Текст книги "Режим бога. 3-я книга (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Первые минут двадцать разговор, естественно, крутился вокруг вчерашнего финала "Кожаных перчаток". Щелоков с Чурбановым со смехом вспоминали мои "клоунские" выходки и не скупились на похвалы! Короче, наговорили кучу лестных слов, а вот потом министр мне, вполне, по-отечески попенял:

– Ты, Вить, только не "комбинируй" больше, как Остап Бендер... а уж если возникли проблемы... с возрастом или еще там с чем-то... так позвони сначала... посоветуйся... со мной или с Юрием Михайловичем... есть же телефон! А то так "докомбинируешься" однажды... Но, вообще-то, вчера был "молодца"!

– Да, уж! – Чурбанов тоже улыбался, вспоминая вчерашнее действо, – полного неумеху из парня сделал... А ведь тренеры нам рассказывали, что твой соперник очень даже перспективный кадр – они уже в олимпийский резерв его планировали... А тут ты... как орех расщелкал! Кстати, они теперь тобой интересуются...

– Ты уж определяйся, чем заниматься будешь! Песнями или боксом... – с намёком пошутил Щелоков.

Я горячо заверил "дорогого Николая Анисимовича", что петь и сочинять я люблю, не в пример больше, чем получать "по башке"!

Все снова посмеялись. А вот потом начался "золотой дождь"...

Наш ВИА создают, все-таки, "при МВД", иначе финансирование от министерства невозможно, но ведомственную принадлежность публично можно не афишировать. Так же выделяют помещение в ЦДК работников МВД на Большой Лубянке. Нам будет утверждено необходимое штатное расписание, а самое главное, УЖЕ ВЫДЕЛЕНЫ средства на приобретение инструментов и аппаратуры. Кроме всего прочего, мы прикрепляемся к таким важным благам Центрального аппарата МВД, как поликлиника, санаторное обслуживание, гараж и что-то там ещё...

Следить за тем, чтобы все это было организовано в кратчайшие сроки и без проволочек, будет "лично генерал Калинин" – это который Виктор Андреевич, оказавшийся начальником ХОЗУ МВД.

"Так вот, каков ты, "северный олень"! Через 5 лет, на допросах, всех собак на своего министра вешать будешь... В итоге, тот, как настоящий офицер, спасая честь, застрелится, а ты "присядешь" вместе с Чурбановым в одну колонию. На 12 лет...".

И я приветливо улыбнулся толстомордому ухоженному "завхозу".

– Ну, и прописку вам обоим поменяем, – приберег, напоследок, барский подарок Щелоков, – оформим в МВД, "без погон"... в Ленинграде ваши квартиры заберем в ведомственный фонд, а тут выдадим взаимообразно...

– У тебя маме оформляться к нам надо будет... – полууточнил, полуспросил Чурбанов.

Я закивал.

Ну, а какие проблемы? Сейчас мама работает гражданским специалистом в структуре Минобороны, перейдет в МВД – не вижу сложностей. А вот захочет ли Клаймич свою шикарную квартиру "взаимообразить" – это, как раз, большой вопрос..

Но Григорий Давыдович сидел с лицом выражающим неземную благодарность, поэтому и я постарался соорудить такое же.

– Это великолепно! Спасибо вам огромное, Николай Анисимович! Это решение всех проблем! Мы даже не ожидали! – приложил руки к груди Клаймич и чуть не прослезился, – так быстро и так по-деловому! Мы обязательно оправдаем ваше доверие и вашу помощь!..

Он еще, минимум, минуты три вещал, благосклонно слушавшему, Щелокову, как мы ему благодарны и, что только такой "тонко чувствующий человек" мог в "этом шалопае" разглядеть "большой талант", который надо всемерно поддержать "в интересах дела и на пользу нашего социалистического Отечества"!

"О, как..." – я тоже всем свои видом выражал благодарность "дорогому Николаю Анисимовичу". А пока строил соответствующие рожи, то чуть было не пропустил момент, когда Клаймич заговорил о деле.

– ...К сожалению, те записи песен, которые мы делали для вас, совершенно не подойдут ни для концертной фонограммы, ни для исполнению по радио. Там ни качество, ни формат совершенно не соответствуют. Конечно, при вашей помощи, можно бы было все записать на "Мелодии", но у них всегда, есть и будет, большая очередь... А у нас "на носу" День милиции... и итальянскую песню тоже необходимо записать заново... – Клаймич сокрушенно вздохнул.

– Так, а чего вам для этого не хватает? – не понял Щелоков, – у нас же есть своя студия...

– Для хорошей музыкальной студии аппаратура нужна совсем другого класса... и импортная... – "совсем пригорюнился" Григорий Давыдович.

– А сколько она может стоить? – попытался перевести разговор в практическую плоскость Чурбанов.

– Дорого... – голос Клаймича упал до трагического(!) шепота, – я думаю тысяч двести...

– Ни... х... хм... черта себе, – отреагировал зять генсека.

– Это ж, что за цены такие?! – озадачился размером суммы уже и министр.

– Да... примерно, так оно и есть, Николай Анисимович... Юрий Михайлович... – задумчиво протянул Калинин, – общался я как-то с музыкантами... там все их приспособления... действительно, очень дорого стоят...

– И, позвольте спросить, откуда у них такие деньги, – с нехорошим интересом прищурился Чурбанов.

– А, как правило, если это не "народные" или "заслуженные", то любая группа – сборная солянка, – поспешно принялся объяснять Григорий Давыдович, – каждому из музыкантов принадлежит свой инструмент, на котором он играет... Например, если из группы уходит гитарист, значит у группы теперь нет не только музыканта, но и гитары!

Клаймич кинул на меня быстрый взгляд.

"Намек понятен... Не хрен одному отдуваться!".

И я устремился на помощь:

– Поэтому инструменты у нас есть... музыканты с собой принесли... Нам студию взять неоткуда! Двести тысяч нереальная, пока, сумма...

– "Пока"?! – усмехнулся Щелоков.

– Пока! – твердо заявил я, глядя министру в глаза, – Станем всемирно известными – вернём не только все до копейки, а и много сверх того!

Тут уже заулыбались все.

Я развернулся к Чурбанову и негромко сказал:

– Головой ручаюсь...

Тот перестал лыбиться и пытливо посмотрел мне в глаза:

– Опять головой?

– ДА!..

...Долго ли, коротко ли... но сказка, всё-таки, сказывается, а дело – делается!

Слегка поморщившись и недовольно покряхтев, но Щелоков согласился увеличить выделенную нам сумму на 50 тысяч. Из услышанного, легко делался вывод, что до этого нам собирались дать, аж целых 150 тысяч!

Не знаю, что такое для бюджета МВД 150 тысяч, подозреваю, что копейки, но дать "под веру в пацана" такие деньги – все равно, проявление величайшего благоволения министра. Без дураков.

И то... думаю, что львиная часть тут авансом.

– Николай Анисимович... Юрий Михайлович... – я встал, – Я даю слово... и ручаюсь головой... вы никогда не пожалеете, о принятом сегодня решении.

– Надеюсь... – недовольно пробурчал Щелоков... и слегка улыбнулся.

– Я верю в тебя, – твердо сказал Чурбанов, – не подведи.

"Приняли решение, а сами сомневаются – не сошли ли с ума! Надо будет быстрее выдавать результат...".

– Как только студия будет смонтирована, мы сразу же дадим достойный результат, – горячо заверил присутствующих генералов Клаймич.

"Одинаково понимаем ситуацию!".

– Ладно... Ты, Виктор Андреевич, не затягивай с организацией процесса... до ноября время мало... в День милиции они должны выступать... – жестко обозначил сроки Щелоков.

– Не сомневайтесь, Николай Анисимович, – затряс щеками Калинин, – все будет сделано качественно и в срок!

На этом деловая часть аудиенции подошла к концу. Щелоков уже посматривал на массивные напольные часы, стоящие в углу кабинета, а мы торопливо допивали чай.

Желая разрядить неожиданно ставшую напряженной атмосферу, я судорожно вспоминал заученные к встрече анекдоты, выбирая подходящий.

И уже пожимая, при прощании, министерскую руку, выдал:

– Николай Анисимович! Не пройдет и трех лет, и я стану настолько знаменитым, что мой гример в трудовой книжке будет записан как "иконописец".

Щелоков, прищурив глаза, на пару секунд задумался... и согнулся от хохота!

4

Следующую неделю восьмиклассник Виктор Селезнев дисциплинированно посещал школу.

Да, suka, восьмиклассник! Да, blя, школу!! Да, мать твою, дисциплинировано!!!

Р-рррррррррррр...

Это был просто какой-то сюр в моей жизни!

"Особенности изображения быта горцев в произведении М.Ю.Лермонтова "Герой нашего времени".

– Что ж ты, Михал Юрич, всякую херь-то из пальца высасывал?! Описал бы честно бытие овцеёбов – украсть, убить и удрать... А не засирал бы мозги школьникам романтической блевотиной про "благородных" чурок!.

Короче, приходилось жесточайшим усилием воли сдерживать себя, чтобы на вопрос училки по алгебре: "Селезнев, так какова связь между понятиями алгебраического и тождественного равенства многочленов?", не заорать:

– Дура!!! На хрен тебе многочлены?! Найди, хотя бы один реальный член и живи – наслаждайся!!!

Вместо этого, я вставал(!) из-за парты и вежливо(!) выдавливал сквозь сжатые зубы:

– Если многочлены равны алгебраически, то они равны и тождественно...

– Правильно... – не унималась жертва воздержания, – а почему?!

"Что б ты сдохла! Дура занудная...".

– Так как оба многочлена состоят из одних и тех же членов, то подставляя любые значения букв, мы будем иметь совпадающие числовые выражения.

"Вот, на кой хрен мне это знать?!?! Хоть раз за две жизни эта белиберда пригодилась?!".

– И не сиди на уроке с отсутствующим видом, повторять дважды я не буду! Пойдем дальше...

"А-ааааааааа...".

Раздражало абсолютно все...

Поскольку в школе знали, как я съездил в Москву на соревнования, то теперь мне приходилось обходить кругами рекреацию второго этажа, где на пионерским стенде, рядом с дружинным знаменем, была вывешена моя фотография и выставлен тот самый кубок за первое место. Заодно, на стенде, были прикреплены многочисленные газетные вырезки о пионере-герое, помогшем милиции, задержать вооруженного преступника!

"А-ааааааааа...".

Назрели подвижки и в общественной жизни – начался первый прием восьмиклассников в ряды ВЛКСМ... В нашем и параллельном классе выбрали по трое «самых достойных» и отправили в райком комсомола.

Там мы, почти, два часа просидели в коридоре, в компании таких же "самых достойных" из других школ и пугали друг друга страшилками, которые спрашивают у "вступающих в ряды", типа:

– Сколько стоит Устав ВЛКСМ?

– 5 копеек...

– Ты не достоин быть комсомольцем, Устав – бесценен. Следующий!...

Но, наконец, время пришло и нас пригласили на заседание бюро райкома. Видимо, для «ускорения процесса» в комсомольские ряды принимали не индивидуально, а «тройками».

От нашего класса "самыми достойными" оказались я, мой "друг" Лущинин и первая (и она же единственная) красавица класса – Оля Белазар.

Комсомольский ареопаг районного масштаба, в составе семи человек, скучающе восседал за столом заседаний. Сегодня мы были у них уже далеко не первой "тройкой", а за всё их "комсомольско-руководящее бытие" и представить страшно, сколько таких "троек" перечисляли им, дрожащими от волнения голосами, намертво зазубренные пять принципов "демократического централизма".

Сидящий во главе стола, довольно молодой парень уткнулся взглядом в документы и головы, почти, не поднимал. Всю беседу с нами проводила приятная девушка в красивой белоснежной блузке и с модной стрижкой "под Матье". Она задала стандартные вопросы, получила от нас стандартные ответы и поинтересовалась у коллег за столом, нет ли у них вопросов.

Справа от председательствующего сидел, раздобревший и уже лысеющий чувак, в хорошем костюме редкого тут темно-шоколадного цвета. До этого он сальным взглядом изучал стройные ножки Белазар, а теперь встрепенулся и, с противной улыбочкой, спросил неожиданно высоким "бабским" голосом:

– А скажите, девушка, какие известные комсомольцы принимали участие в штурме Зимнего дворца в октябре 17-го года?

Ольга мучительно наморщила лоб в нервной попытке вспомнить заветные фамилии. Сидящие за столом начали переглядываться и улыбаться.

– Ну, что же вы?! – патетически провозгласил гордый владелец ранней плеши, – отсутствие ответа на такой вопрос демонстрирует ваше незнание истории и устава ВЛКСМ. И как же вы хотите вступить в ряды комсомола с такими знаниями?!

У Белазар на глаза стали наворачиваться слезы, а "чувак" смотрел и гадливо улыбался.

"Вот с-сука...".

– А вы, извините, сами член ВЛКСМ? – мой голос был настолько далек от дружелюбия, что голову от документов поднял даже председательствующий.

– Тебе слова не давали! – жестко отчеканил плешивый, – до тебя очередь дойдет позже.

– Я не знаю, до кого тут и что "дойдёт", а слово я взял сам... – невозмутимо сообщил я лысеющему идиоту.

– Выйди из кабинета, тебе рано тут находиться... ты не только не имеешь представления, как себя вести в районном комитете комсомола, но и нарушаешь принципы демократического централизма, о которых тут рассказывал! Закрой дверь с той стороны... – лицо возбудившегося идиота покраснело и покрылось бисеринками пота.

Члены бюро райкома переводили взгляды с меня на "плешивого" и обратно, но почему-то никто не вмешивался.

Я легонько засмеялся:

– О правильном поведении рассуждает человек, который мне беспрестанно "тыкает" и сам ведет себя, как истеричная баба на рынке?!

"Плешивый" задохнулся от гнева и вскочил с места.

– А о знании Устава ВЛКСМ мне говорит человек, который задает нелепейшие вопросы, демонстрирующие полное незнание этого самого Устава?!

Я мило улыбался, а вот "плешивого идиота", наконец, прорвало:

– Ты НИКОГДА не вступишь в ВЛКСМ! Таким личностям в комсомоле не место! Я сказал выйди вон с Бюро райкома, здесь имеют право быть только комсомольцы!

Я повернулся к председательствующему:

– Он что, сумасшедший с манией величия, который решает за весь ВЛКСМ, кто будет в его составе, а кто "никогда"?!

Внутренние тормоза у меня уже начинали постепенно ослабевать и сейчас главная задача была не сорваться в "штопор".

Председательствующий встал и сделал успокаивающий жест руками:

– Во-первый, я призываю всех успокоится!

Я хмыкнул:

– А здесь все спокойны, кроме этого истеричного господина...

Председательствующий, видимо, первый секретарь райкома, нахмурился:

– ТОВАРИЩ Мякусин – второй секретарь Василиостровского райкома комсомола, а не "господин"!

– А мы этому... молодому человеку, тут видимо все не товарищи! – взяв себя в руки, с потугой на ехидство, отреагировал Мякусин, плюхнувшийся обратно на стул.

Я тоже уже успокоился и просто принялся развлекаться:

– Странно... Товарищи не ведут себя с другими, как баре с холопами... Не оскорбляют людей, не угрожают им, не страдают манией величия и не демонстрируют презрения принципам социалистического общежития...

Я прислонился спиной к стенке и сейчас просто загибал пальцы, по ходу перечисления "прегрешений" товарища Мякусина:

– Я вот со многими товарищами общался, и с товарищем Романовым, и с товарищем Брежневым и никто из них мне ни разу не нахамил, не угрожал и не оскорблял...

Лица членов бюро райкома вытянулись. Впрочем, лица моих одноклассников, и так пребывающих в полном ауте от происходящего, вытянулись еще больше. А вот председательствующий быстро перегнулся через стол и, буквально, выдрал из-под локтя девушки, которая вела заседание, лист протокола и уставился в него.

– В связи с этим, у меня и возникли серьезные сомнения, что гражданин Мякусин может претендовать...

– Товарищи! – перебил меня председательствующий, – а ведь у нас сегодня здесь не просто будущий комсомолец, а настоящий герой! Виктор – это тот самый школьник, который летом помог милиции задержать вооруженного рецидивиста! И был за это награжден в Кремле товарищем Брежневым!

Секундная заминка и тут же все оживились, задвигались, лица, как по команде, расцвели улыбками и стали выражать ко мне абсолютное дружелюбие и симпатию.

И только единственное еbalo ошарашенно хлопало глазами, бледнело и продолжало потеть.

– А он ещё на турнире "Кожаные перчатки" в Москве победил... – неожиданно раздался за спиной неуверенный голос Стаса Лущинина.

Члены бюро опять на мгновение замерли, а потом градом посыпались вопросы о задержании преступника и о турнире.

Нас усадили за стол и следующие десять минут прошли "в атмосфере дружбы и взаимопонимания".

Я, ехидно посмеиваясь про себя, как мог отвечал на задаваемые вопросы, члены бюро активно интересовались и комментировали, а Мякусин сидел в углу стола, всеми забытый и потерянный.

Затем состоялось быстрое (и замечу, единогласное!) голосование. Нас троих приняли в ряды ВЛКСМ и тепло поздравили!

Когда мы выходили из кабинета, я не удержался и обернулся к первому секретарю:

– А можно вас попросить выйти с нами на минутку?

Тот с готовностью кивнул, а за нашими спинами повисла тягостная тишина...

...Разговор с первым секретарем («зови меня просто Андрей») получился предельно конструктивным. То ли истеричный Мякусин, и на самом деле, раздражал «первого», то ли тот решил пожертвовать «вторым», чтобы избежать возможных неприятностей самому.

Мы уединились около окна в коридоре:

– Я что хотел спросить... как вам, Андрей, с таким вторым секретарем работается?

– Ну, как... – парень покачал головой, – ты же сам все видел! Ни с того, ни с сего... Крики, обвинения... и это уже стало его стилем общения. Кто привык, стараются не обращать внимание... но это ненормально... Сами уже хотели ставить вопрос...

– Значит вы не будете возражать, если я его поставлю? – глядя в сторону, негромко поинтересовался я.

– Я буду только "за", – тут же откликнулся первый секретарь, – и не только я... У нас же в райкоме больше ТАКИХ нет...

– Да, ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ очень приятные люди...

Мы прекрасно поняли друг друга и пожали руки. Перед расставанием, Андрей сказал, что получить комсомольские билеты можно будет завтра в организационно-методическом отделе...

А в школе завуч предупреждала, что билеты и значки, обычно, выдают не раньше, чем через месяц!

– Спасибо тебе... – Белазар нарушила молчание только перед самым метро.

До этого всю дорогу мы шли молча.

– Никакие... – я пожал плечами.

– Что никакие? – и Белазар, и Лущинин остановились и недоуменно уставились на меня.

– Никакие комсомольцы не принимали участие в штурме Зимнего... Ведь, комсомол был образован только 29 октября 1918 года...

– Вот ведь suka! – выпалил в сердцах Лущинин.

Следующую пару минут мы стояли посередине бульвара и хохотали, глядя друг на друга. Многочисленные прохожие молча нас обходили, оборачивались и тоже начинали улыбаться...

Расплата за моё "донкихотство" наступила уже в метро, где Белазар упорно предпочитала держаться не за поручень, а за мою руку. Причем так, чтобы Лущинин этого, по возможности, не видел.

Я от этого обстоятельства предпочел абстрагироваться, зато серьезно задумался над адекватностью моего восприятия, всего происшедшего в райкоме.

Я, конечно, не страдаю (пока!) манией величия, но вряд ли, не то что в Василеостровском районе, но и во всем городе-герое Ленинграде, есть школьник более известный власти, чем я. Ну, я так думаю... А следовательно, что? Правильно... Это не я "поимел" идиота Мякусина, это первый секретарь райкома "поимел" Мякусина, посредством меня-идиота! Причем, особо и на интригу не потратился. Просто дал возможность второму секретарю проявить свой говнистый характер. Получится – мы сцепимся, не получится – меня официально представят, как героя и примут в ряды ВЛКСМ.

А получилось все, как нельзя лучше! Малолетний дурачок не только бесстрашно сцепился с опостылевшим замом, так ещё и по собственной инициативе подписался на дальнейшую борьбу.

А сам "зови меня просто Андрей", вроде как, и не при делах. Ни с Мякусиным отношений не испортил, ни с его гипотетической "крышей".

Легко и элегантно...

Но ведь, "малолетний дурачок", типа как, не "малолетний". Да, и не совсем "дурачок", как самому казалось. А вот, поди ж ты...

Из метро я вышел с легкой улыбкой на губах и черной досадой в сердце.

Тупо "не поняв" призывный взгляд классной красавицы, я сразу же распрощался с одноклассниками, отговорившись придуманными делами.

Убивая время, и давая новоиспеченным комсомольцам возможность уйти подальше, постоял у киоска "Спортлото". От нечего делать, лишь отдавая дань ностальгическим воспоминаниям, купил три билета моментальной лотереи "Спринт". Мельче "трешки" денег в кармане не было, а билеты стоили по рублю.

Без всякого азарта, я неспешно разорвал "обертку". Два билета лаконично сообщили, что они "без выигрыша", а третий осчастливил текстом – "пятнадцать рублей".

"Ну, вот... Не получилось даже трешку просадить! Может и правильно говорят, что деньги к деньгам идут...".

Кисло усмехнувшись своим мыслям, я протянул выигрышный билет киоскерше.

Та внимательно его изучила и, порадовавшись чужому счастью, с улыбкой и поздравлениями протянула мне три новенькие хрустящие синие "пятерки".

С трудом выдавив ответную улыбку, я засунул "пятнашку" в карман джинсов. Туда, где лежали свернутыми еще 500 рублей!

Плетясь домой "нога за ногу", я незаметно погрузился в сугубо философские рассуждения о некоторых странностях своего поведения.

   Вот откуда у меня берутся эти периодические наплывы чернейшего настроения, немотивированной злобы и частого желания надраться? Ведь в "первой" жизни я никогда не испытывал слабости к алкоголю. Выпивал иногда и понемногу, как все нормальные люди, но и только... И лишь после смерти мамы, на некоторое время, "слетел с катушек" и пил каждый день. Да, и то... не получилось спиться...

Вывод один – мною движет состояние перманентного стресса от произошедшего переноса сознания. И, чисто интуитивно, я пытаюсь решить проблему тремя, знакомыми по "взрослой" жизни, способами: алкоголь, спорт и секс.

Алкоголь я достаю с трудом, да и надраться не могу – мама не поймет! А соревнования по боксу, для меня сами дополнительным стрессом оказались! Секс с Верой.... вот это, конечно, да. Особенно последний раз, когда я впервые, по-настоящему, расслабился: ни о чем не думал, не старался доставить, произвести, продемонстрировать... Но ведь, даже это, только раз! А до него только и мыслей было, как бы сделать так, чтобы сделать хорошо.

   И тут еще не стоит забывать про период активного роста и подросткового созревания организма. Наверняка, гормональная нестабильность тоже дает о себе знать, в полный рост...

Так что, взрослые мозги и жизненный опыт сами по себе, а от физиологии и биохимии никуда не денешься. Моё подсознание взрослого человека постоянно чувствует давление от "внешней среды" – организма, толкающего на реакции и поступки, несвойственные мне взрослому.

Хрен бы я в своем "взрослом" состоянии, попался бы на эту примитивную райкомовскую "двухходовку". И ведь заметил же(!), что никто за столом не попытался загасить конфликт в самом начале. Заметил, а выводы не сделал... Предпочел "переть буром".

  Ну, а раз осознание, все-таки, пришло, то отныне за "подростково-гормональным стрессом" нужен будет глаз да глаз...

  А пока главное(!), косяков пороть, как можно меньше и не наживать себе врагов на ровном месте.

Их у меня, в перспективе, и так – не пересчитаешь...

Поскольку алкоголь мне пока противопоказан, а секс «территориально» недоступен, то может спорт? Хм...

По приезду из Москвы, я носу в спортзал не показывал. И не хотелось, и Леха остался в Москве, и отношения с Ретлуевым непонятные... Но тело реально требовало нагрузки! Сложно длительное время нагружать организм, а потом взять и все бросить. Бегать по утрам уже стало холодно, а занятия дома с гирями не радовали. Мои плечи неожиданно поперли в ширину хм... ну, скажем так, больше, чем хотелось бы. Уже и школьный пиджак стал жать. Перекаченным "бройлером" я становиться не хотел, да к тому же, подозревал, что гора мышц негативно скажется на скорости. А она, как ни крути, мой основной козырь...

...В зале меня встретил хор приветственных возгласов! Занималась «взрослая» группа и гадать знают ли они о моих «достижениях» или нет, не приходилось. Пришлось принимать поздравления и дружеские хлопки по плечам.

Ретлуев тоже был тут. Кивнув, как-будто мы расстались пару часов назад, он отправил меня на разминку. Вещи были в шкафчике, я быстро переоделся и приступил к делу...

...Что называется – "дорвался"! Я с остервенелым наслаждением лупил грушу, чувствуя, как накатывает приятная тяжесть в мышцах и как всё тело восторженно отзывается на долгожданную нагрузку. Край сознания уцепился за непривычную для зала тишину. Я с некоторым усилием остановился и оторвал своё внимание от избиваемой груши.

В паре шагов, за спиной, стоял Ретлуев и молча, с непонятным выражением лица рассматривал меня. Еще дальше, за капитаном, оставив свои дела, сгрудились те несколько человек, кто был в зале.

– Чего вы?! – недоуменно поинтересовался я, судорожно соображая, что я сделал не так.

– Ты, прям, как робот!.. – удивленно восхитился Михалыч – Лехин участковый и спарринг-партнер.

На лицах остальных мужиков тоже было написано немалое удивление.

– Неделю не тренировался... Соскучился! – ничего умнее я сообразить не смог, поэтому отвернулся к груше и попытался начать отрабатывать удары левой рукой. Хоть я и переученный левша, но удар слева у меня заметно слабее. Надо подтягивать...

Однако очень скоро Ретлуев позвал меня в ринг.

"А это что-то новенькое!".

Михалыч держал "щит", а Ретлуев вооружился "лапами".

Вот теперь меня надолго не хватило! Здоровенный Михалыч меня постоянно толкал "щитом", а Ретлуев обозначал "лапами" куда мне следует наносить удары.

Я продержался на самолюбии и морально-волевых сколько мог и полностью обессилев, буквально, плюхнулся на канвас.

– Хватит на сегодня... Переоденешься зайди ко мне, да... – Ретлуев снял "лапы" и сделал знак Михалычу...

...– Сам решай, да... Второго ноября в Липецке первенство Союза среди юниоров... Ты, в своем весе, возьмешь «золото» без проблем... Но надо твердо решить вопрос с возрастом... В Москве, да...

Я сижу в маленькой тренерской "каморке" и слушаю, уставившегося в угол, Ретлуева.

– Когда тебе 15 исполняется? – Ретлуев, наконец, оторвал взгляд от приглянувшегося угла и посмотрел на меня.

– Двадцать пятого...

– Да-а... с возрастом если Москва решит... – капитан поднялся из-за стола, – подумай...

– Я подумаю, – ответил я, с трудом поднимаясь с табурета и кряхтя поковылял к двери.

– И это...

Я обернулся. Ретлуев сверлил меня тяжелым взглядом:

– На том спарринге... нашем... перед Москвой, да... – он помолчал, – ты тогда случайно попал в локоть... Я не видел удара, да... Иди.

Дома меня ждала лыбящаяся физиономия «мамонта»! И хотя Леха должен был быть сейчас в Москве с Клаймичем и Завадским, его довольное лицо, расплывающееся в улыбке, не предвещало никаких неприятностей.

– Ты где шляешься?! – "мамонт" был предельно добродушен, но от дружеского тычка я счел за благо увернуться.

– Сам чего тут делаешь?! Бросил двух музыкантов без присмотра! – ответно "наехал" я.

– Переживут денёк, не маленькие... завтра в Москву вместе вернемся, – отмахнулся Леха, – а сегодня меня на работу срочно вызвали... В партком... Кандидатство в партии восстановили...

"Большой брат" не выдержал и снова оскалился во все 32 зуба!

Я ответно усмехнулся:

– Беспартийная масса советских людей сократилась еще на двух индивидуумов – меня сегодня тоже в ВЛКСМ приняли...

Сам виноват, нечего было ворон считать. Второй дружеский тычок взбудораженного "мамонта" цели, все-таки, достиг!

Отмечали мы, столь нетривиальные события в жизни каждого советского человека, в узком семейном кругу. Мама накрыла стол... После работы подъехал дед...

– Нее... домафнее фкушнее любофа рефторана... – с набитым ртом, вынес свой вердикт Леха и они чокнулись с дедом и мамой.

Я же, попивая "Дюшес", утешался воспоминаниями о сегодняшнем самоанализе.

В перерыве между жареной курицей и котлетами с картошкой, Леха поделился последними московскими новостями.

После состоявшегося во вторник "организационного" собрания ВИА, на котором Клаймич добрых полтора часа рассказывал собравшимся об итогах встречи с министром, структуре ВИА, зарплатах и планах, было решено, что он, Николай и Леха остаются в Москве и в кратчайшие сроки решают все материально-технические вопросы.

К моему приезду в субботу, планировалось завершить оборудование помещения в ЦДК, завезти инструменты для первой репетиции музыкантов и оформить документы в кадрах и ХОЗУ МВД. Подвисшим оставался вопрос приобретения аппаратуры для студии звукозаписи. Но это уже целиком зависело от генерала Калинина и его "талантов"...

Потенциальных музыкантов группы на собрание приглашать не стали, отложив это знакомство на выходные. Поэтому оргсобрание прошло в узком кругу: солистки, Татьяна Геннадьевна и наша "ленинградская команда".

Осознав, что "самодеятельность" вышла на государственный уровень, к обсуждаемым вопросам все отнеслись очень серьезно. Даже у Альдоны, в этот раз, на лице не было привычного насмешливого скепсиса.

Каждый вечер я созванивался с Клаймичем и узнавал последние новости: идет ремонт в помещении, проходят собеседования с музыкантами, Татьяна Геннадьевна разучивает с девочками согласованный репертуар, генерал Калинин оказался "очень знающий человек", налажены хорошие отношения с соседями по ЦДК – ансамблем песни и пляски ВВ МВД и т.д.

Но Леха сумел сообщить и кое-что новенькое. Через московских знакомых Клаймич договорился об аренде частной(!) студии звукозаписи у композитора Зацепина (это который – почти все комедии Гайдая, "31 июня", "Остров погибших кораблей" и уйма еще всего прочего(!), как я потом уточнил в айфоне).

А вообще-то офигеть... Частная студия в Союзе! Я так-то думал, что буду первым. Хотя у меня пока и государственной нет...

– Но и цены бешеные... на частной-то... – экономный Леха поморщился, – 50 рублей за час работы...

– Сколько?! – дед был шокирован, – это за день больше, чем я за месяц? Куда ОБХСС только смотрит?!

Мама, уже имеющая представление, какие отчисления "за песенки" получает в месяц её сынуля, ничего не делая, отнеслась к озвученной цифре куда спокойнее. Но возмущение тоже изобразила...

– Это на всякий случай, – пояснил Леха, – если не успеем оборудовать свою...

"Не успеем, чую... Молодец Клаймич...".

Долго засиживаться за столом мы не стали. Завтра утром был самолет в Москву.

***

А-ааа... Как в воду смотрел...

Время поджимало, а "завхоз" Калинин ничего определенного о сроках приобретения студии, пока, сказать не мог. То есть, если покупать гэдээровскую или чехословацкую аппаратуру, то хоть завтра, но Клаймич уперся намертво – "это будут выброшенные деньги!".

Поэтому уже три дня подряд Григорий Давыдович и Коля Завадский сидят в квартире Зацепина и сводят вместе записанные голоса и партии. Да, да... частная студия оборудована у Александра Зацепина в собственной квартире!

Стоит отметить, что квартир у композитора изначально было две – вторая "досталась" от покойных родителей. Путем сложных обменов, прописок и переездов, квартира осталась одна, но в ней появилась первая в Советском Союзе частная звукозаписывающая студия.