Текст книги "Месть. Не стоило мне изменять (СИ)"

Автор книги: Софи Вирго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава 23

Глава 23

Вероника

В кабинете адвоката снова пахнет горьким кофе. Сквозь полуприкрытые жалюзи пробиваются полосы дневного света, ложась на полированную поверхность стола, где рядом с моими бумагами стоит бумажный стаканчик.

Елена Викторовна сидит напротив, ее пальцы сжимают такой же стакан, но в ее руках он кажется частью делового образа, таким уверенным, профессиональным. Мой чай уже остыл, но я все равно не могу сделать глоток, каждый раз, когда подношу его к губам, в горле встает ком, а в голове всплывает тот момент, когда его ладонь опалила мою щеку.

– Мне жаль, что он вас ударил, – говорит женщина, откладывая в сторону мои документы. – Такого никто не мог предугадать.

В ее голосе нет ни капли жалости, но в глазах читается легкая усталость от подобных дел. Она видела слишком много разбитых семей, слишком много жен с синяками, слишком много мужей, которые считали, что имеют на это право.

– Но, как бы цинично это сейчас не прозвучало, с юридической точки зрения, это нам на руку, – киваю, ощущая, как опухшая щека ноет при каждом движении мышц.

Для нее это на руку, для меня это на руку, и сколько в этом цинизма, она права. И увы, мне от этого не легче. Никто не должен проходить через это. Никто не должен радоваться, что муж ударил жену, даже если это помогает в суде.

– В вашем доме есть камеры? – спрашивает она, глядя в глаза. – Если есть запись, это будет железным доказательством в суде, и выставит мужа в нужном нам свете.

– Есть, – отвечаю, доставая из кармана флешку. Пластик холодный под пальцами, будто напоминает, что это не просто кусок чего-то, а оружие. Кладу ее на стол и подталкиваю адвокату. – Здесь все записи, в цвете, со звуком. Все в лучшем виде.

Елена Викторовна берет флешку, поворачивает в пальцах, будто оценивая ее вес, и чему-то своему довольно кивает. В ее глазах мелькает что-то вроде удовлетворения, не злорадства, а холодного расчета. Она уже видит, как этот маленький кусочек пластика ломает защиту Олега в суде.

– Отлично. Думаю, это сыграет на руку не только в вопросе развода, но и поможет выбить запрет на приближение к ребенку, который вы так хотели.

Пальцы непроизвольно сжимаются. Женя. Сынок. Олег не имеет права даже близко подходить к нему, и вот теперь я согласна, что можно и стерпеть пощечину, раз это защитит сына в будущем. Но какая же это горечь, знать, что твой муж, отец твоего ребенка, способен на такое, а ты ошиблась с мужчиной на роль отца.

– Это замечательно, – говорю, стараясь, чтобы голос не дрогнул от боли в щеке при каждом слове. Губы будто налиты свинцом, каждое движение отзывается тупой болью, напоминая о том, что случилось вчера. – Но есть еще кое-что.

Адвокат удивленно поднимает бровь, и я вижу, как в ее глазах мелькает профессиональный интерес, смешанный с легким недоумением. На столе между нами лежат разбросанные документы, их белизна кажется неестественно яркой под холодным светом офисных ламп.

– Что еще я должна знать? Вы сегодня не перестаете меня удивлять, Вероника. Надеюсь, вы не беременны? – на последних словах в ее голосе слышатся нотки неподдельного ужаса, и я понимаю, о чем она думает: беременность сейчас перевернет все наши планы, сделает меня уязвимой.

– Нет, я не беременна, – она даже облегченно выдыхает на этих словах, и я ловлю себя на мысли, что впервые за этот день кто-то искренне переживает за меня. – У меня есть признание человека, которого Олег нанял. Актера. Того самого, который притворялся женихом Сони в ресторане.

– Интересно. И что же он сказал? – Елена Викторовна откидывается в кресле, скрещивая руки. Ее поза расслабленная, но глаза внимательные, будто она уже предвкушает новый козырь в этой игре. В кабинете становится так тихо, что слышно, как за окном шумят автомобили, а где-то в коридоре звонит телефон.

– Что Олег заплатил ему за спектакль, чтобы успеть провернуть один финт перед разводом, – от воспоминаний меня передергивает. В голове снова всплывает лицо того актера, холодное, расчетливое, и его слова, сказанные шепотом в пустом кафе, когда он продал Олега за большую сумму, чем ту, что ему заплатили.

Невольно замолкаю, чтобы взять себя в руки, и адвокат расценивает это по-своему и немного неправильно. Ее пальцы постукивают по блокноту, ожидая продолжения.

– Какой финт? Вероника, не пугайте меня, – не верю, что ее что-то может напугать, но да ладно.

Я делаю глубокий вдох и продолжаю. Воздух в кабинете кажется спертым, пахнет бумагой, кофе и дорогими духами Елены.

– Он хотел переписать сеть ресторанов на Соню и своего друга, чтобы я не могла ничего отсудить, – женщина замирает на секунду, потом медленно улыбается. Ее губы растягиваются в улыбке, которая не сулит Олегу ничего хорошего.

– А вот это очень интересный поворот, – сколько же удовольствия я слышу в ее словах, в ее голосе. Она берет ручку, делает пометку в блокноте, и я вижу, как ее пальцы двигаются быстро, уверенно, она уже выстраивает стратегию. – Я так понимаю, эта запись тоже есть на флешке?

Киваю ей, и она снова улыбается. В этот момент я понимаю, что наша с ней цель одна, сломать Олега, и от этой мысли по спине пробегает холодок.

– Отлично, завтра все материалы будут переданы в суд, но сначала нам нужно в полицию. Напишем заявление на вашего мужа. Я поеду с вами.

– Хорошо. Поехали.

Она встает, берет портфель, и я следую за ней, в коридоре ее кабинета гулко звучат наши шаги. Стены здесь обтянуты темным деревом, на полу плотный ковер, приглушающий звуки, но наши шаги все равно кажутся слишком громкими, будто эхо предстоящей битвы.

Сегодня Олег узнает, что игра только начинается.

И правила теперь мои.

Глава 24

Глава 24

Вероника

Зал спортивного центра пустеет после тренировки очень быстро. Я стою у раздевалки, ожидая Женю, нервно перебирая прядь волос, чтобы прикрыть синяк. Тональный крем не справляется, синяк все равно просвечивает.

Тренировка окончена, дети собираются, и как всегда жду сына в стороне ото всех, там, где нет других мамочек, галдящих черти о чем. Из-за угла появляется Дмитрий. Его спортивная футболка подчеркивает широкие плечи, на его губах та самая самоуверенная ухмылка, что и в прошлую встречу.

Ну почему я опять с ним встретилась?

– Вероника, – он останавливается слишком близко, нарушая личное пространство. Его теплый, насыщенный одеколоном воздух обволакивает меня, смешиваясь с запахом пота, и нет, он ничего не портит. – Ваш сын сегодня показал лучший результат. Настоящий боец растет, – он окидывает меня оценивающим взглядом, и его глаза медленно скользят по моей фигуре, будто я не человек, а товар на витрине.

Почему мне кажется, что этот тип просто раздевает меня глазами? Хотя, почему кажется, он реально раздет меня взглядом и явно всякое якое со мной в главной роли представил. В пальцах появляется дрожь то ли от гнева, то ли от отвращения.

– Хотя, глядя на вас, не удивлен. Такая мама могла только чемпиона воспитать. А может у такой мамы должен быть только чемпион, чтобы защищал. Фигура на зависть многим, осанка королевская. Да и характер, я смотрю у вас, когда надо ласковый и нежный, а когда надо, боевой.

Чувствую, как по спине пробегают мурашки от его наглого тона, а руки чешутся от желания дать ему хорошую такую пощечину. В ушах начинает гудеть, но я сжимаю кулаки, вспоминая, что мой сын вот-вот выйдет из раздевалки. Последнее, что мне нужно, чтобы он увидел свою мать в перепалке с возможным тренером.

– Дмитрий, давайте на берегу сразу все обсудим. Вы не в моем вкусе. Все эти ваши игры мне не интересны. Здесь занимается мой сын, ему нравится его основной тренер, и из-за вашего нездорового внимания, мне не хотелось бы искать ему другое место, – говорю ровно, глядя ему прямо в глаза, но этому нахалу все равно. В его взгляде читается нечто животное, хищное, он явно привык получать то, что хочет. – И кто вообще дал вам право работать с детьми?

Он удивленно поднимает брови, но ухмылка не исчезает. Он поправляет рукав спортивной кофты, демонстрируя бицепсы, явно рассчитывает произвести впечатление.

– Ты не в курсе? – у него такой тон, словно он президент страны, и я это проспала. – Этот центр мой, красавица. И я мастер спорта, все лицензии в порядке, не волнуйся, с детьми могу работать, – он делает шаг ближе, и я чувствую, его дыхание на моей коже. – А насчет вкуса... Может, просто не попробовала как следует?

– М-да, как все печально, – цокнув, тяну слова, и не отступаю, нельзя.

В коридоре раздаются шаги, возможно, это Женя, и мне нужно закончить этот разговор как можно быстрее.

– Теперь понятно, почему слово "нет" для вас пустой звук, – холодно отвечаю, чувствуя, как волосы соскальзывают со щеки, и тут же поправляю их.

Пальцы дрожат то ли от злости, то ли от того, что этот тип заставил меня нервничать.

– Мозги на ринге отбиты в юности видимо были. Удивительно, как их вообще хватило на то, чтобы этот центр поднять.

– Я нормальный мужик, – он пожимает плечами, нагло оглядывая меня с ног до головы. Его взгляд задерживается на груди, потом скользит вниз, я чувствую себя так, будто стою голая. – Просто вижу перед собой красивую женщину и не могу не сказать об этом. Такие ноги... Такая грудь... Да любой мужик с ума сойдет и станет немного пещерным с одним единственным желанием, точнее с тремя: схватить, утащить, взять, – еще и пальцы разгибает при перечислении.

– Ну да, вы просто нормальный бабник, – поправляю его, снова пытаясь прикрыть синяк волосами, мне даже не до его пошлостей. В горле стоит ком от гнева, от унижения, от осознания того, что я не могу просто развернуться и уйти, потому что мой сын все еще здесь. – И не более того.

– Пока свободен, имею право. Как в отношения вступлю, это другое, – он наклоняется ближе. – Кстати, волосы у тебя сегодня шикарно лежат. Хотя, когда убраны, мне нравилось больше, – он резко тянет руку ко мне и убирает волосы за ухо, показывая, как ему нравится.

Мне только жалости его для счастья не хватало, но его пальцы касаются моей кожи, и по телу пробегает волна отвращения. Я стараюсь быстро это исправить.

– Идите к черту, – резко отворачиваюсь, освобождаю волосы, скрывая этот кошмар, только кажется, мне не удалось.

Дмитрий замирает. Ухмылка исчезает с его лица, глаза расширяются и в них появляется гнев. Он снова тянет ко мне руки и аккуратно, бережно хватает за подбородок, поворачивая пострадавшую часть лица к себе. Его пальцы сжимаются не больно, но достаточно, чтобы я поняла: он не отпустит, пока не получит ответ.

– Кто это сделал? – спрашивает со звериным рыком, и мне становится страшно. В его глазах что-то меняется. В них не только гнев и недоумение, в них забота. Но мне плевать. Мне не нужны его чувства.

– Не ваше дело, – коротко отвечаю ему, вырываясь. – Держитесь подальше от меня и от моего сына, по-хорошему вас прошу, иначе узнаете, какая я бываю боевая. А сейчас простите, сын скоро выйдет, мне не до вас.

За дверью раздаются шаги, наконец-то Женя выходит среди последних. Я быстро отхожу от Дмитрия, поправляя волосы, чтобы скрыть синяк.

Чувствую, что Дмитрий все еще смотрит на меня, но я уже поворачиваюсь к двери, идя на встречу сыну.

