Текст книги "Режим бога. 3-я книга (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Нельзя сказать, что я так уж запаниковал, но уверенности это обстоятельство мне, однозначно, не прибавляло. Ретлуев с Лехой тоже сразу заметили, что мои удары стали слабее, особенно левой, и заметно уменьшилась резкость движений.

Но, вместо бесполезных сейчас попреков, Ретлуев заявил, что в скорости, все равно, тут со мной, только "мухачи" сравнятся, а ставка на нокаутирующий удар у меня срабатывала всегда.

– Дистанция длинная – неделя, да. К финалу мы форму подтянем, просто не занимайся сейчас "фехтованием"... пробил-ушёл, пробил-ушёл... рано или поздно, шанс ударить обязательно представится, да.

Леха отвлекся от возни со шнуровкой и буркнул:

– И клоунские танцы свои не устраивай... Сам видишь... сейчас можешь нарваться...

Я покивал и, кривясь в кислой улыбке, ответил:

– Я понял... Об остальных словах и выражениях, которые сейчас не услышал... тоже догадываюсь...

– Это хорошо... – Ильяс пристально смотрел на меня все то время, пока Леха стаскивал перчатки и разбинтовывал руки, – запомни главное, не будешь глупо рисковать – выиграешь даже сейчас, да...

Второго ноября, когда мы приехали на стадион, бои уже начались...

Для провинциального Липецка чемпионат СССР, пусть даже среди юниоров, событием стал, явно, не рядовым!

Скопление народа было заметно даже пока мы шли от машины ко входу на стадион. Сам турнир проходил в спорткомплексе, расположенном в подтрибунном помещении. Вот где народу было уже, по-настоящему много...

Мы прошли в зону раздевалок и... задерживаться там не стали. Лишь отметили моё присутствие у судьи-организатора и поспешно покинули тренировочную зону. В век отсутствия дезодорантов и антиперспирантов запах пота там стоял просто удушающий, аж глаза слезились!

Вообще-то, я конечно почти не общаюсь в том кругу, где от людей пахнет потом, но, все равно, постоянно с этой проблемой сталкиваюсь. В транспорте, в метро, в школе... Причем сейчас эта проблема одинаково актуальна, как для детей, так и для взрослых. У меня мама, например, использует, и мне покупает, "гальманин" или "детскую присыпку". Они продаются в аптеках, в абсолютно идентичных пластмассовых баночках с маленькой дыркой в крышке, через которую тонкой струйкой можно насыпать порошок в ладонь. Не знаю, отличаются ли эти препараты по составу, но запах пота удаляют достаточно эффективно. Единственная, но значимая проблема – при интенсивном потоотделении на одежде проступают белые разводы. Да, и подмышки белые... если посмотреть с точки зрения эстетики!

Поскольку молодые спортсмены такими вещами, явно, не заморачивались – носы сморщили даже Ретлуев с Лехой.

Когда мы прошли непосредственно в зал, трибуны были заполнены уже не меньше, чем на две трети. Народ азартно болел и, вообще, атмосфера была менее заорганизованная и более непосредственная, чем на турнире в Москве.

Мы устроились на свободных местах и даже посмотрели парочку боев. Несмотря на рабочий день – четверг, в зале было много взрослых, впрочем и бои проходили интереснее и помастеровитее, чем на "Кожаных перчатках"... Что, к сожалению, не добавляло оптимизма.

Чтобы я не "загружался" перед боем, Леха потащил меня размяться в каком-нибудь укромном уголке стадиона, а Ретлуев ещё раньше ушел общаться с организаторами...

... И вот я уже стою в красном углу ринга. Мой первый соперник – из Киева. Крепкий, уверенный в себе парняга, с хорошо развитой мускулатурой и прямым немигающим взглядом.

"Гипнотизёр хренов!".

Я опасаюсь и бешусь одновременно. Торопливый бубнеж Ретлуева моего сознания уже не достигает.

Гонг!

Хохол прочно занимает центр ринга и начинает гонять меня по периметру.

В ответ, стараюсь придерживаться принятого плана на бой: его удары принимаю в защиту, несильно "стучу" в ответ и жду возможности ударить акцентированно. Пару раз в первом раунде проверяю свои нынешние способности и резко уклоняюсь вправо – парень оба раза "проваливается" вслед за своим ударом.

Начинает возвращаться уверенность в себе.

Одновременно, формируется и замысел... Уж больно не хочется сегодня идти на второй раунд.

"Ну, попробуем!".

На этот раз резко ухожу влево, украинец опять "проваливается"... полшага вперед и мой правый кулак, снизу, летит к чужому подбородку.

Бац!

"Хорошо приложился. Плотно...".

Соперник на мгновение замирает, и... попытавшись опереться руками о воздух... неловко оседает на колени и заваливается набок...

Гонг!

"Бlяяя!!!"

Рефери даже не успевает открыть счет.

В моем углу Ретлуев подчеркнуто спокоен – Леха вовсю машет полотенцем, а Ильяс просто стоит, опершись на канаты:

– Не выйдет он... Плохо упал, да...

Тренер оказывается прав – в судейские протоколы вносится "отказ от продолжения боя".

Рефери поднимает мою руку.

Только сейчас в уши врывается радостный шум зала и приветственные выкрики. Неловко раскланиваюсь на все четыре стороны и лезу под канаты...

"Эх! Как же я забыл про свой трюк с прыжком-то... Опять нервишки мешают... Но жить становится веселей!".

Следующие два дня больше напоминают тренировочный процесс. Я стремительно набираю форму. Тренировка утренняя, «Янтарь» – бой, тренировка вечерняя...

Зря грешил на "потусторонних" – прежняя скорость и сила удара быстро восстанавливаются!

Оба последующих боя я провожу полностью – по три раунда. Почти, как тренировочные, но в середине третьего раунда противников "роняю". Акцентированными ударами в корпус. А то, как безэмоционально сообщил Ретлуев, у первого парня сотрясение.

Лично я, обошёлся бы победой и "по очкам", но не могу себе позволить дать судьям, хотя бы малейший, шанс "ошибиться".

"А то... нафиг!".

Генерал Коршанов присутствует на каждом бою. Не знаю просил его, изначально, Чурбанов или нет, но сейчас он ходит, явно, по собственному желанию.

В боксе Василий Георгиевич и сам разбирается хорошо, но каждый раз он подолгу общается с Ретлуевым, подробно консультируется у бывшего чемпиона СССР по методическим и организационным вопросам. На строящемся стадионе "Динамо", для занятий боксом отведена значительная площадь и Коршанов пользуется малейшей возможностью что-то ещё улучшить.

...После третьего боя, вопреки нескрываемому неудовольствию Ретлуева, мы уезжаем в Москву.

Пока на турнире два дня перерыва, я должен успеть сделать в столице кучу дел...

Клаймич был предупрежден о нашем прилете заранее, и когда Ан-24 приземляется в аэропорту, нас встречает Эдик на своей «Волге».

"А-аааа... И транспортную проблему тоже надо как-то решать...", – взгрустнул я, когда, уступив "мамонту" переднее сиденье, мы втроем размещались на заднем.

В последний момент, Ретлуев – категорически недовольный срывом "форсированного восстановления формы", все-таки, решил лететь с нами: "Заниматься будем в любых условиях, да...".

И поскольку времени в обрез, а дел – "выше крыши", то, несмотря на наступивший вечер, из аэропорта мы сразу едем в Студию.

Это еще повезло, что при Советской власти в не самом крупном областном центре функционирует свой аэроузел, и нам не пришлось несколько часов трястись в поезде. В годы построения "демократического общества", Липецкий аэропорт закрыли, а оборудование или было разворовано, или попросту сгнило. Я, конечно, не без содрогания думал, о перспективе полета на старой развалюхе – Ан-24, но оказалось, что "Аннушка" еще не успела состариться! Самолет хоть и был шумным, зато оказался вполне себе новым, по крайней мере, в салоне ничего не дребезжало и в полете ничего не отваливалось.

Вторым сюрпризом оказался пункт назначения – аэропорт "Быково", я уж и забыл, что такой раньше существовал в Москве...

Меньше часа дороги – и вот уже, не лишенная искренности, встреча с "одногруппниками"! Я не без некоторого удивления смотрю, как Клаймич обнимается(!) с Ретлуевым, а наш барабанщик Роберт слегка подлетает в воздух в лапах "мамонта". Девицы тоже активно участвуют во всеобщем "братании" и мое удивление резко трансформируется в "охренелость", когда я вижу, как легко и непринужденно Вера обнимается с моей мамой и целует(!) её в щеку!!!!

"А-а... э... хм... прогресс... однако! Ну, хоть покраснела... и то ладно!".

Лада тоже расточает всем улыбки и радостно пищит, когда, неотягощенный комплексами "мамонт" и её легко отрывает от пола. Даже Альдона слегка кривит губы, что должно изображать присоединение ко всеобщей радости.

Явно несколько "чужими на этом празднике жизни", ощущали себя лишь четверо парней-музыкантов. Впрочем, теперь уже – наших(!) музыкантов...

Клаймич и Завадский их представили, сказав о каждом по несколько слов.

Ребята – Глеб, Владимир, Михаил и Борис, были, по-современному патлаты, "джинсоваты" и, как меня неоднократно уверял Григорий Давыдович, "однозначно, талантливы!".

"Что ж, поживем – увидим...".

Колю Завадского и нашего барабанщика Роберта я знал хорошо, а у этих ребят пока запомнил только имена. Да и то, ладно... все остальное потом – время!

Наконец, восторги встречи улеглись, и мы принялись рассаживаться в "репетиционном зале" Студии. С некоторым душевным трепетом, я готовился принимать результаты пятидневной работы, проделанной в мое отсутствие.

"Мебель нормальную тоже нужно "достать", а то тут остался только разнокалиберный набор от табуретов до колченогих стульев – "художнички" все, более-менее, приличное увезли с собой. Сколько дел... А-аааа!".

Музыканты были уже готовы. На сколоченный из досок (ещё раз "А-аааа"!) невысокий помост поднялись девушки и зазвучали первые аккорды не совсем привычной моему уху аранжировки...

 
...В ми-ире, где кружи-ится снег шально-ой,
Где-е моря грозя-ят крутой волно-ой!..
 

Уже в середине песни я почувствовал, как первый из «груды камней» скатывается у меня с души... Девчонки исполняли песню великолепно – ГОРАЗДО ЛУЧШЕ ОРИГИНАЛА!

Голову на отсечение – это целиком заслуга Вериной мамы! Я помню, как она "распевала" Веру с Альдоной в Сочи и их совместные репетиции с Ладой в Москве – узнаваемый почерк...

Не знаю, как называется эта манера исполнения, но девушки не пели хором, они пели ВМЕСТЕ. Голоса звучали в унисон очень редко, постоянно чей-то вырывался вверх, то на слово, а то всего и на пару слогов:

 
В мире, где ветрам пок-ОЯ НЕТ (Лада «улетает» вверх),
Где бывает облачным (Вера-одна) РАССВЕТ(Альдона, Лада-вместе и вверх),
Где в дороге дальней (Вера-одна)
Нам (Вера) часто (Вера и Альдона) снится (втроем) до-О-ООМ! (Лада вырывается из звучания трио и забирается на самые «верха»!)
 

Девичий унисон возникает только в припеве и «царит» на прочном фундаменте мужского хора музыкантов группы и это... покоряет необычностью и красотой звучания! Плюс всякие электронные «примочки», металлические звяканья, «эхо» и прочая лабуда, названия которой я, пока, не освоил...

Сказать, что я был доволен – не сказать ничего... я был – в восторге! В восторге и от того, как спели, и в еще большем восторге от того, что ТАК ХОРОШО всё сделали БЕЗ МЕНЯ... Конечно, недоставало улыбок и сценического движения, но устраивать на Дне милиции рискованные эстрадные эксперименты я и не собирался.

"Всему своё время...".

Когда отзвучали дружные аплодисменты, я, сдерживая эмоции, с умным видом, поинтересовался, а готова ли запись всех партий.

Клаймич улыбнулся, а остальные члены группы дружно засмеялись – облажался Витечка – не признал "фанеру"!

Несмотря на то, что время уже приближалось к девяти вечера, Брежнева трубку сняла сразу и легко пригласила нас к себе.

И вот мы с Клаймичем сидим в хм... "много"-комнатной квартире (точно не сумел сосчитать!), в знаменитом ЦэКовском доме на улице Щусева, 10.

В огромном, хорошо освещенном холле подъезда, нас встретил крепкий мужичок в "штатском", который вежливо полюбопытствовал к кому мы, собственно, "намереваемся" и придирчиво изучил паспорт Григория Давыдовича. Впрочем, этим все и ограничилось. Мы поднялись на лифте на четвертый этаж и позвонили в, обитую светлым дерматином, дверь 22-ой квартиры...

Галина Леонидовна встретила нас очень тепло и искренне! Темное платье с блестками, волосы, уложенные в высокую прическу, и красивые туфли на каблуке намекали, что "любимая дочь генсека" лишь недавно вернулась с какого-то мероприятия. Юрий Михайлович тоже оказался дома, а ведь я читал в воспоминаниях коменданта дачного поселка МВД, что супруги вместе даже не проживали. Чурбанов одет был по-домашнему – в серых фланелевых штанах и темно-коричневой кофте с крупными пуговицами "под дерево".

Сначала последовал неизбежный чай с какими-то импортными плюшками. Мы все сидели в просторной гостиной, в совершенно спокойной и непринужденной атмосфере. Должен заметить, что на стол накрывала сама Брежнева – никакой прислуги у супругов не было. Хотя, конечно, мебель красивая, импортная – в магазине такую не купишь.

"Но у меня на Тверской, у Клаймича в Ленинграде, да и у Розы Афанасьевны – "побогаче будет"!".

Наконец, я включаю магнитофон:

 
...Нужно и в грозу, и в снегопад,
Чтобы чей-то очень добрый взгляд,
Чей-то очень добрый взгляд
Согревал тепло-ооом!
 

Начало песни Галина Леонидовна слушала сосредоточено, подперев щеку рукой, а уже по ходу, придвинулась вплотную к «соньке» и беззвучно подпевала припев с музыкантами.

Чурбанов тоже подошел ближе и сейчас стоял, опершись о стол и нависая над нами всем своим немаленьким ростом.

Довольный их реакцией, Клаймич незаметно толкает меня под столом ногой.

"Ну, да... вижу, вижу. Впрочем, такая песня не могла не понравиться!".

...Со Щусева нас с Григорием Давыдовичем увозила эмвэдэшная «Волга», вызванная замминистра из гаража, поэтому особо поговорить при водителе не удалось. Но и так все было предельно ясно! Чурбанов забрал кассету со словами: «Завтра Николай Анисимович послушает и будем ставить в концерт». Что тут добавишь?!

А Галина Леонидовна, на прощание, звонко чмокнула меня в щеку и потрепала по голове:

– Езжай отсыпаться, наш маленький вундеркинд! А то вон, у тебя глаза уже закрываются...

Отоспаться «вундеркинду» была не судьба. От слова – «совсем»...

То что мне к 10 утра надо быть в ЦКЗ "Россия" я, естественно, знал заранее. Но потом началась такая КРУГОВЕРТЬ, что "мама не горюй"!

Собственно, мама, как раз и не имела времени погоревать, а срочно улетела в Ленинград, за моими фотографиями.

Щелоков своё обещание выполнил, и вот главный редактор концерта – Мария Боруховна Пульяж командует в микрофон – "Включить фоторяд!". В зале плавно притухает свет и по экрану "задника" сцены наплывом идут лица милиционеров и их "рабочих будней".

Звукорежиссер проявляет инициативу и дальше фотографии "плывут" под мой голос и слова "Боевого ордена":

 
...Это значит, что где-то в ночной тишине
Злые пули надрывно свистят.
И что в этой борьбе, как на всякой войне,
Жизнь и смерть вечно рядом стоят.
 

– Мария Боруховна, – осторожно начинаю я, – а остались какие-нибудь еще не использованные фотографии?

– Конечно, Витенька! – часто кивает головой Пульяж, – а что ты хочешь изменить?..

Добрая улыбка и острый взгляд черных прищуренных глаз.

– А среди неиспользованных фоток нет тех, где милиционеры улыбаются?! Мне кажется, что это впечатлит... Каждый из них совершил подвиг, а внешне такие же люди, как мы... ничего героического в облике...

Пульяж отводит взгляд и задумчиво произносит:

– "Гагаринский" эффект? Конкретно в этом случае – спорно... но попробовать можно...

– И парочку моих фоток вставить с награждения!

– Конечно, Витенька! Обязательно поставим... – она опять кивает и улыбается, но, как мне кажется, во взгляде появляется презрение.

Впрочем возможно, я излишне мнителен или предвзят...

Следующий час я уясняю, где мне стоять и как двигаться, а также демонстрирую навык пения "под фанеру".

Довольно быстро Пульяж понимает, что держаться на сцене меня особо учить не нужно. Мы лишь отрабатываем основные сценические ходы, "свет", выход и завершающий поклон...

Появление в зале Сенчиной я не заметил, поскольку там и так было немало народу, а вот ввалившуюся добрую сотню участников "Ансамбля песни и пляски ВВ МВД" не увидеть мог только слепой... а не услышать – глухой!

Некоторое время мило общаемся "на четверых" – Пульяж, Сенчина, я и Низинин – главный дирижер милицейского коллектива. Сенчина поражается, как я "вытянулся и повзрослел" за лето, а Низинин сокрушенно сетует, что теперь у него в соседях, на Лубянке, нервные художники, а не "свой брат – музыкант".

И снова приступаем к работе...

Когда в первый раз "грохает" мужской хор, по моему телу бегут мурашки:

 
«02» – и патруль милицейский в пути!
«02» – это значит помочь и спасти!
«02» – это значит отступит беда!
«02», «02», «02»...!!!
 

...Ужинали в «Праге»...

Ретлуев проявлял завидный аппетит и профессиональное чутьё – одновременно отдавая должное кулинарному мастерству шеф-повара и неприязненно разглядывая шикующую, явно на нетрудовые доходы, публику.

Я своему пищеварению посторонними мыслями не мешал. После того, как Эдик повез маму в "Шереметьево", Ретлуев и Леха потащили меня на тренировку в "Динамо". Теперь приходилось восстанавливать утраченные калории. Ну, а Леха, и вовсе, на отсутствие аппетита никогда не жаловался!

Поэтому за всех говорил Клаймич. А рассказать было о чем – Григорий Давыдович успел и пообщаться по телефону с Чурбановым, и съездить с девушками в ателье за платьями, и даже дипломатично навестил Пульяж:

– Николай Анисимович песню одобрил, так что завтра наша группа тоже включается в репетиционный процесс... Платья получились отлично... Красиво и строго... для "Дня милиции" – самое оно...

Григорий Давыдович отпил из бокала "Киндзмараули" и продолжил:

– Но Роза Афанасьевна просила напомнить, что пора уже шиться к "Песне года"...

Я согласно киваю, не переставая жевать.

"Всему свое время... Мне сейчас бы вытянуть чемпионат и Концерт. Вот потом и до остального руки дойдут...".

А вот Марию Боруховну, оказывается, Клаймич хорошо знал:

– Мы с ней познакомились года три назад, когда в Москве проходили концерты Пьехи. Она тогда здорово нам помогла... вот сегодня и не обошлось без нравоучительных разговоров – "Ах, как же ты оставил Эдочку одну"!

Клаймич досадливо морщится.

– Кстати, к Вам, Витя, у нее неоднозначное сложилось отношение...

– Да, мне пофиг...

"Такой вкусный бефстроганов я, кажется, никогда раньше не ел...".

– Сейчас – да... Но в будущем, ... – и наш директор сделал неопределенный жест рукой в воздухе.

"Ну, тут два варианта: или в будущем мне будет совсем пофиг, или у меня этого самого будущего не будет... совсем...".

– Здравствуйте, товарищи! Поздравляю Вас с 61-ой годовщиной Великой Октябрьской социалистической Революции!"...

– Ууууууррррррраааааа-ааааааааа!..

Вся страна, прильнув к экранам, в большинстве своем, все ещё черно-белых телевизоров, смотрела на то, как маршал Устинов объезжал воинские ряды на Красной площади...

...Ну, а будущий "Потрясатель Вселенной и Владыка Мира", тем временем, пытался не вывихнуть себе челюсть, отчаянно зевая в партере Концертного зала "Россия". Вместе с ним, точно такую же проблему решало несколько десятков артистов и певцов, собравшихся на утреннюю репетицию Концерта посвященного Дню советской милиции. И количество шумной творческой публики в зале постоянно увеличивалось.

Примерно, через полчаса я беспроблемно "откатал" песню про "Орден" и дальше, с подъехавшей Сенчиной и хором, работал только над "Ноль два".

Пульяж и Фельман – директор Центрального концертного зала, совместно пытались "вылизать" каждую нашу позу и жест, взаимодействие с хором и даже исполнение "на бис".

Персональным решением Щелокова, песня завершала концерт – и это "завершение" должно было быть безукоризненным!

– Пуся... Им, скорее всего, "бисировать" придется... – громогласно разносилось по залу картавое воркование Фельмана. Он сидел по центру партера и через микрофон переговаривался с Пульяж, суетящейся на сцене.

– Лев Моисеевич, давайте на повтор только припев?.. Но два раза подряд! – так же громогласно откликалась "Пуся", – Боренька, милый мой, сделайте отсечку с припевом... На двойной повтор!

И звукорежиссер послушно включает наши с Сенчиной голоса "на повтор".

В момент, когда мы, "бисируя", отрабатываем припев и финально "воздеваем" руки к залу, в мою голову приходит гениальная идея...

– Мария Боруховна, – мои помыслы как бы "чисты", а глаза "наивны", – а может быть на финальном "бисе" ВСЕМ артистам выйти на сцену?! Так сказать, завершающе поздравить присутствующих в зале уже всем вместе...

Пульяж сначала молча таращится на меня своими выпуклыми глазами, а затем колобком скатывается со сцены к Фельману, где они что-то минут пять оживленно обсуждают...

...Когда меня, вконец вымотанного этой тягомонью, отпускают отдыхать, я спускаюсь в зал, и первым кого там встречаю – Клаймича!

– Людочка! Вы, как всегда, юны и блистательны! – и хитрован склоняется, "целуя ручку".

Сенчина розовеет и начинает что-то оживленно щебетать в ответ.

"Не-е, так-то она вполне... Только ведь под тридцатник уже и заметно поправилась за лето... так что насчет "юности" безбожно льстишь, Григорий Давыдович!"

Прохожу дальше от сцены и ищу знакомые лица. Леха с Завадским призывно машут руками и мой курс обретает цель.

Мдя... Альдона выглядит ещё, более-менее, невозмутимо, хотя две полосы заметно розовеют на скулах, а вот с Верой и Ладой дело совсем нехорошо. "Зая" молчаливо съежилась в кресле и мое "явление" встретила лишь слабым подобием улыбки. Лада не лучше – бледная, с округлившимися глазами, беспомощно водит вокруг испуганным взглядом.

"А Клаймич с Завадским куда смотрят?!"

Впрочем, Завадский с головой погрузился в обсуждение с музыкантами какой-то технической "трихомудии", и я злобно стал выискивать взглядом нашего директора. В окружающей суете и гаме, Клаймич обнаружился оживленно разговаривающим с Сенчиной и Фельманом.

"Понятнор-ррр... Работнички, епть!".

Музыканты наши выглядели достаточно уверенно, да и зависело от них меньше, поэтому поручкавшись с каждым из них, сеанс психотерапии я решил провести только для солисток.

– Девчата, пойдемте...

Все трое безропотно, и не задавая никаких вопросов, встают и идут за мной. Хорошо еще, что в местных "катакомбах" я слегка ориентируюсь по "прежней" жизни. Мы выходим в пустой холл ЦКЗ и я целеустремленно иду к узкой боковой лестнице, по которой в "российской реальности" чиновники VIP-уровня поднимались из концертного зала на последующие банкеты.

– Леша, постарайся никого сюда не пропускать...

"Мамонт", без дополнительного приглашения увязавшийся с нами, понятливо кивает и остается "часовым" на повороте, а мы проходим дальше и заворачиваем под лестницу. Здесь стоят две монументальные мраморные скамейки, между ними хромированная урна-пепельница и тут нам никто не помешает.

– Садитесь... – сам я, стараясь никого не давить взглядом, стал медленно прохаживаться вдоль скамеек: пять шагов влево, разворот – пять шагов вправо:

– Даже если вы захотите, вы не сможете ошибиться. Вы будете "петь" под фонограмму... Что тут можно сделать не так? Упасть со сцены? Проглотить микрофон? Забыть одеться перед номером?

Девчонки криво улыбаются.

"Слушай, Потрясатель Вселенной, а они ведь, действительно, маленькие "девчонки"... Чего там? По двадцать два года всего... а Ладке вообще восемнадцать... Сам-то после сцены "Кремлевского", первым делом, в туалет рванул!".

– Те люди, которых вы сегодня видели в зале... Они совершенно спокойны: разговаривают, шутят, смеются. А знаете почему? Потому что они уже выступали... и не раз... и точно знают, что там, на сцене, нет ничего страшного. Четыре пятых зала вас даже видеть толком не будут, потому что далеко. Только слышать... но слышать-то они будут безукоризненно записанную фонограмму!

Я первый раз позволил себе добавить эмоций в спокойный монотонный голос.

– Все что вам надо будет сделать, так это представить, что вы поете передо мной в студии. У вас тогда исключительно получилось!.. Только улыбаться не забывайте, и в вас влюбятся все милиционеры Страны Советов!

Вера с Ладой стали улыбаться посмелее, Альдона чуть скривила губы и принялась рассматривать свои ногти.

"Остальное решим на репетициях... Ну держись, Клаймич!".

Он и держался. Сколько смог...

Всё время пребывания группы на сцене, мы стояли в первом ряду и старались не терять с солистками зрительный контакт. А параллельно я, вполголоса, выговаривал Клаймичу все что думаю, по поводу его первого крупного "прокола":

– Вы, Григорий Давыдович, подзабыли, каких проблем нахлебались мы с Верой в Сочи?! А, ведь, Лада на четыре года младше!

Клаймич повинно кивает головой.

– И заметили с каким акцентом стала говорить Альдона? А он у нее проявляется только в моменты сильного волнения...

Наш директор виновато пожимает плечами и сокрушенно недоумевает:

– Сам не знаю, как упустил... Я ведь с начинающими последний раз в армейском хоре работал. А девочки в студии так уверенно держались... Витя, Вы же сами видели!

– "Уве-ееренно"! – передразниваю я и приветственно машу рукой Ладе, – представляете вариант, когда "Пуся", которая "имеет зуб" на вас за Пьеху, решит доложить "наверх", что солистки группы психологически неустойчивы и не могут принять участие в правительственном концерте?!

Клаймича от такой перспективы даже передернуло и он взмолился:

– Витя! Я все понял! До концерта КАЖДЫЙ день я и Коля будем проводить с ними репетиции и установочные собеседования!

Пульяж деловито меняла на сцене расстановку солисток и мне удалось поперемигиваться с Верой.

– Какая хорошая песня у девочек! – раздался за спиной голос, незаметно подошедшей, Сенчиной, – Витя, признавайтесь... опять ваших рук дело?!

Смущенно развожу "этими самыми" руками и корчу виноватую физиономию: мол, что поделаешь....

Сенчина неискренне смеётся.

Ужинаем сегодня в гостинице «Россия». Рано и в «расширенном» составе.

Завтра утром опять лететь в Липецк, а сразу после боя возвращаться на вечернюю репетицию в Москву.

Ретлуев, разве что, зубами не скрипит. Со мной он опять, практически, не разговаривает и даже ужинать не пошел бы вместе со всеми, если бы его не притащил Леха.

А у меня просто нет ни моральных, ни физических сил выяснять с ним отношения. Да, и что там "выяснять"? Он прав. Прав, как тренер, как условно "старший" товарищ. Ильяс – чемпион СССР, человек, поставивший себе цель и достигший ее. Весь его спортивный опыт и жизненные ценности противоречат тому, как поступаю я. И капитан ничего не может с этим поделать – он может только "плыть по течению", пока я побеждаю. И делать вид, что он мой тренер.

А что могу поделать я? Я хочу выиграть Олимпиаду и хочу стать звездой мировой эстрады. Поэтому я пытаюсь усидеть "на двух стульях". И если это не получится – я пожертвую боксом.

То есть я не буду развивать "данные от природы" уникальную реакцию и силу удара, я просто сознательно похерю свой "талант"! Как спортсмена, наверняка, мечтавшего об олимпийском золоте и добившегося золотой медали Союза своими потом и кровью, Ретлуева такой подход просто убивал. И он ничего не мог изменить. Он даже не мог перестать быть моим тренером. Пока я побеждаю. Пока он видит, что хоть какую-то пользу, но он мне приносит. Наверное, он меня иногда... ненавидит!

Я с силой тру лицо ладонями и улыбаюсь, поймав внимательный мамин взгляд. Привезенные фотографии я сегодня передал Пульяж. Разглядывая их, Мария Боруховна сначала было улыбнулась, а потом, какое-то время, опять молча на меня пялилась.

А что?! Фотографии я специально разложил в том порядке, в котором хотел, чтобы они шли в третьем куплете.

– Витенька, голубчик мой... Ты же понимаешь, что на использование таких фотографий нужно специальное разрешение?

– Конечно, Мария Боруховна! Я сегодня же позвоню Николаю Анисимовичу...

Клаймич опять царит за столом... Он рассказывает веселые истории из жизни музыкантов и смешно вспоминает, с каким страхом учился выходить на сцену перед зрителями. Ему вторят Николай и Роберт. Остальные смеются...

"Подговорил уже ребят – прохиндей!".

Осознавая, что дико хочу спать я, плюнув на все условности, предлагаю Розе Афанасьевне "пойти покурить" на застекленной ресторанной веранде.

Старушка с улыбкой кивает и затушив в пепельнице длинную "vogue", легко поднимается и идет за мной, под заинтригованными взглядами присутствующих...

***

Вставать пришлось в 6 утра, поэтому весь полет «Москва-Липецк» я сладко проспал на мамином плече. Заснул и в «Волге», которую генерал Коршанов любезно прислал за нами в аэропорт.

Предстоящий бой меня не волновал совершенно. Я даже немного удивлялся себе, настолько безразлично мне стало 8 ноября то, что ещё 2-го вызывало нешуточное волнение.

Ненадолго заехали на обкомовскую дачу. Там мы с Лехой слегка размялись, под молчаливым присмотром Ретлуева. Ильяс, вообще, рот раскрыл только дважды: первый раз, когда предупредил не усердствовать в разминке, а второй – когда разрешил легко позавтракать.

Мама уже заметила возникшую напряженность, но я попытался отболтаться, что перед боем Ретлуев всегда такой...

"Ну, да..".

Когда подъезжали к стадиону "Янтарь", в машине неожиданно резко затрезвонил радиотелефон – я аж вздрогнул. Сержант-водитель со щелчком вытащил узкую белую трубку "Алтая" из крепления на железном корпусе:

– Младший сержант Веретенников... Так точно, товарищ генерал!.. Есть со служебного входа...

Машина проследовала мимо "Янтаря" и остановилась около ворот, ведущих на футбольное поле. Местный сторож, ничего не спрашивая, поочередно распахнул створки и "Волга" медленно покатилась вдоль пустующих трибун к корпусу, где проходило юниорское первенство.

Первой не выдержала мама:

– А почему сегодня так заезжаем?

Водитель безразлично пожал плечами:

– Приказ генерала...

Долго недоумевать не пришлось. Начальник Липецкого УВД, с парой офицеров, встречал нас около служебного входа, со стороны футбольного поля:

– Здравствуйте, товарищи! И ты здравствуй, "известный певец, поэт и композитор"!

Генерал и офицеры засмеялись.

Я молча изобразил недоумение. Впрочем, долго корчить рожи не пришлось – "ларчик открывался просто".

Областная липецкая газета "Ленинское знамя" разродилась небольшой статьей, посвященной проходящему в городе Чемпионату юниоров и теперь около входа в "Янтарь" меня поджидала группка моих первых фанатов. Небольшая. Человек на сорок...

– Мы ко входу даже один экипаж ПМГ направили... на укрепление, – генерал откровенно надо мной посмеивался, – там хоть, в основном и девочки... но их много!

Кроме меня и Ретлуева все смеются. Улыбающаяся мама треплет меня по голове, а Леха хлопает по спине...

...Пользуясь своим привилегированным положением "поэта, певца и композитора" переодеваюсь в кабинете директора. Тут же, с гостеприимного разрешения директора стадиона , мы, всей компанией, остаемся дожидаться начала моего боя.