Текст книги "Колыбельная о монстрах (СИ)"

Автор книги: Sininen Lintu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Ночной ветер, проникший сквозь дыры в крыше театра, взвихривает опавшие листья.

– Чего ты хочешь, мальчик? – свистящий шепот над ухом, и Мэтт подскакивает. Какого черта?

Он оборачивается, но фигура, закутанная в плащ, ускользает от его взгляда, и только будто сухие, тонкие пальцы касаются его затылка, щеки, волос.

– К-кто здесь? – луч света шарит по старым сидениям, по штукатурке на полу, по тут и там валяющемуся мусору.

– Ты звал – и мы пришли.

Мэтт видит, как из темноты выступают фигуры, каждая – в плаще, каждая движется неуловимо-легко, и от этого жутко. Он сглатывает, пятится к выходу, пятка угождает в пробоину в полу, и Мэтт падает, отползает назад. Ему страшно. Зачем он пришел сюда?

Потом он думает: кто-то проследил за ним, узнал, что он решил поверить какой-то ерунде, и теперь подшучивает. Он вскидывает голову.

– Это шутка такая? – голос дрожит.

Одна из фигур заходится хриплым смехом.

– Ты нас призвал, и вот – мы здесь, – повторяет она. – Чего ты хочешь, Мэтт? Какой талант нужен тебе?

Рациональная часть Мэтта настаивает, что это – глупая шутка, пранк, прикол. Но что-то темное, родом из тех веков, когда предки человечества жались у костров и боялись раскатов грома, поднимается в нем. И он где-то там, в глубине души, знает, что музы – это правда, и они явились ему сейчас.

Он ещё может уйти. Мэтт понимает, что должен уйти, что цена за его просьбу может оказаться непомерно высока. Но почему-то не уходит. Он закрывает лаза, позволяя тьме окутать его. Лучше так, чем случайно увидеть лица муз.

– Поэзия или проза, музыка или театр, астрономия или танцы, – дыхание, пропитанное кровью древних жертвоприношений и сухими травами, поджигаемыми на алтаре, коснулось его уха. – Мы можем всё, Мэтт, но мы жаждем платы…

Больше всего Мэтт жаждет утереть нос Джеймсу. Стать лучше, чем Джеймс, которого учитель английского и литературы боготворит. Произведения которого печатаются в местной газете, а в рамочке на стене – пара дипломов литературных конкурсов.

Сухая рука с длинными острыми ногтями касается подбородка, приподнимает лицо Мэтта, в разные стороны поворачивает, и ему чудится, что, несмотря на зажмуренные веки, все музы смотрят ему прямо в глаза, проникают в его мысли.

– Да будет так, – произносит тот же голос. – Но за это ты отдашь нам самое дорогое, что у тебя есть.

И ответа его уже не спрашивают. Мэтт возвращается домой, листья прилипли к подошве его ботинок. Он раздевается, падает в постель и мгновенно засыпает, а, проснувшись утром, не обнаруживает в своем портфеле книги, и думает – вот это я заучился, что мне такие странные сны снятся! Еще и почему-то решил, что украл в библиотеке какую-то книгу, да разве его бы с ней выпустили? Библиотекарша за всеми учениками, как ястреб, следит.

Вечером он садится за компьютер, чтобы написать новый рассказ, и слова из него льются, как никогда прежде. Мэтт поражен этой легкостью, но не связывает со своими странными видениями – ботинки у него чистые, никакой книги нет и в помине, а проснулся он в своей постели. Просто реалистичный сон, который причудился ему, когда он вечером лег спать, а вовсе не отправился в заброшенный театр.

Да, это похоже на сумасшествие, но Мэтт списывает всё на усталость и уже которую ночь не прекращающиеся попытки написать что-то стоящее, чтобы его хвалили родители и любили учителя. Недосып, стресс, контрольные. Всякое бывает. Лунатизм? Реалистичные сновидения? Если повторится – он сходит к врачу.

Но ничего не повторяется, и Мэтт вздыхает свободно. За неделю он заканчивает сценарий для школьного праздника, и ему, без шуток, кажется, что у него наконец-то получилось хоть что-то стоящее.

В день новолуния он спускается к завтраку, и Мия, младшая сестренка, бросается ему на шею. Она всегда обнимает брата по утрам, и Мэтт любит её так же горячо, как и она – его. Иногда Мэтту кажется, что сестра – единственная, кто принимает его таким, какой он есть. И что даже родители, несмотря на их слова, что его ждет отличное будущее, жалеют, что он – не гениален. Однако написанный сценарий лежит у него в портфеле, сегодня Мэтт сдаст его руководителю школьной самодеятельности. Джеймс был слишком занят новой пьесой к Рождеству, чтобы написать этот сценарий, и у Мэтта снова появился шанс доказать, что он чего-то стоит.

– Ты отведешь меня до школы? – спрашивает Мия с набитым ртом. – Мама и папа на работу уже давно уехали.

Мэтт улыбается, кивает. Мия идет до здания младшей школы вместе с ним, подпрыгивает, пинает листья, кружится, и темные локоны падают на её курточку из-под шапки. Ей всего десять лет. На мновение Мэтту кажется, что за деревьями мелькает темный силуэт, но это наверняка просто прохожий.

Вечером Мия не возвращается домой из балетной студии. Преподавательница говорит, что она ушла с подружками ещё за полчаса до того, как мама за ней заехала. Мама в панике звонит Мие на мобильный, но тот выключен. Папа кружит на машине по округе, посещает каждую из подружек Мии, но ни одна её не видела. Карен говорит, что они расстались в квартале до дома Мии.

Полиция прочесывает парк недалеко от дома. У Мэтта в животе рождается холодок, но он гонит от себя плохие мысли. Они заползают в голову снова и снова, будто змеи. Мама плачет в гостиной. Отец где-то там, с полицией, обыскивает парк, старое кладбище, а в голове у Мэтта тонко зудит, что не там они ищут, надо искать в театре, в старом театре, где ночами воют ветра под дырявой крышей. Ему страшно, он даже не может делать уроки, спускается вниз. Уставшая и заплаканная мать отключается на диване. Она, возможно, и хотела бы не засыпать, но не может.

Мэтт тенью проскальзывает в коридор. Впервые собственный дом не кажется ему безопасным. Он включает свет и садится на кушетку, ждать отца. Кто-то же должен его дождаться. Взгляд падает на книгу, одиноко валяющуюся около шкафчика с обувью.

Когда Мэтт берет её в руки, он уже знает, что прочтет.

«Помощь муз имеет свою цену. За их покровительство ты отдашь то, что тебе дорого».

Мэтт отшвыривает от себя книгу, будто ядовитую змею, берется за голову. Этого просто не может быть, не может быть, не может быть. Мия просто ушла гулять в парк и потерялась, или на кладбище заблудилась, такое бывает, даже он однажды в парке заплутал, хотя знает там каждую тропинку. И на свидание он бы туда ни одну свою девушку не позвал, хотя у него и свиданий-то толком не было, не до того – учеба, учеба, учеба и жалкие потуги написать что-то стоящее. Да и зачем девчонкам лузер?

Нет, с Мией всё хорошо, она просто потерялись и плачет, ждет, что её найдут.

«Ты сам-то веришь в это, Мэтт? Можно ли потеряться в этом городке, где все друг друга знают? Её бы уже нашли».

Он сидит в коридоре, пока отец не звонит ему на мобильный и не сообщает, что Мию обнаружили. Точнее, нашли, что от неё осталось. Оторванная кисть руки и рюкзачок с книгами, покрытый засохшей кровью. Мать падает в обморок, её увозят в больницу. Отец седеет за одну ночь. Он потерян, как и мама, а Мэтт рыдает в спальне, плачет, пока не засыпает с больной от слез головой. Ему снятся музы с окровавленными лицами, их алые рты похожи на кровавые раны.

Мэтт надеется, что останки принадлежат не Мие. Ведь так не бывает, правда? Не бывает, чтобы ребенок погиб в небольшом городке, где все друг друга знают? Не бывает, иначе придется признать, что по соседству с тобой живет кровавый маньяк.

Полиция, правда, утверждает, что это могли быть звери. Лес тут недалеко, возможно, пришли оттуда. Хотя откуда бы им взяться, давно ведь перебили уже? Отец и мать убиты горем, уничтожены, они умоляют офицеров найти преступника (экспертиза показывает, что кисть принадлежит именно Мие). Мэтта все жалеют в школе. Мэтт каменеет от горя. Если бы он только знал…

В полицию нужно сдаться именно ему.

Он уверен, что тела Мии не найдут. Потому что его нет. Ему снятся музы, разрывающие Мию на части, как собаки разорвали Актеона, посмевшего взглянуть на купание Артемиды. Ему кажется, что он медленно сходит с ума, но что-то держит его в гранях разумного, не дает окончательно поехать с катушек. Мэтт начинает писать, потому что не может иначе, и сюжеты, рождающиеся из-под его пера, напугали бы любого признанного мастера ужасов. И никогда ещё он не работал настолько легко.

А сценарий Мэтта признают лучшим.

========== Зверь за клеткой ребер ==========

Комментарий к Зверь за клеткой ребер

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850336/v850336950/373aa/eoRYPEqV_0A.jpg

Охотник вытирает кинжал полой плаща. Его царственный брат пожелал отправить его наемником в соседнее королевство – боялся, что народ захочет увидеть на троне кого проще и понятнее, чем хромой правитель, но Охотнику не привыкать. Отец всегда отдавал предпочтение младшему, и даже изменил законы страны, чтобы усадить на трон его тощую задницу, а оставшимся братьям оставалось только опускать головы да слушаться отцовских указаний. Один из них стал менестрелем, другой удалился в чужие земли и, скрывая королевское происхождение, поселился в деревне, а теперь ездит по окрестным ярмаркам да продает овощи.

Среднему брату боги не дали ни таланта к земледелию, ни музыкального дара, зато он умеет убивать. Кровь капает с кинжала на белый снег. В корявых ветвях старых деревьев заходится криками воронье. Королева приказывает подать к ужину свежей оленины, и Охотник повинуется, а внутри у него ворчит и клокочет звериная жажда убийства. К Королеве приедут сваты: принц из соседнего государства хочет жениться на её падчерице, ужин должен быть соответствующим.

Юную принцессу Охотник ещё не видал. Служанки поговаривают, её скрывают в покоях, чтобы ни один мужчина не смел взглянуть на её лицо. Говорят, Королева боится, что падчерица затмит её красотой и очарованием. Кухарка, что единственная, кроме старой няньки, может входить в спальню принцессы, грозит сплетницам половником: ужо я вам, трещотки, работать идите! Стайка служанок разбегается в стороны, особо резвые успевают построить Охотнику глазки, а самая смелая придет в его спальню в крыле для прислуги. Но не сегодня. Не в полнолуние.

Охотник – не слуга Королеве, но жить предпочитает, не высовываясь. У него есть возможность ходить по всему дворцу. Он предпочитает леса. Алые капли на белых сугробах, следы животных, четко отпечатавшиеся на снежном покрове, и холод, пробирающийся под плащ, отороченный мехом. И прохлада кинжальной рукояти в ладони.

– Королева хочет видеть тебя.

Охотник проходит по тайной лестнице, ведущей в покои монархини. Королева сидит в кресле и с тоской смотрит в зеркало, привезенное ей в подарок из далеких земель. Слуги шепчутся, королева – ведьма, но Охотнику наплевать, его отец поклонялся древним богам и верил колдовству жрецов, чем ещё можно его удивить?

– Приветствую, Ваше Величество.

Королева всё ещё прекрасна, но морщины тронули её лицо, а в темных волосах проявились седые пряди. Она смотрит в зеркало с отчаяньем и болью. Поднимает на Охотника взгляд.

– Сегодня ночью ты отведешь принцессу в лес и убьешь. И принесешь мне её сердце в этом ларце, – она кивает на шкатулку, обитую изнутри железом.

– Чтобы мне отрубили голову на рыночной площади? – Охотник вскидывает бровь, и его глаза вспыхивают недоверием. – Я не ваш слуга, Ваше Величество. И меня никто в вашем дворце не держит.

Королева поднимается, высокая и величественная.

– Я не приказываю, Охотник, – произносит она. – Я прошу, ибо Господь велит нам уничтожать ведьм, а принцесса есть ведьма и дочь ведьмы.

Словам её Охотник не верит, и не потому, что уверен, будто ведьм не существует, в своем королевстве он повидал их достаточно. Просто не верит, ибо присутствие ведьмы он почуял бы сразу.

– Может быть, она и ведьма, но я не хочу потерять голову из-за неё, – фраза звучит двусмысленно, и Охотник склоняет голову, чтобы скрыть усмешку.

Кажется, Королева понимает, о чем он говорит, потому что проходит к пергаментам на столе и опускает перо в чернильницу.

– Я дам тебе королевскую грамоту, которая подтвердит, что всё, что ты сделал, ты делал во благо королевской власти и нашей страны. Этого тебе будет достаточно?

Олень, убитый Охотником с утра в заледенелом лесу, подается на стол сватам. Гости из соседнего королевства жуют предложенные яства, пьют вино и ожидают, что им представят принцессу, но королева не приводит к ним падчерицу. С улыбкой, способной сойти за искреннюю, она говорит, что принцесса была так взволнована, что лишилась чувств, и лекарь посоветовал ей отдохнуть и набраться сил, но если уважаемые гости задержатся в замке на несколько дней, то принцессу им скоро представят.

Охотник не ужинает, лишь отпивает из массивного кубка вино из своих запасов. Ужин у него будет иным. Своего согласия на убийство принцессы он не давал, но знает, что Королеве ничего не стоит его заставить. Охотник смотрит, как сваты поглощают оленину, и думает – не подмешала ли она им в пищу яд, который в полную силу подействует, когда они поскачут обратно домой?

Он поднимается и выходит из залы, выскальзывает, подобно тени. Служанка, несущая блюдо с закусками на стол, бросает на него застенчивый, но многообещающий взгляд из-под ресниц. Стоит ей выйти из залы в полутемные коридоры крыла прислуги, Охотник хватает её за руку и вжимает в стену, целует без намека на нежность, пока девчонка пытается справиться с его штанами, но не успевает – её прерывает тихое девичье оханье.

Резко оттолкнув служанку, Охотник оборачивается и сталкивается взглядом с хрупкой, темноволосой девушкой в богатом платье. Не чета служанке, испуганно оправляющей юбку и ускользающей прочь под недоуменным взглядом незнакомки. Охотник знает всех в этом замке, но это очаровательное, хлопающее ресницами видение ему не знакомо, и он решает, что это и есть принцесса.

Удивительно, что ей удалось выбраться из своего (не)добровольного заточения. Охотник улыбается и отвешивает поклон – быть может, совсем чуточку насмешливый и нисколько не почтительный. В конце концов, он и сам – принц. По крови и по титулу, хотя и не по своему положению.

– Ваше Высочество.

– Кто вы? – у принцессы приятный, негромкий голос, и она, хоть и дрожит перед незнакомцем, но старается не показывать своих страхов, скользит взглядом по его фигуре, от полурасстегнутой рубахи (служанка-чертовка не справилась с пуговицами и попросту её рванула) до его лица, и обратно, замирает, рассматривая изображение волка у него на груди.

– Охотник из Северного Волчьего дома, Ваше Высочество, – он касается серебряного миниатюрного молота на шее, обозначая свою принадлежность.

– Вы гость в замке?

Её белое платье обнимает стройную фигуру, темные локоны вьются по плечам. Принцесса склоняет голову набок в ожидании ответа.

– Можно и так сказать.

Ну уж не слуга.

В его спальне – ларец, обитый железом, за пазухой – кинжал, которым он должен будет вырезать сердце принцессы, но Охотник смотрит на её бледное лицо, на пылающие алые губы, и думает, что Королеву, очевидно, снедает зависть, в которой она не хочет признаться. Как этот цветочек из королевских садов может быть дочерью ведьмы?

– Вы уверены, что можете находиться здесь? – интересуется Охотник, продолжая разглядывать её хрупкую фигуру. Платье кажется скромным, но в неглубоком вырезе покоится простой овальный медальон, сияет отблесками огня. Охотник наблюдает за их сиянием, смотрит, как вздымается девичья грудь, и внутри взметывается желание, неконтролируемое, как снежный вихрь за окнами королевского замка.

Так реагирует человек в нем. А его звериная ипостась настороженно вскидывает голову.

Принцесса примечает его рассматривание, и на её щеках выступает румянец, она прикрывает грудь ладонью. Их взгляды скрещиваются, и в темных глазах Её Высочества отражаются языки пламени от факелов. Сухой, воспаленным огнем воздух, обжигает Охотнику щеки, тогда как принцесса кажется холодной, как первый снег, а губы её – капли крови на белоснежном покрове.

Охотник испытывает немилосердное желание поцеловать её, и он почти уверен, что её губы на вкус – как та самая дымящаяся на снегу кровь. Зверь ворчит за ребрами, но не рвется убивать. Странно.

Принцесса опускает глаза.

– Нет, – она улыбается. – Но я нигде не могу находиться, кроме своих покоев, поэтому есть ли разница?

Охотник смеется: наверное, разницы нет, коли ты пленница в собственном доме. Принцесса смеется вместе с ним, и, кажется, она обычная девушка – любопытная и живая, хотя и стеснительная. Да только зверь в его груди принюхивается и счастливо заходится воем. В принцессе что-то таится, скрывается и прячется. Что-то, что делает её…

Другой. Отличает от обычных людей вокруг, и это вовсе не королевская кровь.

Что-то, что заставляет его зверя радостно скулить и рваться к ней ближе, ближе и ближе. Охотнику хочется понять, что именно, однако истинная сущность принцессы ускользает, будто призрак во тьме. Он невольно ведет носом, склоняет голову и прислушивается, но не чует её запаха и не слышит шума её крови. Зверь внутри не распознает её жертвой, зато всё ещё тянется к ней.

Что не так?

Он умеет справляться со своим проклятьем, но надолго зверя не удержать, он всё равно будет рваться наружу, стоит луне коснуться Охотника. Так действует его проклятье.

– Разве я не сказала тебе оставаться в своих покоях? – разгневанная Королева выходит из залы, где оставила гостей. В полутемном коридоре, освещаемом лишь факелами, черты её лица заостряются, превращаются в почти что в ведьмацкие. – Завтра ты будешь представлена сватам, ты должна готовиться к встрече, а не разговаривать со слугами!

Выпрямившись больше обычного, Охотник с усмешкой дотрагивается до молота на своей шее, вертит цепочку на пальце. Королева багровеет, явно припоминая, что её Охотник – на самом деле чужестранный принц, и закусывает губу:

– Ты наказана. Сегодня, в полночь, ты отправишься в лес и наберешь мне ягод рябины.

Румянец спадает с лица принцессы.

– Я могу взять с собой служанку, матушка? Или слугу?

Королева делает вид, что раздумывает, хотя наверняка давно планировала убийство принцессы и знает, как будет действовать дальше. Охотник догадывается, что дверь в покои Её Высочества была не заперта специально, чтобы отыскать повод отправить её в лес. Он отступает в тень, опускает глаза, пряча взгляд. Не время и не место.

Что-то внутри у него яростно бунтует, взметывается дорожной пылью и ледяным ветром. Сын великого короля и колдуньи, он, как может, удерживает свою силу, но она бьется в нем, колотится о грудную клетку, рвется наружу. Монстр прячется у него внутри, скалит окровавленную морду, требует смерти Королевы. Единственный, может быть, монстр в этом замке, – это он сам. Охотник косится на принцессу: она – сама покорность, смотрит в пол, на подол платья Королевы.

Но принцесса не так проста, зверь внутри него чует это, и тянется, готовый ткнуться мордой в нежные девичьи ладони. Пока что почти спокойный.

– С тобой пойдет Охотник, – молвит Королева. – Раз ты так боишься наших безопасных лесов.

И это идет вразрез со всем, что она говорила до: если ругаешь принцессу за разговор с мужчиной, разумно ли позволять ему сопровождать эту же принцессу в лес? Но только если ты не собираешься её уничтожить. Охотник весь подбирается, ощущая холод кинжала за пазухой и ножа в голенище сапога.

Зверь внутри него глухо ворчит. Охотник давно привык держать его в узде, и пока лунный свет не падает на него, он умудряется удерживать инстинкты убивать. Но луна входит в полную силу, и ночью зверя внутри никто и ничто не удержит.

Здесь, рядом с принцессой, его зверь – не бешеный монстр, и Охотник всё ещё не может понять, почему.

– Хорошо, матушка, – соглашается принцесса на приказ Королевы, бросает на него взгляд из-под ресниц, и Охотник хмурится. Принцесса идет в руки собственной смерти сама, но видят его боги, он не хочет её убивать. Зверь внутри урчит, желая прикосновений её хрупкой ладони.

Зверь, для которого полнолуние – хуже проклятья.

Зверь, место которого – цепи в королевских подвалах. Королеве известно, что Охотник проклят собственной матерью, и ей известно, что принцессе в лесу не выжить, он вырвет её сердце, бросит в снег, будто драгоценный кровавый бриллиант, а утром, обернувшись вновь человеком, заберет его и вложит в железный ларец. Королева верит, что оборотни могут убивать ведьм.

Но принцесса – не ведьма. Нет в ней того, что отличало его мать от прочих отцовских жен и любовниц. Но что-то в ней всё-таки есть, и её суть остается загадкой для Охотника-человека. Принцесса идет, закутавшись в плащ, по зимнему лесу, в руках у неё – корзинка, которой её снабдила кухарка, а луна входит в полную силу. Луна выворачивает Охотника наизнанку.

Он замирает, чувствуя, как рвется наружу зверь, падает на колени. Позвоночник хрустит, выгибаясь, мышцы рвутся на части, кожа трещит, ошметками падает в снег и марает его кровавыми пятнами. Обращение – всегда болезненно, мучительно, и хуже наказания не придумать.

Принцесса останавливается, оборачивается и роняет корзинку на землю, но не бежит, а лишь отступает на пару шагов назад. И, кажется, не боится, только смотрит, как он обращается, распахнув темные глаза. Наблюдает, как древнее заклятье лепит из человека животное.

Черный волк встряхивается, сбрасывая остатки всего человечьего, рычит. Одинокая сова обеспокоенно взлетает с дерева, спешит убраться подальше. Перевертыши – существа опасные и злобные, и теряют разум, стоит им попасть под свет полной луны.

Но принцесса тянет руку, и зверь, пришедший из древних легенд, прячущий Охотника-человека где-то за инстинктами и жаждой крови, ощущает успокоение. Идет к ней, будто пёс домашний, и тонкие пальцы касаются лобастой морды. Охотник не мог знать этого при первой их встрече, но зверь знает: мать принцессы пришла из холмов, из народа ши. Она принадлежала Благому двору Нуады, и железо ларца уничтожило бы её сердце в прах. Принцесса ласкает его за ухом, опустившись на колени прямо в снег, нисколько не жалея своего платья, и её магия лесного народа окутывает зверя, превращая из злобного монстра в жаждущую ласки домашнюю псину.

Луна уходит за облака, и Охотника снова ломает и крючит, возвращая в собственное тело, пусть и ненадолго. Принцесса терпеливо ждет.

– Я должен был тебя убить, – выдыхает он. Боль крутит и выворачивает ему ребра, но она пройдет, он знает. Наутро.

Должен был убить, но не убил, и теперь знает, почему. Зверь ему рассказал.

Дети холмов не бояться перевертышей и ладят с ними. Кому, как не им, знать, что значит быть вечно обреченным на то существование, изменить которое не в силах? И материнское проклятье отступает под магией более светлой, чем владела его мать. Принцесса не в силах избавить его от зверя внутри, но в силах приручить его. Принцесса – не зло и не тень, и вовсе не дочь ведьмы, она – его спасение и свет, способный удержать монстра от убийств и мародерства.

– Ты больше никого не убьешь, – принцесса берет его лицо в ладони, отыскивает в желтых глазах звериную душу. Неизвестно, знает ли она о своей силе или действует по наитию, но жажда смерти и крови в нем смиряется. Возможно, только на время.

Охотник усмехается, представляя, как вырывает из груди Королевы её сердце. Может быть, ещё один раз он всё же убьет.

Королева кричит: она не хочет умирать, но кто бы ещё спрашивал её? Смерти мачехи принцесса не желает, но выхода нет, иначе она погибнет сама – от железа или от лепестка огня, пущенного в её спальню в ночи. Принцесса плачет, оплакивая последнего родственника, у неё остававшегося. Каким бы мачеха ни была человеком, других родных у неё не было, и Охотник не решается сказать, что Королева свою смерть заслужила. Как не решается и скрыть свою причастность. Принцесса его прощает: он перевертыш, он не может контролировать свою жажду убийства всегда, но она поможет, он справится с этим заклятьем. Что ж, пусть так.

Сердце идеально смотрится в ларце, а ларец этот спрятан в охотничьих покоях. Служанки шепчутся, что к юной Королеве по ночам ходит Охотник из Волчьего дома, но ни одна не решается подслушивать у королевских дверей. Государство успокаивается, получив законную правительницу, и ждут, когда подле неё сядет достойный её Король, но в замке не спешат привечать сватов.

Юная Королева сминает в тонких пальцах шелковые простыни, выстанывая имя Охотника, известное только ей одной. Отороченный мехом плащ валяется на каменном полу, по нему скользит лунный свет, но до полнолуния ещё есть время, и заклятие не беспокоит. Есть ещё время до того, как зверь заворчит, просыпаясь, и его придется успокаивать и удерживать. С помощью силы народа ши это стало несколько проще.

Охотник вытягивается рядом со своей Королевой – гибкий и сильный, как лесной хищник, и в его глазах отражаются отблески свечей.

Жителям государства не нужно знать, что их мертвая (бывшая) Королева железом отравила жену Короля, а его самого сгноила жаждой собственной власти, как и не нужно им знать, что страной правит девушка из «народа холмов и лесов». Быть может, однажды юная Королева всё же посадит на трон Короля, но кто знает, не будет ли у этого Короля звериных глаз?

Только богам известно.

Охотник вытирает кинжал полой плаща, прикидывает, дотащит ли его лошадь до замка добычу. Царственный брат оказал ему услугу, отправив к своим добрым соседям. Охотнику здесь лучше, намного лучше. Не овощи же ему, в конце концов-то, выращивать?

========== Болотные огни ==========

Не ходите в лес, когда Темный Самайн подступает к порогу, не обманывайтесь болотными огнями. Они заведут в трясину, погубят, превратят в бесплотную тень. Души утопленников не просто предвещают смерть – они манят, зовут и забирают с собой.

Доротея больше не верит в духов и фейри (разве что в средство для мытья посуды), не верит в призраков, возвращающихся в Самайн домой и стучащихся в двери своих домов, плачущих и воющих под окнами. Она послушно вырезает Джек-фонарь из тыквы и ставит на окно, раздает конфеты детишкам в костюмах призраков, но Хэллоуин для неё – всего лишь весёлый праздник. А в этом году она ещё и работает – в пабе как раз настала её смена, и пока её немногочисленные подруги пьют и веселятся на кострах, она разливает эль и виски шумным компаниям и одиноким пьяницам.

Ветер метет листву по тротуару, прямо под ноги подросткам, спешащим на вечеринку. Желтые и алые листья взметываются в воздух, застревая в волосах у какой-нибудь шестнадцатилетней ведьмочки, впервые выбравшейся на тусу старшеклассников и надеющейся понравиться какому-нибудь защитнику или полузащитнику школьной футбольной команды. Ведьмочка взвизгивает, выпутывает листву из волос, а её спутники смеются.

В стакан льется новая порция эля. Доротея вздыхает – её смена длится аж до двух ночи, а возвращаться ей через парк, мимо старого пруда. Когда они были школьниками, то рассказывали друг другу жуткие истории про этот пруд – будто он притягивает призраков, и они вьются там бесплотными тенями в ночи Самайна, не в силах найти своего дома или дорогу к нему. Души самоубийц, как говорилось в старых историях, не способны вспоминать свою жизнь, и чем дольше они блуждают по земле на изломе октября, тем злее становятся. Тем больше им хочется вредить живым.

Даже если бы Доротея на минуту могла представить подобное, она посмеялась бы только: что могут мертвые сделать живым?

Её смена закончилась в два часа ночи. Она включила свет, выперла на улицу последних пьяниц – идите, идите, допивайте чью-то домашнюю наливку у костров, а она домой хочет! Подсчитала кассу и не разбитую за вечер тару, занесла данные в большую книгу учета. И почему Эммет предпочитает записи удобным компьютерным программам? А затем заперла паб.

В старом парке темно и тихо – все сидят дома или шастают по пабам, веселились у костров. Доротея крепче укутывается в куртку, прячет нос в шарф. Листва шуршит под ногами, прилипает к подошвам ботинок. Ветер раненым зверенышем завывает в кронах деревьев.

Доротея ускоряет шаг. Суеверия – это зло, но воздух становится холоднее, и ей хочется быстрее попасть домой.

– Дороти! – звонко окликает её кто-то. Будто ребенок прячется среди деревьев и ради шутки окликает знакомых прохожих.

Она не останавливается.

– Дороти!

– Идите к черту, шутники, – ворчит она. Детей в парке и быть не может, родители не выпустят их так поздно из дома, зато школьнички могут баловаться на спор. Доротея, не оглядываясь, вскидывает кулак с оттопыренным средним пальцем.

Хихиканье. Не похожее ни на детское, ни на подростковое, и, хотя Доротея не верит в духов Самайна, первобытную часть её натуры не обмануть. И эта часть умоляет, просто требует, чтобы она бежала прочь, до самого дома, не останавливаясь. Бежала так быстро, как только может. Она ускоряет шаг ещё больше, и правда почти бежит.

Парковые тропинки устилает сизым туманом. Дымка наползает с озера, прячет пожухлую траву и сухие листья. Парк такой же старый, как и их городок, а многие говорят, что ещё старше, что город вырос вокруг парка. Все это – легенды, рожденные ещё до того, как христианство пришло в их края, и старожилы берегут их, как могут. Но легенды остаются легендами, правда?

Пока не встречаешься с ними лицом к лицу.

Доротея опускает глаза, чтобы не смотреть по сторонам, глядит на носки своих ботинок. Ветер поет в ветвях деревьев, неожиданно швыряет ей в лицо листву. Доротея уворачивается от листьев, шарахается в сторону, а под её ногами вспыхивают белые огоньки.

Нельзя ходить за блуждающими огнями. Души умерших жаждут завлечь живых в объятия цветущей зеленью воды. Руки утопленников тянутся со дна, цепляются за волосы и одежду, и нет от них спасения. Доротея смотрит на огонек, зовущий её к старому пруду, и что-то внутри зовёт её следовать за ним. Следующий вспыхивает в нескольких метрах, мигает в траве.

Тетка говорила, что при виде фей нужно креститься и шептать молитву, они не выносят слова Божьего. Но Доротея не верит не только в «добрых соседей» и в Неблагой двор, но и в Бога. Даже в церковь не ходит, что для жителей города, выросших на католических проповедях, – почти преступление. Рука словно свинцом наливается, и для крестного знамения её не поднять.

– Дороти! – ей кажется, будто голос этот пришел из её детства, из волшебных снов, о которых мама говорила, что они глупые и отвлекают от учебы. В тех снах Доротея танцевала с феями на зеленых лугах и слушала музыку, подобной которой нет.

Разумеется, потом она перестала в них верить, и не верила до сих пор. Глупая Доротея, вот же они. Здесь.

Ей кажется, что те же хрупкие фигурки сейчас танцуют у озера, зовут её. Разум её кричит, что нужно бежать, но крики его доносятся, как сквозь вату. Доротея делает шаг, и огонечки призывно вспыхивают то здесь, то там, будто указывают дорогу. Осенний парк полон шорохов и теней, а случайных прохожих, как назло, нет ни одного, все празднуют или спят. Гладь пруда, обычно цветущая зеленью при дневном свете, кажется в канун Дня Всех Святых совсем темной и зеркальной