Текст книги "On with the show (СИ)"

Они вваливаются в его квартиру, целуясь, путаясь в собственных ногах, сплетаясь руками, забираясь под одежду, беспомощно мыча друг другу в губы от желания. Никки толкает Джо к стене, но не рассчитывает, и они бьются о какую-то мебель в холле, Никки говорил, что квартиру купил прямо с хламом бывших хозяев и ничего не переделывал, потому что дома бывал раз в месяц, и ему откровенно похер. Джо ахает от боли, пронзившей бедро, Сикс смеется, подхватывая её и заставляя повиснуть на нём, как обезьянке.

Джо ещё в такси некуда деться было от его взгляда: Никки смотрел так, будто собирался трахнуть её прямо там, и наплевать на водителя, наплевать на любые приличия – к счастью, хотя бы ехать было недалеко, и он как-то сумел удержать себя в руках. Теперь она этот взгляд снова ощущает на себе, Никки шипит, когда напарывается на застежку её белья:

– Пиздец как на тебе много одежды, – в темноте его дома они наталкиваются на диван, и, кажется, дальше никуда уже не собираются, Никки просто сваливает Джо на кожаную поверхность и подминает под себя. – Просто пиздец…

– Заткнись, – Джо тянет его майку вверх, ногтями ведет по его шее, ключицам и ниже. В темноте не видно, как вспухают красные следы от её прикосновений. – Извини, что пришлось одеться, чтобы твои роуди на меня не таращились.

– Берту я ещё скажу, чтобы слюной не капал, – Никки смеется в поцелуй, пока Джо воюет с его ремнем на штанах, – а ты своё уже сейчас получишь… – он губами проходится по её шее, зубами прихватывает кожу на ключице, ведет языком по месту укуса. Джо запрокидывает голову и стонет.

Им нет необходимости отыскивать правильный ритм, потому что за пять лет Никки мастерски научился обращаться с её телом и всегда знал, что нужно Джо… что нужно им обоим. Он сжимает её бедра, пока двигается в ней – ни намека на нежность, но ей и не нужно. Она ногтями впивается в его плечи, ногами обвивает за поясницу, и её тянет, тянет, тянет куда-то в привычную темноту, расчерченную алыми вспышками. Никки кусает её в шею, наверняка оставляя следы.

– Моя, – хрипит он, – моя, моя, моя…

Будто засосов недостаточно.

Джо его слышит как сквозь вату, её куда-то несет и тащит, и кажется, что у неё все нервы наружу вывернуло. Даже если Никки сейчас пиздит, как дышит, пусть уж лучше пиздит. Она ногтями расчерчивает его спину, до самых лопаток, Сикс то ли стонет, то ли урчит ей в шею, и, черт, Никки, думает Джо, не останавливайся, пожалуйста, только не…

Вскрик наждачкой проходится по раздраконенному стонами горлу. Никки утыкается лбом в её плечо, равно и тяжело дышит. Он и сам тяжелый, и, когда Джо постепенно очухивается, то осторожно упирается ладонью в его грудь.

– Задавить меня решил?

– Хорошенько оттрахать, – бормочет он и смеется ей в ключицу. Приподнимается на локтях, в сумерках его смуглое от природы лицо кажется совсем темным. – Я слов на ветер не бросаю. А слезать мне некуда, – он разводит руками, показывая на узкое пространство дивана, и Джо толкает его в плечо: ей всё-таки тяжело, Сикс – не пушинка.

Никки не удерживается и падает на пол, успевает прихватить её за руку и тянет за собой. Они хохочут, как тинейджеры, пока по-дурацки барахтаются на ковре, путаясь в конечностях друг друга.

– Твою ж мать, – проникновенно сообщает Никки, глядя в потолок. – Я, блять, спину ударил.

Никки откидывается на подушку, разметав влажные черные волосы, и со свистом выдыхает. Джо утыкается носом в его плечо. У неё болят мышцы, и она уверена, что не сможет толком встать с постели, но перед глазами всё меркнет, когда она думает о тяжести тела Никки на себе, о его поцелуях и о синяках, которые он наверняка оставил на её шее и на бедрах, о том, как он стонет ей в губы, кусает их, раздвигает языком, как ловит её стоны и охает в ответ так, что её бросает в жар.

Они до постели добираются лишь к пяти утра, потому что не могут отлипнуть друг от друга после долгой разлуки. Сикс вытаскивает бутылку виски и поливает им Джо, слизывая капли с её плеч, груди, живота; Джо глотает алкоголь из горла, пока Никки языком вычерчивает узоры на её липкой от Дэниелса коже, а затем снюхивает кокаин, рассыпанный по её животу, и мурчит, как довольный кот. Джо знает, что это всё – чертово безумие, но ей нравится. И даже против кокаина она не возражает, там всего одна доза.

У Никки – опухшие и явно саднящие от поцелуев губы, мокрое от пота тело; он прикрывает глаза длинными ресницами и издает какой-то довольный звук; голос у него низкий и охрипший. Джо улыбается. Никки поворачивает голову и тянется за очередным поцелуем, у них уже рты болят целоваться, но хочется до безумия. Так же, как хочется провести в постели ближайшую вечность, даже если простыни пропахли сексом.

– Вот блин, – сообщает Никки и смеется, – я жрать хочу. В холодильнике повесилась мышь.

Джо закатывает глаза.

– Семь утра, Никки!

– Знаю, – он фыркает, зарывается носом в её шею. – Я пьян, обдолбан и обтрахан, и теперь я хочу жрать. Что тут удивительного?

– Хочешь получить всё и сразу, м? – Джо ведет ладонью по его спине, ощущая кончиками пальцев вспухшие царапины от её ногтей. – Думаешь, получится?

– Уверен, – он опрокидывает её на спину, нависает над ней: красивый до рези в глазах, темные пряди прилипли ко лбу, серая радужка превращается в тонкий ободок вокруг распахнувшегося зрачка. По-кошачьи поддевает носом мочку её уха. – Надеюсь, ты взяла сегодня выходной?

Джо помнит, как подошла к управляющему «Рейнбоу» с просьбой о выходном, и как полыхали её щеки, когда тот сверил календарь и ухмыльнулся так, будто всё понимает. Она помнит, как подшучивал над ней Джейк – второй бармен – и говорил, что раз Никки приезжает, то, видимо, ближайшие дни на работе Джо не появится? Джо показала ему средний палец.

Она кивает. Никки обдает горячим дыханием её шею, текучим движением скользит вниз, широко проводит языком по её животу, всё ещё чуть липкому от виски, и у Джо всё внутри сводит от желания, она запускает ладонь в его жесткие черные волосы и всхлипывает. Скулит, когда он кладет ладони на её тазобедренные кости, чтобы удержать её ноги и смотрит снизу вверх, задорно и жарко. Джо выгибается, протяжно вскрикивает, дербаня горло, пальцами впивается во влажную простыню и в пряди волос Никки.

К десяти утра Никки и Джо вываливаются на улицу, хохочут, добираясь до ближайшего супермаркета – Никки кое-как влез в джинсы и косуху на голое тело, Джо кутается в его шмотки, потому что даже для неё надеть мини-юбку в десять часов просто слишком. В супермаркете сонные продавцы раскладывают товар, а Сикс удерживает её за талию, целует в шею, будто оставленных им же засосов недостаточно – их даже волосами не прикрыть.

– Пиццу или вон ту итальянскую херь? – он тычет пальцем в холодильник с полуфабрикатами.

– Это лазанья, дурень, – смеется Джо. – А не херь.

– Итальянская херь, – он хватает коробку, вертит её со всех сторон. – На картинке выглядит так, будто туда блеванули.

– Дурак, – Джо отнимает у него коробку, ставит на место. – Если хочешь пиццу, так бы и сказал.

– Я тебя хочу, – мурлычет он ей в ухо, губами ведёт по ушной раковине, и Джо чувствует, что краской заливается от самого лба до шеи. Ей кажется, что все работники супермаркета таращатся на них. – Но и пиццу тоже. И, знаешь, те дурацкие мультики в ящике, которые сейчас идут, – он смеется. – Про Рокки и Бульвинкля.

Джо вспоминает, как одну из бывших девчонок Томми, с которой он еще пару лет назад расстался, Винс прозвал Бульвинклем за схожесть с лосем из мультика, и хихикает. Но в груди у неё разливается дурацкое тепло, потому что Никки здесь, он рядом, и ей хочется утонуть в этой иллюзии, будто они в м е с т е, хотя это не так. Они не вместе, они просто друзья, но позвольте ей хотя бы один день думать иначе.

Джо знает, что она идиотка.

– Морепродукты? – она берет коробку пиццы.

Никки морщит нос.

– Пепперони. Когда я смотрю на креветки, меня мутит от мысли, что это когда-то ползало и пучило глазюки. Прямо как наш Винс.

Джо хохочет, но всё же прихватывает пиццу с пепперони. Две коробки сразу. На кассе Никки копается по карманам куртки в поисках налички, вываливает кучу смятых десяток и сотенных. У кассира лезут на лоб глаза, потому что Сикс не выглядит как тот, у кого может быть куча наличности. Если по-честному, он выглядит как нищий маргинал.

– И две пачки Лаки Страйк, – Никки кивает в сторону стенда с сигаретами. Кассир швыряет их на ленту. – Угу.

Джо подворачивает джинсы ещё сильнее, потому что пяткой наступает на них; Никки ржет и за руку тянет её к себе, целует так, что у неё колени подгибаются, а какая-то женщина, ведущая свою дочь в школу, вслух ужасается распущенной молодежи. Сикс нагло фыркает ей вслед и показывает средний палец.

Они едят разогретую пиццу, сидя прямо на полу перед телеком, оставшимся от предыдущих хозяев, и смотрят «Рокки и Бульвинкля», пока мультики не сменяются выпуском новостей. Никки морщится, вырубает ящик и тянется за очередным куском пиццы, запивает его глотком виски. Джо смотрит на его лицо, и её даже подташнивает от нежности, щупальцами охватившей её изнутри. Она прислоняется лбом к его плечу.

Никки удивленно смотрит на неё сверху вниз.

– Эй, – тянет он, – ты чего?

– Я скучала, Никки, – произносит Джо мягко.

Она знает, что истинного смысла её слов Никки не поймет, до него не доходит, как сильно она любит его, как готова отдать за него всё и даже больше. Это не важно. Ей важнее просто сказать.

– Я тоже скучал, – он улыбается, почти застенчиво, превращается в Никки, которым он, возможно, был когда-то, и которого Джо уже не знала. – Будешь? – он приподнимает коробку с последним куском уже остывшей пиццы. Она мотает головой. – Ну и сама виновата.

Джо думает, что любит его, и это навсегда. Хоть он об этом и не узнает.

========== Декабрь 1984 ==========

Сначала Джо кажется, будто всё происходит не с ней.

Раззл мертв. Его больше нет. А ещё позавчера он заходил в «Рейнбоу», так же, как заходил каждый вечер всё время, пока Никки, обдолбанный и вусмерть пьяный развлекался где-то на Мартинике. Джо думала, хуже всё уже не будет, но как же она ошибалась…

Раззл мертв, мертв, мертв. И мертв из-за Винса, потому что пьяный Нил не справился с управлением своей же машины.

Джо прорывает слёзами, так же, как и Томми; она цепляется за Ли, лбом утыкаясь в его худое плечо. Кровь на перчатках врача алыми пятнами вспыхивает под зажмуренными веками. Раззл, Раззл, Раззл… Николас. Имя стучит в висках, имя пеплом оседает на языке. Джо трясет; они с Томми плачут, уткнувшись друг в друга, где-то на фоне рыдает Бэт Линн, жена Винса, и черт знает, кого она оплакивает – Раззла, которого хорошо знала, ведь он был другом Винса; или самого Винса; или то, что её жизнь теперь изменится навсегда.

Эта боль словно когтями раздирает душу – за Раззла, за Винса. Джо хотела бы злиться на Винни, но она не может, потому что знает, что так, как больно ему, не больно никому из них, даже ей, даже Томми.

Нил сидел на обочине и выл, он был весь в крови. Полиция забрала его до выяснения обстоятельств, а он всё выл, выл, выл и смотрел на свои руки, на которых засыхала жизнь Николаса Дингли, его бесконечно близкого друга.

Смерть Раззла делит всё на «до» и «после». Томми отвозит Джо домой, потому что больше отвезти некому, и просится остаться – просто остаться, потому что он не хочет возвращаться домой. У него заплаканные, полностью трезвые глаза, полные боли, плещущейся на дне зрачков. Томми тоже больно, больно, и он понимает, что жизнь не будет прежней.

Они сидят на полу, как Джо когда-то сидела с Никки, и пьют пиво, но с Ли нет и никогда не будет подтекстов и недосказанностей, он прост, как кусок хлеба. «Лёвенбрау» горчит на языке, холодно скользит в горло. У Джо в уголках глаз кипят слёзы, она ловит себя на мысли, что ей не хватает Никки, но он просто сделал всем ручкой и улетел на Мартинику – он теперь звезда, их альбомы становятся трижды платиновыми, он может себе позволить всё, что захочет. Он может себе позволить забыть о тех, кто всегда был рядом, ради наркотиков, бухла и доступных тёлок.

Он называл Раззла другом. Он зовет Винса другом. Но, когда Никки Сикс должен был находиться рядом, его не было. Его нет, когда он нужен Винсу. Он так нужен Винсу сейчас… И Джо. Он очень нужен Джо.

Что вообще будет с Винсом? Эта мысль сменяет мысль о смерти Раззла, и они тасуются, как карты, в её мозгу. Джо всё ещё не знает, за кого ей больнее. За Раззла, которому уже всё равно? За Винса, у которого сломана жизнь?

– Он был классным чуваком, – произносит Томми надтреснуто. – Ты же знаешь.

Джо знает. И у неё душу раздирает от воспоминаний: вчера она видела Раззла, он был жив, он улыбался ей, как всегда, немного меланхолично и обдолбанно, эта улыбка знакома ей была до боли. Они расстались полтора года назад, но Джо всегда знала, что будет помнить его. Джо не любила его, но Раззл был – и остается – ей дорог.

Ещё вчера Дингли обнимал её, уткнувшись в её волосы. Ещё вчера спрашивал Джо, счастлива ли она. Теперь его нет.

Раззл вылавливает её на балконе у Винса – Джо курит, за последние годы она пристрастилась к Лаки Страйк, таким же крепким, как у Никки, – и обнимает со спины, кладет подбородок ей на плечо. Полы неизменной шляпы касаются её скулы.

– Привет, Джо-Джо, – Раззл тихо смеется, но в его смехе веселья не слышно. – Не помешаю?

Она разворачивается только чтобы взглядом упереться в его лицо: всё такое же бледное, остроскулое. Тёмные глаза запали, будто он не спал сутками или слишком много пил, возможно и то и другое. Джо хорошо его знает. Она касается ладонью щеки Раззла, он ведёт головой за её движением.

«Раззл, прости, я не люблю тебя, я никогда тебя не любила»

– Ты пробовал отдохнуть?

– Мы только и делаем, что отдыхаем, – он морщится. – Когда продолжится тур, никто не знает. Как ты, Джо-Джо?

Как она? Джо понятия не имеет. Она одна. Никки где-то ширяется и трахается, направо и налево швыряясь деньгами, заработанными за долгий мировой тур с Оззи. Она одна, даже здесь, в доме Винса, который был и остается её близким другом. Она всегда знала, что Никки не любит её, Никки приползает к ней только если ему нужен секс, Никки делится с ней многим и многим, но не любит её так, как она бы этого хотела. И Джо смирилась с этим, но это не значит, что она в порядке.

В июне, после окончания первой части тура с Оззи, она позволила себе думать, что может быть счастлива, но она обманывала себя, как и всегда.

– У меня ничего нового, – Джо поправляет ворот его рубашки и тут же отдергивает руку. Раззл выпускает её из объятий и берет за руку. Ей кажется, что это всё неправильно, что она причиняет ему боль. Так нельзя. – Что может быть у меня такого?

Раззл склоняет голову набок, напоминая ей Безумного Шляпника из детской сказки, которую она любила в детстве. Точнее, любила, когда мама читала её – многого в «Алисе…» Джо тогда не понимала. А теперь чувствует себя той самой Алисой, заблудившейся в стране, полной сказочных персонажей и поворотов судьбы, которые могут привести куда угодно. Только вместо Королевы Червей у неё – Король Пик, и он каждый раз рубит ей голову с плеч.

Или с плеча?

– Ты счастлива?

Вопрос, на самом деле, простой, но в нём Джо слышит то, что Раззл не договорил.

«Ты счастлива рядом с ним?»

Джо пожимает плечами.

Она счастлива, когда работает и видит, что у неё всё получается. Она счастлива, если счастливы её друзья. Она счастлива, когда Никки утыкается носом в её шею и сопит в её постели; она готова простить ему всё на свете, когда они сидят в его доме, и он играет ей новые песни. Она счастлива, даже если Никки подчеркнуто дружелюбен, треплет её по голове и называет «лучшей подругой» и «своей в доску».

Но она не счастлива, потому что Никки не любит её. Она не счастлива потому, что не видит своего счастья без него, и это просто тупик. Она довольствуется малым и выжимает своё счастье, из чего может.

– У меня всё есть.

– Это не одно и то же, – Раззл кончиком пальца ведет по её губам. – Это совсем не то.

Джо позволяет ему поцеловать себя, возвращая их обоих в 82-й, когда всё было проще, а наркотики хоть и маячили на горизонте, но не были мрачной тенью, нависающей над всеми. Раззл зарывается ладонью в её волосы, целует нежно и долго, а потом отступает на шаг.

– Будь счастлива, Джо-Джо, – он улыбается своей мягкой, обдолбанной улыбкой. – Просто будь, ладно?

Джо кивает, хотя не знает, что именно обещает ему.

– Раззл, мать твою, ты где там?! – голос Винса заставляет странные пять минут рассыпаться, будто их и не было.

Раззл танцующе разворачивается, поправляет на голове шляпу.

– Я здесь, я везде, я всегда, – доносится его голос, когда он выходит к Нилу.

– Поехали уже!

И это была их последняя встреча.

У Джо сжимается горло, она снова ревёт, пряча лицо на плече у Томми. Здесь и сейчас они оба объединены общей болью, общей потерей. Если бы она могла знать, что не увидит Раззла больше, что его, окровавленного, увезут в больницу, если бы она только знала, что будет это видеть, она остановила бы его…

Никто не может знать, когда умрет. Или когда умрет кто-то из близких.

Томми целует её в макушку.

– Тебе бы поспать, Джо, – советует он, хотя ему самому сон нужен не меньше. – Вы ведь были друзьями?

Джо кивает, хотя их с Раззлом отношения сложно было назвать дружескими, они вообще были непонятно какими. Она помнит его любовь к музыке T.Rex и к марихуане, которой пропахла её постель тогда, и помнит ревность Никки, она помнит всё, но не знает, остались ли они с Раззлом друзьями в итоге.

Он снится ей в ту ночь, пока Томми сопит на полу, подтянув к груди длинные тощие ноги. Раззл склоняет голову набок и снова спрашивает Джо, счастлива ли она. Просыпается она в слезах, съеживается в постели, и очухавшийся Томми вливает в неё остатки «Лёвенбрау», будто это может помочь. Будто алкоголь вообще хоть когда-то помогал. А потом Томми уезжает, потому что он должен подхватить Бэт и забрать Винни из участка.

Кто-то же должен.

Никки возвращается на следующий день из Майами. Он приходит в «Рейнбоу» вместе с Майклом Монро, на обоих нет лица. Джо сбегает через черный вход, она не может его видеть, не может смотреть Майклу в глаза – ей всё кажется, что она должна была остановить Раззла, но не остановила, и теперь его нет, нет, нет…

Никки догоняет её на улице, сгребает в объятия. От него пахнет алкоголем, сигаретами и кожей его куртки, он теплый, почти горячий, вплетается пальцами в волосы Джо и позволяет ей рыдать в его плечо, но молчит.

– Его больше нет, – всхлипывает Джо. – Его больше нет…

Собравшиеся над Лос-Анджелесом тучи прорывает дождем.

========== Апрель – май 1986 ==========

Комментарий к Апрель – май 1986

Aesthetic:

https://sun9-7.userapi.com/hTwueNV-_vNTGVWu3JcdhM28BoAzyqPr9HfZjQ/LQeyaAcZwqI.jpg

Никки Сикс гниет изнутри. Джо готова поклясться, что всё, что делало Никки тем, кем он был все эти годы, превращается в труху, разлагается где-то внутри. Алкоголь и наркотики в его жизни присутствовали всегда, это дерьмо стало частью его жизни, но героин… Героин – это новая ступень, очередной кошмар, финал которого ясен ещё на старте. Это даже не свет в конце тоннеля, это бесконечная тьма или глубокая яма, полная заточенных кольев. Смерть Раззла, в которой был виноват Винс, подкосила Никки, а Кимберли, его новая подружка, его очередная любовь на всю жизнь, какой была Форд, только подначивает.

Героин. Для Джо это слово превращается в «смерть», черными буквами отпечатывается в её мозгу, выжигается на изнанке зажмуренных век. Героин превращает Никки в параноика, оставляет лишь тень его самого. Ни сочинять, ни записываться он не может, на съемках клипа двадцать человек следят, чтобы он не навернулся со сцены, а Джо прикована к «Рейнбоу», привязана к Лос-Анджелесу надолго и не может помочь Никки. Её сердце обливается кровью и раз за разом вдребезги бьется об пол, инкрустированный наркотой.

– Зачем ты это делаешь? – теперь Джо может приходить к Никки только в те дни, когда Кимберли не является к нему, чтобы вмазаться. – Ты же себя убиваешь…

– Я в порядке, – он врет, и это видно. Лжет не Джо, а самому себе, пытаясь удержать в руках хоть какое-то подобие контроля над своей жизнью. Но весь контроль остается на кончике иглы, что торчит из его вены, когда ему звонят и говорят о приговоре, вынесенном Винсу Нилу.

Джо ничего не может сделать. Она с болью наблюдает, как постепенно группа веселых, любящих вечеринки и развлекуху парней превращается в разъедаемых своими демонами, разобщенных чудовищ. Они отталкивают от себя Винса, терроризируют его и третируют, пока сами обдалбываются кокаином на всю катушку, и он по вечерам после репетиций прячется в «Рейнбоу», чтобы глотнуть пива. Джо знает, что ему нельзя злоупотреблять с алкоголем, знает, что Раззл погиб из-за того, что Винс не справился с управлением, будучи пьяным, но пинту пива она ему наливает, а потом сажает в такси и отправляет прямо домой, к Бэт Линн. Отношения с женой у Винса тоже трещат по швам, вся его жизнь трещит по швам; Джо винить его в смерти Раззла не может, хотя, наверное, должна бы. Однажды Винс, в её выходной, приезжает к ней домой и два часа рыдает, повторяя только, что смерти Раззла он не хотел, а Джо гладит его по голове и гадает: сможет ли он репетировать в таком состоянии? Впрочем, он должен, иначе чудовище по имени Сикс его с потрохами сожрет и не подавится. Никки мастерски внушает Винсу чувство вины, а сам изнутри разлагается, превращаясь в ничто. Джо больно, она исходит на эту боль, ревет в подушку ночами, но что она может сделать?

Никки её не слушает. До рукоприкладства не доходит, – пока что? – но стоит ей заикнуться о рехабе, и он рычит, как загнанный в угол зверь. У него всё под контролем. Отвали. Иди сюда, Джо, обними меня. Я в порядке. Скоро тур. Она слышит это всё слишком часто, чтобы поверить. Она закрывает глаза и вспоминает дни, когда Никки играл ей свои песни и смеялся, ерзая макушкой у неё на коленях, и говорил, говорил… теперь он всё больше молчит. Джо припоминает слова Шерон – «этот мальчишка танцует с Дьяволом» – и теперь понимает, что Осборн была права. Никки не просто танцует с Дьяволом, он вовлекает в этот танец всех, кто находится рядом с ним.

Джо самой хватает силы воли и храбрости раз за разом отказывать Никки, если он предлагает ей вмазаться. У него добра навалом – и смэк, и таблетки, и всё, что вы захотите. Он возвращается из тура и падает в наркотическую бездну; Джо задыхается, но не может ему помочь, Никки не пускает её в дом, который Кимберли подобрала для него, он никого, кроме Кимберли и своего дилера, туда не пускает. По крайней мере, в те дни, когда у него не проходят наркотические вечеринки.

Джо умирает вместе с ним. Иногда, если Никки появляется в «Рейнбоу», она не узнает его, а за вечер он умудряется влить в себя галлоны виски и несколько раз ширнуться в туалете. Побег из рехаба, в который их с Кимберли запихнул менеджмент, становится ещё одним гвоздем в крышку его гроба. Кимберли остается в центре, а Никки возвращается домой. За тот вечер он звонит бабушке, а потом – Джо, и, в отличие от его бабушки, которая уже была слишком больна, Джо к телефону подходит. Воспоминания о доме, полном разбитых гитар и покореженных вещей, растерзанных листков бумаги с накорябанной лирикой, потом преследуют её во снах множество месяцев.

– Я не могу… – Никки воет, уткнувшись головой ей в колени. – Я не могу, пошло оно все в задницу, я хочу кокаина! Джо, пожалуйста, позвони Джейсону, позвони, мне нужен гребаный кокаин… – он плачет, а Джо путается пальцами в его волосах, склоняется к нему и утыкается носом в макушку. Волосы у него грязные, но ей плевать. – Я слышу их, Джо… они везде, люди, их много, я постоянно слышу их! Но когда ты пришла, они ушли. Не уходи, Джо…

– Никки, я не уйду, – шепчет Джо ему в макушку, целует, гладит его по спине. Любовь, наверное, и правда всепрощающа и благословенна, если, увидев Никки в таком состоянии, Джо не захотела бежать прочь. – Я с тобой, Никки, я ведь обещала.

И, возможно, это обещание делает её дурой.

Она не верит в Бога, но молится в ту ночь, впервые за много лет, а потом, когда Никки засыпает, наконец, Джо собирает подранные листы воедино и читает строчки, от которых у неё скребет за ребрами, воет от боли.

If you dance with the devil,

Your day will come to pay…

Никки платит, а вместе с ним расплачиваются и все остальные. Например, Томми, чья свадьба с Хизер Локлир была испорчена нагероинившимся шафером. Например, Винс, которого Никки сам отделил от группы, как парию.

Silver spoon and needle

Witchy tombstone smile

I’m no puppet

I engrave my veins with style

Джо знает о его передозировке в Лондоне, когда он очухался в мусорном баке, потому что дилер решил, будто он умер. Она знает об этом от Винса, потому что Никки не соизволил ей рассказать – он вообще то становился разговорчивым, то упрямо молчал. Никки платит голосами, звучащими из темных углов; он платит ужасом, разрывающим его на части и заставляющим хвататься за «Магнум», но никто не приходит, чтобы спасти. Только Джо.

Она проводит с ним все две недели, что Кимберли торчит в клинике – хозяин «Рейнбоу» всё равно задолжал ей месяц отпуска за последние годы, которые она работала без продыха. Джо следит, чтобы в доме не было и следа наркотиков, вытирает пот со лба Никки во время ломки и сует ему ведро, когда он начинает блевать. Слушает его вопли; он кричит, что он – не Никки, и у неё в горле комком стоит сочувствие, любовь, сожаление. Благодарен Никки ей или нет, это не важно, Джо просто тащит его жизнь из пропасти, в которую он сам себя зашвырнул. И не винит Кимберли – слишком хорошо знает, что это не Ким подсадила Никки на героин, а он показал ей путь в Страну Чудес. Это он приучил её к этому дерьму, и Джо не может снимать с него за это вину. Она просто его прощает. Как и всегда. Прощает, зная, что он не просто не может любить других – он даже самого себя ненавидит.

Ему постепенно становится лучше. Никки приходит в себя, и трезвость ему к лицу. Джо готовит на кухне ужин, когда Никки обнимает её со спины и прячет лицо у неё в волосах. Он не говорит ничего, просто прижимает её к себе, и Джо шмыгает носом от облегчения – ему стало лучше. Они ужинают, таращась в телек, и какая-то белобрысая дикторша вещает последние новости. Никки впервые не тянет выблевать еду.

– Я не хочу больше иметь дело с этой дрянью, – произносит он. – Реально не хочу, Джо. Моя Джо… – он притягивает её к груди. – Я бы сдох тут без тебя.

Джо утыкается носом в его шею.

Никки пытается трахнуться с ней в тот вечер, но у него не очень-то получается, и они оставляют эти попытки, просто целуются, валяясь на разобранной постели, пока в открытое окно врывается шум машин с бульвара Вэн Найс. Никки смеется:

– Потерпи, Джо, моя Джо, я приду в себя и от души тебя оттрахаю.

Джо касается губами его плеча. Ей даже не нужно, чтобы Никки переспал с ней сейчас, ей нужно, чтобы он пришел в себя, чтобы духу в его жизни не было наркотиков – хотя бы кокаина и героина. Впрочем, если будут таблетки, то будет и эта дрянь.

Ей нужно, чтобы Никки жил.

Когда она выходит на работу, в дом на Вэн Найс возвращается Кимберли. Она тоже чиста, и хватает её ненадолго – Кимберли сваливает от Никки, хорошо понимая, что им не о чем говорить, что они были приятелями по наркозависимости, а стали просто никем. И Никки срывает с катушек, возвращается к наркотикам, приветствуя их, как старых друзей, и песни, которые он пишет под их воздействием, ужасают Джо. Она помнит: в ту ночь она только вернулась со смены в «Рейнбоу», часы показывают четыре утра, занимается рассвет, и Никки, как в старые времена, вламывается к ней в окно. Взгляд у него безумный, и Джо чувствует, как внутри всё обрывается.

Только не снова. Пожалуйста, только не снова.

– Джо, – он хватает её за руки, – ты должна послушать, послушай, детка, я сочинил охуенную песню…

И эта песня – о смерти. У Джо холодеют ладони, она крепко сжимает их, впивается короткими ногтями в кожу. Никки не нужно объяснять, что он написал песню о Кимберли, оно и так ясно. В последнее время, Джо знает, он был уверен, что, пока он был в туре, Кимберли мутила с каким-то актером. Идиотизм, она же торчала, ей никакого секса не надо было, но Никки уперся, как баран. Сам придумал, сам возненавидел, сам отомстил. И вся гниль, что таилась у него в душе, вся мелочность и злопамятность, выливается в строки, полные боли, гнева и жажды растоптать то, что, казалось, когда было ему дорого.

Джо думает: не растопчет ли он когда-нибудь так и её?

So many times I said

You’d only be mine,

I gave my blood and my tears

And loved you, cyanide.

When you took my lips

I took your breath,

Sometimes love’s better off dead…

Иногда любовь просто должна умереть. Джо смотрит ему в глаза, пока Никки напевает – он всегда смущался своего пения, говорил, что петь у них мастер Винс, а он… так – и знает, что должна была позволить своей любви к нему умереть ещё давно. Нужно было убить её, если потребуется. Но Джо не смогла, и теперь любовь отравляет её изнутри, да только она уже не умеет жить иначе.

Эта песня – грязь, отрава, нарыв, но она же и всё, что Никки носит в себе, подкармливая своих демонов. Джо видит у него на локте свежий след от укола, и боль, вспыхнувшая в груди, заставляет её прикусить язык. Вкус крови заполняет ей рот.