Текст книги "Месть. Не стоило мне изменять (СИ)"

Автор книги: Софи Вирго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава 19

Глава 19

Вероника

Тишину разрывает резкий звук уведомления на телефоне Олега, и этот звук такой громкий, что даже официант у соседнего столика вздрагивает. Муж торопливо достает гаджет из внутреннего кармана пиджака, при этом локтем задевает бокал, оставляя на белоснежной скатерти красное пятно, похожее на кровавое.

Его пальцы дрожат, когда он снимает блокировку с экрана. Я вижу, как читая текст уведомления, его брови сходятся на переносице, губы поджимаются. И я не понимаю, то ли это просто раздражение, или это еще и страх, что его спектакль вот-вот развалится.

– Простите, вынужден вас ненадолго оставить. Проблема с поставщиком, – бормочет он, вставая так резко, что стул скрипит под ним, угрожая развалиться. – Мне нужно отойти и решить вопрос. Не скучайте.

Он даже не смотрит на меня, когда говорит это, его взгляд скользит от Константина к Соне, будто он ищет у них поддержки или одобрения. Я лишь киваю, сжимая диктофон в руке до онемения пальцев от напряжения.

Он уходит быстрыми шагами, оставляя за собой шлейф дорогого одеколона, который теперь кажется мне удушающим.

Соня тут же вскакивает следом за ним под моим тяжелым, изучающим взглядом. Ее движения резкие, нервные, как у загнанного зверька. Она хватает свою крошечную сумочку, чуть не опрокидывая бокал, и я вижу, как ее рука дрожит, когда она поправляет выбившуюся прядь волос.

– Мне тоже нужно... Припудрить носик, – говорит она, и ее голос звучит неестественно высоко, почти визгливо, как у подростка, пойманного на вранье. – Я быстро, а вы тут пока поболтайте. Мне нельзя с поплывшим макияжем сидеть, еще снимут и в сеть сольют, и я потеряю потенциальных клиентов.

Не дожидаясь от нас ответа, она почти бежит к выходу из зала. Ее каблуки цокают по паркету, а розовое платье развевается вокруг ног, как паника, которую она пытается скрыть. Я слежу за ней взглядом, пока она не скрывается за углом, отмечая, как она оглядывается через плечо, словно проверяя, не иду ли я за ней. Затем медленно поворачиваюсь к Константину, чувствуя, как холодный пот стекает по спине, но внешне остаюсь совершенно спокойной.

Мы остаемся одни. Тишина между нами густая, тяжелая, как смог после пожара. Я кладу диктофон на стол, но не выключаю его, специально поворачиваю так, чтобы он не видел зеленый мерцающий огонек, свидетельствующий о том, что каждое наше слово будет зафиксировано.

Мой взгляд скользит по залу. Пара за соседним столиком увлеченно беседует, официант несет поднос с десертами, никто не обращает на нас внимания. Идеальная обстановка для откровенного разговора.

Константин откидывается на спинку стула, его пальцы медленно барабанят по столу. Он выглядит спокойным, но я вижу, как напряжены его плечи, как слегка подрагивает веко, как слишком часто он сглатывает. Он первый нарушает молчание, и в его голосе слышна легкая насмешка, но я улавливаю и нотки напряжения.

– Ну что, – говорит он, намеренно растягивая слова, – вот мы и остались с вами вдвоем. Будете брать интервью, или посидим в тишине?

Я наклоняюсь немного вперед, опираясь локтями о стол, губы растягиваются в улыбке, в которой нет ни капли тепла, только холодный расчет.

– Давай без игр, – говорю тихо, переходя на «ты», чтобы нас не услышали за соседними столиками. – Сколько тебе заплатили за этот спектакль? Я же вижу, что это постановка. Они нервные, ты скованный. Так не бывает, я вижу много людей, вижу, кто как себя ведет. От меня ничего не утаить.

Его лицо остается невозмутимым, будто высечено из мрамора. Только пальцы на секунду замирают, прежде чем он снова начинает постукивать ими по столу, теперь уже чуть быстрее.

