Текст книги "Дауншифтинг (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– И вот теперь! – ораторствовал он. – Остаётся ждать эту неделю. Тот, кому похуй на некий диск и он знает, что это лажа, никуда не пойдёт. А кто-то, может, и занервничает, может и придёт… Там мы и поговорим!

– А может, человек придёт чисто из любопытства?

– Разберёмся… Плохо только, что самому нельзя всё увидеть и оценить гениальность моего плана. Хоть бы ты, противный, оценил правильно!

– Мне трудно это всё «оценивать», так как я не верю в их вину. Тася, я сам виноват…

– Не полоскайте мне уши, мужчина! Итак, будем ждать! А мы с Дурой должны идти на водные процедуры. Эй! Суженый мой! Хоть бы чмокнул в знак глубочайшей благодарности. Хотя так-то должен быть и глубочайший поцелуй.

– Ну нет! Никаких «чмокнул». Иди, тебя река зовёт!

– Эх ты… – И вдруг как прыгнет, как вопьётся мне в губы. Я так с табуреточки-то и повалился. А он на меня. Вот придурок! Прежде чем я успел опомниться от такого демарша, Тася вскочил на ноги. И крикнул с жестом «свободы, ведущей на баррикады»: – Смелость города берёт! А ты привыкай, мой лев! Р-р-р…

Тася схватил свой телефон, свистнул кошке и был таков. А я так и лежал, как дурак, на полу. Потом, правда, несколько ополоумевший выперся во двор и увидел, как мой ненормальный сосед с навороченным в виде чалмы полотенцем на голове вышел за калитку, направляясь к реке. Рядом с ним вышагивала Помпадур. А Тася продолжал свою игру, так как говорил в трубку, противно гнусавя:

– Аллёу! Гутен таг, дас ист майн фройнд – Александр Лунгин? Бросать трубку – не есть хорошо! Выслюшать меня… Я немецкоподданный, я хотеть вам предложить…

И звук его дурашливости растворился в разговевшемся августовском дне. Я начинал принимать его правила игры, так как даже всерьёз стал раздумывать над возможностями «фигурантов». Тьфу ты, ну ты!

Надо позвонить Сашке. Спросить, как там дела. Ну и заодно услышать его реакцию. Всё равно ведь расскажет!

_______________________

*Л. Филатов «Про Федота-стрельца».

** Характеристика Штирлица в советском телефильме «Семнадцать мгновений весны».

*** М. Булгаков «Иван Васильевич».

========== глава 5 ==========

– Лунгин, привет!

– Неужели сам позвонил? Неужели одумался и решил вернуться? – голос у Сашки какой-то вялый, серый, неприветливый.

– Нет, не решил. Звоню спросить, как дела. Какие новости?

– С чего вдруг тебя заинтересовали новости?

– Что-то случилось? Что ты такой хмурый?

– Да всё нормально. «Гаранту» мы элегантно отказали, ту сделку, которую Дзагоева вела, с фондами по автосервисам Вискунова, мы сегодня торжественно скрепили. Только что…

– А вы прозондировали, как там у Вискунова бизнес шёл в Сибири?

– Да, всё сделали. Всё путём. Нестеров что-то дёрганый, пил, что ли, вчера? У него аж руки трясутся. Не пойму, что с ним… Да и Лана как в коматозе. Замороженная какая-то.

– Может, что-то случилось? – я жду, что сейчас Сашка расскажет про странный звонок шантажиста-приколиста.

– Я не знаю. Они мне в жилетку не плакались.

– А Петя Шаповалов? Справляется на моём месте?

– Да. Но лучше бы ты вернулся. Как у тебя здоровье?

– Ты спрашиваешь, не перестал ли я быть психом? Не перестал, – про себя я подумал, что с таким соседом, как Тася, мне грозит не исцеление, а усугубление. – Слушай, мне тут… э-э-э… позвонили и сказали, что там что-то с Гвен приключилось. Ты не в курсе?

– Кто тебе позвонил? – выпалил Сашка, получилось агрессивно.

– Э-э-э… – И я решил приврать, хотя и совсем немного: – Какой-то придурок с писклявым голосом и странной лексикой.

– И что он тебе сказал?

– Что Гвен пропала. И что подозревают меня. Что якобы я на своей машине её куда-то уволок. Но он, этот придурок, хочет мне помочь… Что ты об этом думаешь?

– Он тебе говорил только про Гвен?

– Так это правда?

