Текст книги "Розовый я (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Миш, если что, я буду сопротивляться. Живым не дамся! – счёл нужным предупредить Ян, поворачиваясь на живот.

– Ну-ну! – но я был очень корректен. Боксёры не стал снимать совсем, оголил только часть задницы. Инъекцию поставил очень быстро – надеюсь, что не очень болезненно, хотя розовый пискнул.

Потом Ян спал, почти до восьми вечера. Голова у него всё-таки кружилась. Отец пришёл с работы, принёс вчерашние снимки из рентгена и томографии. Я его кормил, он спрашивал, как мы общаемся с Яном. Машка нас сразу сдала:

– Мишка с Янчиком, как с дитём: кормит его, в туалет водит, уколы делает, целует!

У отца вверх поползла бровь.

– Целует?

Блин, всё-таки видела, мелочь пузатая!

– Что ты мелешь? Кого я целую! – дал Машке лёгкий подзатыльник. – Это ты своими нарядами и визгами его утомила. Пап, всё нормально, мы не ссоримся.

Вечером отец сам Яна осматривал, проверял рефлексы, делал уколы, разговаривал. По интонации я понял, что отец Яна в чём-то убеждает, уговаривает. Но ничего не услышал. Ещё одну капельницу отец оставил на завтра. Я в школу не иду, отец выдаст справку (ладно, хоть не по уходу за ребёнком!).

Уже около одиннадцати я побрёл спать. Разделся и юркнул на свою часть кровати (хотя можно было бы и на диване спать). Ян развернулся ко мне. Мы выключили ночник.

– Ну давай, говори, – тихо сказал розовый.

– Что говорить? – испугался я.

– То, что должен сказать.

Бли-и-ин! Он хочет, чтобы я признался ему в любви? Или что?

– Я знаю о твоих родителях… – прошептал я.

– И теперь ты меня всячески жалеешь?

– А это плохо, жалеть?

– Меня не надо.

– А мне нравилось, когда меня жалели…

И примерно полтора часа я ему рассказывал о своём детстве, о том, почему умерла мама, о том, как заболела бабушка от горя, о том, как трудно было папе, о том, как появилась Машка и как я сначала ревновал отца к этому кричащему кульку.

Когда я замолк, Ян вдруг привстал и поцеловал меня в губы. По-настоящему, в меня проник его язык, он обследовал каждый зуб и дёсны, пытался догнать мой язык. Я, конечно, целовался с Ленкой Малявиной, но этот поцелуй был не таким. Во-первых, он был с парнем. Во-вторых, со вкусом крови. Из его треснувшей губы текла кровь. А потом он сказал:

– Можно я не буду рассказывать о себе?

========== часть 6 ==========

20 октября

Я проснулся от Машкиного голоса – отец собирал её в школу, значит, уже не настолько рано. Мы лежали на моей постели, соприкасаясь лбами и только лбами! Я на правом боку, Ян на левом. В целом, по-видимому, представляя собой симметричную, весьма художественную инсталляцию. Позы были одинаковые, калачиком. Я переваривал сие положение несколько секунд, потом соскочил и пошёл к отцу. Он завтракал, собираясь на работу. Увидев меня, он как-то странно и внимательно на меня посмотрел. Потом вновь много заданий: запретил Яну смотреть телик и читать, оставил шприц с ампулой. Я, сонный и растрёпанный, в трусах сидел и тупо кивал, сказал, что пойду на секцию. Перед самым уходом отец разбудил Яна и вновь установил капельницу. Надев куртку и ботинки, вытурив Машку в подъезд, отец вдруг повернулся ко мне и спросил:

– У тебя всё хорошо? Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– …? Н-н-норм-м-мально всё… – удивился я. Отец хмыкнул и закрыл за собой дверь.

Я отправился чистить зубы. И вот там, в ванной, я понял, что имел в виду отец. На моих губах, подбородке, щеке следы крови. Следы ночного Янкиного поцелуя. Бли-и-ин! Что папка обо мне подумает? И тут же мысль: а сам что ты об этом думаешь? Вообще, это нормально, что ты сам вчера выделывал? Не Ян же начал эти домогательства!

Пошёл на кухню, наварил макароны, натёр в них кучу сыра, кинул туда же укроп и сырое яйцо, перемешал – моё любимое варево готово. Для завтрака сойдёт. Зарядил кофеварку. Намочил полотенце, пополз к Яну.

– Привет! Как оно? – фальшиво-весело начал я.

– Оно проснулось! – фальшиво-радостно продолжил он.

