Текст книги "Розовый я (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Думаю, продолжим умывать!

14–19 сентября

Целую неделю методично на большой перемене мы затаскивали Яночку в туалет и умывали с мылом. С каждым разом получалось всё лучше! Опыт, блядь! К его лицу прикасался только я, так уж я всё обставлял каждый раз, роли распределял, режиссёр хренов!

После первого же умывания в понедельник здесь же в туалете вывалили на пол всё содержимое рюкзака Яночки. Выудили из выпавших вещей тушь в золотистом флакончике, ещё какую-то штуковину с чёрной кисточкой внутри – видимо, подводка так выглядит. Выдавили в унитаз тубу с тональником.

Кот потом Ленке Малявиной, нашей красотке, тушь задарил. Она ахнула, ресницами захлопала: «Это же Guerlain! Дорогущий, у кого ты спёр, Котик?»

Но белка-Ихтиандр-изуродованный Спанч-Боб проявил необыкновенное упорство. Уже на следующий урок он пришёл НАКРАШЕННЫМ. Где нашёл тушь – неясно, а вот неровная подводка – явно сделана гелевой ручкой!

На следующий день после умывания были изъяты все пишущие предметы. Но на урок Яночка опять пришёл накрашенным! И даже ухмылялся со своего места в мой адрес. Тварь!

В среду я намылил ему лицо и тут же стал обыскивать, хлопать по всему телу розового в поисках туши в карманах. Обычно не сопротивлявшийся Яночка стал изгибаться. Пришлось припереть его к стенке, залезть в каждый карман, прошарить каждый шов на экстравагантных джинсах, мои движения по его телу больше походили на страстные ласки любовника. Рывком я развернул к себе розового, полез под футболку. И вдруг намыленное лицо в меня плюнуло!

– Не возбудитесь, Михаил!

В общем, я не сдержался, в этот раз отмолотил парня и бросил его лежать в туалете.

На оставшиеся два урока он не пришёл, хотя из окна актового зала после уроков, где мы готовили концерт ко дню учителя, я видел его фигурку у крыльца в ожидании машины. Как же мне херово! У меня поганое чувство, что я во что-то вляпался. И скорее всего в какое-то говно…

20 сентября

Живой-здоровый, накрашенный, опять сидит рядом на английском. На моё «здравствуй, солнце» привычное «отъебись». Блещет своим английским.

В душевой все стараются не пялиться на него. Ян одевается всё так же отвернувшись, прячет шрамы. Я подумал, что и костюм он надевает из-за них, а не из-за понтов. Борисыч смотрит на Яночку почти влюбленно, занимается в основном с ним. Спрашивает, что за синяк на скуле?

– Случайно получилось… – медленно отвечает розовый.

Потом водное поло. Мы с Ихтиандром в разных командах, я на воротах. Ору на парней, которые не могут забрать у него мяч, плывут чуть ли не по-собачьи, уроды! Он близко, выскакивает высоко над водой и со всей дури бросает мяч в меня. Именно в меня, а не по воротам. Целится в лицо, глаза злые… Мне прилетело ровно в лоб и откинуло в ворота, гол. Чуть не захлебнулся, но, вынырнув, улыбнулся розовому и показал ему фак.

Следующая атака жёлтых окончилась почти так же, только в этот раз он попал мне в ухо мячом. Я аж оглох на минуту, стервец! Потом ещё раз, промазал, сволочь розовая!

Уже в конце игры вновь он один у моих ворот. Выпрыгивает и бьёт, мяч летит мне в нос. Бли-и-ин, больно! Вспышка! Ярость! Я бросаюсь на Яночку, обхватываю его за шею, топлю, душу, зажимаю его прорезиненное тельце ногами, увлекаю его на дно. Розовый дёргается, бьётся, крутит башкой, вцепляется ногтями мне в бедро, щиплет меня туда, куда достанет: ягодицы, колено, ляжки, потом выворачивается и щиплет в мошонку! Ё-Ё-Ё-О-О-О! Думал, что сдохну. Ещё и кровь вокруг себя вижу, первая мысль: «Он меня кастрировал, что ли?» Нет, это из моего носа хлещет. Нас остановил Борисыч, прыгнув в воду… Орал как потерпевший, поставил обоим по двояку. Потом физрук караулил нас в душевой и в раздевалке, чтобы мы опять не сцепились.

