Текст книги "Филофобия (СИ)"
Автор книги: Старки
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Филофобия
http://ficbook.net/readfic/1741610
Автор:Старки (http://ficbook.net/authors/%D0%A1%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%BA%D0%B8)
Беты (редакторы): Касанди
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: м/м
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, POV
Предупреждения: Насилие, Нецензурная лексика
Размер: Миди, 79 страниц
Кол-во частей: 11
Статус: закончен
Описание:
Жизнь человека конструируется из дней прошлого. У одного дом жизни – легкая ветреная мансарда, заполненная случайными гостями. У другого роскошный дворец, заставленный экзотическими артефактами. У третьего простая грубо сколоченная изба, пропитанная трудовым потом. А у него – тюрьма, в которую он замуровал себя. Тюрьма, увешанная шедеврами живописи. Сможет ли кто-либо вытащить его из этих стен? Сможет ли он сам выйти, когда пролом появится?
Посвящение:
моим новым друзьям
Примечания автора:
No Comments
Дильс в лучшие времена – визуализация от Скромняги (хотя и узнаваемая модель, но согласен)
http://i.models.com/i/db/2011/7/54132/54132-800w.jpg
http://5.firepic.org/5/images/2013-07/08/az7dj6n3blib.jpg
Фил от Скромняги
http://static.diary.ru/userdir/8/9/7/3/89731/72378995.jpg
арт от Readdraw, однорукие Фил, Серега и ботинки – http://cs617226.vk.me/v617226007/bc3f/1dDe-zrM7GA.jpg , спасибо!!!
====== 1. Отравоядный ======
– Да иди ты?!
– Я серьёзно говорю!
– Настька Куликова?
– Настька.
– Она же красотка!
– И что?
– Из–за любви?
– Ага! Но, заметь, из–за неразделённой любви!
– К этому козлу?
– Ага.
– Капец! Он продинамил её? Или чё? Поматросил и бросил? Подбеременил?
– Я понял, что вообще избегал… Она в последнее время всю гордость растеряла, таскалась за ним, подарками одаривала; прикинь, специально экзамен завалила, чтобы к нему на пересдачу прийти…
– А он?
– Ноль эмоций. По стеночке, по стеночке и наутёк от неё…
– От Настьки?
– Ага.
– Так может, он того этого?
– Которого?
– Ну… по мальчикам?
– Тоже вряд ли.
– Кто проверял?
– Камаев рассказывал, как в него втюрился их одногруппник, он городской. Тот и его отфутболил.
– Это ничего не значит. И вообще, может, у мужика тупо кто–то есть: жена, подруга, подруг, ну или дог на крайний случай?
– Уха–ха–ха! Про дога мне ничего не известно, по–моему, у него нет домашних животных. Но жены тоже нет, и муж не засвечивался нигде…
Я решил–таки предложить Лёхе пива, а то он сейчас захлебнётся слюнями, наблюдая за мной. Выразительно, одним жестом, одним кивком только намекнул… И, блин, тот схватил одну из баночек, пшикнул, подковырнув алюминиевое ушко, и присосался к моей заготовленной на райский одинокий вечер перед интернетными оконцами живительной жиже. Лёха расценил этот жест доброй воли сердобольного меня как приглашение в мой уютный бардак: окончательно стянул с себя куртку, бросил её на табуретку, выстраивая крышу для уже имеющихся там шмоток. Парень плюхнулся на мой скрипучий диванчик, явно устраиваясь надолго.
– Короче, Настьку увезли на «скорой», напилась этих… барбитуратов, что ли… Таблеток!
– У меня в ум не влазит! Как может так съехать крышак, что из–за какого–то вшивого препода накачаться колёсиками?
– Я тебе так скажу, – с видом знатока выдал Лёха, – не такой он и вшивый препод.
– Да вши–и–ивый! Он даже не защитился ещё, жалкий аспирант. А сколько ему? Тридцатник! Не меньше! И что? Он – Бред Питт, или богатенький Цукерберг? Видел я его. Ничего особенного. Серая личность. Никакой! Был бы какой самец завидный или хотя бы на бентли раскатывал…
– А чего тогда их всех прёт от него?
– Кого всех–то?
– Ну вот, Настька отравилась же! Парень этот с изо…
– Они там по–любому все шизанутые, эти графики и скульпторы! Наши же не травятся из–за него.
– Хм… В прошлом году на Татьянин день четыреста вторая группа зазвала его с собой на турбазу. Единственного из преподов. А он даже не куратор. Так он поехал, но оттуда утёк ночью. Прикинь!
– Кто–то достал?
– Да хрен знает… Он в этом семестре и у нас будет вести историю искусств. Пойдёшь? – Лёха знает, что я ещё тот ходок на теоретические дисциплины, посещаю только специальные и прикладные занятия, нахрена эта философия, психология, история?
– Ну, на первое–то занятие всяко схожу, а там посмотрим. Смотря какие у него требования. Что говорят–то?
– Говорят, что на лекциях не отмечает вообще. Баллы ставит за тесты, что выдаёт по окончании большой темы, о датах тестов предупреждает заранее. Ну и практическая работа для допуска к экзамену. Говорят, что помогает всем, на экзаменах не валит, практическую ему сдают все блистательно. Короче, не тиранит нашего брата, этакий либерал.
– Или лох… Можно же приходить только на тесты, а на лекции задвинуть.
– Почему–то не задвигают, ходят.
– В полном составе?
– Нет, конечно, в полном всё равно не бывает никогда. Но людей у него всякий раз не меньше, чем у Бабенко.
Ого! Профессор Бабенко вёл компьютерную графику, и все студенты в драку за места поближе к преподу, за право писать у него курсач или диплом. И какой–то жалкий искусствовед имеет такую же популярность? Ещё у мадам Зайцевой на дизайн–проектировании жесткач, попробуй не приди – затрахает дополнительной работой, недобаллами, пересдачами плюс ко всему гноблением. А тут добрый лох собирает аншлаги. Не поверил. О чём и сказал Лёхе.
– За что купил, за то и продал! – парировал Лёха. – В четверг последняя пара у него, вот и поглядим…
– Блин, я уже себе напланировал дел всяких… Но теперь, пожалуй, схожу, полюбопытствую.
Лёха ещё с полчаса просидел у меня, болтая о всякой ерунде. Правда, всегда возвращался к Настьке. Она ему нравится. Он переживал. И меня заразил. Не переживанием, а надоедливыми мыслями. Настолько, что когда друган наконец свалил, я сначала просто тупо просидел пялясь в монитор, не понимая, что там за картинка. А потом решительно выключил остановленное на невыразительном кадре кино, открыл «контакт».
Никогда не шарюсь по чужим аккаунтам, использую социалку для общения. А тут нашёл страничку Насти Куликовой. М–да… Девчонка она симпатичная, яркая, чернявая, с копной тёмных волос, лукаво выглядывает в полупрофиль с аватарки, причём восхитительный скат плечей оголён – ощущение, что сидит голышом. Безупречна. И чего этому старому придурку надо было? Просмотрел стену: тут много репродукций знаменитых картин, узнал Климта, Магрита, Эрнста, Мунка и ещё кучу всяких неизвестных художников – символизм, сюр, примитив, экспрессионизм. Явно под влиянием своего препода выложила все эти странности. Прокручивая колёсико на мыши, только удивлялся образам, что Настя выставила и восхищается. Оп! Фотка, на которой счастливая Куликова рядом с мистером «искусство XX века». Настя держит в руках какую–то папку – видимо, некий проект. Очевидно, что выступала на студенческой научно–практической конференции, вокруг парочки люди – явно толпа в фойе актового зала. На заднем плане Семёнов с их курса, увидев, что тут фотосессия, вытянул лицо и изобразил косого придурка. Придал фотографии живость – придурок и есть! Что же касается препода, его я рассмотрел более внимательно, даже увеличил картинку. Ростом с Настьку (хотя, скорее всего, она на каблуках), шатен, волосы короткие, причёска никакая, глаза серые, на подбородке лёгкая небритость, губы тонкие, нос… тоже никакой – ни римский, ни картошкой, ни орлиный. Улыбается, гад! На одной щеке чёткая ямочка дужкой. Но выражение лица всё равно какое–то уставшее, под глазами припухлость – мешки, в глазах нет искренности и теплоты – лёд, грязный февральский лёд. Одет тоже никак: чёрный пиджак поверх чёрного в серую полоску батника. Никакого лоска и шарма. Никакого вкуса и оригинальности. Обыкновенный–преобыкновенный. Почувствовал, что во мне неотвратимо стало нарастать раздражение. С чего бы? Оттого, что Настька на фотографии прижалась к плечу этого пошарканного хлыща? Девчонка сияет от счастья. Подпись: «В.А. и я 19 ноября. Он лучший». Под фоткой несколько комментариев:
– Семён – красава, ты лучший.
– Настюша, поздравляю, ты супер.
– И чё это мы так прижались к дяденьке?
– Отлично смотритесь.
– Он не про тебя, корова!
– Настюша, про тебя, про тебя, не слушай всяких уродин.
– Семён, ты как там оказался?
– Ликочка, обожаю тебя. Я знаю, что «про меня»))))
Последнее написано самой Настей. Видимо, ещё нет планов травиться. Кликнул на Настькиных друзей. И сразу увидел всё то же невыразительное лицо – Дильс Вадим. Преподы сейчас в «контакте» сидеть стали? Перешёл к нему. Дильс был в сети три дня назад. Нет, значит не зависает здесь. Это ясно и по другим признакам: никаких интересных ссылок и видяшек – ни одной! Информация о себе заполнена только названием города и нашего института. Фотографий ровно две – та, что на аватарке (высокомерный чел, смотрящий в сторону), и тот же чел, только весёлый, около трёх слепленных домиков а–ля «средневековье». Подписано: «Три сестры. Таллин». В друзьях у него только студенты. Наверное, использует социалку, чтобы обсуждать проекты или отвечать на вопросы по учёбе. На стене сплошные подарки. Поздравления с новым годом, с рождеством, с днём антифашиста (!), с покровом, с днём рождения (много), просто какие–то миленькие фотки: мишки, зайки, посты со смешными фразами и игрой слов, фотки подловленных на нелепом особей, выложенные стихи на фоне музыки, пара авангардных клипов. И, что характерно, отправляла не только Настя. А он не ответил ни на один подарочек, хоть бы лайкнул. Ну и тип! У него тут жизнь вовсю, а он сверху с авы презрительно взирает, уныленький божок. Меня почему–то это выбесило ещё больше. А я такой: как психану, то сразу действую.
Вернулся к себе на страничку, поставил в настройках приватности во всех опциях, кроме «кто может писать мне личные сообщения» – «только друзья». В друзья я его брать не собираюсь, а мой ник ему ни о чём не скажет. Какой–то незнакомый ему «Эф Swan». А уж моя аватарка так и подавно. На ней я ещё белобрысый одуванчик в романтически намотанном на шею жёлтом шарфе. Фотка моя, но времён ЕГЭ и художественной школы. Висит для прикола, чтобы удивлять тех, кто меня знает в реале.
Набрал быстро в личку этому самодовольному козлу: «Прёшься от себя? Долбоёб!»
И сразу отпустило, стало по–детски хорошо и радостно. Врубил Muse погромче, решил, что кино уже не буду смотреть. Увеличил фотку с кодовым названием «Три сестры», открыл графический редактор и начал ваять. Отмёл весь фон, разделил пространство на четыре части – так, что нос моего героя оказался в эпицентре системы координат, принялся раскрашивать, заливать кожу в разные унылые цвета, а вместо одного зрачка вставлю таблетку с названьицем… Так, например… Вот, есть фенобарбитал, на белом мелком диске даже написано что–то. Не знаю, этими ли таблетками Куликова травилась, но намёк очевиден. Назову так – «Личность унылая и отравоядная».
Пиво и желчь от моих творческих заскоков вокруг фотки Дильса Вадима Александровича имели весьма благотворное воздействие на моё настроение. Уже в час ночи отправил на стенку любителя поп–арта и ар–брюта его исковерканный и обстёбанный портрет, пусть любуется собой. А сам пошёл к Салу в гости, он по–любому накачивается чем–нибудь покрепче, чем пиво. Сало – так–то Ванька Саломейко, мой одногруппник. Худющий дрыщ, но сало и водку действительно поглощает тоннами и баррелями.
Весенний семестр сразу вобрал меня целиком, в первые же дни поцапался с деканом. Тот опять вопил по поводу моего неформатного вида, требовал смыть подводку вокруг глаз и вытащить штангу из брови. Альбертик помнит меня с поступления, поэтому и начал возгудать. Никак не может смириться с тем, что один из самых успешных студентов, что защищает честь факультета на профессиональных конкурсах, выглядит вызывающе. Когда я хамски развернулся, удостоив презрительным взглядом благочестивого декана, тот вообще взвыл как сирена, ибо на ободранной чёрной джинсовке мною собственноручно масляной белой красочкой было написано: «Иди нах…» Написано между тем очень красиво, готическим шрифтом. Зайцева сразу завалила заданиями, Попов на академическом рисунке тоже решил, что он единственный, на кого надо впахивать. Да ещё Серёга, мой сосед по комнате, задержался дома – позвонил, сказал, что заболел.
В четверг уже было собрался свалить с четвёртой пары. Нахрен этого искусствоведа, я устал как собака. Но Лёха всё–таки поволок меня в аудиторию, я решил, что сяду на галёрку и мирно погружусь в инет.
Даже галёрка пустая. Я с комфортом расположился: торжественно включил инет на нетбуке, приготовился к общению на форуме «Мира графики», распаковал большой сникерс, скрепил свои чёрные патлы на макушке резинкой, чтобы не щекотали лицо, снял джинсовку, оставаясь в креативной футболке, полностью покрытой разнокалиберными заплатками, вскрыл колу (хотя пиво было бы эффектнее)… В общем, нельзя не заметить, как я заинтересован в грёбаном искусстве двадцатого века.
Во–первых, Дильс опоздал. Во–вторых, на меня даже не взглянул, робко улыбнулся всей аудитории, никого не выделяя, ни на ком не останавливаясь. В–третьих, суетливо сначала искал, а потом напялил на нос винтажные очки–авиаторы. Кхекнул и заговорил. Я не сразу сообразил, что сижу с приоткрытым ртом и с банкой колы, поднесённой к губам. А ведь он просто представился, извинился за опоздание и тут же без всяких организационных прелюдий:
– Модерн – моя любовь, хотя я долго не мог смириться с его циничностью и античеловечностью, долго искал великой техники мастеров реализма и композиционной грамотности классиков. Не там искал. Искать нужно не в картинах, а в самом себе. Смотрите на полотно, а мысль и красоту ищете в себе. Всё, что обращает человека внутрь, то и есть модерн. Даже если нарисовано калом или кровью, вызывает в вас бурю возмущения и похоти. Модерн – это наше время, это торжество индивидуализма и эгоизма. А мы ведь с вами все эгоисты? Не так ли? Австрийский архитектор–конструктивист Адольф Лосс заявил: «С девятнадцатым веком покончено!» И его друзья во венской богеме, такие как Густав Климт, Оскар Кокошка, Отто Вагнер, Иозеф Хоффман, Эгон Шиле, совершили революцию в художественном мире. Эта революция открыла новую страницу в радикально–экспериментальном изобразительном искусстве двадцатого века. Начнём с философской основы модерна в искусстве…
Он не останавливался, чтобы продиктовать нам фамилии по буквам, не записывал мелом сложные понятия, не требовал фиксировать определения, не замирал предупредительно после названных дат. Вообще, он рассказывал либо окну, либо кому–то за моей спиной. Тихо, но очень эмоционально. Бодлера прочёл наизусть. Речь неровная, как увлекательная дорога, с ухабами, поворотами и офигенскими видами за окном. Потом он ещё начал показывать слайды с картинами художников. Почти на каждую у него была история. Примерно через минут сорок его лекции лёгкий пит–стоп. Он вдруг остановился, вышел из анабиоза сам и вывел из гипноза нас и спросил:
– А может, мы без перерыва? И пораньше минут на пятнадцать? А?
Все закивали головами, а я, наконец, откусил сникерс. Дильс вдруг заметил полупанка с хвостиком на макушке, а потом покосился на банку колы, грустно вздохнул.
– Выпейте! – вдруг раздобрел я и протянул колу.
Искусствовед покраснел, снял очки, протёр их о край мятого пиджака, надел обратно и нерешительно двинулся ко мне. Осторожно взял колу и жадно допил всё, что плескалось на дне. Удивлённо посмотрел на облегчённую жестянку, на меня.
– Спасибо. Что–то в горле запершило. Буду должен вам несколько глотков, – улыбнулся мне Дильс.
– Пригласите на кофе! – вдруг выпалил я.
Он схмурил брови, закусил губу и не ответил. Зашагал к доске. Напоследок рассказывал о Эгоне Шиле. Нихрена себе биография! На фоне бога Климта этот почти педофил с манией преследования выглядел жалким подмастерьем. Это практически порно Дильс разглядывал вместе с нами, не комментируя. На одной из картин задал нам вопрос:
– Как вы думаете, как называется эта работа?
Предположений было много. Оказалось: «Автопортрет мастурбирующего художника». Потом были ещё вопросы по другим картинам. Время утекло мгновенно. Вадим Александрович вдруг вскинул руку, взглянул на часы. И резко свернул беседу, выключая мультимедийку и вытаскивая флешку. Извинительно улыбнулся, сказал, что оставляет нам распечатки с заданием на выбор для первой практической работы. Подхватил сумку и буквально удрал из аудитории.
– Кла–а–асс! – после несколькосекундной паузы на весь класс заявила Малыгина Надька.
– Фига ли девятнадцатый век у нас баба Зоя вела? – поддержал ещё кто–то общий восторг «серой отравоядной личностью».
– И главное, я не пОняла, как он это сделал с нами? – задумчиво произнесла Юлька.
Я вот тоже не понял. Вроде ничего особенного, просто рассказывал. А мы сидели заворожённые. У меня на форуме знакомые уже отчаялись до меня достучаться. Я, как и все, взял листочек с темами для практической. Кивнул Лёхе, и мы поползли в общагу. И даже впечатлениями не делились. Лёха, видать, осознал, почему Настька втюрилась в препода.
Уже вечером зашёл в «контакт». Личное сообщение от Дильса Вадима:
«От тебя тоже».
Комментарий под портретом «унылой отравоядной личности»:
«Уорхолл всё равно был первым, хотя сравнение с Фрейдом мне льстит».
«От тебя тоже» – это понятно. Это ответ на вопрос: «Прёшься от себя?»
А про Фрейда к чему? Ввёл в поисковик «работы Уорхолла». Сразу нашёл портрет З. Фрейда в серых тонах, разделённый на четыре части. Всё в стилистике поп–арта Уорхолла. Блин. Это он меня в плагиате так незаметно обвинил? Что бы ему написать? Как бы уколоть? Впервые завис, подбирая слова, отодвигая на всякий случай мат. Но он написал первым:
«Не переживай, это не плагиат. Уорхолл даже хотел, чтобы ему подражали. Ты в тренде».
И ещё:
«Кто ты?»
====== 2. Экспрессионизм ======
Дильс Вадим: кто ты?
Эф Swan: человек
Дильс Вадим: я тебя должен знать?
Эф Swan: вряд ли
Дильс Вадим: к чему тогда такое внимание ко мне?
Эф Swan: у тебя интересное лицо
Дильс Вадим: не ври, оно унылое, ты сам написал.
Эф Swan: может меня именно это и привлекло?
Дильс Вадим: почему «отравоядное»?
Эф Swan: болтают, что из–за тебя девушка отравилась…
Он замолчал. И даже индикатор «Вадим набирает сообщение» не отражался. Ждал не менее трёх минут. Нет ответа. Блин!
Эф Swan: эээй! Ку–ку! Я же не осуждаю! Тем более, говорят, она жива–здорова. Хочешь, уберу портрет этот и надпись?
Дильс Вадим: нет, не убирай. И я убирать не буду. Думаешь, мне нужно к ней сходить?
Эф Swan: не знаю. Я бы не пошёл. Хотя я же не знаю, что у вас там было.
Дильс Вадим: значит, ты студент? И учишься в нашем архитектурном?
Теперь замолчал я. Очевидно же, что как только я отвечу, что я его студент, так он прекратит со мной общаться как Вадим и начнёт (если вообще начнёт) говорить как Вадим Александрович. Есть и ещё одна мысль, которая меня пронзила тут же: он по–любому узнает мою фамилию, сопоставит ник и всё равно определит, кто я.
Эф Swan: я студент, но живу и учусь в Таллине.
Дильс Вадим: здорово. Я там был один день, на пароме из Стокгольма в Питер. Мило у вас. А такая осведомлённость обо мне откуда?
Эф Swan: от друзей по инету. Они сплетничали, я и зашёл посмотреть, что за перец.
Дильс Вадим: посмотрел?
Эф Swan: ))) давай общаться?
Дильс Вадим: зачем?
Эф Swan: а почему нет?
Дильс Вадим: Ты эстонец?
Эф Swan: нет, русский. Так случилось, что живу здесь. Учился в школе у вас, живу здесь. Друзья все тоже в России. Так что я тебе не угрожаю встречей и домогательствами. Захотел – выключил.
Дильс Вадим: я скучный))) Так что…
Эф Swan: это не тебе решать. Если скучный, то выключусь я.
Дильс Вадим: я старше тебя, намного.
Эф Swan: мне бояться? Или что? Принести тебе стаканчик под вставную челюсть?
Дильс Вадим: а ты хам.
Эф Swan: зато не скучный… А ты преподаёшь? Нравится?
Дильс Вадим: преподаю. Нравится. Хотя бывает, когда я ненавижу работу. А тебе нравится учиться?
Эф Swan: нравится. Но иногда достают преподы.
Дильс Вадим: ты учишься на графика или на дизайнера судя по работе? Или просто хобби такое – раскрашивать портреты?
Ого! Нужно придумывать какую–то правдивую инфу. Вдруг он проверит? Надо хотя бы реальный эстонский ВУЗ указать. Загуглил, отыскал Таллинский университет и даже более–менее подходящий факультет.
Эф Swan: учусь в универе, факультет изящных искусств.
Дильс Вадим: а специальность? У вас на эстонском преподают?
Эф Swan: графика–дизайн. И на эстонском, и на русском…
Дильс Вадим: ты сможешь дать мне пару уроков эстонского?
Блин, какой из меня эстонец! Я там даже одного дня не был. Надо было врать про Германию, по–немецки мало–мальски шпрехаю. Но опять–таки в Дойчланде русских студентов с центром общения в русском «контакте» наверняка мало. Надо выкручиваться!
Эф Swan: а ты мне дашь пару уроков по истории искусств?
Дильс Вадим: а тебе надо?
Эф Swan: мне интересно.
Дильс Вадим: если честно, мне неохота)))
Эф Swan: а мне охота!
Дильс Вадим: тогда нам и общаться не о чем…
Эф Swan: хорошим людям всегда есть о чём поговорить… Я могу рассказать о себе, ты о себе. Я могу рассказать даже то, о чём не скажу никому, ибо ты далеко, и я никогда тебя не увижу)))
Дильс Вадим: я только не понял, почему именно мне?
Эф Swan: так случилось. Зацепился за тебя. Можем поиграть в вопросы–ответы. Задавай мне любой вопрос. Я отвечу, но искренность за искренность.
Дильс Вадим: вопрос первый: ты мне лжёшь?
Эф Swan: неверный вопрос, из разряда ловушек, ты не сможешь определить, правильно ли я ответил.
Дильс Вадим: хм, ты прав, это силлогизм. Как твоё имя?
Блин. Надо срочно придумывать какое–нибудь не своё собственное. Так, либо на букву «Э», либо на «Ф». Эдиком и Элоизием быть не хочу. Сказал ему, что из России родом. А на «Ф» что? Блин! Что за буква!
Эф Swan: называй меня Эф. Настоящее имя Фёдор. Здесь называют Феодор – Теодор – Тео. Но все зовут, как повелось в России, Эф. Ты задаёшь дурацкие вопросы. Задай что–нибудь личное.
Дильс Вадим: Красивое имя. Тео. Но буду называть тебя Эф. Разве приятно делиться личным? Ну, хорошо. Твоя самая мерзкая черта характера?
Эф Swan: я упёртый. Иду напролом и по чужим головам. Если мне что–то в голову втемяшится, то я не отступлю. Если хочу какую–нибудь вещь, то заполучу, даже если она уже не нужна мне.
Дильс Вадим: это и с людьми так?
Эф Swan: с людьми особенно. Однажды, ещё в школе, я отбил подружку у одноклассника на спор, она даже мне в любви призналась. Хотя был невозможный случай. Зато я выиграл.
Дильс Вадим: на что спорил?
Эф Swan: на деньги. Что? Я подонок?
Дильс Вадим: и ты бросил её?
Эф Swan: конечно! В тот же день.
Дильс Вадим: похоже, ты гордишься этим?
Эф Swan: не горжусь. Ты спросил, я ответил. Теперь я. У тебя были романы со студентками?
Дильс Вадим: нет.
Эф Swan: блин, скучно. Неужели ни разу? Или я неверно спросил? У тебя были романы со студентами.
Дильс Вадим: насчёт «скучно» я тебя предупреждал. Если ты спрашиваешь про эту девушку, то я не давал ей никакого повода. И никому не давал. И вообще, мой далёкий друг Эф, интересно было поболтать. Это всё!
Эф Swan: я никогда не видел портрет Фрейда от Э. Уорхолла! Просто твоё лицо! Его делит крест! Я задам другой вопрос, не уходи!!!
Я стал это строчить, понимая, что он уходит, что надо зацепить и держать. Зачем держать? Чего хочу от него? Чтобы говорил дальше. Я как будто слышал его голос: низкий, глубокий, без фальши, без шелухи в виде «э–э–э» или «ну…», с точными и важными паузами. Я как будто видел, как он тонко передаёт эмоции, не хлопоча лицом утрированно: чуть подрагивают брови, сжимаются губы, опускается взгляд, пальцами за ухо отводит невидимые локоны. У него короткая причёска, но этот неконтролируемый, автоматический жест таков, что подсказал мне ещё тогда на паре – у Вадима были когда–то длинные волосы.
Эф Swan: это просто такая фотография? Твоё лицо даже с улыбкой смотрится фиолетовым, отравленным, больным! Эй! Не выключайся! Поговори со мной…
Через паузу:
Вадим Дильс: крест? Ты так видишь? Хотя ты, наверное, прав: больной. Уорхолл не мыслил такими категориями, у него китч*.
Эф Swan: а у меня нет.
Мы ещё общались пару часов. В основном спрашивал он. «Про мою жизнь»: сколько мне лет, что я читаю, где бывал, как вышел на него, какие приоритеты в творчестве… Я почти не врал. Пришлось только гуглить Таллин. Я же только узнал о его любимом направлении с искусстве – экспрессионизме.
Дильс Вадим: Там все такие же сумасшедшие больные, как и я)))) От Ван Гога и Мунка до мохерового абстракциониста Поллока. Я тебе потом как–нибудь покажу мои любимые.
Эф Swan: разве ты больной сумасшедший?
Дильс Вадим: )) ты ж увидел крест, да ещё и цвет фиолетовый!
Уже через день я начал дёргаться. В институте Дильса не видел, и в сеть он не вышел. «Контакт» показывал, что он как закрыл тогда ночью страничку, так и не открывал её. И день, и два, и три… На третий день его подполья я осознал, что злюсь, что раздражён, да что там… просто в ярости! Конечно, я привык, что друзей – море. Раздирают на части: «Фил, может, в клуб?», «Лебедь, мы на тебя билет в кино взяли!», «Фил, давай затусим на катке!» Программа может быть обогащена тупо алкоболом с Салом и с Серёгой как альтернатива организованному отдыху. Ещё частенько геймерим в общаге (как только Сало объявляет дни борьбы за трезвость). Иногда Янка Бекасова организует зависания в богемно–обшарпанном притоне нонконформистов с чудным названием «Харибда»: каких–то особых митьковско–дадаистских принципов мы не придерживаемся, но с патлатыми, грязными художниками и новомодными матершинниками–бардами порой очень интересно перетереть «за жизнь, за настоящее искусство, за баб, за сраных политиканов, за беспросветное фьюче». Я никогда не планировал свой «досуг», он как–то налаживался сам, автоматически. А тут… Просидел всё воскресение у компа в ожидании, героически подавляя в себе желание материться на себя, на Серёгу, что не ехал, на Сало, что укатил в «Харибду» без меня, и, главное, на Дильса, что партизанил по ту сторону странички. Его аккаунт как пустая нежилая квартира, необустроенная, немеблированная, с гулким эхом чужих реплик и комментов. А я в этой квартире случайный гость, которому неожиданно достались ключи. Зашёл, а хозяина нет, даже записки не оставил.
Придурок, долбаный препод! Хрена ли я стал заходить на его страницу каждые пять минут в надежде увидеть метку «Online»? Как только он появится, я надеру ему задницу! Хотя, может, он мирно пасётся с какой–нибудь кралей в художественной галерее, где выставляют бедных, но жутко талантливых художников и авангардных, эксцентричных скульпторов. Или банально сидит перед телеком, внимая разглагольствованиям эстетствующих творцов и критиков на канале «Культура». Или недвижно сидит на диване, непременно облокотившись на подушку в вязанном чехле, и читает Фейхтвангера или Манна в пожелтевшей книжке советского издания. Или… какого хрена он не заходит в «контакт»?
В понедельник с утра пораньше приехал из своего Задрипищенска Серёга. Приволок дымно–морозную свежесть и огромную сумку, наполовину заполненную всякими деревенскими деликатесами в виде самодельной колбасы в бычьих кишках и жирной, твёрдой сметаны. Серёга – деревенский парень, но с таким вывертом сознания, что консервативная деревня с радостью изрыгнула это непутёвое дитё натурального молока и навозного аромата. Смекалка хитромудрого деревенского мужика сочетается в нём с манерностью золотого мальчика. Он увлекается соц–артом и плакатной живописью: что бы он ни создавал, у него всегда получалось нечто агитационное с изрядной долей стёба и стилизованной патетикой. Этакий Маяковский и дед Щукарь в одном флаконе. У моего друга есть одна замечательная особенность – всю одежду он шьёт сам. У нас в комнате стоит ручная швейная машинка и высокая коробка с разновеликими и многоцветными лоскутками и мешочками с нитками и фурнитурой. Серёга покупал только обувь. Непременно Джефри Веста. Обувь с задранными носками всех расцветок – с английским флагом, с черепушками по всей кожаной поверхности и с жёлтыми носами и серебряными шнурками. В «самиздатовском тулупе» с лейблами известных фирм по рукавам и нарисованным шариковой ручкой Сталиным на спине, в самовязанной шапочке–берете, в мешковатых штанах с большими карманами, набитыми разными «полезными» вещами, с полосатой тканой сумкой наперевес и при этом в стильных итальянских шузах – Серёга являл собой зубодробильное зрелище. Мой боевой раскрас, молоткастая штанга в брови, длинный лисий хвост на заду и понтовая рокерская косуха с рядом длинных неровных шипов вдоль позвоночника, которые выстраиваются в некий гребень, как у игуаны, выглядели банальным нарядом рядом с деревенским Готье.
Верный друг стащил меня за ноги с кровати и велел собираться в академию. Пока я уныло разыскивал по всей комнате свои носки, майку, джинсы, кольца, гриндеры, Серёга деловито выставлял на стол вкусности и расспрашивал о новостях. Услышав о том, что историю искусства двадцатого века читает Дильс, мой сожитель весело крякнул:
– Наконец–то нормально ИИ будем знать! Я уж думал, что так и разгребём бабызоину перхоть!
– Что ты знаешь о Дильсе? – я сконструировал совершенно индифферентный тон и сделал вид, что это просто вопрос на поддержание вежливой беседы.
– Морган его хвалил, – так же равнодушно выдал Серый. Если Лёнька Моргунов кого–то хвалит, то для него этот объект авансом получает сто процентов доверия. – Говорит, что рассказывает круто, взяток не берёт, натуру тоже не жалует, проводит крышесносные семинары совместно со спецухами, люди сразу меняют темы дипломов. Морган говорит, что всем этот Дильс хорош, кроме одного – вроде молодой ещё, а уже старик. С нормальными людьми не общается, трётся возле бабы Зои.
– А ты знаешь, что Настька Куликова таблеток напилась из–за него?
Серёга присвистнул.
– Леха говорит, что Дильс от неё бегал, а она его преследовала. Вот и добегались до финиша! – Я забрался на кровать с зеркальцем в руках и жирным карандашом стал рисовать подводку, сплетничая о нашумевшей истории. – Так вот, все говорят, что это не первый случай!
– Кто–то ещё травился из–за него?
– Не–е, не первый случай, что за ним ухлёстывают студенты, а он, как гуманоид, не понимает человеческих желаний.
– Фил, не вздумай домогаться его! – Серёга вдруг повернулся ко мне всем корпусом.
– С чего это я буду домогаться? – возмущённо выкрикнул я.
– С пизданутости! Чего, я тебя не знаю, что ли? Сейчас быстро развернёшь наступление на несчастного марсианина. Хотя бы ради того, чтобы показать, что ты настырнее и Настьки Куликовой, и самого гуманоида!
Я жеманно хмыкнул:
