Текст книги "Дауншифтинг (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– А потом на другом листочке напиши всех тех, кому мешался ты! Всех-всех, богатых и бедных, самочек и самцов, сильно завидующих и незаметно обиженных. Напиши! Сопоставь! Подумай, кто мог объединиться, у кого были возможности! Я по соседству! Зови, не пожалеешь!

И он наконец ушёл, послав мне воздушный поцелуй. Я устало бухнулся в кресло, руки тряслись, в ушах засвистело. Не получается скрыться, не получается. Зря уехал! Струсил? За кого больше испугался: за себя или за Сашку? А теперь откуда ни возьмись этот настырный мальчишка! Надо успокоиться. Уже почти четыре недели я здесь – и ни одного срыва. Значит, дауншифтинг действует. Хорошо, что мне Шаповалов об этом рассказал. Буду тут жить и не обращать внимания на всяких мелких крашеных паразитов.

Я просидел в кресле бог знает сколько времени. Отходил от столь экспрессивного общения. Остывал. Выпил холодный чай. Как начало смеркаться и из тени вылетели мошки и комары, пошёл на реку. Вода успокаивает и смывает ненужные мысли. Снял обувь, закатал штаны и спустился к самой кромке заросшей травой реки. Холодно. Отрезвляюще. Тихо. Где-то в стороне мычание коровы. Дно у реки склизкое, неприятное. Пахнет травой и болотом. Как это не похоже на мой мир! Здесь – недвижное болото, в городе – бурный грязный поток. Поток, который сносит мозги, калечит жизни. Но здесь… Нужно придумать себе дело. Может, капусту выращивать, как Диоклетиан? Или пейзажи писать, как Черчилль? А может, роман сваять в перерывах между косьбой и рыбалкой, как Толстой? Хотя если обеспечить себя Интернетом, можно ленивым студентам курсовые писать, дистанционно математику репетировать с любознательными школьниками, да и фрилансить рерайтом или консультированием… Надо работать, а то деградирую, в анабиоз какой-то впадаю. Правда, с этим мелким намалёванным отпрыском богемы не соскучишься. Есть подозрение, что он будет донимать меня своими подозрениями.

Конечно, нарыть информацию обо мне, об Ильясе, о Сашке и о нашем деле – задача нехитрая. Но сделать такие выводы… И как твёрдо это было сказано: «Твоего друга убили!» И обо мне: «Ты не убийца!» Мне бы такую уверенность… Почему он решил, что меня либо «грохнут», либо «посадят»? Впрочем, последнее ясно… Кто меня может грохнуть? Зачем? Возможно, этот сопляк знает больше, чем я дал ему сказать. Он рыскал у меня в доме, поэтому так смело про таблеточки розовые заявил, залезал в Сашкину машину, он подслушивал наши разговоры, он копался в моей жизни со всем её клоповным содержанием. И при этом утверждает, что кому-то выгодно моё устранение. Это устранение Ильяса может быть выгодно паре десятков типов, а я-то с какого боку? Да и Ильяс рухнул с небес сам, его растительная жизнь – это уже фактическая смерть. Врачи говорили, что нежилец. Хотя… откуда я это знаю? После его падения я видел Ильяса дважды, вкалывал как угорелый, всю информацию о друге черпал из третьих рук: от Сашки, один раз с Мадиной разговаривал по телефону, Шаповалов между делом что-то вставлял и ещё Коротаев на последней встрече поделился своими сведениями… «Я тебе говорил, что вы своё золотое идолище проебали! – бизнесмен хотя и крутой масти, но любил загнуть русское обиходное словцо. – Не те людишки крутились рядом с Мехтиевым. Не его пошиба увлечения. Я бы на твоём месте нашёл того, кто подсадил его и на долбаные прыжки, и на химию! Завещание-то ваш попрыгунчик оставил?» Я пытался Коротаева убедить, что этими вопросами занимается Сашка, и что никакой химии мой друг не принимал, и что «о завещании рано, Ильяс жив», хотя бумага имелась. Но наш стареющий матёрый конкурент махнул рукой, закурил, наверное, десятую сигарету и заявил, что я должен бы сам заняться этим… Я тогда решил, что Коротаев просто захотел передышки, захотел отвлечь меня от фондов прогоревшей компании «Элита». Но сегодня именно этот разговор так чётко всплыл в памяти. Мне показалось, что Егор Ильич мне соболезновал тогда больше, чем Ильясу, общался со мной как с больным, хотя и уступил в переговорах. Если писать столбик из наших врагов, то Коротаева надо ставить номером один. Слишком уж мы ему насолили. Тем более, наш конкурент отличался великодержавным русофильством: за человека считал только того, кто соответствовал его представлению о славянском типе. Не раз он оказывался в неудобной ситуации, назвав кого-либо «чуркой» или «жидом» в кулуарах фуршетов по проектам. А тут его обошла компания, которой руководил Мехтиев Ильяс – азиат «с раскосыми и жадными очами».

Чёрт… Это Тасенька во мне щебечет строками Блока? И я собрался писать столбики с именами?

Тихий плеск воды и вечерняя летняя прохлада произвели не то воздействие, что я ожидал. Хотел расслабиться и выветрить слова Тасеньки, а получилось наоборот: я возвращался и возвращался к ним… Всё более настырно обнаруживалось желание составить список потенциальных негодяев, как-то проверить их на вшивость, поговорить с тем, кто видел падение Ильяса, пройти, в конце концов, ещё одно обследование… Может, зря я сдался? Вдруг захотелось начать всё сначала. Нужно выбираться из этого экологического запоя, даже если ничего хорошего из этого не выйдет.

Я вернулся в дом. Поставил чайник. Открыл окно, что смотрит на восход. В верхнем ящике стола, там, где лежат ложки и вилки, нашёл шариковую ручку с надписью: «Байконур». Снял со стены пожелтевший календарь 2009 года с героем и героиней культового сериала «Lost». Под картинкой оказалось некрасивое коричневое пятно. Я перевернул потерявшихся в 2009 году киногероев и торжественно написал на оборотке: «Список».

Налил чай и уселся за стол. Вдруг шорох – и на узкий, потрескавшийся подоконник вспрыгнула белая кошка с тёмным пятном на морде. Дура. Кошка смело перебралась прямо на стол и улеглась рядом с листом для врагов. Настроение у кошки позитивное: она вяло мотала своим хвостом и тыкалась носом в кружку с чаем. Я благодушно разрешил зверюге:

– Ладно! Сиди! Лишь бы твой ненормальный хозяин не пришёл тебя искать.

Первое имя, которое я написал на листе: Коротаев Е. И. И пояснение: два тендера, несколько крупных покупателей, ТЦ «Премиум», на грани банкротства.

Следующее:

Поделянский Гоша – «Град» потерял самостоятельность.

Брешкин А. И. – судился, проиграл.

Наразян Ашот – упустил Мурманск, угрожал.

Засорин Ю. Н. – уволен со скандалом.

Бурувите Юрата – перекупили офис, угрожала.

Написал ещё пять фамилий, но потом их зачеркнул – птицы невысокого полёта, да и конкуренция на рынке совсем не обязательно влечёт за собой преступные намерения. У последних пятерых кишка тонка на кого-либо рыпаться, да и не так сильно мы им дорогу перешли…

– Дура! Ты опять здесь! – В окне появилась белобрысая голова. Погружённый в воспоминания, я вздрогнул от неожиданности. Тася нахально вытянул шею и пытался прочесть столбик фамилий. – Неправильно ты, Дядя Фёдор, людишек перебираешь! – Наглец залез на подоконник. И я открыл рот: этот придурок был в кожаных шортиках и в колготках-сеточках. Вечерний наряд дополняли кеды с блёстками и заколка-розочка кокетливо в волосах. Капец, какой извращенец!

– Так! – возопил я. – Тебя никто не звал!

– Тс-с-с! Клиент потеет и сползает. Дура, клиент делает нам беременную голову. Он сам не понимает-таки своего счастья! – Существо в колготках проворно спрыгнуло ко мне в комнату и эффектно уселось на край стола, скрестив тонкие ножки. От существа пахло пряными женскими духами. Тася подмигнул и интимно прошептал: – Я сегодня прелесть какая гадость! А вы, мужчина, слушайте меня. Все эти миллионэры и просравшиеся лузеры не стоят нашего внимания. Кто хотел укокошить красавчика Ильяса? Шоб я сдох, если это не личные счёты! Херь этих сурьёзных мэнов! Что мы знаем о завещании?

– Одна третья мне, одна третья Лунгину, одна третья сестре его – Айне. Это только бизнес, а личное: квартира, машина, земля под Зеленогорском с недостроенным домом… матери, наверное, в завещании этого нет, – похоже, я завис на круглых ладных коленках, так нагло выставленных прямо перед моим носом. Не хотел ведь отвечать! Хотел ведь выпереть этого пройдоху вон!

– Что ж, зайка, пиши-таки. Александр Лунгин! Намба уан! С уходом сотоварища в края отдалённые получает горку золотишка, горку нехилую. И золотишко это не его скудным умом добываемо было. Поэтому он боится его потерять. Намба ту! – прыщ спрыгнул со стола и стал как-то фигурно выхаживать по круглому коврику с розочками. – Это сестрица! Двадцать шесть лет и в девках! Оу! Моветон и обломейшен! Слышал я, что налаживается у крали амурный бедламчик. Некий Демьян Молчан. Вау! Самец что надо! Пять лет стажу в стриптизе! Парень смачный и с наивностью в лице. «Там моську вовремя погладит, тут впору карточку вотрёт…»*** Контора пишет: Айна и её хахаль, польстившийся на сомнительные достоинства дамы с крупным носом.

– Знаешь что! – наконец опомнился я, даже не поразившись его осведомлённости. – Айна очень умная и интеллигентная девушка, она вполне осознаёт, что этот стриптизёр – первостатейный жиголо. И она умеет укоротить его аппетиты. Поэтому Айну не трожь! А Сашку тем более! Я, Ильяс и Лунгин дружили с первого курса. Сашка за нас горло перегрызёт. Мы – его семья… Поэтому закрой пасть!

– «Нам грубиянов не надо. Мы сами грубияны»****. А как же «Газпром» – национальное достояние? Что там со стороны жёнушки? За что она может перегрызть горло? Да и что вы знаете о ваших друзьях? Малость! Вы субъективны, Киса. У тебя дел за гланды, рядом хоть война и немцы, а ты всё будешь на конкурентов озираться.

– Тогда номером третьим меня надо вписать. Третья часть «Мидаса» теперь моя.

– А если тебя посадят? То чья?

– Н-н-н-е знаю…

Тася сладко улыбнулся. Подошёл и выпил мой остывший чай. Опять уселся нога на ногу на край стола, я даже отодвинулся от такого сетчатого великолепия.

– Ты куришь? – неожиданно спросил он.

– Нет.

– Бля… Никакого прибытка с тебя… – он вдруг поднял обе ноги и уместился по-турецки на стол, прямо на мой горемычный список. Дура забралась к нему на руки и замурчала. – Версия денежная, конечно, основная. Но! Давай разберёмся в личной ненависти. Возможно, есть некий субъект, который вытащил топор войны из-за какой-то незатейливой некрасивой истории? Может, был факт насилия над целомудренной девой или предательство верного друга?

– Нет. Целомудренные девы, конечно, не избегли нашего участия, особенно со стороны Ильяса. Но всё было благопристойно и по согласию. Девчонки, бывало, сцеплялись друг с другом, обижались, ревновали. Но всё это было несерьёзно.

– А серьёзно ни разу не было?

– Хм… пожалуй, Марина. Мне кажется, что Ильяс был в неё влюблён.

– А дама?

– Ну-у-у… И она.

– А ты?

– При чём тут я? – Даже кошка удивилась моему крику и засучила лапами, пытаясь вырваться и укрыться где-нибудь в тёмном углу.

– Дура, Сёмочка расходует наши нервы, – спокойно парировал накрашенный гость, удерживая кошку. И опять, переменившись, став ледяным и проницательным: – Почему же Ильяс не женился на этой дивной Марине? Да и вообще, почему не женился?

– Он не хотел никому несчастья… Ильяс не мог иметь детей, – сказал, и мерзкое ощущение предательства затопило мозг.

– О как!

– Всё! Уходи! Я утомился от тебя, от этих бессмысленных разговоров! Я не хочу больше говорить об Ильясе, особенно с тобой.

– Хорошо! Берём паузу. – Тася сполз со стола и с кошкой наперевес направился к двери. Повернулся. – Однако ты на всякий случай запиши деву Марину в анналы этой истории, вдруг женщина оказалась не готова к разочарованию. А дабы докопаться до изюма, надо, чтобы ты рассказал Тасечке причину своего подозрительного дауншифтинга. И не надо Тасечку бояться. Тасечка нем как рыба!

– Рыба-клоун! – не выдержал я.

– Шалун! – парень кокетливо махнул ручкой и тут же спросил: – А ведь у Мехтиева была девушка среди этих экстремалов?

– Да. Странная особа. Лысая, с пирсингом, руки все в тату. В тусовке её зовут Гвен. На самом деле некая Рита, обитает в «Мышеловке», клуб такой захудалый…

– Ты с ней говорил?

– Нет.

– Да вы болван, мужчина! – тоненьким голосом возопил напоследок Тася. – Будем вас спасать! Пойду поищу лысую Гвен. А вас, Сэм, – он указал на меня зелёным ногтем, – я попрошу остаться и тщетно желать меня всю ночь. Аривидерчи!

Он ушёл, оставив меня в недоумении. Как ему удаётся меня разговорить? Я всегда сторонился подобных типов, считая их никчёмными и даже больными. Когда у человека в голове сместились гендерные роли, следует ожидать от него безумия и в остальных личностных характеристиках. И не то что это был многократно проверенный вывод, я был знаком только с одним таким человечишкой. В нашей группе учился некий Сандро, в миру Александр. Он говорил, вытягивая гласные, ко всем обращался «рыба моя», в институт приходил в кружевных кофточках и в ужасно обтягивающих чресла брючках. Мы ржали: как он садится в таких штанах? Вокруг него витали только девчонки. Мы обходили его стороной, брезговали даже словом перекинуться. Преподы нервно вытирали пот со лба. Сандро же был искушён только в выборе косметики и обуви на каблуках, на сессиях блеял чушь, покрывшись испариной. Поражало, как он вообще доучился до пятого курса. Ходили слухи, что диплом он себе «насосал». И, похоже, это было правдой, так как он был реально тупой.

И вот похожий персонаж. И я с ним не только разговариваю, но и позволяю сидеть на столе с ногами, откровенничаю с ним, не всегда справляюсь с собой. Тася, конечно, симпатичнее, чем Сандро. Тот был долговязым, длинноносым, кривозубым, нескладным каким-то. Этот смазливый, глаза странного цвета, какие-то сиреневые – наверное, линзы. Он прищуривается всё время – факт, плохо видит. И коленки его… И родинка эта над губой… Очевидно, что этот засранец неглуп, реактивен, прямолинеен. Это всё качества, которые я ценю в людях. Но всё равно, что же должно вариться в его голове, что он изображает из себя хипстера-подростка, шлюху-трансвестита? И ведь пришёл именно сегодня, несколько недель собирал информацию, шпионил за мной…

Из открытого окна тянуло ночью. Пришлось его закрыть. Воткнул в розетку раптор. Открыл лекарства. Один блистер с розовыми таблетками действительно убойной силы, от бессонницы. Другой пузырёк с длинненькими жёлтыми таблетками – его велено пить ежедневно. После жёлтеньких переставали дрожать руки, повышалось настроение, навязчивые мысли утрачивали остроту и чёткость. Решил, что розовые пить не буду. Попробую уснуть без их помощи. Тем более мне казалось, что образ моего нового знакомого ярким пятном выместит возможные тревоги.

Моё спальное место – диван с высоченной спинкой. Я скинул джинсы, развернул постель. Вспомнил, что книга Грина осталась на улице, в одних трусах и босиком сбегал во двор, сверчки даже заткнулись, впечатлившись моим явлением. Почитать на ночь не получилось. Смотрел в книгу, а в мозгу не летающий человек Друд и его поклонница Руна Бегуэм, а Ильяс с полузакрытыми глазами, беспрестанно смоливший Коротаев, злой Сашка, протыкающая очередную дырку в теле Гвен, фальшиво-велеречивый психотерапевт Гершензон, наш лучший финансовый аналитик Шаповалов, подвивающий усики на дореволюционный манер, и опять Ильяс… Захлопнул роман Грина и выключил свет. Всё! Спать! Завтра будет день!

Возился долго, крутился с бока на бок, закрывался от ещё не сдохших комаров. И потом вроде уснул, по крайней мере тяжёлая пелена заполнила голову – и я уже не в комнате… Я в офисе, Ильяс мне рассказывает что-то про Килиманджаро, а я внимательно его рассматриваю, что-то в нём не так. Мне тревожно, Ильяс машет руками, изображает, как он управляет стропами. Раскладывает на столе карту мира, тыкает туда, ногтем прочерчивает дорогу до Килиманджаро, обещая всю её преодолеть на велике. Чёрт, ноготь зелёный… Но это меня не удивляет. Ильяс достаёт беретку со звездой и говорит, что теперь он будет похож на Че… И я понимаю, что не так. У Ильяса закрыты глаза. Он говорит со мной, ходит по кабинету, тыкает в карту и всё с закрытыми глазами… У меня от страха сжался желудок.

– Иль, почему ты не откроешь глаза? – неестественно громко спрашиваю я.

– Хр-р-р… За что? За что? Хр-р-р… – вдруг женским голосом отвечает Ильяс, но я его уже не вижу. Я вижу коричневую спинку дивана. Я чувствую вкус крови, солёный, железный. Меня трясёт, хотя не холодно. Боюсь повернуться. Мне кажется, что в доме кто-то есть. Скрипят половицы. И хрипящий голос: – За что? Это безумие… Хр-р-р… Пожалуйста, не убивайте меня больше… Хр-р-р… за что…

Страх сковал позвоночник, стянул внутренности, и только сердце нехорошо бухает. Вдруг понял, что не дышу и лёгкие уже разрывает от невозможности. Надо пересилить себя, надо встать, включить свет, выпить таблетку… «Ха-а-а-а…» – я шумно выдохнул и попытался встать. Но упал обратно на мокрую подушку, потому что опять голос:

– За что? Это безумие… Хр-р-р… Пожалуйста, не убивайте меня больше… Хр-р-р… за что… Помогите… с-с-с…

Что же это? Повеяло смертельным холодом, вкус крови стал просто тошнотворным. Это её голос. Той девушки в кожаных штанах и синим ирокезом на голове. Это её хрипы. И запах её крови, перемешанный с запахом грязи. Может, я вернулся в тот подвал? В то четвёртое выпадение из сознания?

Тот же холод, тот же запах и так же трясутся руки. Я очнулся именно от этого голоса: «За что? Это безумие… Хр-р-р… Х-р-р… Пожалуйста, не убивайте меня больше…» Я был в темноте и лежал на чём-то тёплом и мокром. Это тёплое и мокрое и хрипело. Я медленно приходил в себя и с трудом сел на колени. Наверху узкое зарешёченное окошко, но света оно почти не пропускает, на улице ночь. Где-то журчит вода. Но главное – этот хрип и этот угасающий голос. Я приблизил лицо… это девушка. Правда, на лице столько макияжа, что можно подумать о том, что она и сама из рода ирокезов, а не только её причёска. Глаза мутные, губы трясутся, на шее тёмное пятно, она держится за живот, у неё чёрные руки. Я успел тупо сказать:

– Вам помочь? – и поднял было руки. Девушка отшатнулась, её лицо исказила гримаса ужаса, и она затихла. Изо рта вытекло чёрное. И только тогда я понял, что в левой руке у меня нож… Я глупо начал его рассматривать. Самоделка с эбонитовой рукояткой, но очень острый. Он в крови. Я его отбросил от себя. Ощутил настоящую лихорадку. Потрогал девушку за шею. Никакой жизни не стучало. Но я просто могу не понять, я не специалист. Может, на запястье? Беру её руку и понимаю, что и там не будет пульса. Живот девушки был сплошным месивом. Боже… Её убили! Она мертва! На груди тоже есть раны, поэтому она хрипела. Поэтому кровь ртом пошла. А если убийца ещё здесь? Я похлопал по карманам. Телефон! Включил фонарик, безумным лучом пошарил по бетонным стенам, на полу арматура, бутылки, битое стекло. Чёрт! В углу истлевший труп кошки! И никого, только я и мёртвая девушка-ирокез. Надо звонить… Нужна помощь! Стоп. Кому нужна помощь? Что подумают менты, когда приедут? И куда меня увезут отсюда: в психушку или в СИЗО?

Я чуть не упал от головокружения, от запаха крови и грязи, от осознания, что, возможно, убийца именно я… Бухнулся на колени и простоял так, раскачиваясь влево-вправо, как одуревший от жары белый медведь. Неужели мои провалы в сознании привели к этому? Мне нужно в психушку, а то ещё кого-нибудь убью… Но потом вдруг меня осенила мысль: «Почему нож был в левой руке?» Я никогда не был левшой! Может, это какая-то моя вторая личность? Мой доппельгангер? И это не амнезия, а раздвоение личности! Нет, это бывает только в кино. Здравый смысл мне кричал: «Уходи!»

Я с трудом нашёл нож. Торопливо снял с себя рубашку, вытер нож. Растёр рубашкой запястье девушки, её шею, прошёлся по кожаным штанам. Снял туфли и ногой в носке взбил подвальную пыль, убирая отпечатки подошвы. Вдруг увидел белую карточку, поднял: моя визитка! Оглядел пол на предмет ещё каких-нибудь моих вещей. На всякий случай протёр рубашкой остатки косяка в дверном проёме и направился наружу. Я оказался в какой-то промышленной зоне. Здание, в подвале которого я очнулся, какой-то давно замороженный объект. Через метров двести я надел туфли, застегнул пиджак, спрятав под него окровавленную рубашку. И побежал.

Я бежал, не чувствуя времени и расстояния. Дважды мимо проезжали машины. Но я, заслышав их издали, прятался в каких-то кустах. Что заставило меня так мобилизоваться тогда? Но дело сделано. Я убежал от этого ужасного места. Я сжёг рубашку. Я даже вышел утром на работу. И только лицо девушки-ирокезки теперь стояло перед глазами. Тогда я и попросил у Гершензона таблетки от бессонницы. Но ничего ему не рассказал…

И вот теперь эти хрипы, голос, запах вернулись…

Я пролежал, сотрясаясь от страха, целую вечность. Постепенно отпускало… И звуков больше никаких не было. Пришлось заставить себя встать. Увидел открытое окно… Видимо, распахнулось ветром. Почувствовал, что прикусил щёку… Вот откуда вкус крови! Это моя кровь… Шатаясь, я дошёл до чайника. Вытащил из блистера розовую таблетку. И проглотил её. Сердце ещё ухало, желудок сдавливало, но страх уползал в углы этой тёмной избы.

И главная мысль: «Зато здесь, в деревне, никого не убью… из тех, кого люблю».

______________

* Из бессмертной комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

** Из трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов».

*** Вновь А. С. Грибоедов.

**** Из «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова.

========== глава 3 ==========

Утром всё по-другому: ни вкуса крови, ни запаха смерти, ни ледяной руки страха, сжимающей горло. Только обязательные задорные петухи, беспечные танцы солнечных бликов и вкус ячневой каши с гусиным яйцом. Здесь я, как истинный дауншифтер, стараюсь есть правильную пищу, покупаю молоко и творог у бабы через два дома, затарился полезными крупами, в чулане две коробки с овощами, целый день грызу кислые яблоки и терпкие груши с тех запущенных деревьев, что уже одичали в моём саду. Я изменил своему любимому кофе, честно заваривая чёрный чай в фарфоровом чайнике, добавляя, как и положено, пару листочков бурятской травки сайган-дайля. Утром ночной кошмар не кажется таким страшным, но всё-таки заставляет меня шизофренически уставиться в неопределённую точку на стене, зависнуть в безнадёжности. После этой ночи я чувствовал себя безмерно уставшим и вновь виноватым.

Я не стал включать телефон для ежедневного разговора с Сашкой, не было сил слышать его тревогу за меня, его злость на индифферентного Гершензона. Друг будет беспокоиться, ну и пусть… Всякий раз мне хочется наорать на него, послать на три буквы его заботу. Хочется заткнуть его криком: «Это я во всём виноват! Неужели ты не видишь? Держись от меня подальше!» Но я молчу. Ничего уже не исправить. Единственное, что я могу, – это прозябать вдалеке от людей, замуровать себя в безвременье и безлюдье. Может, стоит принять розовых таблеток больше, чем одну? Штук пятнадцать? Как-то это не по-мужски будет… А как по-мужски? Пулю в рот? Надёжно и феерично: пятна на выцветших обоях и практически признательные показания для следователя Чистякова. Хм… а может, это коричневое пятно, бывшее под тем календарём с оставшимися в живых, тоже чьи-то отчаявшиеся мозги? Пф-ф-ф… Интерес к каше пропал, страшно захотелось кофе покрепче и сигарету посмолянее. Так, чтобы горечь ударила по кислоте сознания. Но ни кофе, ни курева. Решил пойти на речку.