– М-м-м? Переходим к водным процедурам! – голосом диктора провозгласил я.

– Как это, право, ново! А что вы процедурить будете? – манерно поднимая брови, тоненько спросил розовый.

– Постараюсь ничего нового не процедурить.

И типа я весь такой феерично-игручий и развесёлый, тряся мокрым полотенцем, заскочил на кровать, помня при этом, что в его руке иголка от системы, и уселся сверху на бёдра пациента. Ян не справился-таки, удивился:

– Нифига себе доктора пошли?!

Я наклонился и осторожно стал протирать лицо и шею. Сегодня без излишеств! Закончив, я всё-таки поцеловал его, но очень коротко и в нос. Сохраняя близкую дистанцию от Янкиного лица, тут же вспыхнувшего красным сиянием, я серьёзно спросил:

– Мы тебе губу порвали?

– Да, – выдохнул он.

– Я не хотел… губу…

– Да?

– Можно тебя попросить? Не надевай больше кольца на брови и губы.

– А волшебное слово?

– Пли-и-из!

– Уж-ж-жасное произношение!

– А так? – И я тихонечко прикоснулся губами к его губам.

– Уже лучше.

– Теперь буду тебя кормить своей любимой едой, – слезая с него, заявил я.

– Даже боюсь представить чем.

Я поймал себя на мысли, что наши поцелуи и поцелуйчики стали уже какими-то привычными, как у семейной парочки. Кормил я его прямо из кастрюли и в той же позиции, сидя на парне. Так действительно было удобнее. И приятнее… Потом я и сам ел, не слезая с Яна.

Розовому мой завтрак понравился. Но пить из моих рук он всё же отказался, кофе выдул и левой рукой. Потом мне пришло в голову с ним заниматься химией, так как алгебра для сотрясения мозга – не айс. Сидя рядом по-турецки, я махал руками. Воплощение многорукого Брахмы и греческого оратора, лично знакомого с Бутлеровым и Менделеевым. Ян послушно внимал и даже задавал вопросы. Он мне позже сказал, что в Швейцарии, где он лечился, химию совсем не преподавали, а математика там была уровня класса так седьмого, поэтому он мало что понимал в лицее.

– А история? А литература? Это вряд ли в Швейцарии преподавали?

– А это сам, интересно же…

– Что может быть интересного?

И Ян меня стал убеждать. Он даже стихи читал, наизусть! Я ни черта в этой лирике не понял, понял только, что я твердолобый боксёр: тонкие материи не для меня – всю романтику на ринге выбили.

Да, первый раз мы с ним так долго разговаривали. Без мата. Чудеса!

Потом был туалет (в этот раз без чудес). Потом я убрал систему, измерил давление, отзвонился отцу. Прибежала Машка – накормил и отправил мелкую в музыкалку. Ян заснул.

Часа в два позвонили парни, и я спустился во двор.

– Дароф! Ты чё, болеешь?

– Не-а, с розовым сижу.

– В смысле?

– В смысле, что у него сотрясение мозга. Батя, чтобы до полиции не доводить, меня обязал отрабатывать… – А самому-то мне как-то противненько от своего независимого и циничного тона. Парни челюсть отвесили. Я им рассказал без излишних эмоций и подробностей про драку с дебилами в подворотне. И ещё рассказал про родителей Яна.

– Ни хрена себе! – Муха вытаращил глаза, он так-то добрый парень. – Это ему тринадцать лет было, в полной сознанке был, когда всё случилось.

– А убийц-то нашли? – заинтересовался Дюха.

– Да не знаю я ничего, думаю в Инет зайти, порыться в давних уголовных сводках…

– Я у отца спрошу, – предложил Дюха. – По-любому дело было громкое, даже если он его не вёл, то слышал.

У Дюхи отец работал следователем в прокуратуре, правда с какой специализацией, не ясно.

– Я и думаю, что шрамы – ну очень странные на животе! – подключился Кот.

– Ты же решил, что он гермафродит! Шутник.

– Так кто ж знал! Извиняться перед ним не буду.

– Да больно-то ему нужны твои извинения!

– Миха, а ты с ним друганом сейчас будешь?

– Н-н-не знаю… Так-то он вроде ничего, нормальный, как выяснилось… Розовый только.

– Это сублимация от психологической травмы, – неожиданно выдал Муха.

– Чё?

– Ну, защита от мира такая…

– Муха, да ты умён, однако! Писихолог! – мы заржали.

– Думаю, что розовость лечится другим цветом! – поддержал ржач Муха.

– Я придумаю, как от розовости его вылечить, – самоуверенно заявил я.

Парни ушли, я тоже отправился на тренировку. Приплёлся домой уставший, уже в пять. Нужно укол розовому делать, я время, блин, проворонил.

Захожу в квартиру – запах жареной картошки. Отец, что ли, дома? Раздеваюсь и на кухню. Этот малиновый Ихтиандр стоит в «ушах», в трусах и в фартуке на голое тело и жарит картошку на большой сковороде. Просто секси! На столе уже готовенький салат расположился в глубокой тарелке и почищенная селёдка из банки. Полюбовался им с минуту. Однако нужно спасать репутацию доктора! Подхожу, тихонько трогая за плечо. Ян вздрагивает, поворачивается и… улыбается МНЕ. Всё, пиздец! Тут я точно понял, что влюбился в него, я струхнул… Начал заикаться и блеять, когда он снял наушники:

– Я-ян! Т-ты должен л-л-ежать. И это… тебе н-нельзя музыку г-громко слушать, короче, это… как его, иди уже в комнату. Я… это, д-дожарю. Ну и, типа ещё того, укол нужно сделать… Уф!

– Проблемы с речью?

– Н-нет, ну… да. И-иди уже!

– Тебя в секции ударили по голове?

– Д-да… вообще-то н-нет. Иди в кровать! Щас Машка придёт, а ты тут в этом…

– В фартуке?

– Ну и в нём тоже, вали в комнату!

– Ладно, ты только не волнуйся так, а то заикой останешься на всю жись!

Он снял фартук и выскользнул из кухни, вручив мне лопатку – мешать картошку. У меня есть время прийти в себя. Дышу. Думаю о сегодняшней тренировке. Блин, он мне улыбнулся! Потом думаю о том, что послезавтра пойду в школу. Блин, у него такие тоненькие косточки на ключицах! Думаю о том, что по физике лабораторная грозит. Блин, почему у него зрачков-то не видно? Вспоминаю, что завтра Светуля приезжает. Блин, почему он всегда в напульсниках, хочется взять его за запястья. Думаю, что у отца скоро день рождения. Блин, а когда день рождения у Яночки? Что я ему подарю? Кому? Ну так Яночке же… А-а-а-а-а! (Это я про себя кричу.)

Собираюсь, решительно иду к любимой заднице (эк меня прихватило!).

– Гони свой зад! Я уколов не боюсь, если надо – уколюсь!

– Доктор, вы в возбуждении, мне страшно.

– Страшно, это когда без возбуждения.

– Бедная, бедная моя задница!

– И что, она тебе отвечает? Поворачивайся уже!

Действую уже не очень целомудренно. Почти полностью снимаю боксёры, ставлю укол в другую ягодицу. На вчерашнем месте, кстати, синяк – не такой уж я профи! Напоследок процедуры шлёпаю его по заднице. И тут же слышу, как Ян хохочет:

– А поцеловать?

Наклоняюсь и целую в гладкую ягодицу – вернее, ставлю засос. И только тогда Ян резко разворачивается:

– Ты идиот?

– Возможно!

– Отвали от меня!

– Уже! – Я победно удаляюсь – по-моему, я справился.

Уже через час мы ели всем семейством Янкину картошку, ему было разрешено сидеть за столом (в этот раз одетым). Вечером прикатили его дядя и тётя. Привезли ему что-то, долго болтали. Я залез в Инет и взял задание по пропущенным урокам (я пай-мальчик). Потом ввёл в поисковик «убийство комаровские 20.. год». Та-а-ак! Информация есть. Но скудная.

Комаровский Эдуард Генрихович – известный в городе N-ске бизнесмен. Владелец крупной строительной компании. Его жена Ольга – хозяйка салона красоты и фитнес-клуба. Красавица. Сыну тринадцать лет, ученик такой-то школы. Фотография. ЭТО ЯН? Зайка с русыми волосиками. Так, грабители обманули ребёнка. Янку, что ли? Проникли в дом, пытали отца, хотели узнать, где деньги. Зарезали мать и отца на глазах у сына. Потом издевались над сыном. Имя не названо, но ясно же над кем. Ребёнок жив, находится в тяжёлом состоянии. Грабители думали, что он мёртв. Ушли, а он дополз до телефона и вызвал полицию. Ужас! Так. Подозреваемые взяты по горячим следам. Главный свидетель (это Ян, наверное) не может давать показания, но доказательств хватает. Суд. Ага, посадили отморозков, дали на полную катушку. Их было трое. Это максимальная инфа. Больше ничего не пишут.

