Текст книги "Prognosis bona (СИ)"
Автор книги: Sgt. Muck
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Страшно лишь в первый раз. Так они говорили, пока Габриэль учился ставить капельницу самостоятельно, пока выпускал воздух из системы за миллиметр до входа в вену, пока его учили ставить назогастральный зонд снова и снова на пациенте из соседней палаты, и никак не удавалось поймать акт глотания, чтобы пропихнуть трубку, как они говорили, когда он пытался удержать Сэма на месте во время пункции. Это ни разу не спокойно, это страшно всегда, каждый раз, когда он представляет, чем опасно его вмешательство. С каждым новым разом он боялся все сильнее и сильнее, пока не задрожали руки. Тогда Анна сказала ему, что катетеры ставить больше некуда, придется колоть так, а он не смог даже прощупать вену, впадая мгновенно в панику. Он сидел вечерами в кресле возле кровати, закинув на нее ноги, и смотрел телевизор, каждый вечер все больше понимая, что его присутствие ощущают. Вены от постоянных уколов скрылись, и он уже хотел сдаться, когда Сэм пошевелил рукой и бессильно согнул пальцы, проводя по предплечью Габриэля. Это видел не только Габриэль, это видела и Анна. Она тут же бросилась за Кроули, проводившим здесь дни и ночи, а Габриэль разом успокоился, сочтя это за поддержку Сэма. Ему удалось ввести с первого же раза через ткани, так что он тут же облегченно плюхнулся на стул рядом с кроватью, стягивая жгут с плеча Сэма и настраивая скорость подачи физраствора. В этот момент Кроули зашел в палату вместе с Сингером, чтобы спросить у Габриэля, было ли это похоже на сознательное движение. Габриэль понятия не имел, как им сказать, что это было, он был слишком занят капельницей, так что на вопросы отвечала Анна. Кроули что-то объяснял ему про восстановление проводящих путей, но он не слушал, пытаясь понять, почему ему так страшно причинить боль, если он без сознания. Обычно первые уколы сопровождаются эйфорией – уколол кому-то, а самому не больно, да так и колешь, пока не надоест. Ведь сам ты боль не ощущаешь. С Сэмом все было иначе. Габриэль был настолько напряжен, что ощущал ту же иглу в самом себе, и часто его руки дрожали именно от фантомной боли.
Он понял, что начинает сдавать, к концу первой недели. Анна застала его в процедурном кабинете, выкидывающим шприцы в коробки для неопасного мусора, а крышечки – в опасный. Она мягко забрала из его рук остатки утренних вливаний, конечно, заметив, что он устал, после чего все так же молча забрала с собой в сестринскую. Он возражал, пусть и слабо – ему надо следить за Сэмом постоянно, ведь на него рассчитывают, а она только улыбнулась и обняла его молча в сестринской.
– Из тебя будет когда-нибудь отличный врач, Габриэль, – сказала она ему чуть позже, заваривая чай – из жестяной коробки, дорогой, какие обычно дарят пациенты на выписке. – Не потому, что ты хочешь учиться или не боишься вида крови, это все так, ничего не значит. Но то, что ты чувствуешь каждое свое вмешательство и осознаешь, как оно ощущается при любой твоей ошибке – это главное.
– Ага, помню я одну такую, – они оба обернулись на Джо в дверях. Старшая медсестра отделения Мэг наконец получила от главной медсестры Беллы, которая всегда добывала для отделения деньги, богатых пациентов и новейшее оборудование. Беллу никто не жаловал, но за скандал, устроенный Мэг, были благодарны, и теперь медсестер стало в два раза больше – ровно столько, сколько положено на дежурство этому отделению. – Иглу в задницу вогнала, а как вытаскивает, ак каждый раз кожу распарывает. Смотришь на задницу и сразу понимаешь, кто колол – вся в царапинах.
– Это ужасно, – вздрогнул Габриэль, мгновенно представляя такой укол. Он все еще плохо ставил внутримышечные, но Сэму, слава богу, их не прописывали, обезболивали через растворы капельниц, а то он бы не смог, да еще и лежа! А учитывая, что переворачивать его слишком тяжело для Габриэля, пришлось бы в бедро, а это самый травмирующий укол. Словом, о чем бы Габриэль не подумал, всюду была боль и ужас от возможных ошибок, от которых никто не был застрахован. Он сжал кружку и грустно отхлебнул горячий чай. Понял, что обжегся и тут же застонал – ну точно, полный неудачник, а ему еще и молодого парня доверили. – Я так буду бояться даже систему переставлять, – признался он девушкам, единственным из всех смен, кто никогда не смеялся над ним. – Или струйно вводить.
– Глаза бояться, а руки делают, – отмахнулась Анна. – Помнишь, вчера мочевой бабушке ставили? Я до того ни разу не ставила. Бабушкам ведь фиг поставишь, пока дырку найдешь – замучаешься, а еще и условия, сам понимаешь…
– В первый раз? – Габриэль поднял брови, только этим и сумев высказать свое удивление. Вчера Анна поставила его всего минут за пять, дольше промывала и выкачивала весь застой оттуда – не самое приятное зрелище, но у Габриэля всегда получалось абстрагироваться. – Я думал, у тебя сотни таких.
– Да конечно. Вот не дай бог мужикам ставить… – на посту зазвонил телефон, пробежал какой-то знакомый врач из интенсивной, и Анна извинилась, отойдя к посту. Здесь всегда кипела жизнь, ведь на этом отделении лежали не двадцать дней, но много меньше, в основном снимали острые приступы и отпускали домой: кого умирать, а кого восстанавливаться. Габриэль лично видел, как молодого мужика лет сорока заново научили говорить за неделю – для него это был приятный шок.
– Знаешь, чем отличаются онкологи от нас, Габриэль? – спросил его Кроули, когда они сидели по обе стороны от кровати Сэма. Кроули сидел несколько расслабленнее Габриэля, тогда как он весь напрягся – а вдруг забыл дать какие таблетки, вдруг зонд не промыл. Черт знает, где глаза у этого шотландца, он все подмечает. – Они сражаются только раз. А мы встречаем наших пациентов снова и снова – пока последний инсульт не заберет их у нас.
– Онкологам хуже. Там умирают дольше и мучительнее, – пробормотал Габриэль. Он был однажды в таком отделении – от гнетущей атмосферы уже хотелось лично выйти в окно этажа так десятого, что и говорить о работе с пациентами, тем более что это все равно люди, с ними нужно разговаривать. – Чтобы туда пойти, нужно, наверное, быть нехилым оптимистом.
– Скорее, пессимистом. Им там проще, и они никогда не врут. Онкологические не выносят сожаления, но и равнодушия тоже – золотая середина не всем доступна. Хотя, в принципе, если ты так не умеешь, то и иди в пластические хирурги, да в дерматологи. Вроде бы и врач, а ничего такого не требуется, – Кроули был противоречивым персонажем в представлении Габриэля, даже его возраст – и тот был размыт внешностью и хорошо поставленной речью. Но он не притягивал, как доктор Сингер, постоянно ворчащий и выглядящий точь-в-точь ваш сварливый дедушка с умными глазами. Ему скорее было абстолютно плевать, как вы его воспринимаете. Это приводило Габриэля в восторг – если он и видел себя врачом, то скорее таким же самоуверенным, ничуть не меньше. Об этом он вспомнил под насмешливым – по-доброму – взглядом Джо.
– Добрый день, – неловко всунулся в сестринскую Винчестер-старший. Хотя Габриэль с ним не братался, он теоретически мог называть его Дином. А называя, краснел, так что предпочитал обходиться без имен. – Я ноутбук привез. Ну с блогом.
– Я сейчас подойду, – спешно подпрыгнул Габриэль на месте. Джо сидела спиной к заглянувшему Винчестеру, тогда как Габриэль ее выражение лица отлично видел. Но мужественно не покраснел еще сильнее – почему-то все вокруг в один момент перестали воспринимать его как парня. Это должность медсестрички так влияет? Он до сих пор видел только нескольких медбратьев, и тех крутых – в реанимациях, где в принципе нужна была сила. А какая сила у Габриэля? Так, подтянуться раз пять и то потому, что ничего не весит.
– Я что-то не помню, чтобы он к нам захаживал каждый день, – подколола его шепотом Джо, закрывая дверь сестринской. – Может быть, тут интерес какой замешан? – и подмигнула ему. – Все равно на меня не реагирует, а я старалась, – протянула она, и Габриэль покраснел до ушей, в основном, от такого признания. Он не то, что был ханжой, но как всякий подросток, еще не привыкшей к значительной доли личной жизни в обыденных реалиях, смущался и слышать этого не хотел, особенно от Джо, которую воспринимал как ехидную старшую сестру.
– Интерес у него к брату. А у меня интерес какой большой – что он сделал брату, что тот не хочет возвращаться? И чтобы я ему для этого нужен был? Глупость же, – Джо похлопала его по плечу, вероятно, прослушав все мимо ушей. И когда он проходил, глубоко дыша и пытаясь согнать краску с лица, мимо поста, то вдруг услышал:
– Какой у тебя… интерес большой! – и смех обеих медсестер. И хотя это было провокационно, но действительно смешно, так что Габриэль подходил к палате уже расслабленный. К своему удивлению, он снова обнаружил там Кроули. Под взглядом шотландца старший Винчестер как-то суетился, не знал, куда ему сумку от ноутбука поставить. Габриэль мягко забрал ее из его рук и убрал в шкаф, что прятался между двумя открывающимися дверьми у входа в палату. Когда он вернулся, Винчестер ерзал на кресле против доктора Кроули.
– Мне казалось, что он на поправку шел, а теперь вот опять ни на что не реагирует, – и несмотря на все свое природное обаяние, выглядел Винчестер-старший крайне жалко. Он побледнел и осунулся, а взгляды на брата были скорее отчаянными и уставшими, чем переживающими. Не будь Габриэль дебилом, он бы конечно все это заметил, но нет, для него образ побитого плохого мальчика Дина Винчестера был гораздо притягательнее.
– Нельзя ожидать такого быстрого… – начал Габриэль.
– Это действительно вызывает вопросы, – оборвал его Кроули так, как будто он просто сказал, а не перекрыл словами слова Габриэля. Габриэль мгновенно замолчал – он и не заметил, как неделя в статусе персоны несколько важнее обычного санитара подарила ему большую уверенность в себе. Он виновато посмотрел на Кроули, но доктор даже не обратил на него внимания. От этого Габриэлю стало еще хуже.
А он почти поверил в свой «дар».
Не то, чтобы Габриэль с детства мечтал быть особенным. В детстве дрался, школу прогуливал – словом, делал все, чтобы отец его заметил среди остальных братьев, но прежде, чем понял, что поступал плохо, отца потерял. Он был близок с Люцифером, держа его, впрочем, на пионерском расстоянии, на ножах с Майклом, занявшим место отца, и слишком покровительственно с Рафаэлем, теперь уже мрачным, но вседа абсолютно спокойным подростком. У него не было талантов в области искусств, как были у Люцифера (да еще и такое влияние на людей!), не было организованности и трудолюбия Майкла (только из-за старшинства), не было даже отличных оценок Рафаэля. Детская обида на мгновение вспыхнула в нем, когда он наткнулся взглядом на потрепанный ноутбук Сэма.
Он расшевелит это бревно!
Габриэль не удержался оттого, чтобы не скрыть лицо в ладонях. Смущение от неловкости самого себя было сильнее прежнего – ну назвал бревном, но почему это так пошло прозвучало в собственных мыслях? С каких пор он вообще начал пошлить?
– Габриэль! – судя по повышенному тону, Кроули звал его в третий раз. На этом обычно его терпение заканчивалось, однажды Габриэль узнал это на своей шкуре. Он должен был принести с поста магнезию – редкостную гадость – но пошел вместо этого в процедурную, подумав, что ему ампула нужна. А ее, оказывается, еще и пьют. Тогда Кроули на мгновение потерял контроль над собой – ох и страшен он, вероятно, в гневе, – подумал тогда Габриэль. А теперь вот взял и в мыслях своих даже не услышал. Устал Габриэль себя корить.
– Извините, задумался, – пробормотал он. Шотландец отвел от него взгляд. Должны были последовать указания, а он так взял и прошляпил их. – Будут какие-то указания? – рискнул он спросить. Но Кроули молчал. Габриэль в один момент почувствовал в себе всю усталость, всю ответственность, на которую не был готов. Он так хотел отказаться от этого всего и вернуться в дом к братьям на остаток лета – все равно Сингер подписал ему практику.
– Я отменяю все назначения кроме физиотерапевтических. Кардиомонитор мы тоже отключим на время – все, что издает звуки и раздражает, – произнес он, и Габриэль сперва ушам своим не поверил. Однако, получив пинков от недобрых медсестер, он быстро научился следить за словами при родственниках больных. – Это значит, что….
– Всей следящей аппаратурой буду я, – тихо проговорил Габриэль. Он осознал, что еще черт знает сколько придется сидеть в этой палате, читая блог какого-то занудного ботаника (а иначе и быть не может), когда за окном лето и где-то совсем рядом море. Он уже достаточно хотел стать врачом, достаточно поработал и вообще во всем этом виноват Майкл. Он подумал о том, что можно было бы позвонить Майклу и рассказать, насколько он ответственный и вообще молодец.
А потом пришло ощущение, что и жить дальше он, похоже, будет вопреки Майклу. Что же он наделал?
«Что же я наделал?
Наверное, дневники типа этого начинают типичными фразами из клубов анонимных анонимов, но я не хочу, чтобы однажды мой брат нашел это и прочел. Или хочу подсознательно, иначе бы не завел этот блог. Будем звать меня дядюшкой Сэмми, тем более что он тычет на меня с плаката на моей стене.
Я не должен был сюда поступать. Я думал, что, оказавшись здесь, разом убегу от всех проблем, но они все равно давят на меня, хотя и остались в Канзасе, далеко дома. Я помню, как отец орал на меня в тот раз, когда я решился рассказать ему о поступлении. Он не верил, что я смогу поступить без оплаты, а с его постоянными проблемами с авторитетом много не заработаешь. За тот месяц он сменил пятую работу, но все равно отказывался от работы у нашего дяди Бобби. Я не знаю, всегда ли он был таким, иногда мне кажется, что все было гораздо лучше при маме, но она умерла так давно, что я, наверное, придумал ее себе в детстве. Я в том возрасте, когда дети начинают замечать ошибки родителей и считают, что говоря о них, доказывают свою самостоятельность.
Вчера я подумал, что родители лет восемнадцать замечают твои ошибки, но все равно не говорят. Нет, я не о том, что ты не убрал кровать или что-то в этом духе. Ошибки значительные, вроде отхода от привычной линии общения. Когда ты внезапно подумал, что можешь взять лопатку и врезать ей посредине разговора жирному пацану из соседнего дома. Они никогда нам не объясняют, почему это плохо, мы принимаем это на веру, терпим наказание, но на деле они никогда не отказываются от нас на эти ошибки и никогда не говорят всей о них правды. Так почему я понял это, уже приехав сюда?».
Габриэль скрыл страницу браузера и широко зевнул. У него не было таких проблем – Люцифер умел договариваться со всеми, чтобы брата приняли туда, куда он захочет. Учитывая, что в тот момент они оба хотели насолить чересчур зазнавшемуся Майклу… Скучно было такое читать, да еще и оформление дневника какое-то больно серенькое. Габриэль бы выбрал ядовито оранжевый или зеленый. Он разочарованно надул жвачку и пошел лазить по папкам, надеясь отыскать порно. Ничего подобного на хорошо организованном, прокаченном изнутри и занудно нормальном компьютере не оказалось. Габриэль пожал плечами – мало ли, где скрытая папка, но, покопавшись, и их не нашел.
Даже журнал посещений интернет-страниц был пуст. Габриэль, закинув ноги на кровать – а, все равно он много места в изножье не занимает, а Сэм даже не узнает, задумался о том, не найдет ли он завещание, когда вспомнил, как Майкл однажды спалил Люцифера с его попыткой обвинить Майкла в просмотре порно (Майкл, конечно, не смотрел, но им тогда казалось это очень смешно, поставить эротическую страницу на главную и потом доказывать, что брат им врет). Он, жалуясь самому себе на память, принялся наугад тыкать по папкам, пока наконец не обнаружил ту, которая ему была нужна – обычные чистилки не затрагивали эту папку, потому что юзеры-лузеры о ней не знали, так что Габриэль принялся листать неизвестные и скучные адреса, когда заметил то, что никак не укладывалось в его голове.
Для верности он открыл одну из них.
Покраснев, Габриэль разглядывал сайт для геев. Это был не сайт с порнухой, нет, это был просто форум для геев, но нигде не удалось найти следов профиля этого парня. Советы о том, как правильно дрочить, как правильно узнавать «своих» – тут разве что кулинарной книги для геев не было? Гейская камасутра, статистика и советы вообще заставили Габриэля тихо заржать. Он предпочитал путь опыта и фантазии, так что не особенно нуждался в таких сайтах. Но, отставив смех и подмигнув огромному негру в кожаных ремнях на экране, он перевел взгляд на Сэма. Смеяться расхотелось.
Его собственная ориентация никого не интересовала, как и самого Габриэля. Он не считал нужным ее определять, но на всякий случай себя проверял – больше по девочкам, прислушивался к себе, да так и решал. У него были другие проблемы, которых не было, скажем, у этого Сэма. Что, если он считал это болезнью, проклятьем и прочим? Остались же еще такие родители, родственники, которые не приняли бы таким, какой есть… Старшие братья…
– Габриэль! Хочешь на отек легких посмотреть? – ворвалась в палату Джо, на ходу поправляя костюм. – На рентген везем, поедешь с нами!
– Черт, да! – рванулся Габриэль, но потом вспомнил, что у него, во-первых, открыл ноутбук с огромным негром в ремнях, во-вторых, он не может отходить от Сэма. – Блин, я не могу, – тормознул он. Джо посмотрела на экран, но промолчала – у нее всегда было такое выражение лица, когда она кого-то осуждала… и этому кому-то никогда не говорила, за что осуждает. – Это его, – сказал он спокойно. – Похоже, что у него были проблемы с собой, – и это прозвучало как-то глупо, но Джо неожиданно поверила.
Когда она вышла, Габриэль постарался вспомнить, о чем же он думал, что-то очень похожее на истину, что-то, что не пускало Винчестера сюда жить, но Джо как назло согнала удачную мысль. Он вздохнул и снова взял ноутбук на колени. Что толку думать, если он лучше почитает, хотя читать чужие дневники казалось противно, пусть его дневник был открыт любому желающему.
«Я знаю, что главный вопрос ко мне – это почему я не закрываю свой дневник. Потому что неожиданно я такой не один. У нас, растущих ребят, много проблем, и почти всегда мы не можем сказать о них никому из нашего окружения. Теперь, с победой прогресса, мы можем почитать о ней в интернете, но это, честно говоря, иногда посложнее герпеса (не ловил, честное слово). Может быть, если я скажу здесь об этом, кто-то однажды прочтет и разберется в себе быстрее и лучше, чем это сделаю я.
Я знаю, что большинство считает, что я завидую своему брату. Не стану кривить душой, я завидую, но не потому, что он так легко снимает девушек и навсегда им запоминается (слышали песню в стиле «у меня везде есть девчонки***?»), а потому, что это для него просто. Я не могу взять и воспринять только то, что есть в настоящем. Я подумаю о будущем, о ее близких, о ее проблемах, родителях и прочем, я просчитаю все, на что я повлияю… Большинству девушек это тоже не нравится, это я понял чуть позже. Они любят таких, как Дин. Я учился быть, как он, но это не тот я, ненастоящий. Я буду думать, что ей больно, я буду думать, что у нее было много лучше меня – такое уже не раз было, и я склоняюсь к мысли, что девушек я прежде всего уважаю, и уж потом люблю. В обычных семьях умненький мальчик есть зависть того, кто с трудом школу закончил, но у нас в семье все наоборот.
Мне только что позвонил брат. Он сказал, что отца случайно застрелили в баре».
Габриэль листал несколько коротких записей. Когда его отца не стало, он был слишком маленьким, чтобы принять это в полной мере, но Сэму, кажется, не повезло по всем фронтам. На Сэма он посмотрел с глубоким сочувствием – он был гораздо глубже, чем Дин, в этом он был прав относительно себя. И черт, как странно было Габриэлю понимать, что девушек он понимает – ему было бы лень копаться в этой психологически сложной личности, да еще и не факт, что награда будет. Тогда как Дин был просто доступен (не такому задохлику, как Габриэль, конечно, но ощущение все же оставалось именно таким), то Сэм скорее не пошел бы на контакт, забивая самого себя.
«У меня нет ощущения того, что отца застрелили шесть месяцев назад. Это многое поменяло в наших с братом отношениях, в основном из-за того, что смерть отца привела его в чувство. Я не знаю, чем он жил в Канзасе весь мой первый семестр, но теперь я удостоился чести узнать, что девушки легкого поведения его больше не интересуют. Меня это не пугает – он не из тех, кто занимается пропагандой правильного образа жизни, да и черт с ним, он слишком далеко, чтобы я волновался. И все же неприятное ощущение у меня остается, как будто всю жизнь я думал, что я нормальный, а он нет, а в итоге он будет женат с тремя детьми и работой, а я останусь вечно наедине с собой и не потому, что не хочу, а потому, что не могу. Стоит мне закрыть глаза, и вокруг себя я вижу много барьеров, я могу их даже почувстовать и сказать, что в большинстве из них виноват мой брат, ведь я рос, наблюдая за ним, и его ошибки становились моими. Он стал мне профилактикой.
Вы знали, что если ребенку не давать копаться в песочнице, заставлять его избегать бактерий, он может погибнуть от простой простуды, потому что у него нет иммунитета? То, что я получал от него отголоски этого иммунитета, не сделало меня сильнее. Не дало мне опыт. Я так, цеплялся за буйки и сидел, пока не надоест.
Вчера Джессика спросила меня, хочу ли я куда-нибудь пойти. Джессика, она прекрасная, я никогда не видел того, кто так мягко и одновременно грубо доказывал мне, что ему плевать, о чем я там ночами думаю. Тем более, добавила она, что это еще и не порнуха. Я смутился, конечно, не хочу на эту тему разговаривать сейчас, и без того проблем хватает, а она засмеялась. С ней я не хочу думать.
Мне кажется, что я в нее влюблен».
Габриэль застонал и захлопнул ноутбук. Ему только слезливых романов читать не хватало. Он оторвался, чтобы поужинать, болтая с буфетчицой, после ужина замерил все, что необходимо из самого простого – давление, температура, пульс посчитал, но расчет Кроули оказался верным. Сэм был здоров и в поддержании лекарствами не нуждался, потому что не реагировал на них. Так почему же он не приходил в себя? Многие страдают от погнутой ориентации, но до комы без причины не доходит.
Было уже семь часов вечера, когда Габриэль подвинул кресло к изголовью кровати. Он объективнее посмотрел на лицо словно спящего парня. Он точно был не так красив, как его брат, тем более не самоуверен – не было в его чертах лица ничего подобного – но, наверное, был отличным другом. У Габриэля не было друзей – не возникало надобности, еще тратить себя на кого-то – но с этим было бы проще, тем более, что никакого влечения бы точно не возникло. У Габриэля аллергия на всех, кто на пустом месте трагедию делает и страдает вечно.
Ему было жаль Винчестера. Да, может быть, дружи они, он бы пинками вытащил его из этой странной депрессии, проверил бы, от рождения ли Сэм такой, чисто из любопытства. И вообще-то у его постели Габриэль месяц проведет, так что будем считать, знакомы. Хотя не так круто начинать знакомство с «привет, я тебе тут подгузники задолбался менять».
– Ну блин, можно быть по мальчикам и по девочкам и не страдать от этого, – пробормотал едва слышно Габриэль, зачем-то нажимая большим пальцем на широкий нос Сэма. – Нежный какой, подумаешь, – и хотя Сэм был его года на четыре старше, доминировал бы психологически Габриэль. Были люди, рядом с которыми он, несмотря на то, что был весьма дохлым, чувствовал себя королем мира, не иначе, особенно всезнающим и всенаставляющим. – А если это брат виноват, так тем более ему по мордасам настучать надо, а ты тут валяешься. Зачем мышцы такие качал, если выйти на бой не можешь? Тьфу, а выглядел таким мужиком, – и Габриэль хотел отстраниться, когда резкий выброс левой руки Сэма застал его врасплох. Широкая ладонь легла на ворот его рубашки, а пальцы сжали ткань стальной хваткой, но на его лице ничего даже не двинулось.
Вот блин, Кроули бы не погладил Габриэля по голове за такие слова. Не мог же он все слышать? Хотя черт его знает, может у него тон какой был? А главное, что теперь делать, отпускать он Габриэля не собирался, а вызывать медсестру – так не объяснишь, а Кроули все надо.
– Ну ладно-ладно, я просто сказал, – пробормотал он успокаивающе, и неожиданно рука Сэма расслабилась. И вроде бы рассказать бы всем, а вроде бы и стыдно – таким тоном с больным разговаривал. – Такой амбал, а разговаривать с ним только нежно надо, – вся усталось Габриэля как-то разом навалилась на него снова, и он плюхнулся на кресло обратно, кладя подбородок на руки на постель. Без привычного писка кардиомонитора он не знал, как следить за Сэмом, только так, в полумраке, не отводя глаз. Но если он смог двигать рукой, то, вполне возможно, скоро сможет осознавать то, что слышит. А может, это и был прогресс, только Габриэль посмотрел на него с другой стороны.
Габриэль протянул руку и медленно накрыл ею руку Сэма из чистого любопытства. Первые мгновения ничего не происходило, но чем больше Габриэль думал о том, как трудно мужикам порой слабыми быть, тем больше Сэм ощущался расслабленным. Это было похоже на изменение атмосферы во всей комнате. Габриэль погладил большим пальцем кожу кисти. Если бы он так лежал какой месяц, он бы озверел до прикосновения хотя бы кого-то нормального. Сколько Винчестер-старший ни приходил, ни разу не брал брата за руку, хотя утверждал, что делал это. А практиканты, а врачи – им зачем это делать? Габриэлю показалось, что рука дрогнула, но из-за своей усталости он уже ничего не соображал.
Соскользнув в дрему, он так и не заметил, как Сэм медленно взял его за руку, все еще не приходя в сознание.
***
– … Когда я пришел, они уже так были, – взволнованный голос доносился до Габриэля словно бы из-под подушки, наброшенной на его голову. Голова, кстати, нещадно болела, а от боли в шее вообще выть хотелось. Затекло все, что можно, а задница, казалось, навсегда останется квадратной. Да и пить хотелось. Не бухали ли они вчера по-черному с этим коматозником, интересно, потому что его ощущения трудно было назвать трезвыми. – Это же он сам его за руку взял?
– Мистер Винчестер, выйдите из палаты, пожалуйста, мы позовем вас, как только закончим, – вежливый и усталый голос Анны – их смена должна была вот-вот закончиться с Джо – звучал уже яснее и точно приятнее для раскалывающейся головы. Анну он любил. На какое-то мгновение он подумал, что было бы круто, если бы Майкл нашел себе кого-то такого же мягкого, как она. Эта мысль подбросила его в воздух мгновенно.
– Доброе утро, Габриэль, – от яркого света Габриэль не мог понять, что в Кроули не так. Когда понял, что на самом деле проблема была не в Кроули, а в силуэте за его спиной, высоком блондине, что одним плечом привалился к заблокированным раздвижным дверям, то он и вовсе потерял дар речи. Он никогда не ощущал свои глаза круглее, чем сейчас, а брови и вовсе грозили улететь в Космос.
– А почему… почему здесь… – заикаясь, начал он, хотя не мог понять, почему не так рад Люциферу, как должен был бы. Взгляд Люцифера был полон интереса, но холоден – он был чем-то крупно раздасадован, и Габриэль уже знал, что им, младшим братом. Только что он сделал не так?
– Будь добр, пройди со мной в ординаторскую, пока Анна посидит с мистером Винчестером за тебя, хорошо? – тихо проговорил Кроули, не касаясь его, но по ощущениям выходило, что он поднимает его за плечо. Дезориентированный и не совсем понимающий, что происходит, Габриэль послушно поднялся на ноги и отпустил руку Винчестера. Отпустил руку Винчестера? Он смотрел на бессознательного парня через плечо, силясь вспомнить, когда же Винчестер вообще смог взять его за руку. – Скажи мне, Габриэль, ты дейстительно никогда не встречался с мистером Винчестером и тем более никогда не был с ним близок? – все так же тихо спросил его Кроули, уже в ординаторской опускаясь за свой стол. Габриэль посмотрел на него так, как будто он спросил, когда они в последний раз осьминогов в космосе ловили.
– Разве что мне отшибло память и меня зовут Дон-Хуан, но об этом лучше спросить моего брата,– и он повернулся к молчащему Люциферу. Брат поднял одну бровь – вот уж в выдержке они были слишком похожи с Кроули, но ничего не сказал.
– Тогда объясни мне, как это получилось, – безо всякого нажима или давления попросил Кроули. Он размашисто написал что-то в истории болезни Винчестера, толщиной с два тома литературы, после чего положил ручку поверх и вновь посмотрел на Габриэля. Тот почувствовал себ неуютно – он не знал, о чем ему следует рассказывать. – Мне передали, что вчера мистер Винчестер добровольно передал тебе записи своего брата. Удалось ли тебе найти причину нарушения его психологического здоровья?
– Я не уверен, что могу сказать вам прямо, – он, конечно, видел сайт для геев, но не в его власти было обвинять малознакомого человека в другой ориентации. Тем более что он немногое прочел. – Я не успел прочесть всего, но у него были проблемы и с отцом, и с братом – как у всех людей во всем мире. Но это старые записи, около двух лет назад, – пожал он плечами.
– Хорошо, – произнес Кроули. Он провел по черным волосам, после чего мельком посмотрел на Люцифера за спиной Габриэля. Габриэлю этот ментальный разговор совсем не понравился, тем более что он не получил внятного объяснения, что здесь делал его брат. – Как случилось, что мистер Винчестер взял тебя за руку?
– Я не знаю, я спал, – честно ответил Габриэль, понимая, что весь этот диалог вообще как-то неудобен. Кроули вздохнул – неожиданно человечно для него – потер высокий лоб узкими и длинными пальцами, после чего, уже не пиля Габриэля взглядом, проговорил:
– Габриэль, я не собираюсь ни в чем тебя обвинять, даже если у тебя сложилось такое впечатление. Я лишь подверг себя опасению, что даже если мистер Винчестер очнется, длительное время его повторной социализации и психического восстановления потребуют твоего участия, а об этом тебя никто просить не в силах. Тем более, что рано или поздно все захотят узнать, почему ты стал ключом к его выздоровлению. Я не вижу никакого выхода, чтобы вытащить мистера Винчестера, освободить тебя и не подставлять вас обоих под внимательный микроскоп каждого из врачей в этом мире. А я обязан сообщить о подобном и сообщу, так как это действительно уникальный случай в практике. Большинство молодых не находят сил вернуться в нормальное…
– Потому что проблемы в таком возрасте кажутся им безвыходными, ага, я тоже слушал лекции по философии, – вырвалось у Габриэля прежде, чем он понял, что это звучит по-хамски. Как-то он отпустил со вчерашнего дня, хотя Люциферу же и обещал перед отъездом, что справиться с этой чертой характера. Кроули чуть поднял брови, но не стал возражать.