Когда вернулся, так и не исцелившись от ночного приступа, обнаружил на ротанговом кресле во дворе то самое обнаглевшее существо по имени Тася, что ещё вчера изрядно меня напрягало. Сегодня он был в леопардовой длинной тунике поверх джинсов с широкой полосой страз по низу. Он сидел нога на ногу, ухмыляясь чему-то на мониторе вычурного ноутбука, на крышке которого было огромное количество каких-то наклеек.

– Бонжур, ма шер! – прокартавил нежданный гость, увидев меня, и, подобно Шерон Стоун, проделал трюк ногами. – Выглядите некошерно, друг мой! – Он подскочил ко мне и с видом медсестры со стажем стал рассматривать лицо «больного», то есть меня. – «Отчего на личике усталом глухой тоски неизгладимый след?»* А ведь мой суженый не спал сегодня! Или спал, но сном мятежным и жестоким? Признайся, терзался ночью, что «не старушку убил, а себя убил»?

– Какую старушку? – оторопел я.

– О-о-о! – разочарованно протянул Тася. – Видимо, русские классики маловато потоптались в сей чудной голове. Что ж, будем без иносказаний. Плохо спал?

– Не твоего ума дело. Зачем пришёл?

– Фи! Какое неблагородство! «Своей душой славянской, тонкой я западаю на подонков…» Говорят, что так Бегбедер выразился. Вот подписываюсь под его словами! Я к нему с забралом поднятым, а он дубоголово: «Зачем пришёл?» Спасать тебя пришёл!

– Меня не от чего спасать.

– Не от чего? Согласен! Зато есть, от кого! Пойдём-ка в интимное место, кое-что расскажу! И… ахтунг! Я принёс тебе кофе!

– Я… Я… не пью кофе, – неубедительно промямлил я, предательски сглотнув.

– Угу… Я типа верю. Значит, буду пить я, а ты – давиться завистью! – И он подхватил ноутбук, банку с кофе и впереди меня пошагал в дом, демонстрируя, кто тут будет командовать парадом. – И лайфхак тебе от Жванецкого: «Вместо жизни – здоровый образ жизни». Не стоит оно того, мой лев! Не айс!

Я вздохнул и пошёл следом за Тасей, уговаривая себя, что это только ради кофе. А ради чего ещё?

Тася вёл себя как хозяин. Очевидно, что он знал, что где лежит. Стервец побывал в доме – и не раз. Я заворожённо наблюдал, как он что-то взбивает, мешает, переливает и при этом крутит задницей, пританцовывая и напевая какой-то бред. Вскоре у меня аж поплыло перед глазами от запаха кофе.

– Мой повелитель! Кофе готов! – Тася в вальсирующем движении на цыпочках доставил две кружки с ароматным напитком к столу, на котором так и лежал вчерашний лист календаря. В одной кружке чёрный кофе, в другой, видимо, капучино. Тася пропел: – Со сливочками мой! А эта горечь тебе! Как ты любишь.

И откуда он знает о том, что ни сахара, ни сливок, ни специй, ни алкоголя в кофе я не признаю. Только моно. И большими кружками. Так, чтобы до сердечного стука и дрожи в пальцах. Впрочем, дрожь в пальцах была у меня и без кофе.

– Пей, мон ами! Лучше кофе, чем таблетки! – гнусаво протянул Тася, подмигнул и уселся на единственную табуретку. Он открыл свой ноутбук, ткнул пару раз в клавиатуру и поманил меня пальчиком. Я же еле сдерживал себя, чтобы не заглотить кофе целиком вместе с кружкой. – Итак, мой разлюбезный, когда ты видел Риту Жарикову в последний раз?

– Кого? – Кофе божественный, как я соскучился по этому вкусу. Вкусу жизни, а не образа жизни.

– Лысую Гвен.

– Не помню.

– Вспомни!

– Ещё до смерти Ильяса. Случайно из окна машины.

– И не остановился? И не поговорил с этой нимфой?

– Нет. Нам не о чем было говорить. Да и она вряд ли бы удостоила меня парой слов. Она настоящий гуманоид. Ни со мной, ни с Сашкой не общалась.

– Это потому, что вы её презирали!

– Ничего подобного! Мне было абсолютно плевать на неё. Есть она, нет её…

– Но лучше бы не было?

– К чему это ты?

– Я вчера нашёл одного знакомого из «Мышеловки», не ревнуй, котик, ничего серьёзного! Так вот! Спросил его о Гвен. Он сказал, что уже недели три-четыре её нет. И что господин следователь приходил в этот их клубешник, рассадник венерических радостей. Он искал эту фриковую фею! Домогался до всех, спрашивал, кто её видел последним. Пропала дева. Обитатели «Мышеловки» сделали конференс, пошумели и подытожили, что с Гвен беда. Ведь даже когда она с олигархом Мехтиевым мутила, то заявлялась в эту крысятню каждую неделю. Она там, видите ли, пела. Мой френд сообщил, что недалече от этой богадельни обнаружили авто опель-омежку со злобным тюнингом. Заметь, авто принадлежит Гвен, и оно было открыто. Дева приехала в «Мышеловку», парканулась и исчезла! Плебс потыкался в разные норы, но нигде клубной дивы не нащупал. Среди электората прошёл слух, что Гвен, она же Рита Жарикова, стала жертвой какого-то нехорошего человека. Дескать, не оставил ли ей почивший в бозе миллионщик парочку яхонтов? Не позарился ли кто на это сомнительное наследство? Не удивлюсь, если дамочка действительно где-то упокоена с пером в груди или с верёвкой на шее… Как думаешь?

Мне стало душно. Я схватился за горло. Вместо ответа я спросил:

– А где её видели-то в последний раз?

– Так на похоронах! Она туда притащилась, прикинь, в белом… аки невеста.

– Да, я знаю, Сашка рассказывал, – просипел я.

– Ну вот! Тогда она и явила себя миру в последний раз. А потом исчезла… Ты в деревню, а она… Это не ты её случайно грохнул и где-нибудь тут закопал? Тс-с-с… Дышите глубже! Что ж ты, витязь мой прекрасный, такой впечатлительный? – Это я пошатнулся, что-то стало стучать в голове, и Тася кинулся, обвил меня своими ручками и доставил на табуретку. – А давай-ка ещё кофейку!

– Подожди, но ведь наверняка менты отследили парковку машины. Там, около «Мышеловки», парковаться нельзя, да и негде. Но рядом паркинг, а в паркинге видеокамеры, охрана… Неужели не смогли отследить?

– О! Я вижу, горшочек ещё варит! – Тася ласково погладил меня по голове и вновь отправился к столу варить кофе. – Во-первых, то, что ты имел мне сказать сейчас, говорит о том, что ты был в «Мышеловке». Зачем, если ты не интересовался Гвен и её вокальными данными?

– Я знал про этот клуб… в принципе. Именно около него я и видел Гвен из окна машины. Она направлялась со стороны паркинга и зашла в заведение именно с таким названием. А в клубе я никогда не был.

– Хм… не был, говоришь… Во-вторых! Опелёк действительно был брошен в паркинге, и, о слава Саурону, око охранное зафиксировало момент исчезновения возлюбленной олигарха.

– Это тебе тоже дружок рассказал?

– Нет! Это дружок дружка! Он-то как раз и церберствует на многоэтажной парковке. Он сказал, что лично видел эту запись, которую потом граждане начальники изъяли. Что якобы опелёк подкатил на место F-34, оттуда выпорхнула лысая краля, но вдруг откуда ни возьмись обзор на кралю перекрыл джипяра. Чик-чик! Танкообразное рвануло с места, но лысой королевишны уже не было.

– То есть её похитили?

– Непонятно. Этого не видно в камере. Там ещё и столбы мешаются. Может, она сама с радостью трепетной лани запрыгнула в «хаммер»?

– В «хаммер»?..

– А я не сказал? В «хаммер», голуба моя, в «хаммер». В аццкий пепелац, шестилитровочку пиндосовскую. Жаль, только номеров не разглядеть и боковухи подозрительно тёмные. Но это был «хаммер».

И стоит, гад, спиной ко мне, коленочкой дрыгает. Мне уже даже не до кофе и не до удивительных возможностей Тасенькиных – нарыть информацию за одну ночь, находясь вдали от театра боевых действий. У меня ком в горле застрял – и ни туда ни сюда, ночной страх перекрыл горло, осталось только сипеть: