Текст книги "Розовый я (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– И как, полегчало? – прозвучало вдруг в трубке. Я-то думал, что он уже отключился!

– Ом-м-м… я это… – это всё, что я смог ответить. – Я перезвоню!

Это значит, что мне голоса его хватает, чтобы завестись, что ли? Ленку-то я мял долго перед этим самым! А что обозначают его слова? Это он так послал? Или, наоборот, одобряет?

Позже звоню ему с улицы. Здесь надёжнее! На улице дрочить точно не буду!

– Ян, это всё-таки я.

– И?

– Я хочу к тебе завтра приехать, заниматься алгеброй, тебе надо, как бы ты там ко мне ни относился…

– Точно! Мы же до-го-во-ри-лись!

– Говори, где ты живёшь и на какое время договариваемся?

– Телефон, значит, у тебя есть, а адреса нет!

– Твой номер я переписал с контактов твоего же телефона, – честно признался я.

– Благородно!

– Не уходи от темы. Когда и где?

– А почему я звуков воды не слышу?

– Где ты живёшь?

– А если я тебе скажу: «Отъебись»?

– Не отъебусь!

– Круто! Улица Чкалова, дом 12.

– А квартира?

– Идиот, это дом.

– А-а-а, понял! Приеду завтра в 11.00.

– Не могу сказать, что буду ждать с нетерпением!

– Пока.

2–8 ноября

В одиннадцать утра я подъехал к симпатичному коттеджу, вышел из машины, позвонил в ворота. Мне открыл водитель, который за Яночкой приезжал в лицей. Я заехал во двор, внутри уютно.

В доме меня встретила его тётя – она жена брата его отца – зовут Тамара.

– Ян наверху, проходи.

Я поднялся по витой лестнице и зашёл в открытую дверь комнаты. Яночка сидел в кресле, перекинув ноги через подлокотник, слушал музыку и читал какую-то книженцию. Розовые волосы заплетены в косичку! Из-за этого его шея кажется такой тоненькой и смешной! Ян в серой трикотажной домашней пижаме, на руках нет браслетов. Увидел меня не сразу, сидел и, видимо, в такт неслышимой музыке ногой дрыгал. Потом заметил меня и медленно снял наушники.

– Всё-таки педагогический порыв не пропал? – вместо «здравствуй» сказала розовая косичка.

– И тебе привет!

– Что нужно? Учебник? Тетрадь?

– Доставай всё, что есть… Я принёс свои конспекты от репетитора.

Пока он всё доставал и раскладывал на столе, я рассматривал комнату. Какая-то нежилая. Вся белая. Побелённые стены, белые плотные шторы, белый ворсистый палас. Белая мебель. И ярко-синее кресло, в котором Яночка и сидел. На стене большая фотография. На ней маленький курносый кучерявый мальчик лет пяти с шариком одуванчика в хрупкой ручке недоверчиво смотрит в фотокамеру. Рядом красивая черноволосая женщина, тоже со вздёрнутым носом и чёрными глазами, а с другой стороны улыбается, показывая все тридцать два зуба, мужчина-блондин с несколько тяжеловатой челюстью. Зачем спрашивать, и так понятно, кто это…

Без церемоний мы сели заниматься. Оказалось, всё не так уж и безнадёжно. Ян был внимателен, трогательно двигал бровями (ненакрашенными! без колец!), если чего-то не понимал. Грыз ручку. Когда он решал примеры самостоятельно, я его рассматривал. Если он это замечал, то поднимал на меня вопросительный взгляд. Через два часа Тамара нам принесла обед. У меня сложилось впечатление, что сделано в каком-нибудь ресторане и там же сервировано.

Пока жевали, я, набив рот, спросил Яночку:

– А тебя в соцсетях нет?

– Нет.

– И тебе совсем не интересно? Надо же с кем-то общаться…

– Не всем надо.

– М-м-м! Ты в своём телефоне меня случайно в чёрный список ещё не внёс?

– Пока нет.

– Это значит, что я смогу тебе звонить… иногда?

– Ты только не часто, это вредно, наверное!

Я чуть не подавился! Закашлялся, а Яночка только похабненько улыбнулся мне и захлопал ресницами. Решил, что уж лучше помолчу.

Потом мы ещё занимались полтора часа. Когда производные уже лезли из ушей, я завершил сеанс обучения. Сказал, что завтра в одиннадцать. Ян провожал меня до дверей. И напоследок я сказал ему:

– Спасибо, что ты пирсинг снял, так гораздо лучше… – И провёл пальцем по брови.

Мы занимались с ним всю неделю. Программа была всегда одна и та же: четыре часа математики и царский обед посередине. Посторонних разговоров не было. И ещё, он умело уходил от всех моих прикосновений. Вот казалось бы, люди касаются в быту друг друга тысячи раз, не придавая этому никакого значения. А те касания, которых добивался я, другие, они пронзали меня и томили. Дотронуться до локтя, типа неправильно решаешь, остановись. Пододвинуться ближе, почувствовать коленкой его ногу, типа слежу, какую формулу он применяет. Встать за его спиной и низко наклониться, уперев руку в столешницу, типа ну-ка, ну-ка, что там у тебя получается. Положить руку на его плечо и легонько сжать, типа молодец, парень, получается уже! Водить пальцем по тетради и как бы нечаянно задевать его пальцы… Так вот, всё это удавалось только однажды – второго такого прикосновения он не допускал…

В субботу я к Яну не поехал, у отца день рождения. Вечером, после домашних посиделок, отправился к Коту, продолжили «праздновать», я был конкретно пьян, поэтому позвонил домой и серьёзным голосом уговорил отца разрешить мне у Кота остаться.

Ночью проснулся в чужой комнате, мутит. Вышел на балкон. Достал телефон, звоню ему.

– Алло… – сонный голос. – Что случилось? Ты в курсе, сколько времени?

– Угу.

– Что ты хочешь?

– Я-а-ан-ка-а-а! – протягиваю я.

– Ты пьяный, что ли?

– Да, в хлам!

– Рассол, что ли, принести?

– Не-е-е…

– А что тогда?

– Себя!

– И как это понимать?

– Я тебя сегодня не видел! – начинаю натурально хныкать.

– Не беспокойся, я не изменился.

– Я-а-ан-ка-а-а!

– Всё, я иду спать, задрал!

– Я хочу с тобой спать!

– Иди на хуй! – И короткие гудки.

Ну я и пошёл. Здравствуй, моя правая рука! Янка-а-а!

========== часть 10 ==========

12–22 ноября

Опять в школу. Новая четверть. С розовым мы общаемся, но не так, как мне хочется. Привет! Всё норм! Дыру протрёшь! Отъебись! Нет, не пойду! Это моё дело! Ты идиот? Отстань! Ну и ещё пара матерков! Это обычные его со мной разговоры. Жесть…

По алгебре на первом же уроке – прорыв. Не пять, конечно, но удивлённое «хо-ро-шоу» от Нины Петровны он всё-таки получил и, по-моему, даже мне улыбнулся. Я сказал розовому на перемене, что хочет он, не хочет – будем продолжать заниматься, и сам назначил дни. Командую, значит! А по-другому никак: если его спрашивать, он просто удирает от меня, молчит или увиливает – ни о чём договориться нельзя.

В столовую я его стал буквально водить, крепко держа за запястье.

– Я, конечно, понимаю, что Тамара тебя кормит только деликатесами, но нельзя не есть днём, ты и так худющий, – и волоку его за собой, разве только из ложки не кормлю.

Видя эту мою над ним «опеку», как-то подошла ко мне англичанка и поделилась проблемой: Ян отказывается идти на олимпиаду по английскому, видите ли, ему это неинтересно! Попросила у меня помощи. Я пообещал.

В нужный день после второго урока я ему велел идти за мной («с вещами»).

– Столовую ещё не открыли же! – возмутилась розовая голова.

– А мы с тобой не в столовую!

– А куда?

– В машину.

Он остановился:

– Зачем?

– Трахаться! – заорал я на весь коридор так, что образовалась немая сцена.

– Ты идиот? Ты чё орёшь?

– Уговорил, будем трахаться молча!

– Так… я на урок…

– Стоять, там тебя не ждут. Все учителя в курсе.

У Яночки лицо вытянулось:

– В курсе чего?

– Что мы уезжаем!

– Да пошёл ты!

– И ты со мной!

Короче, я понял, что он сейчас слиняет, а я провалю задание. Я схватил его со спины поперёк живота и потащил на улицу. О, спорт, ты великая сила! Ян выворачивался как мог! Я взмок, пока его доволок до машины. Потом ещё долго не мог усадить; этот розовый ублюдок стал орать:

– Насилуют! Люди добрые!

То, что мы едем в 101-ую школу на олимпиаду, он понял уже по дороге.

– Зафига весь этот цирк? Сказать-то по-человечески нельзя было, куда едем?

– Так ты, Яночка, в последнее время по-человечески не понимаешь. Если уж ты англичанку послал, то меня и подавно, так что, извини, пришлось применить силовые методы. Я надеюсь, ты с олимпиады из окна не сбежишь?

– Смотря какие задания будут… Мне надо Сан Санычу позвонить… – Это водителя так зовут.

Я милостиво разрешил. Потом его дожидался возле школы три часа! Всё ради любимого лицея!

Когда он вышел, то искренне удивился, что я всё ещё здесь.

– Ну, как оно?

– Ерундовские задания… Повезёшь меня домой?

– А есть другие варианты?

– Может, на какую-нить ещё олимпиаду? По алгебре, например?

– Поехали ко мне! – предложил я, пресекая его ёрничание.

– Зачем?

– Пообщаемся…

– К тебе только в бессознательном состоянии! И потом, мы и так общаемся! Вези меня ко мне домой!

Поехали. Я остановился не рядом у его дома, а чуть раньше, чтобы Сан Саныч не выбежал.

– И чё, бензин закончился? Тут тридцать метров оста…

Не договорил шутник, я схватил его за куртку и дёрнул на себя. Впился в губы, правой рукой крепко держу за волосы на затылке. На поцелуй это не похоже, конечно, было – во мне какое-то недержание пробудилось. Я его губы буквально терзал, жевал, пару раз о зубы стукнулся зубами. Он застонал мне в рот, упёрся обеими руками мне в грудь, отталкивает. Не отпускаю, стучу языком в его зубы, как в ворота. Впитываю его глубже и глубже. Это только моё!

Вечно это всё равно не могло продолжаться, дышать же надо! Я оторвался от него, дышим тяжело… Он потянулся к рюкзаку на заднем сидении, попытался выйти из машины.

– Убери блокировку! – сквозь зубы рычит Ян.

– Ян, я думаю о тебе… постоянно.

– Так и должно быть! Это симптомы страшной болезни, я же заразный. А ты врач будущий, так что отъебись от меня – и зараза отстанет, и будет всё правильно: девчонки, спорт, медаль… что там у тебя ещё в списке?

– Ян, прекрати…

– Это ты прекрати! Ты сам просил тебя останавливать, открой двери!

– Ян, прости, я тогда хрень какую-то наговорил…

– Засунь своё «прости» знаешь куда! Выпусти меня!

Я открыл, он выскочил и побежал в коттедж.

– Я тебя люблю, Ян, – сказал я убегающей фигурке. Я понял, что всё испортил окончательно.

23 ноября

Имел беседу со Светулей. Сегодня все дома, ведь воскресенье. Спросил, как узнать день рождения Яна.

– В католическое рождество – 25 декабря. Что ты хочешь подарить ему?

– А вы бы что подарили?

– Даже не знаю; нужно, чтобы подарок о тебе что-то говорил. Короче, чтобы мессидж был, он это оценит.

– Вы его так хорошо знаете?

– Ты же уже понял, что я его лечила.

– Потому что он резал вены?

– Это он тебе рассказал?

– Видел шрамы, догадаться нетрудно! И как эта болезнь у вас, у психиатров, называется? Шизофрения? Психопатия?

– Что ты! Такие страшные диагнозы детям не ставят. А в случае Яна вообще всё ясно – аффективные действия на фоне депрессии.

– В Швейцарии он от этого лечился?

– Ух ты, он тебе и это рассказал! Прорыв просто… Лечился от всего сразу, от депрессии в том числе. Как он вообще тебе? Легко с ним общаться? Друзья, кроме тебя, у него в школе появились?

– Нет, в школе он только со мной разговаривает, ну с мелкими иногда, с Машкой, например. А со мной… Я его, кажется, достал своим общением. Он меня ненавидит, – добавил я совсем тихо.

– Что ты! Ты не видел, как он ненавидит. После всего, что с ним сделали… С ним было даже страшно говорить и в одной комнате находиться. А с тобой, Машка сказала, он даже хохотал, обнимал тебя. И смотрит на тебя он по-особому. Я же вижу! Ты ему нужен.

– Я его обидел, тёть Свет…

– И как он реагировал?

– Сказал, чтобы больше не подходил, вернее, наорал…

– Гнев? Это всё же лучше, чем закрытость… пока ничего страшного не произошло. Помиритесь!

– Тётя Света, а что с Яном преступники делали?

– Они его родителей убили у него на глазах.

– Но это ведь не всё?

– Ножевые ранения в брюшную полость…

– И это не всё?

– Миша, я не могу тебе всего рассказывать, ты же знаешь. Да и не нужно тебе в этом копаться!

Светуля ничего не сказала, но я всё равно знаю, что с ним сделали на глазах у родителей, пусть я не знаю подробностей. Но солидарное молчание и недоговаривание взрослых, плюс попытка суицида тринадцатилетнего мальчика, плюс интуиция – его точно насиловали.

24 ноября–24 декабря

Этот месяц – вывих мозга. Как и в сентябре, я стал подкарауливать Яна, догонять его и, блин, иногда бить…

Сначала он попытался от меня отсесть за другую парту. Я при всём классе орал и матерился, но когда он, отодвигая меня, выдирая из моих рук рюкзак, всё же нацелился на пустое место рядом с толстухой Барановой на среднем ряду, я ударом в челюсть посадил его обратно, на своё место! Это раз.

Потом он отказался идти в кино со всем классом. Ясен перец, что я тупо сцапал его за запястье и поволок с нами. Посадил рядом, три раза он пытался встать и уйти, пока я не саданул его локтем под дых. Он сначала минут пятнадцать ловил воздух и кашлял, потом притих. Это два.

Следующий эпизод: он перестал брать трубку, когда я звоню. Я поймал его в коридоре и на глазах у всех, облапав его, вытащил его телефон и заметнул в соседнюю стенку. Это три. Теперь он вообще поменял и телефон, и номер.

Переодеваемся в бассейн. Я уже в плавках и понимаю, что розового нет – сбежал!!! Я прямо в плавках и босиком почесал в гардероб. Дюха не смог меня остановить. У своего шкафчика золотиночка моя в «ушах» грациозно напяливала гриндерсы. Я не удержался и стукнул (не сильно), потащил в бассейн, в основном за волосы. Шедшая по коридору Нина Петровна издала такой звук, увидев нас, что я было подумал, что нужно «скорую» вызывать. В раздевалке стал его сам раздевать, это конечно, совсем не эротично получалось! Пока он не заорал: «Всёо-о-о, я сам!» Это четыре.

Потом Леха мне сказал, что Яночка написал заявление о переводе в 11 «б», типа он гуманитарий, физика и математика ему не по зубам. Вот и получил по зубам за школой. Потом я его схватил за шкварник и пинками погнал к Пал Палычу. Заявление забрал, осознал, исправлюсь. Это пять!

Но это не всё!

На больших переменах он стал спуливать из школы в печально знакомый двор курить. Обнаружил я это почти сразу – сидим-то рядом, табачиной пахнет, не скроешь. На следующий день выследил его. С сигаретами он расстался тут же (причём сам выбросил, честно!), а потом был позорно принесён задницей кверху над моим плечом обратно в лицей. После повторения этого урока на третий день сигаретная затея выдохлась, и он таки пошёл в столовую.

Ещё он в контрошке по алгебре вместо решения меня нарисовал с рогами и копытами, почему-то с голым задом, с топором и хлыстом. Оскорбил, можно сказать, девственные чувства Нины Петровны. Пришлось насильственно оставлять его после уроков и караулить, чтобы он решал, а не хуйню всякую рисовал, даже если натурщику это льстит. Перевёл бумаги кучу (получил ещё несколько собственных портретов), просидели до 18.00, но я победил!

Когда он сто шестьдесят первый раз мне сказал «отъебись», я заявил, что каждый раз за это слово в мой адрес буду бить. Сначала он не поверил…

Казалось, что, уходя из школы, он только и делает, что придумывает, как бы ещё меня разозлить. Может быть даже, это даёт ему интерес к жизни?

Декабрь выдался морозным. Вижу, а этот розовый урод машину с Сан Санычем ждёт без шапки. Я встал рядом, надевая на него свою шапку, он, конечно, начинает её снимать и фыркать. В первый раз, когда он выкинул мою шапку куда подальше, я обхватил его за голову, горячими ладонями прижав уши, силой завернул его розовую голову себе за пазуху и сказал ему: «Буду греть, а то замёрзнешь!» Он орал там что-то мне в сердце. На следующий день опыт повторился. А потом он не стал снимать мою шапку. А ещё на следующий день я заболел…

25 декабря

Сегодня у Янки день рождения. И сегодня же у меня температура с утра: тридцать девять. Отец напоил какой-то мерзкой микстурой. Оставил около тумбочки кувшин с клюквенным морсом. Поставил укол. Наказал горло полоскать и спать. Хотелось, конечно, Янку поздравить, тем более я такой классный подарок приготовил, но голова раскалывалась, знобило, глаза слипались. Я всё утро летал: то в сон, то проваливался на грешную землю. Просыпаясь, пил морс, бежал в туалет и опять – в сон.

Часа в три слышу, телефон под подушкой распевается. Отец, наверное, проверяет:

– Пап, всё нормально, сплю, никуда не встаю, горло полоскал вроде бы, температуры уже, наверное, нет, завтра как огурец буду, – спросонья залепетал я в трубку.

– Э-э-э! Ты болеешь, что ли? – ответила трубка. Упс, кто это? Муха не должен, он знает, звонил ему перед школой, он там всем нашим сказал.

– Сильно болеешь-то?

– Ян?

– Ну-у-у…

– Слушай, как хорошо, что ты позвонил!..

– Я не только позвонил, я пришёл. Откроешь мне?

Я подскочил в восторге! И потрусил в трусах в коридор.

Янка был в шапке, уже плюс. А ещё его перманентная подводка через два месяца заметно стёрлась, поэтому будучи в шапке, он вообще выглядел нормальным человеком. Это дважды плюс.

– Тебе лежать нужно, – смущаясь, изрёк гость. – Температура есть? – и ладонью ко лбу прикасается.

– Да уже спала!

– Врёшь ты, ничего у тебя не спало!

Янка раздевается, снимает обувь и идёт впереди меня в мою комнату.

– Ложись в постель! – командует он мной. Я ныряю под одеяло. Он садится на бывшую «мою» половину кровати по-турецки.

– Ну, чем тебя развлечь сегодня? – говорит Ян. Дежавю.

– Развлекать-то я должен, ты же именинник сегодня! Торт принёс?

– Не-а, я не думал, что ты знаешь…

– Я тебе даже подарок приготовил.

– Здорово!

– Только ты должен пообещать, что будешь носить…

– Ты мне обручальное кольцо предлагаешь, что ли?

– Ну, типа того…

– Интересно! Где лежит мой подарочек?

– В шкафу, внизу красная коробка.

Яночка проворно выпрыгнул из кровати и открыл шкаф:

– Нифига себе колечко! На талию или на задницу?

Коробка немаленькая. Ян открыл и вынул из коробки форменный пиджак лицея с вышитым на нагрудном кармане символом. Розовый открыл рот!

– Ты обещал носить! – угрожающе начал я.

– Неправда, не обещал, я искусно ушёл от необдуманной клятвы.

Он скинул свой синий пиджак с черепушками и надел мой подарок. Как раз!

– Мне приятно получить от тебя подарок.

Тогда я решился:

– Поцелуй, что ли, в знак благодарности.

– Хм, боюсь заразиться.

– Я спреем побрызгался и фурацилином прополоскал!

– А где ты будешь на Новый год? – подходя к кровати, спросил Ян.

– Ян, поцелуй меня.

– Может, ты к нам придёшь, а то одного меня не оставят, а в Дубай я лететь не хочу. Или я бы к вам пришёл… а?

– Мы всё устроим, только поцелуй меня сейчас! Иначе умру!

И Яночка наклонился надо мной и чмокнул меня в лоб.

– Я что, уже умер разве, что ты меня в лоб целуешь? – уже начал заводиться я.

Розовый склонился ещё раз и приблизился к губам. О-о-о…

Он пробыл у меня до прихода родителей, спросил их про Новый год. Я счастлив!

========== часть c рейтингом NC-17 ==========

31 декабря–1 января

Я провалялся до Нового года. Дневник с оценками мне Дюха принёс ещё вчера. Он же поведал, что розовый ходит в лицей в чёрных узких джинсах и форменном пиджаке, правда рубашка на нём жёлтая. Может быть, белой просто нет? По моей довольной морде Дюха понял, что я причастен к переменам. И вытряс из меня историю Яночкиного подарка (всё, кроме поцелуев, разумеется).

– Осталось самое трудное – волосы, – хохотал Дюха.

– Я думаю, это как у наркомана – всегда есть соблазн вернуться на иглу, так и у Яночки. Опасность, что он вновь нацепит кольца и будет краситься, ещё велика, – вторил я другу.

– Соблазни его и у сонного обрежь к чертям розовые волосы! – предложил Дюха, смеясь.

– Тогда и он мне что-нибудь более ценное отрежет! Он только на первый взгляд сосунок, может врезать, мало не покажется, – не унимался я. Да, вот так спокойненько: «соблазни!..»

Дюха осторожно сообщил мне, что стал встречаться с Ленкой Малявиной, не знал, как я отреагирую. Я его торжественно благословил и честно предупредил, что у нас был секс недавно, чтобы он не заблуждался на её счёт… да и на мой счёт тоже…

Янка не заходил больше, только звонил. Но по телефону целоваться как-то не прикольно.

31 декабря мы (то бишь я и Янка) праздновали у нас! А 1 января – у отца дежурство, а Светуля к своей маме с Машкой собралась.

Яна привезли вечером. Тамара передала к нашему столу каких-то навороченных яств, даже не знаю, как это называется. За столом Ян раздал всем подарочки: Машке – серенького мишку (где-то видел я такие игрушки), отцу – фордовскую оплётку для руля (хм, он знает отцовскую машину?), Светуле – баночку с кремом (надеюсь, хотя бы не он выбирал!), а мне – небольшую коробочку…

– Только сейчас не смотри, пожалуйста! – умоляюще выдохнул он. Заинтриговал!

Сам праздник был банально-пресным – как обычно, телевизор с непонятными юмористами и «Иронией судьбы» на трёх каналах. Машильда зажигала, как всегда: вырядилась Снегурочкой (уха-ха! из-под Светулиной белой норковой шапки коса из вафельных полотенец!), играла с нами в паскудские детсадовские игры, загадывала какие-то умопомрачительные загадки. В общем, весело!

В полночь нам торжественно налито шампанское, Машке – газировка, дриньк! Никогда не загадывал желания, слишком рационален. Но сегодня в башке сверлит в эту минуту: «Чтобы не убежал от меня, чтобы не убежал от меня, чтобы не делся от меня никуда, чтобы был рядом, чтобы был моим…»

Родители и Машка практически сразу пошли спать, у них завтра жизнь, а мы пошли гулять на стреляющую петардами и орущую улицу. Сначала просто шли рядом, вяло о чём-то болтали, потом я взял его за руку – не за запястье, а за руку. Чувствовать ладонь мешали перчатки. На площади с ёлкой мы несколько раз съехали с горки. Потом я заметил Дюху с Ленкой и ещё пару одноклассников, и мы дали дёру, просто смылись, пока нас не обнаружили вдвоём.

Бежали несколько кварталов назад к дому, держась за руки, и хохотали. Тащу его в какую-то подворотню, прижимаю к стене, снимаю перчатки в карман. Вжимаюсь в его губы, целую его лицо, исследуя каждую чёрточку, его кожа холодная, глаза закрыты, ресницы дрожат. Заглатываю его подбородок, припадаю к вискам, лижу мочки ушей, Янкина шапка съехала. Мне показалось, что всё его лицо было обслюнявлено мной, я вытащил свой шарф и протёр его лицо, но это была только первая серия.

Серия вторая. Опять его губы. Меня просто уносит, размазывает по нему. Внутри тепло, уютно, стараюсь без агрессии, беру ласково, но именно беру: «Моё! Имею право!» Стараюсь вести с ним диалог, диалог на языке языков:

– Отдайся, открой, не сопротивляйся мне…

– Вот так?

– Умница, мой малыш…

– Не слишком ли нагло ты себя ведёшь?

– Нет, душа моя, так нужно, так правильно.

– Так правильно? Извращенец! Где ты этому научился?

– Умел всегда, не было возможности продемонстрировать!

– М-м-м… моя нижняя губа! Куда ты её тянешь? Оторвёшь!

– Нет, сладкий мой, это уже моя нижняя губа, тебе она не принадлежит!

– Сладкий? Твой?

– Мой, мой… Хотя скорее солёный! Подавать к пиву…

– Ты – вампир, ты кусаешь меня?

– Я выпью тебя всего, я постараюсь сделать это нежно!

– Ты пытаешь меня, вернись в рот!

– Я здесь. Я пытаю тебя, но это пытка наслаждением, мой Ян!

– О-о-о, у тебя на нёбе бухает сердце!

– Надо продолжать, чтобы оно бухало и не останавливалось!

– Что ты творишь?

– Не убегай, мой сладкий язычок! Я догоню…

Мы целовались исступлённо, если бы не улица, то он бы не смог меня остановить, даже если бы попробовал. Мной овладела откровенная похоть, руками я сжимал его спину, шарил по ягодицам, запустил руку под куртку на голую кожу. Ян тоже вцепился мне в куртку на спине. Отрываюсь, смотрю на Яна, не узнавая. Запрокинутое лицо, опухшие красные приоткрытые губы, закрытые глаза, из которых текут слёзы. Мне показалось, что он без сознания. Но он оживает и хрипит мне в шею:

– Миш, я ведь не железный! У меня сейчас из ушей сперма повалит, что ты будешь делать тогда?

– Слижу! – так же хрипло вызвался я. Я подумал, что он выразился очень точно про сперму.

– Прекрати, дурак, не смешно!

Я отпустил его и опять обтёр его и своё лицо шарфом.

– Миш, можно я покурю? Мне надо.

Он курил, сидя на корточках, прислонившись к одной стене подворотни, а я так же сидел у противоположной стены. Отходили. И, что характерно, никаких мантр: «Я не гей! Я не гей!..» – не крутилось в моей счастливой башке.

Через три сигареты (!!!) я отобрал у него пачку. Мы, притихшие, пошли домой. Сначала в душе был Ян, вышел с полотенцем на бёдрах и полез в свою сумку за пижамой. Я тоже отправился в ванну, узрел Янкины постиранные труселя и принялся стирать свои. Ясно-понятно, что в душе я не только стирал. Завис надолго.

Когда я тихо пришёл в комнату, Янка, свернувшись калачиком, типа спал на «своей половине». Ну-ну, спит он! Я типа поверил! Мысленно положил меж нами рыцарский меч, установил блок-пост, кинул заодно мандат о депутатской неприкосновенности и лёг на свой край. «Интересно, а пасодобль сегодня будет?» – уже засыпая подумал я.

Без пасодобля… бля… я проснулся от Янкиного поцелуя! Он сидел в пижамных длинных штанах и протягивал мне кофе!

– С Новым годом!

– Яночка, ты ведь рискуешь обжечься сам и меня обжечь. Разве можно так экстремально будить? – промурлыкал я.

– Но я слышал, что кофе в постель – это так романтично.

– Есть и более романтичные способы!

– Научишь?

– Моё репетиторство будет дорого стоить!

– Фи, меркантильный!

Он встал и отправился в кухню, сообщая по пути:

– Ты всё проспал: твои уехали больше часа назад, Александр Михайлович на работе. Светлана Игоревна оставила завтрак и научила меня делать кофе на этой штуке! Я уже пять кружек выпил, время, между прочим – двенадцать! Здоров ты дрыхнуть!

Я попёрся за ним в кухню как был, в трусах, уселся за стол и тут же был изгнан умываться. Ла-а-адно! Свеженький, я потребовал корма. Я ел вчерашние салаты, запивая очередным кофе, а Яночка сидел на табуретке по-турецки, высоко задрав свои худые коленки, подперев щёку кулаком и весело наблюдая за мной. Я тоже игриво посматривал на его глаза, в них чертенята в лапту играли… То, что я сказал дальше, было подготовлено и отрепетировано ранее:

– Ян, сними напульсники!

Чертенята застыли и побежали в разные стороны от набежавшей тучки:

– Я… я не могу…

– Я всё уже видел.

– Но… мне без них неприятно.

– А мне неприятно с ними, я хочу чувствовать не засаленную кожу и шнурки, а тебя.

– Я не привык без них!

– Ты знаешь, я тоже как-то не привык с парнями целоваться, а вот попробовал – затянуло!

Яночка покраснел и улыбнулся. Потом опять стал серьёзным, что-то там обдумывал, и я прямо-таки слышал, как в его розовой голове какой-то механизм ворочается!

И он стал расстёгивать свои браслеты (йес!), но одной рукой получалось плохо. Я стал помогать, когда сняли все шесть (!), я взял в обе руки его запястья и стал тихонько массировать, а потом целовать, не замечая шрамов, мимо них.

– Это только с тобой, – прошептал в мою макушку Ян. – Потом я их надену. – Вот осёл упрямый!

– Сейчас зима, ты ходишь с длинным рукавом, и смысл в твоих веригах?

– Ну… – растерялся розовый ослик.

– Вот и я говорю, что ты твердолобый ублюдок! – ласково сказал я.

– Мне страшно без них.

– Дурак, есть более страшные вещи!

– Какие? – прошептал он.

– Например, то, что мы собираемся сейчас делать!

– И что же? – просипел Ян.

– У меня, правда, нет опыта, – медленно проговорил я. – Но кое-какую информацию Интернет мне предоставил… – Он высвобождает свои руки из моего захвата. – Ян, я буду аккуратен. – Он спускает ноги. – Я буду очень осторожен. – Он медленно встаёт. – Ян, я уже и руку, и член смозолил, желая тебя. – Он испуганно смотрит на мою руку. – Ты же тоже хочешь этого. – Он делает шаг назад. – Для меня это тоже впервые. – Ещё шаг назад. – Мне тоже немного страшно. – Ещё шаг, и он у стены. – Но ты ведь мне поможешь, я совсем не хочу, чтобы тебе было больно.

Пауза длится вечность. Где-то слышал такую притчу, что вечность – это время, в течение которого маленькая птичка, которая раз в миллион лет точит свой клювик о базальтовую высокую гору и стачивает камень в ноль. Так вот, птичка треть горы уже стёрла, и то, что он говорит мне дальше после этой трети, – просто пипец какой-то!

– Но для этого нужен презерватив…

Меня сорвало с табуретки к той кафельной стене, где мелкой дрожью тряслось это розовое чучело. Чучело было прижато к кафелю. Ба-бах! Что-то упало позади. Пофиг! Хватаю Янку за бока, покрываю его жадными поцелуями – везде. Спускаюсь по шее, по плечам, втягиваю твёрдый сосок, иду ниже-ниже к пупку… Руки Яна погружаются в мои волосы, потом по шее спускаются на спину, он разрешает мне! Он судорожно втягивает в себя живот, изгибается, стонет… Я, если честно, не помню, чтобы я стонал, скорее рычал… Стягиваю его пижаму, целую ниже, иногда кусаю… Его небольшой член стоит как солдатик, обхожу, спускаюсь к бёдрам. Солдатик зарывается в моих волосах…

– Миша! Я не выдержу! – кричит что-то наверху. Или кто-то? Ян? Я прогоняю невменяемость и соскакиваю, беру со стола оливковое масло. Одной рукой стягиваю с себя трусы (трудно, зацепляются за член), запинываю их ногой куда-то в коридор. Резкими движениями лью на ладонь масло, конечно, проливаю на пол, обильно мажу на ствол, аж стекает. Прыгаю к Янке и сразу хватаю за ягодицы, масляной рукой провожу меж ними. Тяну его на пол, мы почти падаем, верчу им по полу, благо масло помогает, и ещё жидкость какая-то розовая. Ян на спине, я сижу на коленях там, где надо, его ноги раскинуты на моих бёдрах. Целую, целую, целую, ещё, ещё, ещё… Чёрные глазищи открыты, но он ни черта не видит – это стопудово! Я отдышался (считаю: раз, два, три, четыре…), осенило, что если я буду такими темпами на него наседать, то порву любимую задницу. Включаю нежность. Беру его запястья, целую в шрамы. Вкус оливкового масла! Ян вдруг заинтересованно и осознанно посмотрел. Нагибаюсь и целую в шрамы на животе сверху вниз, а потом – о идиот! (это я про себя) – выдыхаю:

– Бедненький мой…

И тут же получаю ногой в скулу, отлетаю. Ничего не понимаю! Ян пытается подняться, но на масле это трудно. В глазах – ненависть! Он шипит и скалится, как волчонок. Я к нему. Успеваю схватить его за коленку, он падает (соседи бы не пришли!). Ян рычит, пинается, успевает схватить меня за волосы и приложить лбом к полу. Когда я всё-таки прижал его к полу, он стал царапать мне спину, бо-о-ольно!

– Ян, Ян! Что случилось? Яночка, тише, тише, тшш… я не сделаю тебе больно! – это испуганно залепетал я. – Ян, скажи, что не так? Говори со мной!

Он шипит. Губы сжаты, стали совсем тоненькие. Ищу глаза, а там ненависть! Он достаёт правой рукой ножку табуретки и сокрушает её на мою голову… минутная слабость. Ян этим воспользовался, выскользнул из-под меня и, спотыкаясь, побежал в коридор.

Врёшь, не уйдёшь! Я в таком состоянии, что остановиться уже нельзя. Я за ним. Прыгаю на него, успеваю схватить за пятку, он грохается ещё раз – уже на пол в моей комнате (соседи уже поднимаются!). Успевает встать, я тоже. Мгновенное решение, единственный выход: удар в челюсть, и он летит на кровать. Вдруг я не рассчитал силу удара? (аффективное действие в состоянии психоза – прозвучали в голове Светулины слова). Я к нему: