Текст книги "Корона лета (СИ)"

Автор книги: Смолка Сентябрьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Очухался, Радек?

От эдаких загонов не очухиваются – они навечно. Брай остановил голограмму, чтобы точнее примериться к хвосту монстра, покосился через плечо.

– Жрать у нас нечего… или погоди… вроде концентрат молока остался, – он вздохнул, будто нанялся опекать меня, как Чучела непутёвого Огонька. – Ты отцу говорил про проект? Знаешь, если бы на меня набросился родной сын с шантажом, я бы тоже его послал.

– Хватит про них! – я заорал, закашлялся, сбавил тон. – Нет у меня родителей. Никогда не было. Может, они теперь заведут другого сына, будут над ним кудахтать, хотя сомневаюсь… на себя не накудахчутся, твари!

– Чё? – Брай встал и сделал то, чего я хотел и отчего удрал бы в Атлантику и на Африканский Рог на одном рейсе: обнял меня, прижал локти к рёбрам. – Они там оба ошивались? Вместе, да? Радек, наплюй! Завтра пойдём в банк, проверим, дадут ли кредит… и все обстряпаем, ну… идиотина, не брыкайся… Раздевайся, давай.

Он стаскивал с меня штаны, куртку, рубашку и целовал. Изворачиваться пришлось знатно, в нашей комнатёнке не до сексуальных игр, от стола до койки пара метров, не больше. Уложил под себя, навалился этим своим африканским жаром, кипящим желанием, сунул ладони в трусы, накрывая сразу и мошонку и член. У Брая руки ухватистые, жёсткие, даром, что художник, и умелые. Уж ласкать он со мной наловчился, иначе никак. Я втолкнул язык между мягких губ, облизал поочерёдно, скользко, кругло, сосёшь, как морскую гальку. Представил во рту твёрдый, готовый трахать член, и колени сами собой разъехались, пуская Брая дальше. Он оттянул в сторону мои трусы, надавил ниже мошонки, погладил – по его ладони размазалось влажное, вязкое, кончу на счет три…

– Брай… как обычно, ладно?

Я тёрся об него, стараясь удержать курчавую тупую голову ровно, бормотал в губы, засовывал язык глубже, и меня аж подбрасывало. Живот свело, яйца закаменели, а Брай тыкал пальцем в сухую дырку, будто оглох. Когда-нибудь он забьёт на уговоры, на молчаливые сделки и отымеет меня, и едва ли я стану сопротивляться.

– Радек, твою мать… – он тряс башкой, распластывался на мне, воткнув член куда-то в пупок. Шорты с Брая сползли, задница подставилась прямо под ладони, я вцепился в неё, стиснул выпуклое, поджарое. – Нагни меня сам. Я-то не забере… херова кровать!.. не будет у меня ребёнка… да твою же мать, скотина! Раздвинь ноги, ну!

– У меня матери нету.

Логичное замечание, особенно когда дать и взять охота до дурноты, до тягучих покорных всхлипов, когда тебе суют пальцы в рот, заставляя смочить слюной, а потом осторожно вводят туда, где всё сжимается тисками. Я ахнул, вскинул бедра, чувствуя медленные тычки, запустил ногти Браю в поясницу. Он имел меня, гладил внутри, растягивая там, где не желало расслабляться, садняще надавливая на чёрт разберёт какие нервные окончания; член его, с набухшей головкой, тёплый и гладкий, елозил по моему лобку. И мы целовались, трахались языками, ощупывая нёбо и глотку, стукаясь зубами, перепутываясь взмокшими прядками. В заднице у меня точно развели немаленький такой костёр, жар поднимался по спине, стекал в мошонку, я потянул Брая на себя, он всадил мне пальцами крепче – и влага выплеснулась на живот. Кончал я долго, вжимая зад в матрас, дергаясь навстречу ласкающим рукам. И впрямь все мысли отшибло, хорошо-то как. Разлепил ресницы, увидел Брая над собой – тот дрочил себе, размашисто, остервенело, хватался за моё колено и глаз с меня не сводил.

Мы свалились рядом, дышали так, словно на нас муниципальная домина взгромоздилась со всеми своими тремястами уровнями. Брай покопался под вмятой подушкой, нашел пульт стационарного линкома, отрубил голограмму. Ревновал, что ли, к Чучеле? Налюбуется мультяшка на меня голого, обкончавшегося, с раскрытой дыркой, и оживет? Голограмма потухла, а потом вдруг распахнулась над нами зеркалом. Преследуют сегодня зеркала. Электроника глючит одинаково или мне требовалось нас увидеть, а линком послушался? Около уникалов техника иногда гонит, проверено. Увидел: сытую смуглоту Брая – заалевшие губы, пятна на скулах и широких плечах и себя – колени раздвинуты, светлые иголки волос прилипли ко лбу, а глаза точно, как у Игера, когда он вышел из спальни Сида. С сине-стальной растёкшейся радужкой, сумасшедшие, властные.

Брай убрал зеркало, хмыкнул разморённо. Старый матрас, одолженный его матушкой, бугрился под спиной, и я перекатился на Брая, чтобы расправить. Отодвинуться он мне не позволил, примостил гудящую башку на грудь, погладил вдоль хребта – внизу отозвалось возбуждённо. Во время зачатия для уникала долгий оргазм нормален, но убедиться у меня случая не представится, ни за что.

– У тебя вид, будто ты меня поимел, – Брай потёрся щетиной, кожу закололо, – прямо самец-победитель… ну, чего тупишь, Радек? Мы встречаемся год, вместе живем три месяца, пора б попробовать, тебе не кажется? Повтори курс анатомии – мужики-люди не беременеют! А если… если ты понесёшь от меня…

– Завязали об этом! – заткнуть бы ему рот, но сил двигаться нет. – Я тебя предупреждал сразу: с трахом обломись.

– Да послушай, не ори, – Брай уже похрапывал сонно, скоро уймётся, – забеременеешь, ничего страшного… считаешь, я свалю, как твои родители?

Ничего я не считал, вообще не задумывался о всякой ерунде, меня оно не касается! Домергиане не хранили в открытом доступе детали своего дикого процесса воспроизводства, папаши делились сведениями скупо, научили кое-чему – и гуляй. Я на их слова не полагался, у них-то осечка случилась. Риск не оправдан, и точка. Брай не понимает, ему легко рассуждать.

Я подлез ему под бок, Брай подгреб ещё поближе, зная, что во сне всё равно откачусь на край. Наверное, секс избавляет от последствий неудачной психотехники, меня отпустило, в висках тоненько лопались пузырьки, ныли освобождённые от напряжения мышцы, только веки склеивались.

– Теоретик долбаный… спим!

****

Солнечный шторм швыряет о переборки, ледяные струи лупят по телу, стынут руки на рычагах – мы падаем, светлые боги, падаем! Тошнота подпирает язык, распухший, шершавый, воды перед смертью не глотнёшь… жжёт лицо, надо опустить щитки, но от холода не скрыться, он повсюду, обнимает, давит и рвёт.

– Радек! – Окно нараспашку, осатанелый сквозняк мечется от стены до стены, постель промёрзла, точно на снегу лежишь. И Брай трясет меня, выдирает из глупого, чужого сна: – Да вставай ты! Там это… вроде твой отец прикатил. Такой, ну… на военного похож.

Руки онемели до кистей, торчащая из-под покрывала задница, кажется, покрылась коркой льда, головы не поднять, и ещё Брай над ухом верещит. Чёртовы сарассанские продувки, жить не могут без мороза!

– Закрой окно… Брай, будь человеком, – я закутался в покрывало, зажмурился, прикрыл больной затылок подушкой, и тут же холодный поток ошпарил вновь, – дай поспать.

– Твой отец приехал, дурик! – Брай выпутал меня из спасительного тепла, усадил на постели, кинул комок тряпок. – Одевайся. Я с ним говорить не пойду.

Голос сиплый, дребезжащий, Брай не из пугливых, но Игер кого угодно в дрожь вгонит. Отец приехал… да-да, уже бегу, папа!

– Скажи ему, чтоб убрался.

После вчерашнего встречаться с папашами – всё равно что клизму делать. Да и с чем Игер пожаловал? Заявить, какое ничтожество ему досталось в сыновья? Вызнать про «Сою без границ»? Я свалился ничком, замычал бессильно. Выйти бы на площадку, сунуть в гладкую рожу Игера нагруженную деньгами карточку, пусть бы он врубился – я богат, сам справился, без вас, подлюг, и проваливайте! Или пусть бы они полюбовались на меня в выпуске информслужб: владельца доходной корпорации, с домом в пригороде, спонсора любовника-режиссера мультиков… вот ведь бред, светлые боги.

– Я предупредил, что ты спишь, а он… в общем, велел: быстро – или он тебя в трусах вытащит, – Брай пихнул меня под ребра. – Трусы-то твои вон, на полу валяются. Лучше не напрашиваться.

Встану и разберусь с ними до конца. Я кое-как соскрёбся с койки, втиснулся в штаны, набросил куртку, в санблоке торопливо плеснул водой в лицо, пару раз вздохнул глубоко, ощущая ползущую по телу изморозь. Холод собрался в груди сосредоточенным, тугим комком – главное, попусту не растратить. И не представлять, что будет, если я пошлю папаш туда, куда заслужили.

На межуровневой площадке ветер свистел, как в сказке про великана, давным-давно занятная вещица попалась мне в сети. Домергианская байка для малышей, прославляющая божественных предков белой расы, несущих людям свет и благодать. У великана украли жену, посадили на корабль, плывущий по морю, не верни он беглянку, началась бы война. Великан встал на берегу, поднатужился и дунул – корабли снесло на луну, даже волны отступили, обнажив дно. Неверная жена утонула вместе со всеми, прямо как я сейчас. Тону в слепящем ветре, в прозрачно-сизых облаках, в своих страхах. Это они меня наградили, паршивые гады, не избавишься.

Правильно я их хором обругал – где Игер, там и Сид, и наоборот. Сидят рядышком на парапете стоянки каров, болтают, точно на приём явились, точно не случилось ничего вчера и они меня вновь не предали. Надо переключить внимание, иначе психотехника полетит к чертям, а я растекусь истеричным помётом.

Снеговые макушки Тибета плывут в облаках, солнечные лучи расчерчивают город, отскакивают от зеркальной чистоты гор и возвращаются обратно, к белым кубам домов. Наш двести восемнадцатый уровень по утрам – вылитая дорога в небеса, хоть картины пиши. Я шёл к моим отцам, считал удары сердца, стараясь дышать в такт, и воображал, что иду… ну, к тому великану, к светлым прародителям нашей расы, пусть я никогда не узнаю о них, не прочту тайных легенд Домерге, и никто не сажал меня на колени, чтобы рассказать сказку. Не узнаю много чего, не задам вопросов, от которых у меня череп трещит, не пойму, кто из папаш таскал ребёнка в утробе девять месяцев, а потом сдал в интернат, кто из них падал в планетарном кораблике, цеплялся задубевшими пальцами за рычаги и звал владык света на помощь. Сон, наяву пережитый кем-то из близких, с уникалами случается, но я нелепая, незавершённая заготовка и никогда не стану собой.

Соседи, конечно, впечатлились. Тётка с выводком плосколицых детишек, разгружавшая покупки из кара, так засмотрелась, даже пакет уронила. Ветер поволок упаковку по лужам, тётка потрусила подбирать, а ребятёнки собрались поодаль, раскрыли рты. Оператор стоянки потёр африканские вывороченные ноздри, покосился в сторону папаш, будто прикидывал, не вызвать ли стражу. Привычная штука, на меня тоже пялятся, сторонятся в лифтах, обходят на лестницах, а служащий муниципалитета, надзирающий на уровне за порядком, постоянно спрашивает, заполнил ли я миграционный допуск.

Папаши непрошибаемо щурились, чхали они на любопытство, и на пробирающий до костей сквозняк, и на отпрыска, растрёпанного, точно сваливший из ночлежки доходяга. Сид, затянутый в офисный костюм, – чёрный воротник-стойка под горло, на груди линком, оправленный в какую-то драгоценную, отсвечивающую рубином хреновину, – выразительно глянул на готовый к старту кар. Накинул на голову капюшон, пряча от ветра уложенные волосы. Игер упёр ладони в колени, наклонился, под плотными штанами заметно, как нетерпеливо вздуваются мускулы. Тёмные линзы не сотворят из уникала человека, но, когда нет безумной синевы, смотреть на него не так жутко. Я давно смирился со сходством, с их отказом его признать, но опять попался, споткнулся на ходу, идиот кромешный. Даже этими, едва ли всегда осмысленными, попытками замаскироваться мы одинаковы. Сид стрижется коротко, перекрашивает пламенное золото в тусклый песчаник; подражая стильным метисам, оставляет иголки из волос, клином сходящиеся на лбу, чтобы сгладить горбинку – у цветных таких носов не бывает. Я украл у него причёску и радовался, точно сам изобрёл. Игер подсказал мне, что придумать с глазами, чтобы люди не шарахались; хорошие линзы, которые можно носить постоянно, мне не по карману, и я надеваю дешёвую пакость, от нее чешутся веки…

– Долго ты здесь живёшь? – Сид скривился на мой голый живот, заляпанную чем-то куртку. Ясно, они делят «безграничную сою», Игер примчался вытрясать подробности первым, а Сид повис у него на хвосте и пытается всех запутать. – Что это за дыра?

– Тебя выгнали из колледжа? – Игер спрыгнул с парапета, прошёлся перед нами, как премированный хищник в геопарке. – Я же спрашивал, когда подвозил: почему не в учебные корпуса? Радек, ты иногда проветриваешь извилины, а? На такой высоте нельзя жить постоянно. Земляне помешались на экономичности, но ты-то должен соображать.

– Мне тут нормально, – от обалдения концентрация необратимо сыпалась, и я стиснул кулаки, – и вообще… вам-то чего? Живу, где хочу. Слушайте-ка, дорогие папы!..

Сам я себя слышать перестал, и дыхание пресеклось, будто ножницами перерезали. Сейчас скажу им, и всё. Всё.

– Вам же срать на меня было, так? – я поперхнулся холодным пузырем, глотка заиндевела. – Ну и срите дальше! Обжимайтесь, сколько влезет, а ко мне не приближайтесь. Я вам никто, и вы мне не нужны!

Правда, чуть не сдох, а они взирали на меня, как на тётку-растеряху с детишками, на очередной идущий на посадку кар. Жёлтые и фальшиво чёрные глаза с одинаковой раздраженной скукой – врезать бы обоим!

– Вот что, – Сид повертел рубиновый линком, постучал по нему ногтем – у меня через час встреча за сто километров отсюда. Потому вопрос – ответ. Ответ, Радек, а не детские капризы. Вначале поясни, где ты узнал про «Сою без границ» и чем успел напортить?

– Ты говорил с хозяином «Сои»? – Игер сунул руки в карманы, напружинился. От него несло удачным сексом, налитой до краев уверенностью – или мне мерещилось со злости. – И про учёбу… сколько ты заплатил директору колледжа, Сид? Лично я – тысячу йю. Неужели отчислили?

Учёба для выпускника интерната бесплатная, что ещё за новости! Родичи переглянулись, Сид тронул цепочку линкома.

– Успокойтесь, к хозяину «Сои» я и близко не подходил, – контроль держать ещё удавалось, папаши чувствовали сопротивление и не слишком напирали, – можете его раскручивать.

А теперь пожать плечами и уйти, пока не расклеился, не опозорился снова. Развернуться к бетонной громаде, которую Сид обозвал дырой, и топать в свою жизнь, где никаких фокусов, только убожество. Игер заступил дорогу – просто сделал короткий шаг, тёплая волна ударила в меня, разрушая морозный комок. Сволочь… вот почему они не учили меня владеть хитростями уникала – чтобы без усилий загонять щенка в будку.

– Подведём итоги. Ты вылетел из колледжа, потерял отличное жилье за государственный счёт, работу не нашел и не искал, охотишься за лёгкими деньгами. Радек, для чего тебе понадобились две тысячи йю? – Игер выдавит из меня любую информацию и вытрет ноги. – Это немаленькая сумма. Наркотики? Долги? Или твой дружок…

– Оставь его дружка, – Сид вдруг рванул цепочку на груди, линком блеснул алым и шлёпнулся в лужу, разбрызгивая топливную муть и грязные дождевые капли. – Красиво? Так ты смотришься рядом со своей «шоколадкой», Радек.

Я заморгал, глаза ел ветер, мешая видеть, мешая понять… а когда понял, горячая сила Игера будто втекла в меня, заклокотала, толкнула вперёд.

– А я вырос среди «шоколадок», отец. – У Сида дрогнули уголки губ, но меня уже было не сбить насмешкой. – И знаешь, иногда они умеют любить. Для тебя это слово с другой планеты.

– Про парня не согласен, – Игер нахмурился деловито, – мы не знаем, чего у них там, Сидди, и нас их отношения не касаются. Пусть расскажет о деньгах, тогда решим, как поступать.

– Любовь… – Сид переступил через лужу и свой дорогущий линком, стряхнул капюшон с волос, – мы в чужом мире, болваны. Нашёл бы приличного партнёра, Радек, не пришлось бы заниматься вымогательством. Этот парень ниже тебя, он цветной. Затащил в высотную задницу, сляпанную из радиоактивных блоков, здесь же фонит на пределе…

– Мы вместе отсюда выберемся! – Папаши знали о Земле куда больше, чем передавали официальные сводки, возможно, Сид и прав насчёт муниципальных домов и насчёт цветных тоже, но гадить на Брая я ему не позволю. – Обойдусь без вашего участия. Проваливайте!

– Весьма интересно. Любовь для тебя не оправдание связи с низшим, – Игер протянул это так, что Сиду сплохело, аж посерел под тщательно наведённым загаром. – Поздновато откровенничаешь, Ястреб Леттера.

Папаша номер один выпустил когти и заклекотал. Конечно, ничего подобного он сделать не мог, но иллюзия вышла полной – они застыли напротив друг друга, степной крылатый охотник и несущаяся под гору стальная глыба, а я опять оказался лишним.

– Игер Спана, рад был повидаться. Я сотру твой контакт в линкоме.

– Взаимно, Сид. Не утруждайся, я тебя не потревожу.

Не разжимая губ, рычащей домергианской скороговоркой, словно бы вчера они не лежали в постели, не сидели только сейчас на парапете, соприкасаясь бёдрами и локтями, не заимели общего наследника огромной и адски вонючей кучи несчастий и недомолвок. Мне удалось их поссорить, хотя не «Соя» стала тому причиной, и едва ли до папаш дошло то, что я им пытался сказать.

Игер снял с ремня на поясе скромный, без всяких рубинов линком, по которому он, впрочем, мог связаться с наёмниками на разных континентах, надиктовал цифровую комбинацию.

– Радек, если хочешь получить две тысячи йю, объясни мне зачем, – он устало потёр бритый висок, – наркоту я оплачивать не буду.

Сид кивнул, точно проглотил своё красноречие, – банковская карточка хранилась у него во внутреннем кармане растерявшего лоск костюма, он вынул её, небрежно щёлкнув по пластику. Инопланетяне – иначе не назовешь.

– Отправляйтесь к чертям собачьим оба, – секундное пронзительное удовольствие и сразу лютый страх. – Вы мне не родители, а я вам не сын. Подавитесь деньгами, долбаной соей, подавитесь!..

Я помчался через площадку наискось, чтобы быстрее, чтобы не увидеть, как они торопятся к карам. Бежал – и ветер слизывал солёную слабость с моих щёк.

****

Бесы рогатые! Я прыгал на одной ноге, стараясь разом попасть в штанину, не перевернуть стационарку Брая и скачать с неё кредитные документы. Захламленное мультяшками корыто пыхтело, как стадо мясных буйволов по весне, подвешивало файлы, а заодно и мой не новый линком. Христианская мифология очень кстати, когда опаздываешь, у кофейных таких богатых оборотов не имеется. В выпускной группе интерната я ухлёстывал за почти белой девчонкой, её мать командовала сектой поклоняющихся Христу, и мы два года ездили на собрания. Хороший повод выбраться из интерната, прокатиться по городу, выпить чего-нибудь покрепче сока. Христиане божились, что их религия куда старше терраформирования, адепты Великой Богини насмехались, мол, древнее их идолища на земле вообще ничего не выдумали, ну а Сида с Игером верующие в Иисуса бесили до содроганий. Потому-то я исправно посещал моления, старательно заучивал байки про ад, рай, чертей и бесов и спорил с папашами, считавшими, будто именно христианское нытьё превратило европейцев в добычу цветных.

Я всегда с ними спорил, это как гонять по кольцевой трассе заброшенной подземки – водилось в Сарассане весёлое развлечение, стоившее десятков жизней. Скрежет по стёртым рельсам, бесконечные ржавые тупики, обрыв в пропахшую болотом темень, взлёт на железный гребень и снова глухой тупик. Вот срань, стационарка зависла намертво, Брай меня перепилит бамбуковым лобзиком – под стать китайским пращурам… обещал же не думать, не вспоминать, мы – не семья, каждый сам по себе, и ничего не изменилось. У меня никогда не было отцов, я прогнал пустоту, послал не существующее, и хватит! Корыто получило кулаком по корпусу, заурчало и вырубилось.

Так, давай-ка не психовать. Нас с Браем ждут в банке, получим кредит на две тысячи, купим оборудование, выбросим рухлядь в утилизатор или подарим ночлежке на пятом уровне – и привет мультикам. Склепаем нормальный ролик, чтобы на студиях не морщили носы, покажем продукт – вылизанных, всех из себя геройских Чучелу с Огоньком, – зря я корпел в колледже сетевых технологий? Будет, как я хочу, и без папаш, без их подачек. Не их хренова забота, чего я бросил колледж, за собой пускай следят… уберутся из башки эти ублюдки, наконец?

Липучка на ширинке истрепалась, тряпку тоже пора в мусор, ладно, курткой прикрою. Я присел на корточки, подлез под стойку с плоским электронным корытом, которое Брай гордо именовал Повелителем Желаний и сотней других помпезных кличек, тесные штаны врезались в промежность – сразу горячо жахнуло внутри, яйца поджались, заколотило в висках, и мутный тяжёлый спазм прокатился по телу.

Ну… вовремя, как обычно. Раз в полтора месяца превращаться в возбуждающегося с полоборота борова, в истекающий спермой студень, в ненасытную, спятившую похабень ужасно весело. И так последние лет пять, спасибо любимым папам, будь они… по-христиански требовалось проклясть, но все проклятья давно кончились, повторяться неохота. Я выдернул штекер из сети, вспотевшие пальцы дрожали, воткнуть обратно удалось с трудом. Стационарка затарахтела, и я похлопал её по боку:

– Не подведи, чудище, нам документы сдавать. – Электроника учуяла магнитный резонанс или что там генетики Домерге напихали в уникалов, завелась, замигали датчики на здоровенном, размером с блюдце корпусе. Доисторический монстр, щедрый подарок дяди Брая, папаши бы померли со смеху. – Тебе хочется на покой, мне хочется трахаться, купаться в упакованных пачками йю, свалить туда, где пожарче, трахаться, и… не тормози, говорю!

– Что ты там бормочешь? – Перекрытия в муниципальной домине тонкие, не поспоришь – дерьмово тут жить, зато слышно, как Брай плещется в санблоке. Намыливает грудь и живот, а у меня нутро сводит. – Мы опаздываем, Радек!

Рухлядь вразумилась, выплюнула в стенку папку с файлами на кредит, я установил скачку и, расставив ноги, заковылял в санблок – липучки разъехались, член торчком, уродский секс-гигант на марше.

Брай проспал, в душ не полез, для скорости мылся над раковиной – вон на покрытие не ступить, лужи кругом, линком в мыльной пене. И по спине Брая течет мыло, по мокрым, круглым ягодицам… я обнял его за талию, прижался сзади, член улёгся в ложбинку.

– Сгинь, опоздаем! – он отмахнулся локтем, отпрянул. Сейчас пройдет, затяну знакомую узду, и пройдет. Отыщу деньги, налажу дело – неважно что: сою, мультики, да хоть поставки маринованных гусениц с Эпигона – и предъявлю папашам за всё, и за этот колючий, бесконечный стыд – тоже.

Линком запел у порога – вызов из банка, нельзя не ответить. Брай выругался, окатил меня пеной; ухоженная девица в форменной красной рубашке возникла в мыльных брызгах, поправила курчавые локоны.

– Соискатели кредита номер одиннадцать тысяч девятьсот девять, Брайден Тамир, Радек Айторе… – она увидела нас, кашлянула. – Вы не в банке, надеюсь? Можете не спешить, вам отказано в займе. Наш банк не считает возможным…

– Это ещё почему? – Брай схватил полотенце, прикрыл передок и попёр на девицу. – Я уже брал у вас кредит на кар, погасил в срок!

– Разные кредитные направления, – с профессиональной любезностью отрезала банкирша, вздёрнула аккуратные бровки, – ваш запрос признан неблагонадёжным. До свидания, господа, банк желает вам успехов и процветания!

– Даа… можем не спешить, – Брай швырнул мыло в раковину. – Суки облезлые! Обращусь в совет банка, дуру бонусов лишат…

– Всё из-за меня, – я смотрел, как пена закручивается спиралями, исчезает в стоке, и пытался собрать себя по частям, – нечего было связываться с выродком-эмигрантом.

– Прекрати, – Брай тряхнул меня за плечи, – один банк, что ли, в Сарассане? Найдем другой.

– Никто не даст кредит белому проходимцу с Домерге! – я рванулся, сообразил, что ору, и прихлопнул ладонью рот. – У меня тоже родина есть, и она мне заплатит.

– Где-то я уже такое слыхал, – Брай вытер пузырчатую дорожку на груди, отодвинулся, – у тебя долговой список всего из двух пунктов, не запутаешься.

****

Здесь не насадили «укрой-дерева», без его растопыренных над тропинками листьев аллея выглядела лысой, как череп нашего ментора по микромеханике. Пустое пространство, низко постриженная пегая трава; по бокам мохнатые кусты тёмной зелени, вымощенные продолговатыми камнями дорожки; впереди блестящий антрацит нагромождённых друг на друга кубов и нереальная тишина. Сид говорил, что двадцать лет назад, когда он впервые попал в земной город, его поразила горластость местных, их пристрастие к крикливым зрелищам, гремящим автоматам и полное неумение сдерживаться. А теперь меня наизнанку выворачивает домергианское безмолвие. Муниципальный кар, тащившийся сюда полдня, бесшумно снялся с площадки, и я едва не кинулся вслед. Поздно отступать, после развесистого хвастовства перед Браем тем более, и чтобы он ни нёс, а родина мне и впрямь задолжала. Я чистокровный уникал, и кредит банк Домерге мне выдаст, обязан выдать… ну, не все же домергиане поганцы – на манер моих папаш?

По аллее хотелось припустить бегом, но я одёрнул свою единственную приличную куртку, походившую на костюм-футляр Сида, и пошёл нарочито медленно, стараясь не наступать на разделяющие камни чёрточки. Вроде бы, это называется кирпич, стариной так и веет, и от пушистых кустов по краям аллеи – такие росли на континенте тысячелетиями, пока дуболомы земляне не устроили кавардак с климатом. А вот антрацитовых кубиков тут никогда не строили – нырнуть в ближайший было муторно, точно в могилу лезешь.

Тесный проход, длинный, как кишка, эскалатор уходит в глубину, оборону они держать собрались, что ли? Домергианский банк стоит на северной окраине Сарассана, кругом дичь предгорий, даже ферм нет, удобно устроить заварушку. Где-то рядом и дипломатическое поселение, наверное, тоже врытое в землю; я учился в интернате, когда дом посла Домерге разнесло в пыль – никакие датчики охраны не спасли, шмальнули с воздуха, из юркого тактического кара. Вмонтированных в стены датчиков и в банке навалом, ощупывают до костей, струйка пота ползёт по хребту, и они мощные, серьезней, чем я видал прежде. Ясно, рассчитаны на уникалов с умением дурить электронику.

Эскалатор вынес на плавающую в дымных сумерках платформу, я торопливо проскочил ненадёжный участок, не вглядываясь, куда ещё ведут движущиеся ступени. Что за идиотская идея мостить межуровневые терминалы на болтанке? Зажмурился, проморгался и сообразил: вижу. За терминалом туман, как в брошенной подземке, а я всё вижу! Деревянные двери, тусклые огоньки автоматов, смазанные голограммы и человеческие фигуры. Потому-то перед входом и не торчит какой-нибудь громила-оператор, разгоняющий землян, – местный здесь и шагу не ступит без помощи. Клубящаяся муть навалилась ещё на эскалаторе, но я-то и не заметил, и болтанку прошмыгнул – координация выручила. Всё равно пакость, нельзя так с людьми, но и предупреждение вешать нельзя, и громилу ставить… закон запрещает дискриминацию, только домергиане выкрутились.

Над стойкой с бусинами платёжных автоматов вращалась голограмма – серебряная с золотом Домерге в лучах багрового светила, пуп вселенной, мать их так. Уж родную планету я из космоса нарассматривался, то есть в передачах показывали: она серая с буро-зелёными проплёшинами, снежная лазурь Земли красивее. В зале народу немного – две девчонки в тонких сетках на лицах, люди без генетических модификаций, они с Домерге, верно, рады удрать, если уникалы отпустят. Бедолаги, как им тут работается?.. Мужик с чёрно-лиловыми волосами возится с линкомом – из «вороной» линии, кобура на бедре, вылитый служака Игера, папаша предпочитал нанимать Воронов или Рысей. Пара за деревянным столиком – не жаль им дерево тратить на чушь? – тянет что-то из бокалов, перешёптывается. Женщина с яркой рыжиной в причёске, фигура для ночного шоу, а вот из какого клана, не разберешь, но не линия – слишком плавные движения и огненные блики в глазах. Мужик рослый, седовласый, кожа очень светлая, аж светится, бокал берёт, точно за саблю хватается… перламутровый оттенок, так знакомо, провалились бы их загадки.

Не глазеть сюда явился! Я тронул пальцем ближайшую бусину, она зашипела – в обычных банках сенсорные автоматы, растерялся, как дурак.

– Айторе Радек, в отдел кредитования проектов.

В каре я вызубрил, что скажу в банке, практики в домергианском маловато, сбиться легче лёгкого. Папаши предпочитали изъясняться со мной на северном земном диалекте, в Сарассане одного из трёх общих языков достаточно, а между собой болтали со скоростью синхронного переводчика, я за ними не всегда и поспевал. Им-то хорошо, на Домерге общие диалекты учат все, но я домергианский натаскивал самостоятельно, сам и переводчик настраивал.

Говорить не потребовалось. Бусина нарисовала в воздухе каплю: «Вставьте карту в анализатор. Повторяю: вставьте карту…», я присел, сунулся под стойку – плоско, чисто, бусина бурчит… где этот анализатор?

Перламутровый мужик поставил бокал, кивнул спутнице и направился ко мне. Прямо не шёл – втекал в сизую мглу, широкими плечами раздвигая дым.

– Ювенус, позволь помочь.

Ювенус – молодой, юнец – и обращение на «ты» к незнакомому, домергианская непосредственность как тёркой по морде. Перламутровый взял у меня карту, прошёлся ладонью по запястью, гад, меня швырнуло в кипяток, в животе вспух ком, расползся в паху бессовестным жаром. Мужик глянул остро, внимательно, приложил карту к капле – бусина замолкла. Почмокала пластиком и выдала: «Ожидайте вызова, Айторе Радек».

– Спасибо.

Разбередил похабщину, ещё благодарить его! Лапанья под запретом, если после койки не намечается. Перламутровый кивнул, вернулся к женщине, та будто и не заметила, вся в своём бокале, огненная кошка. На Домерге кошек не водится вроде бы, но она копия особо породистых животин, что держала тётка Брая. Может, всё-таки линия? Редкая – «кошачья» или «тигриная»? А мужик, факт, из клана, да ещё и недавно на Земле, загаром не обзавёлся. Чего он мне помогать-то взялся?

Я сел в кресло около соседнего столика, потрогал – ага, дерево. Свёл колени, ёрзать не буду – отступит. Счастье, что Брая сюда не приволок, как бы он ни просился в инопланетный банк, любой землянин, угодив в это туманное варево, поймёт, кем эмигранты числят расу прародителей. Документы на кредит мы с Браем прошерстили на совесть, развитие бизнеса расписали, предполагаемую прибыль разместили по полочкам, с происхождением для соотечественников у меня порядок – должно получиться. «Кошка» лакает выпивку, высовывает язычок, края бокала светятся красным, мужик шепчет ей в шею, вот-вот лизнет…

Двери впереди разъехались, оттуда высыпали сразу трое: «рысьи» охранники и худой проворный тип в форме с серебряными нашивками, с сеткой на роже. Неужели за мной?.. Я вскочил, но из-за столика выбраться не успел, подбежали, заломили руки, потащили в проход.