желаю знать подробно, кто, куда, чаво и как!..*» Начнём-с! Пять дней, когда произошли эти загадочные выпадения из жизни. Их должно что-то объединять. Ты должен вспомнить: какие события и люди повторялись в эти дни. Это всегда были будни? Ты был в офисе?

– Да, это были будни. – Тася рисует на клеёнке домик в три этажа и со знаком доллара на крыше.

– Может, это был всегда один и тот же день недели?

– Нет. Разные.

– Это всегда случалось вечером?

– Да.

– Что, как правило, происходит вечером в офисе?

– Работа с договорами, со специалистами, встречи с клиентами и с партнёрами.

– Я правильно понимаю, что вся движуха с утра?

– Да. Выезжаем на объекты до пяти, в госструктуры тоже утром, планёрки в десять по понедельникам и четвергам.

– Итак, те пять дней. Вспомни всех тех, кто оказывался вечером рядом с тобой.

– На самом деле я хорошо помню эти дни, так как потом пытался воссоздать картину «пропажи», хотел понять, что послужило поводом к невменяемому состоянию. Во все дни были спокойные будни. Только один раз на работе был нервяк, но ситуация всё равно штатная. Вечером вместе со мной всегда были… Во-первых, Нестеров Виктор, наш юрист, он из разряда людей «кабы чего не вышло», перестраховщик, за счёт этого неплохой профессионал.

– А по жизни он кто?

– Семейный человек, ему под сорок, раньше был юрисконсультом на крупном государственном предприятии. Он любитель театра, всегда в курсе всех премьер и сплетен вокруг богемы.

– Как выглядит?

– А это важно?

– Это создаёт целостный образ! И не спорь со мной!

– Он мягкотелый, кругленький, в очках тонкой оправы. Лысоват… – Вижу, Тася от нарисованного офиса чертит вектор и на конце стрелки старательно изображает круглое лицо в очках и со знаком параграфа вместо носа.

– Он с тобой пьёт кофе? – неожиданный вопрос.

– Нет, он сугубо минеральную воду. – Тася рисует бутылку рядом с лицом в очках.

– Он водит машину?

– Конечно. – Тася ставит плюсик.

– А как он относился к Ильясу?

– Думаю, что плохо. У Нестерова жена не по возрасту, да и не по средствам. Года три-четыре назад он её как кубок чемпиона в свет выдвинул, похвастаться решил – привёл на корпоратив. Дама красивая: блондинка, глазищи сверкают, родинка на щеке, бюст, шейка, наряд… в общем…

– В общем, на меня похожа! И что? Ильяс её обаял?

– Да. Девчонка влюбилась как кошка. Виктор застукал их в каком-то закутке обжимающихся… Скандал, чуть не развод. Но Ильясу девушка была не нужна. Он деятельно раскаялся, много извинялся, озабоченной даме дал от ворот поворот. И казалось, конфуз замяли. Но, сам понимаешь, «осадочек остался». Нестеров старался больше не общаться с Ильясом.

– Почему же он вовсе не ушёл из фирмы?

– Не так-то легко найти такую хорошо оплачиваемую работу…

– Поня-а-атно! – Тася нарисовал сердечко рядом с портретом Нестерова, написал слово «мотив». – Нестеров – юрист, возможно у него есть «лапа» в органах?

– Я не знаю.

– Сколько лет детям Нестерова?

– Э-э-э… ну, старший в классе в девятом-десятом. А девочка маленькая, в садик ходит.

– Эх ты, руководитель… – Тася написал: «ребёнок 4 года?». Сыщик-эксцентрик закатил глаза, помолчал и решительно добавил на клеёнке: «МОГ». А потом вновь уставился на меня: – Человек-очки был «во-первых». А кто «во-вторых»?

– Ещё допоздна сидит Шаповалов Петя.

– Это тот, который с усами?

– Да, наш аналитик. Так, как он мониторит ситуацию, не может никто. Только один раз он ошибся по поводу конкурентов.

– Ну… один раз не водолаз! – вставил Тася и лихо нарисовал лицо с будёновскими усами и с долларовыми значками вместо ушей.

– Он ошибся насчёт нашей компании. Его конторку, которая лет семь трудилась на ниве риэлтерских услуг, мы успешно подмяли под себя.

– А он имеет долю в вашем бизнесе? – заинтересовался доморощенный дознаватель-карикатурист.

– Нет. Он имеет хорошую зарплату и максимальное уважение.

– Хм… Странный дядя. Да и вы странные! Как принимать на работу бывшего конкурента? Он же вас мог разорить!

– Думаю, что Ильяс ему пообещал партнёрство.

– И этот дядя-усы рассказал тебе про дауншифтинг? Ты ему жаловался, что ли?

– Нет, я же говорил, он про брата рассказывал.

– А! Значит, так: дядя умный, мотив – месть, нуждается в деньгах, долю не получил. Он кофе пил с тобой?

– Он кофе пьёт только утром. Говорит, что сердцебиение от него.

– Вот! – Тася рядом с рисунком выводит слова «месть», «даун», «мозг», «%– шиш». – Он семейный?

– Нет. Живёт один.

– С такими усами и один? Почему?

– Я не знаю.

– Ни черта ты не знаешь! Я уверен, ты даже дома у него не был! А вдруг он маньяк-душегубец, что промышляет беспечными бизнесменами и питается их кровушкой. Или на стене у него скопление прикнопленных фотографий вас троих и он в них дротики метает? Или в одной из комнат собрана лаборатория для производства нервнопаралитических ядов. Для тебя, моё солнце! – И Тася жирно пишет слово «МОГ». – Ну а секретарша? Она же тебе готовит кофе и небось сидит допоздна, кляня свою судьбу.

– Да, секретарша – Надя Изотова. Она почти всегда до упора… Но она-то тут при чём?

– Сейчас и разберёмся, при чём! Она настоящая секретарша? Или витрина? Или предмет для релакса, работник орально-горизонтального фронта?

– В нормальных фирмах не бывает секретарш-витрин или давалок! – рассердился я за Надьку. – Надежда – отличный делопроизводитель и при этом никогда не сплетничает, в инете на бабских сайтах не сидит, ногти свои не пилит, сиськи не выпячивает. Всегда на месте, корректна, в личную жизнь не лезет, не ноет от работы.

– И кофе тебе отличный варит?

– Да, отличный.

– Н-да, «характер нордический, выдержанный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет служебный долг. Беспощаден к врагам Рейха. Холост; в связях, порочащих его, замечен не был»**. Сдаётся мне, что такой брильянт не огранён. Она замужем или синий чулок в затянувшемся поиске?

– Она не замужем, – я насупился. – И она не синий чулок, просто интеллигентная и порядочная женщина.

– Старше тебя?

– Нет. Наверное, ровесница. Мы знакомы с института. Она тогда просто входила в нашу компанию, была серой мышью. Потом потерялась из вида. А несколько лет назад мы случайно встретились. Она искала работу, у неё умерла мама, надо было платить за кредит на машину, а начался кризис. Вот мы и предложили ей поработать у нас.

– И пучина «Мидаса» поглотила ея… – траурно произнёс Тася. – Кто-нибудь из вас, отцов-основателей, спал с ней?

– Нет!

– Значит, она уродина?

– Красивой её не назовёшь, но и не уродина вовсе. Нормальная. Может, не очень женственная, не умеет губки надувать и глазами хлопать…

– Вот так? – Тася скроил рожицу. – Кто её друзья?

– Ну… институтские Наташка, Маринка…

– Стоп-машина! А Маринка – это не та ли свет-девица, что на царе должна была жониться?

– Та. У них с Ильясом были серьёзные отношения.

– А сейчас эта краля что собой представляет?

– Надя говорила, что подруга была замужем, развелась. Где работает – не знаю…

– Так! Зафиксируем! – Тася нарисовал ещё одну стрелку и изобразил фигурку, которую обычно помещают на дамском туалете. Рядом подписал слова в столбик: «не влюблена ли, не месть ли, Марина, кофе, машина, владеет инфой, МОГЛА».

– Я вижу, у тебя все «могли»! – возмутился я.

– Это ещё не всё! Я был на вашем сайте, там много сотрудников представлено. Но меня интересуют те, кто имел доступ к телу… Некая Дзагоева Лана Левоновна… Управляющая отделом коммерческой недвижимости… Или она у вас моделью работала? С такой внешностью вряд ли Ильяс прошёл мимо этой дивы. Я-то, убогий, только её и разглядывал. А он? Наверняка на неё посягал?

– Не посягал… – Я предательски покраснел, вспомнив, как сам неловко клеился к Лане. – Она никаких поводов не давала.

– «Боярыня красотою лепа, бела вельми, червлена губами, бровьми союзна, телом изобильна… Чего же тебе надо, собака?!»*** А как же она при такой неописучей стати и красоте горбатилась на вас, а не вышла замуж за олигарха, чтобы вести блог светской львицы и приумножать свою красу всемерно и ежечасно?

– Думаю, что ей это неинтересно. Она и без блога львица. Карьеру делает.

– Как долго она задерживается на работе?

– Не следил за ней… Хотя в последнее время проблемы были в её отделе. Серьёзные проблемы. Случайно мы узнали, что Лана с клиентов требовала деньги, якобы на откаты. Но мы так не работаем. Все нелегальные трансакционные издержки давно учтены и устаканены. В общем, если бы не трагедия с Ильясом, Лану бы ожидало увольнение. А тут всё закрутилось, Дзагоева пообещала мне всё исправить, вернуть клиентов, уладить с Караваевым в мэрии. И она со всем справилась…

– Значит, её хотели выгнать? Она общается с Надей – носатой секретаршей?

– Вроде общается… Но я не знаю, насколько близко. Видел её несколько раз в секретарской.

– Красотка водит машину?

– Ещё как водит. Между прочим, у неё «тойота мега крузер», японский внедорожник.

– Похож на «хаммер»?

– Похож…

– Вот видишь, сколько вокруг тебя желающих обойтись с тобой и с Ильясом негуманно. И главное, у всех претендентов на злодейство есть возможность убрать Ильяса и подставить тебя. И это ещё не всё! Не будем забывать о Аркаше Гершензоне!

– Он тут ни при чём! Я с ним познакомился только после второго приступа. Никаких пересечений с ним ни у меня, ни у Ильяса не было.

– У вас не было, а у вашего общего друга – Александра Лунгина – было. Это ведь он тебя к нему привёл. – Тася между тем дорисовывал у очередной стрелочки схематически военную машинку типа джипа, красотку с толстыми губами, подписывал слова «уволить» и «МОГЛА».

– И что? Он меня к Гершензону лечиться привёл.

– А тот тебе таблеточки…

– Было бы странно, если бы только разговоры разговаривал.

– Не спорь со мной, май дарлинг, мур-мур-мур, – Тася принялся за портрет носатого, растрёпанного доктора с гипнотическими спиральками вместо глаз. Рядом рисуночком поставил целых пять знаков вопроса и как конфетти «насыпал» таблеток-кругляков. – И будем последовательны! Шкурный интерес есть и у тех, кто получит наследство. Изобразим девушку Айну. И её голенького пупсика. «Сатана там правит ба-а-ал! Люди гибнут за мета-а-алл! За металл!» – Тася смешно забасил куплеты Мефистофеля, получался не искуситель, а какой-то мультяшный чёртик.

– Ни Айны, ни тем более её кроткого альфонса в офисе не было, – вяло сопротивлялся я.

– А это не главный критерий! Они в принципе выигрывают.

– Айна любит брата. Никакие деньги, учитывая, что это деньги их семьи, не могли её сподвигнуть на преступление против Ильяса.

– Так это против брата! А против тебя? Предположим, что Ильяс навернулся с небес случайно. Его не вылечить. И фактически деньгами их семьи занимаются друзья брата. А что, если вывести самого умного? Сделать так, чтобы он сам ужаснулся, был взят на месте преступления или пришёл и сознался в психической болезни в органы. А потом избавиться и от второго дружка. Может, все эти эпизоды с тобой были только первой частью Марлезонского балета?

– Всё равно не верю! У неё не было возможности общаться со мной! Я её очень редко видел!

– Можно ведь и договориться с кем-нибудь! С той же унылой секретаршей или с каким-нибудь простым незаметным сотрудником… Кстати, а ты этого стриптизёра в лицо знаешь?

– Нет. Зачем он мне? Я и о нём-то от Сашки узнал.

– А может ли быть такое, что этот Демьян Небедный у вас работает?

– Нет! Я всех сотрудников принимал, собеседовал.

– Наивный, милый и очень добрый Сёмочка! Он вполне может иметь другое имя и приличное образование! В общем, надо достать его фотку и сопоставить с фейсами работников: проверить мою красивую идею. И не обессудь, есть у меня в сей картине ещё одна стрелка. Александр Лунгин, зам по вопросам безопасности. Собутыльник и наперсник, верный пёс и один из совладельцев.

– И какой у Сашки мотив? – ухмыльнулся я.

– Заметь, ты не сомневаешься в его возможности всё это проделать, ты заговорил о мотиве! А ведь мотив, батенька, дело наживное! И не надо впаривать мне лозунги о проверенной временем мужской дружбе, о милых клятвах и архиважных общих посиделках и забавах. Ты знаешь такую паранаучную теорию, что человек меняется каждые семь лет, поэтому меняется его окружение, намозоленные интересы и ценности уже мало волнуют, появляются новые страсти и мотивы. Даже профессию или хотя бы коллектив стоит сменить в это время. Так что все ваши младенческие дружеские союзы выдохлись. И не морочь мне пятую точку своей преданностью!

– Ты совсем его не знаешь!

– Пф-ф… В этом моя сила, брат!

– Короче, отлипни от Сашки! Ему сейчас и без того нелегко.

– Угу… А на него случайно никто не покушался?

– Иди на хрен.

– Значит, не покушался. И мне кажется это странным! Так что… – И Тася, чуть высунув язык от старания, рисует седьмую стрелку и изображает рядом лицо с квадратным подбородком и узкими глазами, но больше ничего не пишет рядом. Противный сыщик вдруг подскакивает и заявляет: – Короче, так! Сейчас мы сделаем первый шаг! Во-первых, назови мне даты твоих выпадений. Во-вторых, доставай свой телефон – надо переписать номера фигурантов.

– Зачем?

– Сейчас всё узнаешь! Сиди и не спрашивай вопросы. Давай-давай, шевели конечностями, гони мобилу!

Он меня уговорил. Хотя я и сомневался в том, что этот чудик может что-то нормальное придумать. Я написал в строчку пять дат, включил телефон и перенёс на клеёнку рядом с соответствующими рисунками номера телефонов всех «подозреваемых»… Всех, кроме Сашки. На что Тасенька мерзко захихикал:

– Хи-хи-хи! Визиточка-то стыренная у меня! Так что это излишняя предосторожность.

Потом Тася сбегал к себе домой за своим телефоном. Мы с Помпадур с одинаковой насторожённостью разглядывали дверь, пока он отсутствовал.

– Ну-с! Держите меня семеро! – весело заявил Тася, с ноги открывая дверь. – Дедуктивно-дебилятивное шоу начинается!

Он потыкал по телефону – установил «громкую связь». Подтащил кресло ближе ко мне, приперев меня к стене. Уселся по-турецки, оскалился мне особенно безумной улыбочкой и начал набирать первый номер на своём телефоне. Первым по списку Шаповалов Петя. Человек-усы.

– Слушаю вас. – Шаповалов всегда начинает так – по-деловому.

– Здравствуйте, любезнейший, – голос Тасеньки вдруг стал елейным и благообразнейшим. И, казалось, лицо тоже изменилось, вытянулось, что ли. – Вы совершенно меня не знаете. Совершенно. Да и я, признаться, вас тоже. Но человек вы небедный, это я знаю.

– Кто вы? Вы, может, ошиблись номером?

– Нет-нет, уважаемый. Вы финансовый аналитик компании «Мидас». Пётр Шаповалов. И у меня к вам предложение. Личного характера.

– Что вам надо?

– Купите у меня диск.

– Я ничего не покупаю ни по телефону, ни по интернету. Всё…

– Достопочтимый Пётр Алексеевич, на этом диске нужная вам запись… – перебил Шаповалова Тася. – Дело в том, что я проживал в доме напротив вашей замечательной компании. И трижды имел честь не просто быть свидетелем, но и записать странные манипуляции с телом уважаемого Берана Семёна. Я поискал по сети и удостоверился, что этот несчастный – он самый. Так вот, 10 июня, 28 июня и 8 июля я видел, как вы выносили сего предпринимателя из здания на заднем дворе и увозили куда-то прочь. Это был вечер. Но и ваше лицо, и Семёна Берана я рассмотрел хорошо. Поизучал вопрос, поспрашивал людей… И вот решил предложить вам эту запись, возьму не много. Десять тысяч баксов – сущие копейки для вас, а я смогу съездить на Канары с размахом.

– Э-э-э… Что-то я не понял, о чём вы говорите. Почему вы сказали «с телом Берана»? С Семёном что-то случилось?

– Если денег не будет в течение недели, то запись я увезу Берану в Мальгино, где он по вашему совету укрывается. Пусть человек сам разбирается, куда его вывозили в бессознательном состоянии.

– Послушайте, я не понимаю, о чём вы говорите!

– А я думаю, понимаете, учитывая, что 8 июля был убит Ильяс Мехтиев, ваш босс.

– Убит?

– Убит-убит. В общем, сначала деньги, а потом стулья.

– Что?

– Я готов отдать диск со странной записью и больше не интересоваться этим. Ни-ко-гда! Деньги принесите в клуб «Мышеловка», передадите некоему Мятному Юрику, он же вам отдаст диск. Обещаю, это будет единственная копия.

– Так! – Шаповалов, по-видимому, справился с оторопью. – Никаких денег и диска! Вы несёте какую-то чушь! Если вы хотите помочь следствию, свяжитесь с полицией, а не со мной. Мне некогда. Прощайте!..

Подобный текст был приготовлен для всех. Но читался он в разных ипостасях. В Тасеньке действительно проснулось хулиганское актёрство. Он то женским томным голосом говорил, то на гопниковском сленге, то противным старушечьим скрипом, то демонически вещал шёпотом, то в образе робкого интеллигента… Только он им сообщал разные адреса приноса денег за несуществующий диск. Как он выразился: всех своих милых дружков припахал на это опасное предприятие! Тася хотел увидеть, кто придёт, надеялся, что злоумышленник себя выдаст. Кроме того, этот артист больших и малых академических театров импровизировал: психотерапевту сказал, что сделал анализ таблеток и обнаружил наркотик. Дзагоевой Лане – о том, что она использовала для этих целей свой внедорожник, да ещё и Гвен куда-то на нём увезла. А Нестерову Виктору вообще заявил, что «тот расправился с Ильясом, так как дочка Нестерова пошла в настоящего папеньку – дескать, дочка-то Ильяса»!

Мне тоже было интересно. Во-первых, смотреть на Тасю, тот разошёлся – «Станиславский отдыхает». Во-вторых, как реагируют мои коллеги и друзья. Надя-секретарша испугалась. Стала что-то блеять в ответ. Гершензон тупил, он, по-моему, так и понял, что его разыгрывают. Айна молчала, выдавливая из себя: «да», «нет», «нет», «нет», «нет»… Но круче всех получилось с Нестеровым! Тот сразу испугался, заявил, что «это все в его семье знают»… Мы с Тасей оба чуть в осадок не выпали! Так значит, дочка Виктора– это плод той пьяной обжималочки, угарного перепихона? Как так? Ведь Ильяс был бездетен, врачи говорили, что сперматозоиды какие-то слабые… Для меня это стало шоком… А Тася торжествующе смотрел на меня.