Естественно, я не мог оставить это просто так. Стоим, ждём Яночку на выходе. Не выходит, затихарился где-то в недрах лицея. Мы упрямее, стоим, ждём, хотя мерзкий дождь пошёл. Ждали минут сорок. Всё это время я чувствовал, как наливается синевой мой нос и фингал, успевший пожелтеть с прошлой недели, вновь расцветает лиловым оттенком. В башке шумит. К воротам подъезжает чёрная «бэха», блин, за ним приехали! Водитель выходит и крутит головой по сторонам, кричит нам:

– Мальчика с розовыми волосами не видели?

– К его счастью, нет! – честно кричит в ответ Дюха.

Потом водитель схватился за телефон, что-то ответил, кивнул, бросил на нас подозрительный взгляд, сел за руль, хлопнул дверью и отъехал. Мы дёрнулись к воротам, выглядывая на улицу: куда он отправился? «Бэха» остановилась через метров 100-150, и из-за соседнего дома выскочил Янчик, юркнул в машину, и она дала газу!

– Вот гад! Он что, из окна выпрыгнул? Я проверял, запасной закрыт, – начал оправдываться Муха.

– Боится, тварь, – прошипел я. – Уже хорошо! Ну ничего, всего лишь сентябрь.

Короче, в эту субботу я напился. От отца получил по шее. Никакого снисхождения даже к моему вспухшему носу.

22 сентября

В понедельник ждал Яна у входа, рядом тусовалась свита. Опять дождь, стояли, мокли.

Приехала «бэха». Накрашенный медленно вышел, понял, что его ждут. Ян медленно направился ко мне навстречу. Водитель равнодушно уехал. Розовый остановился в воротах, не решаясь продолжить путь. Я рукой сделал знак парням, чтобы близко не подходили к нам, и быстро подскочил к Яночке. Развернул его за плечо к чугунной витой ограде за воротами, своими руками упёрся в ограду по обе стороны от шеи розового, ближе наклонился к его лицу. Он хотя и не мелкий, но всё же ниже меня ростом.

– Яночка, ты понимаешь, что ты творишь? Ты ведь знаешь уже, кто я?

– Истребитель пидорасов? Помню.

– Какого хрена ты выёбываешься?

– Выёбываешься как раз ты, Миш-ш-ша…

– Я ведь не сдержусь, тебя урою… не посмотрю на твою инвалидность!

– Может, я мазохист? Может, я страстно хочу, чтобы ты меня урыл? – лукаво промурлыкал Яночка, и потом он лизнул меня по щеке.

– Ты что, гнида, делаешь?

– Пытаюсь понравиться. Вдруг ты мне как другу разрешишь краситься!

– Опять прикупил краску?

– Да вот подумываю тату вместо подводки сделать, а то встречи с вами становятся разорительными.

– Ты идиот?

– Всё возможно.

– Слушай сюда, идиот всевозможный! Если ты не будешь жить по нашим правилам, тебе здесь не учиться. Понял? Ищи себе другую школу…

И тут на самом интересном месте писклявый возглас!

– Миша!

Оглядываюсь, ко мне бежит Машильда, то есть Машка, сестра.

Пришлось оторваться от нашего милого разговора. Машка же подбежала, нагло обняла братца за талию, кокетливо заморгала и выдала:

– Миша, ты же обещал меня познакомить со своим одноклассником!

Вот убил бы!

– Ну вот, знакомься, это Ян, – я делаю доброжелательный тон, – а это моя младшая сеструха – Мария.

– Привет, Мария, – он ещё ей и подмигнул, урод.

– Вы, наверное, договариваетесь о каком-то деле? Возьмите меня к себе «в дело»!

– Маш, это наши взрослые дела, шуруй давай на уроки.

– А почему ты Яна в гости к нам не пригласишь, раз вы такие друзья?

– Да вот как раз стоим, договариваемся, как будем в гости друг к другу ходить! – лукаво сообщает розовый.

– Ян, какой у тебя классный макияж!

– Спасибочки. Брату твоему вот не нравится.

– Да что он понимает! У тебя сегодня ещё блистючки нет.

– Я не успел наклеить… хочешь – сама наклей!

Он спускается по ограде вниз на корточки, вынимает из своей красной куртки коробочку и выуживает стразу. Подставляет своё лицо Машке, улыбается, тварь, протягивает ей стразу на пальце:

– Там на обратной стороне липкую бумажку надо убрать и можно приклеивать, давай, детка!

Он её назвал «деткой»? Машка благоговейно взяла стразу с его пальца, отклеила липучку и прижала «блистючку» к краю глаза, а потом ещё и по щеке своего божка розового погладила:

– Краси-и-иво!