– Да, Гвен пропала. И это было, пока ты ещё не уехал. И на видеонаблюдении виден «хаммер». Но тебя не видно и номера машины тоже.

– Саш, а ты почему мне об этом ничего не сказал? Почему полиция до меня не добралась?

– Я не сказал, чтобы ты не переживал! Ты и без того ёбнулся, не от хорошей же жизни укатил в эту глушь! – Сашка повысил голос. – Да и хрень всё это! Ты же в офисе был в тот вечер! А полиция… Приходил ко мне небезызвестный тебе Чистяков, который после смерти Ильяса нас допрашивал. Вынюхивал. И про Гвен, и про наши с ней отношения, и про клуб этот долбанутый – «Мышеловку», и про тебя. Где ты сейчас, что с тобой произошло, где ты был в тот вечер. Я сказал правду: что мы относились к Гвен насторожённо, что не общались, что в «Мышеловке» был только я, что ты находился тогда в офисе и у тебя депрессия. Девку эту ненормальную определили в розыск. Приходили к Мадине и к Айне. Но всё глухо… Нет тела – нет и дела, поэтому к тебе и не едут. Далековато ты для них забрался! Да и реальных преступлений у них куча, не до пропажи фрика.

– А сам-то ты как думаешь? Куда она делась?

– Думаю, что упорхала с каким-то очередным бойфрендом, который готов в горы, в ледники, в логово медведя и чёрту в пекло, лишь бы за этой лысой тварью.

– Упорхала и никому не сказала? У неё вроде много друзей было…

– Да мне как бы и по барабану её искания и приключения. Нет и нет! И ты не бери в голову! Может, ты меня на выходные пригласишь к себе? А то я устал в этом городе!

Я вспомнил последнюю ночь. Голос убитой девушки. Ощущение липкой крови на руках. Бессильное дрожание нутра. Нет, нельзя, чтобы кто-то был рядом. Мало ли…

– Нет, Саш, ты не обижайся. Не нужно быть рядом со мной.

– И опять без объяснений? Нельзя – и всё тут! Шаповалову ты разрешил остаться две недели назад, а своего друга гонишь!

– Шаповалов перенимал дела… Да и в том-то и дело, что ты друг. Не кипятись. Всё будет хорошо. Давай завершать разговор, я хочу съездить в посёлок за продуктами, пока не начало смеркаться. А то тут рано закрываются магазины…

– Ты сволочь, понял? – И Сашка отрубился, трубка зловредно запиликала короткими гудками. Он так и не сказал о Тасенькином звонке. Опять бережёт мои нервы? Дзагоева и Нестеров дёргаются, наверняка из-за опять-таки фантазии моего соседа. Даже стыдно перед ними всеми, с моей стороны это всё похоже на гнилой экспериментик над неплохими людьми. Знаю ведь, что никто из них не мог организовать эти смертельные номера с моей психикой и тем более со смертью Ильяса и той девушки-ирокезки. Шаповалов слишком интеллигентен, Нестеров слишком робок, Дзагоева слишком женщина, психотерапевт Гершензон где-то в своём мире – не выколупать оттуда, Надьку подозревать – вообще бред, Айна и Мадина слишком любили Ильяса, Сашка – слишком пёс. А вот я… Я же помню свои ощущения, удивлённые глаза бомжей, хрипы умирающей девушки, рельеф скользкого от крови ножа в руке, мёртвый покой датчиков в изголовье Ильяса и холод. Холод скамейки, холод ночи, холод пола, холод внутри, холод и страх. Не сходится только с Гвен: серёжка в моей машине, а никаких бессознательных ситуаций не было. Но я же знаю, что всё это вполне могло быть со мной. У меня тётка сошла с ума, а ведь приличным человеком была, учителем математики. И вот стала вместо уроков ходить на крыши – навязчивая идея какая-то непонятная её преследовала. Я тогда был маленький, но прекрасно помню, как она доказывала всем потом, что вела уроки в обожаемом десятом классе, что никогда на крыше не бывала. И на следующий день её опять снимали с неба, она даже проходила какой-то длительный курс лечения в психиатрической клинике. Становилась от этого рыхлой, опухшей, погасшей, всё время спала. Но потом действие сдерживающих ядов прошло и ещё нестарая женщина, вполне симпатичная и нужная школьной общественности, шагнула вниз с небесных этажей.