– Не понимаю, о чем ты? – он качает головой, делая вид, что не понимает, но его глаза бегают, не находя точки, на которой можно остановить взгляд. – У тебя, похоже, паранойя. Может, тебе стоит обратиться к специалисту? Олег хороший мужик, но складывается впечатление, что не повезло с женой ему.

– Давай так, я заплачу в два раза больше, чем эта сладкая парочка, и ты расскажешь мне правду. Как предложение? – спрашиваю у него, не отводя взгляда, изучая каждую реакцию этого типа. Его зрачки слегка расширились, когда я заговорила о деньгах, губы дрогнули. Интересно. Очень интересно.

– У, как все запущено. Вероника, ревность тебе не к лицу, – он делает паузу, пьет воду, и я вижу, как дрожит стакан в его руке. – Я думал, по словам Сони, что ты умная и проницательная, а в итоге вижу женщину с поехавшей крышей на фоне сидения дома, и редкого пописывания едких и колких статей.

Я не реагирую на провокацию, лишь слегка наклоняю голову, будто рассматриваю интересный экспонат в музее. Внутри все кипит, но это нужно сдерживать.

– А я и проницательная. Советую и тебе быть таким же. Поэтому спрошу последний раз, – делаю драматическую паузу, давая словам повиснуть в воздухе, – что, если я предложу тебе в три раза больше, чтобы ты рассказал правду, и этот разговор остался между нами?

В его глазах что-то мелькает. Быстро, почти неуловимо. Но я успеваю это увидеть. Этот алчный блеск, холодный и расчетливый, как взгляд ростовщика, оценивающего драгоценность.

Он задерживает дыхание на секунду, и в этот момент я понимаю, я попала в точку. Он продажный. И сейчас решает, стоит ли менять сторону. Значит, нужно дожать.

– Подумай, денег больше, а сдавать я тебя не собираюсь. Мне просто нужно, чтобы ты исчез и сказал мне глядя в глаза правду.

Глава 20

Глава 20

Вероника

Тишина в доме давит, как ватное одеяло поутру. Я сижу на кухне, пальцы сжимают чашку с остывшим чаем. Женя у Альбины, ведь мы договорились, что он переночует у нее. Лучше так, чем он видит, как его родители превращаются в двух чужих людей, теряя человеческий облик.

За окном темно, только желтый свет фонаря пробивается сквозь листву деревьев, отбрасывая на пол дрожащие тени. В коридоре раздается звук ключа в замке.

Олег вернулся домой.

Дверь открывается, захлопывается с такой силой, что дрожит посуда в шкафу, звенит хрусталь в серванте. Его шаги громкие, резкие, будто он не идет, а скачет как бык, оставляя следы своего гнева на паркете. Воздух наполняется запахом его одеколона, дорогого, но теперь кажущегося мне удушающим, как яд.

– Ты вообще в своем уме?! – его голос режет тишину, как нож, оставляя после себя кровавые следы.

Я медленно поднимаю на него взгляд, чувствуя, как мышцы шеи напрягаются. Он стоит в дверях, лицо полно злости, губы поджаты, ноздри раздуваются. Пальцы сжаты в кулаки так, что костяшки побелели. Костюм помят, галстук ослаблен, видимо, весь вечер нервничал, метался, пытался придумать, как выкрутиться.

– О чем ты? – делаю глоток чая, хотя во рту уже давно горько, как после полыни.

– Не прикидывайся дурой, ты прекрасно понимаешь меня! – он делает шаг вперед, его дыхание сбивчивое, грудь вздымается резко, будто он только что бежал. – Ты устроила цирк в ресторане на глазах у всех! Ты меня опозорила! И тебе вообще не стыдно я смотрю.

Я ставлю чашку на стол. Звук кажется слишком громким в этой внезапно наступившей тишине. Фарфор бьется о стеклянную поверхность, и этот звон отдается в висках.

– А что, по-твоему, я должна была сделать? – голос ровный, но внутри все дрожит, как будто меня трясет. – Улыбаться и ничего не делать, когда мне звонит подруга и говорят, что мой муж целуется с другой?

– Это была деловая встреча! – он бьет кулаком по столу, чашка подпрыгивает, чай расплескивается, оставляя темные пятна на скатерти. – Она все выдумала, потому что у нее ненависть к мужикам, и она хочет тебя через такую же мясорубку пропустить, через которую она со своим прошла, а ты ведешься на ее уловки, овца! Ты больная на голову!

– Я не овца. Следи за языком, Олег. И Альбина счастливо за мужем. Не смей передергивать. Деловая встреча у тебя была? – я встаю, ощущая, как кровь приливает к лицу, щеки горят от гнева. – С цветами? С поцелуями? Ты думаешь, я слепая?

Олег закатывает глаза, проводит рукой по лицу, будто пытается стереть с себя мои слова, смыть их, как грязь. Его пальцы дрожат от раздражения. Он не ожидал, что я буду сопротивляться.

– У тебя паранойя, Вероник. Ты сама себе сценарии в голове строишь, крыша плывет от шибанутых статей.

– Нет, это ты строишь из себя супер крутого мужика, у которого все под контролем, – делаю шаг к нему, поражаясь, что он решился на этот скандал.

В голове мелькает мысль: "Сейчас, прямо сейчас я могу достать эти бумаги, швырнуть их ему в лицо, посмотреть, как он побледнеет". Но что-то удерживает меня. Еще не время. Еще не время.

– Но делаешь ты это довольно криво. У тебя ничего не под контролем. Ты даже кольцо забываешь надеть, когда к ней идешь.

Его взгляд машинально скользит к руке, и там сегодня пусто. На секунду в его глазах мелькает паника, но тут же гаснет, как погасший уголек. Он быстро прячет руку в карман, будто стыдится ее.

– Это вообще что за бред? – фыркает он. – Я его просто снял, когда мыл руки и забыл надеть.

– В пятый раз за месяц? – скрещиваю руки на груди, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. – Или ты думаешь, я не замечаю?

Олег сжимает челюсти, его дыхание становится громче, как у загнанного зверя. Вены на шее набухают, лицо краснеет.

– Твоя подруга стерва. Она тебе мозги промывает, – продолжает вести себя как ребенок, а я почему-то подхватываю это.

– Моя подруга просто позвонила и сказала правду. А ты по кругу пошел, – раздраженно бросаю ему, чувствуя, как злость подкатывает к горлу, горячая и густая.

– Правду? – он смеется, но звук этот фальшивый, злой. – Она тебя использует, а ты ведешься, как дура. Отстойная у тебя подруга.

– Нормальная у меня подруга. В отличие от тебя.

Олег замирает, его глаза темнеют, становятся почти черными. Он медленно выдыхает, и в этом выдохе вся его злость, вся ненависть, которую он копил, но не решался выплеснуть до конца.

– Значит так, – он говорит медленно, будто каждое слово дается ему с трудом из-за сдерживаемого гнева. – Либо ты прекращаешь эту истерику, перестаешь слушать всяких дурочек и занимаешься семьей…

– Или? – перебиваю, и плевать на все.

– Или ты выбираешь их. И работу. И все остальное, лишившись семьи, – он разводит руками, будто предлагает мне выбор, но в его глазах читается угроза. – Если выберешь не семью, то не удивляйся, когда что-то в твоей жизни пойдет не так.

Я смотрю на него, и внутри все сжимается в комок. Горло перехватывает, но я не позволяю себе дрогнуть.

– Ты мне ультиматумы ставишь? – улыбаюсь, в глазах нет страха, только холод. – Серьезно? После всего, что ты натворил? Ты вообще понимаешь, как смешно это звучит?

Его губы подрагивают, будто он хочет что-то сказать, но слова застревают в горле.

– Я… – начинает он, но я не даю ему договорить.

– Ты не первый раз выходишь из дома без кольца. Ты не первый раз "задерживаешься на работе". Ты не первый раз врешь, – голос дрожит от ярости, которая клокочет внутри, разрывая ан куски. – И ты еще смеешь мне ставить условия?

Его лицо искажается. Глаза становятся узкими, губы поджимаются. Я вижу, как его рука сжимается в кулак, но не успеваю отреагировать.

Он резко замахивается и дает мне пощечину, которую я не ожидала получить.

– Дрянь!

Глава 21

Глава 21

Вероника

Удар настолько сильный, что мир на секунду пропадает. Воздух вырывается из груди, и я не успеваю вдохнуть, когда пол уходит из-под ног.

Голова резко дернулась вбок, волосы хлестнули по лицу, и прежде чем я успела понять, что происходит, ноги подкосились.

Я падаю, руки инстинктивно вытягиваются вперед, но не успевают ни за что схватиться и смягчить удар.

Бедро с размаху бьется об острый угол журнального стола, деревянный край впивается в плоть, оставляя после себя волну огненной боли, которая мгновенно растекается по всему телу.

Я сжимаю зубы, но крик все равно вырывается наружу, короткий, резкий, больше похожий на стон. От столкновения меня немного ведет, голова с глухим стуком ударяется о сиденье дивана. В глазах сверкают искры, в ушах звенит, как будто кто-то ударил в колокол прямо у моего виска.

На секунду мне кажется, что я теряю сознание, мир плывет, становится размытым.

«Я могла сейчас умереть»

Если бы угол стола пришелся на висок, если бы я ударилась головой о что-то тверже… нет, господи, даже думать не хочу о том, что мой ребенок остался бы без меня.

Я лежу на полу, дышу часто и поверхностно, ощущая, как сердце колотится так сильно, что кажется, вот-вот вырвется из груди. Ладони липкие от пота, спина мокрая. Пол подо мной холодный, твердый, но я не могу заставить себя пошевелиться, тело будто парализовано, отказывается слушаться.

Но боль ничто по сравнению с тем страхом, что расползается внутри. И ярость, она тоже наполняет меня.

Эти чувства смешиваются, превращаясь в нечто острое, жгучее, что поднимается из глубины и заполняет все тело. В груди что-то сжимается, становится твердым и тяжелым, как камень. Я чувствую, как пальцы сами собой сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони, но я даже не замечаю этой боли. Все мое существо кричит об одном: "Он ударил меня. Он действительно ударил".

– Вероника! – Олег бросается ко мне, на его лице ужас. Глаза расширены, рот полуоткрыт, он выглядит так, будто сам не верит в то, что произошло. Он протягивает руку, пальцы дрожат, но я резко отмахиваюсь от него, отползая назад. Его прикосновение сейчас вызывает во мне отвращение.

– Не трогай меня! – мой голос звучит хрипло, но твердо, слова даются с трудом, но я цежу их сквозь зубы.

– Прости, я не хотел! – он тянется ко мне снова, но я отползаю дальше, чувствуя, как боль в бедре отдается при каждом движении. Острая, жгучая, она напоминает мне, что произошло. Страх на его лице сменяется чем-то другим, возможно раскаянием, но я уже не верю этому.

– Ты чуть не убил меня, подонок, – говорю, и голос дрожит, но не от слез, а от злости, которая клокочет внутри, как кипящий котелок. Я чувствую, как щека горит, наливается жаром, скоро проступит синяк.

– Ты сама меня спровоцировала! – он вдруг меняется, его страх сменяется оправданиями самого себя. Губы поджимаются, брови сходятся на переносице, он выглядит почти обиженным. – Если бы ты не лезла, не кричала, если бы просто согласилась со мной, ничего бы этого не случилось!

Я нервно смеюсь, и он замолкает, так и не договорив. Мой смеха резкий, неприятный, даже мне самой, и он пугается. Пугается того, что я не плачу, не кричу, а смеюсь.

– Ты что, издеваешься? Это я виновата, что ты меня ударил? – спрашиваю, и мне самой странно, насколько спокойно звучат эти слова. Внутри буря, но снаружи лишь легкая издевка в тоне.

Не могу поверить, что он так считает. Не могу поверить, что он действительно пытается переложить вину на меня. Это абсурд. Это безумие. Но больше всего бесит то, что он сам в это верит.

– Если бы ты не ревновала, если бы была нормальной женой, то все было бы отлично, – он говорит это так уверенно, будто действительно верит в эту чушь. Его голос дрожит, но уже не от раскаяния, а от злости. Он злится на меня за то, что я заставила его это сделать.

Я медленно поднимаюсь, опираясь на диван. Ладонь скользит по ткани, цепляется за складки. Голова кружится, в висках стучит, но я не даю себе слабины. Не могу. Не перед ним.

– Нормальной женой? – переспрашиваю я, чувствуя, как губы сами растягиваются в улыбке, в которой нет ни капли тепла. – Ты хочешь, чтобы я молчала, пока ты изменяешь? Чтобы я улыбалась, когда ты мне лжешь?

– Я не изменял тебе, сколько раз еще мне это повторить?! – кричит он, но в его глазах читается паника. Он понимает, что теряет контроль, понимает, что я больше не верю ни единому его слову.

– Врешь. Ты смотришь мне в глаза сейчас и нагло врешь, – спокойно говорю ему. Мои пальцы непроизвольно касаются щеки, и я чувствую, как кожа горит, опухает. Я уже представляю, как будет выглядеть красный след от его ладони. – И знаешь, что? Ты пожалеешь о том, что сделал.

– Вероник, прости… – он снова тянется ко мне, но я отстраняюсь. Его пальцы цепляются за мой рукав, но я резко дергаюсь. – Давай без этого. Ты просто простишь меня, и все, мы квиты.

– Нет, – мой голос звучит тихо, но так, что он замирает. В комнате вдруг становится очень тихо. – Я никогда тебя не прощу.

Я разворачиваюсь и иду к двери. Ноги дрожат, но я заставляю себя идти ровно. Каждый шаг отдается болью в бедре, но это ничего, переживу.

– Куда ты?! – он бросается за мной, хватает за плечо. Его пальцы впиваются в предплечье, но я не останавливаюсь.

– Ухожу.

– Ты не можешь просто взять и уйти! – его голос становится почти истеричным. Он тянет меня назад, но я вырываюсь, отталкивая его назад.

– Могу. И тебе не понравится, что будет после. Прощай, Олег.

Глава 22

Глава 22

Вероника

Больница встречает меня ярким светом и запахом хлорки, который въедается в ноздри, напоминая о детстве и разбитых коленках. Под ногами скрипит недавно вымытый линолеум, и на нем остаются следы от подошв.

В приемном покое полупусто, только пожилая пара в углу, где мужчина что-то тихо объясняет дрожащими губами своей супруге. Где-то вдалеке слышны шаги, и я захожу к врачу.

Врач, женщина лет сорока с короткими темными волосами, собранными в небрежный хвостик, поднимает на меня внимательный взгляд всего на секунду. В ее глазах я вижу то, чего боялась больше всего – жалость.

– Травма лица? – медсестра за столом сразу замечает мою ушибленную щеку, и ее брови ползут вверх, ведь я не похожа так-то на жертву домашнего насилия. – Подождите, сейчас врач вас осмотрит. Если есть еще травмы, можете снять одежду, чтобы не терять время.

Ее голос звучит как сквозь вату. В ушах звенит от адреналина, сердце колотится так, что кажется, его слышно всем. Я машинально киваю и сажусь на краешек кушетки у стены, и чувствую, как от нее по телу проходится волна холода.

Пока жду, когда врач закончит что-то печать, осматриваюсь.

Кабинет маленький, но уютный, на стене часы с кукушкой, так допотопно, на подоконнике пыльный кактус в горшке с отколотым шипом.

– Итак, что у вас случилось? – наконец закончив с бумажками, которые стали в современном мире важнее людей, врач уделяет мне время. Ее голос спокойный, профессиональный, но за всей этой холодностью прячется что-то человеческое, теплое.

Я молчу, просто поворачиваюсь к свету, чтобы она лучше разглядела синяк. Губы сжаты так плотно, что начинает болеть челюсть. Ее пальцы, теплые и осторожные, мягко ощупывают опухоль, и от этого неожиданно щемит в груди. Так касается мать, когда проверяет лоб больного ребенка. Так касаются только те, кто действительно хочет помочь.

Она смотрит меня долго, внимательно, и я показываю ей еще ногу. Она заставляет меня вставать, закрывать глаза, проверяет координацию, много чего. Я успеваю даже устать от такого внимания.

– Ушиб второй степени, – констатирует она, отстраняясь. В ее глазах читается опыт сотни подобных случаев. – Сотрясения нет, но завтра обязательно покажитесь травматологу, пусть он осмотрит ушиб бедра и выпишет вам больничный, ногу напрягать все же не стоит.

Сказав свое заключение, она садится на место и начинает заполнять бумаги теперь уже на меня. Шариковая ручка скрипит по бланку справки, оставляя синие закорючки, которые решат мою судьбу, да и не только мою. Когда она протягивает мне листок, наши пальцы на секунду соприкасаются.

– Вам не обязательно терпеть это, – вдруг говорит врач, и в ее глазах появляется что-то теплое, почти материнское. – Эта справка, основание для заявления. Не просто припугивайте его этой бумажкой, пишите заявление.

Я беру справку, бумага жжет пальцы, будто вся боль, весь стыд и унижение материализовались в этом листке.

– Я со всем разберусь, – говорю так тихо, что слышу только я.

Врач смотрит на меня долгим взглядом, будто хочет убедиться, что я не просто отмахнулась, но потом вздыхает и зовет следующего пациента.

Я же выхожу на улицу, и холодный ночной воздух обжигает легкие. Вдруг понимаю, что вся моя жизнь сейчас перевернулась, как песочные часы, и времени не так много до финала.

Такси приезжает быстро, и сидя на заднем сиденье, я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. Городские огни плывут перед глазами, сливаясь в цветные полосы. В отражении окна вижу разбитое лицо чужой женщины с пустым взглядом.

– Хорошо, Олег, – шепчу я стеклам, чувствуя, как в груди становится тихо. – Теперь ты мне не муж. Теперь ты просто человек, который пожалеет о каждом своем решении.

Телефон снова вибрирует. Альбина прислала сообщение.

"Где ты, черт возьми?! Женя уснул, но я схожу с ума! Что у вас там происходит?"

Пальцы сами набирают ответ, расплывчатый, спокойный, тот за который мне обязательно прилетит.

"Еду к тебе. Буду через пятнадцать минут".

И снова огни большого города, в котором ты никогда не будешь одинок, но в то же время всегда будешь один. Улицы, полные людей, но пустые по-настоящему. Я в ловушке со всех сторон, но обязательно найду выход. Я верю в это. Все именно так и будет. Я возвышусь, он падет.

Таксист везет меня осторожно, будто боится сделать лишний толчок. Вижу через зеркало заднего вида, хочет спросить, что случилось, но не решается. И это к лучшему. Не готова я изливать душу первому встречному, даже если его интерес искренний.

Когда машина тормозит около нужного дома, становится немного не по себе. В окнах горит теплый свет, Альбина не выключила лампу в гостиной. Надеюсь, сын не проснется, когда я зайду. Не хочу, чтобы он видел этот синяк, эту печать позора.

Попрощавшись с водителем, поднимаюсь к подруге. Дверь Альбины открывается почти сразу, будто она стояла и ждала, прильнув к окну, и увидев меня, метнулась к двери.

– Наконец-то! Я уже… – она замолкает, увидев мое лицо, а я улыбаюсь, неловко, на грани истерики, чувствуя, как дрожат губы.

Ее глаза расширяются, губы слегка приоткрываются, и в глазах разгорается праведный гнев, тот самый, что способен свернуть горы голыми руками.

– Это он сделал? – нет, блин, дверцей ударилась. Хочется съязвить, но вместо этого я просто молча киваю, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. – Вот же урод! – Альбина хватается за косяк, ее пальцы белеют от напряжения. – Я придушу этого урода своими руками.