Я за пиджак вернул урода в вертикальное положение и шепнул ему в ухо: «Убью!»

Взял крепко Машку за руку и повёл в школу мимо парней, которые всё ещё стояли на крыльце.

23–27 сентября

Конечно, он не образумился ни разу. Опять крашеный приходит в школу. Мы изводили его как могли. Подножки, подсечки, ежедневное умывание, подъёбки на уроках. Пару раз побили после уроков. В пятницу вместо умывания, наоборот, раскрасили ему лицо тенями голубыми, румянами, губной помадой, растрепали волосы и вылили полфлакона лака для волос, которые пожертвовала Малявина. Чудо из розового превратилось в голубое! И что вы думаете? После этого он именно в таком виде явился на алгебру. Математичка орала, урок сорван! Яночку отправили к Дирику.

Нам Лёшик потом рассказывал, что Ян молчал в кабинете директора, не сказал ни слова. Но Пал Палыча не так просто обмануть, дир всыпал своему сыну и велел передать всем нам, чтобы «ребёнка не трогали, ему и так плохо». Почему ему «плохо», Лёха не выяснил.

29 сентября

Розовый не пришёл в школу. Скучно. Интересно, он заболел? Или переводится в другую школу? Хм, у меня даже его телефона нет… А если бы был, неужели позвонил бы?

30 сентября

Розовый опять в школе, сидит в своих наушниках за последней партой.

– М-м-м… Я уж понадеялся, что ты в другую школу удрал, – вместо приветствия сказал я.

– Не дождёшься.

– А где был-то?

– Отвали, заботливый!

Зашла Марта, и разговор сразу закончился.

– Ян, ты справку принёс? – любимый училкин вопрос.

– Да.

Он передал Марте Ивановне бумажку с печатью. У класснухи дурная привычка документы устраивать под стекло письменного стола. На перемене, делая вид, что заинтересован отметками, трусь около Марты. На Яночкиной справке из поликлиники корявым почерком что-то написано – не разобрать. Но вот подпись я разобрал – справку Яночке выдал отец.

Спросить у отца о Яне? Может, он что-то как раз про шрамы скажет? А что спросить? Да и потом, я отца знаю, нифига он не скажет! Зыркнет и пробурчит:

– Это не твоё дело!

Так уже было и не раз.

4 октября

Физры сегодня нет, вместо уроков – день учителя. Бегаем, суетимся, подарки дарим, доучиваем текст песен, в школе музыка, шары. Воеводина убедила меня для сцены замазать жёлтые фингалы тональным кремом. Мы выступаем на концерте. Я согласился на такое святотатство, ведь никто не заметит издалека. Милка убежала за кремом куда-то. Через пять минут вернулась довольная.

– Садись, милок! Глазки закрой…

Я послушно сел, закрыл глаза. Милка начала замазывать синяки кремом аккуратными движениями. Крем приятно пах. Вдруг голос:

– У меня и стразы с собой, могу выделить!

Я даже застонал: Милка крем взяла у розового. Вот попадалово!

– Яночка, иди на хуй!

– На твой? Пока не готов, прости, – ядовито ухмыльнулся он.

Милка возмутилась:

– Фига ли вы материтесь? Ян, выйди, плиз! Я крем сейчас отдам.

– Да не надо, я Михаилу дарю, ему нужнее пока…

Я зарычал. Яночка вылетел из каморки, на концерте его не было.

6–11 октября

Яночка, видимо, тактику сменил. Все уроки сидит вполоборота, смотрит на меня, всем видом показывает, что любуется. Лыбится в ответ на мои гневные взгляды.

– Хватит меня рассматривать, дыру протрёшь… – шепчу я придурку.

– Протру, – соглашается он шёпотом и продолжает пялиться. И так все уроки.

На большой перемене мы вновь его моем, просто ритуал какой-то! Я его бью в грудь и ору в ухо:

– Хватит вести себя как пидорас, будешь разглядывать меня – я за себя не ручаюсь!

Он героически хрипит в ответ:

– Ой, дяденька, вы всё только обещаете и обещаете…

Ему прилетело ещё раз. Видимо, крепко, на последних уроках его не было. А ведь это его любимая история.

Но на следующий день на паре биологии Яночка припух окончательно. Он не только продолжал мне лыбиться и пялиться на меня… Все склонились над тетрадями, заполняя очередную таблицу. Вдруг чувствую руку на своей коленке, причём она не просто лежит, а поглаживает, продвигается по ноге наверх. Ян, урод! Короче, я врезал ему прямо на уроке в челюсть. Он свалился со стула под подоконник. В этот раз в кабинете Пал Палыча был я.

Выслушал длинную речь о товариществе и благородстве. Выслушал недоумение в свой адрес, что, мол, никак не ожидал! Выслушал даже угрозу сообщить о СИСТЕМАТИЧЕСКИХ избиениях подростка-ангелочка не только отцу, но и тренеру в секцию бокса. Систематических, значит… учителя, конечно, не совсем слепые, а может, и Лёшик пробалтывается. Но я молчал, оправдываться не буду.

После школы я успел розового перехватить, вернее догнать уже на улице, схватив за капюшон. Вцепился ему в плечо и поволок за школу.

– Ты мало получаешь, что ли, гнида? Зачем ты меня достаёшь?

– Тебе разве не понравилось?

– Мне не может это понравиться. Пидорас тут ты!

– М-м-м. А я думаю, что ты ко мне пристал и никак не отлепишься!

– Только посмей ещё раз…

– Миш, а ты просто пересядь от меня, вон дружок твой, Муха, один за партой сидит, по-любому тебя ждёт обратно, вздыхает горько! Пересядь!

Во-о-он оно что…

– Не дождёшься!

– Тогда терпи меня. Я же тебя терплю!

– Уебок ты розовый!

И дал ему под дых хорошенько.

13–14 октября

Уехал на соревнования по боксу. Пока был в Екатеринбурге, пришла СМС-ка от Мухи: «Розовый стал ещё розовее». Вот интересно, почему именно этот цвет, вроде никакое он не эмо. Кубок мы не взяли, вернулись расстроенные.

15 октября

О чём хотел сказать Муха, я понял, как только увидел Яночку. Его розовые волосы стали практически ярко-малиновыми, при этом в каскаде небрежно ниспадающих волос проглядывали белые, седые пряди. Покрасился, значит, придурок. Но это было только раз. Тут же я заметил пирсинг в губе и в носу, это два. Добили его руки, вернее, ногти с чёрным лаком, это три.

Громко выражаться я не стал, усаживаясь рядом с этим фриком, так как урок уже шёл, я опоздал. Шепнул:

– На члене, на пупке и на сосках тоже дырки?

– Попросишь, будут непременно!

– Ты в курсе, что ты урод?

– Главное, ты в курсе…

Тут меня к доске вызвали, где я продемонстрировал возможности человеческого разума и труды репетиторов.

Сюрпризы от Яночки не закончились. После четвёртого урока, на большой перемене, после столовой мы по обыкновению потащили малинового мыть. Оказалось, зря, он себе сделал какую-то нестираемую подводку и только хохотал над нами. Кретин!

У меня замкнуло что-то от его хохота, хуком я заставил его согнуться, он упал на колени, хватая воздух ртом, как рыба.

– Парни, заприте дверь! А ты, дружок мой ненаглядный, сейчас будешь оправдывать свой светло-голубой образ. Тем более, в столовой кушаешь мало, отсосёшь сейчас нашего белка полную пасть! – короче, меня понесло, ничего такого я не планировал в принципе, остановиться уже не мог. Судорожно расстёгивал ремень, ширинку и думал: «Неужели я сейчас это сделаю? Я идиот?» Яночка стоял передо мной на коленях, я видел только его затылок. Вытащив член, я одной рукой схватил Яна за малиновые волосы, развернув его лицо на себя:

– Соси, сука!

Ян облизнул губы!.. Поднял на меня чёрные глаза и сказал:

– Не боишься, что откушу?

– Что-о-о?

Яночка заржал и пополз от меня в угол туалета. Дальше мы только пинали его.

========== часть 4 ==========

16–18 октября

Я отсел к Мухе. Я противен сам себе. Я проиграл ему. Любой базар по поводу розового в нашей компании я пресекал. Парни загрустили.

Надо отдать Яну должное, он никак не отреагировал на мой демарш, всё выглядело так, как будто мы договорились. На уроках он молчал, даже на литре и истории. В основном лежал на парте и даже музыку не слушал. Пирсинга на губе не было, мне кажется, мы порвали ему губу – она у него постоянно кровила. Под глазами серые круги. Яночка заметно хромал. Бунька из девятого класса сказал, что розового рвало в туалете. В столовую он вообще перестал ходить, мне кажется, что в туалет тоже.

В пятницу нас отпустили раньше, не было физики. У меня были общественные дела, а друганы разбежались – кто в секцию, кто к репетитору. Я вышел из школы часа в три. Пошёл до парковки. Вдруг вижу: в проходе между домами стоит малиновый ублюдок. Курит. Он ещё и курит! Я остановился, он поднял на меня глаза. Никакого торжества я что-то не заметил, напротив, он смотрел как затравленная собака, и ещё у него пальцы тряслись. А у меня вспотели ладони и заболело за грудиной. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, я развернулся и пошёл к парковке.

Я уже выезжал с улицы, в боковое взглянул туда, где стоял Ян. Блядь! Рядом с ним какие-то чуваки, руки распускают, толкают его. Тормоз! Выбегаю.

– Эй, козлы, что вам от него нужно?

– Съебись отсюдова, мажор! – это мне сказали. Их было всего-то трое.

– Парниша, гони лесом, мы с пидорасом как-нить сами разберёмся, помощь не нужна, – запел, оглянувшись на меня, долговязый в идиотской шапке с козырьком.

– Я, может, тоже пидорас, не исключайте меня из своих разборок! – тихо сказал я. Только тогда они все повернулись ко мне, отвлекаясь от Яна.

Завертелось! Кубок, может, мы и не взяли, но долбаных недоносков я приложил конкретно. Что-то и мне перепало, но минимум. Когда у главаря не осталось более против меня никаких приёмов, он схватил лежащий рядом внушительный обломок доски и стал размахивать перед моим носом. Чёрт! Как бы выхватить? Но тут сам недоносок ойкнул по-бабски как-то и упал лицом вперёд, прямо на меня, я его подхватил и бережно уложил на мокрый асфальт. За ним стоял мой малиновый ублюдок. Мой! Он врезал недоноску по затылку, и, видимо, неслабо! Тем временем ожил долговязый и с криком: «А-А-А! Пидоры поганые!» – налетел на Янку головой в живот и припёр к стене, розовая голова стукнулась о кирпичи, тело обмякло. Я дёрнул долговязого за жалкую курточку, вмочил апперкот, и он пополз куда-то наружу. Всё! Брейк! Победа за симпатичным парнем в кожаной куртке в среднем весе в правом углу.

Поворачиваюсь к Яну, он полулежит, прислонившись к стене. Подбегаю к нему. Не реагирует, пытаюсь открыть глаза, они закатываются, белок в красной паутине сосудов. Чёрт, он без сознания! Что делать? Отец! Звоню:

– Папа! Слушай, тут у меня друг, его вырубило, папа, у него глаза красные, он без сознания, папа, что делать? Он не умрёт?

– Стоп, вы дрались?

– Да папа, но мы часто дрались, а тут такое! Папа…

– Открытая рана есть?

– Нет.

– Губы синие?

– Они в крови-и-и-и…

– Ты на машине?

– Да.

– Ты не пьян?

– Нет же!

– Донесёшь его до машины?

– Да!

– Вези его к нам.

– К нам куда?

– В квартиру, я скоро буду…

Гудки.

Я склонился над Яном, схватил его поудобнее. Тяжёлый, ужас! Еле допёр до машины, хотя тут каких-то десять метров! Прислонил к автомобилю, открыл дверцу, аккуратно положил розового на заднее кресло, согнул ему ноги. Вернулся на место побоища, забрал его рюкзак. И домой, тут недалеко.

Около дома Ян вроде очухался, но глаза расфокусированы, мне кажется, он меня не узнает! Еле вытащил его из машины, как только он принял вертикальное положение, его начало рвать на землю. Потом я его героически взвалил на плечо и, шатаясь, пошёл к подъезду, в лифте спустил Яна на ноги, прижал своим весом к стене. Руки у меня тряслись, когда открывал квартиру. Машки нет дома, слава Богу, она ещё в музыкалке. Тащу его к себе в комнату, кладу на кровать. Снимаю гриндерсы, носки, потом куртку, аккуратно переворачивая на бок, потом его канареечный пиджак. Бегу в ванну, мочу полотенце, обтираю ему лицо. Полотенце становится сразу кроваво-грязным. Мочу ещё раз, протираю снова, очень осторожно губы. Сам их разбил! Потом протираю шею, уши, задираю футболку, смачиваю грудь и живот. Блядь! Тут одни синяки! Шрамы меня уже не удивляют, я даже не обращаю на них внимания.

Поворот ключа! Приехал отец, он вбегает в мою комнату, не раздевшись. Видит розовую голову на моей кровати:

– ЯН?!

И тут же ко мне, хватает меня за воротник:

– Что вы с ним сделали, ублюдки? Мне стыдно, что я твой отец!

Дальше он отвесил мне пощёчину. Мне не обидно, отец прав.

Отец скидывает куртку на пол, садится на край кровати, склоняется над Яном, смотрит в глаза, щупает, потом осторожно снимает футболку с парня, начинает снимать джинсы.

– Мой чемодан из коридора! – рявкнул он мне. Я припустил за чемоданом. Вернулся, когда отец уже снял с Яна джинсы, парень лежал на моей кровати в одних боксерах. Отец стал доставать какие-то лекарства, молоточек, велел включить яркую лампу, заглядывал розовому в глаза через какую-то приспособу. Поставил парню укол в вену, потом Ян ожил. Застонал. Отец измерил давление. Ян внимательно смотрел на него из-под полуприкрытых век.

– Ян! Где больно?

Тот молчит.

– Ты слышишь меня?

Тот кивает, типа «да».

– Ты помнишь, что случилось?

Тот опять кивает. Отец поворачивается ко мне.

– Вы били его по голове? Как давно это продолжается? На нём побои не сегодняшние!

– Три дня назад…

– Три дня! – взревел отец. – Ты соображаешь башкой, что у него могла быть гематома мозга?! Почему только сейчас ты его привёз, он упал?

– Его стукнули хулиганы, он ударился затылком о стену и упал.

Отец тут же стал осторожно ощупывать затылок Яна.

– Что за хулиганы?

– Откуда я знаю, какие-то отморозки!

– Отморозки, говоришь, а ты, сын, не отморозок? На нём живого места нет! По-хорошему, нужно в полицию заявлять.

– Но ты велел его привезти к нам домой… Пап, я урод, я знаю, давай что-нибудь сделаем…

– Так, через пару часов отвезём его на томографию, просветим везде. Потом он будет лежать здесь, и ты будешь за ним ухаживать, в больницу нельзя, придётся объясняться с полицией.

К вечеру Яна вернули из поликлиники и уложили ко мне на кровать. Рядом водрузили капельницу. Ещё позднее приехал его родственник, я тогда думал, что это отец. Мужчина зашёл к Яну, о чём-то с ним поговорил, а потом сидел с отцом на кухне, они выпили по стопарю виски. Я сидел всё это время в Машкиной комнате, типа помогал ей делать уроки. Машильда понимала, что что-то случилось, и была паинькой. Светуля отсутствует, она на очередной конференции в Москве зависает.

Когда Янин родственник ушёл, я вылез из укрытия и прокрался на кухню.

– О чём вы договорились с его отцом?

– Это не отец, это дядя Яна. У Яна нет родителей. Три года назад они были зверски убиты на глазах у мальчика…

Пауза. Я перевариваю.

– Он твой пациент?

– Да… Он долго лечился потом, даже за границей. Яна взялись опекать его родственники, семья дяди.

Я посмел спросить:

– А шрамы у него на животе?

– Ему тоже досталось.

«Какие мы с-суки-и-и!» – я просто взвыл про себя, я начал рыдать… Очевидно, отец испугался, он никогда не видел своего восемнадцатилетнего сына, спортсмена и циничного красавца, в слезах. Плакать я не умею, просто задышал ртом, полились слёзы, звук отключён. Отец обнял меня и ничего не сказал. Он пошёл в мою комнату к Яну.

Когда я успокоился, тоже пошёл к себе (или к нему?). Слышу за дверями голос Яна:

– Александр Михайлович, пожалуйста, не рассказывайте Мишке всего…

– Хорошо, не буду.

– Может, мне лучше дома полежать?

– Нет, твой дядя строитель, а не врач, мы с ним обо всём договорились… Тебе здесь будет хорошо, не беспокойся. Или ты Михаила боишься?

– Нет, не боюсь. Он вообще-то сегодня меня защищал.

– Насколько я понимаю, это только сегодня. Тебе надо много спать, завтра с утра поставим капельницу, Мишка справится, он и давление измерит, и укол сделает, и накормит тебя, а ты не вставай, лежи, даже если тебе кажется, что ты лучше себя чувствуешь.

На этом месте появился я. Отец нашёл силы сказать с иронией:

– Ну всё, оставляю вас с пациентом, Михаил Александрович. Машка уроки сделала?

Я кивнул. Отец вышел. Ян просто смотрел на меня. Я не знал, что сказать, так ничего и не сказал. Весь вечер мы провели в комнате молча. Я просто сидел в кресле, он просто лежал на спине. Потом он уснул. В полночь я выключил ночник, лёг рядом с розовым: кровать у меня необоснованно широкая. Долго не мог уснуть, слушал, как он дышит. Потом рассматривал его лицо. Потом стоял на балконе и плакал. Думал, что очень люблю отца. Думал, что я – дерьмо. Потом вынул иглу из его руки: лекарство в капельнице закончилось. Ян проснулся, вздрогнул, увидев меня в трусах. Я решил, что нужно снять напульсники с рук. Ян спрятал руки, не разрешил, значит. Я опять выключил ночник и лёг рядом. Мы лежали ещё сколько-то времени и не спали. Потом я провалился в сон, и мне снилось, что я лечу то ли в колодец, то ли в бездну, то ли в два колодца сразу, лечу, а дна всё нет и нет…

========== часть 5 ==========

19 октября

Сегодня воскресенье. Отец всё равно с утра отправился на работу. Дежурство. Разбудил меня и дал тысячу ЦУ. И по поводу Машки, и по поводу Яна.

Потом отец разбудил Яна и установил систему, о чём-то с ним говорил, пока я завтракал. Ушёл. Я пошатался по квартире, медлил заходить к Яну. Зашёл.

Сел по-турецки на своё спальное место, лицом к Яну.

– Ну, как ты?

– Ты же видишь, отлично!

Молчу.

– Чем тебя развлечь сегодня? – ничего лучше я не придумал сказать.

– Только не баскетбол!

Опять молчу.

– Где твоя сестра? – это уже он ищет, о чём бы поговорить.

– Спит ещё. Проснётся – мало не покажется! Она, между прочим, за тебя замуж собралась, так что готовься!

– М-м-м! Она симпатичная. Я её краситься научу!

– А зачем ты красишься?

– Отъебись!

– Понял, спросил не по ворсу. Но должен тебе сказать, пока ты прикован тут, беспомощный, ты без краски и без пирсинга красивый.

– Так ты каждый раз на мою неземную красоту хотел полюбоваться, намыливая меня в туалете!

– Просто ты… не вписываешься…

– М-м-м, уважительная причина.

– Я тебя сейчас кормить буду! – решил я замять тему. Спрыгнул с кровати и помчался на кухню. Принёс творог с ягодами, а также мокрое полотенце.

– Надо умыться!

Взял свою подушку, наклонился к Яну, обняв его за шею и плечи, приподнял и подложил подушку, чтобы он был выше. Пододвинув осторожно его руку с системой, пересел на другой край кровати рядом с розовым. Убрал волосы со лба, мокрым полотенцем стал вытирать его лицо. Пирсинга нет, тушь ещё вчера смыли в больнице, тату-подводка на месте. Ян закрыл глаза. Лоб. Брови. Виски. Уши. Щёки. Веки. Нос. Подбородок. Скулы. Теперь губы. Ян их сжал вдруг. Я протёр полотенцем его ладони. Остановился. Сбегал, намочил полотенце ещё раз. Вернулся к лицу. Опять лоб. Опять глаза, нос, скулы. Губы. Потом решил промакнуть шею. Спустился на шею, ключицы, плечи. Отодвинул одеяло, спускаюсь на грудь. Обратил внимание на его соски, твёрдые и подозрительно острые, продолжаю…

– Остановись, – хрипло выдавил Ян. – Это уже не смешно.

Я покраснел, он меня застукал с поличным!

Я взял ложку и тарелку с творогом.

– Может, я сам как-нибудь попробую? – опять хрипло спросил Ян.

– Доктор сказал нет – значит нет! Подчиняйся и лежи, не шевелясь!

Я взял первую ложку и в тишине, глядя то на губы, то на глаза парня, поднёс. Он послушно открыл рот. Проглотил. Моргнул. Я внимательно следил за ним. Вторая ложка, третья. Потом я отломил кусок булки, обмакнул в творог, поднёс к его губам, он откусил, касаясь губами моих пальцев. Остатки булки я проглотил сам. Опять ложкой. И вновь булка, кусочек был ещё меньше, тёплые, мягкие губы Яна почувствовал сильнее. Хотелось провести по ним пальцем, не задевая кровавой корочки. Держи себя в руках, тряпка!

– Теперь пить. Тебе чай, кофе или молока?

– Давай молока!

Я сгонял на кухню, налил молока в широкую кружку и, как заботливая мамаша, подогрел молоко в микроволновке – холодного нельзя.

Вернулся. Сел к Яну ещё ближе, руку с системой бережно переложил на тумбочку. Засунул левую руку под подушку и чуть приподнял Яна. Правой рукой держу кружку у его губ. Конечно, молоко пролилось. На его верхней губе образовалась молочная полоса, дорожка молока укатилась к уху и в подушку. Я сначала схватил салфетку, что валялась тут же, на тумбочке. И тут меня опять повело. Вместо того чтобы промокнуть салфеткой, наклоняюсь ещё ближе и целую его в верхнюю губу, слизывая молочную дорожку, проводя языком по чуть приоткрытым губам, потом лёгкими поцелуями следую за молочной стрелкой к уху, потом обратно. Целую подбородок, опять губы – очень нежно и осторожно, чтобы не пошла кровь. Ян не отвечал, правда я вдруг почувствовал на своём плече его левую руку, горячую ладонь. Мельком заметил, что его чёрные глазищи, подбитые красным тоном, распахнуты. Когда я решил губами дотянуться до переносицы, за спиной раздался крик:

– Мишка, ты где?

Я резко отпрянул от Яна. И в страхе смотрю на него, он на меня. Мой розовый друг залился совершенно красным румянцем и наконец-то не мог вымолвить ни одного ехидного слова. А в комнату вбежала Машка в пижаме.

– Вот ты где! А я думала на кухне, там свет горит!

– Маш, ну ты почему опять врываешься ко мне? Девочки должны стучаться к мальчикам.

– Ты же всё равно уже встал… Ян, привет! Как ты себя чувствуешь? Мне папа сказал, что ты заболел.

Ян встряхнул головой, видимо выходя из анабиоза, и прошептал:

– Уже значительно лучше!

Машка бесцеремонно забралась на мою половину кровати и стала болтать всякий бред. Но я ей был сейчас благодарен. Что бы я ему сказал после поцелуя? Что это новый метод лечения сотрясения мозга? Или что в нашей семье салфетками вообще не умеют пользоваться, а всё вытирают губами? Ну, или то, что я влюбился в него?

Только не смотреть на него! А Ян, напротив, ищет меня взглядом, находит и спрашивает: «Что это было?» Я отворачиваюсь, делая вид, что не вижу этих вопросительных взглядов. Отвечаю что-то Машке, щекочу её. Забираю посуду, полотенце, иду на кухню.

О-о-очень медленно мою одну тарелку. О-о-очень медленно делаю на завтрак творог для Машки. Потом кричу, чтобы Машка пришла. Зачем-то наблюдаю, как она чистит зубы, вытирается и ест. Ест она о-о-очень быстро, буквально проглатывает всё. Заставляю её пить чай, о-о-очень нудно и долго говорю ей какие-то нотации. В общем, тяну время. Потом слышу из моей комнаты зов:

– Эй, доктор! Михаил Александрович! Где у вас тут кнопка вызова?

Иду к нему.

– Я хочу в туалет, мне полагается утка, или поможешь мне дойти?

Помогаю ему встать, несу за ним капельницу, поддерживая под руку с иголкой. Всё это заносим в туалет.

– Трусы я всё-таки сам сниму, спасибо.

Я выхожу. Жду. Долго он там возится. Звук смыва. Стучу:

– Можно уже?

Открываю дверь, Ян возится левой рукой с боксёрами. Я подхожу к нему со спины, смело поправляю резинку на трусах. И провожу левой ладонью вдоль позвоночника. Ну, захотелось мне! Потом ладонь передвигается на талию и на живот, чувствую бугры шрама. У меня сегодня просто произвольная программа!

– Миша, остановись, – сипит Ян. И мы молча выходим из туалета… Розовый молчит.

Как здорово иметь младшую сестру! Она всё организовала в лучшем виде! Сначала они полдня с Яном бесячие мульты смотрели, потом в домино на моей кровати играли. Потом она начала его заплетать, мне даже пришлось спасать розового мученика: болезненно это – Машке подчиняться. Потом она демонстрировала ему свои новые наряды, которые ей летом в Испании купили.

В три часа мы ели суп. Ян уже владел правой рукой, систему я убрал, поэтому он ел сам. И ещё была волнительная процедура внутримышечного укола. По-моему, витамин. Розовый, узнав, что укол будет в ягодицу, покраснел гуще прежнего. Машка была изгнана из моей комнаты.