Глава 25

Глава 25

Вероника

Тренерская сверкает новеньким ремонтом. Глянцевые белые стены, черные кожаные кресла, современный стол из матового стекла с разводами от недавней уборки.

Кондиционер тихо гудит, выдувая струю прохладного воздуха, но мне все равно душно, словно меня закинули в сауну и заперли дверь, не забывая нагнетать градус. Сижу, развалившись в кресле, пальцы нервно барабанят по подлокотнику, оставляя следы на черной коже, и все не могу отпустить то, что видел пару часов назад.

Перед глазами, как навязчивый кадр из кино, мелькает лицо Вероники и этот чертов синяк. Фиолетовый, свежий, будто клеймо на идеально гладкой коже очень симпатичной женщины, которая засела на подкорке с прошлой встречи, и после которой ни одну другую бабу не хочется.

Вот только сейчас я представляю е не в постели под собой, а то, как она машинально поправляла волосы, пытаясь скрыть синяк, как губы ее дрожали, когда она говорила, что это не мое дело.

Руки сами сжимаются в кулаки до боли в суставах от понимания кто с ней мог это сделать. Не верю я в другие варианты, только муженек мог, тот, от кого она не ожидала. Как он посмел? Как посмел ее ударить? В горле стоит ком от досады, что меня не было рядом, хотя и не должно меня там было быть, а в груди разливается странное жжение, не просто злость, а что-то большее, что пока не могу понять.

На столе передо мной стоит бутылка минералки, покрытая конденсатом, капли стекают по стеклу, оставляя мокрые дорожки. Беру ее, откручиваю крышку, делаю долгий глоток. Вода ледяная, аж зубы сводит, но жар под кожей не проходит.

Хочется врезать кому-нибудь, выпустить эту ярость, но некуда.

Откидываюсь на спинку кресла, закрываю глаза и сразу вижу эти ее гордые, чуть надменные глаза... Даже с синяком она смотрела так, будто все под контролем. Но я-то видел, в глубине этих глаз пряталось что-то хрупкое, уязвимое. Ей хотелось защиты.

Игорь внезапно заходит, хлопает дверью так, что стеклянная перегородка дрожит, ставит на стол свою бутылку воды. Его лицо красное после тренировки, капли пота стекают по вискам. Он садится напротив, тяжело вздыхает, и я слышу, как хрустит его колено.

– Спасибо, что подстраховал, Дим. Сам бы справился, но колено опять подводит. Чертов возраст. Раньше три тренировки подряд мог провести, и хоть бы хны. А теперь после одной еле ноги волочу, – хрипит, откручивая крышку бутылки. Вода льется мимо рта, капает на уже потрепанную майку, оставляя темные пятна, но его это не заботит.

– Да брось, старик, какие благодарности. Ты мне сколько раз спину прикрывал? Помнишь, лет десять-пятнадцать назад, когда я того качка из "Спартака" уложил, а его дружки потом ко мне с претензиями пришли, а ты меня выручил? Так что для тебя, хоть каждый день.

Машу рукой, но внутри что-то екает. Старый тренер на семь лет старше, а теперь дружище. Сколько лет бок о бок, сколько всего прошли вместе. Я хорошо его знаю. По глазам вижу, к чему-то готовит меня, издалека заходит. Что же, подожду.

Он хмыкает на мои слова, вытирает рот тыльной стороной ладони, а потом вдруг пристально так на меня смотрит. Глаза серьезные, изучающие, будто просвечивают насквозь. Будто я не Дима, а какая-то загадка, которую он пытается разгадать, и ему не нравится то, что он видит.

– Кстати, о дружбе… – тянет, нарочито медленно, постукивая пальцами по столу. – Не надо, Дима. Серьезно, не надо.

Я перестаю ухмыляться. Опускаю ноги со стола, наклоняюсь вперед. Локти упираются в колени, ладони сцеплены. В груди что-то сжимается, предчувствие чего-то неприятного.

– Чего не надо-то? Говори прямо.

– К Веронике не лезь, – четко, без колебаний, рубит свое решение, которому я должен подчиниться. – Я ее давно знаю, еще с тех пор, как сына к нам привела. Хорошая женщина. Умная, сильная, и главное семейная. Не трогай ее, Дим.

Сначала хочется рассмеяться, прямо вот сейчас, громко, в лицо, но вместо этого сжимаю кулаки до хруста в суставах. Под кожей бегут мурашки, а в висках стучит кровь.

– И что, теперь ты мне будешь указывать, с кем общаться? Это не твое дело, Игорь. Совсем не твое.

– Как раз мое! – он бьет кулаком по столу так, что бутылка подпрыгивает и падает на бок. Вода растекается по бумагам, пропитывая их насквозь. – Потому что знаю, как ты поступаешь. Мельком увидел, понравилась, начал добиваться, а через месяц тебе уже скучно. Для тебя это развлечение, а у нее жизнь. Семья. Не надо, блин, не надо!

Вскакиваю на ноги, а перед глазами в который раз ее лицо и этот чертов синяк. В груди что-то рвется наружу, и я не могу это сдержать.

– С чего ты вообще взял, что у меня это несерьезно? – голос звучит резче, чем хотелось бы. Грубо. И я понимаю, что сейчас признался в намерениях не ему, а самому себе. – Ты хоть понимаешь, что семьи там уже нет, Игорь? Муж ее бьет. Видел ее синяк? Это его рук дело.

Тишина.

Игорь замирает. Его пальцы поднимают бутылку так, а лицо сначала бледнеет, потом наливается кровью. Глаза округляются.

– Что?! Какой синяк? – за дверью слышен топот детских ног, смех, крики, но здесь, в этой душной тренерской, будто все замерло.

– Такой, на пол щеки под тональником.

Глава 26

Глава 26

Вероника

Альбина, как всегда, пытается заесть стресс сладким, и поэтому весь дом пропах сдобой. Я сижу на мягком диване с кремовой обивкой, так крепко сжимая фарфоровую кружку, что пальцы белеют от напряжения. В воздухе висит напряжение, тяжелое, осязаемое.

Дамир стоит у панорамного окна, за которым медленно садится солнце. Его мощные плечи напряжены под темной рубашкой, массивные руки скрещены на груди.

Альбина нервно перебирает декоративные подушки рядом со мной. Мы все находимся в этом неестественном молчании.

Мы ждем явление "козла народу", как саркастично назвала его подруга. Этот человек, который еще недавно был моим мужем, сейчас жаждет попастись передо мной, выклянчивая прощение, а мажет и обвиняя, он не сказал.

И вот раздается звонок в дверь, разрывающий напряженную тишину. Звук такой пронзительный, что я невольно вздрагиваю, и горячий чай обжигает мне пальцы.

– Явился, – словно приговор выносит Альбина, и ее пальцы впиваются мне в запястье, оставляя следы на коже, и я слышу, как дрожит ее голос от сдерживаемой ярости.

Я лишь киваю в ответ, чувствуя, как в горле пересыхает. Но внутри странное, почти пугающее спокойствие, будто наблюдаю за всем со стороны. Может, это и есть та самая "точка невозврата", после которой уже ничего не будет по-прежнему?

Дамир тяжелым шагом идет открывать дверь, и через минуту он возвращается, а за ним появляется Олег. Дорогая рубашка мужа мятая, будто он не снимал ее несколько дней, волосы всклокочены, а под глазами темные круги, говорящие о бессонной ночи, и возможно не одной. Его глазах читается смесь ярости и животного страха.

– Ты совсем с ума сошла?! – начинает, даже не поздоровавшись, врываясь в комнату и сбивая плечом хрупкую вазу.

Хрусталь с звоном разлетается по полу на тысячи осколков, но Олегу явно плевать, впрочем, как и всем нам в данную минуту.

– Ты серьезно написала заявление в полиции и подала на развод?! Как ты вообще посмела?! – он срывается, в глазах безумие, как у затравленного зверя.

Я медленно ставлю чашку на стеклянный столик, стараясь, чтобы руки не дрожали. Фарфор звонко стукается о поверхность, и этот звук кажется невероятно громким в натянутой тишине комнаты.

– А ты действительно не понимаешь? Или просто притворяешься? – спрашиваю на удивление спокойно, хотя внутри все сжимается от страха. Вижу, как Альбина напрягается рядом, ее пальцы сильнее вцепились подушку.

– Понимаю что?! – он так орет, что подруга вместе со мной вздрагивает. – Если это из-за той дурацкой пощечины, то ты просто неадекватная истеричка! Это же ерунда, – с истерикой в голосе говорит это, а я чувствую, как по спине пробегает волна гнева. – Ты хочешь разрушить нашу семью из-за одного шлепка?! Бред! Ты обязана меня простить и забрать заявление!

– Обязана? – голос срывается, хотя я стараюсь держаться. – Я тебе ничего не обязана, Олег. Ни-че-го. Ты ударил меня, предал, растоптал, – говорю это, подчеркивая каждое слово, хотя внутри все дрожит от ярости и обиды. Как он смеет? Как он смеет после всего еще что-то требовать?

– О боже, какое "ударил"! – он истерично смеется, размахивая руками, будто отмахиваясь от назойливой мухи. – Я тебя пальцем тронул! Это была не оплеуха, а легкий шлепок, Вероника! Ты специально все раздуваешь! – его лицо искажается гримасой ярости, губы подрагивают, а в глазах читается животный страх. Он понимает, что теряет контроль, и это сводит его с ума.

– Мне абсолютно плевать, как ты это называешь, – говорю, замечая, как Альбина незаметно сжимает мою руку в знак поддержки. Ее теплые пальцы придают мне сил. – Факт остается фактом: ты поднял на меня руку. И это лишь верхушка айсберга.

Олег замирает. Его пальцы сжимаются в кулаки, потом разжимаются. В глазах мелькает что-то похожее на страх, холодный, липкий, как осознание неминуемой расплаты. Он облизывает пересохшие губы, и я вижу, как дрожит его кадык.

– Тогда в чем настоящая причина? – спрашивает тише, но в голосе все та же злоба, приправленная нотками паники. – Говори прямо! Я имею право знать!

– В том, что теперь ты свободен, – отвечаю, чувствуя странное облегчение, будто сбрасываю тяжелый груз. – Можешь хоть завтра жениться на своей Соне. Все доказательства измен у меня есть, и ты прекрасно понимаешь, что проиграл.

Говорю это спокойно, наслаждаясь моментом, когда его самоуверенность начинает давать трещины.

Его лицо сначала становится мертвенно-бледным, потом наливается густой краской, как перезревший помидор. Глаза стекленеют, губы подрагивают, а на лбу выступают капельки пота. Он выглядит так, будто его ударили под дых.

– Какие... Какие доказательства? – голос внезапно становится хриплым. – Каких измен? Ты рехнулась? Это что, очередная твоя бредовая фантазия?

Только по глазам вижу, он понимает, что попался, и это сводит его с ума.

Я молчу. Просто смотрю на него и жду, когда он сам себя сдаст.

Его оцепенение длится несколько секунд, а затем он вдруг резко делает шаг ко мне, рука заносится для удара, лицо искажено бессильной яростью, но Дамир оказывается между нами быстрее, чем я успеваю среагировать, его массивная фигура закрывает меня, как щит.

– Хватит, – говорит он спокойно, но в его низком голосе звучит такая угроза, что по спине бегут мурашки. – Ты уходишь. Немедленно. Иначе я тебя выкину прямо в окно, и любой суд меня оправдает. Ты понял меня?

Олег пытается что-то сказать против, открывает рот, но Дамир уже берет его за шею, прижимая немного к земле, и решительно ведет к выходу. Дверь захлопывается с таким грохотом, что все дрожит.

В комнате воцаряется гнетущая тишина, нарушаемая только нашим тяжелым дыханием, и спустя минуту, Альбина наконец выдыхает, разжимая кулаки.

Я же впервые за это время чувствую невероятную легкость на душе.

Вот и все. Близится финальный аккорд.