Когда его родственники ушли, Машка принялась читать Яну природоведение. Я, улыбаясь, сидел в кресле и на коленках делал домашку по русскому. Идиллия! Почти. Если бы не мои Интернет-познания.

Завтра ещё один день рядом с ним. Потом я в школу – его на домашний стационар. Уже в ночи, когда все легли спать, Ян шёпотом потребовал, чтобы я никогда не трогал его задницу. И был почти серьёзен. Я почти пообещал и не был так серьёзен. Мы целовались…

========== часть 7 ==========

21 октября

Не трогать его задницу? Чёрта с два!

Всю ночь я танцевал с Яночкой, держа его именно за задницу, зная, что на его коже горит мой засос. Что танцевал? Кажется, этот танец называется пасодобль! Яночка – воплощение быка, я – воплощение тореадора. Танцевали мы в нашем спортивном зале, Ян был в легендарной, но целенькой футболке со Спанч-бобом. Во время танца я пытался ртом снять колечки с уха, но зацеплялся зубами и выдирал их с кожей. Яночка хохотал, как будто ему щекотно от этого, а я сплёвывал колечки на пол, оставляя на нём красные пятна. У розового текла из разодранного уха густая кровь, а я пытался и её слизать. Этот сюрреалистический обдолбанный танец всё никак не заканчивался, у меня кружилась голова, и я мял рукой Янкины ягодицы… Мамочки! Я вздрогнул и проснулся…

Может, лучше было бы не просыпаться? Как он тогда сказал? «Не смешно».

Ян лежал на животе, отвернувшись от меня. А вот я примостился почти полностью на Яне! Левая нога обнимала его правую ногу, рука на его заднице (вот что значит выражение «сон в руку»!), моё лицо зарылось в розовых волосах. Но вся эта живописная картина маслом – фигня по сравнению с реальным стояком. Мой член упирался в его бедро, и мне даже кажется, что в пах сердце переместилось и стучит там… Ё-о-о! Меня подбросило и унесло в душ, по дороге споткнулся и грохнулся на пол. Это вместо будильника всем страждущим на работу!

Стоял в душе минут пятнадцать, вода холодная. Дрочить уже закончил. Прижался лбом к кафелю. Что за хрень! Я что, гей? Нет, нет, нет! Я просто заигрался! Все эти поцелуи, шлепки и пируэты надо прекращать! Это расплата, зачем домогался его? Шептал в ухо и стонал в губы! Но я ведь ничего такого не хотел! Точно не хотел? Нет, нет, я не голубой! Просто утренний стояк, со всяким бывает! Кого ты уговариваешь? Дрочил-то ты на образ Марты Ивановны, что ли? Нет ведь, на светло-розовый лик Яночки, будь он проклят, ублюдок! И сон, конечно, просто отличный, best of the best! Никаких игр сегодня! Спать на диван! А если он заметил? Не-е-е, не должен, спал, как суслик! Интересно, каково это – трахаться с парнем? Фига ли я об этом думаю? Я его не хочу! Он па-а-арень! Прекратить панику! Интересно, что он чувствует ко мне? Не посылает ведь меня! Ненавижу его, почему он не останавливает меня? Ну, я попал!

Стучит отец:

– Миш, ты там что, утонул?

– Выхожу уже!

Ещё минут пять стою, медитирую: Я не гей! Я не гей! Я не гей! Я не гей! Я не…

Мантра собственного сочинения помогает плохо!

Теперь постучала Машка:

– Ми-и-иш! Ну, выходи уже!

Завернулся в полотенце. Вышел. Отец поджидал прямо у двери.

– Ты чего соскочил? Тебе плохо, что ли?

– Да уж, ничего хорошего! – прохожу мимо, на кухню, заряжаю кофе-машину.

Завтракаем втроём: с Машкой и отцом. Машка рассказывает очередную ерунду про какую-то Ритку-предательницу. Чувствую, отец тоже не слушает её. Очередные ЦУ на сегодня: днём приедет Светуля («приготовь что-нибудь»), пол в кухне бы помыть («стыдоба!»), поставить два укола, смотреть, чтоб лежал, не скакал, наушники забрать, от репетитора меня никто не освобождает… Я внимаю. И отец вдруг говорит:

– Завтра он уедет, всё пройдёт…

Встаёт и уходит, болтает с Машкой в коридоре. Я сижу в прострации. И вот думаю, за что мне такой отец достался? Сидел, наверное, ещё с полчаса – околел в полотенце-то. Пошёл в комнату, Яночка всё ещё спит на животе. Переодеваюсь, иду мыть пол – труд, он облагораживает!

Трудился я самоотверженно, выдраил коридор и пропылесосил в большой комнате. Когда возился под столом на кухне, увидел босые худые ноги:

– Я бы и помочь мог! – промолвили ноги.

– Поможешь, если ляжешь обратно…

Ноги потоптались, развернулись и на носочках обиженно удалились.

– Домою – покормлю! – крикнул я, почти извиняясь.

Ноги не ответили.

Сегодня розовый умывался сам и ел сам (хотя и в постели). Я демонстративно делал уроки. Сейчас это так называется! Тупо листал учебники и внимательно пересчитывал строчки, потом стал раскрашивать волосы Декарту в книжке. Пауза затягивалась.

– Я тебя чем-то обидел? – тихо спросил Ян.

– Не парься, чем ты меня мог обидеть?

– Тогда что за траур?

Что я скажу?

– Да всё нормально! Давай укол тебе поставлю! – даже типа улыбнулся ему.

Принёс шприц, Яночка уже на животе улёгся, зад в боксёрах отклячил. Я спустил резинку, сделал укол. Натянул обратно трусы. Положил шприц на тумбочку. А розовый так и лежит ко мне спиной, как будто ждёт чего. Задумчиво провожу ладонью по его ноге, от пятки до ягодицы. Ян напрягается, покрывается гусиной кожей. Тыльной стороной ладони спускаюсь по другой ноге. Начинаю маршрут заново, веду ладонью уже по внутренней стороне ноги и обратно. Бли-и-ин, у меня стоит!

Наклоняюсь лицом в нежную кожу под коленом и говорю синей жилке на бледной коже:

– Что ты сделал со мной, урод? Сначала превратил меня в агрессивного дебила, теперь в тряпку. А я не такой! У меня всегда всё правильно было: мечты, девчонки, друзья, спорт… И тут ты со своими нелепыми волосами. Ты не отстраняешься от поцелуев, ты не сопротивляешься, когда я лапаю тебя! Как будто это нормально! У меня ощущение, что я запачкался об тебя, твоей тоналкой, твоей тушью, твоей кровью. Ты заразен, я розовым становлюсь. Я стал противен себе… Ты прекрасен, но я, наверное, ненавижу тебя… или себя… Я хочу от этого избавиться… пасодобль, блядь…

Я целовал его ноги и говорил всё это. Зачем? Вдруг он резко развернулся на бок, ко мне спиной, и сжался в позе эмбриона, сжимая руки в замок над согнутыми коленями, лишая меня возможности трогать его губами.

Я встал и шатаясь вышел из комнаты. Сидел в большой комнате на диване два часа! Ян не выходил. В моей комнате ни звука, даже кровать не шевелится. Может, он заснул? На цыпочках подбираюсь к комнате, смотрю в щель двери: он так и лежит в позе эмбриона, глаза закрыты. Можно ли так спать? Сомневаюсь…

Вдруг ключ в двери. Приехала Светуля. О-о-о! Мишенька! Чмок в лоб! Ну, какие новости? А в Москве ужасные дожди, грязно, холодно, бр-р-р… Что ты стоишь, как неживой? Живо мне кофе поставь! Я тебе подарочек привезла из Москвы! Сквозь болтовню снимает ботинки. От неё пахнет дождём и усталостью, Светуля фальшиво бодрится.

– А Ян спит? – этот её вопрос меня ошарашил. Она знает Яна? Она знает, что он здесь? Хотя чему я удивляюсь, она – жена моего отца, он её любит, общался каждый вечер по телефону…

– Я не знаю, спит или нет.

Светуля заходит в мою комнату. Я стою в коридоре. Она подходит к розовому эмбриону, теребит его волосы (!), трясёт за плечо:

– Янчик, я зашла поздороваться. Как у тебя дела? Александр Михайлович попросил протестировать тебя…

– Недавно ведь тестировали, – тихо говорит Ян, мне плохо слышно, да и не видно, я спрятался за дверь.

– Нужно, Ян! Не дуйся. Как вы с Мишей ладите?

– Нормально.

– Тебя кормили сегодня?

– Да.

– Не нравится мне твой голос, твоё настроение! С Машкой познакомился?

– Да, клёвая…

– Тут шприц, тебе Миша укол ставил?

– …

– Ну, сейчас я что-нибудь приготовлю. Поедим и поедем в поликлинику. Надеюсь, нас Мишка довезёт.

Я отскакиваю от двери. Светуля отправилась в душ, потом что-то жарила-парила, я же сидел в большой комнате. В два часа мы сели обедать. Ян в одежде, которую ему родственники привезли. За столом говорила только Светуля. По окончании обеда она заявила:

– Ну, Янчик, давай, я тебе укол поставлю и поедем. Мишенька, ты же довезёшь нас до поликлиники? Тебе как раз потом к репетитору.

Меня вдруг в жар кинуло: засос!

– Теть Свет, я укол Яну сам сделаю!

Взял живенько готовый шприц и ампулу из холодильника, схватил Яна за руку и потащил в комнату, закрывая за собой дверь.

Ян молча расстегнул джинсы, стянул их с себя, лёг лицом в подушку.

Набрав шприц, смочив ватку спиртом, подошёл к розовому. Засос виден, меня осенило: сделаю укол прямо в эту отметину, как будто синяк от неудачной инъекции останется! Так и сделал! Ян не издал ни звука, хотя я думаю, что больно сделал ему. Почти довольный собой, стал собирать всё с тумбочки и, уже выходя из комнаты, услышал в спину:

– Трус!

Вечером Ян не вернулся к нам. Отец не сказал почему, а я побоялся спросить. Ночью лежал на Янкином месте, нюхал простыни, подушку. Как мне мерзко! Хочу его рядом!

========== часть 8 ==========

22–30 октября

В школе пересел опять за последнюю, сейчас пустующую парту. Муха даже обиделся. На уроках всё как обычно, я погрузился в учёбу. Выиграл городскую олимпиаду по химии. Сдал все лабы по физике. Мы победили в чемпионате по программированию. Сейчас готовим традиционную осеннюю забаву – дэнс-раут – это тупо дискотека с игровой программой в честь наступления осенних каникул.

Всё здорово, только розового нет рядом. Долечивается, видимо, дома. В четверг его дядя приехал к нам за вещами. До этого я успел порыться в Янкином телефоне (нифига не стыдно!), в смс-сообщениях ничего особенного, в контактах нашёл телефон Светули (!), имена, которые мне ни о чём не говорят, есть имена на английском, контактов немного, и вот оно: «Мой». Списываю номер, надеюсь, что действительно его. Пошарил по утилитам. Посмотрел загрузки – нет никаких выходов в социальные сети. Нашёл музыку – сплошной депрессняк! В читалке незнакомые фамилии (хотя нам, боксёрам, только Пушкин, Чехов и Агния Барто знакомы): Шлинк, Шмитт, Фейбер, Гамсун. Прочитал коротенькое произведение «про Розовую даму» – в шоке, чуть не рыдаю. Если здесь всё такое, то что у него в голове? Одна чернота, ничего розового.

В субботу из школы довозил Дюху до его бабушки на дачу.

– Я ведь поговорил с батяней про Яночку.

– И?

– Не особо он желал говорить, узнав, что Ян сейчас мой одноклассник. Сразу в лоб мне: «Бьёте парня?» Прикинь, он мне сказал, что узнает и лично нас изобьёт. Я стал всяко убеждать батю, что мы с розовым типа друзья, что хочется ему помочь и тэ дэ. Бла-бла-бла… Отец сказал, что убийцы тогда взяли смешную сумму: Комаровские живых денег дома не хранили, хотя вообще богатые люди были. И что сейчас Ян – наследник, бизнес его дяди – это и есть бизнес отца.

– А про само убийство он что сказал?

– Он замолк, когда я спросил, как отца и мать пытали. Сказал, что не так, как я думаю… Его родителей убили, перерезав горло. Этим уродам дали по совокупности и с отягчающими бешеные сроки. Один уже сдох в колонии.

– Яна тоже пытали?

– Отец не стал рассказывать.

– А почему Ян не свидетельствовал на суде? Суд же через много месяцев был? Парня уже отремонтировали…

– А здесь самое грустное.

– Что?

– Миш, спроси у тёти Светы своей, он в это время у неё лечился. И ты знаешь, я понял, что как суицидник…

Я резко затормозил, съехал на обочину и выпрыгнул из машины. Как всё плохо! Как мне давит в груди! Дышу-дышу-дышу. Иду в лес. Бью голой рукой по мокрому стволу сосны, больно, бью сильнее, бью левой, правой, левой… деревянная «груша» рассекла костяшки, на светлом стволе кровь. Бью ещё раз. Дюха набрасывается на меня сзади, оттаскивает от дерева, толкает на себя, мы оба падаем в грязные осенние листья. Пытаюсь вырваться, но Дюха захват не ослабил, перевернул меня и уселся сверху, прижав к земле за предплечья.

– Не смей истерить! – орёт он мне в лицо.

Потом мы пытались очистить одежду, у меня-то кожа, а вот у Андрея джинсовая курточка – вся в грязи. Дюха закурил, я не курю.

– Ты к нему что-то чувствуешь? – спросил друг.

– Я не знаю, не спрашивай, я не знаю, что это за чувство.

– Хочешь его?

– Ты псих, Дюха? Я что, похож на голубого?

– Просто с его появлением ты стал другим, ты ведь раньше никого не бил так увлечённо.

– Ты же знаешь, он сам напросился…

– Ладно, замяли тему. Знай, что я по-любому на твоей стороне, осуждать не буду. Разбирайся в себе уже! Поехали.

Тему мы действительно замяли. Больше с Дюхой мы обо всём этом не говорили. Кстати, с Котом и Мухой тоже: мне кажется, что у них сговор по моему поводу.

Тренер устроил выволочку за разбитые руки, отстранил от спарринга и от груши, все тренировки только на скакалке прыгал, подтягивался, «качался».

31 октября

Сегодня последний день четверти, но в нашей передовой школе – не как у людей – всё равно уроки! А вечером дэнс-раут. Но главное, вышел Ян. Я не ожидал, когда увидел его за нашей партой на первом английском!

– Привет! – начал я дружески.

Ян отвернулся. Но! Во-первых, он без пирсинга. Во-вторых, без тоналки! От этого его лицо выглядело прозрачным, а глаза стали ещё чернее.

Мы не разговаривали.

Сегодня бассейн. Вообще-то у розового есть освобождение, но он идёт в чашу. Потом в индивидуальном режиме нарезает сотни метров разными стилями и не играет в водное поло, сидит на скамейке, наблюдая за нами. Мы пошли в душ, а он попросился у Борисыча ещё поплавать «пару минут». Я уже оделся в форму, парни выходили из раздевалки, когда услышал, что Ян включил душ.

Я быстро прохожу в душевую, закрываю на щеколду дверь в раздевалку. Подхожу к обнажённому Яну, стоящему под струями воды, ко мне спиной. Он стоит, подняв к воде лицо и перебирая мокрые волосы двумя руками. Резко хватаю Яна за запястья, он вскрикивает, дёргается, падает на меня спиной, выворачивает голову, ошарашенно смотрит мне в глаза. Я его напугал. Его мокрые волосы облепили мою рубашку, голую шею, вода потекла по моему торсу. Я, вцепившись ему в запястья, перекрестил его руки – получилось, что я обнимаю голого парня.

– Пусти меня! – пропищал Яночка.

Я осторожно развернул его запястья к себе внутренней стороной. В бассейне он ведь без напульсников! Так и есть, на обеих руках наискосок швы. Чёртов ублюдок! Бедный мой Ихтиандр!

Я его отпустил и вышел в раздевалку, форменный пиджак, белая рубашка и даже брюки теперь мокрые спереди. В раздевалке меня ждал Дюха:

– Ну?

– Он резал вены…

И мы пошли на классный час за предварительными оценками и проповедями о важности здорового образа жизни и правомерного поведения в течение каникул.

Естественно, что Ян на классный час опоздал. Марта Ивановна была в ударе, нравоучения затягивались. У меня предварительно все пятёрки, «иду на медаль»! А вот у Яночки с математикой кранты! Типа «двойка»!

– Ян, нужно что-то делать! Ведь это обязательный ЕГЭ. Тебе очень много нужно навёрстывать. Нина Петровна очень обеспокоена!

Я поднял руку:

– Марта Ивановна, я попробую подтянуть Яна! Мы договорились позаниматься в каникулы.

– Как это будет хорошо! Все надежды на тебя, Миша, – сияла Марта.

Мой розовый сосед ничего не сказал и никак не прореагировал, после классного часа молча удалился, обойдя меня через соседнюю парту.

Сегодня вечеринка. Я запланировал важное дело. Оделся секси: узкие чёрные джинсы, пуловер мышиного цвета с треугольным вырезом, тёмно-серый блейзер. Серый и синий – мои цвета, под цвет глаз.

Дэнс-раут удался. Девчонки из параллельного класса здоровски танцевали, была игровая программа, я честно веселился, во всём участвовал. Яночки не было, и слава Богу! Учителя караулили нас только вначале, потом сидели в учительской и, я подозреваю, тоже веселились, судя по масляным глазам Борисыча. У нас тоже была заначка, некоторые парни налакались изрядно. У меня же была другая цель. В самый разгар праздника нашёл Ленку Малявину, потянул за руку за собой в кабинет истории на второй этаж. Ленка – моя бывшая. Она считалась моей девушкой, пока я не выяснил, что она трахалась с каким-то взрослым мужиком. А потом мне все уши прожужжали о том, что Ленка – настоящая блядь. Хотя блядь красивая! Блондинка длинноногая с пухлыми губками.

– Лен, мне очень надо, пожалуйста, разреши… – шептал я Малявиной в ухо, заталкивая её в кабинет и закрывая на ключ дверь.

– Что это тебя так припекло?

– Ленка, дело жизни и смерти! Не отталкивай, будь со мной… мне действительно надо…

– Какой ты! – восторженно шептала Ленка, когда я начал шарить по её телу, задирать короткое платье выше груди. Впился в её губы, она отвечает. Сладкая! Аромат вина! Языком щекочет мой рот. Лифчик не расстёгивается, поэтому я просто освободил груди, задрав его наверх. Мну, лижу соски, какая у неё упругая и приятная грудь. Кайф! Лапаю её задницу под колготками, в стрингах она как голая. Подсаживаю Ленку на парту, стягиваю колготки. Чудная картина: растрёпанная Ленка со вздёрнутым под мышки платьем опирается локтями на парту, раздвигает ноги, тяжело дышит. Я тоже уже готов, стягиваю штаны на бёдра. Мой дружок в полном порядке, натягиваю резинку. Ленка серьёзно и внимательно наблюдает.

Короче, всё получилось. Ленка подмахивала, как сумасшедшая. Она смотрела мне в глаза и на переносицу своими затуманенными голубыми глазами, чуть кося. Кусала нижнюю губу. Её грудь ритмично подпрыгивала, пританцовывала под неожиданно низкие звуки Ленкиных стонов, красота! Я разрядился достаточно быстро, но при этом почти оказался без сознания. Охуенно!

– Спасибо, Лен! – искренне поблагодарил я, когда мы уже приводили себя в порядок.

– Ты недоумок, Горбатов! Разве это говорят девушке после любви? – кокетливо прищурилась девушка, вытягивая в мою стороны губки.

– Лен, прости, но это не любовь… это просто секс. Мне было надо!

Малявина вытаращила на меня глаза, и, блин, в них блеснули слёзы.

– Лен, ты чё? Я к тебе правда очень хорошо отношусь!

Малявина влепила мне пощёчину, сжала в кулаке комок из колготок и вышла вон, не сразу справившись с замком.

Конечно, я чувствовал себя подонком. Использовал девчонку! Но больше некого! Зато я теперь уверен: я не голубой. Паника была преждевременной.

========== часть 9 ==========

1 ноября

УЖЕ СЕГОДНЯ Я В ЭТОМ ВНОВЬ НЕ УВЕРЕН!

Решил позвонить Яну – хочу заняться с ним алгеброй, чего бы он там ни думал обо мне!

Почему я решил звонить в ванной, уже и не помню – наверное, не хотел, чтобы домашние поняли, что я говорю именно с Яночкой. Включил даже воду, типа моюсь, отвалите, не мешайте.

Набираю номер. Не брал долго.

– Да?.. Говорите! Аллё!

Его голос. Я втайне надеялся, что стыренный номер может оказаться и не Янкиным. Мало ли кого он «мой» называет. Мой пёс, например! Мой любимый человек! Мой будущий репетитор по алгебре… Я так ничего и не сказал. Он нажал «отбой».

Набираю второй раз с решимостью уже заговорить.

– Алло! Вас не слышно… Кто вы? Говорите…

– Это я… – глухо сообщаю в трубку.

И розовый замолк, но «отбой» не нажимает. Я тоже молчу, хотя это как-то по-другому называется – скорее, пыхчу. Свернулось всё в низу живота в тяжёлый томительный ком, моя правая рука судорожно полезла в штаны. Член сам выпрыгнул – уже «ванька-встанька». Что же это? Немое кино отдыхает! Левой рукой держу трубку у уха, правой «шкурку гоняю», упёрся коленями о ванну, через мучительные минуты выстреливаю туда же и уже не могу сдержаться, громко всхлипываю. И с красным хуем голой задницей устало сажусь на пол, наклоняясь на стиральную машину.