Текст книги "Розовый я (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Занятия по алгебре вновь стали приносить не только знания. И всё-таки я стал ждать, что он должен мне сказать, что любит… Ведь любит? Любит! Я это чувствую! Вижу! Но хочу слышать! Что ему стоит?

В последнюю субботу четверти мы чуть не спалились на физре. Как обычно, дерясь за мяч в чаше, мы лапали друг друга под водой – практически легально! Я понял, что возбуждаюсь. Долго не выходил из воды даже после свистка. А Яночка, как всегда, попросился «поплавать пару минут», когда все вышли. Мы с ним стали плавать, типа наперегонки: но я кролем, он брассом, чтобы хоть как-то мои шансы уравнять с его. Парни уже из душа повылазили, а мы соревнуемся, пыхтим. В конце концов он не выдержал и поплыл кролем, чтобы меня обогнать. Гад лживый!

Я сделал вид, что обиделся, демонстративно надувшись, вылез и пошёл мыться. Снимаю плавки, встаю под воду. И вдруг сзади ручки шаловливые меня обнимают и по пузу пальчиками к члену идут. И поцелуи в позвоночник.

– Ян, ты что творишь? – зафыркал я под струёй воды.

– Брось, никого нет! – и начал мне член, уже и без того твёрдый, наминать обеими руками!

– Ёо-о-о! М-м-м! Ян, ты извращенец, ты знаешь это?

– Главное, ты это знаешь…

– Ты хоть двери запер?

– Не-а!

От этой припадочной дрочки, подгоняемой страхом быть застуканными, с одной стороны Борисычем (ужас!), с другой стороны парнями, которые ещё шелестели что-то там в раздевалке (ужас, ужас, ужас!), я разрядился довольно-таки быстро. И мы сразу услышали шаги любимого физрука. Ян отпрыгнул.

– Эй, уже заканчиваем! – Так, вроде кончил! – Что тут намываетесь? Чай не баня.

Я судорожно схватил гель для душа и щедро плеснул на себя, с меня тут же покатилась мыльная пена, прикрывая сперму на полу. Уф!

Андрей Борисыч всё-таки заглянул в душевую (кульбиты с гелем были не зря!):

– А… это вы тут так долго! То пластаются весь урок, то душик вместе принимают. Что за молодёжь? – типа шутит физрук и уходит.

– Ян, ты очумел, что ли? – начинаю разборки я.

– Да всё ведь нормально. Хи-хи-хи!

– Ёще хихикает он, – я возмущённо замолчал.

Моемся. Опять я, грозно:

– Это был секс или любовь?

– Однозначно секс!

– Мог бы и подыграть, – уже действительно обидевшись, пробормотал я. Яночка, чуткий поросёнок, это сразу понял.

– Ми-и-иш! Не обижайся! Ты как дитё прямо!

– Ничего плохого в этом не вижу!

– Тебе опять слова нужны?

– Да, представь себе!

– Я тебе уже много говорил, а ты просто не слышишь.

– Может, ты это во сне говорил?

– Не во сне, причём говорил при всех!

– Да-а-а? Вот уж и вправду какой-то тебе контуженный боксёр достался – нифига не слышит!

– Ой, твоя правда!

– Раз много раз говорил, может, скажешь ещё раз? Что тебе стоит? И даже можно не при всех, а только при мне!

И тут Ян замолчал, прервал наш душевно-душевой диалог, в котором в общем-то стёба было немного… Домываемся молча. И уже в раздевалке Ян мне заявляет:

– Хорошо, я скажу тебе ещё раз. Скоро.

21 марта

В последний день четверти, на английском, Ян мне говорит:

– Не планируй сегодня ничего после школы! Я тебя похищаю «с вещами»!

– Ого! Ты меня будешь использовать как транспорт?

– Нет, как зрителя.

– М-м-м, опять стриптиз, – совсем тихо говорю ему на ухо.

– Ага, – лыбится он мне в ответ.

– Но я собирался вечером на тусовку прийти, – уже нормально говорю Яночке. Дело в том, что вечером в классе сейшен (сначала обжираловка, потом танцы-обжиманцы).

– Стриптиз будет коротким! И потом я тоже на вечер пойду!

– Ты?! Заинтриговал! – это я искренне сказал, я уже привык, что Ян не принимает участия в общественной жизни – никак. Если даже на олимпиаду я его тогда силой пёр, то на всякие досуговые мероприятия его и не ждёт никто.

После уроков мы пошли к моей машине. Янка сказал, что Сан Саныч знает и не приедет.

– Саныч знает про стриптиз? – ржу я. – И мне не сказал ничего, проти-и-ивный!

Когда мы сели в машину и я включил зажигание, Ян велел:

– К музею!

– Круто, стриптиз в музее! Там экспонаты не сдохнут от зависти?

– Ехай давай, а то передумаю!

Когда приехали на площадь, Ян взял меня за руку и повёл в пресловутый «Тет-а-тет». Я, естественно, напрягся и выпалил:

– Краситься не дам… и не дамся!

– Молчи, влюблённый!

Мы прошли в салон. Яна встретила та самая Аня Тет-а-тетовна – полная, симпатичная чернявенькая женщина. И Ян ей говорит:

– Я готов! Давайте будем стричься, как договаривались. А можно мой друг в зале посидит на пуфике, посмотрит?

– Ха, твой друг боится, что я тебе ушки отрежу? – залилась Аня. – Пу-у-усть посидит.

И я сидел, и я смотрел. Смотрел как кино, открыв рот, только попкорна не хватало! Сначала Яна завернули в синюю накидку, потом в какой-то раковине мыли волосы. Потом посадили в кресло и… начали стричь! Аня обстригала лихо – почти всё. До этого волосы Яна были до лопаток, она же оставляла максимум десять сантиметров! Ян сидел с распахнутыми глазами и внимательно следил в зеркале за действиями парикмахера. На подлокотниках я видел его побелевшие пальцы. Что было в этих глазах и пальцах? И страх, и решимость.

Аня колдовала ножницами довольно долго, вокруг кресла валялись странного цвета мокрые лохмотья, жалкие и уже мёртвые.

– Ну, вот и всё, сейчас посушим.

Аня стала гудеть феном, а Ян вздохнул и закрыл глаза. Его волосы стали приобретать правильный цвет – пепельно-русый. Я заворожённо смотрел в зеркало и не узнавал Яна! Зайкой с фотографии он, конечно, не был. Вырос зайка. Скорее оленёнок Бэмби, с глазами в пол-лица, которые не прятались под косой чёлкой. От былого Яночки – только кольца в ухе (их пять, я давно посчитал).

Когда превращения закончились, Аня потормошила Яна за плечи. Проснись, дескать!

– Ну как, нравится? – спросила она Яна. Он испуганно рассматривал себя в зеркало, пробуя на вкус новый облик. Наткнулся в зеркале на моё растрёпанное отражение и спросил меня:

– Ну как, нравится?

У меня даже голос пропал. Я просто закивал головой.

Когда мы вышли из салона, я спросил Яна:

– Это и есть те слова?

Оленёнок Бэмби мне улыбнулся:

– Наконец-то расшифровал! Значит, ещё не весь ум в боксе выбили.

Я обеспокоенно:

– Ян, а ты как ощущаешь себя, ты не будешь меня потом обвинять?

– Непривычно, конечно, но попробую выжить, – неожиданно устало сказал он. И я вижу, что он бодрится. Я вижу, что улыбка такая натужная. И я понимаю, что сейчас в парикмахерской он подвиг совершал: таран наземный – хлоп о землю и в… аду? Что мне сказать ему?

– Ян, я так ценю! Правда! Ты у меня такой сильный и красивый. И не спорь. И не пугайся. Я люблю тебя, и никто тебя не обидит теперь! Я же боксёр, хотя и романтичный.

– Да, ты романтичный, – попытался улыбнуться Яночка.

– Может, не пойдём на вечеринку в класс?

– Ну уж нет! Я же обещал при всех.

И вот я знал, что на вечеринку идти было не надо!

Когда Ян зашёл в класс, все охуели. Другого слова не подобрать. Кот свистнул, а кто-то из девчонок громко так: «Нифига себе!» Пока мы пожирали заботливо купленные родителями пирожные, все, включая Марту, пялились только на Яна. В какой-то момент мне показалось, что праздник сорван, конкурсы приготовлены напрасно, людей уже ничем не удивишь. Ян сидел, как наказанный первоклассник в углу, ссутулившись, уперев взгляд в стол. Что за гильотина ради меня? Только минут через двадцать массового шокового состояния в классе начался отходняк: разговоры, анекдоты и, наконец, спасительные конкурсы.

Когда дело дошло до передвижки столов, чтобы расчистить место для танцев, я, видя, как мучится от всеобщего внимания Ян, подошёл к нему с намерением предложить смыться. И вдруг за спиной голос:

– Ну, поздравляю тебя, Горбатов! – поворачиваюсь – Ленка Малявина. Стоит, скрестив руки под грудью, гордо задрав подбородок. Рядом подружка её, Маринка, тоже фуфыра изрядная.

– И с чем же?

– Как же? С досрочным выполнением плана перевоспитания розового ублюдка! Смотрю и восхищаюсь, его и не узнать. Сломал-таки?

У меня сердце остановилось, и я замер.

– Мы уже отчаялись! Видим, у Мишеньки вроде и получается что-то, но всё как-то не до конца. Ты друзьям говорил, что к последнему звонку розового в человека превратишь, но очевидно, что ты более талантлив оказался!

Я боюсь посмотреть на Яна за моей спиной, вижу, что к нам направляется обеспокоенный Дюха.

– Чем же он тебя, Яночка, взял? – перенимает кошмарную эстафету Маринка. – Вроде пока избивал – ты розовым оставался! Не иначе он любовные сети на тебя раскинул!

– Он это может. Я тебе, дружок мой розовый, по-бабски так скажу, как подружка! Это вообще его манерка – сексом и лаской каких-то своих целей добиваться. Он у нас мужи-и-ик! Поставил цель – и по головам.

– Такой вот он у нас, мачо! Надкусает, бросит и не подавится.

Подоспел Дюха и успел въехать в тему:

– Вы чё такое несёте?

– Правду, Андрюшенька! Видишь ли, одно дело любовью бедной девушке голову дурить. Ты же сам знаешь. Не так давно он меня домогался ради какого-то дела своего важного! – продолжала ехидна-Ленка. – А другое дело бедного Яночку обманывать, ему и так от жизни досталось…

Дюха смотрел на меня в панике, а я в панике не смотрел на Яна.

– Ты, Ян, не заблуждайся, – продолжала свою месть Малявина. – Мы тут буквально дневник вели, отмечали его победы над тобой. Но не переживай, его труды зря не пропали! Ты отлично выглядишь, правда! Такой красивый малыш. Такой сладкий!

Ну, Малявина! Прямо под дых. Дышать не могу. Как больно!

Я резко повернулся. Ян, что он? У Яночки странное выражение лица, как будто он не узнает ни Малявину, ни Зиганшину, ни Дюху, ни меня. Типа кто вы? Я ему тихо говорю:

– Янка, не верь, не верь, это неправда!

И вдруг он заморгал, улыбнулся и громко сказал:

– Не парься, Горбатов.

И я понимаю, что он никогда меня по фамилии не называл. А потом он одним движением снимает часы (мои часы) с левой руки, шагает к Ленке, толкая меня, берёт её руку и укладывает часы в ладонь:

– Дарю.

Ещё раз толкает меня и у-хо-дит. Я – соляной столб. Я не могу даже повернуться, побежать за ним. Я умер, я окоченел, вокруг такая тишина! Да и внутри дыра, чёрная дыра, моё сердце падает, падает, а дна всё нет и нет! Дыра растёт, поглощает моё зрение, слух, разум. Хочется взять дыру за края и стянуть, запахнуть, как запахивает пальто прохожий в ветреную погоду. Меня начинает тошнить и качать, как от морской болезни. Дюха откуда-то из другого мира кричит:

– Ты что наделала, дура! – и звук пощёчины.

Мир начинает мелькать, трястись, вибрировать, какие-то звуки больно застучали в перепонку. Это меня трясёт за плечи Дюха:

– Миха, Миха, догоняй его, иди уже, не стой, он ведь может…

И вдруг удар! Отлетаю от Дюхиного кулака. Включается сознание, вижу растерянную Ленку с красной щекой и осоловелого друга:

– Миха, беги уже! Блядь! Долбоёб недоношенный! Ты что стоишь?

Последнее – дошло! И я побежал. В спину слышу визгливый голос Марты Ивановны:

– Замиралов! Как ты можешь? Что это за выражения?

========== часть 15 ==========

***

Куда бежать? Налево, до конца коридора, дёргаю все двери подряд, всё заперто. Обратно, направо, в туалет. Дёргаю кабинки, в одной ссыт Лёха, он изумлён. Я бегу дальше, сначала сую нос на третий этаж, там темно, заглядываю в переход к спортзалу – темно.

Бегу вниз в гардероб. Лабиринт из наших шкафчиков – никого; как идиот, несусь к его шкафчику, зачем-то пытаюсь открыть… Соображаю: переход к столовой! Бегу туда, по дороге заглядываю в девичий туалет. Зачем? Останавливаюсь только у закрытой двери столовой. Обратно. Стучусь в учительскую… там пусто! Только тётка-сторожиха на первом этаже.

– Вы мальчика, такого с розовыми воло… нет, ну мальчика не видели, никто не выходил?

– Был мальчик, только он не выходил, а выбегал, без верхней одежды…

Как без верхней одежды? Ах да, мы раздевались не в гардеробе! Чешу назад в класс, там почему-то никто не танцует и не радуется, все вылупились на меня:

– Ты не нашёл? – это Муха кричит.

– С ним что-то случилось? – это Марта Ивановна кричит.

– Что ты ищешь? – это Дюха кричит.

– Куртка его, где она? – это я кричу.

Всем классом кинулись разгребать куртки, нашёл! Побежал назад, к выходу, прихватив и свою куртку тоже. Во дворе темнеет, Янку не вижу, бегу за школу – там нет. Выбегаю за ворота – нет. Он не мог домой пешком уйти, он далеко живёт. Бегу на парковку, вдруг он рядом с моей машиной?..

Стоп! Любимая подворотня, в углу огонёк, кто-то курит… заворачиваю, подхожу.

– Ян! Твоя куртка!

Он смотрит на меня равнодушно, забирает куртку и отворачивается.

– Ян! Ты не можешь ей поверить, она просто мне мстит, мы трахались с ней осе… – я осекаюсь, говорю опять не то! – Ян! Что мне сделать, чтобы ты мне поверил?

Он садится на корточки, но на меня не смотрит, продолжает курить.

– Что мне сделать, Ян? Как всё исправить?

И он говорит:

– Ты всё исправил, что хотел. Ма-ла-дец! А теперь отъебись.

Это говорит не Ян! Не может этот оленёнок Бэмби говорить такие слова. Он режет по живому.

– Ян, давай поговорим, серьёзно. Из-за какой-то ерунды ты всё перечёркиваешь. Я тебя люблю!

– Это просто слова. Уходи. Не могу видеть тебя.

– Ян, я не уйду, я не могу допустить… я боюсь за тебя!

– Не дождёшься! Не сдохну. Невелика потеря. Уходи!

– Я не уйду!

– Твоё дело…

Его глаза, сияющие чёрные плошки – они не сияют, они зияют. Он их прячет от меня. Но получается плохо, нет длинной чёлки. Выбрасывает окурок, пытается обойти меня, я пытаюсь удержать, он шипит:

– Руки свои убери!

Я отступаю, появляется «бэха». Блядь, чёрная «бэха» – это катафалк моей любви. Как это могло случиться? Последняя попытка:

– Я люблю тебя, Янка!

Он не оборачивается, но отвечает:

– А я нет. Ты хотел слышать, вот и слушай.

Садится в машину и уезжает. Я подбираю его окурок, тот ещё теплится, недокурено много. Вдыхаю смрад глубоко, начинаю кашлять, рывками, толчками, захожусь, из глаз слёзы, горло раздирает, ещё раз вдыхаю, и опять приступ кашля. Как бы откашлять сердце? Что же это за орган такой, что так ноет? Звонок по телефону! Яночка? Нет. Дюха:

– Ты где?

Сквозь кашель отвечаю ему:

– У парковки.

Уже через минуту Андрей прибежал, удивлённо разглядывая меня, спросил:

– Ты разве куришь?

– Нет, кашляю…

– Видел его?

Я киваю головой.

– И?

– Он ненавидит меня.

– Ну, он хоть в адеквате? Он ничего с собой не сделает?

– Дю-ю-юха! Это я не в адеквате, ты не видишь? Это я с собой что-нибудь сделаю!

– Миш, ты чё? Прекрати.

– Я не знаю, как прекратить.

Дюха обнимает меня и хлопает по спине:

– Всё образуется. Ты что-нибудь придумаешь! И Миш, прости меня, что я Ленке всё рассказал.

Я тоже хлопаю его по спине и сажусь к стене на корточки:

– Дюха, я ведь люблю его. Я так сильно люблю его! Он как наркотик, как зависимость. Кто же ожидал, что так всё будет…

– Неужели он такой классный?

– Он необыкновенный! И мне казалось, что он любит меня тоже… А он говорит, что нет.

– Он любит тебя, Мишка. Всё время, что он учился у нас, он разговаривал из класса только с тобой. Ты не замечал? Даже во время избиений он отвечал только тебе. К нему девчонки много раз подкатывали, ты просто не знал. Он делал вид, что не слышит и не видит их. Я уж не говорю про то, как вы азартно лапали друг друга на физре… Как он смотрел на тебя, когда ты у доски. Ты – единственный, кого он слушался. Это любовь, братан!

– Так было заметно?

– Да. Знали все. Мы велели всем молчать.

– Ты меня презираешь?

– Ты мой друг, я на твоей стороне. Вы хоть спали с ним?

– Да.

– И каково это с парнем?

– Каково с парнем, не знаю, а с Янкой… сложно всё. Просто люблю его.

Тут курить начал Дюха.

– Завидую тебе, Горбатов!

22 марта

Звоню Янке каждые пятнадцать минут: «Номер абонента отключён или временно недоступен». Звоню на домашний – длинные гудки, никто не берёт.

Еду к нему домой. Открывает удивлённый Сан Саныч. Спрашиваю:

– Ян дома?

– Да, наверху.

Буквально отталкиваю мужчину, бегу к нему в белую комнату. Ян лежит на кровати в домашней одежде (он совсем другой с этими волосами!), в ушах наушники. Лицо сосредоточенное, смотрит в потолок. Увидел меня и никак не отреагировал. Опять уставился в потолок. Я не буду его силой тормошить, подожду. Сажусь в синее кресло, смотрю на него, жду. Мы не меньше часа так провели. Потом он резко встал, снял наушники. Я попытался что-то сказать, но он вышел из комнаты. Я остался в кресле. Ещё час он где-то ходил. Когда, вернувшись, увидел меня, на лице мелькнуло некое удивление. Он стал раздеваться, как будто меня нет в комнате, доставать из шкафа одежду. Он собирался на улицу. Когда оделся, пошёл на выход, я – за ним. Во дворе он сел в машину. Сан Саныч пожал плечами и, проходя мимо меня, тихо сказал: «Мы в больницу. К психиатру».

К Светуле? Ему всё же плохо?

Еду за ними. Жду у подъезда поликлиники. Когда он вышел, я хотел было подняться и со Светулей поговорить, но передумал, Янке это не понравится. Он меня по-любому заметил.

Еду домой, пропускаю тренировку, лежу тупо на кровати, ничего не хочу.

23–29 марта

Никакого прогресса. Приезжаю к нему каждый день. Ладно, хоть Сан Саныч открывает ворота. Тамара даже кормила меня пару раз. Но Ян меня просто не видит. Он читает, слушает музыку, ложится спать. Может пойти в душ, правда, голым и полуголым он оттуда всё-таки не выходит. Как-то затеял приборку в комнате. Как-то полчаса болтал с кем-то по-английски по телефону. Я каждый день делаю попытки поговорить. Что толку от повторенного двадцать раз «Ян!», или «Давай поговорим», или «Идиот, я же тебя люблю», или «Прости меня, хотя я не виноват», или «Мне плохо без тебя». Он даже головы не поворачивает в мою сторону. Хоть бы «отъебись» сказал – это волшебное, сладкое слово.

Я не знаю, что делать. Отчаяние. Иногда звонят Дюха и Кот, никуда не зовут, понимают. Только спрашивают:

– Как сегодня?

30 марта

Утром за завтраком отец мне говорит:

– Ты очень плохо выглядишь, сын… У тебя что-то болит или что-то произошло?

Киваю головой.

– Так болит или что случилось?

Вновь киваю. Отец в недоумении. Подключается Светуля, и не в бровь, а прямо в глаз:

– Из-за Яна?

Я киваю. Но тут же спрашиваю:

– Он ведь был у вас неделю назад. Что с ним?

– Полагаю то же, что и с тобой!

Я удивляюсь.

– Если это так, то с этим он к вам и не пришёл бы.

– А он ко мне и не с этим приходил, – улыбается Светуля. – Это был плановый осмотр, думаем снимать его с учёта. И считаю, что это ты его вылечил, Мишка.

– Тогда не торопитесь снимать с учёта, доктора уволили… – чувствую, слёзы близко. Встаю, ухожу к себе в комнату.

Но побыть одному всё равно не дают. Стук в дверь, и заходит Светуля.

– Давай поговорим о Яне.

– Мне неудобно об этом с вами говорить…

– Об этом, это о том, что ты влюблён и не знаешь, что с этим делать?

Я густо покраснел и судорожно сглотнул.

– Не совсем. Я не знаю, как его вернуть.

– Из-за чего вы поругались?

– На самом деле недоразумение. Он думает, что я делал вид, что люблю его, в душу влез. Он мне почти всё про себя рассказал, на кладбище возил… А типа я на самом деле добивался, чтобы он внешне изменился, перестал быть розовым. Он считает, что я его ломал так… ну, любовью… Что я ему лгал всё это время. А это не так. Я изменить его хотел только в самом начале, а потом мне это… почти не важно было. И вот…

– А поговорить с ним откровенно?

– Он не хочет, он делает вид, что меня рядом нет… Я каждый день пытаюсь.

– А как ты думаешь, чего он от тебя ждёт?

– Чтобы я убрался.

– Это вряд ли, ты его единственный друг… Подумай! Ему должно быть что-то важно в ваших отношениях. Может, он чего-нибудь добивался?

Я покраснел ещё гуще, вспомнив стриптиз и все эти пируэты на столе и под столом.

– Тётя Света, я тупой! Я не понимаю его, я его новогодний подарок-то только через два месяца «расшифровал». Вы, наверное, сразу поняли, почему он мне тогда стразики и тушь подарил.

– Да, это было очевидно, он отдавал тебе часть себя. Поэтому он и не хотел, чтобы мы видели этот подарок.

– Вот видите, а я тугодумом оказался…

– Ну, а ты не сдавайся и подумай получше, что бы он принял от тебя? Ну, не страдай так! Не растравляй себя понапрасну. Где твой хвалёный рацио?

Она собралась уже выходить, как я решил ей сказать всё:

– Теть Свет, а мы ведь с Яном… э-э-э, любовью занимались…

– Любовью всё-таки… ты, конечно, понимаешь, что отец переживает всё это тяжело.

– Он знает???

– А ты как думаешь?

– Как ужасно. Он меня презирает?

– Дурачок ты, Мишка! Переживает и презирает – это, по-моему, противоположные понятия. Ты сейчас о Яне своём подумай. Вытаскивай его, а то опять засосёт его депрессия…

И Светуля вышла из комнаты.

Сначала я мучился от осознания того, что же отец думает обо мне. Потом мучился, силясь понять Янку. А ночью, я опять танцевал пасодобль, но вот только кое-что было по-другому в этом танце…

31 марта

Не иду сегодня к Яну. У меня важное дело. Даже два дела. Немного боюсь.

Вечером Светуля меня одобрила, а отец сказал, что я не сын, а кретин и пьяница. Ну ладно, хоть не гей!

1 апреля

Немного страшно идти в школу. Машка смотрит на меня с обожанием. Хоть кто-то!

Но я иду. Назад дороги нет.

Когда я захожу в школу, то мне кажется, что я слышу, как тараканы бегут под полом. Затыкаются даже мелкие. Но я иду, ни с кем не разговариваю, уже поздно, так и на урок можно опоздать. В коридоре меня догоняет Дюха, ударяет по плечу и ржёт: «Ну ты встрял, чувак!» Я так ему благодарен, Дюха – мой лучший друг. Мы вместе заходим в класс. У всех у наших столбняк.

Ян уже на месте, шарит в рюкзаке. Я подхожу к парте. По-моему, он услышал тишину, поэтому поднял голову. Его сияющие чёрные плошки в пол лица стали ещё больше и круглее. Он открыл рот:

– Миша?

– Да, Ян. Я решил, что ничего больше не буду тебе говорить. Раз ты не хочешь…

Ян восторженно разглядывает меня:

– Ну, ты и урод! Ты в курсе?

– Главное, что ты в курсе…

Ян ошеломлённо трогает мои розовые волосы, мой пирсинг в брови, и его напульсники на руках… Краситься его тушью и наклеивать страз я всё же не стал, не смог…

– Ты не боишься, что мы с мужиками тебя бить будем? – начинает хохотать Ян.

– Не страшно, – отвечаю я.

Мужики в виде Мухи, Кота, Лешика и Дюхи, стоящие за мной, тоже начали хохотать…

Впервые за последние десять дней мне хорошо.

Когда начался урок, Нина Петровна упорно называла меня Яном. Ян толкнул меня локтем, не могу, мол, решить, и двигает свою тетрадь, а там между строк с цифрами и логарифмами гелевой ручкой написано:

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, РОЗОВЫЙ УБЛЮДОК!»

========== Эпилог ==========

– Эй ты, розарий недоделанный, фига ли ты остановился?

– Хочу помучить тебя!

– А не боишься, что прилетит?

– Как прилетит, так и вылетит!

– Урод! Щекотка – это не смешно-о-о-о! У тебя же были другие планы, ты подбирался к моей заднице! Вот и подбирайся дальше!

– Планы поменялись! Я устал. Ну, правда! Неужели ты ещё можешь?

– Какой у меня ленивый любовник! Фи!

Это мы лежим в день последнего звонка, сбежав с вечерних мероприятий ко мне домой.

– Хочу, чтобы ты сказал мне это! – это требую розовый я.

– Мой любовник не только ленивый, но и тупой! Сколько можно говорить?

– Ну… у меня от этих слов и настроение, и член поднимаются, а лень пропадает!

– Я люблю тебя… доволен? – Янке пришлось говорить мне эти слова уже много раз.

– А скажи честно, с какого момента ты влюбился?

– Я-то? Я ещё первого сентября. Знаешь, как ты меня назвал тогда? «Монстрила». Ласково так. Ну, и я запал на тебя!

– Круто! А я в бассейне, когда увидел тебя в этом костюме… Ихтиандр!

– А вот у меня тоже есть вопрос. Ты бальными танцами, что ли, занимался раньше?

– Не-а, никогда!

– Тогда при чём здесь пасодобль?

– О-о-о, это длинная история, поросёнок, а времени уже много, сейчас отец придёт. Одевайся, не будем шокировать заслуженного хирурга, нам надо ещё ему сообщить, что мы поступать вместе поедем.

– Вот всегда так, на самом интересном месте!..