Текст книги "Омега (СИ)"

Автор книги: Шустик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Жаль, что неудача не охладила мой пыл, прекратил я свои эксперименты только к концу месяца, перепробовав всю траву в степи.

Пришлось признать, что все-таки я – хищник, а не какое-нибудь жвачное животное.

***

Когда воздух прогревается, от снега не остается и следа, Матушка уводит нас дальше в степь.

На севере от пещеры протекает небольшой ручей, скрытый в густых камышовых зарослях. В ледяной воде лениво плавают пучеглазые, мелкие рыбешки, умело маскирующиеся на илистом дне, стоит лишь приблизиться.

Подползаю на брюхе к самому краю и заинтересованно рассматриваю отражение в водной глади. Выясняется, что шерсть у меня однотонная, темно-серого окраса, а глаза – нереально яркие, по-звериному желтые. Невольно сравниваю себя с Чипом и Дейлом, но объяснить свою «непохожесть» не могу. Впрочем, Матушку мой внешний вид не смущает, и я неосознанно успокаиваюсь.

Чип, неосмотрительно подошедший ближе, поскользнулся на илистом берегу и свалился в воду. Оказавшаяся рядом матушка легко вытащила промокшего щенка, который теперь был весь в водорослях и ряске. Избавлялся от последствий купания он до самого вечера, приглушенно ворча и скаля зубы на веселящихся нас.

Остаток весны мы проводим у воды, спускаемся вдоль берега по течению, пока ручей не превращается в широкую реку. В омутах, прячась под корягами, обитали юркие, почти метр в длину «русалки», прозванные так за странные отростки вместо передних плавников, которые я поначалу принял за видоизмененные конечности, напоминавшие скелет руки с очень длинными пальцами-спицами. К счастью, усвоили урок мы быстро и, узрев собственными глазами, на что способны зубастые твари, резко выныривающие в самых непредсказуемых местах, держались исключительно на мелководье, где каждый камень на дне как на ладони.

Когда река мелеет, мы возвращаемся в пещеру.

***

Лето наступает неожиданно, просто в какой-то миг на мир плотной завесой опускается удушливая жара, а бескрайнюю степь наводняет рой насекомых, от которых нет спасу. Большую часть времени мы находимся либо в пещере, либо у реки, копошась в янтарно-рыжем песке. В один из дней Чип откапывает в иле темно-синего, с шипами на плоском хвосте рака. Мы гоняем его вдоль берега, не решаясь укусить, боясь напороться на острые клешни, опасно щелкающие перед нашими носами. К вечеру от нас стойко пахнет тиной и совсем немного – сладковатой пыльцой – набрели на заросли водных цветов, чем-то неуловимо напоминающих нежно-голубые лилии с огромными листьями.

От жары вся живность словно вымерла, найти в степи, кроме бабочек, ничего не удается, и тогда Матушка уводит нас в сторону леса, вытянувшегося частоколом до самых небес. Под сводами деревьев царит блаженная прохлада, и первые полчаса мы неподвижно лежим под невысоким кустарником с серо-зелеными, будто покрытыми толстым слоем паутины, листьями. Меня оглушает звуками и запахами, выбивая из колеи, кругом столько всего интересного и неизученного. Густо, со стойким привкусом сладости пахнет ягодами и сыро – грибами. Лапы утопают во мху, и долго не получается привыкнуть к этому странному ощущению, ступаешь как по перине.

Нас не пускают дальше опушки, не позволяют заходить вглубь, и первое время мы действительно всегда на виду у Матушки, показательно послушно носясь между деревьями и пытаясь повалить друг друга. Чаще всего достается Чипу, забавно рычащему, когда мы загоняем его в колючие кусты с блекло-фиолетовыми, вонючими цветами, от которых свербит в носу.

Причина, почему нас не пускали вглубь, выясняется чуть позже и абсолютно неожиданно. Мы заигрались, потерялись во времени и пространстве. Мох становится чересчур сырым, словно огромная губка, и каждый шаг отдается в ушах приглушенным чавканьем, но гораздо хуже – сильный запах затхлости и мертвой воды. Кажется, что он прилипает к шкуре и тянется до самой пещеры, не отпуская.

Болота, непроходимые топи, где на небольших островках кишат странные, склизкие змееподобные твари на коротеньких ножках, а в пасти – клыки, с которыми могут соперничать наши. У них белесые, вытаращенные глаза, и они неотрывно следят за каждым шагом. Но хуже всего то, что в болотной, вязкой жиже существа передвигались на удивление шустро, выпрыгивая из воды на добрые полметра. Сам не знаю, как удалось вовремя отскочить от края. Мы тогда лишь чудом унесли лапы.

Обитали в лесу и другие хищники.

С кошками мы пересеклись совершенно случайно для обеих сторон, и не будь у самки в зубах пищащего детеныша, вряд ли бы дело закончилось миром. Матушка, завидев дымчато-серую кошку среднего размера, угрожающе оскалилась, загородив нас собой, а та, мигнув мутно-зелеными глазами, молнией взобралась на ближайшее дерево.

Всю опасность этих животных я узнал гораздо позднее, в первую встречу я не придал особого значения загнутым молочно-белым когтям и гибкому, как хлыст, хвосту с костяными наростами на конце.

За лето шерсть выгорела с серо-стальной до почти белесой, на фоне чего глаза выделялись еще ярче. Мы подросли, вытянулись. Дейл оказался крупнее нас с Чипом в полтора раза и все время пропадал с Матушкой в чаще. Я предпочитал не соваться глубоко в лес – мне хватило того единственного раза с болотными тварями – поэтому все свободное время мы с Чипом изучали окружающую флору и фауну. Мой братишка за несколько месяцев тоже вымахал, но неуклюжести так и не утратил, хотя и перестал напоминать медвежонка. Впрочем, из нас двоих он все-таки был сильнее, ему без труда удавалось завалить меня на землю, как бы отчаянно я не отбивался. Единственное мое преимущество – скорость, чем я вовсю и пользовался, нарезая круги и зигзаги между деревьев.

Лето медленно, но неумолимо приближалось к концу, наступала дождливая осень. Меня не покидало ощущение, что это затишье перед бурей, и совсем скоро случится что-то непоправимое.

***

Осень пролетела незаметно, а потом началась долгая, холодная зима, накрыв белым саваном землю. Ветра донесли до нас запах чего-то незнакомого, тревожного. Матушка, волновавшаяся несколько дней кряду, не выдержала, и когда к запаху костров и металла прибавился въедливый – крови, покинула пещеру, оставив за собой лишь ровную строчку следов, которую тут же затерла падающая с небес колючая крошка.

Ни через день, ни через неделю Матушка не вернулась.

Ночью, когда на небе ярко горела луна, мы, повинуясь инстинктам, древним, как сама жизнь, пронзительно, в унисон «пели», и ледяные ветра покорно разносили наш плач по степи. Кажется, что скорбела сама природа, вторя нашему горю, пещера враз стала одинокой. Долгими ночами мы жались к друг другу, делясь теплом.

Мне было как никогда паршиво, не хотелось ничего, и если бы не Чип с Дейлом, ходящим на охоту, я бы умер с голоду.

Неожиданно пришло понимание, что я привык к волчице. Мне хотелось сдохнуть. Просто лечь, закрыть глаза и перестать дышать.

Чип неслышно приблизился, навалился всем весом на спину и уткнулся мордой куда-то вбок, жалобно заскулив. Дейл, улегшийся рядом, подполз на животе с другой стороны и горячо фыркнул мне в ухо, а потом легко прикусив зубами кончик, чуть пониже кисточки, потянул на себя.

Озарение посещает запоздало: у меня есть причина жить. Точнее – две причины. Наглые такие, прилипчивые и по-собачьи преданные.

***

Солнце выцвело, став пепельно-белым. Зверь внутри тревожно ворочался, подтачивая волю и напоминая о себе раз за разом.

Наша вторая весна отличается от предыдущей, и дело даже совсем не в том, что теперь рядом нет Матушки, хотя ее сильно не хватает. Я не сразу замечаю, что с Дейлом, нехило так подросшим за те несколько зимних месяцев, происходит что-то странное. Он либо пропадает целыми дням черт знает где, возвращаясь лишь глубокой ночью, либо заигрывает с нами, норовя повалить в не до конца растаявший снег.

Сам я, кроме зудящего чувства под шкурой, вызванного линькой, не ощущал ничего, и судя по флегматично роющемуся в промерзших за зиму мышиных норах Чипу, тот тоже не испытывал никаких странных желаний.

Запах чужака я учуял сразу, и отсутствие рядом Дейла волной страха ударило по нервам. Тишину воздуха прорезал волчий вой, от которого шерсть встала дыбом. Узнав голос Дейла, я зло рыкнул и бросился на зов, краем глаза замечая, что Чип отстает всего-то на полкорпуса.

Мы увидели их издалека – Дейла, загнанного в расщелину среди огромных валунов, и кружащего рядом матерого, крупного зверя. Я стрелой влетел между ними и, повернувшись к чужаку, угрожающе зарычал, скаля зубы и прижимая уши. Волк от неожиданности сделал шаг назад, а потом оскалился в ответ, но без угрозы, больше для демонстрации. За спиной заскулил Дейл, и предупреждающе рыкнул подоспевший Чип.

Чужак нападать не спешил, он медленно подошел ближе и принюхался, ткнув мордой мне в бок, а потом, вот черт, пожелал на меня взобраться. Я едва успел отскочить в сторону, громко клацнув зубами в опасной близости от его морды. На волка мои угрозы не возымели никакого эффекта, он вел себя как… самец, почуявший самку. От такого поворота я даже растерялся, за что и поплатился, отвлекшись на размышления.

Меня подмяли под себя и попытались пристроиться сверху, я лишь чудом успел вывернуться из-под массивной туши зверя и отпрыгнуть на добрые полтора метра, но зверюга, вероятно, не понял, что я как-то не горю желанием переводить наше нечаянное знакомство в интимную плоскость. Слава богу, подоспел Чип, встав надо мной и загородив. Чужак бросив последний взгляд на Дейла, а потом на меня, видимо, решил поискать себе другую добычу и ушел.

Я облегченно вздохнул, растягиваясь на грязной земле. Рядом, виновато прижимая уши, опустился Дейл, пряча нос у меня в меху. Если бы мог, я бы расхохотался. Громко и истерично.

Дейл оказался девочкой.

***

Первые признаки того, что в этом мире есть разумные существа, я нахожу совершенно случайно. Город давно заброшен, каменные, невысокие строения покрыты сеткой трещин. Единственное, что сохранилось, – церкви. Их так много, что становится жутко. Почерневшие от времени скелеты крестов словно выжигают на сетчатке, они не отпускают даже во сне. Кажется, что сам воздух гудит и вибрирует от напряжения. Мертвая тишина давит на уши, заставляя ниже пригибаться к земле, почти ползти на брюхе по высохшей траве.

Гиблое место, проклятое. Жители будто грехи замаливали.

Мое звериное Я скулит, как щенок, и норовит как можно скорее покинуть город-призрак, а у меня просыпается любопытство. Чтобы исследовать находку, я трачу несколько суток. Ни Чип, ни Дейла не осмеливаются приблизиться, пересечь покосившиеся, прогнившие насквозь ворота – бродят кругами, тоскливо воя темными ночами.

Я внимательно изучаю каждое строение, но ничего интересного так и не обнаруживаю. Ощущение опасности не отпускает ни на секунду, держит в напряжении до самого конца, пока я не переступаю какую-то невидимую черту и не покидаю давно мертвый каменный лабиринт.

После этого в голове поселяется идея фикс, и я с каждым днем все дальше ухожу от пещеры, упрямо исследуя то, что скрывается за горизонтом. Удача настигает меня лишь к концу лета.

В долине расположилась деревня, надежно спрятанная от посторонних глаз. По сравнению с найденным мной городом, она небольшая, я насчитал в ней почти двадцати дворов, и ни одного каменного дома – все сплошь из дерева, из плотно подогнанных золотисто-коричневых бревен, пахнущих солнцем.

Здесь я остаюсь до самой зимы, внимательно наблюдая за чужой жизнью. Люди. Хочется ликовать! Меня интересует все, вплоть до языка, в которым с трудом угадываются знакомые слова, искаженные, кажущиеся неправильными, но смысл все-таки удается уловить. Все разговоры крестьян сводятся к сбору урожая и предстоящей ярмарке.

Про заброшенный город я слышу лишь однажды, когда старшие дети стращают доверчивую малышню, громким шепотом рассказывая о том, что «тени придут, требуя оплатить долги». Мне смешно, и я неосторожно фыркаю в кустах, чем изрядно пугаю любителей страшилок.

Все прекращает первый снег, на котором отчетливо видны звериные следы. По деревне разносится тревожное «Сварог!» – так называют нас крестьяне. И я, опасаясь, что на нас начнется охота, увожу волков в уже знакомую мне степь, назад к пещере.

Наступает долгая зима.

***

Тишину леса, еще не проснувшегося после морозных дней, нарушает тихий, на грани слышимости писк. В болота идти не хотелось, весной там было еще опаснее, но любопытство не отпускало, тем более границы стоит время от времени проверять, мало ли какая зверюга забредет на нашу территорию.

Ярко-алые пятна на белом выглядят красиво и жутко. Бесшумно ступаю по снежной наледи, сторонясь кровавых клякс. От тяжелого, металлического запаха свербит где-то глубоко в глотке. Тела не видно, оно спрятано под водой. Прожорливые твари уже успели утащить его, и остается лишь догадываться, кто стал очередной жертвой. Подходить ближе – опасно, в болотной жиже, припорошенной снегом, притаились «змеи». Они пробуждаются от долгого сна с первыми весенними лучами.

Эти твари и сытые опасны, что уж говорить про оголодавших за зиму экземплярах, они, небось, и корягу сейчас сожрать готовы!

Писк, на мгновение затихнув, раздается вновь, в этот раз громче и настойчивее, привлекая внимание – и не только мое. Тихий всплеск заставляет настороженно замереть на месте и нервно дернуть ушами. Внимательно вглядываюсь в болото, но оно, как и прежде, – обманчиво безжизненно.

Шаг, еще один – по дуге огибая темнеющее пятно полыньи.

Между корнями засохшего дерева замечаю копошение и аккуратно, не сводя взора с частокола прошлогодней осоки, подхожу ближе, стараясь даже дышать через раз. Хватает и того, что сердце стучит как ненормальное, отбивая неровный, хаотичный ритм.

Взъерошенный, вымазанный в грязи котенок плаксиво смотрит на меня голубыми глазами, широко разевая еще беззубый рот. Всплеск раздается совсем рядом, поэтому не особо раздумывая, хватаю тщедушное тельце и отскакиваю в сторону – вовремя, надо заметить. Там, где еще секунду назад была моя лапа, сидит, наполовину высунувшись из болота, крупный «змей» и сверлит, не мигая, взглядом. Ага, скотина прожорливая, я тоже тебя запомнил!

Угрожающе рыкнув, разворачиваюсь и со всех ног припускаю обратно к пещере, не обращая внимания на копошащегося в пасти котенка, явно недовольного таким отношением. Пару раз мне прилетает по носу хвостом – костяной нарост еще мягкий, не успел затвердеть, но все равно чувствительно. Возмущенно дергаю ушами, но законную добычу не выплевываю, хоть и очень хочется.

Волки встречают меня радостным лаем и первым делом пытаются попробовать мою добычу на зуб. Предупреждающе скалюсь, обнажая клыки, и прикрываю котенка лапами, подгребая дрожащий комок поближе к себе. Дейла понятливо фырчит и, обиженно вильнув хвостом, уходит на охоту, в то время как Чип так и норовит сунуть свой нос мне между ног, за что и получает.

Первым делом, помня ошибку с Дейлой, переворачиваю мордой котенка на спину и, убедившись, что это вроде как мальчик, принимаюсь его вылизывать, для удобства зажав вертящийся комок передними лапами. Мелочь таким обращением со своей персоной если и недоволен, но стоически молчит, лишь тихо попискивает, когда я увлекаюсь.

После того, как котенок чистый, весь такой жалкий, обмусоленный мной и смирившийся со своей участью, сверлит меня далеко не дружелюбным взглядом, я задумываюсь о насущном. Конкретно – что делать с детенышем? Ясно, что мать его убили, из всего выводка остался только он. Только вот молока у меня нет, кормить нечем и гуманнее, вероятно, было оставить его «змеям», но что сделано, то сделано. Не нести же этого паршивца обратно?!

Дейла возвращается с добычей в зубах, и после секундного замешательства я решаюсь на то, чтобы напоить котенка еще теплой кровью в надежде, что хоть она сойдет за пищу. В качестве эксперимента вытаскиваю из «зайца» требуху и, найдя самое подходящее – печень, рву на небольшие кусочки и подсовываю мелкой пищалке под нос. Тот, придирчиво обнюхав подношение, жадно, не жуя заглатывает, а потом слизывает с камней кровавые ручейки, натекшие с туши.

Насытившись, котенок великодушно подползает ко мне и, завалившись набок, подставляет живот, ненавязчиво намекая на то, что я могу продолжать. Шумно фыркнув, провожу языком по иссиня-черной, короткой шерстке, добиваясь в ответ счастливого урчания. Чип ревниво прижимается сбоку, кладя мне морду на бок, и, не дождавшись реакции, игриво тянет зубами меня за ухо. Толкаюсь в ответ, не сильно кусаясь. Дейла, величественно развалившись у входа, с насмешкой наблюдает за нашей возней, но не вмешивается. В конце концов, Чип крупнее и опрокидывает меня набок, придавив сверху, лишь чудом не задев котенка. Мохнатый комочек возмущенно мяукнув, отпрыгнул в сторону, пристроившись под боком у волчицы.

Я счастливо засопел, прикрыв глаза. Жизнь медленно, но верно налаживалась.

***

Моя третья весна пришла по расписанию. Снег исправно растаял, оставив после себя грязь и обилие цветов, которые сливались в одну большую, разноцветную кляксу.

Кляйн – спасенный котенок, убежденный в том, что я его мать, не отставал от меня ни на шаг. Следовал по пятам, а, стоило отойти на лишние полметра, садился на пушистую задницу и начинал истошно пищать. За месяц я выдрессировал себя таскать наглую мелочь в зубах.

С наступлением тепла у Дейлы начался гон и, к моему ужасу, в этот раз к ней присоединился Чип. Сам я, как не прислушивался, никаких левых потребностей у организма не заметил и в конце концов успокоился, переключившись на воспитание Кляйна, которому прелести весны тоже не мешали жить. Тот вовсю познавал окружающий мир, облазив пещеру вдоль и поперек, но без меня нос наружу не казал, чему я был искренне рад. Ловить этот шустрый клубок по всем окрестностям мне не улыбалось, пусть уже лучше за мной хвостиком ходит.

Чип и Дейл, смотревшие первое время на это неодобрительно, через месяц привыкли, или, как я подозревал, смирились.

Это лето выдалось нежарким, дождливым. Речушка вышла из берегов, поэтому на мелководье счастливый Кляйн ловил раков, приноровившись вытаскивать их на сушу за хвост. Иногда к подросшему котенку присоединялся Чип, но от него больше шума, чем пользы.

Из чистой вредности стал приучать волков к растительной пище и подножному корму, тыкая их носом в ягоды. Волки упирались всеми лапами, но под моим натиском все-таки сдались. С Кляйном в этом плане вышло куда проще. Узрев, как я жую ягоды, он с возмущенным мявканьем полез в кустарник, едва не вытаскивая веточки у меня из пасти.

За несколько месяцев он вытянулся, а шкурка из черной стала пепельно-серой, костяные пластины на кончике хвоста затвердели, сделавшись прочными, а когти приобрели молочную белизну. По деревьям Кляйн лазил без должного энтузиазма, что удручало, впрочем, охотился он ничуть не хуже Дейлы, легко загоняя «зайцев» и даже приноровился ловить рыбу, которую с гордым видом притаскивал мне под нос, требуя похвалы.

Лето подходило к концу.

***

Дыхание осени коснулось земли, вызолотив траву и раскрасив «лапы»-листья на деревьях в терракотовые цвета с ржавыми разводами по краям. Ветер принес с востока тревожные вести. Воздух пропитался металлом и дымом костров, но ярче всего – кровью, горечью оседающей на языке. Звери волновались, настороженно принюхивались, подолгу неподвижно замирая на одном месте, а ночами жались ко мне, словно испуганные грозой щенки.

Будто вторя нашим страхам, песочно-желтое солнце приобрело пурпурный цвет.

Запах усиливался с каждым днем, беда зловещей поступью медленно, но неотвратимо приближалась к границе нашей территории.

В лесу стояла оглушающая тишина. Изумрудный ковер мха приобрел грязно-бурый оттенок, а каждый шаг отдавался хлюпающим звуком. Шерсть на загривке встала дыбом, и я против воли оскалился, в глотке завибрировало рычание. Мох насквозь пропитался кровью, ее запах теперь перебивал все.

Надо уходить, бежать как можно дальше.

В степь пожаловали охотники.

========== Часть 2 ==========

Feels like your life is over,

Feels like all hope is gone,

You kiss it all away

Maybe… maybe…

This is a second coming,

This is a call to arms,

Your finest hour won’t be

Wasted… wasted… (с)

Sixx:A.M. “This Is Gonna Hurt” *

Часть 2

Небо чернильно-синее, выстуженное ледяными ветрами, непроглядное и бездонное. Оно пахнет свободой. Будто кусок картона, блекло-желтый диск спрятан за пепельными облаками. Дальше своего носа ничего не видно, приходится полагаться на оставшиеся органы чувств, испуганно замирая от собственного стука сердца, который набатом отдается в ушах. Деревья шумят, словно в нелепом танце раскачиваются на ветру, угрожающе скрипят и всячески действуют на мои и без того расшатанные нервы. Веточки на редкость вонючего кустарника тонкие, похожи на шерстяные нитки, лезут в нос и рот, и уже через пять минут хочется взвыть и убраться подальше от гребаной поляны, где люди разбили свой лагерь. Ироды. А обо мне они подумали?!

Возмущенно отфыркиваюсь и настороженно, как заправская кобыла, пряду ушами, но в привычный шум леса не вплетается ничего инородного.

Плюнуть бы на всё – два раза – а потом с чистой совестью завалиться в пещеру и уснуть, забыться на несколько часов. Но нельзя, виной тому – проклятое любопытство, не дающее спокойно спать темными ночами. Зверь внутри взволнованно ворочается, подтачивает тонкие стенки воли и с упорством осла тащит поближе к охотникам. Медом ему там намазано?!

Шаг, еще один… Замираю, низко пригнувшись к земле, касаюсь ее брюхом, чутко прислушиваюсь, но черт возьми – все тихо!

Проходит минута, другая, на втором десятке у меня заканчивается терпение. Совсем непуганые эти охотники, что ли? Они же либо нагло дрыхнут, либо попередохли все от того дерьмового пойла, которое лакали весь вечер.

Вид из кустов отличный. Крытые повозки на трех массивных колесах образуют правильный – внешний – круг. Внутреннее кольцо составляют конусообразные приземистые палатки из плотной ткани, пропитанной резко пахнущей смесью. В центре полыхает костер, расчерчивая темноту кровавыми всполохами.

С тоской гляжу на повозки, запряженные странными, похожими на оживший кошмар шестиногими зверюгами с длинными шеями, цветастым игольчатым гребнем вдоль хребта, внушительным набором когтей, заменяющих копыта, и клыками, которым и я позавидовал. Но главное – хвост! Радужная, жесткая даже на вид, кисточка прячет длинное, изогнутое жало. Такое чудо природы встретишь ночью – заикой станешь, как минимум.

Этот аналог лошадей – охотники ласково называли их кампи – мало того, что выносливый и быстрый, так еще и всеядный. Лично присутствовал, когда одна такая тварюга без труда выкапывала из земли уже знакомых мне мышей-переростков, а потом хрумкала, жмурясь от удовольствия и косясь лиловым глазом в сторону моих кустов с явно плотоядными намерениями. Проскочить мимо таких монстров непросто. Я бы сказал – небезопасно, а тяги к самоубийству в себе не замечал.

К тому же не стоит забывать о собаках. Выглядели они попроще и попривычнее, никаких дополнительных конечностей и других сюрпризов, но вот размеры!.. Те еще мутанты. Чем они вообще их кормят?!

Я настолько глубоко задумываюсь, что едва успеваю вцепиться зубами в хвост крадущегося Кляйна, возмущенно зашипевшего от такой подлянки. Этот окончательно оборзевший котяра чуть не ломанулся прямо в лагерь. Хорошо, что Чип и Дейла остались в пещере, иначе нас бы всех тут переловили, как щенков.

Охотников в степь прибыло много, и за последние две недели они здесь всю живность перепугали. Обосновались люди на самой окраине леса, с другой стороны от болот, и не решались заходить далеко вглубь, предпочитая гонять зверье по открытой местности. Действительно, чего им ловить в чаще – одни насекомые да мерзкие змеи, из которых даже приличных сапог не выйдет?!

Огибаю поляну по широкой дуге, переползая от одного пахучего кустарника к другому. Эта вонючая дрянь отлично маскирует мой собственный запах. Старательно принюхиваюсь, глотаю пастью ледяной воздух и прислушиваюсь, готовый броситься наутек в любой момент. Собственно, в лагерь я лезу из чистого любопытства, прекрасно зная, что все собаки на привязи, а в темноте они ни черта не видят. Ветер и флора на моей стороне, поэтому главное – не шуметь.

Кляйн, оскорбленный до глубины души, серебристой молнией взлетает по стволу и прячется в кроне молодой елки, лишь голубые глазюки пугающе мерцают в ночи. Ты посмотри, какие мы обидчивые!

Махнув на вредного кота хвостом, возобновляю движение, пересчитывая незащищенным пузом шишки, кочки и прочие препятствия и приглушенно сопя от усердия.

Ох, умер во мне шпион, как пить дать – подох в конвульсиях.

Протискиваюсь под одну из повозок и ползком направляюсь к дальнему краю. Костер почти догорел, а охотник, стоящий на страже, неосмотрительно задремал в обнимку с ружьем. Продолжая прятаться в тени, выбираюсь из-под телеги и бесшумно, в два прыжка, оказываюсь у другой. Она меня с самого начала заинтересовала, от нее пахнет чем-то неуловимо знакомым, с привкусом крови, да и кампи в нее не запряжена, что уже огромный плюс. Любопытство сжигает изнутри, не дает покоя, раз за разом напоминая о себе. Одна из собак совсем рядом, подойди чуть ближе – заметит.

Едва слышный шорох за спиной заставляет испуганно замереть. Оглядываюсь, но никого нет. Ветер шалит, или показалось?! На всякий случай принюхиваюсь, но весь лагерь пропитался дымом, паленым мясом и сладковато-едким пойлом, поэтому выцепить что-то новое из этой мешанины не удается.

Нервишки пошаливают. Травки, что ли, успокоительной какой пожевать?!

Кладу передние лапы на оглоблю и приподнимаюсь, сую нос под плотную ткань и едва не отпрыгиваю в сторону, лишь чудом вспоминая об осторожности.

Шкуры убитых животных, в том числе и сварогов. Много. Все дно телеги покрыто ими. Вот почему запах казался знакомым.

Ярость застилает глаза, перестаю контролировать себя, уступаю, зверь одерживает верх над разумной частью. Твари.

Опасность замечаю в последний момент и успеваю отскочить, уже не таясь, выдавая себя с потрохами. Огромный снежный сварог появляется, как призрак, абсолютно неслышно, сбоку, подкравшись из слепой зоны. На миг мне кажется, что в кипенно-белом густом мехе вспыхивают льдисто-голубые искорки. От зверя веет силой и мощью, она придавливает к земле, заставляет подчиняться против воли. Мое второе Я скулит испуганным щенком, забиваясь так глубоко, что почти не ощущается.

Страшно. Это чувство вытесняет все остальное.

Сварог издевательски-насмешливо скалится, как-то неуловимо, одним слитным движением подается вперед, сокращая между нами расстояние. Делаю шаг назад, припадая на передние лапы, пригибаясь ниже к земле, не свожу глаз со зверюги и угрожающе рычу, обнажая клыки. Одна из собак, услышав шум, неловко вскидывает лобастую голову и шумно принюхивается, а потом дергается в мою сторону, забыв, что прочно прикована цепью к крюку около телеги. Из повозки раздается ругань разбуженного охотника. Это меня отрезвляет.

Если хочу жить долго и счастливо, то пора валить. И чем быстрее, тем лучше.

Мой противник не обращает на акт агрессии никакого внимания, продолжает бесшумно наступать, вынуждая меня пятиться назад. Инстинкт самосохранения, обычно крепко спящий, в этот раз орет как оглашенный, предупреждая, что поворачиваться спиной к сварогу не стоит. Слишком поздно понимаю, что сзади догорает костер и бежать некуда. Лагерь медленно, но верно начинает просыпаться, времени совсем мало.

Что-то меняется, когда я выхожу на свет. Белоснежный зверь, так похожий на меня самого, замирает и всего на мгновение расслабляется, поддается удивлению, которое так явно написано на его морде. Давление, парализующее волю, пропадает. Этого оказывается достаточно, чтобы серой тенью прошмыгнуть сбоку от сварога. Тот реагирует, но опаздывает на долю секунды. Сзади, видимо для ускорения, раздается выстрел и совсем рядом чиркает пуля, выбивая комья земли под лапами.

Бросаюсь под ноги ближайшего кампи я от отчаяния, не иначе, слепо веря в собственную удачу. Испуганная зверюга, до этого мерно выкапывающая из земли свой второй ужин, всхрапывает и встает на дыбы, лишь чудом не наступив на меня.

Подходящий момент, чтобы выскочить из кольца повозок и на всей скорости ринутся в чащу леса, не оглядываясь.

Охотники кричат что-то явно нелицеприятное за спиной, а потом раздается пронзительный, торжествующий вой, что заставляет припустить сильнее. Хватит на сегодня экстрима.

Я петляю между деревьями, едва успевая перепрыгивать через поваленные стволы и пробираться сквозь колючие кустарники. Впереди прытко, с присущей только кошкам грацией, перескакивает с ветки на ветку Кляйн, служа своеобразным маячком и не давая заблудиться в лесном лабиринте. Это помогает выиграть драгоценные секунды.

По пятам, отставая совсем немного, бегут охотники, и слева слышится лай собак. Шустрые паразиты. Шансов у меня немного, а точнее – один. Миновав очередной овражек с мелким ручьем и едва не поскользнувшись на прелой листве, сворачиваю в сторону, уводя погоню вглубь, в болота.

Там есть одно место, небольшой – метров двадцать – брод между двумя островами, и если повезет, то через него удастся проскочить до того, как змееподобные твари сумеют толком проснуться и среагировать.

На самой границе, когда деревья заканчиваются, Кляйн отталкивается от ветки и делает длинный прыжок, прямо на скрытую болотной жижей тропу и, не замедляясь ни на миг, за несколько секунд достигает противоположного берега.

Малейшее колебание может стоить жизни.

Проскакиваю я быстро, шлепая по грязи и увязая в ней – слетаю с тропы совсем немного. Затапливает паника. Мелкая ряска вместе с протухшей, чересчур вязкой водой попадает в рот. Но жить хочется как никогда, поэтому из последних сил делаю рывок, чувствуя, что очередная кочка не спешит пропадать из-под лап.

Едва успеваю выскочить на берег и затаиться в кустах, слышу, как сзади раздается глухой всплеск, а за ним – полный боли крик и испуганный скулеж. Бегущий следом охотник и не подумал остановиться, за что и поплатился. Змееподобные твари оказались на редкость расторопными, за считанные секунды утащив человека под воду.

По лесу разносится цветастый мат и какие-то невнятные обещания относительно моей шкуры. Для убедительности люди несколько раз стреляют, но к счастью – мажут.

Преследование прекратилось. Чтобы перебраться на мою сторону леса придется обходить болота, а это километров пять, не меньше.

Белый сварог, чуть не поймавший меня, стоит неподалеку и неотрывно смотрит на кусты, в которых я скрылся, словно знает, что именно там и притаилась добыча. И от этого взгляда не по себе, глубоко внутри зарождается страх, а мой зверь просяще скулит, так и норовя подставить беззащитное брюхо под острые клыки.