Текст книги "Prognosis bona (СИ)"

Автор книги: Sgt. Muck

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)



========== Часть I. Noli nocere (Не навреди) ==========

– … Я хотел бы с вами обсудить еще раз Винчестера, – Габриэль замер перед приоткрытой дверью ординаторской, останавливая занесенную для стука руку. Он держал огромную стопку листов назначений, которые единственные и остались в бумажном варианте, понимая, что уже подслушивает и если постучит, то это будет некрасиво. Он переминулся с ноги на ногу, против воли слыша дальнейшие разговоры, то приближающиеся к двери, то удаляющиеся. – Среднее время пребывания больного в нашем отделении – 21 день, и ни разу за те два месяца – я подчеркну, два месяца – мы не увидели положительной динамики в состоянии мистера Винчестера. Я понимаю, что будет трудно объяснить это главврачу больницы, но если мы подготовим финансовые отчеты и расчеты положительных результатов на одну койку нашего отделения, то мы без труда докажем, что мистера Винчестера следовало бы перевести в другое отделение. По правде говоря, мы перепробовали на нем все, что угодно, и хотя организм еще молодой и восстановился сам по большей части, он не собирается приходить в сознание. Перед нами классический овощ, и я думаю, что его мозг уже давно не функционирует, но из-за инсульта мы постоянно получаем искаженные данные.

– Вы хотите сказать, что мы отказываемся от Винчестера? – спокойный голос заведующего отделением был Габриэлю знаком, хотя он проработал на отделении лишь пять дней. Габриэль виновато оглянулся на чьих-то родственников, что заглянули в этот закуток в поисках палаты – ему было неприятно подслушивать. – Ему всего лишь двадцать три, Захария, и два месяца в нашем отделении – далеко не предел. Я понимаю, что в вашей предыдущей больнице вы заметно повысили статистику по выпискам, и это, вероятно, спровоцировало хорошее финансирование, но я прошу вас не забывать о нашем первостепенном долге помогать. Если бы ваш сын в двадцать три оказался в подобном состоянии…

– Мой сын в курсе, чем грозят гонки на мотоциклах, доктор Сингер! – гневный голос новенького ординатора можно было тоже легко узнать – его австралийский акцент, не изжитый годами в Америке, веселил весь средний медицинский персонал. – Я не говорю, что он должен умереть прямо сейчас, но как невролог я не смогу больше для него ничего сделать. Удивительно, что он сумел прожить так долго с подобным кровоизлиянием до попадания в госпиталь. Мы провели срочную операцию и удалили почти всю кровь до того, как у него проявился менингеальный синдром, но если он не хочет приходить в себя, то я не знаю способа его об этом попросить, если вы не предлагаете мне позвать медиума.

– За два месяца не было ни одного повторного кровоизлияния, да и на ангиографии не обнаружено не было более выявлено никаких аневризм. Я бы сказал, что причина его комы заключается в излишнем стремлении организма отстранить от подобного болевого шока в последствии, но как в любой острасли ухода за больным, боль неизбежна. Это заколдованный круг, который вне нашей узкой специализации недостаточности мозгового кровобращения, так что доктор Милтон в какой-то степени прав, – это был третий ординатор, всегда казавшийся Габриэлю чересчур равнодушным. И хотя он с трудом понимал, о чем они вообще говорят, ему показалось, что в этом разговоре он бы согласился с последним. Имени его он не знал, так как ординатор мало говорил со средним и младшим персоналом.

– Позвоните мне, когда отсутствие лечения будет доказанным способом лечения, – ехидно возразил Милтон – лысенький и с внушительным животиком хирург, постоянно орущий на всех, если сам при этом в плохом настроении. Он много пил и много ел, оттого его появление легко можно было предсказать по громкой одышке, но как хирурга его ценили, пусть Габриэль так и не узнал, за что. – Я категорически требую освобождения койки, в противном случае я лично поговорю с главврачом, – Габриэль быстро прыгнул на скамью рядом с ординаторской, переводя взгляд на первый же в его руках лист назначений. Однако он зря волновался – Милтон его даже не заметил, вылетел из кабинета и пошел по коридору, так что его расстегнутый халат воинственно развевался и добавлял впечатления.

– Почему вы до сих пор не предлагали эту теорию, Алистер? – Габриэль заглянул в открытую дверь. Темноволосый скуластый ординатор неотрывно смотрел на кого-то, кого Габриэль не видел. Он был худощав и весьма высокого роста, и по его выражению лица всегда казалось, что он презирает все окружение в принципе, но после этого разговора Габриэль не был в этом так уверен. – Мне кажется, я никогда не слышал более блестящей идеи. Часто мы отвергаем способности организма к самовосстановлению, но ведь это сняло бы с нас огромное количество ответственности.

– Я удивлен, – коротко бросил в ответ темноволосый ординатор. Он потер подбородок длинными пальцами, после чего добавил. – Любой слышал о рецепторных полях – воспринимающих центрах – раздражение которых разом ухудшает состояние организма в целом. Мы раздражаем центры дыхания, пытаясь поставить назогастральный зонд, мы снова и снова колем его, возбуждая центры боли – ни одно нормальное существо не пойдет навстречу боли. Я видел на прошлой неделе, как вокруг него толпились практиканты. Что можно ожидать от пациента, если его колят по двадцать раз идиоты, которые даже не знают, зачем им выдают спиртовые салфетки?

– В самом деле? – фыркнул доктор Сингер. Ему было слегка за пятьдесят, он всегда носил шапочку и бороду, с которой сроднился в представлении всего персонала отделения. Он был резок и грубоват порой, но на деле весьма добродушен, особенно почему-то к Габриэлю, когда видел его за работой. – Боюсь, Захария не станет слушать никого из нас, а пойдет сразу к Ширли. Ширли волнуют прежде всего деньги и статистика, так что на следующей неделе этого парня заберут и однажды окончательно угробят.

– Пока я лечащий врач Винчестера, я не допущу никакого вмешательства всяких местных ангелов со смещенным к животу центром тяжести, – Габриэль осознал, что ординатор с едва уловимым шотландским акцентом знает о его присутствии возле двери, поэтому он поднялся на ноги и чересчур громко постучал прежде, чем войти.

– Я вот принес, – произнес он неловко. Оба ординатора посмотрели на него вопросительно. – Назначения, в смысле, с поста, – чувствуя себя натуральным идиотом, он пихнул листы в руки шотландцу и вылетел из ординаторской прежде, чем они оба успели что-то сказать.

Он пробежал по длинному коридору мимо палат в поисках Анны – дежурившей медсестры. Он нашел ее на посту вопреки всякой логике – обычно она болтала с другими медсестрами или курила с ними же на лестничной площадке старой обшарпанной лестнице. Положив руки и подбородок на лакированную поверхность того предмета мебели, что составлял пост и представлял собой стол с закрывающими его от посторонних глаз полочками, он улыбнулся, обнаружив ее сладко спящей за столом. Подойдя к прибору оповещения, он тыкнул наугад палату – громкий звук мгновенно разбудил Анну. Она вскочила прежде, чем проснулась.

– Идиот, – пробормотала она, садясь обратно и оглядывая пустой коридор отделения. – Тебе больше делать нечего? Полы бы помыл, – и она включила компьютер, скучающе уставившись в программу для заполнения историй болезни. – Все равно все завтрак переваривают.

– А Винчестер – это который? – полюбопытствовал он, пытаясь заглянуть за спину Анне на маленькую доску для маркеров, на которой писали краткую информацию о пациентах, что находились на отделении. Как только пациента выписывали или он умирал, его фамилия стиралась и заменялась новой. – Почему я его не видел?

– Он в отдельной палате, – ответила ему Анна, сверившись с тем же списком. – У него зонд, поэтому таблетки ему дают постовые раз в день через систему питания, а уколы заменены капельницей. Он тут второй месяц в коме лежит.

– Я слышал, больше не будет, – пробормотал он и не обратил внимания на взгляд Анны. – Ему едва за двадцать, почему он в коме? Что с ним случилось?

– С мотоцикла навернулся. Брат ходил сперва в истерике каждый день, потом отчаялся и перестал, загядывает по выходным, – Анна вздохнула и посмотрела на время. – В кафетерий, что ли, сходить, пока никого нет. Ты загляни к нему, если хочешь, там всякому найдется, что посмотреть, – она подмигнула ему, а он непонимающе посмотрел в ответ. – Иди, иди, я пока позвоню в барокамеру, отдадут они нам Спенглера сегодня или нет.

Он пожал плечами и пошел по напралению к палате-одиночке. Через пластиковые «окна» он видел в других палатах родственников, сидящих понуро возле коек – они сидели у тех, кому даже Габриэль никогда бы не дал шанса на выход отсюда самостоятельно, а у тех, кто говорил и даже находился в сознании, никого не бывало. Об этом не говорили, но это было что-то вроде местного закона подлости – выживает тот, кто никому не нужен.

Наконец он остановился в самом начале коридора. Дурацкая сменная обувь, которую он купил сразу же в первом магазине, ненавидя по ним ходить, скрипела при ходьбе по чисто вымытому санитарками полу, зато костюм в такую жару был лучшей одеждой. Он натянул на всякий случай перчатки, что привык носить в кармане, после чего шагнул к реагирующим на движение дверям, не представляя, как парню не повезло оказаться в этом отделении с инсультниками глубоко за шестьдесят в большинстве своем.

Он не ожидал увидеть настолько молодого и сильного парня, обвитого проводами настолько, что его даже не стали одевать в больничную пижаму. На первый взгляд казалось, что он просто спал, да и кардиомонитор исправно передавал ритм здорового сердца, но ощущение отсутствующего сознания оставалось. Габриэль неуверенно подошел к огромной кровати со всяческими наворотами для поддержания тонуса мышц и удобства при уходе за лежачим больным вроде рельефного матраса и сложного механизма для подъема и спуска подголовника, после чего сел на стоящий рядом стул. Парень не дышал – за него это делал аппарат ИВЛ, с определенной частотой перекачивая шумно воздух механически. Когда-то он, вероятно, был довольно загорелым, но теперь кожа была сухой и заметно побледнела, а выступающие красивые мышцы на руках, вероятно, еще не атрофировались только благодаря приходящему физиотерапевту.

– Ненавижу свою работу, – вслух пробормотал Габриэль, хотя подумал про себя. Чувствуя себя в который раз за день невообразимо глупо, он постарался оправдаться перед этим парнем. – В смысле, они ничего не могут сделать, а уж я и подавно, – до сих пор он не говорил об этом никому, но парень, наверное, даже и не слышал. – Я бы никогда не пошел сюда работать. Я вообще в мед идти не хотел, пока Майкл не начал всю эту фигню с тем, что я очень безответственный, – как же долго это копилось в нем. Разочарование от первого дня, где не было крутых врачей-гениев, где не спасали жизни, потому что огромных библиотек медицинских все равно было мало, где должны были умирать молодые ребята, и никто не мог им помочь, хотя и знал, что так быть не должно. – Меня зовут Габриэль, – очень нужная информация парню в коме, конечно, но виной всему была патологическая болтливость Габриэля. За эти пять дней он разболтал каждого, кто мог говорить, и даже родственников тех, кто не мог, и из-за этого медсестры чаще всего направляли родственников к нему, чтобы он отвел в нужную палату и сказал им все, что успевал подслушать где-то.

Он принялся изучать лицо Винчестера. Запоминая черты его лица от скуки, он осознал, что оно, должно быть, когда-то было весьма живым и привлекательным. От этого Габриэль жарко покраснел и отвернулся, хотя Винчестер в принципе не мог на него посмотреть. Вместо этого Габриэль потянулся за картой, что лежала в специальном кармане в изножье кровати, принимаясь разбирать витиеватый почерк, почему-то с конца. Когда и эту ошибку он понял, он спешно перелистнул карту так, что из нее посыпались все плохо подклеенные результаты анализов. Чертыхнувшись, Габриэль упал на колени и принялся их собирать. В таком глупом положении его застал какой-то парень в дверях, которого Габриэль сперва даже не заметил.

– С ним что-то не так? – хрипло спросил мужчина, уже не парень, это Габриэль легко определил по внутреннему ощущению, смотря на него с беспокойством. Для приходящих родственников костюм на человеке уже автоматически означал, что этот человек что-то знал о болезни/диагнозе/прогнозе/где туалет, причем последнее ничуть не реже. Габриэль покачал головой, не зная, как сказать, что он тут вообще по идее санитар. – И ничего нового? – поднял брови мужчина, неуловимо похожий на того Винчестера, что лежал в коме, и Габриэль, не будь Шерлоком Холмсом, легко определил в нем того самого брата.

– Сегодня они говорили о том, что мистер Винчестер слишком долго лежит здесь без положительной динамики по неврологическому профилю, – о, он конечно уже разбирается, что в этом такого. Сообразив, что он просто стоит столбом посреди палаты и держит в руках карту, причем вверх ногами, он тут же повернулся к родственнику спиной и решил, что нужно изобразить какую-нибудь деятельность, поэтому он лихорадочно схватил за руку Сэма. Рука была холодной и безжизненной, однако пульс хорошо прощупывался. Тогда Габриэль понял, какой же он идиот – звук кардиомонитора совпадал с пульсацией под его пальцами… когда кардимонитор неожиданно запищал быстрее. – Что-то случилось? – тут же заволновался брат Винчестера, и Габриэль отчаянно ткнул в кнопку в изголовье кровати, надеясь, что Анна еще там. Ему самому было страшно, не потревожил ли он периферический катетер или еще чего, что привело к такой неожиданной тахикардии. Главное – не показать страх постороннему человеку, что-то похожее твердил Габриэль себе мысленно все то время, что потребовалось Анне, чтобы добежать до палаты.

– Неожиданная тахикардия, – сообщил он Анне, пытаясь взглядом сказать, что он в самом деле ничего не делал. Тем временем кардиомонитор пищал все быстрее и быстрее. Анна оттолкнула Габриэля от кровати, снимая с шеи фонендоскоп, после чего нажала кнопку на пейджере – прямая свясь с пейджером любого из дежуривших ординаторов. Мгновением спустя они начали прибывать в палату, шумно обсуждая причины подобного.

Габриэль просто отошел в сторону. Несмотря на предположения о том, что кровь в задней черепной ямке собралась в сгусток, попала обратно в кровоток и близка к закупорке сердца, Габриэль понимал, что все гораздо проще, и это все случилось потому, что он просто не свалил из палаты, как должен был. Анна оглянулась на него, отступив от доктора Кроули и подошедшего Сингера.

– Это не может быть оттого, что я его коснулся, я ничего не шевелил там, нет? – спросил он шепотом Анну, и та покачала головой, не удивляясь его вопросам. За это он Анну обожал – остальные медсестры давно бы над ним поржали. Успокаиваясь, он случайно поймал задумчивый взгляд старшего, вероятно, Винчестера. Ему стало неловко и он вышел из палаты, стягивая перчатки, которые опять не использовал, чтобы их выкидывать с чистой душой. Он не одних перчаток так и не выкинул, потому что за эти пять дней ни разу не колол и не помогал с кровотечениями. Он и крови то не видел.

Когда он сидел на посту, перебирая бланки для анализов и бездумно читая уже заполненные, стайка ординаторов во главе с Сингером, возбужденно переговариваясь, остановилась перед Габриэлем. Он поднял голову, натыкаясь на изучающий взгляд темных глаз ординатора-шотландца.

– Лист назначений Винчестера все еще здесь? – спросил он мягко у Габриэля, чтобы тот, не дай бог, не запаниковал, если не знает. Габриэль обшарил взглядом за секунду все полочки на посту – знакомых листочков в клеточку не было. Он покачал головой, понимая, что они смотрят на него, как на беспомощного червяка, однако когда он посмотрел в лицо шотландца, то не увидел привычного презрения к тем, кому явно было не суждено стать врачом. – Когда ты его вообще заполнял, Милтон? – неожиданно резко спросил он у полного доктора. Тот ответил гневным взглядом и посоветовал Габриэлю поискать получше.

– Габриэль, в правом ящике нижнем, туда обычно убирают без динамики, – издалека крикнула ему Анна, приходя на помощь. Габриэль деланно-спокойно открыл ящик и нашел в папке старый пожелтевший лист, исчерканный вдоль и поперек.

– Должны ли мы назначать что-то для понижения частоты, если это единичный случай? Я предлагаю прежде… – и они удалились в свою ординаторскую, заставив Габриэля выдохнуть.

– Он наверное как знал, что этот хрыч его хочет сдать в наш местный хоспис, – фыркнула Анна, падая на кушетку за спиной Габриэля. – Ну и ночь сегодня будет, они же затаскают его по обследованиям заново. Ему и так досталось – как поступил, кровь брали по семь колб, ты бы видел.

– По крайней мере, у него вены хорошие, – и Анна пожала плечами, признавая и такой факт. Они болтали о том, кто будет дежурить на следующий день, когда к посту бесшумно подошел тот самый мужчина.

– Я могу вам чем-то помочь? – мгновенно спросила его Анна. Винчестер-старший ей чуть улыбнулся устало – остатки былого умения ухаживать за женщинами, в этом Габриэль тоже хорошо разбирался – но посмотрел неожиданно прямо на Габриэля.

– Я хотел бы с вами поговорить, – произнес он своим хриплым голосом без всякой иронии или удивления, видимо, не догадываясь, что Габриэль тут вообще из тех, кто даже не в состоянии укол сделать. Габриэль оглянулся на Анну, но она была так же удивлена. – Если можно, то в палате брата, – Габриэль пожал плечами и неуверенно пошел за ним по коридору, не понимая, что от него вообще этот мужчина хочет. – В том, что он здесь лежит в таком состоянии, виноват только я. Он не хотел, но я тогда купил себе новый байк, был под легким градусом… В общем, я уговорил его поехать со мной на моем старом, он ехал позади меня, медленнее… И эта чертова предосторожность спасла жизнь мне вместо него, – в его голосе все еще была слышна боль.

– Вы же не знали, что так будет, – пробормотал Габриэль, понимая, что даже утешать родственников – и то не может. Его природная болтливость разом куда-то делась. Он неловко помял в руках перчатки, что стянул с вспотевших рук, после чего засунул его в карман белого костюма.

– Знал. Я всегда знал, что он не из таких парней, – мужчина как-то улыбнулся совсем отчаянно. – Я за эти два месяца многое слышал. Что у него нет шансов, есть шансы, всех приглашал, но никто не смог его даже хоть сколько-нибудь потревожить. Остеопаты были, медиумы были, все были. Я же не дурак, я вижу, что он выздоровел телом, но почему-то не хочет возвращаться, – тут он прямо посмотрел на Габриэля, якобы тот должен был что-то из этой речи понять, но на деле Габриэль даже и не догадывался, зачем Винчестер привел его обратно в палату. Ему было слишком жаль этого беспомощного парня, чтобы смотреть на него равнодушно, но здесь был такой же добрый сердцем персонал, который не испытывал по отношению к лежачим никакого отвращения. – Меня зовут Дин, кстати говоря, – он протянул Габриэлю руку, и тот ее пожал, хотя своим рукопожатием особенно Винчестера не впечатлил, тогда как этот Дин – вполне. Габриэль поморщился от силы его руки – не иначе, как напару с братом в тренировочном зале сидели.

– Габриэль, – ответил он, постаравшись кивнуть так же серьезно, как Винчестер. Но от этого он увереннее чувствовать себя не стал – с его то метр семьдесят с натяжкой, весьма тощим телом и нановесом он даже парнем не выглядел. Маленьким таким подобием. – Я могу чем-то помочь? – спросил он так же, как и Анна. У него это получилось пафоснее – в первый раз.

– Я хотел бы, чтобы с этого дня вы присматривали за моим братом, – прямо сказал ему Дин. Его взгляд требовал ответного взгляда, и Габриэль беспомощно посмотрел на него. Самое время сказать, что он простой санитар и то практикант, никогда не бравший в руки даже тряпки.

– Я был бы рад помочь, но я тут всего пятый день… – начал он оправдываться, понимая, что хотел бы хоть какой-нибудь работой заниматься.

– Я договорюсь с вашим заведующим, – тут же нашелся ответ у Дина. У него, кстати, были потрясающие зеленые глаза, и Габриэль почувствовал, что снова краснеет. Что с этими ребятами не так, честное слово, он пусть и не претендовал на стопроцентно нормальную ориентацию, но редко встречал мужчин, достойных восхищения. А тут их сразу двое, и черт их знает, что это восхищение вызывает.

– Нет, вы не поняли, – сказал Габриэль уже мягче. – Я только первый курс закончил, я даже на санитара не тяну, – и от его искренности это прозвучало не так отчаянно. Винчестер подумал несколько секунд, после чего взял его за руку. Габриэль без труда по его руке подтвердил возраст тридцати лет – в этом возрасте руки мужчин заметно меняются, – когда сообразил, что Винчестер ведет его к бесчувственному брату.

– Возьми его за руку, – тихо сказал он Габриэлю на ухо, и тот вздрогнул от какой-то неестественной интимности. Он, конечно, больше по девочкам, но этот по-настоящему выделялся среди всех прочих. Из-за того, что Габриэль протупил, пытаясь понять, чего Винчестер от него хочет, тот сам взял его за руку и вложил ее в безвольную руку Сэма. Его ладонь была много больше, чем ладонь Габриэля, скрывшаяся в ней полностью, но по сравнению с предыдущим разом его кожа была заметно теплее. Он неловко развернул кисть и взял его за руку как надо, переплетая пальцы. Кардиомонитор тут же запищал все чаще и чаще, как будто сердце пыталось большим током крови заставить Сэма прийти в себя. Весь его организм, вероятно, хотел этого, но не хотел возвращаться сам Сэм.

– Такого никогда не было за эти два месяца, – тихо сказал ему Дин. – Даже когда так делаю я.

– Это, наверное, не от меня зависит, просто на что-то он реагирует, может, на мою температуру тела или еще чего, может энергетика какая, – тут же поспешно открестился Габриэль, отнимая руку. Ему показалось, что пальцы Винчестера дрогнули, но, наверное, показалось. – Может быть, есть что-то, что было в прошлом, что он не мог решить, проблема или еще чего, и она так утомила его, что он не хочет возвращаться и думать над ней снова? Вы бы вспомнили, – и с этим он выбежал из палаты, понимая, что сморозил глупость. Он не мог даже представить, что такая ответственность ляжет на его плечи. То, что он хочет помочь, никак не связано с тем, что он может это делать.

Лишь бы не навредить.

***

Сэм вздрогнул, когда брат окликнул его. Он стоял посреди улицы, беспомощно сжимая свою стэнфордскую сумку, не понимая, почему брат потребовал от него отказаться от тренировки по баскетболу. Баскетбол ему нравился так же, как и стрельба по мишеням, как из лука, так и из огнестрельного, и брат об этом отлично знал. Дин опаздывал, и Сэму становилось все неуютнее стоять посреди темного бульвара поздней ночью рядом с кампусом. Мимо прошли явно неформальные личности, чуть погодя за ними – парочка, которая при приближении оказалась двумя парнями. Они шли, негромко переговариваясь и смеясь, обнимая друг друга за талии – они ничуть не боялись того, что на них кто-то смотрит с неодобрением этим вечером. Ведь времена, когда их убивали, давно прошли, и неодобрение теперь просто неодобрение. И Сэм поначалу посмотрел на них так, когда увидел, что один из них типичный гей, в розовых обтягивающих штанах и при этом некрасиво тощий, до выпирающих костей, пока он не увидел второго. Он был очень красив, не вызывающе, как местные красавчики, но по-своему, гибок и скорее строен, чем худ, одетый в обычную одежду, рубашка да джинсы, с обычной прической… И в то же время когда он смотрел на своего партнера, то жарко становилось не только второму, но и Сэму. Он почему-то не мог отвести от него взгляда, да так и спалился. Жеманный партнер тут же как-то противно засмеялся и притянул второго к себе, глубоко целуя и переплетаясь с ним языками с первого же движения, и хотя он Сэму был противен, от ответа второго – неспешного и весьма ласкового, как будто он в курсе идиотских манер своего парня, но принимает его и таким, у Сэма заныло внизу живота. Ровно таким его и застал Дин.

– Эй, Сэмми, – вот он вздрогнул, тут же паникуя, не видел ли его реакции брат.

– Педики, – презрительно фыкнул Дин, опираясь на крышу своей драгоценной шевроле. – Залезай, нас там очень ждут, – и, не дожидаясь ответа Сэма, упал обратно на водительское сидение. Отец как-то шутил, что будь воля Дина, он бы не вылезал из этой машины вообще. – Убил бы, – не зло, но весьма неприязненно добавил он, когда Сэм садился на пассажирское сидение. Он промолчал, хотя это задело его.

Он не был тем, кто с детства тянулся к женским шмоткам. Тем более он никогда не тянулся к мужчинам. Он встречался с девушками в школе, как и было положено, без задней мысли о том, будто что-то не так. Не складывалось, да, первый раз и вовсе был по-настоящему отвратительным – он даже изо всех сил старался его забыть – но он думал, что так бывает у всех. Это только его старший брат мог снять девчонку так, что она годами не могла его забыть, но Сэм не обладал ни его уверенностью в себе, ни его обаянием. Он с радостью с девчонками дружил, и они не раз предполагали в нем такое отклонение, хотя Сэму просто не хотелось об этом думать. Он проучился два года в Стэнфорде, все еще не испытывая огромной тяги к девушкам. Одно время он встречался с Джессикой, даже спал с ней – получалось, во всяком случае, не так ужасно, как раньше, и по большей части именно получалось, но она первая оставила его, посоветовав посмотреть на парней. И он смотрел. Иногда он действительно чувствовал что-то похожее на щекотку в животе, иногда ему становилось жарко, и по большей части это были невысокие блондины, которые при всей своей удивительной миниатюрности не казались излишне слабыми. Но не то, чтобы он хотел каждого из них немедленно рядом с собой и без этого умер бы немедленно. Потребности были низки, стремление найти пару еще ниже, и ему было комфортно одному до того момента, пока в Сан-Франциско не приехал его брат. Дин всегда отличался высокой активностью, но в тот момент он удивил Сэма до неприятной степени – он нашел себе девушку, которая продержалась рядом с ним дольше двух недель, нашел постоянную работу ( и это его старший брат, всегда динамивший любые обязательства!), и начал тянуть за собой к нормальной жизни Сэма. Он утомлял звонками и вопросами, когда же у них будет двойное свидание, изнывая от желания сравнить свою Лизу с любой будущей девушкой Сэма. От этого Сэма начинало тошнить, и он все чаще сказывался больным или очень загруженным занятиями, чтобы не вызывать подозрений, благо его брат был… не самым сильно думающим существом на свете. Но и не тупым, конечно, у него была сильная интуиция и великолепные чувства, однако осмыслить их он просто не успевал или не хотел, хотя, наверное, мог, ведь родился же Сэм с высоким уровнем интеллекта.

– Куда мы едем? – спросил он Дина, сжимая сильнее сумку. Его брат очень быстро из очень плохо парня стал очень правильным парнем, хотя и с отставанием на пять лет, и теперь ратовал за нормальные отношения и работу, а это значило, что Сэму еще долго придется терпеть это его настроение.

– Это секрет. Ты всегда так одеваешься? – поинтересовался у него Дин, как будто не видел за последнюю неделю три раза. Конечно, всегда, с его ростом и дурацкими габаритами, так что плечами он задевал косяки дверей, только толстовки и скрывали этот ужас, как и широкие штаны очень длинные ноги – он бы с радостью их модели подарил, они знают, что с ними делать. А он только прыгать до кольца умел.– Неважно, я попрошу Лизу завезти тебя в магазин как-нибудь. У нее отличный вкус в одежде, по крайней мере, эти штаны она мне выбирала.

Сэм мельком посмотрел на его штаны. Надо было такому случиться, что ровно в этот момент их тормознул полицейский, видимо, за очередное превышение скорости. Сэм покраснел, различая в сумраке презрительное выражение лица полицейского – он явно принял это за иное действие. Штаны, кстати, действительно его брату шли, по крайней мере, не обычные потертые джинсы, но темные и каким-то образом скрывающие не очень прямые ноги. Может, ему и следовало подчиниться словам Дина и сходить с Лизой в магазин. Хотя и Лизу он еще не видел, но наслышан был достаточно.

– Документы на машину, права, страховку, – буднично перечислил полицейский, смотря на них с видимым отвращением.

– Какие-то проблемы? – спросил его почти нежно Дин, поднимая, видимо, брови. Сэм отвернулся к окну, понимая, что его брат опять нарывается без причины. – Или адреналина захотелось?

– Вас давно всех поубивать надо, – едва слышно ответил полицейский, весьма жирный мужчина с одышкой и едва влезающий в форму. Такие обычно ненавидят геев прежде всего за то, что они хорошо выглядят, в отличие от них самих, но при этом не интересуются женщинами. – Педиков, – добавил он, и Сэм едва успел схватить Дина за руку, не давая ему выйти из машины и начистить этому копу рыло.

– Это мой брат, урод, – прошипел Дин, хватая его за галстук и, едва не задушив, притягивая к окну. – Никто не смеет называть моего брата педиком, ты понял?

– Так что это не мешает вам трахаться, – так же прошипел коп, нашаривая, видимо, пистолет. Сэм толкнул дверь машины, выскакивая на дорогу навстречу второму копу – женщине. Они всегда гораздо адекватнее. Он рассказал ей все от начала и до конца, и, видимо, покорил своей честностью, особенно – паспортом на ту же фамилию, что и на правах брата, после чего жирдяй принес свои извинения так, словно плевал на них, и они наконец снова поехали.

– Ну почему тебе всегда нужно нарываться? – спросил он Дина, бессильно хлопая дверью и выходя из машины уже напротив дома брата. – Можно было бы просто с ним не разговаривать и все!

– Он нас за педиков посчитал! – возмутился Дин, осторожно закрывая водительскую дверь. – Я не могу позволить всяким козлам тебя оскорблять!

– Дин, да мне плевать, что там говорит какой-то козел, которого я никогда не увижу. А что, если я на самом деле такой? – это вырвалось случайно. Дин как-то разом замер, нехорошо посмотрев на него. Но он тут же пошел дальше, словно бы этого не было, словно бы он этого не слышал. Сэму настолько не понравилась эта реакция, что на мгновение ему показалось, что он никогда не сможет найти себя, потому что брат никогда его таким не примет.

– Лиза! – окрикнул Дин в прихожей свою девушку. Лизой оказалась стройная темноволосая девушка с южными корными, потрясающей красоты – это Сэму хватило признать – и такой же силы характера, что Сэм угадал сразу же в ней. Она улыбнулась ему, обняв в качестве приветствия, чем здорово поднялась в глазах Сэма, а потом и протянула руку Сэму. И хотя он просто пожал ее, как последний осел, она все равно была о нем явно хорошего мнения.