Текст книги "Корона лета (СИ)"

Автор книги: Смолка Сентябрьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Женщина уникал? Ты разглядел её, Радек? Брун… постой… Брун…

– Брундехальд! – Игер выпрямился, вмиг потеряв вальяжность медведя, устроившегося на отдых в берлоге. – Неужели их ещё не перебили? Младший, ты великолепен. Наткнуться на этих гнид на Земле, на самую опасную нечисть и её прислужников… Яладжа тоже отличился, за такое – смерть. Без обжалованья.

– Брундехальд её фамилия? – я хотел знать, наконец, вытрясти все проклятые тайны, но… им что, плевать на договор с Яладжей и его упырячей жёнушкой? От меня не отрекутся, не изобьют флагеллой и даже разноса не будет? – Она, Брун… куда бы она дела ребёнка?

– Не фамилия. Брундехальд – второе имя их линии, – Сид застыл, светлые брови сошлись сосредоточенным перекрестьем, – ошибочный проект начала колонизации. С ними запрещено контактировать, порченые гены… я не разбираюсь в этой чуши, мы убивали красных, а не изучали их. Брундехальд выжили благодаря идиотам, вроде твоего Яладжи. Отказываюсь думать, зачем им дети с продуктивной смесью генов. Не наша…

– Брундехальд и их интриги – проблема Домерге, – покладисто согласился Игер и вдруг опустил глаза. Раньше, в той переломанной двадцать лет назад судьбе, он не признавал чужого горя. – А Яладжу они рано или поздно сожрут.

Неведомые Брундехальд – выродки среди выродков, так что, может, Яладжу слопают буквально. Я обязан докопаться до всего – единственный способ никогда не становиться заложником своей глупости и чьих-то заговоров.

– Игер. Сид.

Вот допью из графина и открою хренов трусливый рот. Игер пихнул меня в коленку, прижатую к разнывшемуся от страха брюху.

– У тебя хватило ума убраться от красной гадины и её спермодонора, – в голосе была только прозрачная твёрдость берилла, – так что прекращай скулить, Радек. Доказывать непойми чего непойми кому или всему свету – не всегда плохо, но всегда… больно. Ради своих завихрений ты банально подставил зад мужику, я так легко не отделался. И довольно об этом.

– Я Яладжу тоже поимел! – вышло обиженно, и они, конечно, захохотали, подлюки. Игер чуть не врезался стриженой макушкой в пластиковый борт кушетки, так его согнуло; Сид ржал, откинув голову, отросшее золото кольцами свилось на воротнике. Попробую потом не обчекрыживаться коротко, пусть земляне глазеют, красиво же.

Хэй высунулась на смех, сердито махнула отцам рукой. Веселятся вовсю, Тибет им по пупок и океан по ботинки. Я сам себя ненавижу, но они-то меня – нет, может, в том и смысл?

****

Через два дня Сайдор отпустил меня, на прощание до отказа набив линком мудрыми и невыполнимыми советами, как оно водится у медиков. Сид заявил, что от его апартаментов до Муниципального госпиталя ближе, чем от конуры Игера, свора дикарей, бряцающих оружием, – неподходящая компания для выздоравливающего, и я «пока» поживу у него. Мы летели над дырявым полотнищем сарассанских туманов, я кутался в одеяло на заднем сидении, понимая, что отец поспешил и следовало обозвать меня больным. За рассказом о клинике Сайдора чувствовалось деловитое напряжение – история Яладжи и красной Брун с точки зрения папаш не закончилась, но меня они посвящать не собирались. Узнаю после, когда взорвут очередное посольство?

«Сайдор своего рода бунтарь. Выступал за… светлые близнецы бы запутались, в общем. Чтобы в кланах отменили контрактные… на Земле говорят: браки; чтобы в линиях позволили создавать семьи, родителям – воспитывать детей и молодым дали самим выбирать путь. Вывез Сайдора какой-то добрый инопланетник», – Игер обернулся с водительского кресла, подмигнул мне, скрывая тревогу. «Спасли ретрограда от наказания. Радек, инъектор у тебя в кармане, если паршиво, достань», – Сид процедил это с одинаковым презрением к моей слабости и к бунтарству виролога Сайдора, я не послушался, только подтянул одеяло и поторопил Игера: «А дальше?» Но Сид не унялся: «Сайдор – полукровка, воспитывался в поселении при замке Берилла, у него извращённые понятия об уникалах. В семье несколько человек, а у меня были сотни братьев и сестёр, разница не в пользу кретинских теорий. Радек, лекарство». Я хотел ввернуть: чем помогла папаше номер один его огромная родня, когда он сам оступился? И удержался, заметив цепкий ястребиный прищур. «Меня прижало однажды, никакой виролог бы не… Сайдора я нашел случайно, он принимает всех – видал эту обезьянку Хэй? – уникалы и здороваться не станут с внучкой ренегата, отдавшего свои гены черномазым», – Игер старался; я опять прикусил за перья готовое вспорхнуть замечание. Предателя, которого столько лет люто «обожают» сородичи, неразборчивый Сайдор тоже принял.

Седые вихри вкручивались в днище кара, скорость падала, клонило в сон, и сердце бухало от невозможной и тоскливой иллюзии. Под нами не пластиковые пики Сарассана – безбрежная и горькая степь Домерге, нависают чёрные стены цитаделей, рвут туман сигнальные лучи. Не хочу. Не сейчас. Свидание с родиной требует сил – для драки.

Предложение «пока» погостить растянулось на месяц с лишком. В один из первых же вечеров в доме Сида я решил воспользоваться нервозностью, дожать как следует. Не верилось, что они струхнули из-за моей попытки подохнуть, может, папаши и сами не верили. Пунктуально лепили на меня инъекторы, возили в госпиталь на кошмарные процедуры, бдительно пресекая порывы удрать из-под колпаков, нашпигованных медицинскими ерундовинами. Мои родители и потрясённое удивление – совсем не сходится, но именно так они и держались, будто каждые проведённые втроем сутки вгоняли их в столбняк. Меня тоже, просто у больного всегда есть время подумать.

По информсети крутили спортивный канал – рифлёные подошвы во весь салон, брызги пота, запах взбаламученного мокрого песка, рёв тренированных желтокожих парней, сражающихся с тёмно-глазурными здоровяками. Соревнование команд двух столиц Афро-Азиатского Союза, с Браем бы я смотрел, не отрываясь. Папаши пренебрежительно фыркали, земной спорт их не занимал, но скачущие по стенам жеребцы спасали от нежданной тесноты семейного очага. Я вошёл тихонько, сел на краешек палевого дивана и приказал копытным погаснуть.

– Ртуть и Берилл имеют отношение к Яладже и Брун? – кто-то же должен быть храбрее и вытащить на солнце самое важное. А важного накопилось – отсюда до Домерге. – Ну, я не забыл то лето в Европе, и хватит корчить амнезию. Всё помню. И смерть моего… деда, и клановые заморочки, только не понимаю ни хрена! Выкладывайте.

Они глядели на меня с испугом, почти со злостью, ещё бы. Их заставляют определяться: семья мы или выдумка воспалённого стрессом воображения. Меня заколотило, когда Сид потянулся к своему курительному ящику, а Игер уставился на голые колени. Никаких интимных рубашек с разрезами, шорты и майка – заметил бы он, как Сид на него облизывается. Не пожелают отвечать – уйду, и они недолго останутся вместе.

– Ртуть мы немедленно отсекли. Ты им не интересен. Пока нет, – Сид раскурил архаичную сигару, прикрылся дымком. Снова «пока», ненадёжность, подвешенность бездомного эмигранта. Ладно, я согласен, только сироту в набор не включайте.

– Положение изменилось, – ага, Игер явно вертел этот ядовитый разговорчик, раз нашёлся без запинки, – клан Берилл давно успокоился, Ртуть меньше всего жаждет его разворошить, потому нас… тебя, Радек, оставили в покое. Сид прав: оставили до поры.

Не давать им передышки – гнуть, напирать, чтобы вывалили всё, и пусть сон после потеряю. Я соскользнул с удобного валика.

– Почему именно меня? Я-то никого не… родню не убивал.

Оба скисли, каждый на свой лад – Игер чуть не сплюнул на роскошный ковер из натуральной шерсти, Сид луком выгнул надменный рот.

– Вроде ты сказал, что всё помнишь. Короткая же у тебя память, – Сид с досадой потёр острый подбородок. – Ты наследник! Единственный законный наследник их мерзкого клана, чтобы Марей в щепки разнёс тот день и час, когда я впервые встретил берилловых.

– Не зарывайся, – Игер тяжело перевёл дух, – а то я ведь тоже могу кое-что припомнить. Радек…

Он повернулся ко мне, торчащему посреди выдержанного в домергианских тонах салона – дерево, бледные оттенки и запах сухой травы, – и улыбнулся. Светло и без сожалений. Я перетрусил от этой улыбки, отшатнулся от пьяной синевы. Игер может свернуть шею на счёт раз, раздавить, будто гусеницы железной махины из старинной хроники, но страшно в нём другое. Он не смирился. Нечто кипит внутри, таясь под шелухой эмигрантского бытия, как под бронёй загорелых мускулов прячется гладкая белизна, а под маскировочной чернотой линз – яркая и яростная синь. И если выплеснется… ну, во мне та же кровь – и накуролесила она с избытком.

– Ублюдок занял твоё место. Он подобрал клан Берилл, когда Ртуть уже побеждала, подобрал, как шлюху в земном борделе, и пользует. Старший сын моего отца, тебе дядя, бесплодная дрянь, мутант, огрызок… отец не расправился с ним, хотя уговаривали… теперь он правит кланом, видимо, никто не стремится нарушить перемирие. Но у ублюдка нет наследников – и не будет, рано или поздно ты им понадобишься, Радек. И вот тогда…

Игер объяснялся не со мной – с теми, кого не вернёшь, с голубыми светящимися камнями у подножия замка Айторе, но суть я уловил. Все у них ублюдки, мутанты, твари и ошибочные проекты! Что за ад эта Домерге? Радоваться надо, что мы оттуда убрались! Но до драки дойдёт, жизнь уникалов длинней людской.

– Он хочет сказать, что пройдут годы и Берилл явится по твою душу, а следом и Ртуть, – флегматично бросил Сид и затянулся очередной сигарой из чёрно-золотого ящичка. Вот кто смирился, принял правила, а что ему оставалось? – У нас особо не было вариантов. Прикончить тебя младенцем, в том разваливающемся планетнике, где ты… Игер, помнишь, какой он был сморщенный и пищал, не затыкаясь? У тебя выбор шире. Покажи себя землянином, может, Ртуть и Берилл отстанут.

– Я как-то не рассматривал младенцев, – огрызнулся Игер, дёрнул за растянутый ворот майки, – не по уши в кровище оглядываться по сторонам.

Меня мутило. То ли от лекарств, то ли от правды, а мы лишь в начале. Хорошо, до них долго доходило, нужен ли двум беженцам ребёнок или обойдутся, но, когда дошло, они, что же, специально не учили меня психотехникам, всем фокусам уникалов? Берегли, выходит? Чтобы не рехнулся, не полез за подвигами на родную планету, не ввязался в войну кланов? Радек Айторе – землянин и вне игры. А гордое имя замка – так, нервы пощекотать.

Я велел системе продувки воздуха увеличить напор, подставился под свежий, хрустящий, точно зимнее яблоко, поток. Планетарная развалюха неслась в атмосферу, мои отцы – юные, захлёбывающиеся отчаяньем – боролись с неуправляемыми рычагами, молились мёртвым богам, не веря ни во что, кроме самих себя. Они не могли удержать рассыпающийся кораблик, потому что один из них лежал со вспоротым животом, а второй откачивал младенца. Часто ли они думали, что всмятку грохнуться о поверхность было бы удачным жребием?

– Мне это снилось. – Они не удивились, переглядывались измученно. – Тот планетник. Как будто я в нём падал, вот смехота… скажете вы, наконец, кто меня выносил?! Имею право!

– Тебе настолько интересно? – Сид вбил окурок прямо в деревянный подлокотник. – Принципиально, как сунуть Яладже и не считаться оттраханным простофилей? Это касается только нас, уяснил?

– Мы за всё в ответе, мы оба, – Игер откликнулся сдавленно, точно я его пытал. Кашлянул в кулак и продолжил с кривой ухмылкой: – Знаешь, что, младший? Пойди прими лекарство и свяжись с тем типом, как его там… своим дружком с двести восемнадцатого уровня. Кажется, Сид его прилично прижал, парень до сих пор гадает, что стряслось… вали, словом, к себе.

Я растёр по щекам холод и поплёлся в комнату, милостиво выделенную мне Сидом. Не растерзали друг друга, и на том спасибо, выздоровею я ещё не завтра, не отвертятся – придётся говорить со мной, слушать себя. И беречь драгоценную шкурку наследника Берилла им больше не позволю – для почина заставлю показать технику с крыльями, Ястреб я или кто? И Браю звякнуть не лишнее, неужели Сид угрожал ему?

Я качнулся на приступке, собираясь спросить, чего папаша наболтал Браю, и прикусил стянутую инистой плёнкой губу. Они всё так же сидели на белёсом диване, придвинулись – лист не втиснешь, и Сид ткнулся головой Игеру в плечо. Руки со ссадинами на костяшках портили аккуратную причёску, ласкали солнечные пряди, гладили шею в низком вырезе рубахи, тень ложилась на припухший рот, шепчущий просьбы или приказы. Ну, им точно не до меня – и замечательно. Не обидно ничуть.

****

Сида я подловил на упоении от провороченной сделки. Отец явился навеселе, в приёмной спутал команды автоматике, и нас оросило противопожарной пеной вместо бодрящего ароматизатора. Помогая убирать воняющие химикатами оранжевые хлопья, я прикидывал, как извернуться и заставить учить меня.

Папаши отпускали шуточки о Яладже, перчёные, едкие и не злые, но я и без того не забывал. Слонялся по комнатам, спасаясь от нетускнеющих подсказок. Чёрная Аша, психологиня со своими пророчествами, пушистые метёлки у сизой воды Конго; рёбра занесённых песками космопортов, отлитая из железа статуя – мой дед Алари Спана, каменистый, в багровых проплешинах, шар у далёкой звезды; кредит на мультяшки, ласки Яладжи на моих бёдрах – и с каждой ночью они всё настойчивей; выбитое стекло, полёт-падение и уголья в глазах Брун. Мотай башкой, зажмуривайся, налетая на стены, – бесполезно, память не отступит. В путанице дорог я должен выбрать одну, по которой пойду, не спотыкаясь, иначе клыкастая западня защёлкнется вновь. Понять не значит простить, вот уж нет. Справиться с понятым, взять под контроль, зажать в тиски – совсем другое дело.

Сиду купание в пене настроения не испортило, сбрасывая мокрую одежду, он насвистывал, клокоча горлом на низких нотах. Ничего не будет легко, тогда какого дьявола церемониться? Я сел рядом с отцом и рассказал ему, как падал из гнёздышка Яладжи и Брундехальд и почему не убился. Сид перестал свистеть, пальцы замерли у ворота куртки. «Хочу, чтобы твои крылья всегда были со мной. Ты поможешь?»

Сид Леттера, увёртливый делец, воплощение хитрости и расчёта, согласился. Я ведь загнал его в угол, точно по наследственному рецепту. Игер застал меня на полу, а Сида – надо мной в палаческой позе. «Радек, технике группировки мышц учат с младенчества. Выруби на хрен мозги! Не дыши! Не дыши, сказал. Чувствуешь, приподнимает?.. Никаких крыльев не существует, болван, это концентрация и мышечный спазм. Лезь на диван, повторим. Давай – на выдохе. Не дыши!»

Игер потоптался в дверях, налил себе выпить, уселся в сторонке, наблюдая, как сынок отбивает задницу об пол. Ничего, я и Игера дожму, не всё сразу. Справляться со страхом превращения в уникала надо постепенно.

В следующем месяце, в шорохах листопада и блеске алых предутренних зарниц, вестниц осени, я почти постиг дыхательное издевательство. Тело приноровилось, слушалось абсурдных для человека инстинктов, и достижением безумно хотелось похвастаться кому-то, кто не учился эдаким трюкам с детства. Ну и надавать по зубам крапивной дряни. По зубцам, точнее, фреева пасть оскалилась в положенный срок, как и предупреждал виролог Сайдор. Выдернула из сна, скрутила на испачканных простынях, и я до рассвета валялся, моргая в потолок, воюя со стыдом. В грязно-розовых сумерках прокрался мимо папашиной спальни, долго пил воду, косясь на запертую дверь. Брай пошлёт меня и будет в своём праве, я бы и сам послал. Любовь лепит из безжалостного механизма продолжения рода корону божества, любовь – не крапивная похоть, но мне-то чуда не досталось. Пока – не досталось, и светлый Фрей не виноват, а Брай уж тем более.

****

Кар завис над побуревшими листьями «укрой-дерева», их трепало ветром, сбрасывало на землю с грохотом бетонной плиты, листопад в Сарассане – та ещё картинка. Брай вздрагивал от шума, хватался за руль, ковырял обшивку сидения. Он нервничал, а мне было не до того. Широкие ноздри, коричневые крапинки около носа и раскосых азиатских глаз, полные, сейчас надутые губы, и весь Брай такой близкий, соскучившийся и свой.

– Ну, вышло у тебя с кредитом? – Брай явно не представлял, о чём говорить. – Передай своему ненормальному папаше, что я к твоим выкрутасам отношения не имею!

– Уверен?

Брай отодвинулся подальше, чтобы не коснуться ненароком, и у меня свело живот. В задумке два плана, гхм, переговоров. Я выкладываю ему всё как есть – и он меня вышвыривает, выкладываю – и сегодня ночую у него. А примерки короны летнего бога на курчавую голову в планах не значилось.

– Кредит мне не дали, я наврал. – Его ладони совсем рядом, шершавые, тёплые, родные. – Разозлился на родителей, на тебя. И сорвался. Слушай, Брай…

– Твой отец меня чуть не пришиб! – он въехал по рулю раскрытой пятерней, набычился. – Ты вообще соображал? Шантажировал их, а они тебя… мать твою, Радек, мой отец разбился в каре, я его и не помню, мама рассказывала… придурок, тебе так повезло! Где ты шлялся и во что влип?

– У меня нет матери.

Он вздёрнулся, отпрянул, но я поймал за локоть:

– Не будем о родителях, ладно? Они отдельно, а мне надо объяснить… не перебивай! – заведусь о папашах, конца муторным рассуждениям не предвидится, а я сюда не мучиться притащился, да и нечего все ошибки валить на Сида с Игером, сам постарался. – У меня был мужик, ну, любовник. За деньги. Кредит, ага, пятьдесят тысяч йю.

Брай выругался, вывернулся из хватки, и правильно, иначе б и о контракте на брюхо поведал. Достаточно уже откровений.

– Я не человек, Брай. – Очередной лист громыхнул мимо, задел борт машины. Мы оба сопели так, будто ветер шурует в наших лёгких, дерёт на части.

– Полубог хренов!

– Нет. Но и не уродец, – я схватил его за куртку, за воротник, чтобы надёжней. – Не знаю, люблю ли я тебя, ищу чего-то или уже нашёл, но тут не останусь, пойду дальше, доберусь и поимею. А к тебе всё равно вернусь, вернулся… заткнись!

И поцеловал его – прямо в разлапистые ноздри, он фыркнул, поперхнулся, приоткрыл пухлый рот, а закрыть я ему уже не позволил. Влез нагло, раздвинул мягкие горячие губы и терзал до тех пор, пока Брай не сдался, не обнял за шею.

– Не любишь – хочешь, так? – он придерживал меня, стараясь совладать со взбесившейся крапивой, она ещё как заразна. – Скотина ты, Радек.

Я мог бы ответить, что от скотины и слышу, потому что он уже тёрся об меня, на том план и стоял, хм. Мог бы нашептать сказку о златокудром Фрее и о короне, которая Браю сейчас очень шла, потому что «хочешь» легко становится «любишь», по крайней мере иногда, и не всем же двадцать лет брыкаться. Но я попросту сунул ему в ладонь инъектор, позаимствованный у папаш, стиснул пальцы поверх кулака, заглянул в карие заполошные глаза. Потом повернулся боком, поднял рубашку и кивнул – лепи, владей. Брай, я бы поклялся, в жизни не видал домергианского контрацептива, но острые зубцы подгоняют мысли, как бичом, и он мигом сообразил. Приклеил полоску, разгладил, я потянул его руку вниз, под ремень штанов, и он ахнул придушенно. Простить – значит взять, обуздать, а такую возможность я ему предоставлю. Ему и себе, сотру ночь с Яладжей, прикончу свою глупость, выберу дорогу. А ястребиными крыльями похвастаюсь завтра.

В лифте мы хватали друг друга за все места, целовались, бесстыже вталкивая языки, нас чуть не расплющило дверьми, а когда добрались до квартиры на нашей верхотуре, я приспустил штаны с трусами и шлёпнулся поперек кровати, покорно выставив задницу. Брай от этого ошалел, обернувшись через плечо, я видел, как он раздувает африканский нос и облизывается, чёртово животное. Он лёг на меня, не особо нежничая, вставил, так у него зудело.

Не первый раз, но мне чётко показался первым – никаких штуковин с анестетиком, только медицинская мазь, припасённая в кармане, было больно и здорово неловко, по-настоящему, без подвохов. Брай вгонял, меняя ритм, выскальзывал, поправлял и драл меня за волосы, я поддавался и орал в голос. И сжался удовлетворённо, когда он спустил в меня, беспорядочно тычась губами в затылок. А потом я не мог подняться, в зад будто воткнули средних размеров бревно, ёрзал на кровати, ругал Брая и клялся затрахать его до смерти. Он похохатывал и отворачивался смущённо, в карих глазах светился дурацкий восторг. Перевернул меня членом кверху и стал сосать, причмокивая, а я раскинулся на покрывалах и командовал им, пока речь не отказала, и остались мерные стоны, жалкие и развратные. Брай так и заснул, щекой на моём измазанном семенем животе, крапивной сволочи это понравилось, и даже в забытьи она требовала продолжать.

****

Линком вопил, как сирена стражи, я вскочил, не продрав зенки, и вместе со мной всполошились Чучела и Огонёк. Разбуженная стационарка заскрипела, выкашляла в остывший к утру воздух фигуры – ого, Брай прилично улучшил манеру рисовки. Его любимчики для разнообразия не махались с чудовищами – мирно сидели на мшистом стволе, Чучела огромной лапищей похлопывал Огонька по спине, неугомонный проглотил что-то ядовитое, не иначе, вон как плюётся. Юмористический момент в геройском бытии, точно. Но Сид, протиснувшийся между двумя олухами в доспехах, юмора не оценил. Отец степенно поправил воротник-стойку, заколотую очередной безделушкой, стоимостью в половину муниципальной домины, мазнул жёлтым сарказмом по голому похрапывающему Браю, по моей спешно намотанной на бёдра простыне.

– Чьё это… творчество? – Сид брезгливо тронул пальцем доспех согнувшегося в коликах Огонька. – Надеюсь, не твоё? Шлемы так не крепятся.

Я подмигнул Чучеле и Огоньку – выручайте! На Домерге не признают искусства без пользы, а уж мультяшки для папаши вовсе сущая дрянь. Но я, оказывается, и впрямь скучал по нарисованным парням, по несуразным пробуждениям, даже по пяткам Брая, торчащим из-под сбитого комом покрывала. Может, если представить Чучелу и Огонька как рекламу снаряжения или оружия, их удастся всучить?..

– Помнишь «Сою без границ», Радек? – Сид отмёл порыв поздороваться, постучал по украшению на вороте, запуская таймер. – Напряги свою хвалёную память, с сегодняшнего дня ты там работаешь. Познакомлю владельца и персонал с новым мальчиком на побегушках, и не благодари. Будешь отвечать за транспортировку, отгрузку, вести систему платежей – конторка не богатая, рук не хватает. Жду тебя в каре через пять минут, поторопись, или придётся добираться самому.

Я привстал, закряхтев не хуже Огонька. Внизу совсем не сыто ныло, свербело, и дрожали коленки, но Сид, шельма въедливая, уже исчез, и высказаться было некому. Купил он эту «Сою», что ли? С папаши станется. Тайком накрыть бизнес, впихнуть туда сынка, платить хорошие деньги – и запахать до осатанения, чтобы не рыпался, не совался в домергианские склоки, не донимал родителей своими «научи-покажи». Я поднял с пола одежду, прищурился на мерцающих типов в броне и решил, что линзы нацеплять не буду – пусть Сид врёт в синющую чистоту, видит Игера и совестится. Ну, совести у папаши негусто, зато Сид столько сил положил, чтобы запереть Игера на Земле, не пустить на Домерге – вдруг со мной повторять не рискнет?

Смуглый зад Брая, как нарочно, подставился под шлепок, я не отказал себе и насладился сонным бурчанием.

– Восстань, повелитель рухляди! Проводи героя на подвиги.

The End