С крыши город светился дальше,

С крыши города было больше,

Упирались в перила пальцы,

Чёрный воздyх глотался горше…*

Врачи сказали, что это нельзя было вылечить. А я нашёл информацию, что душевные болезни часто передаются по боковым линиям родства. И спровоцировать их может стрессовая ситуация. А тут Ильяс разбился, работы нахлынуло, да и одиночество слишком очевидно стало душить тёмными вечерами. Так что зря Тася развёл тут игру в Шерлока Холмса, зря он ищет Мориарти в болотах «Мидаса»…

Вернув себя к здравому смыслу, я отправился «в центр», как бы пафосно это ни звучало. Ведь даже шизофреникам нужно чем-то питаться. В местном «супермаркете» с вечным названием «Ромашка» скучающая краснощёкая продавщица вразумляла пьяненького мужичонку в тельняшке. Они оба с рвением стали рекламировать все продукты местного ассортимента, пришлось затариться: шпроты (подозрительно без обёртки вокруг сальной банки), последний кусок твёрдого сыра, пара банок тушёнки, сомнительной свежести хлеб, пачка макарон с удивительным итальянским названием, килограмм сахарного песка, хвалёное творожное печение, солёная капуста с клюквой в небольшом пластиковом лотке. Подумал о Тасе и купил пару шоколадно-карамельных батончиков. Ещё даже светски пообщался с местными жителями. Продавщица (звать Катериной) кокетливо сообщила, что обо мне уже вся деревня шушукается, звала завтра в магазин, так как привезут «хариусов», свежатинку. А мужичонка, заведующий местным почтамтом, Василий Никитич, сетовал, что вымирает деревня, газеты не выписывает никто, писем не пишут, а почте велено осваивать всякие хитрые компьютерные программы, вот он с горя и попивает. Местный почтальон сделал мне комплимент, сообщив, что из всех летних приезжих я самый адекватный (было сказано высокопарно: «С городу, но без ебни в мозжечке»). Болтливый Никитич, конечно, сразу подверг унизительной матершинной критике Тасю: «А ведь под платьем членик, бабки ходили подсматривать на реку. Этот глист голяком в реке барахтается. Как теперь скотину люди там поить будут?» Ещё, оказывается, в деревню приехала семейка солнцепоклонников. По утрам молятся, странные песни на непонятном языке поют, водки не пьют, колбасы не покупают, с деревьями обнимаются. Короче, тунеядцы. А у какой-то Ефимовны комнату снимает не иначе какой-то шпион: он не купается, за грибами-ягодами не ходит, рыбалку не приемлет, целыми днями сидит за «компьютером переносным», курит какую-то шмаль со странным запахом. В его комнате куча всяких проводков и штуковин шпионских понакидана. Ефимовна как-то подсмотрела, на что тот пялится в экран, так там сплошное блядство с отягчающими обстоятельствами. Ефимовна боится сейчас ночевать, опасается…

Я и краснощёкая Катерина покатывались от хохота – настолько весёлый почтальон куражисто и острословно издевался над новичками. По всему выходило, что я самый нормальный из переселенцев. Это они просто не всё обо мне знают… Очевидно, что продавщица и почтальон пытались вывести меня на откровенность. Но не получилось. У них получилось только поднять мне настроение. На обратном пути я даже посвистывал какой-то мотивчик. И был настолько добр, что остановился, увидев двух своих знакомцев, бредущих по жаре и о чём-то разговаривающих. Это были Тася и Дура. Разговаривал, конечно, Тася, кошка же внимала, послушно семеня рядом. Тася был голоног. Он был только в леопардовой тунике, штанины джинсов обвязывали его талию. Я подумал, что надо по возможности уберечь целомудренных деревенских матершинников от вида этих коленок.

Тася обрадовался. Запрыгнул на первое сидение, приютил на ногах Дуру и сразу стал рассказывать о том, как на следующий год он «повезёт меня отдыхать на Ибицу и покажет мне все самые злачные площадки и бары». Я предпочёл не вмешиваться в эту утопическую муть, пусть сочиняет. Правда, его прервали, позвонили на его трубку.

– Аллёу! Ку-ку! Не молчите, мужчина! Признайтесь, что вас гложет! Чёрт! Говорите! – Но из телефона послышались гудки. – Прикинь, уже в третий раз звонят. Эротично молчат…

– А номер какой?

– А никакой! «Аноним». Аноним онанировал, онанировал да не выонанировал!

– Может, кто-то из местных впечатлился твоим видом и решил познакомиться? – Я вспомнил, как Никитич изображал Тасю, и невольно улыбнулся.

– Да не-е-ет, май диа! Это кто-то из твоих друзей-коллег впечатлён моим звонком. И не спорь со мной! Я это точно знаю. И это значит, что я прав!

– Может, тот, кто звонит, просто любопытствует…

– Для чего тогда он скрыл свой номер? Не хочешь пригласить меня на ужин? Я вижу, ты местных деликатесов прикупил!

– Нет! Тебя на сегодня хватит. Ты из тех людей, что могут вызвать передоз, поэтому вали домой и передавай привет своей бабушке.

– Хамите, парниша! Я ж могу отомстить! – И Тася пошло подёргал бровками, злобненько погремел браслетами и закинул голые ноги на переднюю панель. Чёрт, грязный песок сразу заляпал и панель, и лобовое стекло. Это он уже мстит, я понимаю. Я сжал зубы, не буду реагировать. А Тасенька до последнего отыграл роль обиженной фурии: не только долбанул дверью, выходя из машины, но ещё уже рядом со своей калиткой вдруг задрал леопардовое платье и показал мне голый белый зад! Вот придурок! Он без трусов по деревне дефилировал! Да ещё и у меня в машине сидел, тряс… Я нервно заозирался, совсем не хотелось, чтобы деревенские узрели ещё и этот факт. Дома же мне даже смешно стало: с чего я вдруг распереживался за Таську?

Здесь я рано ложусь спать, да и в августе уже темнеет быстро. Как только затрещали сверчки, зажглось рябое звёздное небо, я, прихватив томик Грина, угнездился на скрипучем диване. На улице вдруг поднялся ветер, и ветки черёмухи заколотились в дребезжащее стекло дома. Надвигалась очередная тревожная ночь. Я решил принять розовую таблетку. Чтобы вырубилась вся рефлексирующая клоака, что в моей голове стучится вместе с ветками черёмухи.

Но таблеток не было. Перерыл всю кухоньку. Точно помнил, что таблетки лежали в шкафчике в стакане, рядом с пачкой чая. Обезболивающее здесь, ежедневные «для памяти» тоже на месте, а вот «сонных» нет! Куда делись? Ползал по полу: вдруг упали под стол, под шкафчик… Нет. Взгляд упал на банку с кофе. Неужели таблетки упёр Таська? Хренов сыщик! Меня такое зло взяло, что я чуть было не зашвырнул банку с кофе в окно… Придётся засыпать без снотворного.

Легко сказать! Сначала нагонял на себя сон Грином, и уже казалось – глаза слипаются, но как только выключил свет и приготовился провалиться в небытие, сон как рукой сняло. Ворочался долго, мысли всякие противные полезли, образы нарисовались. Девушка эта с ирокезом. Кто она такая? Я потом ведь просматривал доступные мне сводки, ждал сообщение об убийстве девушки-панка. Но ничего не было. И у девушки, как и у Гвен, много колечек в ухе. А может, это её колечко у меня в машине? Я в бессознательном состоянии познакомился с девицей, уволок её в машину, у-у-уби-и-ил… притащил в тот подвал. Невозможно себе представить, что это делал человек под гипнозом или под воздействием галлюциногена. Ещё более странным выглядит моё появление в палате Ильяса. Почему меня никто не видел? Как я зашёл в клинику? И когда на следующее утро следователь Чистяков беседовал со мной, он проговорился, что персонал больницы не заметил никого лишнего, никаких ночных посетителей, все свои и пара новых больных. То есть я добирался в палату так же, как и уходил оттуда – скрываясь, осторожничая, не дыша. Разве можно так действовать в бессознательном состоянии? Значит, я был в сознании, только в каком-то чужом… Чёрт! Что за личность во мне живёт?

Мысли обо мне перекатились на мысли об Ильясе. У него было такое жалкое лицо, у мёртвого. И очень белое. Жизнь забрала с собой его тёплый взгляд, бронзовый загар, наглинку, что в выпяченном подбородке, и казалось, что даже беспечные чёрные вихры высохли и выцвели. А ведь Ильяс вполне мог иметь детей… И имел! Он так и не узнал об этом. Чёрт, как несправедлива смерть! Она забирает не тех и не своевременно… Неужели я помог ей вершить эту несправедливость? Тогда было так холодно. И этот противный химическо-органический запах больницы. Тишина. Хотя, как и сейчас, стучали ветки в окно. Тук-тук-тук… Я даже позвал друга, хотя и знал, что он не должен ответить.

– Иль… Иль! Это я. Ильяс, ты как?

– Да, это ты.

Я вздрогнул. Холодный кол вонзился от затылка до поясницы. Кто это сейчас сказал? Так внятно. Так знакомо. «Да, это ты». Но… тогда никаких слов не было. Ильяс был мёртв! Знакомый липкий страх оплёл грудину, давил, мешал дышать. Тук-тук-тук. И опять:

– Сёмыч. Я тебе доверяю. Сёмыч, мне нужно уходить… Душно, душно, душ-ш-ш-ш…

Это голос Ильяса! Только он меня называл Сёмычем! Чёрт. Мне нужны таблетки! Но не могу повернуться. Тук-тук-тук. То ли ветер, то ли шаги. Меня затрясло, сжал подушку и вроде даже завыл.

– Сёмыч. Всё будет хорошо. Только душно. У меня немного времени. Душно. Душ-ш-ш-ш… Сёмыч.

Я схожу с ума! Лежу мокрый от страха и беспомощный от невозможности повернуться, встать навстречу голосу, навстречу этому тук-тук-тук… Скрипнула дверь. Холодно. Бля… Шаги. Лёгкие, тихие, невесомые и тук-тук-тук…

– Да, это ты, Сёмыч. Не сходи с ума…

Боже! Голос громче, холод острее, слышу – ветер бьётся головой об окна… и скрип половиц… Кто-то за спиной! А! Холодная, мокрая рука на плече!

– А-а-а-а-а! – наконец-то прорвало мои связки, я заорал и дёрнулся за этой ледяной рукой. А в ответ:

– А-а-а-а-а! Убивают, даже не изнасиловав! – тонкий истеричный голос, и на меня падает худое тело. Прямо передо мной большущие глаза, хлопают ресницами. Это не Ильяс. И не призрак вовсе. Это Тася! У меня всё ещё тукало в голове, лихорадка ещё не прекратилась. И стервец, зачем-то вломившийся в дом, этим нагло воспользовался. Расположившись на мне поудобнее, он вдруг начал целовать меня, прямо в губы, прямо в рот, причмокивал и вворачивал бесстрашно в меня язык. Ручонками гладил голову, плечи, крутил бёдрами. Целовал и целовал, пока я не пришёл в себя.

– Ты?! – теперь я заорал гораздо убедительнее. – Ты избалованный недоносок! Я чуть не умер от страха!

– Фи! Какие слова! И это своему спасителю!

– Какому спасителю? Меня чуть кондрат не хватил! – Мне наконец удалось его скинуть с себя прямо на пол. Тася был в коротеньких кожаных шортах и в драной майке.

– А ты думал, что это призрак к тебе пришёл?

– Так, ты мне сейчас приносишь таблетки и навсегда сваливаешь отсюда!

– Никаких таблеток! – вдруг яростно крикнул этот придурок. – И никаких призраков! Я тоже слышал голос! А ведь не должен был? Кто это говорил? Это голос Ильяса?

– Э-э-э… Ты слышал голос?

– Да! Он тебя называл Сёмычем. Это ужасно по-жлобски! Я никогда не буду тебя так называть! Итак! Шевели извилинами! Как я мог слышать голос из твоих личных галлюцинаций?

– Э-э-э… Может, это ты сам… – как-то неуверенно начал предполагать я.

– И кто тебе сказал, что ты гений? Ты дундук! Вставай! – Он включил свет, и в глазах поплыли синие круги. – Мы проведём обыск! По-моему, звук шёл откуда-то оттуда! – он показал в сторону кухоньки и устремился туда. Тася загремел посудой и дверцами. Пришлось идти туда, обернувшись в тонкое одеяло.

Тася вытащил всё из шкафчика древнего буфета, затолкал всё обратно. Потом то же самое проделал со столиком. Залез под него, осмотрел каждый угол мебели и печки.

– Ты печку топил?

– Топил…

– Так, значит, исключается. – И он полез на столик, за настенными часами. Повертел их так и сяк. Разочарованно повернулся ко мне. – Где-то тут! А почему у тебя в сей великолепной люстре только одна лампочка робит? Ты мыл плафоны?

– Нет, конечно! А тут с самого начала работала только одна лампочка… Мне хватает света.

Тася спрыгнул со стола, подтащил табуретку, залез и начал крутить рукой внутри белых плафонов. Действительно, они чистые… Он выкрутил сгоревшую лампочку… Но это была вовсе не лампа. На белом цоколе по диаметру стандартного патрона динамик! Он тоже белый! Неудивительно, что я считал, что лампа негодная. Мы стояли и тупо рассматривали находку. Тася ткнул маленькую кнопочку. И вдруг из этой страшной «лампочки» полились хриплые звуки: «Хр-р-р… За что? За что? Хр-р-р… (пауза) За что? Это безумие… Хр-р-р… Пожалуйста, не убивайте меня больше… (длинная пауза) Хр-р-р… за что… За что? Это безумие… Хр-р-р… Пожалуйста, не убивайте меня больше… Хр-р-р… за что… (пауза) Помогите… с-с-с…» Я застыл соляным столбом.

– Хм… Это не Ильяс! Какая-то несчастная! – заявил Тася. И нажал ещё раз. И вновь звуки: «Да, это ты. (пауза) Сёмыч. Я тебе доверяю. Сёмыч, мне нужно уходить… Душно, душно, душ-ш-ш-ш… (длинная пауза) Сёмыч. Всё будет хорошо. Только душно. У меня немного времени. Душно. Душ-ш-ш-ш… Сёмыч…»

– Тася, – просипел я, – что это такое?

– А это тебя пытаются наебнуть! – весело отрапортовал парень. – А ты мне не верил! Май дарлинг, держись меня, и я тебе помогу! Держись! Желательно за попку!

____________________

*Ященко Зоя. Песня «С крыши город», группа «Белая гвардия».

========== глава 6 ==========

Это был как удар обухом по голове, как прорубь после жара парной, как космическая тишина после трешевых мегадецибел. Даже полуголый Таська не сразу начал скакать и щебетать вокруг меня, дал мне время принять и пережевать мысль о том, что моё «психическое помешательство» – чья-то изощрённая диверсия, вероломный блицкриг. Впрочем, после этой ночи Тася стал восприниматься мной как-то по-другому. Или он стал меньше перчить в разговоре и не так круто вилять при походке?

После двадцатиминутного молчания и тупого рассматривания динамика (явно цифровой плеер) я получил из рук Таськи большую кружку кофе.

– Тася, мне надо обратно, в город! – решительно заявил я.

– Тс-с-с… – он прижался мягкими губами к уху и прошелестел: – Не нужно так громко, мы ведь не знаем, какие чудо-устройства хранит в себе этот дом… И не торопись!

– Пойдём на улицу! – я сразу понял, что Таська говорит о прослушке.

– Нет, там дождь начался. Ты разве не слышишь? – И действительно, равномерный белый шум прохладным звуком пробивался извне. И это даже не дождь – ливень. Он лопочет с ладонями листьев и смывает пыль обмана. В подтверждение серьёзности природных намёков мокро прокашлял гром. Тася поволок меня обратно, к дивану, на котором комом белело постельное бельё. – Допивай кофе, и мы поговорим, – прошептал ночной гость почти неслышно, на уровне шума дождя.

Я выпил почти залпом, обжёг нёбо. Тася толкнул меня на диван и резво прилёг рядом, обхватив меня своими жаркими руками, уткнулся в меня лицом. От него пахнет кофе и летом.

– Как ты оказался в этом доме? Ты его купил? – прошептал полуночный сыщик.

– Нет. Это домик Пети Шаповалова – вернее, его стариков. Когда я сказал ему, что тоже хочу, как его брат, уехать в деревню, то он мне предложил «только попробовать», снять домик… Этот дом стоял бесхозным несколько лет. После смерти родителей здесь какое-то время жил дальний шаповаловский родственник, а потом сгинул. Просто исчез куда-то и всё… Вот дом и стоял пустым, хирел, разваливался потихоньку. Петя мне и предложил пожить здесь летом. Я думал выкупить дом у него…

– Шаповалов здесь был?

– Был, даже дважды. Сначала приехал вместе со мной, показывал всё тут. Потом приезжал, чтобы дела перенять…

– Он вместо тебя на фирме сейчас? – Таськины холодные пальцы забрались под футболку на горячую кожу спины.

– Да. Он очень умный мужик, Сашке без него не справиться.

– Сейчас-то он будет партнёром? После смерти Ильяса?

– Думаю, да…

– Как давно «сгинул» родственник этого усатого дяди?

– Петя говорил, что уже года два дом пустует.

– Хм… Вра-а-ал… Когда ты приехал сюда, неужели тебе показалось, что дом не имеет хозяина?

– Я не задумывался… Да и не жил я никогда в деревне.

– Смотри, печь белёная, окна все целые, батарейка в часах на стене ещё двигает стрелки, а в буфетное стекло вставлен календарик 2014 года. Не ты вставил?

– Не я… Получается, что отсюда съехали ради меня?

– Да. Около забора табак растёт, а ведь цветочек-то однолетний. Весной посеяли! И бабуленция мне сказала, что ещё до апреля-мая здесь жил мужик, пил изрядно. Она боялась, что спалит дом.

– И кто был этот мужик?

– Она не знает. Мужик с ней не общался, ни с кем не общался.

– Тася, руки убери с моей задницы!

– О! Ожил! – Шаловливые ручонки поползли наверх.

– Тася, ты думаешь, что за всем этим стоит Петя?

– Петя, Петя, петушок, золотой гребешок, масляна головушка, шёлкова бородушка, что ты рано встаёшь, голосисто поёшь, деткам спать не даёшь? Я не знаю, мой господин. Пока не знаю!

– Тася, в деревне должен быть тот, кто включал запись с голосом Ильяса и той девушки.

– Я думаю, что включали каждую ночь. Но ты же пил таблетки?

– Да. А в последние два вечера не пил. Кроме нас с тобой здесь есть ещё пришлые люди, мне сегодня местный почтальон рассказал. Мужик, который постоянно сидит в компьютере, и семья сектантов. Может, кто-то из них включал?

– Не факт… Может, кто-то и из местных. Здесь работы нет, люди за тысчонку запросто подрядятся кнопочки на пульте понажимать…

– И никто об этом не знает?

– А ты думаешь, раз деревня, то и люди не умеют рот держать на замке?

– Всё равно, надо завтра будет наведаться к этим новичкам!

– Так тебе и сказали всё! Так и выложили! Скажи, а как этот усатый Петечка отнёсся к твоему отъезду? Это у тебя там родинка или прыщик? – пальчики пройдохи выводили круголя между моих лопаток.

– Тася! Прекрати! Это родинка… Пётр был недоволен.

– Но в избушку привёз.

– Я его уговорил. Он сказал, что только до сентября.

– А как другие отнеслись?

– С недоумением. Все. Только Айна равнодушно сказала, чтобы я «делал, что хотел», ей всё равно.

– А кто кроме Шаповалова и Лунгина был здесь?

– Надя. Я, если честно, не понял, зачем она сюда приезжала…

– Хм… и я пропустил её визит.

– Тася, мне надо уехать, там, в городе, легче разобраться во всём.

– Там, в городе, ты сразу же окажешься в очередном бессознательном состоянии. При этом не зная, от кого исходит угроза. Это на руку злопыхателю. Тем более сейчас, когда он пропустил пару ударов. И ещё… неужели тебе хочется от меня уехать, мой прынц? – это он уже мне не в ухо, а в губы выдал и прижал меня к спинке дивана.

– Тася! Остановись, иначе я… – начал я его от себя отцеплять.

– Всё-всё, какой ты стойкий! Я вот не такой, я влю-у-убчивый… «Опять кипит воображенье, опять её прикосновенье зажгло в увядшем сердце кровь, опять тоска, опять любовь!»* – стихотворные строчки он промямлил еле понятно и совсем тихо. – Я сплю долго, так что…

И заснул, что ли? Или притворяется? Вот ведь мартышка! Я попытался аккуратно высвободиться. Не тут-то было! Таська ещё плотнее втёрся в меня и горячо задышал в шею. Таська… если бы не он, я бы сейчас уже трясущимися руками верёвку мылил. Одна маленькая находка, и вся моя психическая история болезни насмарку. Получается, что кто-то заставил меня поверить в собственную ненормальность. Для чего? Для того, чтобы я признался в «содеянном»? Или наложил на себя руки от мук совести? А если нынешний сюжет с чудо-техникой всего лишь экспромт на фоне неудачи в предыдущей серии?

Например, каким-то образом вырубив меня, злодей доставляет меня к телу убитой девушки, вкладывает в мои руки нож. Я очухиваюсь, я в панике, я оставляю следы… (вспомнил визитку, найденную в подвале). Позже находят тело, ищут маньяка и находят… Вуаля, правосудие, параша, смирительная рубашка. Но не всё пошло по плану: возможно, я рано пришёл в себя, стёр отпечатки, забрал визитку и смог уйти незамеченным. Повезло. И даже врачу не сказал о новых выпадениях. Привлекать родные правоохранительные органы – слишком опасно, можно проколоться, выдать себя.

А потом я незаметно ушёл из палаты Ильяса. И опять нет следов. Тогда враг меняет тактику: делает расчёт на то, что я из плоти и нервов, а не из силикона и стали скроен… Но, чёрт! Ведь могло быть и по-другому! Убийца я, а кто-то пытается мне показать, что он всё знает и не хочет выдавать меня в органы на органы… Дескать, усовестись сам, накажи себя сам! Голова пухнет от мешанины мыслей и предположений. И главное: кто за всем этим стоит? Неужели Шаповалов? Он никогда не был мне другом и даже не пытался играть в признание-уважение. Он не скрывал своё глухое недовольство тем, что Ильяс тянет с партнёрством. И ещё эта история с братом его добила, Петя уже предупредил нас, что собирается уходить и подхватывать дело брата, раскручивать, начинать с чистого листа. А брат бизнес ему не оставил. А Пете нужны не столько деньги, сколько причастность к делу, к успеху. И Петя мог всё организовать… он стратег.

Но поверить в это не получалось. Не умещалось в голове. Как и другие кандидаты в злоумышленники. У них либо «кишка тонка», либо мотив слабоват. А если Айна? Вдруг действительно этот её ухажёр не такой и простой танцор-жопокрут. Мадина, мать Ильяса, нас с Сашкой всегда недолюбливала (особенно Сашку), она могла вместе с дочерью озадачиться устранением «прилипал» с капитала их семейства. Пока были живы Сабир и Ильяс, женщины помалкивали. А потом рядом оказался ловкий человечек, умеющий не только резво снимать брючки, но и действенно мечтать об устранении тех, кто мог не допустить его к «золотому тельцу». Надо узнать всё про этого Демьяна! Я его даже и не видел никогда, только на видеофайле, что Сашка скачал с ю-туба и, матерясь, демонстрировал мне. Но запомнилось не лицо, а жопа, поглотившая серебряную нитку трусов, и охренительного рельефа руки. Интересно, а знают ли Мехтиевы, что у Ильяса вообще-то есть ребёнок? Девочка лет четырёх… А вдруг Нестеров захочет долю наследства и признает, что девочка не его? Бля-а-а-а… круговерть мыслей и лиц бесконечна. Только этот странный парень, пахнущий кофе, дрыхнет у меня на груди. Ни стыда, ни совести…

Если я и заснул, то уже когда светало. И, как мне показалось, сразу проснулся оттого, что белая кошка бесцеремонно прошлась по мне и стала мокро тыкаться в лицо. И как только эти соседи заходят ко мне в дом?

– Дура! Ты дура? Посмотри, сколько времени! – промычал Тася и прижал кошку к себе. Теперь нас уже трое на узком, скрипучем диване. И я решил выбираться из этих наглых рук и беспокойных снов. – Сёмушка, а сваргань кофеёк! И мне в постелю принеси! Я буду благода-а-арен!

И что удивительно, я принёс. А наглый приживалка ещё и скорчился: сахара, видите ли, маловато. И блаженно улыбнулся, когда я принёс ему шоколадный батончик.

День намечался тяжёлый, пусть и с новыми ощущениями свободы: как будто выпустили из душной безоконной камеры, в которой на заплесневелых стенах зачёркнутые палочки – мои и чужие дни отчаяния. Теперь для меня, вышедшего из застенка собственных терзаний, открылось столько новых дорог и перспектив, нужно было так много обдумать и на многое решиться. И, конечно, Таська будет рядом! В его придурковатой голове оказалось гораздо больше здравого смысла, чем в моей, разумной. Он мне нужен!

Как только Тася убежал к бабушке – «отметиться и встать на учёт», как он выразился, я обшарил дом, но ничего подозрительного не нашёл. Прихватив с собой плед, телефон, творожное печение и бутылку воды, направился на берег реки. Там мы с Тасей решили встретиться. Он прибежал через полчаса при полном параде: джинсы в цветочек (и где такие взял?), красная футболка с разнокалиберными булавками на рукавчиках, знакомые кеды с блёстками, в волосах розовая заколка, глаза обведены чёрным, на запястьях болтается по штук двадцать разноцветных браслетиков. Тася притащил свой ноут и бабушкиных пирожков с карамельками внутри. И хотя погода не обещала солнечных ванн, мы устроились на пледе, как будто лето в самом разгаре, а мы праздные курортники, дорвавшиеся до безделья.